Королева в тени

Глава вторая

Со стороны моей матери и дяди на меня хлынула горячая лавина вопросов, суждений и опровержений, и я старалась на все это отвечать. Тем временем у графини Кэтрин хватило ума выдворить из залы слуг, предварительно забрав у них вино.

– Что на тебя нашло, чтобы делать такие возмутительные заявления?

– Это не просто заявления. Это правда.

– И ты столько молчала? Все эти несколько месяцев?

– Мы подумали, что будет благоразумно никому ничего не говорить, пока сэр Томас не вернется с войны.

– Это все нагромождение сплошной лжи, Джоанна. У тебя что, нет никакого понятия о таких вещах, как нравственность?

На это я решила не отвечать.

– Полагаю, это был просто обмен глупыми романтическими обещаниями и несколько опрометчивых поцелуев.

Нет, это было нечто большее. Намного большее. Но я подумала, что будет неразумно сейчас настаивать на этом. Графиня Кэтрин растерянно переводила взгляд с меня на своего сына и обратно. Леди Элизабет в ужасе прикрыла рот своими старушечьими руками с узловатыми пальцами. Уилл глупо и самодовольно ухмылялся.

– Такой разговор нас ни к чему не приведет, – наконец раздраженным голосом громко заявила моя мать, поднимая руки вверх. – Поговорите с ней, отец Освальд. Нам необходимо знать всю правду.

Священник поманил меня за собой, и мы отошли в дальний конец комнаты, где нас могли слышать только хищные ловчие птицы и охотничьи псы с гобеленов, чьи пытливые взгляды, страшные когти и оскаленные пасти казались мне в этой ситуации очень символичными. Слегка нагнув голову, священник принялся строго выговаривать мне, хотя глаза его оставались добрыми. Я знала его давно, как и всех остальных из ближайшего окружения моей матери, и могла бы даже рассчитывать на сочувствие с его стороны, если бы он не отчитывал меня в данный момент по поводу совершенного греха. В руках он держал пергамент и поднятое с пола перо, как будто собирался записывать все совершенные мною глупости, которые могли бы сделать мое заявление недействительным.

– Дочь моя, ты действительно обязана рассказать мне всю правду, как на исповеди. Приступай, здесь нас никто не услышит. Я уверен, что ты ошибаешься. Что такого сказал тебе тот молодой человек, после чего ты решила, что вы с ним обручены?

Ответить на этот вопрос было проще простого.

– Он попросил меня стать его женой. И я согласилась.

– Но о вашем бракосочетании не было официально объявлено, и священник не давал вам своего благословения. Так как могло случиться, что теперь ты считаешь себя его женой?

Лично мне было хорошо понятно, как это могло произойти.

– Мы дали друг другу клятвы. Мы с ним обвенчаны, потому что оба выказали желание вступить в этот брак. Свои клятвы мы произнесли вслух, и тому есть свидетели. Томас сказал, что теперь все будет законно, и я уверена, что так оно и есть.

Священник взглянул на меня, встревоженно нахмурившись, и спросил, понизив голос:

– Может быть, тебя принудили к этому, дорогая? Если это так, ты должна сказать мне. Тебя не станут винить, если все произошло помимо твоей воли, под давлением амбициозного молодого человека и вопреки твоим убеждениям. – С сочувственным видом он коснулся кончиками пальцев моей щеки. – Что, так и было?

Я задумалась насчет нашей свадьбы. Там не было и тени какого-то принуждения. Я стала его невестой по собственному желанию.

– Нет, отче. Никакого принуждения не было. И ему не нужно было меня заставлять.

– А что ты сказала тому молодому человеку?

Я вернулась в своих воспоминаниях на полгода назад и повторила со всей точностью, на какую была способна, все то, что сказала Томасу и что он сказал мне.

– Ах!.. – только и смог произнести отец Освальд.

– Ведь тут все по закону, правда, отче? – нетерпеливо спросила его я, когда он, растерянный, задумался и еще больше нахмурился.

В ответ он смущенно покраснел.

– Вполне может быть. Но… – Священник, ненадолго замешкавшись, добавил уже более бодрым тоном: – Но, конечно, для настоящей законности нужно учитывать еще один вопрос. Вопрос консумации, доведения обряда до конца и реального вступления в супружеские отношения. Без этого, дитя мое, не может быть никакой свадьбы, независимо от того, какие клятвы были произнесены.

Глядя в его глаза, я не заметила в них какого-то смущения.

– Наше обручение было доведено до конца.

– Ты в этом уверена? Ты еще слишком юная для замужества. – Щеки его залились стыдливым румянцем. – Ты просто еще не можешь вполне представить себе, что это такое…

– Нет, отче. Я уверена. Я хорошо знаю, что требуется для консумации, и это намного больше, чем беглый поцелуй. И я уже нахожусь в брачном возрасте.

Отец Освальд заволновался и принялся так неистово теребить свое перо, что оно вскоре пришло в негодность. Он им так ничего и не записал.

– Даже если это так, твоей матери это очень не понравится. По многим причинам. – Он украдкой взглянул через плечо туда, где моя мать с дядей вели тяжелый разговор со смущенной графиней Солсбери; Уилл стоял рядом со скучающим видом. – И где он сейчас, тот самый молодой человек?

– Воюет где-то в Европе. Насколько я знаю.

Священника немного попустило, и он уже не выглядел таким напуганным.

– И все шесть месяцев ты ничего о нем не слышала?

– Ничего, отче.

– Тогда вполне может статься, что…

Я не собиралась гадать, о чем он подумал. Шесть месяцев молчания от человека, участвующего в военных действиях, могло означать все, что угодно. Я гнала от себя эти невеселые мысли, хотя в последнее время они посещали меня все чаще и чаще.

– Сэр Томас заверил меня, что наши с ним клятвы соединили нас. – Это было все, что я могла сказать. – Он заверил меня, что теперь я его жена.

– Боюсь, что я должен с ним согласиться. – Священник горестно вздохнул и, взяв меня за руку, повел обратно к мрачной компании, которая тем временем уже допивала свое вино.

– Ну и?.. – Моя мать первой повернулась нам навстречу, всем своим видом ожидая – и даже требуя – опровержения моих слов.

– Она говорит правду, миледи, – произнес отец Освальд со всей ответственностью полномочного представителя церкви Святой Богородицы. – Они с тем молодым рыцарем действительно женаты. Не тем способом, который порадовал бы нашего Отца Небесного, однако это законный союз. Полагаю, что именно таковым его признает любой суд.

– Я не верю этому.

– Тем не менее это так, миледи. – Священник был горд блеснуть собственной эрудицией, с важным видом вставив для убедительности фразу на латыни: – Это обручение per verba de praesenti[3]. – Он нервничал, но был настойчив, уверенный в своих знаниях церковных законов. – Молодые люди заявили о своих намерениях. В настоящем времени, как видно из определения, и перед свидетелями. Мне жаль, но это законный союз. – Он повернулся ко мне: – Кто ваши свидетели, госпожа Джоанна? Вы нам так и не сказали.

– Бог с ними, со свидетелями. А как насчет консумации? – Мой дядя Уэйк никогда не отличался особой щепетильностью.

– По собственным словам вашей племянницы, консумация имела место.

– Но ее можно аннулировать.

– Нет, милорд, нельзя. – Отец Освальд был непреклонен и наслаждался моментом, когда он мог продемонстрировать компетентность. – Обряд обручения был завершен. Они совершили его по доброй воле и без принуждения. Просто аннулировать его уже нельзя, даже несмотря на юный возраст леди. К сожалению, консумация делает клятву обязывающей вдвойне. Если бы этого между ними не произошло, тогда можно было бы говорить об аннулировании. А так, милорд, по словам присутствующей здесь леди…

Наступила тишина, показавшаяся еще более оглушительной, чем после моего первого скандального заявления.

Мое запястье из мягкой ладони священника мгновенно перекочевало в руку моей буквально кипевшей от ярости матери, которая вцепилась в него мертвой хваткой.

– Я исправлю эту ситуацию, – заявила она, обводя комнату устрашающим взглядом. – Наши договоренности относительно союза с Солсбери никоим образом не отменяются. Я предлагаю не обсуждать этот вопрос ни с кем, пока все не уладится, так или иначе. – Глаза ее, вспыхнув зловещим огоньком, остановились на Уилле, которого заметно распирало желание рассказать об этом всем и вся. – Было бы разумно не допустить, чтобы эта новость дошла до посторонних ушей. А теперь, госпожа Джоанна…

Вывели меня из комнаты гораздо менее деликатно, чем привели.

Перед тем как за нами закрылась дверь, я оглянулась через плечо и заметила, что выражение озлобленности и скуки слетело с лица Уилла. Теперь на нем появилось даже что-то вроде сочувствия. Но мне от этого было не легче. Мне предстояло испытать на себе гнев моей матери, хотя я с самого начала знала, что так оно и будет. В этот миг я пожалела, что не призналась ей сразу, как только это случилось. Я тогда решила иначе, потому что мне виделось, что я сделаю все сама, по своей инициативе, подобрав удобный момент, более ответственно, когда рядом со мной будет мой муж, который защитит меня и сгладит всякие неприятные нюансы. А если и не рядом со мной, то где-то не так далеко, в одной стране, по крайней мере. Теперь же я была совсем одна, пока Томас Холланд орудовал мечом и копьем против язычников в Литве на стороне тевтонских рыцарей, даже понятия не имея о последствиях нашего добровольного союза для меня здесь, в Англии. Томас был явно не из тех, кто писал или читал письма.

Поэтому мне предстояло принять на себя весь гнев и ярость своей взбешенной матери в одиночестве.

Я неправильно оценила ситуацию, мне не следовало позволять бросать себя в таком уязвимом положении, нужно было настоять на оглашении нашего поступка сразу, а не ждать, пока пройдет какое-то время. Все эти размышления, посетившие меня, пока я шла, стараясь идти в ногу с матерью, отбивавшей плоскими подошвами своих туфель стаккато по каменным плитам коридора, заставили меня внутренне поклясться, что я больше никогда в жизни не буду действовать вопреки своим правилам. Я никогда больше не позволю заставить меня отказаться от защиты своих интересов.

Было ли это решением эгоистичной молодой девушки? Конечно. Я понимала это и совершенно не терзалась угрызениями совести по поводу своей клятвы. От матери я усвоила, что, если женщина хочет сама распоряжаться судьбой, нужно поддерживать в форме свой ум и свои чувства. Моя мать, впутанная в заговор человеком, которого она любила, была брошена одна, чтобы выживать в этой жизни без него. Но я поступлю мудрее. Всегда надежнее полагаться на себя саму, чем на обещания мужчины, каким бы привлекательным он ни был.

Однако в настоящее время все, что я чувствовала, был только страх. Я могла казаться храброй, даже неукротимой, но что получится в итоге? Этого предвидеть я не могла. Сможет ли моя мать заставить меня сделать все так, как того хотелось ей? Я очень боялась, что сможет.

Я думала только о том, как мне сопротивляться, как упираться, как отказываться.

Пресвятая Дева! Дай мне мудрости и сил следовать своим собственным путем.

– Где он? Где этот немыслимый негодяй, принудивший тебя к этой омерзительной связи? Этот мерзавец, который вовлек тебя в светский скандал, потрясший основы нашего рода?

Мой дядя, который пошел за нами, хоть его никто и не приглашал, обрушил на меня свой гнев, неистовый, как летняя гроза, как только за нами закрылась дверь. Складывалось впечатление, будто мы с ним можем сейчас каким-то волшебным образом призвать сюда к ответу Томаса Холланда. Он источал невероятную злобу, которая, казалось, усиливалась, отражаясь от стен комнаты, так что я чувствовала ее привкус на своих губах.

Пальцы его угрожающе сжимались в кулаки, взлохмаченные волосы в беспорядке падали на грозно нахмуренный лоб.

– Где он? Клянусь, он еще познает гнев короля, который лишит его рыцарского звания, как только он ступит на землю Англии! Это поступок, недостойный рыцаря! Увлечь юную девушку на супружеское ложе без согласия родителей, опекунов или священника! Он еще ответит за это! – Дядя обернулся в мою сторону, пугающе нависнув надо мной. Ему уже не удавалось контролировать свою речь. – Подозреваю, что он придумал этот фокус с супружеским ложем, чтобы придать видимость законности этой комедии. – Губы его скривились в горькой ухмылке. – Или же ваша консумация свелась к торопливым неуклюжим ласкам где-то за колонной или грязной гардиной, как будто ты какая-то кухарка и лучшего не достойна. А может быть, это и вовсе было изнасилование…

– Том… – предостерегающе одернула его моя мать.

Но он не обратил на это внимания.

– Холланд ответит за это, – повторил он. – Я затравлю его…

Я стояла между матерью и дядей, чувствуя на себе всю тяжесть их совместного отвращения. Что ж, сейчас на сострадание рассчитывать не приходилось. Впрочем, я и не ждала его от них. Мой выбор в тот день, мой собственный выбор, потому что Томас не подбивал меня ни на что такое, чего я не хотела бы сама всем своим сердцем, балансировал на шаткой грани между пристойностью и скандальной непристойностью. Я всегда знала, какие ожидания связываются со мной, и всегда отметала это в сторону. Сознательно. С искренней радостью и удовольствием.

Но в этих четырех стенах радости не было и следа. Не видела я радости и в своем будущем, ближайшем или отдаленном. Ну что ж, я сделала это. И пути назад уже нет.

И я ровным голосом возразила, упирая на единственный факт в этом сложном хитросплетении обстоятельств, в котором была абсолютно уверена:

– Томас Холланд не соблазнял меня, сэр.

Это не так уж и трудно, решила я, чувствуя прилив храбрости. Спина моя выпрямилась, как валлийская стрела, подбородок гордо поднялся, руки свободно опустились по бокам. Я была из династии Плантагенетов, в моих жилах текла королевская кровь, и моему дяде меня не запугать. Под его гневом я не стану растекаться дрожащей лужицей раскаяния и сожалений. Королева Филиппа приложила немало сил, чтобы привить мне свою мягкость хотя бы частично, но безуспешно. Это было против моей натуры. И сейчас я призвала на помощь весь свой бунтарский дух, несмотря на то что поклялась себе держать свой непростой нрав на коротком поводке.

– Этого не может быть, он должен был это сделать. – Мой дядя отмел мое спокойное суждение, резко рубанув рукой воздух. – Это должно было произойти против твоей воли, потому что, видит Бог, иначе это полностью идет вразрез со всеми моральными устоями твоего воспитания.

– Это было совсем не против моей воли. Я сама этого хотела. Мы оба хотели.

– Тебя растили не для того, чтобы ты стала шлюхой, Джоанна.

Губы его брезгливо скривились, и на моих щеках от унижения проступил густой румянец.

– Я не шлюха.

– Ты обручилась с человеком без роду без племени, да к тому же еще не получив на то разрешения. Как можно быть такой опрометчивой и легкомысленной?

От этих слов все мои благие намерения держаться скоропостижно скончались. Мгновенная вспышка ярости за то унижение, когда он назвал меня шлюхой, подтолкнула меня к немедленной и неуместной мести.

– Я не первая в нашей семье, кто выходит замуж без разрешения, сэр.

Моя мать застыла как изваяние, а дядя пришел в бешенство. Видимо, это был день особых пауз с красноречивым взрывоопасным молчанием. Чувствуя за собой справедливость, я не стала дожидаться их реакции и продолжила атаку, обратившись сначала к матери:

– Вы сами, мадам, вышли замуж за моего отца, не получив на то разрешения его брата, короля. И королю, насколько я слышала, это очень не понравилось. А вы, сэр, – перевела я взгляд на своего дядю, – женились на Бланш Ланкастерской без разрешения ее отца. В свете этих малопристойных поступков не вам упрекать меня в том, что я сделала то же самое, что и вы сами.

Вероятно, это было не самое мудрое из моих решений – дразнить двух разъяренных львов в их логове. Но ведь все это было правдой. Оба этих брачных союза были заключены далеко не так, как следовало бы. И оба подвергались осуждению из-за того, что роду Уэйков не хватало для их заключения знатности происхождения.

Но в моих доводах было слабое место, и дядя тут же использовал его.

– Не нам тебя судить? Муж твоей матери был сыном короля. А моя жена была дочерью графа. Мы-то сделали хороший и правильный выбор. И обручились очень удачно. А человек, с которым связала себя ты, даже не стоит нашего рассмотрения. Так что твои аргументы не выдерживают критики, Джоанна.

– Зато меня, по крайней мере, нельзя упрекнуть в завышенных высокомерных амбициях, сэр. Я вышла за Томаса Холланда благодаря его личным качествам. Говорят, что вы и моя мать, вступая в брак, думали только о достижении превосходства. Меня же хотя бы нельзя винить в самовозвеличивании.

На миг мне показалось, что он сейчас ударит меня, но я не отступила. И тут, подняв брошенную мною перчатку и приняв вызов, на поле боя выступила моя мать.

– Оставь нас, Том.

– Не раньше, чем мы вобьем в голову твоей дочери хоть немного здравого смысла.

– Если и вбивать в нее здравый смысл, то не тебе. А теперь иди и предоставь это мне.

Обиженный, он удалился грубо и неучтиво. Как только дверь за ним с грохотом захлопнулась, атака на меня возобновилась. Каждое свое гневное слово мать произносила очень громко и отчетливо.

– Ты что, до сих пор не понимаешь, что натворила? Не сознаешь, насколько возмутительно и бездумно себя повела? Ты ведь знаешь, какими честолюбивыми амбициями руководствуются молодые люди простой крови и без знатного происхождения. Они готовы на все, готовы рисковать, чтобы отыскать для себя подобающую нишу, чтобы обрести земли и власть, а ты так чудесно сыграла на руку этому человеку. Я знаю, кто он такой. Младший сын в семье, без права на наследство, без каких-либо заслуг, какой-то малозначительный рыцарь из какого-то отдаленного поместья на севере, если я ничего не путаю. Один из множества придворных рыцарей, которым самим нужно пробиваться в жизни: красивое лицо и солдатское искусство, но никаких перспектив, кроме тех, что он может завоевать на поле брани. Его отец прославился беспрецедентной изменой в бою, за что был убит своими же бывшими друзьями. А ты, со своей королевской кровью в жилах, добровольно связываешь себя с такой недостойной семьей и тратишь себя на человека без имени и без состояния.

Она умолкла, чтобы перевести дыхание. Но прежде чем она продолжила, я успела вставить слово в свою защиту.

– Но ведь и мой отец был казнен как предатель, – возразила я.

Не стоило этого говорить. Несмотря на то, что это было правдой, правда эта оказалась не ко времени. И если мой дядя все-таки сдержался, то моя мать застала меня врасплох сильной пощечиной, от которой я даже пошатнулась. Прежде она никогда не била меня. Секла словами – да, но никогда физически. Я читала ярость в углубившихся складках ее лица, но даже не подняла руку, чтобы схватиться за покрасневшую от удара щеку. Я просто стояла и пристально смотрела ей прямо в глаза.

– Твой отец был оправдан, – сказала она таким тоном, как будто казни и вовсе не было. – Печать измены была стерта с его имени и репутации рукой самого короля Эдуарда.

– Но в заговор были вовлечены и вы тоже, мадам. – След ее ладони продолжал гореть на моем лице, и поэтому я не собиралась щадить ее, даже если это было неразумно. – Вас тоже реабилитировали и восстановили в правах?

– Твое вызывающее поведение неприемлемо.

Я стояла, напрягшись всем телом, пока моя мать наконец не вспомнила о своем достоинстве и не сбавила тон.

– Ты прекрасно знаешь, что я была прощена, – сплетя пальцы рук перед собой, сказала она. – Да и ты тоже, иначе тебе не вернули бы статус члена королевской семьи при дворе. – Возможно, она и обуздала уже свою ярость, но со мной еще не закончила. – Неужели ты так легковерна? Вот уж никогда бы не подумала, что моя дочь упадет в объятия какого-то безродного проходимца, будто спелая слива на ладонь. Он видел в тебе лишь неосмотрительную девчонку с королевскими связями, которая проложит ему путь к завидной должности при дворе, откроет двери к высшему покровительству, богатству и продвижению по службе. Как можно быть настолько безгранично глупой?

– Томас хотел меня не ради покровительства и преференций.

– Да неужели? – Губы ее скривились в презрительной ухмылке. – Тогда этот человек единственный в своем роде в нашем королевстве!

Признаться, мне это тоже приходило в голову, но все же я верила, что Томас Холланд видел во мне не только путь к королевским милостям. Любовь – мощная связующая сила.

– Джоанна! – Моя мать, отказавшись от обвинений, обратилась к тактике фальшивой мягкости. – Скажи мне, что он обольстил тебя сладострастными речами. Если это так, ваш брак все еще можно аннулировать, пока об этом никто не узнал.

Я не могла себе представить Томаса, источающего сладкие речи. Он был солдатом, а не трубадуром: если он и знал какие-то песни, то только те, которые распевались в военном лагере вокруг костра после победы в сражении. Или те, которые пели проститутки в походном борделе, чтобы выудить для себя лишнюю монетку из солдатского кошелька.

– Никто меня не понуждал, – ответила я, – если вы имеете в виду соблазнение к непристойностям против моего желания. Я дала ему свое полное добровольное согласие. Я хотела выйти за него. Я его люблю. А он любит меня.

Несмотря на мои слова, мать не давала утихнуть нашей битве и не ослабляла свой напор.

– Но ты ведь знала, что это не будет принято. И он это знал. Как ему удалось уговорить тебя на такие ухищрения? Будь он благородным человеком, настоящим рыцарем, ему бы даже в голову не пришло обручиться с тобой втайне от всех.

– Мы знали, что вы этого не одобрите, поэтому у нас не было другого выбора.

– Вы знали, и это правда! Я хотела, чтобы ты вышла за Монтегю, и этого же хотел наш король. Наше будущее было бы надежным и безопасным, а наше имущество было бы защищено от чужих посягательств. Твои дети носили бы титул графов Солсбери. Я не могла поверить такой удаче, когда семейство Монтегю обратило свои взоры в твою сторону.

Я слегка нахмурилась:

– Но кто бы стал посягать на наше наследство? Король вернул нам все земли моего отца. А владения Джона, как графа Кента, тоже не вызывают никаких вопросов.

Может быть, нам нельзя считать себя в достаточной безопасности и теперь, когда предательство Мортимера было так безжалостно пресечено? Ведь для того чтобы подорвать его власть, король открыто простил участие моего отца в заговоре. Но это было уже очень давно, и я не могла по-настоящему понять, почему моя мать до сих пор чувствует себя в опасности.

– Мне не отдали право управления всеми нашими поместьями. Постоянно действующее наказание, вечное напоминание о том, что я должна следить за каждым своим шагом. – О, так она, оказывается, была обижена не только на меня. – Кто знает, что еще может отобрать у нас король, если ему что-то не понравится? Как нам угадать свое будущее? – Она брезгливо отвернулась от меня, как от преданной анафеме. – Что нам теперь делать? Принять все и смириться? Отец Освальд сетовал, что ваш брак был законным, если вы при этом обменялись клятвами в присутствии свидетелей. Как нам обойти такой прискорбный и ужасный исход? К тому же ты подтвердила, что имела место консумация…

При этой мысли лицо ее вдруг напряглось и она резко обернулась ко мне.

– Вот оно что! – воскликнула мать. – Он принудил тебя к этому еще раньше, до свадьбы? Так это было? Ты теперь носишь его незаконнорожденное дитя, поэтому была вынуждена выйти за него? – Глаза ее скользнули на мой плоский живот пониже пояса, в надежде разглядеть там наглядные свидетельства моего грехопадения. – Нет, конечно нет, ты не могла. И когда же случился весь этот фарс? В мае? Поскольку его нет в Англии как раз с этого времени, как мне известно, это вполне правдоподобно. – Я чувствовала, что вся горю, тогда как на лице моей матери читалась ожившая надежда, хоть и тщетная. – И все же, если он заставил тебя, это стало бы основанием для аннулирования брака.

В голосе ее звучало ожидание, не знающее пощады. Моя мать была готова открыто обсуждать со всеми факт моего изнасилования, если бы это помогло порвать мою возмутительную связь с Томасом Холландом.

– Он не принуждал меня. И я обручилась с ним не ради спасения своей репутации. Я не стану заявлять об изнасиловании как о поводе для аннулирования моего брака.

Не в силах остановиться, мать принялась шагать по комнате из стороны в сторону, а ее обвинения тем временем обратились в другое русло.

– Неужели за тобой так плохо присматривала твоя наставница? Не могу поверить, чтобы королева могла позволить своим воспитанницам такие вольности. Мы пошлем за Холландом. Мы заставим его взять назад свои слова в этом позорном спектакле. Мы должны узнать всю правду.

– Вы не можете послать за ним, – сказала я, в душе жалея об этом, ибо этого не могла сделать и я.

Моя мать вновь остановилась напротив меня.

– Почему бы и нет? Где он? Мы в войне не участвуем. У нас сейчас перемирие. Где же этот отважный рыцарь, который запятнал твою репутацию, а потом бросил тебя, чтобы ты в одиночку расхлебывала последствия ваших совместных ошибок?

Я сказала ей все, что знала. А знала я совсем немного.

– Думаю, он отправился в Пруссию. Было какое-то воззвание от Папы и тевтонских рыцарей…

Она перебила меня:

– Насчет Крестового похода? Так он рыцарь, последовавший по призыву Креста? В этом рискованном решении мысли его были далеки от Бога. Потому что он погряз во грехе. – Но здесь глаза моей матери вспыхнули новой догадкой. – А когда ты получала от него последние вести?

– Он уехал после нашего венчания, весной.

– А сейчас октябрь. И ты больше ничего о нем не слышала?

– Нет. – Я читала ход ее мыслей, как будто они купались в лучах яркого солнечного света, а не прятались в мрачной тени сознания моей потери. Я ведь и сама в последнее время снова и снова задумывалась о такой возможности.

Между тем она продолжила, постукивая кончиками пальцев по своему поясу:

– Шесть месяцев – и никаких вестей. Ты думаешь, он погиб? Это бы решило проблему, и нам больше не о чем было бы беспокоиться. – Она сердито посмотрела на меня, потому что я на это ничего не ответила. Да и как я могла? Мое сердце ныло от боли: мой любимый мог умереть; возможно, его тело уже сейчас разлагается где-то на далеком и пустынном поле битвы, превращаясь в голый скелет, а я об этом ничего не знаю.

– Да. Так и есть, – сказала моя мать, и в голосе ее зазвенела твердая уверенность. – Он мертв. И я не признаю легальность брака по данному слову, что бы там ни говорил наш священник. А это выход из ситуации, выход для нас всех. – Она опять взяла меня за руку, на этот раз уже нежнее. – Ты забудешь этого человека. Ты забудешь и этот день, и день, когда вы с ним обменялись своими легкомысленными обещаниями. Все детали вашей свадьбы с Уильямом Монтегю мы уладим между собой с графиней Солсбери, после чего вы обвенчаетесь.

Я выслушала ее распоряжения, но подчиняться не собиралась.

– Я не выйду за Уильяма Монтегю, – твердо сказала я.

– Ты пойдешь с ним к алтарю и дашь свое согласие.

– Этого не будет. Я не могу. Я дала священную клятву верности другому.

– Ты сделаешь так, как приказываю тебе я, твоя мать.

Как только она отпустила меня, я крепко прижала ладонь к реликварию Изабеллы у себя на груди.

– Перед лицом Господа я являюсь женой сэра Томаса Холланда. Я не могу и не хочу выходить замуж за Уильяма Монтегю.

Я сказала, что дала священную клятву верности другому. Я люблю Томаса Холланда, заявила я. Но правда ли, что мое сердце по-прежнему принадлежало какому-то бедному рыцарю на далеких полях сражений где-то в Пруссии? В те дни моя любовь казалась мне очень далекой от меня, такой далекой, что это угнетало мое сознание. Неужели я настолько поверхностная и легковесная, что могла засомневаться в своей любви, как только ее власти был брошен первый же вызов?

Я не считала себя поверхностной. Я была готова поклясться Пресвятой Деве, что мое сердце было отдано любимому честно и надолго.

Но это был еще не конец. Собственно, я на это и не рассчитывала; скорее, теперь все сводилось к тому, кто окажется более крепким и стойким – я или объединенные силы семейств Уэйков и Монтегю. К тому же самым убедительным аргументом из всего остального было то, что этот новый брак был благословлен самим королем. В этой войне на измор мне, как настоящему рыцарю, приходилось держать круговую оборону, чтобы выдержать осаду, направленную на мои волю и чувства.

Или нет. Это все-таки была не осада, а скорее безжалостная непрекращающаяся военная кампания. Дело было не в том, чтобы подавить мои собственные убеждения насчет моего замужнего статуса. Мои мать и дядя вместе с графиней Солсбери действовали просто напролом, грубо попирая все положения закона и личные возражения. Я должна была выйти за Уильяма Монтегю, как только удастся официально объявить о нашем бракосочетании. Тогда нас с ним приведут к алтарю, где мы предстанем перед священником, не осведомленным насчет истинного положения дел и достаточно покладистым, чтобы, не задавая лишних вопросов, засвидетельствовать наши клятвы перед лицом Господа.

Но у меня были свидетели, хотя сейчас они находились в Крестовом походе вместе с Томасом, и кто-то мог бы сказать, что такие свидетельства невразумительны и ничего не стоят. С другой стороны, у меня был наш семейный священник, который уже объявил мой брак законным, хотя и совершенным без благословения. Но сможет ли это обстоятельство послужить мне на руку? Когда представители наших семей встретились еще раз и я снова повторила свои возражения, которые повторяла так часто, что заучила их наизусть, моя мать лишь пренебрежительно щелкнула пальцами:

– У тебя нет никаких свидетелей, Джоанна. Тот акт не имеет законной силы. Священник ошибся.

Больше я таких попыток не предпринимала. Интересно, что такого сделала моя мать, если сейчас чувствует себя настолько уверенно? Подкупила священника? Предупредила держать язык за зубами под угрозой увольнения? Пока триумвират в лице моей матери, дяди и графини Солсбери, которые объединились в общей решимости связать нас с Уильямом брачными узами, вновь погрузился в обсуждение деталей свадьбы, я решила попытать счастья с Уильямом и отвела его в сторонку, на что имела право как будущая невеста.

– А ты сам хочешь, чтобы я стала твоей женой, Уилл?

Если он откажется, у меня появилась бы надежда.

– Почему бы и нет? Не вижу причин для отказа. – Он взглянул на меня осторожно, но доброжелательно. – Мне известен твой крутой нрав, но я знаю, как его укротить. К тому же ты очень красивая.

– У меня нет больших денег на приданое.

Я собиралась перепробовать все доводы, даже ущербные.

– Ты королевской крови. Моя мать надеется, что сам король даст за тобой хорошее приданое.

– Король сейчас ограничен в средствах. Его военная кампания во Франции идет неважно, он надолго застрял на осаде городов, которые и не собираются сдаваться. Сомневаюсь, чтобы в такой ситуации он мог потратиться на мое приданое.

Уильям смотрел на меня в глуповатом замешательстве, а брови его удивленно полезли на лоб. Он не верил мне. Потому что, в отличие от меня, он не прислушивался к дворцовым сплетням.

– Я не смогу полюбить тебя, – наконец заявила я.

Мне он, в общем-то, нравился. Со своими спокойными манерами он мог бы стать для кого-то замечательным супругом, преданным и весьма достойным.

Уильям ухмыльнулся, и его хмурое лицо внезапно просветлело.

– Моя мать говорит, что тебе нужно повзрослеть, чтобы полюбить меня. Как и мне, чтобы полюбить тебя. Я могу петь тебе песни о любви и преданности.

– Ты, Уилл, вообще петь не способен, если, конечно, не считать пением те каркающие звуки, которые ты издаешь. И ты меня не любишь.

– Не люблю, но я буду для тебя благородным рыцарем. Не как твой Холланд, который женился на тебе, затащил в постель, а потом сбежал из страны.

Фраза была явно не его. Интересно, у кого он ее перенял? Судя по вежливым оборотам, у своей матери. Не от лорда же Уэйка, который по этому вопросу высказывался всегда очень грубо.

– Томас вернется.

– А моя мать говорит, что его уже нет в живых.

Я почувствовала, как начинаю закипать.

– Как и моя. Это называется выдавать желаемое за действительное – с их стороны. Да и с твоей тоже. Но если ты не какое-то бессловесное создание без права голоса, то поддержишь меня и сам откажешься от моей руки.

– Я не бессловесное создание, и нечего срывать на мне свою досаду, Джоанна. Я к таким вещам невосприимчив.

Уже раздраженная сверх всякой меры, я в последний раз бросила наудачу кости своей судьбы.

– Ты слушай меня, Уилл, а не свою мать. – Для убедительности я дернула его за отороченный мехом рукав. – Если мой брак с Томасом законный, как утверждает наш священник, тогда наш с тобой брак признают незаконным. Все наследники, которых я тебе рожу, будут незаконнорожденными. Ни один наш с тобой сын после твоей смерти не станет графом Солсбери, и вообще разразится грандиозный скандал. Что ты на это скажешь?

Ухмылка его увяла, он густо покраснел, став похожим на яблоки, из которых делают сидр, но ответил довольно бойко:

– Моя мать говорит, что мы с тобой не будем жить как муж с женой в ближайшие несколько лет. А за это время все проблемы с законностью нашей свадьбы улягутся сами собой. Не будет никакого скандала, и ты не должна говорить ничего такого, что могло хотя бы намекнуть на его возникновение. Если сделаешь это, они тебя накажут, сама знаешь. – Брови его смешно выгнулись, сомкнувшись над переносицей. – Вероятно, они накажут и меня тоже – за то, что я не остановил тебя и не пресек распространение ложных слухов. Мне бы этого очень не хотелось.

Он был хорошо вышколен. И в этом таилась своя угроза. Когда он неловко похлопал меня по руке, как будто мне от этого должно было стать легче, я почувствовала неприятную беспомощность, подрывавшую мою решимость стоять до конца. Уилл будет просто слушаться свою семью, тупо следуя ее требованиям и планам. С этой стороны для меня не было надежды на спасение.

Я избавилась от его похлопываний и ушла к окну, откуда можно было смотреть на восток. Я думала о том, чтобы послать Томасу письмо, заплатив курьеру за доставку. Но как разыскать его среди тевтонских рыцарей на просторах далекой Пруссии? Даже если это мне удастся, бросит ли он свое оружие, чтобы сразу опрометью ринуться назад в Англию? Хотелось бы думать, что бросит. Во всяком случае, я молилась за это. Мне были необходимы его помощь и поддержка, и время мое было уже на исходе.

За последующие несколько недель я виделась со своей матерью чаще, чем за все те годы, прошедшие с тех пор, как королева Филиппа, проникнувшись сочувствием к ситуации, в которую попала наша семья, взяла нас под свое крыло, так что моя мать с удовольствием бросала меня на время своих длительных поездок. Теперь, когда было необходимо довести процесс моего бракосочетания до завершения, ее лекции были долгими и подробными. И я выслушивала ее инструкции насчет того, что от меня требовалось, стоя неподвижно под пощипывавшими меня пальцами портних, в задачу которых входило пошить из дорогой ткани, подаренной королевой, подвенечное платье, достойное будущей графини Солсбери.

А я тем временем внимала матери с ее резкими родительскими нотациями, суть которых сводилась к тому, что я должна забыть определенные факты из своего прошлого и в дальнейшем делать вид, будто этого никогда не было. Я выслушивала подробные описания моей будущей жизни, жизни после этого замужества – вроде как жена, но не жена. Жить мы будем раздельно; я должна буду получить образование и обрести при дворе светский глянец, а Уилл тем временем продолжит оттачивать свое искусство владения оружием, чтобы пойти по стопам своего доблестного отца. Вероятно, в ознаменование нашей свадьбы король пожалует ему денег и зéмли для нашего будущего родового имения.

Я должна строго придерживаться версии, что, безусловно, являюсь девственницей. И не должна давать кому бы то ни было ни малейшего повода в этом усомниться.

В общем, никаких сложностей не предвиделось.

– Мы не будем суетиться и поднимать шум по поводу этой небольшой проблемы с Томасом Холландом, – закончила мать свою лекцию, как будто портних в комнате и не было. – Чем меньше об этом говорить, тем лучше. Никто не станет на публике копаться в твоем грязном белье. А когда твое бракосочетание с наследником Монтегю пройдет под эгидой церкви Пресвятой Богородицы, да еще и в присутствии самого архиепископа Кентерберийского, если нам удастся его заполучить, вот тогда мы сможем вздохнуть с облегчением. До Эдуарда и Филиппы не должно дойти даже намека на какой-то скандал. Если они не будут ничего знать, им не о чем будет беспокоиться. Это просто благословение Господне, что они оба в данный момент пребывают во Фландрии. – Вследствие перемирия с Францией Филиппа с Эдуардом до сих пор находились в Генте. – Война с Францией неожиданным образом сыграла нам на руку.

Я вставляла свои возражения при каждом удобном случае, как только удавалось прервать этот поток слов.

– Я не выйду за Уильяма. Потому что я уже и так жена Томаса Холланда, перед законом и Господом.

Моя мать больше не била меня, несмотря на все мои провокации, которых было немало, хотя я вроде бы просто спокойно стояла, выслушивая ее наставления и соглашаясь, что парадное платье с его резными пуговицами и богатой вышивкой по краю подола было восхитительным. Она просто игнорировала все мои слова как недостойные ее внимания, а вместо этого перекрывала мою сдержанную немногословность своей холодной уверенностью. Я выйду замуж, как велит мне моя семья, и должна буду выполнить свой долг повиновения, как и положено любой воспитанной дочери.

А что же думали остальные, с кем я проводила свое время в общей зале Виндзорского замка? Принцессы Изабелла и Джоанна, мой собственный брат Джон, Нед, Уилл и малыш Лайонел – все восприняли известие о моей свадьбе с Уиллом как естественное проявление желания короля вознаградить графа. Уилл же, по-видимому, под страшными угрозами, которые и представить себе трудно, поклялся хранить нашу тайну, поскольку молчал, как устрица, выловленная из Темзы.

– Хотя лично я никогда бы не вышла замуж по указке моего отца, если бы человек этот мне не нравился, – заявила Изабелла. – Но тебе-то Уильям, конечно, нравится.

– Никуда бы ты не делась и вышла бы в точности за того, на кого указал бы твой отец, – возразила я, теряя терпение. Однако Уильям действительно мне нравился. И в этом была одна из проблем. Не хотелось причинять ему боль и накликать неприятности на его голову. Он не должен нести наказание за мои грехи.

– Ну уж нет. Я бы точно не вышла за мужчину, если бы не испытывала к нему сильного чувства. – Да уж, Изабеллу так просто не запугать.

– Тогда желаю тебе удачи. Подозреваю, что в таком случае ты к тридцати годам пострижешься в монахини и все твои планы пойдут прахом.

– Ничего подобного не случится. Я твердо намерена найти себе возлюбленного, который в восхищении падет к моим ногам.

– Тогда позволь дать тебе совет: никому не одалживай свою реликвию. Она будет нужна тебе самой, причем постоянно.

О, похоже, я перегнула палку.

– Вот тебе я ее больше никогда не дам! – Впрочем, она быстро отошла после такого резкого ответа и смягчилась, но я была не настолько простодушна, чтобы поверить, будто прощена. – Твоя проблема в том, Джоанна, что ты не способна на большое чувство ни к кому, кроме себя самой.

С этими словами она стремительно удалилась, прежде чем я успела придумать достойное возражение в ответ.

Несмотря на эту небольшую стычку, все сошлись на том, что после нашей свадьбы, которая должна состояться после Нового года, мы отлично повеселимся. За исключением Неда, который заскочил к нам ненадолго после своих конных атак на столб с мишенью для удара копьем, весь разгоряченный, со слипшимися от пота волосами и все еще в рыцарской амуниции, не слишком подходившей ему по размеру.

– Леди Маргарита заставляет тебя выходить замуж против твоей воли, Джанет?

Оказалось, что из них всех он единственный уловил во мне тревогу и беспокойство, которые я считала надежно спрятанными. Это удивило меня, потому что обычно Нед не замечал ничего, что не касалось его собственного положения при дворе и значимости, а также будущих тщеславных амбиций на полях сражений. А еще он один из моего окружения по-прежнему обращался ко мне по имени, которым в детстве меня звала няня. Я не возражала против такой фамильярности со стороны принца и наследника трона; на миг мне даже захотелось рассказать ему всю правду, но я тут же решительно отвергла эту идею. Он ничем не смог бы помочь мне в моей ситуации и, вероятно, просто забыл бы об этом через пять минут тренировок на дворе для рыцарских поединков. Честно ответив, я бы злоупотребила его добротой, а мне этого не хотелось.

– С чего ты взял? – Мне все еще было интересно, как он догадался.

– Ты какая-то притихшая, не похожая на себя прежнюю.

Выходит, мне нужно не забывать бездумно болтать без умолку, чтобы не навлечь на себя подозрение.

– Не в этом дело, – солгала я. – Никто меня не принуждает.

Он мне не поверил.

– Я понимаю, что ты должна выйти замуж. Все девушки должны.

– Да.

– Ты должна смириться с этим. Почему же тебя это заботит? Да и Уилл – это не какой-то там отвратительный престарелый рыцарь с засаленными пальцами.

Я брезгливо поморщилась, потому что знала немало таких, кто подпадал под это описание.

– Конечно.

– Можешь выйти за меня. Если не хочешь выходить за Уилла. – Несколько мгновений он следил за моей реакцией, которая оказалась не слишком лестной для него. – Нет, конечно, ты не можешь. Мой отец ищет мне принцессу в Европе, с деньгами, связями и из влиятельной семьи. Там есть из кого выбрать.

Это заявление вызвало у меня смех.

– И кто же из них был на этой неделе?

– Ну, это была дочь короля Франции Филиппа. Но сейчас, думаю, мой отец передумал. Так что это будет Маргарита, дочь герцога Лотарингии и Брабанта Жана. – Он рассматривал меня в некоторой задумчивости. – Ты, Джанет, видимо, красивее их обеих, – хоть я, конечно, не видел ни ту, ни другую, – но, как ни печально, не выдерживаешь никакого сравнения с ними с точки зрения женитьбы на тебе.

Возможно, это была и правда, но слышать такое было неприятно.

– Я все-таки принцесса, – заметила я.

– Верно, – согласился Нед. – Принцесса без денег и влияния, над которой довлеют ошибки ее отца. А мне нужен союз с могущественным родом, у которого есть армия, стоящая у него за спиной, и сундуки, полные золота.

– Поскольку мой брат-граф младше меня, он вряд ли смог бы примчаться на помощь, чтобы спасти меня или тебя в момент опасности, – согласилась я. – И я очень сомневаюсь, чтобы его состояние соответствовало твоим ожиданиям.

Нед задумался над этим, расчесывая пальцами все еще влажные волосы, которые теперь торчали во все стороны.

– А я бы смог, – загадочно произнес он.

– Что смог? – не поняла я.

– Прискакать, чтобы спасти тебя, понятное дело.

– Ну конечно, смог бы. – У меня вдруг стало очень тепло на сердце, и я обняла его, а он позволил мне это. Он питал ко мне нежные чувства, как и я к нему.

– Только мы все равно не можем пожениться. – Я поцеловала его во влажный лоб. – Мы связаны слишком близким кровным родством. У нас с тобой был общий прадедушка.

– Я знаю это. С другой стороны, у меня есть родственные связи почти со всеми. Мы могли бы получить от Папы специальное разрешение на брак. В этом нет ничего невозможного.

– Ты очень добр. – Это было правдой. От такой его заботливости у меня даже екнуло сердце. – Но твоему отцу с матерью это не понравится. Как не понравится это и Уильяму.

– Насчет Уильяма не беспокойся. Я подарю ему одного из своих турнирных коней. Он понравится ему не меньше, чем невеста.

Это было очень похоже на правду. На этом наша дискуссия, которая становилась несколько фривольной, подошла к концу.

– Я потанцую на твоей свадьбе, Джанет.

А вот я не потанцую. У меня не было ни малейшего желания танцевать по такому поводу.

Приближался день, на который было назначено мое бракосочетание с наследником Солсбери. Об этом было объявлено официально, и вокруг этого события не витало даже намеков на какие-то слухи. Никто не высказался о каких бы то ни было препятствиях, мешавших заключению этого брака, благословленного Господом и поддержанного могучей конгрегацией, и тем не менее я испытывала неописуемый страх. Смогу ли я, стоя у алтаря, заявить перед лицом короля с королевой, архиепископа и всего королевского двора, что я не могу выйти замуж, потому что несвободна?

А похоже, что должна была. Это был вопрос верности и чести, вопрос преданности мужчине, которому я обещала свое сердце и свою жизнь. И если гордости моей суждено пострадать от неминуемого взрыва всеобщего недовольства, что ж, так тому и быть. Всем должно стать очевидно, что я замужем за сэром Томасом Холландом.

Я ничего не придумывала, когда сказала, что впервые наши пути с Томасом Холландом пересеклись в Генте, где я сопровождала Филиппу, которая не хотела разлучаться со своим царственным супругом дольше, чем это было необходимо, даже несмотря на тревожную патовую ситуацию в отношениях между Францией и Англией. Эдуард планировал провести один из своих знаменитых турниров в Брюсселе, с раздачей богатых подарков и переговорами под бряцанье оружия в рыцарских поединках. Поскольку, как все мы знали, Эдуард собирался претендовать на французскую корону по линии родства своей матери, он нуждался в любой возможной поддержке и поэтому рассчитывал подписать договоры с Брабантом и Фландрией. Ему нужны были союзники, перед тем как до короля Франции долетят восторженные крики о том, что французский трон по праву рождения на самом деле должен принадлежать королю Англии.

Филиппа, будучи беременной и от этого вялой, отнеслась к поездке в Брюссель без всякого энтузиазма и отказывалась от обещанных там празднеств. Зато мы с Изабеллой были в полном восторге, в отличие от Эдуарда, который не любил, чтобы его церемонии украшали красивые женщины. Подбирая нам сопровождающего, он просто огляделся по сторонам и подозвал первого попавшегося из придворных рыцарей.

– Сэр Томас будет сопровождать вас и позаботится о вашей безопасности, – сообщил он нам, а потом обратился уже к Холланду: – Не спускайте с них глаз. Это очень ценные особы. – Затем добавил, строго посмотрев на нас: – А вы делайте все, что скажет сэр Томас.

Сэр Томас поклонился. Казалось, что все это ему не нравилось.

У него были властные черты лица и копна темных волос, слегка тронутых сединой в том месте, где они чуть закручивались на затылке. Он был молод, крепкого телосложения. С таким привлекательным провожатым я предпочла бы ехать верхом рядом, несмотря на мой высокий статус, который, по идее, должен был бы подтолкнуть Эдуарда приказать мне воспользоваться дорожной каретой королевы, – если бы у него было время об этом подумать. Непривычная к эскортам, я была заинтригована. К тому же было необычно встретить мужчину, которого не трогала моя знаменитая красота.

– Вам необязательно охранять нас, как сторожевому псу, – сказала я, чтобы завести разговор.

– Обязательно. Так приказал мой король. Миледи. – Он смотрел прямо перед собой, позволяя любоваться мне его красивым профилем с прямым носом и волевым подбородком.

– Тогда вы могли бы улыбнуться. Чтобы показать, что выполнение приказа короля доставляет вам определенное удовольствие.

– Мог бы, миледи, – ответил он, не меняя выражения лица.

– А где бы вы сейчас предпочли находиться? – не отставала я. Он вызывал во мне все больший интерес.

– Вон там, – жестом показал он назад, – с моими лошадьми и военным снаряжением.

– У вас что, нет оруженосца?

– Есть.

– Тогда он за всем этим и присмотрит. Вы будете сражаться на этом турнире?

– Конечно.

– И вам это нравится? – Разговорить его было непростой задачей, но мне показалось, что в интонации его появились мягкие нотки, – если бы сам ответ не был таким резким.

– Мне необходимы деньги, миледи.

Ну разумеется. В качестве придворного рыцаря он зарабатывает мало.

– А вы хороший турнирный боец? – поинтересовалась я.

– Да.

Его уверенность была такой же впечатляющей, как и мужественные черты лица.

– Если хотите, я дам вам надеть свою ленту, – предложила я. – Чтобы она принесла вам удачу.

Он впервые слегка повернул ко мне голову.

– Ваш кузен-король не одобрит этого.

– Но почему? – Теперь я была уверена, что беседа эта точно не понравилась бы Филиппе. И это вызвало у меня улыбку. Мне крайне редко выдавалась возможность поговорить с молодым рыцарем на темы, которые можно было бы счесть неприличными.

– Я простой рыцарь без особых заслуг. А вы королевской крови.

– Это верно, – согласилась я. – Но вы ведь доблестный рыцарь?

– Да.

– Тогда на этом турнире вы могли бы стать моим доблестным рыцарем. – Я разошлась и стала несдержанной. Пренебрегая скромностью, которую диктовало мое воспитание, заявила: – Вы будете моим сэром Галахадом[4].

Он повернулся и взглянул мне в глаза.

– Для меня было бы честью сражаться за вас. – Я вдруг подумала, что сейчас он в первый раз посмотрел прямо на меня. – Но станете ли вы следить за тем, как я дерусь? Там будет много других, более достойных вашего внимания. Какие-нибудь лорды из Брабанта в позолоченных доспехах, я полагаю.

Это был намек на то, что я обидела его своим сравнением с сэром Галахадом.

– Ну ладно, если там будет какой-то позолоченный лорд, я послежу за ним, но обещаю, что буду наблюдать и за вами тоже. – Я бодро ринулась исправлять его серьезное недовольство. – Держу пари, что какой-нибудь фламандский рыцарь побьет вас в первом же круге.

Нахмуренные брови сэра Томаса Холланда расправились.

– Что вы готовы на это поставить?

– Вот это. – Быстро сняв перчатку, я помахала перед ним рукой, чтобы на солнце засиял темно-красный рубин в кольце на моем пальце.

– Вы не можете поставить это против моего боевого искусства. – Какой же он был бескомпромиссный.

– Почему?

– Потому что это стоит больше, чем все имущество Холландов, вместе взятое.

– Мне его подарили, так что я могу поставить его на что захочу, – улыбнулась ему я. – Вы так уверены, что победите.

Сэр Томас медленно улыбнулся мне в ответ.

– Я всегда побеждаю.

– Она досаждает вам? – К нам сзади быстро подскакал Эдуард и поехал рядом.

Сэр Томас тут же надел на лицо маску сурового королевского конвойного.

– Нет, милорд.

– Тогда поторапливайтесь. Мы не можем плестись весь день в седле.

На этом наш разговор прервался, потому что к нам теперь присоединилась Изабелла. Но эта вроде бы тривиальная беседа запала мне в душу и осталась со мной. Я флиртовала с мужчиной. Я вела себя непринужденно и артистично. И все это мне очень понравилось. Как понравилось это и сэру Томасу Холланду, решила я про себя.

Сэр Томас Холланд победил во всех своих поединках, выступив против лордов из Брабанта и Фландрии, как в позолоченных доспехах, так и без таковых. А также против английских соперников, впечатлив меня своим искусством владения оружием, будь то меч или копье. Отсутствие у него денег и титула как-то забывалось, когда он, сбив противника на землю, затем поразительно элегантным и великодушным жестом предлагал тому руку, чтобы помочь подняться на ноги.

В конце я сохранила свое кольцо.

Но удивительным образом потеряла свое сердце.

Я не понимала, как это могло произойти, потому что еще никогда не испытывала такого чувства, от которого перехватывало дыхание, а кровь начинала громко пульсировать в горле и на запястьях. Где-то в промежутке между тем, как он поцеловал мне руку, когда я прикалывала свой шарф к его рукаву, и тем, как он встал на колено перед королем Эдуардом, чтобы принять от того в награду кошелек монет, мне вдруг невыносимо захотелось, чтобы он снова смотрел на меня, и как можно чаще. На небе висели темные низкие тучи, но мне казалось, что он весь сияет. Мне было стыдно признаться, что на турнире я следила только за ним, не обращая внимания на всех остальных рыцарей. Я не могла этого понять, но ощущение было такое, будто какая-то невидимая рука опутывает нас тончайшими нитями, притягивая друг к другу. Может быть, это была какая-то злобная рука, поскольку мы с ним были слишком не равны по своему положению? Мне было все равно.

Я была безутешна, когда выяснилось, что обратно в Гент нас будет сопровождать не он: эта задача была поручена какому-то престарелому рыцарю, который всю дорогу был молчалив.

Я чувствовала необходимость вновь встретиться со своим недавним провожатым, что было не так уж трудно в королевской резиденции в Генте, где порядки были не такие строгие, а рыцари и дамы – в том числе и кузины короля – могли общаться более свободно, чем в Виндзоре. Рано или поздно в Большом зале появлялись все.

– Вы уже разбогатели, сэр Томас?

– Нет. Не разбогател.

Он был не более обходителен, чем по дороге в Брюссель, но, по крайней мере, смотрел на меня, и от этого взгляда у меня немного чаще стучало сердце.

– Но зато вы заслужили восхищение короля, – заметила я.

– Однако тогда я думал о том, чтобы восхитить совсем не короля.

Он вдруг нахмурился, как будто тут же пожалел о сказанном.

Я непростительно опустила подбородок.

– Так кого же вы хотели там поразить? Вероятно, какую-нибудь фламандскую даму?

– Нет. Эта дама из Англии.

– Кто же это тогда может быть?

– Полагаю, вы это прекрасно понимаете. – Взгляд его стал пронзительнее, а ответ оказался более прямым, чем я ожидала. Я уже задумалась, что на это сказать, когда он продолжил: – Но вы слишком далеки, миледи, мне до вас не дотянуться.

Да, действительно.

– А я думаю, что это не так, – все-таки возразила я.

– Королева скажет вам совсем другое.

И это правда.

– В книгах, которые я читаю, – сказала я, – говорится, что ничто не должно стоять на пути у настоящей любви. Знаете, я увлеченная читательница и очень люблю романы о приключениях и любовных похождениях рыцарей короля Артура.

– Ваши книги, возможно, объяснят вам, что на самом деле вы пока не понимаете значения слова «любовь».

– О чем вы думаете, сэр Томас?

Его пальцы сомкнулись на поясе.

– Я думаю, что вы самая красивая из всех девушек, которых я когда-либо встречал в своей жизни. А еще я думаю, что моим самым заветным желанием было бы жениться на такой, как вы.

К этому моменту мягкое тепло, растекавшееся в моей крови, превратилось уже в настоящий жар.

– Но вам не осуществить своего заветного желания, не попросив моей руки. Может, таким образом вы попросили меня выйти за вас, сэр Томас?

– Нет, я не мог бы. Не смею.

Шокированная собственной безрассудной смелостью, я вдруг положила ладонь на его руку.

– Прошу вас, сделайте это, сэр Томас.

В его взгляде, смягчившемся и еще более притягательном, бушевали необузданные эмоции.

– Надеюсь, что, если бы я сделал это, у вас хватило бы здравого смысла отказать мне, – ради нас обоих.

С этими словами он поклонился и ушел, оставив меня одну, но неожиданно воодушевленную этим разговором.

Мы были захвачены этой страстью, которая не желала нас отпускать, и поэтому сэр Томас все-таки попросил меня стать его женой – в ураганной манере и в духе всех доблестных рыцарей. А у меня не хватило ума ему отказать.

– Да, – ответила я. Но я всегда была практична и сразу добавила: – Когда?

– Теперь же.

– А мы не можем немного подождать? – Да, я была покорена им, но все же это казалось безумно скоропалительным шагом.

– Если мы подождем, вы будете для меня потеряны. И выйдете за какого-нибудь фламандского лорда еще до конца месяца. – Между бровей его пролегла едва заметная напряженная морщинка. – Мне жаль, что вы такая юная.

Я протянула руку и разгладила эту морщинку пальцем.

– Время само позаботится об устранении этого недостатка. Любите ли вы меня, Томас Холланд?

– Больше, чем вы могли бы себе представить. Но взаимна ли моя любовь?

– Да.

Эти слова и определили исход дела.

В Вестминстере мои мысли были больше заняты своим законным супругом и его окружением, чем пошивом новых нарядов. Где сейчас Томас Холланд? Требуют ли военные походы обязательного его присутствия и полной концентрации или же позволят ему отлучиться домой, чтобы вовремя спасти меня от алтаря? В голове моей крутились всевозможные предположения, что он, вероятнее всего, нашел себе еще одну войну, где можно было бы заработать славу и состояние. Он ведь просто не знал, что наш с ним брак, который так тщательно скрывался нами, вот-вот будет разрушен.

Задумав провести кое-какие исследования, я отлучилась со своих занятий по игре на лютне и пению под предлогом того, что моя мать вызывает меня по каким-то вопросам, связанным с грядущей свадьбой, а сама тем временем направилась в библиотеку моего кузена-короля. Когда я вошла в тишину этой комнаты, заполненной книгами в кожаных переплетах с золотым тиснением и пропитанную запахом старых чернил, там никого не было. Но привели меня сюда не книги. Я искала старинные манускрипты на отдельных листах, многие из которых были подарены королю. Среди них были карты и схемы далеких стран, старинные и новые, а также трактаты более личного характера, непереплетенные и очень ценные. Эдуард не стал бы возражать против моих действий. Он мог бы удивиться, что я интересуюсь тем, что находится за морями, но не запретил бы мне этого.

Обнаружив в низком сундуке папку с листами пергамента, я раскрыла кожаную обложку и стала один за другим вынимать их, раскладывая на специальном столе, который использовался для таких больших по размеру документов. Я уже успела попутешествовать, несмотря на мой юный возраст. Родившись в Аранделе, который я совсем не помню, после смерти своего отца я в основном жила в Лондоне. Поэтому я знала окрестности Темзы и все дворцы по ее берегам. Я жила в Тауэре, в Вестминстере и в Хейверинг-атте-Бауэр, любимой резиденции Филиппы. Чуть дальше располагались Кенсингтон, Вудсток и, конечно же, Виндзор, где мы обосновались сейчас. Еще я ездила во Фландрию вместе с королевской свитой, когда Филиппа решила последовать за королем во время его переговорной кампании. Я хорошо знала Гент. Но дальше начинались неведомые края.

Карта Англии ценности для меня не представляла. Нарисованный красками экземпляр карты мира – Mappa mundi[5] – с Иерусалимом в самом центре заинтриговал меня тем, что там я обнаружила Англию где-то с самого краю; однако это никак не помогло мне в поисках того, где может находиться Пруссия. А если я и найду ее, чем это может помочь мне? Сообразив это, я расстроилась. Могут пройти долгие годы, прежде чем Томас вернется на родину со своим оружием, лошадьми и сундуками денег.

С досады я хлопнула ладонью по бесценному документу, подняв облачко пыли.

Я прекрасно понимала, почему Томас предпочитал искать применение своим талантам по театрам боевых действий. Пренебрежительное отношение моей матери к семейству Холландов вызывало не просто настороженность. Для достижения положения в обществе Томас мог рассчитывать исключительно на свою репутацию, которую он заслужил благодаря своим личным качествам. Позволив себе крайне недолго наслаждаться счастьем нашего супружества, Томас поклялся мне в вечной любви, собрал свою военную амуницию и вместе с пажом и оруженосцем присоединился к королю, с которым в конечном счете поучаствовал в битве при Слейсе – сражении, где Эдуард отметился блестящей победой, а также тем, что был ранен французским копьем в бедро, из-за чего целых две недели не вставал с постели. А буквально через несколько дней после этого Томас вместе с королем принял участие в осаде города Турне, которая, правда, мало что дала, за исключением дорогостоящего перемирия между Англией и Францией.

Эдуард недавно вернулся домой после своей французской кампании, кипя от злости из-за отсутствия денег в казне и неприятного открытия, что во время его похода лондонский Тауэр не был защищен должным образом. Но Томаса с ним не было, потому что тот посчитал необходимым направиться в Пруссию. Так что знание того, где находится Пруссия, мне бы ничего не дало. Настроение у меня еще больше ухудшилось. Прекратив свои поиски, я начала укладывать карты в прежнем порядке. Искать Томаса было все равно что ловить ветер в поле.

– А я-то думал, что буду здесь один.

Голос был тихий, но я все равно так вздрогнула от неожиданности, что уронила из рук схему пути из Лондона в Иерусалим, снабженную маленькими картинками городов, через которые он пролегал.

Прищелкнув языком, король подобрал пергамент с пола, разгладил его на столе и окинул взглядом.

– Я и не знал, Джоанна, что ты интересуешься путешествиями. Или же, возможно, паломничеством в Святые места. – В глазах его сверкнула озорная искорка. – Но для начала я посоветовал бы тебе посетить Кентербери[6], чтобы проверить, придется ли тебе по душе жизнь пилигрима.

Мой кузен, двадцати восьми лет от роду, огрубевший и повидавший крови на войне, невероятно уверенный в себе и довольно влиятельный европейский правитель, сейчас смеялся надо мной. Было очевидно, что жизнь пилигрима с утомительными дорогами и ночевками в грязных гостиницах на общих кроватях и матрасах со вшами мне совершенно не подходит.

– Нет, милорд. – Я почувствовала необходимость вести себя официально. Может, он мне и кузен, но все-таки король, это его библиотека, а я вошла в нее без спросу. – Они такие красивые, их интересно рассматривать. Прошу прощения, если я не должна была заглядывать в них. Я знаю, насколько эти карты ценные.

Он перевел взгляд с карты на меня.

– Я знаю, что красивые вещи приносят утешение. Если бы я не был королем, я бы все равно собирал книги. – Он улыбнулся, суровые складки на его лице разгладились, и оно снова стало приятным. – Не думал, что ты можешь быть несчастлива в преддверии своей свадьбы. – Я напряглась. Неужели он все знает? Или же у него просто предчувствие относительно имеющихся сложностей? – Этот мальчик Солсбери такой благонравный и с хорошей поддержкой.

Нет, ничего он не знает. Я медленно перевела дыхание.

– Да, – согласилась я. – Господь благословил Уильяма и красивым лицом, и добрым нравом.

– Держу пари, он будет тебе хорошим мужем. Я не вижу в нем недостатков.

– Их просто нет, сэр.

Я подумала, что могла бы сказать ему, что, возможно, обращусь к нему с просьбой рассудить мое дело. Может быть, он сжалится и спасет меня? Но Эдуард продолжил говорить, приняв мои слова, как знак покорности:

– Женитьба может стать жизненно важным шагом, особенно если в ней присутствует любовь или сильная привязанность. Я скучаю по Филиппе. – Он с грустью улыбнулся. – Она успеет вернуться из Гента до вашей свадьбы. И будет присутствовать там, чтобы пожелать тебе всего хорошего.

Он принялся просматривать документы, как только что это делала я, и выбрал один, на котором была изображена полоска моря, отделявшая Англию от Фландрии и Франции. В этом я увидела свой шанс.

– Не могли бы вы, милорд, показать мне, где находится Пруссия?

– Джоанна, что-то мы с тобой общаемся сегодня слишком уж официально. Вот она. – Он повернул карту, чтобы мне было лучше видно то место на востоке, куда указывал его палец. – А зачем тебе это знать? – К счастью, он не стал дожидаться моего ответа, а сразу добавил: – Там сейчас в Крестовом походе сражается много английских рыцарей. Тевтонские рыцари намерены освободить эту территорию от язычества и обратить местных славян в христианство. Достойная цель. Я знаю, что и Томас Холланд отправился туда после осады Турне. Я слышал, что он успел отличиться там. – Король снова улыбнулся, немного задумчиво и даже с тоской. – Помню, как посвящал его в рыцари несколько лет тому назад, сразу после шотландской кампании. Он был очень молод, но уже тогда производил сильное впечатление.

Это имя, возникшее в нашем разговоре так внезапно и нежданно, изгнало из моей головы все мысли – я растерялась и не знала, что ответить. Но потом увидела в этом еще один шанс для себя и нервно облизала разом пересохшие губы.

– И что, он сражается там отважно? – спросила я со всей беззаботностью, на какую была способна в тот момент. Я почувствовала, что мне нужно с кем-то поговорить о нем, вновь услышать его имя без всяких злобных поношений.

– О да. Он был ранен, но ничто не остановит Томаса, разве что копье пронзит его сердце. – Эдуард инстинктивно потер рукой бедро, где до сих пор чувствовалась рана от вражеского копья. – Мне докладывали, что он продолжает сражаться даже с перебинтованной головой.

Пока он отвечал, я затаила дыхание, а теперь медленно и с облегчением выдохнула.

– Значит, он не погиб?

– Нет, он жив – более чем. А еще на войне он завел себе важных друзей. – Внезапно Эдуард бросил на меня проницательный взгляд. – Я не знал, что ты интересуешься также и военными действиями.

– Это не совсем так. Только когда речь идет о победе английского оружия. И чтобы узнать, что наши рыцари сражаются храбро.

Мне повезло, что мысли Эдуарда были где-то далеко и он не стал углубляться. Внимание его привлекла одна схема с изображением северных территорий Фландрии и Франции; голос его вдруг стал печальным, словно от мрачных предчувствий.

– Моя миссия здесь не закончена. – Он ткнул пальцем в карту. – Я подписал перемирие с королем Франции, потому что у меня не было средств на продолжение осады Турне. А это была неплохая осада, скажу я тебе. Но я снял ее, пока мои деньги еще полностью не закончились. – Он болезненно скривился. – Ну какому королю нравится проигрывать? Этот мир сгладил для меня горечь поражения. Но я буду воевать снова. Мои притязания на трон Франции по линии моей матери должны заслуживать уважения. И однажды мы с помощью моих молодых отважных рыцарей одержим там великую победу. – Взгляд его, по-прежнему устремленный на карту, смягчился. – Мой сын Эдуард будет более выдающимся воителем, чем мог бы стать я. Он навеки прославит Англию, а о мощи и бесстрашии нашего войска будут слагать легенды.

Несмотря на озабоченность собственными проблемами, нарисованная им картина захватила меня.

– Знаешь, у меня возникла одна мысль. Иди и взгляни на это. – Взяв меня за рукав, Эдуард подвел меня к одной полке и снял оттуда какую-то книгу. Полистав, он открыл ее на странице с картинкой, которая была мне хорошо знакома, поскольку именно такие романы наполняли мою юную душу романтическими чувствами: там был изображен король Артур, который восседал за огромным круглым столом вместе со своими лучшими рыцарями.

– Я задумал основать рыцарский орден, – пояснил мне Эдуард, – призвав туда самых храбрых воинов со времен короля Артура. Людей, которые будут сражаться за правое дело, справедливость и просвещенность во имя Англии и Господа. Я буду отбирать туда самых лучших, самых благородных, как в свое время это сделал Артур. И для любого рыцаря станет величайшей честью быть приглашенным в такую достойнейшую компанию.

Забыв о том, что я стою рядом, он полностью погрузился в свою мечту; глаза его горели восторженным блеском, когда он перелистывал страницы, на которых были изображены сэр Ланселот, сэр Галахад, сэр Гавэйн, а также сам предводитель всех этих славных героев.

– Мне видится, что на их одеждах будет знак, который станут узнавать по всей Европе. В числе первых будет мой старший сын. Будет там Уильям Солсбери и мои ближайшие друзья, которые сражались вместе со мной плечом к плечу. Появятся среди них и другие молодые люди, такие как Томас Холланд. Мы будем проверять уровень их мастерства на турнирах, где они продемонстрируют свое искусство всему миру. Возможно, мы пригласим туда также некоторых прославленных рыцарей из Европы…

Меня сначала поразило, что Эдуард собирался включить в эту группу избранных также и Томаса. С другой стороны, почему бы и нет? В моих глазах он обладал мужеством, отвагой и всем остальным, что должно быть у настоящего рыцаря. Я мысленно видела его с сияющим знаком рыцарского ордена на груди, каким бы он ни был, в роскошном плаще, если Эдуард, конечно, решит, что они будут одеты именно так. Я хорошо знала склонность короля к некоторой театральности в отношении одежды. Это славное зрелище буквально захватило меня, хотя король об этом не догадывался.

– Они дадут мне клятву сражаться против зла, суровую и обязывающую клятву перед Господом и святым Георгием. Потому что именно он будет лучшим выбором для нашей эмблемы, разве нет? Мои рыцари поклянутся сражаться доблестно и не отступать. Это станет моим великим достижением! Рыцари короля Артура столько лет живут в песнях и легендах, которые слагает про них народ. А мои проживут еще дольше. У меня даже будет свой собственный Круглый стол…

Я кивала, поддерживая его воодушевление, и мысли мои были далеко, вместе с моим Томасом, которому должна была достаться эта слава.

– Я уже придумал, какой у нас будет отличительный знак. Подвязка со словами Honi Soit Qui Mal y Pense. «Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает». Что ты думаешь на этот счет?

Я снова закивала.

– Они будут жить согласно своей клятве, поддерживая законы Господа нашего и мои законы под страхом разжалования. В этой стране больше не будет постыдных прегрешений. Мое правление запомнится на все времена честностью короля и его верных рыцарей. Главенство закона будет священным. Вот такая у меня мечта.

Слова Эдуарда угодили точно в цель.

Клятва. Обязательная для исполнения торжественная клятва прожить безупречную жизнь во имя чести и священного долга.

– В этой стране у меня не будет греховности, вероломства и унижений. Я не позволю делать из Законов Божьих пародию. Будет считаться, что любой рыцарь, бесчестивший Господа, оскорбляет лично меня; за это он будет лишен рыцарского звания и выслан за пределы королевства.

Я мысленно содрогнулась.

– Что же касается достойных… Как думаешь, кузина? В какие цвета мне их одеть? Ты понимаешь в этом, у тебя есть вкус.

Подбирая ответ, я мысленно развенчивала мечту Эдуарда.

– В голубой, – сказала я. – Голубой, как платье у Пресвятой Девы.

– Я знал, что выбор твой будет удачен.

– Я совсем не уверена, что могу каким-то образом влиять на ваше решение, Эдуард. – От страха ответ мой получился довольно едким. – Вы ведь все для себя уже решили. Как всегда.

Он рассмеялся сначала, но быстро посерьезнел, и лицо его помрачнело.

– Я думал, что хоть ты, по крайней мере, скажешь мне правду. Я окружен врагами, Джоанна, они живут со мной под одной крышей, едят мой хлеб, но при этом желают мне зла. Архиепископ Кентерберийский, да сгноит Господь его изменническую душу, уже доказал, что он мне не друг.

Я сделала вид, что не понимаю, о чем он, хотя весь двор все понял уже давно. Гнев Эдуарда вызвало то, что архиепископ Стратфорд обвинил королеву Филиппу, самую благодетельную из всех женщин, в супружеской измене, поскольку ребенок, которого она носит сейчас, должен был быть зачат, когда Эдуард находился на осаде Турне.

– Все это слухи и грязные сплетни! Откуда придворным болтунам знать, когда и где мы с Филиппой встретились, чтобы зачать это дитя? И как они могут считать месяцы и недели ее беременности? – возмущенно сказал Эдуард тихим голосом, и от этого его злость казалась еще более заметной. – Они, с этой своей грубой ядовитой ложью, настоящие демоны в благообразном обличье. Я не позволю, чтобы эти злые обвинения в неблагопристойном поведении подорвали ее репутацию. Ты молодец, что переняла ее манеру держать себя, Джоанна. В твоем браке с молодым Монтегю все должно быть чисто, без сучка без задоринки. Я не допущу чего-то постыдного или каких-то нарушений приличий. Заведите себе как можно скорее наследника и налаживайте свою супружескую жизнь.

С шумом захлопнув книгу и подняв при этом еще одно облачко пыли, Эдуард поставил ее обратно на полку, а потом подозрительно покосился на меня; вся установившаяся было между нами доверительная непринужденность после разговора о скандалах и адюльтере разом развеялась.

– Кстати, а разве ты сейчас не должна разучивать соответствующие тексты, или учиться вышивать, или чем там еще занимаются молодые невесты перед свадьбой?

Нет, ему о своем затруднительном положении я рассказать не могла. Эдуард меня не спасет. На самом деле, сам того не понимая, он объяснил мне это предельно ясно, и вся моя невеселая перспектива засияла передо мной, как золоченое изображение короля Артура, которое Эдуард только что снова спрятал на полку.