Королевский понт

1

Партия "Патриархальный Союз" ликовала. На последних выборах впервые за все время существования она набрала достаточное количество голосов для того, чтобы представить в Народный Совет одного депутата. Новость тут же разлетелась по всем информационным каналам, а в народе, что вполне предсказуемо, учитывая главную особенность партии, бесконтрольно расплодились всевозможные мэмы, шутки на эту тему, и двадцативосьмилетний Анри-Арчи Росколь сразу же стал своего рода знаменитостью. Вышеупомянутая особенность, делающая партию «Патриархальный Союз» мишенью для соленых острот с самого дня её основания, заключалась в том, что принимали туда исключительно юношей, согласных дать обет целомудрия в знак протеста против угнетенного положения мужчин в обществе.

Социальные сети пестрели коллажами с фотографиями Анри-Арчи и не слишком приличными подписями к ним, но, надо сказать, сам новоизбранный депутат повел себя очень правильно, не удостаивая вниманием зубоскалов, он держался с достоинством, независимо и деловито, признавая, однако, что его роль в законотворчестве будет весьма скромной, скорее даже формальной, и ему, единственному мужчине своего времени, сумевшему пробиться во власть, придётся нелегко.

Так и случилось. Не позаботиться о личной охране после обретения такой скандальной известности, было, конечно, довольно легкомысленно, но вполне простительно новичку; Анри-Арчи и в голову не приходило, что кто-либо станет замышлять против него недоброе. В самом деле: в сети можно писать любую ахинею, провода от этого не искрят, но чтобы пойти на реальное преступление – для этого нужны веские причины. Молодой депутат зла никому не делал, и посему считал, что и врагам взяться неоткуда.

Возвращаясь с заседания Совета, он отпустил такси в двух кварталах от дома, чтобы заглянуть в продуктовый магазин, а выйдя оттуда полчаса спустя с двумя бумажными пакетами, набитыми едой, решил сократить путь, свернув в тёмный переулок.

Здесь-то его и поджидала неприятность.

Внезапно отделившись от стен домов, как зомби в фильмах ужасов, его мигом окружили шестеро рослых девиц в облегающих кожаных костюмах. "Ночные осы". Анри-Арчи напрягся, от испуга сильно стиснув пакеты с покупками. На асфальт упала, и, разбившись, обрызгала все вокруг белым коробка кефира.

– Охо-хо! – прокомментировала одна из девиц, – какое хорошее предзнаменование!

Остальные поддержали её несколькими сочными смешками.

Анри почувствовал холодок в позвоночнике и нерешительно попятился. Все знали, чем занимаются по ночам эти красивые оторвы. Молодые мужчины, едва заслышав в нескольких кварталах нарастающее рычание моторов их мотоциклов, прятались где придётся, в кустах, в подворотнях и даже в мусорных баках.

– Вздумаешь сопротивляться, нам придётся сделать тебе больно, а будешь умницей – так тебе даже понравится, – процедила сквозь хищную улыбку "оса", стоящая ближе всего к Анри.

Он застыл, изо всех сил вцепившись в свои пакеты, словно утопающий в неказистый плавучий обломок, будто бы это как-то могло ему помочь; следом за кефиром беспомощно вывалился багет, сухо прошуршав оберткой. Компания девиц снова дружно загоготала. Та, что просила Анри «быть умницей» сделала шаг вперёд. Парень зажмурился, ему представлялось, что её прикосновение будет похоже на выстрел или удар тока, он ждал, не открывая глаз… Сейчас…

Но неожиданно под аркой, ведущей на улицу, послышались шаги.

– Шабаш, девочки. Сюда кто-то идёт.

Разомкнув веки, Анри увидел, что одна из "ос" светит под арку мощным карманным фонариком.

Резкий жёлтый луч уперся в стоящего человека. В женщину. Единственным, что успел заметить Анри-Арчи, была металлическая маска, ярко сверкнувшая в скользнувшем пятне света.

– Вы думаете, она способна нам помешать? – ехидно осведомилась "оса" с фонарём, повернувшись к подругам.

– Ты что, долбанутая, Низа? Ты глаза-то разуй! Это же капитан Шустова, героиня хармандонской войны. Ей орден недавно вручили "за заслуги перед отечеством"! Новости надо хоть иногда просматривать.

"Ночная оса" снова направила луч под арку. Стоящая там женщина не двигалась с места.

– Она нас всех шестерых рядком положит… Не сладим мы с ней, – пробормотала одна из девушек, сгрудившихся за спиной Низы.

– Вы можете попробовать, – совершенно спокойно и даже чуть насмешливо отозвался голос из-под арки.

В ответ на это Низа, она, по-видимому, была тут главной, молча приблизилась к женщине в маске и горячо пожала ей руку.

– Очень рада знакомству, капитан… – пробормотала она смущённо, – Немезида Стайн…

– Взаимно, – ответила Рита сдержанно, – ты учишься где-нибудь?

– В школе, – выдохнула, склонив голову, Низа.

– Тогда учись хорошо и постарайся не попадать в столбцы криминальной хроники.

По очереди к женщине в маске подошли все юные "осы" и пожали ей руку. Потом они сели на свои мотоциклы, завели моторы, и друг за дружкой с рокотом исчезли в темноте.

– А какая у нас молодёжь, оказывается, почтительная, – задумчиво произнесла избавительница Анри в сторону, а затем, повернувшись, с добродушным смешком обратилась уже к нему:

– Ну, чего застыли? Зубов и домкратом не расцепить, небось… Со страху-то… Расслабьтесь. Я точно вас не трону.

– Спа…сибо, – пробормотал он чуть слышно.

– Совершенно не за что. Вы позволите вас проводить?

– Да тут… Вроде… Совсем недалеко…

– В качестве платы за спасение, прошу вас. Для меня честь пройти целый квартал в обществе знаменитости.

– Смеетесь? – обиженно спросил Анри, впервые осмелившись взглянуть на Риту.

– Нисколько. Идемте. Моя слава ничто в сравнении с вашей, таких как я, пушечного мяса, просто довольно ловкого и везучего, полным-полно было во все времена, а вы, господин Росколь, первопроходец. Это надо ценить.

Анри шёл, не решаясь поднять головы. Он чувствовал исходящее от идущей рядом женщины какое-то особенное излучение, тёплое, притягивающее и вместе с тем заставляющее насторожиться. Как запах сыра в мышеловке. Он начал догадываться о том, что вызывает в Рите интерес определённого свойства, и ещё не решил, как в его положении следует к этому отнестись.

– А эта маска у вас, – голос Анри звучал несколько нерешительно, – она имеет конкретное назначение, или только является частью вашего образа, имиджа?

Рита мягко рассмеялась.

– Можно сказать и то, и другое. Многие задают мне этот вопрос, но ещё никто не формулировал его так, как вы. Довольно забавно представлять себя в роли этакого суперчеловека в маске, который бродит по ночным улицам, спасая простых горожан от разносортных злодеев… Получается прям по комиксам.

– Пожалуй, – он ответил на несколько её последовательных улыбок, неуловимо меняющих оттенки, как стынущие угли, одной своей, задумчивой, приглушённой. Ему импортировала Ритина манера общения, он охотно говорил бы с нею и еще, но идти было в самом деле недалеко, и они уже стояли возле его дома.

– Вот я вас и проводила, – сказала она, остановившись под фонарём.

Золотистый свет обтекал металлические переплетения резной маски, закрывающей одну половину лица Риты, тонкими сверкающими ручейками. Анри-Арчи благодарно взглянул на неё.

– Я в неоплатном долгу перед вами, капитан Шустова.

– Вы можете вернуть мне существенную часть, если согласитесь как-нибудь прогуляться или заглянуть в кафе, – ее глаз хитро поблескивал в обрамлении изящной маски.

Анри-Арчи вдруг почувствовал себя пойманным, но нельзя сказать, чтобы это было неприятное ощущение.

– Может быть, – пробормотал он, потупившись.

– Я заеду, – с обескураживающе самоуверенный улыбкой заявила Рита и, не дожидаясь ответа, шагнула в темноту.

Анри открыл калитку перед подъездом, медленно проведя электронной картой. Рассеянно поздоровался с вахтером, сидящим на скамеечке под кустами жасмина. Прежде с ним так обращалась только одна девушка, Лора. Но то была давняя и очень грустная история…

Попав в квартиру, он поставил разогреваться готовую пищу в контейнере и уселся в кресло. Ленивая задумчивость, похожая на туман, заволокла его сознание. Только настойчивое попискивание кухонной универсальной установки заставило его вспомнить об ужине. Нажав кнопку, он извлек контейнер из выдвижного термо-отсека.

Краски воспоминаний плавно перетекали одна в другую, словно струйки густых медленно смешивающихся жидкостей. Река времени, катясь мимо, мельком показала Анри словно малюсенький камушек на дне, почти позабытое лицо Лоры. Бывают же такие совпадения! Они познакомились после того, как Лора отбила тогда ещё совсем молодого, недавно вступившего в партию Анри у "ночных ос". Она смотрела прямо в глаза, чётко знала, чего хочет, и всегда говорила, что думает, порой заставляя его краснеть. И Лоре он почти готов был ответить " да", и ответил бы, если… Стоящий перед ним ужин почти остыл. Анри нехотя взялся за вилку.

2

Гарри Сакайо был замечательным мужем и отцом. Все, кто приходил в гости к Онки, так или иначе отмечали чистоту и порядок, со вкусом и выдумкой накрытый стол, различные милые детали, призванные сделать дом уютнее – шторы с диковинными бабочками, которых Гарри научился делать из проволоки и ткани, бумажные цветы в вазах тоже ручной работы, салфеточки, вязанные крючком… В последнее время Гарри увлекся изготовлением различных украшений из бисера – он сам сплел длинные тяжелые перламутровые кисти на люстру, сделал несколько чехлов для бытовых предметов с орнаментами, и ему даже удалось продать несколько изделий. Гарри планировал дальше совершенствоваться в ремесле с тем, чтобы иметь небольшой приработок. Он был на удивление трудолюбивым и старательным молодым человеком – сидя дома он постоянно находил себе занятия, и, хотя Онки осеняла его своим вниманием крайне редко, мысль о том, чтобы изменить ей, даже не приходила ему в голову – такие мысли у семейного мужчины заводятся только от безделья. Если Гарри доводилось замечать интерес к себе со стороны женщин в магазинах, в транспорте, в общественных местах, он стремился поскорее исчезнуть и не искушать судьбу. Он выходил не на своей остановке, если ему подмигивала в автобусе какая-нибудь раскрепощенная дама. Он делал вид, что спешит, когда ему улыбались на улице. Один раз он бросил, не дойдя до кассы, целую корзину продуктов просто потому, что его засмущала леди, стоявшая за ним в очереди.

– Я прихожу к тебе, и дома у тебя светло. Просто какое-то чудо твой Гарри. Мне кажется, что ты недостаточно его ценишь… – попеняла подруге за чашечкой чая Рита Шустова, – когда бы у меня жил такой волшебный мальчик дома, я бы ежедневно осыпала его поцелуями с головы до ног…

– Права ты, Ритка, права, – отмахнулась Онки устало, – я бы и сама рада уделять ему больше времени, да от работы не продохнуть. Сейчас вообще предвыборная кампания…

– Как идут дела?

Онки скривилась. Она не любила говорить о своей деятельности с людьми, далекими от политики. Ей не нравилось детально разъяснять несведущим вещи, без понимания которых невозможно было разобраться в том, чем она занималась. А говорить без обратной связи, просто в ответ на праздные вопросы любопытствующих, Онки считала напрасной тратой времени и сил на произнесение слов. При её загруженности даже это порой имело значение.

До выборов оставалось чуть больше недели. Онки заметно волновалась. Душевное неустройство её прорывалось раздражением по пустякам, более частыми и странными придирками к Гарри – чего только бедняга не делал, чтобы Онки дома могла расслабиться! – обычно он бегал за ней по квартире, приносил сок, кофе и газеты в постель, но сейчас старался реже попадаться ей на глаза, дабы не схлопотать отповедь. Благо это было несложно – она редко появлялась дома.

В один из дней, едва переступив порог, Онки окинула мужа с ног до головы странным, почти сердитым взглядом, и спросила:

– Почему ты не истребляешь волосы на теле, Гарри?

– Ты хочешь, чтобы я это делал? – потупившись, спросил молодой мужчина, – Ты никогда не говорила раньше…

– Нет. Я не хочу. Так делают только шлюханы позорные, – припечатала она зло, сбросила со стуком туфли, прошла на кухню и, выпив стакан воды, ушла спать на диван.

Гарри с минуту стоял в прихожей, держа в руке Онкин пиджак, небрежно ею сброшенный, и пытался понять, что же это такое было. «И зачем спрашивала? Иногда бывает мне совсем не понять её. До того устает, что сама не своя становится.»

Он вздохнул, хорошенько расправил пиджак жены, повесил на плечики и почистил щеткой – приготовил к завтрашнему её выходу.

Откуда ему было знать, что в тот день впервые за долгие годы, на одной из центральных улиц Атлантсбурга Онки случайно встретила Саймона Сайгона. Он вышел из дорогой машины вместе с какой-то дамой в элегантном платье и в темных очках, она открыла ему дверцу и взяла его под руку. Онки, бодро шагая со своими мыслями, едва не столкнулась с ними. Пара пересекала тротуар, направляясь к ресторану.

Машина осталась ждать. Шофересса опустила стекло и закурила.

Саймон Сайгон не смотрел в сторону Онки. Он не заметил её. А вот она, резко остановившись и перегородив дорогу спешащим прохожим, разглядела его прекрасно: открытую кашемировую маечку, узкие бледно-голубые джинсы с эффектными прорезями, стильные деревянные браслеты и ровный, очевидно, полученный в солярии загар на изящных длинных руках, безупречно уложенные, несомненно, в салоне красоты, модно подкрашенные волосы, умеренный, но заметный макияж… и… нигде ни одного волоска. Оголенные участки кожи гладкие как силикон… лазерная эпиляция по всему телу…

Саймон был идеален, у Онки беспомощно и тоскливо заныло сердце; больше всего на свете она хотела в те минуты убедиться, что обозналась, и красавец, которому незнакомая дама учтиво придержала тяжелую дверь дорогого ресторана, не тот, кого она когда-то любила…

Номера машины, стоящей у тротуара, были правительственные.

Пара вошла в ресторан, и Онки, шагая мимо, не удержалась – сделала попытку заглянуть внутрь через стекло двери – ничего не было видно – полумрак заведения точно темная вода хранил свои тайны.

3

Рита действительно заехала. Она посигналила возле подъезда, подождала, пока Анри-Арчи, приподняв тюлевую занавеску, разглядит её машину, поймет, что к чему, и примет решение: спускаться или нет. Добиваясь свидания, Рита проявила недюжинную настойчивость: Анри несколько раз просто выглядывал в окно, а потом опускал занавеску и ждал, когда она уедет. Внимание Риты очень смущало молодого человека – он не мог не понимать, что интерес её к нему лежит в определенной плоскости, двусмысленность формулировки здесь как нельзя уместна, нет, ну, конечно, и другие вещи Риту могли интересовать, но начиналось всё именно в этой плоскости, в плоскости кровати: Анри-Арчи ощущал себя объектом желания, и со стыдом признавался себе в том, что это не внушает ему отвращения… Потому он и хотел, чтобы ухаживания прекратились. Рита, видимо, разгадала его ребус почти сразу, после первых двух-трёх телефонных разговоров: она сидела в машине, а он – у себя на подоконнике за тюлевой занавеской.

– Не выйдешь?

– Нет.

– Почему?

– У меня много дел.

– Совсем ненадолго. Прокатимся по набережной и съедим по сэндвичу.

– Не могу. Простыл немного…

– Как знаешь. Я приеду в другой раз.

Рита оказалась намного спокойнее и терпеливее, чем все другие. Конечно, она не была первой девушкой, рискнувшей попытаться сломить сопротивление Анри-Арчи. Кто-то из них брался за это нелегкое дело сгоряча, влюбившись не на шутку, кто-то ради самоутверждения, кто-то из спортивного интереса. Одни пытались взять Анри нахрапом: заваливали его цветами, звонили по ночам, клялись в вечной любви – но он не покупался на это, сразу подозревая за ярко выкрашенными фасадами всех этих киношных ухаживаний банальное молодое желание порисоваться. Он переставал отвечать на звонки, игнорировал сообщения, не открывал дверь, не включал по вечерам света. И все они сходили с дистанции: кто-то раньше, кто-то позже, у одних на сердце оставались обида и гнев, другие просто махали рукой – а и хрен с ним, раз дурак такой, палкой в рай не загоняют… Рита, харизматичная загадочная незнакомка в маске, прошедшая войну, чудом выжившая в сражении у Маймарова холма, способная раскидать семерых, если с её спутником нехорошо пошутили, с первого дня поставила себя иначе. Она не давила на Анри ни письмами, ни подарками, не настаивала на встречах, не умоляла, не грозила, не обрывала телефон, и, разумеется, ни в чем не торопилась признаваться – она просто иногда напоминала о себе, а потом замолкала.

И простота, и сложность, и интерес жизни заключаются в её непредсказуемости: иногда то, что не получилось взять штурмом, само падает в руки, если ловишь удачный момент. Умение выждать – порой ценнее азарта немедленно кинуться в бой. Рита ждала. Она никогда не уговаривала Анри, просто выслушивала очередные «веские причины» и покорно уезжала. Молодой человек вскоре привык к её визитам настолько, что уже начал нетерпеливо поглядывать в окно по мере приближения часа, когда она обычно останавливала машину перед домом. Поймав себя на этом, он решил перестать играть в глупые прятки с самим собой и сказать настойчивой поклоннице «да». Это ведь всего лишь ужин…

4

Анри-Арчи ожидал приглашения в пафосный ресторан. Чтобы официантки в алых жилетах и белых перчатках с раструбами, хрустящие от чистоты матерчатые скатерти, салфетки и полотенца, хрустальные бокалы, прозрачнее горной воды… Наслушавшись посулов от прежних воздыхательниц, он был уверен, что Рита, получив долгожданную возможность произвести впечатление, постарается выжать из этой возможности всё. Но и тут ей удалось удивить его. Не без труда добившись согласия самого знаменитого девственника страны поужинать в её компании, Рита не сочла необходимым разбрасываться деньгами: она пригласила Анри в небольшое уютное и вполне бюджетное кафе на окраине Атлантсбурга. Несмотря на то, что сумма за ужин выходила скромная, парень сразу предупредил спутницу о намерении оплатить свою порцию самостоятельно:

– Я финансово независимый мужчина, и сам могу платить за еду. А инвестиции в потенциальный секс считаю неприличными и унижающими достоинство.

Рита в ответ только усмехнулась:

– Плати. Кто же тебе мешает? Мне же лучше: мои деньги целее будут. Да и инвестор из меня пока не слишком серьезный: я всего лишь хотела поесть в приятной компании.

Анри смутился, осознав неуместную резкость своей формулировки. Он опустил глаза в тарелку и принялся задумчиво ковырять вилкой тушеные овощи: «Вот идиот, – мысленно ругал он себя, как можно было такое ляпнуть, никто меня ведь не оскорблял, может, она и правда ничего плохого не думала. Получается, я первый намекнул на сексуальный подтекст наших отношений, а это уже совсем никуда не годится…»

– Ты можешь не считать это свиданием, – подытожила Рита, – если тебе так спокойнее.

Молодежь за столиком в дальнем углу зала о чем-то шепталась, украдкой поглядывая на Анри и его спутницу.

Одна из девушек поднялась и, провожаемая горящими взглядами остальных, направилась к столику, за которым сидели Рита и скандально известный депутат.

– Смотри-ка, и тут нас нашли, я надеялась, что уж в таком тихом и недорогом месте мы примелькаемся и никто нас не заметит.

– Это всё ваша маска… Очень привлекает внимание.

– Не думаю… Сдается мне, они про твою душу.

Тем временем девушка из компании приблизилась к столику и обратилась к Анри:

– Господин Росколь, рада возможности лично познакомиться с вами. Будете ли вы так любезны… Осмелюсь попросить вас пройти к нашему столику и сфотографироваться… Ребята будут просто счастливы. – Нежданная поклонница говорила как будто доброжелательно, она улыбалась, но всё же был в её тоне какой-то подвох, скрытый подтекст, который Анри-Арчи пока не мог разгадать… Он лишь смутно почувствовал неладное.

– А открытку вам не подписать? – осведомилась Рита с легкой ехидцей. – Господин Росколь, как вы можете видеть, ужинает, вам, скажите, приятно, когда вас отрывают от еды? Знаменитости имеют право жить как самые обычные люди. Ходить пешком по улицам, ездить в метро и в автобусах, не опасаясь, что на них на каждом шагу будут набрасываться с просьбами об автографах или совместных фото. Более того, господин Росколь не поп-звезда, он серьезный политик, и я не думаю, что ваше поведение уместно.

Девушка, по-видимому, обиженная неожиданным отпором, отойдя от столика на пару шагов, заявила:

– Серьезный политик?! Да вы что, смеетесь? Вообще вся их партия – клоуны с барабанами! Его и взяли то в Народный Совет только на потеху, да ещё чтобы создать видимость демократических выборов! Дескать, голоса избирателей реально чего-то стоят! А на деле во власти колоссальная коррупция, правящая верхушка давным-давно превратилась в междусобойчик, и глупо в этой стране надеяться на какую-либо справедливость!

– Вы хотите подраться? – осведомилась Рита с едкой полуулыбкой.

– Нет, я лишь выражаю своё мнение. Мы с моими друзьями члены молодежной антикоррупционной организации "Белые крылья". Разве вы не слышали о последнем скандале вокруг недвижимости Примы Министриссы? Недавно были опубликованы фотографии её имущества – загородной резиденции на побережье Тайлимского залива – вы знаете, так не жили даже хармандонские королевы! Была обнародована сумма, которую под предлогом благотворительности в прошлом году изъяли из государственного бюджета и расписали по счетам нескольких десятков мутных негосударственных компаний… На что пошли эти деньги – разве у чёрта спрашивать. Депутаты Народного Совета были крайне возмущены этой историей, и Нейла Райль из партии "Трудовая Атлантида" сделала депутатский запрос в реестр прав на недвижимое имущество, дабы подтвердить или опровергнуть поступившую информацию об обширных угодьях Примы Министриссы. Результаты огласили на закрытом заседании Народного Совета. Что же вы молчите, господин Росколь? Небось, вы всё слышали. Так вот теперь народ вас спрашивает, ответьте ему как депутат: ворует Прима или нет?

Анри сидел белый, как скатерть.

– Информация о собственности первых лиц – государственная тайна, – произнёс он тихо.

– Ха-ха-ха, – сказала девица, – у неё за спиной выросли ещё две, – так значит дворец с мраморными ступенями и золочеными перилами – это сказки, корзина с розами весом в одну тонну, которую на вертолете доставили Приме Министриссе от председательницы партии "Трудовая Атлантида" в качестве извинения – тоже сказки… А мы, простые люди, избиратели, между прочим, слепо-глухонемые дураки, значит. Вот так, оказывается, власть уважает людей в современном демократическом государстве! …Вот он, народ! – девица обвела рукой кафе.

Многие любопытные уже оторвались от своих порций и наблюдали разыгрывающийся спектакль.

– Вот он, народ, господин Росколь! Ваш народ! На что он вас выбирал? Объяснитесь с народом, чего же вы молчите?

– Идем отсюда, – сказала Рита решительно, поднявшись из-за стола.

– Да, ладно, Арлетт, остынь, – одна из подруг взяла пылко ораторствующую девушку под руку, – не хватало ещё привлечь внимание вышибалы.

Высоченная бритоголовая девица у входа и правда начала подозрительно поглядывать в их сторону.

– Извини, – сказала Рита Анри, когда они вышли на улицу, – я должна была это предвидеть. Если ты всё ещё хочешь продолжить ужин, то мы можем отправиться в закрытый клуб.

Молодой человек согласно кивнул. Агрессия со стороны различных молодежных объединений политической направленности и при этом хулиганского пошиба была ему не впервой, но всякий раз она учиняла в его душе немалое смятение.

– Ну, чего надулся? – Ритины глаза в прорезях маски излучали особый, добрый и сильный свет, свет заботы. – Я не буду спрашивать тебя, ворует ли Прима, не моё это дело. Расслабься. Гляди, какая дивная ночь настала, слышишь, цветы пахнут…

Они медленно шли по тротуару, мощеному шлифованный камнем, поджидая такси. Белые цветы магнолий выплывали им навстречу из мягких сумерек словно парусные корабли. Тонкие облачка застыли на темном небе неповторимым хрупким узором.

Показалось такси, оно ехало медленно, мотор рокотал шёпотом, как будто нарочно, чтобы не спугнуть зыбкую прелесть ночи.

5

Девушка-администратор при входе в vip-зону ресторана узнала Риту:

– Добрый вечер, капитан Шустова. Такая гостья – честь для нас.

Рита в свою очередь протянула девушке руку для пожатия.

На Анри-Арчи, наоборот, никто особого внимания не обратил. С ним просто поздоровались.

Рита выбрала столик в самом центре зала, возле танцплощадки. Шепнула что-то услужливо подоспевшей девушке-сомелье.

– Я не пью… – предупредил Анри.

– И правильно, – сказала Рита как обычно с усмешкой, – не следует терять контроль в обществе подозрительных женщин, они могут воспользоваться твоим состоянием. Упаси Всемогущая! Я не осмелюсь предложить порядочному юноше выпивку, но мне-то можно пропустить бокал другой красного вина, слышала, оно здесь превосходное.

– Меня не оставляет ощущение, что вы немного насмехаетесь надо мной, – заметил ей Анри-Арчи с лёгкой досадой.

– Если только немного… – Рита взглянула на него очень внимательно, без тени несерьезности. Ее глаза в прорезях маски на миг полыхнули притягательно и страшно. – Ты мне нравишься, Анри.

Она отвернулась. Подошла официантка и приняла заказ. Появилась девушка-сомелье, бережно держащая за ножку, точно бордовую розу за стебель, бокал вина.

Анри снова уловил эту особенную интонацию в голосе женщины, что появляется, когда женщина говорит с мужчиной, который… Лора точно так же говорила с ним. У всех других главную роль играли всегда слова, их было очень много, слов, они были яркие, красивые, пафосные, и за ними терялись эта будоражащая душу вибрация голоса, этот безмолвный монолог глаз – и Рита, и Лора за кажущейся небрежностью формулировок умудрялись прятать гораздо более глубокие и сильные порывы.

Рита сделала маленький глоток вина и поставила бокал на сложенную углом белую хлопковую салфетку.

– Платить я буду сам… – напомнил юноша, дабы разбавить романтическое настроение, которое формировалось в течение вечера само собою, исподволь, понемногу – запах магнолий, нежное бормотание мелодии в ночном такси, мягкий золотой свет ламп над столиком…

– Как скажешь, – с обыкновенной своей простотой согласилась Рита, – только всё же объясни, отчего ты считаешь, что если я тебя угощу, меня сразу станет можно подозревать в наличии гадких намерений на твой счет?

– Гадкие намерения тут не при чём, – возразил юноша, – просто в демократическом обществе, где восстановлено всеобщее равноправие, женщина не должна содержать мужчину. У всех должны быть одинаковые возможности, и, следовательно, ко всем должны предъявляться одинаковые требования. Мужчина должен быть способным обеспечить себе ужин без посторонней помощи.

– Так ведь ты – можешь. Только я хочу тебя угостить. Это признак гадких намерений?

– Не знаю… – потерялся Анри.

– «Гадкие» намерения у меня есть, конечно, но я не собираюсь ни воплощать их, ни, тем более, платить за твой ужин. Ты заказал почти на две сотни атлантиков. У меня нет таких денег…

Анри-Арчи покраснел.

– Как это понимать? Вы сами привели меня сюда, капитан Шустова.

– Я могу привести тебя куда угодно. Независимый мужчина в первую очередь должен думать своей головой… – Рита отхлебнула ещё вина и заливисто расхохоталась.

– Я должен буду оплатить весь счёт? – удивленно пробормотал молодой депутат.

– Да, – невозмутимо подтвердила Рита, накалывая на вилку сочную тушеную мидию, – сегодня ты меня угощаешь.

Анри-Арчи было досадно, Рита ловко сыграла на его убеждениях, но он не мог не признать, что её абсолютно не геройская наглая выходка очаровала его. Он находил в Рите всё больше сходств с Лорой, и это не могло не будоражить чувств. Лора была самым сильным любовным впечатлением его жизни, и теперь она как будто вернулась…

– Поменяемся ролями. Вернемся во времена патриархата, – Рита отправила в рот ещё одну мидию.

– Вы думаете, патриархат – это было очень плохо? – осторожно спросил Анри.

Рита мотнула головой.

– Плохо или хорошо – это не важно. Тогда просто не могло быть иначе. Степень развития цивилизации требовала патриархата, как наиболее удобного уклада для выживания общества в целом. Орудия труда, оружие, медицина – всё было очень примитивное, и бремя продолжения рода не позволяло женщинам осознать свою истинную силу.

– Вы рады, что сейчас всё иначе?

– Рада или не рада, какая разница. Общество развивается, прогресс не остановить.

– А то, что мужчина в современном обществе угнетен, по-вашему, правильно? – Анри-Арчи оседлал своего любимого конька и даже, предчувствуя жаркую дискуссию, отставил в сторону тарелку.

– Большинство процессов в истории – цикличны. В древние времена был патриархат, мужчины унижали женщин, не позволяли им действовать самостоятельно, тормозили их личностный и профессиональный рост, воспринимали их исключительно как техническое средство продолжения жизни… Теперь настали другие времена, но я не считаю, что мужчин так уж сильно угнетают в современном обществе. Тебе ли не знать, что вам предоставлены все возможности для того, чтобы добиваться успеха. Сам посуди: стал бы ты депутатом, если бы на самом деле мужчин угнетали, или у тебя бы даже мысли такой не возникло?.. Возвращаясь к цикличности исторических процессов: мне кажется, что нынешнее положение дел, как, впрочем, и минувший патриархат, есть лишь промежуточные стадии развития общества – мы постепенно движемся к принятию идеи всеобщего равенства – возможно, пройдут века, прежде чем этот путь будет нами пройден – но по-другому никак – человек по своей природе инертен и эгоистичен, а потому все основополагающие коллективные идеи он должен омыть кровью не одного поколения себе подобных и в генах передать своим потомкам. Мы прошли через жестокости средневекового патриархата, и это записано в нашем ДНК, мы пройдем матриархат, мы убедимся, что ни то, ни другое не хорошо для гармоничного и счастливого существования общества и личности в нём – в генах наших потомков будем записаны все мы, с нашими страданиями, порожденными несправедливостями и злоупотреблениями, с нашими обидами на весь мир за то, что мы родились не того пола и не в тот исторический период – наши потомки будет мудрее нас и они придут к выводу, что общество должно быть другим… Научившись на наших ошибках, они придут к истинному равноправию…

– И это говорите вы, представительница класса угнетателей?

Рита рассмеялась.

– Я действительно так думаю. И упаси Всеблагая меня от того, чтобы хоть однажды стать для кого-то угнетателем. О себе могу с уверенностью сказать: я уважала каждого из мужчин, с которыми сводила меня судьба, старалась понимать и не осуждать их поступки.

– Таких как вы очень мало, – сказал Анри, положив вилку и приготовившись защищать свою точку зрения, – большинство относятся к мужчинам как к вещам, являются потребительницами мужской проституции, рассматривают своего спутника жизни исключительно как бесплатного няня детям, уборщика и личного повара! Наша партия выступает за запрет на торговлю интимными услугами, за укрепление института семьи, против домашнего насилия…

– Так значит, обет целомудрия – это протест против мужской проституции? – Рита откровенно забавлялась, она подпирала ладонью подбородок и смотрела на Анри-Арчи, лукаво сверкая глазом из прорези в серебряной маске.

– Да, в том числе, – согласился молодой депутат, заливаясь краской, – по-моему, это совсем не смешно. Проституция как общественное явление унижает достоинство мужчин в целом, снижает ценность мужской личности в восприятии женщин, а секс превращает в сознании людей в некий ресурс, аналогичный деньгам, он становится инструментом манипуляции и средством достижения самых разных целей. Косвенно наличие в обществе нормального отношения к проституции влияет и на положение мужчины в семье. Семейный мужчина становится более уязвимым. Он вынужден держаться за свою жену, терпеть от неё унижения и порой даже побои, чтобы остаться рядом и сохранить свой статус «порядочного», чтобы не оказаться на улице с малыми детьми и так далее… То, что дети после развода по умолчанию остаются с отцом, так же является дополнительным фактором, тормозящим разводы и соответственно провоцирующим домашнее насилие… Большинство работодателей при приёме на работу отдает предпочтение женщинам, поскольку мужчины вынуждены много времени посвящать семье… Это и есть угнетение.

– Понимаете, то, что вы называете угнетением, на самом деле угнетением не является, – Рита поставила бокал и аккуратно промокнула губы салфеткой, оставив на ней нежное винное пятнышко, – есть социальные роли, они не всегда нам нравятся, но мы вынуждены мириться с ними потому, что следование им упрощает нам жизнь. Люди хотят размножаться, с этим ты, наверное, не станешь спорить. Маленький человек в отличие от детенышей животных очень долго и трудно взрослеет. Вырастить его здоровым, воспитать, дать ему образование – огромный труд, в каком-то смысле – подвиг. Однако, дети не только обязанности, но и радость. В жизни каждого человека наступает момент, когда ему начинает хотеться этой радости – взять в свою руку маленькие пальчики, поддержать малыша, пока он топает ножками, заприметить улыбку на детском личике… Природа устроила нас таким образом, что мужчина не может по своему желанию завести ребенка, он в этом смысле зависим, ему нужна помощь женщины, которая, в свою очередь, рискует здоровьем, порой, даже жизнью, воспроизводя на свет потомство. И именно в благодарность за рождение своих детей, которых бы у мужчины не было, если бы не женщина, он берет на себя заботу о них. У некоторых видов птиц, Анри, яйца высиживает самец, самка их только откладывает, и это правильно. В нашем обществе всё организовано в полном соответствии со здравым смыслом: нет никакого нарушения прав мужчин в том, что они должны посвящать себя детям. Этим они скорее реализуют свои права…

– Вы интересно всё объяснили, прежде я не слышал такого, – Анри-Арчи задумчиво вращал ножку бокала с соком, – По вашим рассуждениям получается, что для мужчины – честь, когда женщина рожает ему ребенка, и он должен это ценить настолько, чтобы потом посвятить этому ребенку свою жизнь…

– Да. Это честь, – повторила Рита с мягкой улыбкой, наполненной гордостью за весь женский род, – мы дарим вам возможность продолжиться в вечности, а ваше дело – позаботиться о собственном будущем, вылепить своих потомков такими, какими бы вы хотели их видеть. Кто вас угнетает? Вы в своем уме вообще? Эти ваши агитаторы за права мужчин, по-моему, не здоровы на голову. Вы тоже считаете, что роль мужчины в продолжении рода человеческого должна сводиться к оплодотворению? На мой взгляд, это идиотизм.

– Знаете, я почти готов согласиться с вами. Раньше я думал, что женщины заставляют мужчин ухаживать за детьми просто потому, что сами не хотят этим заниматься.

– Нет, как видите, женщина предоставляет мужчине возможность построить будущее. Близость к детям – подарок, а не наказание. Кроме того, неужели вы не замечали, что мужчины справляются с детьми значительно лучше женщин. Это потому, что они сами как будто никогда не вырастают до конца… Папа с полной самоотдачей может смотреть с детьми мультики и устраивать с ними кучу-малу на диване, в отличие от мамы, голова у которой вечно забита проблемами и бытовыми соображениями. Мужчины терпеливее, мамы чаще выходят из себя, кричат на детей, в большей степени стремиться их контролировать… Мужчины вообще лучше подходят для воспитания потомства. Мужская психика ближе к детской. А женщина создана для ответственности за них за всех: и за своего мужчину, и за детей. Она даёт жизнь, и после этого она уже не может оставаться на одной ступени с теми, кто этот дар от неё получил. Понимаете? Я один раз видела роды, Анри, это было много лет назад, но, верите, я до сих пор помню; по силе впечатления роды сравнимы со сражением у Маймарова холма. Это тоже битва. Великая битва со смертью во имя жизни, которую женщина всегда ведет в одиночку…

– У вас нет детей? – осторожно спросил Анри.

– Нет пока. Мне ещё не встретился мужчина, которого мне захотелось бы увековечить. Точнее… был один, но меня опередила другая…

Анри-Арчи, чувствуя на себе прямой и горячий луч Ритиного взгляда, смотрел в тарелку так внимательно, будто в ней можно было прочесть откровение о смысле жизни.

– Простите, если всколыхнул неприятные воспоминания.

– Ничего. Прошлое – часть меня. Оно помогло мне стать такой, какая я теперь. Каждый момент прошлого – малюсенький кирпичик настоящего…

В просторный, мягко освещенный зал ресторана вползла музыка. Неторопливо, словно длинная величественная змея, она обвилась вокруг каждой ножки каждого столика, свернулась кольцом в самом центре – на пустынной танцплощадке, освещенной молочным светом нескольких прожекторов.

– Наверное, вас уже спрашивали об этом так много, что вам уже надоело отвечать…

Анри-Арчи остановился, но Рита подбодрила его:

– Вы хотите спросить о маске?

На лице молодого человека затеплилась застенчивая улыбка.

– Да, вы правы. Спрашивают постоянно. Отчасти я понимаю, почему спрашивают. Многие думают, что эта маска нужна мне для того, чтобы выделяться из толпы и тем самым поддерживать интерес к своей персоне. По милости Всемудрой всё в этом мире подвержено забвению. Забываются великие битвы, кровавые жертвы, доблестные герои. Не все способны спокойно это принимать. Я сама видела немало героинь войны, которые не могли смириться с забвением. Они хотели жить всю жизнь так, как жили в первые годы после свершения прославленных подвигов – чтобы их останавливали на улицах, чтобы им улыбались и наливали в ресторанах, чтобы прекрасные юноши краснели, поймав их взгляд… Потеряв всё это, они не смогли наладить новую жизнь: найти работу, погрузиться в мирные увлечения, организовать быт – они продолжали цепляться за призрак прошлой воинской славы и спивались, превращаясь из достойных орденоносиц в жалких полусумасшедших алкоголичек, с каждым новым стаканом начинающих рассказывать с начала одни и те же истории о битве у Маймаррова холма… Маска у меня на лице – вовсе не способ напомнить людям о том, что я тоже была там. Скорее, это способ дать людям шанс забыть об этом. Мало ли какие шутовки-затейницы разгуливают по улицам в масках, а вот по неприкрытым поцелуям маймаррова огня на лице меня узнавали бы сразу…

После разговора о маске столик на несколько минут окутало облако задумчивого молчания. Рита, смакуя, пила вино, Анри доедал гарнир. Музыка продолжала звучать, негромкая, осторожная, лучи прожекторов шарили по пустующему танцполу, иногда обращаясь к столикам, точно пытаясь позвать хоть кого-нибудь на возвышение, залитое бело-голубыми озерцами света.

– Потанцуем?

Рита поставила бокал и встала, словно Анри уже сказал "да". Она протянула ему руку и, когда он шёл вслед за нею на свет, ему в очередной раз показалось, будто где-то здесь витает тень Лоры, обретшей загадочную способность оттуда, куда она отправилась, влиять на мир живых и благодаря такой способности ревностно следить, подобно духам в сказках, чтобы ее возлюбленный достался только женщине, ни в чем ей не уступающей… Лора тоже никогда не спрашивала; обнимала, не спрашивала, целовала, не спрашивала, точно какой-то вредный маленький херувим заранее нашептал ей, что Анри уже согласен, сведя на нет все его усилия, приложенные к тому, чтобы это скрыть.

Танец подразумевал физический контакт, соприкосновение рук, уменьшение расстояния между телами до полушага… И случилось то, чего Анри-Арчи больше всего боялся: близость женщины разбудила в нём несмолкающий никогда, а лишь стихающий порой, древний зов крови. Он понял, что Рита в любой момент может это заметить, стоит ей только прижать его к себе покрепче. Молодого мужчину захлестнула волна глупого панического стыда… Не дождавшись конца музыки, он отодвинул от себя Риту, почти оттолкнул и бегом спустился с площадки в спасительный полумрак зала.

6

Правительственные номера на автомобиле, из которого грациозно выпорхнул, опираясь на руку женщины в тёмных очках, Саймон Сайгон, оставили в душе Онки назойливую саднящую досаду. Вот как так получается, что одному, чтобы подняться высоко, надо выбивать, выгрызать каждую новую малюсенькую ступеньку, а другому достаточно просто лечь в нужную постель, и она, точно сказочный ковер-самолет, мигом вынесет его на вершину?

Сначала Онки старалась не думать об этом, но волнение, связанное с приближающимися выборами, нередко лишало её сна, и низменные мысли подло атаковали её именно тогда, когда она становилась слабее всего – в бессонницу.

«Как же хорошо быть мужчиной! – думала она, лежа в темноте и слушая спокойное дыхание Гарри, – до чего же легко даются им победы над жизнью! Они только и делают, что получают подарки, и выслушивают слова восхищения. Им ничего не надо делать, они созданы для радости! На них тратят деньги, ради них совершают подвиги… Мужчина – прекрасный тюльпан, произрастающий на земле, а женщина – крот, вынужденный эту землю пахать, чтобы на ней привольно было расти тюльпанам! О, Всеблагая, как же я устала… Отчего я не родилась мужчиной?»

Онки приподнималась на локте и подолгу смотрела на спящего Гарри: он никогда не забывал побриться перед сном, чтобы ей всегда было приятно, если она вдруг захочет его поцеловать, он жил честным мужем и за душой не держал ничего дурного, и оттого сон его был спокоен, а спящее лицо – удивительно красивым и молодым. Онки смотрела на него, и сердце в ней ныло от странной неизбывной тоски по тому, чего с нею не бывало и никогда не могло быть.

Просыпаясь по утрам, однако, она стыдилась собственных ночных мыслей. Трезвый взгляд на вещи, приходящий вместе с рассветом, освещал обстоятельства под новым углом: в самом деле, разве может место шлюхана, пусть даже при Министриссе, сравниться с заслуженной честным трудом должностью?

«Путь женщины – преодоление препятствий своими силами и своим умом, путь мужчины – в обход этих препятствий, хитростью и торговлей… Два принципиально разных пути, которые не могут привести в одно место. Или могут?»

За завтраком Онки бывала неразговорчива, и Гарри молча потчевал её чем послала Всеблагая. Он давно уяснил, что ежели любимая женщина задумчива, не следует ей докучать, дабы не послужить в очередной раз мишенью для ядовитых дротиков, накопившихся у неё за пазухой.

Неясная тревога не оставляла Онки. Она сосредоточенно пережевывала пищу, почти не чувствуя вкуса, безо всякого аппетита, с трудом, глотала её, пока могла заставить себя; потом обычно резко отодвигала тарелку, брала пиджак, и, скупо выдавая Гарри слова прощания, выходила вон.

7

– Кто это там, на плакате? Ещё одна кандидатка в губернаторы? – спросил Саймон, мастерски сделав вид, будто он никогда прежде не видел этого лица, белого, с круглыми, как у ребенка, щеками, с пушистыми волосами надо лбом, с квадратными очками в черной оправе…

Его собеседница, дама в элегантном деловом костюме-тройке и в тёмных очках слегка поморщилась:

– Из муниципалов она, очень идейная девица, у нас говорят: опасная. Сама ходит по домам, собирает людей в парках и в скверах, что-то им вещает, в метро ездит, пирожки на улице ест… В лучших традициях зачинщиц мировых революций… – в интонации дамы промелькнула искорка насмешки, – решили допустить до выборов. Нервы себе пощекотать немного. А то совсем юбки к стульям прилипли… Почему бы и нет? У нас демократическое государство, в конституции написано, что всяк фрик может баллотироваться…

– Кто выиграет? – спросил Саймон напрямую, свет его загадочных изумрудных глаз слегка притух и вспыхнул снова, точно угли, на которые пахнуло сквозняком, он понимал, что женщина, сидящая напротив него за столиком ресторана, знает и этот ответ, и многие другие ответы на ещё не заданные вопросы.

– Тайра Мортал, – спокойно ответила она, – было письмо.

Саймон снова взглянул через стекло ресторанного окна на плакат. Она ведь искренне верит, что всё честно, она надеется на свою победу, за ней идут люди, которые в неё верят. Они опустят свои бюллетени в урны в полной уверенности, что каждый из этих бюллетеней будет учтен и повлияет на судьбу страны… Щекастая девушка с плаката если и догадывается, что на свете существую письма, решающие судьбу целого города, то стыдится таких догадок… Она слишком любит свою Родину, чтобы подозревать её в подлости.

– А что нужно сделать, чтобы выиграла она? – с небрежной ухмылкой кивнув в сторону окна, спросил Саймон.

Женщина, сидящая напротив, улыбнулась.

– Тебе зачем?

– Просто так. Позабавиться. Это же будет страсть весело, если Леди Губернатор вместо того, чтобы ходить в шикарные рестораны и занимать загородную резиденцию с бассейном и вертолетной площадкой, будет прямо за рабочим столом есть шаурму в бумажке и возвращаться домой общественным транспортом!

Собеседница поощрила шутку новой сдержанной улыбкой.

– Ты, оказывается, опасный тип, Саймон Сайгон. С тобой надо держать ухо востро. Не ровен час, по твоей прихоти вылетишь из кресла!

Она шутила. Приподняв очки, она смотрела на своего любовника, на свою красивую игрушку, с высоты своего положения. Вокруг глаз собрались мелкие веселые складочки, уголки сухих узких губ загнулись, сделав её строгое властное лицо обворожительным.

Саймон настолько привык к лицам и телам немолодых женщин, что без труда находил в них привлекательные черты. Этому тонкому искусству когда-то учил его несравненный Малколм Лунные Свет, равных которому нет среди кокотов:

– Запомни, красивы не их чины, не их нефть, не их бриллианты, а они сами… Постепенно ты втянешься и тоже начнешь видеть. Узоры мельчайших морщинок, замысловатые, как скань. Ты только вглядись в них, отдай дань художнику-Времени, расписывающему лица… Тонкая и сухая, как пергамент, кожа декольте. Почувствуй своё богатство и свою щедрость, подари этой коже, как дождь пустыне, прохладную влагу своих поцелуев… А их руки… Совершенно особенное чувство сложилась у меня к женским рукам. Каждый ноготок на них заслуживает самого нежного прикосновения губ. Эти руки вызывали из небытия дороги и города, ставя подписи на договорах и сметах. Этими руками создано всё то, чем радостно пользуются потомки. Из этих рук, словно птицы – зерна, молодые брали знания и опыт, чтобы стать теми, кто они есть. Сильные так же заслуживают любви, как и прекрасные, но нуждаются в ней куда сильнее. Мы даже представить себе не можем, насколько одиноки они бывают перед лицом своей силы…