Королевская кровь 12. Часть 2

Глава 6

Тафия, 10–11 утра, 6 мая

5–6 утра по времени Рудлога

3–4 утра по времени Инляндии

По всей Туре священство выходило на службы: там, где это было возможно, несколько служителей окружали маленькие поселки и творили защитные молитвы, там, где города были слишком большими, собирали народ под кров монастырей и храмов, а то и располагались вокруг парков, создавая щит над ними.

Молились в каждой стране и Триединому, и своим богам-покровителям. Молились в Тидуссе и великим духам — многоглазому духу Инире, что вечно струился в небесах и приглядывал за Турой, и шестиглазому духе Шивале, что являлся в виде большого паука и приносил гармонию и равновесие, и морскому духу Таласу, что спасал рыбаков, и другим духам.

И в Тафии, под сводами обители Триединого в Тафии продолжала возноситься непрерывная молитва — настоятель Оджи и около пятидесяти братьев двойной цепью окружили ключ к порталу, и читали славословия Творцу, наполняя пространство умиротворением. Вокруг них, закрывая внутренний двор обители, сверкал серебристый щит — ректор Нефиди и драконы-маги из Тафийского университета установили его на десяток накопителей, которые должны были сдержать на какое-то время захватчиков.

— Мы установили максимально возможный купол, — хмуро проговорил ректор. — На больший у нас не хватит сил. Вся надежда на вас, настоятель. Будем надеяться, что предсказание йеллоувиньского императора верно, и портал откроется завтра, а не сегодня.

Настоятель под мелодичный гул возобновившейся молитвы покачал головой.

— Стихии слишком слабы, уважаемый Нефиди, а сегодня с утра, как вы наверняка почувствовали, ослабли еще. Если бы не наши молитвы и стены храма, портал был бы уже открыт.

Они оба посмотрели на вишню, вокруг которой начала собираться белая дымка, то сжимающаяся с усилением молитвы, то дальше поднимающаяся по стволу.

— Мы сейчас займемся ловушками на случай, если переход откроется раньше и отсюда пойдет враг, — сказал Нефиди. — Только восполним резерв и поставим вокруг храма столько, сколько сможем. Для вас, отец Оджи, мы оставим проход на главной дороге, что ведет к реке — но вы должны выйти последним, пропустив всех братьев вперед, потому что за вами активизируется ловушка.

Настоятель Оджи сделал знак, что услышал, и вновь присоединился к молитве. Через несколько минут он ощутил, как у храма чуть подскочил стихийный фон — то драконы поставили первую ловушку.

Братья молились, но мир трещал по швам, и настоятель понимал, что теперь даже совместной молитвы всех людей Туры не хватило бы, чтобы обратить катастрофу вспять.

Солнце уже поднялось высоко над головами и преломлялось в хрустальных побегах терновника, который за прошедшие часы оплел храм десятками слоев, заполнив пространство между колоннами по периметру, поднявшись по ним снаружи и дотянувшись до купола храма во внутреннем дворе. Лишь несколько проходов оставил терновник меж колоннами для монахов, да и те открывал только когда кто-то подходил к нему. От сияющих стен, радужные блики от которых ложились на лица и одежды молящихся, по мозаичному полу к монахам то и дело подползали побеги с белыми цветами, слушая молитвы — словно разведывая обстановку.

Ректор Нефиди также передал, что из Истаила уже три часа назад вылетело несколько сотен драконов, что сюда летят сражаться и защищать жителей Песков и другие драконы из Белых городов. Но от Истаила в Тафию было лететь не менее четырех часов — успеют ли драконы подготовить оборону, вывести остатки жителей, или прибудут тогда, когда из портала уже выйдет армия?

Настоятель почти воочию видел, как сила молитвы сжимает, успокаивает стихии, как замедляет все сильнее закручивающиеся потоки — и желал, чтобы сил братии все же хватило на вседенное и всенощное стояние. Потому что сейчас только монахи и купол терновника стояли между порталом и спешно уходящими из города жителями.

Старые часы на мраморной стене внутреннего храма показывали без пятнадцати одиннадцать утра, когда белая дымка подобралась к ногам монахов. По земле вокруг вишни вдруг поползли трещины, она стал осыпаться, уронив дерево набок, а потом и поглотив быстро расширяющимся котлованом, заполненном вязким белым туманом. А над туманом, наполовину погруженный в него, стал раздуваться перламутровый шар, в котором клубилась серая мгла.

Сильнее и громче запели братья, вкладывая в молитву всю душевную силу — и расширение чуть приостановилось…. Но вот окутанные дымкой края кратера снова начали расширяться, а вслед за ним — и шар. Накренилась, а затем и рухнула в туман статуя Желтого, у которого была посажена вишня, туманное озерцо стало шириной с хороший бассейн, а шар — с двухэтажный дом. Он то и дело чуть сжимался под молитвы монахов, а затем, словно преодолев очередную стену, рос дальше.

Вот он завибрировал, закружившись сам вокруг себя — и раскрылся, как бутон лотоса, раскинув вокруг лепестки, и продолжил расти, оставив в центре кипящую серую хмарь.

Одна за другой с тихим шорохом соскользнули, раскалываясь на куски, в дымку статуи Великих Стихий и столб с ликами Триединого, пошла трещина по стене белого храма с древней кованой дверью… братья отступили от озерца на десяток шагов, потом еще на десяток, не переставая молиться.

Цветок дрожал, становился бледнее и почти исчезал, и истово молилось священство обители — в какой-то момент настоятелю даже показалось, что они обратили процесс вспять… но вновь стал расти и крепнуть огромный портал, поглощая строения обители.

Накренился тысячелетний храм — первым сорвался вниз огромный купол, нырнул в озеро мглы, подняв бурунчики, затем стали оседать стены, пережившие десятки Владык и сон драконьего народа в горе.

Братья уже вышли за границу щита, установленного драконами, и прижимались к внешним колоннам, обвитым терновником, потому что провал подкрадывался к опоясывающей обитель галерее… а затем заскрипели основания внутренних колонн, съезжая в бездонное озеро, ведущее прямиком в другой мир через мириады километров, посыпалась мраморная крыша над головой — и по крику настоятеля монахи стали выбираться наружу через щели в терновнике.

— Великий, отходи, — шепнул настоятель хрустальным побегам, — иначе твоя защита не выстоит!

Терновник, перебирая побегами, вросшими в землю, отступал вслед за монахами, расширяя купол, а вслед за ним ползло туманное озеро, окруженное лепестками перехода и накрытое почти по самому краю щитом. А затем… щит замерцал и начал разваливаться, потому что накопители, на которые он был установлен, один за другим соскользнули в бездну. У настоятеля Оджи сжало сердце — сколько сил потрачено на его установку, и все зря. Но вот расширение остановилось — туман становился гуще, еще гуще и тяжело шел по кругу, а лепестки наливались светом.

Наступила такая тишина, что слышно было тяжелое дыхание людей и шорох осыпающейся породы. Вершина холма, где прежде стояла прекрасная обитель, была срезана, над ней сиял купол терновника, а внутри в паре метров от драконьего щита трепетали лепестки созревшего перехода. Купол терновника был теперь такого размера, что под ним легко бы поместился дворец Владыки Четери с частью парка.

Из дымки показались первые люди. Они увидели монахов, так и стоящих вокруг бывшего храма — но не выказали удивления. Они увидели терновник, и осмотрели его, и пощупали — первые тронувшие упали, уколовшись и уйдя в сон, и люди стали осторожнее, взгляды их — злее. По команде главного несколько человек попытались срубить побеги ножами и мечами — на терновнике оставались зазубрины, некоторые ветви были срублены — но и он бросался побегами и жалил, отправляя в сон то одного, то другого иномирянина.

Монахи, окружившие настоятеля, молча глядели на них, переживая потерю дома и бессилие перед лицом врага. Храма больше не было, не было и храмовых земель, при нападении на которые братия имела право уничтожать нападавших.

— Не унывайте, братья, — проговорил настоятель негромко. — Наше стояние еще не окончено.

Неприятель не вступал в переговоры — заснувших быстро оттащили обратно в дымку, а через несколько минут из тумана вырвались с визгом и верещанием, разнесшимися по округе, пара сотен стрекоз. Управляли ими несколько человек, зависших на раньярах посреди купола.

Стрекозы облепили терновник — они грызли его изнутри, не страшась шипов, которые не могли проколоть хитин, — но и стихийный дух оплетал тварей побегами, сжимая с чудовищной силой и отшвыривая ошметки. Раньяров было очень много — они прогрызали несколько ветвей, а с внешней стороны вырастал еще десяток, они проламывали дыры, которые тут же зарастали… и пусть все больше стрекоз выбиралось из портала, так, что скоро терновник изнутри напоминал шевелящееся осиное гнездо, великий дух Песков стоял крепко.

— Надо помочь ему, — тихо, но слышно для всех повелел настоятель Оджи. Он поднял руки и заговорил, призывая помощь. Остальные монахи присоединились к нему.

И помощь пришла.

Спустились с небес змейки-овиентис и тут же бросились в атаку, вцепляясь в крылья стрекоз, пробивая в них дыры. Полетели от реки красноглазые водяные чайки вернглассы, просочившись сквозь побеги и молчаливо врезаясь в раньяров, выкалывая им глаза. Вырвались из оставленных жителями очагов огнептицы, сумевшие пролететь через малые сплетения терновника, вытянувшись струйками пламени, и тут же начавшие пробивать чудовищ насквозь. Запели крошечные равновесники, усыпляя тех, кто управлял стрекозами, отчего под куполом образовался хаос. Раньяры метались, сталкиваясь, падая в переход, и невыносимый визг разносился по окрестностям. Духи продолжали наносить удары и рассеиваться, израсходовав свою силу. И первыми обессилели фиолетово-золотые равновесники: трудно концентрировать гармонию, когда гармония мира рушится.

Один из иномирян, заснувших на спине раньяра и чудом избежавший столкновения, очнулся и заорал что-то нервное, злое. Махнул рукой, уходя на стрекозе в переход, и за ним широкой лентой стали нырять в туман остальные твари.

Монахи замерли, шепча благодарственные молитвы духам и переводя дыхание. Внутри осталось еще много духов — но были они полупрозрачными, мерцающими, словно держались из последних сил.

За спинами монахов воздвигались ловушки, пустел великий Город-на-реке, выпуская жителей на запад и восток, на север и юг, и драконы летали над городом на свой страх и риск, помогая уйти слабым и немощным. Несколько десятков, уже прибывших из ближайших городов, кружили над павшей обителью, готовые броситься в атаку. Но в Тафии все еще оставалось много людей: на эвакуацию даже малозаселенного города нужно много часов, если не дней — а их не было.

— Братья, — слабо позвал настоятель Оджи, — пока есть передышка, нужно попытаться снова создать большой щит, чтобы защитить терновник изнутри. Иначе следующая волна будет сильнее, и его рано или поздно сметут.

Но как ни пытались монахи выстроить щит — то ли близость портала не давала это сделать, то ли так ослабли стихии, что даже силы слуг Триединого не хватило на то, что раньше давалось с легкостью. А верить, что враг отступил насовсем, было глупо.

И он, конечно, не отступил. Через десяток минут, когда ожидание стало невыносимым, из портала снова вырвались стрекозы под предводительством нескольких иномирян, стали отчаянно нападать на духов — на первый взгляд показалось, что люди посылают крылатых тварей в самоубийственные атаки. И только через несколько мгновений стала понятна задумка врага. Пока раньяры отвлекали духов, из дымки появились люди — они попарно вытаскивали на плечах черные и зеленые деревянные ящики и ставили так близко к терновнику, как могли, избегая ударов его ветвей. Настоятель Оджи всмотрелся в надписи на ящиках на рудложском, инляндском, блакорийском, и вдруг осознал, что это все — взрывчатка с Туры. Много, очень много взрывчатки.

— Это опасно для тебя, великий! — крикнул он терновнику, обвивавшему взрывчатку ветками. — Отодвигайся!

Терновник опасливо начал перебирать побегами, отодвигая и расширяя сплетенный из себя самого купол, монахи забормотали, прося водяных духов облепить ящики, чтобы промочить взрывчатку — и вниз рванулись десятки чаек, но из тумана уже выходили люди с гранатометами. Они встали на противоположном от ящиков краю портала, прицелились… раздалось несколько выстрелов — и началась детонация. Монахи попадали на землю, прикрывая головы руками, заметались всполошно стихийные духи.

Терновник бы выдержал — но вдруг вновь скакнуло напряжение стихий, и он стал полупрозрачным, а грохочущие взрывы начали пробивать в нем большие дыры со стороны дороги к реке. Часть его рухнула в портал, он боязливо подтянул остальные побеги, пытаясь выстроить новую преграду — но из пробоин уже вырвались в небо над Тафией раньяры, которых тут же, на взлете встретили драконы.

Завязался воздушный бой. Монахи призывали духов — но те слабели все сильнее, на монахов пикировали стрекозы — и им приходилось воздвигать над собой щиты, отступать и прятаться в дома вдоль дороги. Вновь и вновь выходили из портала иномиряне с взрывчаткой, гремели взрывы — и терновник из последних сил хлестал нападающих ветвями, колол их, скручивал в смертельных объятиях стрекоз.

Великий дух был силен — но пробоины были слишком велики, он не успевал их зарастить — и через эти дыры, расширяя их, продавливая массой тха-охонгов, пробивая взрывами, полилась на Тафию иномирянская армия.

Хутор Латевой, Рудлог,

5–6 утра

Бункер у деревни Березовое был тих, но вокруг кипела работа: майор Вершинин, оставшийся после гибели Дорофеи Ивановны за главного, руководил разбором завалов, фиксацией информации о погибших и их кремацией. На охране бывшего хутора, от которого остались несколько разрушенных стен и слой пепла и каменной пыли, встала пара двухсотенных рот, остальные части, пришедшие ночью на помощь, выдвинулись в Иоаннесбург.

Матвей Ситников маялся. После пробуждения и телефонного разговора со Свидерским он так и не смог заснуть и чувствовал себя странно: тело то и дело вновь окатывало жаром, словно резко поднималась температура, но сознание оставалось кристально ясным и силы с каждым разом возрастали.

Похоже, последним опустошением он раскачал резерв так, как за все годы обучения в магуниверситете не раскачивал.

Дежурный командир охраны отправил его после сеанса связи на осмотр в лазарет, и Матвей, пока ждал виталиста, заглянул к Димке в палату. В ней разместилось несколько бойцов, пахло лекарствами и антисептиком. Друг спал под капельницей, измученный и очень повзрослевший. Ситников, стоя у его койки, вспомнил, как тот умирал на его руках, вспомнил вчерашний вечер и всех, кто погиб, защищая бункер, и неожиданно для себя всхлипнул, как в детстве. Потер глаза костяшками пальцев и тихонечко, чтобы не вызвать недовольство врачей за несанкционированное вмешательство, подпитал друга витой.

Матвей уже знал, что прямо сейчас иномиряне атакуют Иоаннесбург и бои не прекращаются со вчерашнего вечера. Но это воспринималось спокойно, а вот внутреннее беспокойство все росло. Из-за Алины? Из-за того, что предстоит ей с профессором Троттом и драконом Четери?

Пожилой виталист, просканировав Ситникова, покачал головой:

— Я диагностировал вас несколько часов назад и был уверен, что вы полностью выгорели, — проговорил он, — и то, что я вижу — это настоящее чудо. У вас сил сейчас побольше, чем у меня.

— Быть может, тогда вам нужна помощь с ранеными? — спросил Ситников с надеждой, но виталист развел руками:

— Все операции проведены, все стабильны. Вы можете пройтись по тяжелым и подпитать их витой, но затем я настойчиво рекомендую вам отдохнуть, Ситников. Что бы ни помогло вам восстановиться, помните, что недостаточно починить тело и ауру, наша психика тоже должна отдохнуть и переработать случившееся. Вам положен покой и сон. И усиленное питание — сходите-ка в столовую, не ждите утра.

Столовую Матвей оставил на потом — сначала нужно было заглянуть к Алине.

Принцесса и лорд Тротт лежали безучастные, недвижимые — только грудь у обоих вздымалась равномерно. От них обоих тянуло холодом.

— Лучше не прикасайтесь и не подходите близко, — предупредил отец Олег. — Слишком нестабильны стихии. Для меня это безопасно, для вас может быть нет, несмотря на вашу связь.

Матвей потоптался рядом у двери, чувствуя стеснение в груди. Маета усиливалась, и он отчетливо чувствовал, как нервно, рвано пульсируют стихии — как будто кто-то то наводил резкость, то снижал ее.

В столовой со стороны кухни гремели кастрюли — повара из новоприбывших готовились кормить гражданских и немалый гарнизон бункера. Ситников поел, рассеянно глядя поверх тарелки. Ему было больно и глухо, и казалось, что после вчерашнего он сам действительно сгорел дотла. Словно там остался мальчишка, который все не воспринимал войну реальной. А потом война пришла сюда.

Он доел, аккуратно сложил посуду на поднос и отнес к мойке. А затем пошел разыскивать майора Вершинина. Спать не хотелось, хотелось что-то делать.

Андрей Михайлович был наверху за бывшим щитом — солдаты под его руководством расчищали пространство вокруг бункера, заваленное тушами инсектоидов и телами иномирян. Светили прожекторы, в отдалении в углубленных воронках от взрывов пылали кремационные костры, и над холмом плыл невыносимый запах горящей плоти.

— Ситников, — проговорил он, заметив Матвея. — Почему не спите? Всем, кто участвовал в обороне, пришел приказ отдыхать.

Глаза у него были красные, голос скрипучий. Он так и не ложился с окончания боя, и говорил как прежде резко, отрывисто, но в голосе теперь чувствовалось тепло. Пережитое вместе стерло границы званий и опыта, и они теперь друг для друга были своими.

— Вы не отдыхаете, командир, — заметил Ситников. Взгляд его упал на винтовку, которую перекинул через плечо Вершинин — с заляпанным кровью треснувшим, сбитым прикладом.

— Командиры ложатся позже всех, — усмехнулся потомственный аристократ. Под глазами его залегли желтые тени, лицо было серым. Он поймал взгляд Ситникова, кивнул. — Да, это ее винтовка. Из которой она сделала последний выстрел. Потом ей билась капитан Дробжек. Нашел внизу. Невероятная женщина была.

Ситников кивнул. Действительно. Невероятная.

Снова защипало в глазах.

— Майор. Могу ли я, — Ситников откашлялся. — Разрешите присоединиться к Александру Даниловичу, командир, раз я здесь сегодня не нужен.

Вершинин тяжело вздохнул, и Матвей увидел, насколько же он на самом деле вымотан.

— Рад, что вы все же научились согласовывать свои действия с начальством, — проговорил он. — Но нет, Ситников. Вы нужны следующей ночью как связующее звено с принцессой, если вдруг сегодня вытащить их не получится. Вдобавок, вспомните — у Свидерского сработанный, слаженный десантный отряд боевых магов. Вы с ними не работали, и вы просто будете им мешать, отвлекая на то, чтобы прикрывать вас.

Матвей сжал зубы. И кивнул.

— Ну что, не сбежите самовольно? — устало спросил Вершинин.

— Никак нет, — ответил Ситников. — Не сбегу, майор.

— Хорошо. Хватит с вас подвигов. Отдыхайте. Считайте, что сегодня у вас увольнительная.

— Тогда могу ли я навестить родных? — спросил Матвей, воодушевившись — слишком давно он не ходил к маме, да и Свету он обещал навещать. — Клянусь, что пойду именно к ним, — заверил он, поймав нехороший взгляд командира.

— Посадить бы вас под замок, — покачал головой Вершинин, — но я рассчитываю, что вы действительно усвоили урок. Напомните, где они находятся? Не в зоне боев?

— В Тафии, — ответил Ситников. — Это в Песках. Там все мирно.

— Да, — Вершинин с усилием потер лицо. — Вы осилите в одиночку переход на такое расстояние? Вы ведь раньше ходили парно с Поляной или Свидерским?

Ситников прислушался к себе.

— Мне кажется, осилю, — проговорил он. — Мой резерв очень вырос, Андрей Михайлович.

Через полчаса после того, как Ситников шагнул в Зеркало, Вершинин все же спустился в бункер — выслушать последнюю информацию от связистов, доложить в центр о положении дел и лечь спать. И там в распечатках текущих сводок он прочитал информацию о том, что следующий портал должен открыться в Тафии не позже, чем через сутки.

— Твою мать, — с чувством выразился потомственный аристократ и попросил связать его с Тандаджи.

Глава внутренней разведки выслушал его и сухо сказал, что принял информацию к сведению.

— Я что-то могу сделать? — спросил Вершинин.

— Ложитесь спать, — так же сухо ответил Тандаджи. — Будем надеяться, что у господина Ситникова вырос не только резерв, но и мозги, и он в скором времени вернется к вам вместе со всей родней.

Матвей, которому создание портала в одиночку далось не без труда — но все же далось, вышел из портала во дворе дворца Четери и заморгал, привыкая к смене рудложской ночи на тафийское солнечное утро.

А затем замер.

Дворец был оплетен сверкающей на солнце шипастой лозой и выглядел безлюдным. Тишина резала ухо. И лишь над головой пронеслась пара драконов, разбивая ощущение, что он попал в странный сон.

Матвей прошел ко входу во дворец — терновник настороженно засиял белыми цветами, одна из ветвей потянулась к нему, и Ситников, в которого до автоматизма было вбито первое правило любого студента-мага — избегать контакта со всем незнакомым, отступил на несколько шагов назад. Просканировал «незнакомое» и изумленно присвистнул — ибо терновник оказался стихийным духом гигантских размеров.

Ворота, ведущие в город, тоже были оплетены терновником — поэтому Матвей, подтянув под ноги скрученную белую стихию, осторожно поднялся в воздух выше стен: на воздушных потоках он не так часто практиковался, как надо бы было, да и стихии сейчас вели себя непредсказуемо.

С Тафией все было не так. Сверкали оплетенные терновником крыши, над ними туда-сюда летали драконы, опускаясь над улицы, и видны были меж холмами текущие вдоль каналов из города человеческие ручейки и реки. Над университетом сияла надпись «Уходите из города, здесь скоро будут иномиряне», и Матвей, наконец-то все поняв, помрачнел. Он на всякий случай облетел дворец, заглянул в покои Светланы, в комнаты мамы с сестренкой — но все они были наглухо оплетены терновником. Не могут же они быть внутри — их наверняка должны были вывезти в первых рядах! И самое разумное — сейчас вернуться в бункер, потому что он нужен там.

Матвей поколебался. А если Свету и маму с Машкой не успели вывезти?

Он вновь спустился на мозаичную плитку у фонтана, подошел к терновнику.

— Добрый день, — сказал он с неловкостью, вспоминая, как их учили общаться со старыми и крупными стихийными духами. — Великий и сильный, можешь ли ты помочь мне? Я ищу своих сестер и маму с тетей. Моя двоюродная сестра — Светлана, жена Владыки Четери. Ты не знаешь, где она? Я хочу ей помочь, хочу увести отсюда. У меня нет ничего, чтобы тебя отблагодарить, но я обещаю, что принесу тебе самого вкусного масла… и спрошу еще, что ты любишь. Помоги, пожалуйста. Их увезли куда-то или они еще здесь?

Терновник некоторое время качал ветвями, потом выстрелил побегами куда-то за спину Матвею. Ситников обернулся — в воротах в город образовывался проход, побеги отворили створки, потянув за них, и белые цветы расцвели на стенах двумя линиями, указывая на ворота.

— Спасибо, — сказал Матвей и на всякий случай вежливо поклонился.

Когда он выходил из ворот, взгляд его упал на два клинка, оставленных Четери в стене. Обычно вокруг них на площади у входа толпился народ, но сейчас было пусто, и только на одной из улиц Ситников увидел спешащую вниз по холму семью с осликом, на которого были навешаны тюки с вещами. Истошно и жалобно плакал ребенок на руках у молодой матери.

Все дома были оплетены терновником. По площади от ворот потянулись цветущие побеги, дотянулись до одной из улиц, идущих вниз — и на стенах домов линией расцвели белые цветы, указывая путь.

Матвей еще раз посмотрел на надпись над университетом и побежал вниз в тишине, мимо кинутых, пустых белых домов. То тут, то там на серой брусчатке яркими пятнами лежали вещи — люди собирались и уходили в спешке, оставляя то, что не могли унести. Бежал он недолго, минут десять — пока лоза не вывела его через горбатый мостик, пересекающий канал с подрагивающей водой к двухэтажному зданию, во дворе которого стояла пара йеллоувиньских карет скорой помощи.

Внутри точно были люди — он слышал шум голосов, слышал крики рожениц и детей. Но не успел он ступить во двор, как услышал отдаленное знакомое верещание и, похолодев, обернулся, глядя на оплетенную терновником обитель Триединого, откуда и доносился визг, который могли издавать только раньяры.

Матвей быстро вошел в родильное отделение — лоза расступилась, пропуская его в двери, а испуганная, совсем юная медсестра на входе, заполняющая бумаги, дернулась, увидев крупного мужчину, привстала со стула — то ли бежать, то ли кричать, — но, рассмотрев вошедшего, успокоилась. В белом, пахнущем антисептиком приемном помещении вдоль стен сидели несколько очень беременных женщин с мужьями или матерями, и все они с паникой прислушивались к звукам снаружи.

— Не бойтесь, уважаемая, — вежливо обратился Ситников к медсестре, пытаясь сгладить первое впечатление, — я ищу Светлану, это жена Владыки Четери, моя двоюродная сестра. Вы не знаете, где она?

Медсестра хмурила брови, прислушиваясь — он говорил на рудложском, и пришлось медленно повторить несколько раз, чтобы она закивала и ушла куда-то вглубь коридора, к лестнице.

Когда Матвей увидел Ивана Ильича, в шапочке, в белом халате и бахилах, спешащего вниз, у него чуть отлегло от сердца. Отец Светы остановился в стерильной зоне за красной линией, лицо его было тревожным.

— Матвей, и Света, и Тамара здесь, — обошелся он без предисловий, — дочь рожает, ее сейчас не переместить. Вот-вот должна, вот-вот… как же мы так попали, — и он нервно посмотрел на оплетенное окно.

— Так рано же вроде рожать, дядя Ваня? — сообразил Ситников.

— Вот то-то и оно, — тяжело вздохнул Иван Ильич. — Рано, рано.

— Тогда я подожду, пока ребенок родится, и выведу вас в Рудлог, — пообещал Матвей, и Иван Ильич, просветлев лицом, кивнул. — Дядь Ваня, а мама с Машкой где?

— Улетели на драконе куда-то в пригород Тафии, — проговорил Иван Ильич расстроенно. — Эх, пришел бы ты парой часов раньше, сынок…

Матвей не стал говорить, что пару часов назад он еще спал в выгоревшем состоянии — у дяди Вани и так было достаточно повода для тревоги. При мысли о маме и сестренке сердце забилось сильнее — пусть они в пригороде, но тоже под ударом: Матвею ли не знать, как быстро могут передвигаться отряды иномирян. Вывести бы своих прямо сейчас, пока Света рожает, но осилит ли он прыжок сначала до мамы, затем с ними — в Рудлог, а потом обратно в роддом и снова в Рудлог? Очень вряд ли — переход сюда и так выжрал чуть ли не треть обретенного резерва.

— Тогда… тогда я подожду, — сказал он, пытаясь соображать быстрее, — пока Света родит, перенесу вас с ребенком к маме, а затем всех вместе — в Рудлог.

Снаружи снова раздался отдаленный визг инсектоидов, женщины заохали, заплакали. Мужчины обернулись к оплетенным терновником окнам. Иван Ильич тяжело вздохнул.

— А как же все эти люди? — спросил он шепотом, показывая взглядом на рожениц, ждущих оформления. Одну из них, постанывающую, пожилая акушерка уже уводила на санобработку.

— Я не смогу вывести всех, — с сухим горлом ответил Матвей. — А к вечеру мне нужно быть в Рудлоге, от этого зависит судьба мира, дядь Вань. Простите. Пока я здесь, я сделаю все, что могу, чтобы защитить здание.

Иван Ильич кивнул в знак понимания.

— Но на всякий случай, узнайте, сколько здесь всего людей, — попросил Матвей тяжело. — Прежде всего я должен вывести вас, но я подумаю, что можно сделать, дядь Вань. Хотя бы сейчас поставлю над роддомом щит и замкну его на какой-нибудь амулет, отдам медсестре, чтобы она могла пропускать людей внутрь, если сюда еще кто-то придет за помощью. Этот щит защитит их хоть какое-то время, за которое, как я надеюсь, их успеют вывезти.