Королевства Доблести

ПАТРОНАЖ Дэвид Кук

- Мастер Койя, вы не забыли? Сегодня вечером ужин у дюка Пиньяго. Вы ведь идёте?

Царапанье пера прекращается, когда на лист пергамента, над которым я тружусь, падает тень от моего секретаря. В этой тёмной башенной каморке, предоставленной мне священниками, свет - на вес золота, и теперь мой помощник, выделенный теми же служителями Денеира, умудрился расположить своё необъятное тело прямо напротив единственного окна.

Подняв взгляд, я моргаю - его фигура окаймлена сиянием яркого дневного света. Его присутствие здесь меня раздражает, ведь это нарушение моего одиночества - но не обратить внимания на его вопрос я не могу. Помимо прочего, мой секретарь - хороший священник, поэтому я сдерживаю своё недовольство, откладываю пачку пергамента подальше, и начинаю размышлять.

- Я ещё не решил, Перворожденный Фоксе, - у меня никак не получалось правильно расставить ударения на его благородной семейной фамилии, непривычной для моего уха, но достаточно распространённой в этом городе, и поэтому я звал его Перворожденным, выказывая уважение. - Я слышал, как ты описывал наполнение его праздничного стола, все эти причудливые блюда, которые он подаёт - лучшие в Прокампуре. Но что, если они окажутся не по силам моему простому желудку? Кроме того, я не обучен придворному этикету Запада и могу случайно оскорбить хозяина. В конце концов, я обычный лама.

Фоксе собирает мои бумаги и продолжает настаивать, своим низким, соответствующим его размерам голосом - и я знаю, что он не отступится.

- Обычный лама, как же, - тихо бормочет он, вновь предполагая - из-за моего обветренного, выбритого лица - что я стар и тугоух. - Вы знаменитый историк. В гостях у короля Кормира вы даже записали для него хроники Туйганских войн.

С одной из забитых книгами полок он вытаскивает пачку промокательной бумаги и разрезает на ней бечёвку.

- Это были не хроники, Перворожденный Фоксе, а всего лишь пара неполных заметок о туйганских обычаях - ничто по сравнению с полным справочником войн за авторством Гудмана Риверсона.

Я вспоминаю про то, как бард Риверсон терпеливо помогал мне с этими заметками и с переводом. Учитывая то количество времени, что он мне уделил - это в той же мере его работа, сколь и моя.

- Дюк богат и любит искусство, - напоминает Фоксе, кинув на меня раздражённый взгляд. Он суёт мою рукопись в руки ожидающего писаря. Мальчишка кивает и медленно отходит - очевидно, не желая пропускать ни единого слова нашей беседы. Взмахом руки отсылаю его прочь - мне ясно, что сегодня я больше ничего не напишу.

- Дюку свойственны манеры иноземца.

Мой выпад, худшее из того, что можно сказать человеку, как и я родившемуся на Востоке, остался незамеченным.

- Он более чем неприятен в общении, - поясняю я. - Фоксе, посол из меня никакой. Я скажу что-нибудь глупое, что его разозлит. Должен быть другой способ раздобыть денег на оплату услуг писцов и переплётчиков, или другой более дешёвый способ скопировать книгу. Может быть, волшебник сможет создать дубликат при помощи магии.

Я не смотрю на своего помощника. Может быть, он исчезнет, если на него не обращать внимания; брат Улин, гносеолог, утверждает, что всё так и работает - если мы чего-то не видим, этого не существует.

- Ха! Такая работа ниже достоинства большинства магов. Слишком похоже на торговлю, - фыркает Фоксе; он распознал мою уловку. - Ты же знаешь, в этом нет нужды. Можешь оставаться в нашем храме до тех пор, пока пишешь. Я удостоверюсь, что верховный писарь разошлёт копии истории Туйгана в каждый монастырь Денеира по всему Сердцеземью.

Я качаю головой. Мы обсуждали это раньше, и он в курсе некоторых моих мыслей, но мы оба слишком упрямы, чтобы уступить. Одна часть проблемы - моя гордость, ибо слишком долго я был гостем храма Лорда Глифов, с тех самых пор, как покинул двор Короля Азуна в Сюзейле. Но, что более важно и о чём я не рассказывал Фоксе, было кое-что другое - во всех этих святых обителях служители засунут книгу про историю Туйгана в свои вместительные хранилища и больше её никто никогда не увидит. Я не чувствовал себя настолько самоотверженным, чтобы заниматься такой бесполезной ерундой.

Устав спорить, я выглядываю в узкое окошко, давая Фоксе понять, что он должен уйти. Из моей высоко расположенной комнаты открывается отличный вид на Прокампур - на огороженные стенами районы, и далее, поверх них, на море в дальнем конце города. Дым медленно и лениво ползёт по разноцветным крышам; целые районы мореходов выложены синей черепицей, жёлтой - таверны и прочие здания, предоставляющие разного рода услуги, и море зелёного - торговцы. Все усыпаны пятнами снегами, характерного для конца зимы - грязно-белого, даже серого. Как раз это своеобразие народа Прокампура, отражённое в крышах их домов, мне и нравится больше, чем Сюзейл, где я провёл первые годы жизни на Западе.

В столице короля Азуна, победителя крестового похода против Туйгана, у меня всегда было чувство, что я всего лишь военный трофей - одарённая диковинка со двора покорённого Ямуна Кхахана - независимо от того, насколько бережно со мной обращались, и от того, насколько чарующим был город. Когда служители Денеира предложили мне возможность попутешествовать, я с радостью согласился. Теперь, оглядывая Прокампур с высоты, я был доволен своим решением. Этот город, с его аккуратно разграниченными районами - для торговцев, знати и духовенства - напоминает мне настоящий город Хазари, мой дом. Здесь есть ощущение порядка и правильности, которого не хватает Сюзейлу.

Возможно - внезапное откровение - я продолжаю оставаться тут, потому что хочу вернуться домой.

Низкий голос Фоксе грохочет, взбираясь по каменным ступеням – вне сомнений, он распекает мальчишку, все ещё шныряющего поблизости:

- Подготовь мастеру Койе оранжевую монашескую мантию для сегодняшнего вечера. Потом займись обработкой свежих страниц. Перепиши их до утра.

- Опять переписывать, - обречённо стонет тонкоголосый паренёк. – Описание мастером Койей похода Азуна не очень героическое. Там нет драконов и всего такого.

- Думаю, тебе пора идти, - неожиданно сердито доносится в ответ. – Иди переписывай.

Но молодой прислужник не обращает внимания на недовольство Фоксе. И я рад, что он не может видеть мою улыбку.

- Вот если бы оно было, ну знаете, больше похоже на «Балладу о Пурпурных Драконах», которую тот бард – ээ, Таламик – исполняет в «Когте Грифона». Вот хорошая история про военный поход, в ней полно рыцарей и магии. Мне особенно понравилась та часть, где боги появляются перед королём Азуном и благословляют его. Мастеру Койе лучше бы написать о чём-то таком.

- Ступай! – рычит Фоксе настолько яростно, насколько священник может себе позволить. Сразу же раздаётся топот шагов подчинившегося аколита.

На лестнице всё стихает, и я вновь пробую вернуться к своей работе, слегка подвинув стол, чтобы на него попадало больше солнечного света. Ножки скрежещут по твёрдому каменному полу, но шум быстро стихает, поглощённый заплесневевшими из-за влажного морского воздуха книгами. Я снова беру в руки перо.

«В летнее время одним из популярных развлечений туйганских мужчин была охота на горных снежных зверей…»

Клякса на пергаменте. Всё из-за моего невнимания. Теперь я должен отложить перо в сторону и аккуратно подтереть пятно. Я благодарю богов за то, что грубый материал плохо впитывает влагу и промокаю его обрывком какой-то бумаги – образца, который Фоксе принёс мне посмотреть. Это дешёвая рекламная листовка, покрытая большими громоздкими буквами:

«Представляем Вашему вниманию услуги Форджмастера Клякса и его чудесного печатного устройства!»

Остальное заляпано впитавшимися чернилами. Когда я пытаюсь разобрать окончание, мои пальцы покрываются жирной чернотой.

- Перворожденный Фоксе!

С лестницы, в ответ на мой воодушевлённый зов, доносятся торопливые шаги.

- Что такое, мастер Койя? – хрипит запыхавшийся секретарь, взбираясь по каменным ступеням башни.

- Кто этот Форджмастер Клякс? – не в силах справиться с любопытством, я встаю из-за стола, очутившись лицом к лицу с Фоксе, когда он, красный и задыхающийся, вплывает в арку дверного проёма. Я настойчиво тычу ему под нос бумажный огрызок. Никогда ещё я не видел букв настолько чёрных и качественно нарисованных. Фоксе кажется удивлённым, когда берёт листочек в руки и подносит поближе к лицу, силясь в тусклом освещении прочитать написанное.

- Это один из этих новомодных печатников, господин.

- Печатник – это какой-то вид писаря?

Фоксе морщит лоб, пытаясь найти подходящее объяснение.

- Да, почти как писец, только он использует хитроумное устройство, чтобы копировать тексты.

- Наподобие магического копировальщика Сестры Деары?

Сестра Деара работала в одном из помещений храма, пытаясь создать идеального писаря из глины – существо, называемое големом. На одном из испытаний, на котором я присутствовал, неуклюжий громила разбил стол в щепки, пытаясь установить перо на деревянную поверхность. Теперь создание молчаливым стражником стоит у входа, встречая случайных гостей.

- Не совсем, господин, - позволяет себе улыбнуться Фоксе. – Оно штампует страницы, делая множество копий за раз.

- Я бы с удовольствием на такое посмотрел. Сможешь ли ты найти это место?

Фоксе вновь, прищурившись, смотрит на листок.

- Здесь написано Проход Писарей, кажется. Это недалеко.

- Ну тогда, Фоксе, я попрошу сопроводить меня до Форджмастера Клякса. Если поторопимся, твой ужин не пропадёт впустую. Нужно узнать про печать – и цены.

Взволнованный секретарь стоит, не двигаясь, когда я проскальзываю мимо него и начинаются спускаться.

- Стоимость печати? Зачем? – вопрошает он, торопясь за мной; из-за этого его брюшко трясётся. – У церкви уже есть одна копия вашей работы, объединённая с историей Гудмана Риверсона, и мы с радостью сделаем копию вашей следующей книги. Мастер Койя, зачем тратить деньги на то, чтобы сделать ещё экземпляры?

Я останавливаюсь внизу, и, следуя своей нерушимой привычке, одаряю собеседника вежливым кивком.

- Можешь называть это жалким тщеславием, но лично мне кажется, что было бы совсем неплохо, если бы больше людей знали правду о войне. Ты не согласен?

- Мастер Койя, не так уж много народу-то и читать умеют.

- Может быть, моя скромная работа вдохновит их научиться, - я ускоряю шаг, твердо решив не задерживаться. – Кроме того, возможно мне удастся избежать званого ужина дюка Пиньяго.

Фоксе тоже бросается вдогонку, потому что слишком хорошо меня знает.

- Хотя бы подождите, пока я надену пальто, - смиренно просит он.

Путь до Форджмастера Клякса холоден – но это не сухой холод моей горной родины, а влажный, неприветливый бриз со стороны гавани, климат, к которому я уже привык за время нахождения здесь. На дороге, по которой мы следуем – известной как Большой Тракт – пустынно, но это лишь пробуждает во мне невесёлые мысли. Растущие тени от солнца, клонящегося к волнам Внутреннего Моря, только добавляют окружающему пейзажу унылости. Я никогда не чувствовал себя комфортно в одиночестве, несмотря на – а может, наоборот, как раз из-за безлюдности моей родной страны, страны Хазари.

Мне становится легче, когда мы сходим с главной дороги и Фоксе ведёт меня через ворота, ведущие в Район Торговцев, где узкие улочки сдавлены магазинчиками и домиками с зелёными крышами. Воздух полнится запахами, свойственными только городам – будь то Казари или Кормир. Прокампур пропитан ароматами древесного дыма и нечистот, протухшей рыбы и промасленной выпечки. Любопытно, как, дёргая за неведомые ниточки, они вызывают в памяти минувшие дни, проведённые в открытой степи – когда мы, сидя вокруг отапливаемого кизяком очага в шатре моего хана Ямуна, неспешно потягивали часуйму.

- Поторопитесь, господин. Мы можем простудиться, - Фоксе поплотнее укутывает лицо в толстый шарф, так что я с трудом могу различить его маленькие глазки. – Сегодня собачий холод.

Я едва не начинаю смеяться, ведь я шагаю за ним с непокрытой головой, одетый лишь в свою весеннюю мантию. Но это было бы невежливо.

- Перворожденный Фоксе, если бы я был у себя дома, в Хазари – вот тогда мне было бы холодно. К этому времени подходы к Красной Горе – где я был ламой – уже стали бы с трудом проходимы. А это всего лишь лёгкий бриз, прямо как весенний степной ветерок.

- Вы когда-нибудь скучали по дому?

- Что?

- Вы сказали мне, что вы провели вне родины десять лет – сначала у туйганцев, потом здесь, на Западе. И вы ни разу не хотели обратно?

Я думаю о Хазари – о взметнувшихся к небу горах, покрытых ледниками, и о уединённых монастырях для всех, кто желает просветления. Я был свидетелем того, как Ямун Кхахан покорил мою родину; я ехал с ним бок о бок, когда он это делал. Теперь мой лорд Ямун мёртв, а его империя сгинула. Да простит меня Фуро Могучий, но я скучаю по кхахану больше, чем по Хазари.

- Вынужден признать, что я скучаю по достойной пище, Перворожденный. Никогда не привыкну к прокампурской кухне – слишком много мяса и овощей. С удовольствием бы снова угостился кумысом, рисом и чаем.

- Уф, кумыс… Забродившее кобылье молоко. Ваш желудок крепче, чем вы говорите.

- А, Перворожденный Фоксе. В «Яницаве» сказано, что каждая вещь находится в равновесии. Кумыс зажигает кровь и изгоняет дрожь и немощь из тела. А эти жаренья, которые вы едите, нарушают баланс слабого и сильного начал, - с этими словами я многозначительно смотрю на широкую грудь собеседника.

Фоксе спокойно возвращает взгляд:

- Я вполне сбалансирован, мастер Койя. В конце концов, это я каждый день таскаю ваши книги вверх-вниз по лестнице. Осторожно, тут грязно.

Двигаясь по лишённым указателей улицам Прокампура, мы обходим слякоть, оставшуюся со вчерашнего зимнего дождя. Но как только залитый водой проход расширяется, мы слышим урчание механизмов. И доносится оно из покосившейся лавки, спрятавшейся под аркой в следующей аллее.

- Эй-эй, акратней с ведром, чернила же проливаешь, тэ, послушника кусок! Каждую каплю я вычту из твоей никчёмной зарплаты. И как те такое понравится, э?

Форджмастер Клякс точно внутри.

«Магазин» оказывается ничем большим, чем просто навесом, прилепившимся к боковой стене конюшни погонщиков. Рядом с дверью приколочена бумажка-вывеска, вся потрёпанная и в разводах. Струйки чернил стекают с букв, впитываясь затем в сосновые доски. Это не обнадёживает; однако через щели раздаётся визгливый грохот движущегося металла, заканчивающийся гулким глухим шлепком. Шум такой, словно в помещении шатается отряд рыцарей в ржавых доспехах. Озадаченное выражение лица Фоксе говорит мне о том, что он тоже заинтригован.

Лязг и бедлам продолжаются внутри в том же мерном, громоподобном темпе. Их источник – небольшая груда металла и дерева, втиснутая в центр хибары и окруженная всяческими вёдрами и тюками тряпичной бумаги всех цветов. Поблизости мастер-дварф костерит своего подопечного, огра, стоя на ящике. Царящий тут шум скрыл наше появление. Большая волосатая спина подчинённого склоняется и распрямляется синхронно с конструкцией, когда его мощные, бугристые лапы тянут за длинный рычаг, приводящий шестерни в движение. Железные руки вздымаются и падают - металлические клешни вытаскивают листы печатной бумаги из пачки и суют их в пасть механизма.

- Да не дави тэ так сильно, остолоп! Лучше отпусти да смажь. Я… - краем глаза Форджмастер Клякс замечает нас. В ту же секунду его манеры меняются. – Джентльмены, весьма польщён тем, что вэ решили посетить мой скромный магазинчик, - кричит дварф, слезая со своей подставки. – Я буду Форджмастер Клякс, главный печатник. Агуул, выключи её, чтобы эти господа могли меня слышать.

К моему стыду, я беззастенчиво таращусь на владельца, поскольку я никогда ещё не имел дела с дварфами – обитателями Запада до мозга костей. Главный печатник абсолютно не похож на бесстрашного железного лорда, командовавшего дварфами армии короля Азуна. Воистину его имя ему под стать, ведь весь мастер Клякс, все его полтора метра роста - словно один большой сгусток чернил. Его кожаный передник и накрахмаленная льняная рубашка угольно-черны. Думаю, его борода должна быть белой, хотя сейчас это серая пакля, в целях безопасности заткнутая за пояс. Лишь верхушка его лысой головы не запятнана.

- Доставил её аж из самых Глубин, - гордо хвастается дварф, когда грохот машины, наконец, стихает. Агуул удаляется, еле протиснувшись через дверь в конюшню.

- Глубин?

- Глубин – Дварфских Глубин, обители мне подобных и всякое такое. Однако, чем я могу вэм помочь, джентльмены?

Фоксе размещает своё полное тело между нами, выступая моим представителем.

- Форджмастер Клякс, мой господин – мастер Койя из Хазари, лама Красной Горы, эмиссар Туйгана и лучший историк Ямуна Кхахана, бывшего императора степей. Он здесь, чтобы обсудить условия распечатки.

Мне не нравятся все эти звания, но Фоксе уже объяснил мне необходимость произвести впечатление на дварфа. Я тогда подумал, что это не сработает, и не ошибся. Форджмастер Клякс остаётся флегматичен и невозмутим.

- Распечатки чего?

Я предоставляю возможность Фоксе вести переговоры и дальше.

- Мой господин как раз завершает работу над «Наблюдениями Туйганского Историка, Записавшего Житие Ямуна Кхахана, Начиная с Его Возвеличения и До Его Кончины в Землях Запада, На Основе Заметок Для Короля Азуна Кормирского».

- Название длинновато.

- Можно оставить «История Туйгана», - соглашается Фоксе, на мой взгляд слишком уж охотно.

Форджмастер Клякс ещё некоторое время грызёт ногти, прежде чем наконец очистить угол наполовину заваленного всяким хламом стола.

- Хорошо, сколько копий? На какой бумаге? Лицевая рукопись? Иллюстрации? Обычная обложка или вы хотите что-то непривычное, ну там – драконью чешую или кожу виверны? Вы человек веры – не будет ли там каких-нибудь магических конструкций? – на последнем вопросе в голос мастера Клякса потихоньку закрадывается подозрение.

- Перед текстом будет сутра – чтобы вызвать благоволение Фуро, - вспоминаю я.

- Чары? - печатник хмурится и его лицо собирается морщинками.

- Нет. Просто строфа из «Яницавы».

- А, тогда всё в порядке, - возвещает дварф, снова улыбаясь. – Видите ли, не могу напечатать ничего магического. Просто не получается.

Остальные детали за пределами моего понимания, поэтому я присаживаюсь в углу, позволяя Фоксе торговаться. Кажется, что обсуждение каждого положения длится вечность; мне больше нечем заняться, кроме как помедитировать, но я не могу очистить разум. В пустоту вторгаются воспоминания – снег, тающий в степи; резкий вкус кумыса в палатке Ямуна; ветер, гуляющий над гранитными пиками страны Хазари. Даже сам факт неудачной медитации воскрешает в памяти моих учителей с Красной Горы. В последнее время я думаю о прошлом всё больше и больше, как будто настоящее – лишь пустая оболочка, нуждающаяся в наполнении.

В конце концов Фоксе завершает торги. Перворожденный угрюм, поэтому я понимаю, что они прошли неважно. Форджмастер Клякс делает шаг вперёд – он серьёзен и больше не светится от возбуждения.

- Что ж, уважаемый сударь, ваш слуга назвал окончательную цену, не более десяти тысяч золотых левов, или – так, посмотрим – восьми тысяч, если считать всё в прокампурских монетах. Это за все необходимые шаблоны и материалы для одной книги. Потом, скажем, по пятьсот левов за каждую дополнительную копию. Устраивают ли вас такие условия, достопочтенный?

Сумма в десять тысяч золотых больше той, что в моём распоряжении, больше, чем стоимость всех оставшихся у меня даров Ямуна. Беспомощный взгляд Фоксе говорит о том, что цена не снизится. Я оглядываю стены, увешанные заляпанными тонкими листочками с рядами чёрных букв. Бумага низкосортная и потрёпанная, а рисунки грубые. Эти каракули не сравнятся с аккуратным оформлением монастырских писарей или со множеством свитков, собранных мной в Шу Лунь. За такое плохое качество цена слишком высока.

- Форджмастер Клякс, - отвечаю я с поклоном, надеясь сохранить лицо, - я обдумаю ваши условия. Пойдём, Перворожденный Фоксе, пора идти.

Я тороплюсь к двери до того, как дварф начнёт возражать. Это небольшое приключение смутило меня, равно как и то, что Форджмастер Клякс знает, что я не могу столько заплатить, и даже то, что я вообще придумал весь этот план. Фоксе спешит за мной.

- Говорил же вам, что это бессмысленно, - упрекает меня секретарь. – Это устройство дварфа – просто игрушка, годная только для распространения листовок. Кроме того, Клякс бы не уступил ни медяка. Пожалуйста, поймите, ради вас я старался изо всех сил, мастер Койя.

- Уверен, ты сделал всё, что мог, - отзываюсь я, успокаивая Фоксе. – Это я потратил твоё время на эту дурацкую затею. У меня нет выбора, кроме как…

- Вы отправитесь на ужин к дюку Пиньяго сегодня вечером? Я всё подготовлю. Не переживайте, господин.

Сама идея о выпрашивании у дюка внушает отвращение, но мне уже стыдно и дальше полагаться на щедрость клириков. Не гордыня ли это во мне говорит? Пожалуй, когда ужин закончится, я должен буду увеличить время на медитации и восстановить равновесие своей сущности. Но сейчас передо мной неотвратимая обязанность. С тех пор, как я покинул монастырь, под крылом Ямуна я пережил войну и предательство. Теперь же, похоже, всё, что мне осталось – это предлагать свои знания разным вельможам. Должно быть, в предыдущей своей жизни я здорово отклонился от Пути Просветления, раз в этой происходят такие вещи.

- Ну хорошо. Я пойду. Будем надеяться, твой аколит разложил вещи, как ты ему и приказал.

Я замечаю, что челюсти Фоксе расслабились, когда я озвучил своё решение.

В пути нежелание замедляет меня, а пунктуальность, наоборот, поторапливает, пока в итоге я не добираюсь до обители дюка Пиньяго – не с опозданием, но и не раньше положенного срока. Особняк находится в глубине Торгового Округа, района, чьи посеребрённые крыши блестят в немигающем свете подпитываемых магией уличных фонарей. Пока я бреду по вымощенным брусчаткой улицам, сирены на крышах мрачно возвещают о накатывающемся на город тумане – последнее напоминание всем припозднившимся поторопиться, прежде чем нагрянет эта мокрая холодная мгла.

Дворец дюка обнесён высокими стенами, которые украшены злобно пялящимися на ночные тени гротескными скульптурами. Между статуями из камня выступают железные штыри, явно предназначенные для того, чтобы оградить жилище от всего остального мира, включая меня.

Когда я приближаюсь к ведущим во внутренний двор воротам, нагоняющие сзади носильщики паланкина грубо приказывают мне отойти в сторону. Из окон проплывающих мимо закрытых коробок на меня недоумённо таращатся накрашенные и напудренные лица. Ведь никто из тех, кто представляет хоть какую-то важность, не ходит пешком по улицам Прокампура, особенно в одиночку. Но мне путь не кажется слишком уж трудным, даже в этот промозглый вечер. Городской воздух бодрит. Кроме того, носилки – это непозволительная поблажка, а я должен быть более строг к себе.

Наравне с гостями на меня пялятся и привратники. Фоксе был прав относительно моего выбора одежды. В своём оранжевом одеянии ламы и с бритой головой, я совсем не выгляжу как один из постоянных посетителей дюка. Всё же, эту выцветшую хлопчатую одежду я ношу как напоминание о прошлом.

Внутри, напомаженный слуга в броской ливрее ведёт меня по коврам внешних покоев, где волшебная музыка невесомо льётся прямо из воздуха, а её темп и мотив меняются от комнаты к комнате. Гости уже расположились в банкетном зале, столпившись у столов, заставленных тонкими зажжёнными свечами и блюдами с кушаньями. Моё место – на два стула дальше от кресла дюка – пустует, единственное из двадцати двух, насчитанных мною вокруг длинного стола. Пересчитываю я их по привычке – из-за потребности знать числа, понимать причины и связи.

- Приветствую нашего особенного иностранного гостя, - восклицает дюк Пиньяго со своего места во главе переполненного стола. Он поднимается на ноги, неимоверно высокий и толстый. По его чёрной густой бороде стекают струйки вина. Размахивая кубком во все стороны так, что брызги напитка попадают на плечо стоящей рядом пухленькой куртизанки, он объявляет:

-Это редкое событие, ведь я выманил из его логова весьма выдающегося затворника.

Он со стуком опускает кубок на стол, расплёскивая вино по белой скатерти. Аккуратно причёсанные головы поворачиваются сначала к нему, затем ко мне. Присутствующие не скрывают того, что они думают по поводу моего скромного облачения.

Дюк продолжает свою речь, но я не могу понять, пьян ли он уже, или всегда так бесцеремонен.

- Дамы и господа, леди и лорды, представляю вам действительно уникального гостя, эээ…

- Ламу, Ваша Светлость.

- Ламу Койя. Я уверен, у него найдётся множество интересных и захватывающих историй про Туйган – про этих дикарей, веривших, что они смогут завоевать весь запад. Видите ли, лама Койя служил писарем у предводителя этих варваров, Ямуна.

Значит, я их сегодняшнее развлечение.

- Верно, я был главным историком при дворе Ямуна Кхахана, - я ненавязчиво пробую исправить описание моей должности. Тщетная попытка.

- Садись за наш стол, лама, и наслаждайся. Сегодня ночью никто не должен сказать, что тебя плохо угостили, - дюк грузно откидывается на спинку своего похожего на трон стула.

Едва я усаживаюсь на место, как выносят еду. Горячее, соусы и пироги, представленные здесь, полностью соответствуют репутации дюка как гурмана, однако я лишь чуть-чуть пробую их, гораздо более заинтересованный в простом хлебе и овощах. Рядом со мной, тощий вельможа с клочковатой и развевающейся, точно шерсть белого яка, бородой, наваливает себе целую груду изысканных блюд. Заметив мой взгляд, он кивает и с чересчур заботливой улыбкой шлёпает колышущийся, полусырой шмат говядины на мою тарелку.

- Это такой обычай у твоего народа, не пить и не есть? – грохочет дюк, замечая мою сдержанность. – Может, ты из тех людей, что, как говорят, питаются лишь воздухом?

- Да, он достаточно худой для этого, Йозул, - хихикает его супруга, сидящая рядом.

- Приношу свои глубочайшие извинения, Ваша Светлость. Уверяю Вас, как и всем смертным, мне тоже нужна пища. Просто с тех пор, как я прибыл в Прокампур, я пытался следовать сутрам - наставлениям всемогущего Фуро.

- И?

- Согласно его пути, спиртное и мясо должны быть исключены...

- Глупости, - прерывает меня дюк, в то же время делая знак прислужнику, чтобы тот принёс ещё вина. Его лицо хмурится, а чёрные брови сходятся в одну линию. - Говорят, варвары едят насекомых.

- Возможно, в годы большого голода, достопочтенный господин. Я никогда не слышал о таких пристрастиях туйганцев. Тем не менее, то, что они не знали об овощах - правда, и поэтому я вынужден был нарушить учения Фуро и диктаты Красной Горы. Однако, - быстро добавляю я, принимая блюдо с отварными овощами, - ваш стол разнообразен, поэтому мне не придётся голодать, чтобы сдержать свои обеты.

Дюк, кажется, удовлетворен моим ответом.

- Не могу представить себе жизнь среди таких дикарей, - отмечает древний старик, сидящий рядом со мной. Я предполагаю, что это священник храма Тиморы. Дюк Пиньяго согласно кивает, отрывая крылышко жареному гусю.

- Некоторые мудрецы моей родины считают, что судьба человека с рождения предопределена богами. И наш долг - раскрыть, что нам уготовано. Я тоже не думаю, что многие из воинов Ямуна могли представить себя сидящими здесь.

- Но мы, жители Запада, одолели этих любителей лошадей, не так ли? - я знаю, что это произнёс дюк, вызвав приглушённый одобрительный гул среди гостей; Фоксе сказал мне, что дюк Пиньяго принимал небольшое участие в войне, получая выгоду от поставок припасов, в которых нуждалась королевская армия. Эти избалованные и холёные лорды не идут ни в какое сравнение с закалёнными и целеустремлёнными воинами, встретившими натиск туйганской орды. Я помню равнину Теска, место, где король Азун встретился с господином Ямуном и сразил его, хотя, предполагаю, мои воспоминания разительно отличаются от воспоминаний тех людей, чью доблесть дюк старается преувеличить.

Слова для ответа я подбираю осторожно:

- Верно. Как говорил великий мудрец Чи: "Истинно победа королевства есть победа всех его жителей, от крестьянина до вельможи".

- Именно - каждый обитатель Прокампура может гордиться, - беспечно соглашается дюк, поднимая тост.

- Говорят, люди считают, что вы сражались со сбродом бандитов, Ваша Светлость. Может быть, будет разумно напечатать историю Туйгана, чтобы все остальные могли оценить их настоящую силу?

- Например историю, написанную тобой, монах?

- Я собрал и дополнил заметки, сделанные мной для короля Азуна, в небольшой том. Смею ли я показать его вам?

Дюк Пиньяго склонился над тарелкой.

- Что же ты так скромен, священник? Сколько он стоит? - яростно шепчет он, чтобы только находящиеся поблизости могли его слышать.

Нет смысла быть вежливым с этим прямолинейным человеком.

- Десять тысяч золотых левов, Ваша Светлость.

- Десять! За единственную книгу? - дюк бросает обглоданную кость собакам; его голос больше не тих.

- Как я понял, Ваша Светлость, эта сумма необходима, чтобы печатник мог подготовить материалы. Дополнительные копии будут каждая по пятьсот левов.

- Дополнительные копии? - переспрашивает дюк. Он поворачивается к старому священнику. - С каких пор писари делают копии, да ещё и по заниженным ценам, Иерарх?

- Ни с каких, Ваша Светлость.

Я смачиваю пересохшее горло глотком фруктового сока.

- Я собирался изготовить книги при помощи печатных станков, а не переписчика, достопочтенный господин.

- Ха - станков! - с отвращением фыркает иерарх. - Годятся только для дешёвых объявлений. Нельзя даже распечатать молитвенник нормально - магия не печатается, видите ли.

- В моей книге нет магии, - возражаю я.

- Неважно. Писец может выполнить ту же работу не хуже, - вмешивается дюк. - Да и зачем мне несколько книг? Достаточно одной для моей библиотеки.

Поражённый, я силюсь подобрать логичный ответ.

- Несомненно, другие тоже захотят прочесть мою книгу...

- Конечно захотят, глупенький, - глумится экстравагантно одетая жена дюка, хлопая глазками. - Ты думаешь, Йозул будет тратить все эти деньги, чтобы каждый мог иметь свой экземпляр? Он хранит лишь одну копию в библиотеке, чтобы любой, кто захочет прочитать её, спрашивал его разрешения.

Я смотрю на дюка в надежде, что он поправит её, но на его лице лишь гадкая ухмылка. Женщина в точности все разъяснила.

Я полностью утратил дар речи. Все эти годы я работал в качестве историка, тщательно просматривая письма, которые мне удалось сохранить со времени падения Ямуна; опрашивал туйганских заключённых с рабских галер, проходящих через Прокампур; даже корпел над картами караванов торговцев, шедших на Восток. Все эти труды дюк хочет заграбастать только для себя одного. Нет, это невозможно.

Медленно я поднимаюсь со своего стула, неспособный даже сформулировать вежливый отказ. Далее следует поклон всей собравшейся компании, двум рядам лиц аристократов и их лизоблюдов, блестящих в свете свечей канделябров и люстр. Все они молчат и наблюдают за мной подобно призракам в дурном сне-предзнаменовании, в котором дьявольские морды таятся на каждом углу.

- Я злоупотребил вашей гостеприимностью, Дюк Пиньяго. Прошу простить меня. Теперь я вас покину, - сдержанно говорю я. Не дожидаясь возобновления беседы, я удаляюсь, по правилам приличия отступая спиной к выходу.

Дюк не предпринимает попыток остановить меня. Как только я покидаю обеденный зал, раскаты громкого смеха возобновляются вновь. Что ж, по крайней мере, роль развлечения мне удалась. Лакей сопровождает меня до выхода из дворца. У ворот удивлённые стражники провожают меня взглядами. Представляю себе - ведь наверняка никто никогда не уходил с вечеринок дюка так рано.

Когда я направляюсь к выходу из Района Знати, устремляясь по Большому Тракту домой, холодный зимний туман накатывается со стороны порта, пропитывая мои тонкие одежды. Водяная взвесь рассеивает свет от лампы, заставляя стены окружающих строений и увешанные флагами улицы блестеть чёрным глянцем. Серебристые крыши светятся будто сами по себе. Собаки лают мне вослед, а стражники окидывают подозревающими взглядами бредущего сквозь ночь одинокого путника, носящего чужеземную одежду.

К тому моменту, как я покидаю Район Знати, моё недовольство дюком усиливается, подогреваемое сырой ночью и дневными волнениями. Тоска по дому возвращается, и теперь, ещё сильнее, чем когда-либо, моё сердце и лёгкие жаждут заснеженного горного воздуха Хазари. И желание это лишь подкрепляется воспоминаниями моей юности – о каше из цампы, о часуйме, об играх на свежевыпавшем снегу, даже о скрежещущем монотонном гуле молитвенных барабанов с их бесконечным вращением.

Моё неожиданное появление перед воротами пугает стражу Храмового Района, так же как их неожиданное возникновение из тумана вытаскивает меня из мечтаний. Отодвигая засов, они приветствуют меня как старого знакомого. Я не отзываюсь; у меня нет настроения для болтовни.

За воротами, каменные храмы с невидимыми в ночи чёрными крышами возносятся в туманную высь. Здесь всё тихо – приём заказов на спасение душ на сегодня окончен. Но дома, в Хазари, над монастырями летало бы эхо цимбал и песнопений лам, продолжающих бодрствование и ночью, чтобы сохранять во вселенной порядок.

Так что, мне нет места среди этих чужестранцев? Лишь немногим из них есть дело до приобретения знаний, но даже они ничего не знают о внутренней гармонии. Фоксе среди тех, кто выказал хоть какое-то желание понять. Из него вышел бы хороший лама, если бы не его поспешность в вынесении суждений. Однако именно поспешность в цене здесь, в городе дюков и дварфов-печатников.

Именно в этот миг я решаю, что был далеко от центра своей сущности слишком долгое время. Пора вернуться домой.

Войдя в святилище Денеира через боковую дверь, я шлёпаю босыми ногами по полу главной залы, ведомый светом тысяч церковных свечей, выставленных на алтаре. Чувствуя себя виноватым, я беру одну из них с собой – она будет освещать путь по лестнице до моей кельи, расположенной недалеко от кабинета, в котором я пишу. В комнате я начинаю собирать пожитки, стараясь не разбудить Фоксе, спящего в келье напротив. Я должен оставить что-то в дар храму, за их доброту – копию моей работы и что-нибудь ещё. Подняв золотую пайцзу Ямуна, я думаю, что, возможно, её. Вряд ли эта подаренная мне кхаханом табличка, гарантирующая безопасный проход через его земли, сможет мне сильно помочь в переходе через степь теперь, когда он мёртв.

Шуршание бумаг будит Фоксе. Открывающаяся дверь в его комнату скрипит, и вот он заваливается ко мне, прямо в своей ночной рубашке, облепившей голые ноги. Ещё не до конца избавившийся от цепкой хватки сна, он смотрит на меня, и его глаза поблёскивают из глубины глазниц.

- Господин, вы вернулись! И что сказал дюк?

- Почтенный дюк запросил лишь одну копию книги.

Я продолжаю разбирать записи.

- О, нет, - тут Фоксе замечает мои сборы. – Вы же не…

В его взгляде читается укор, словно он – учитель, разочаровавшийся в своём ученике.

- Суровые слова никому не к лицу, Фоксе, но дюк не собирается печатать мою хронику. Он бы сделал единственный экземпляр и оставил бы только себе. Но эта история написана не для него одного, а для всех, кто считает, что песни наподобие «Баллады о Пурпурных Драконах» и сказки, рассказываемых старыми вояками около костра – и есть правда о вашем «военном походе». Ямун Кхахан никогда не называл это походом, он никогда не пытался выдать это событие за что-то большее, чем оно было на самом деле – войной. Также, как и король Азун. Он знает, какова цена войны.

Я прекращаю складывать вещи. Я устал и больше ничего не хочу делать этой ночью. Закрыв глаза, я читаю молитву Фуро, прося его дать мне сил.

- Я записал всё, что знаю, но никто не хочет это читать.

- Я – жрец Денеира, и я прочту, господин. Вы это знаете.

Вероятно, думая, что сможет переубедить меня, он начинает доставать всё, что я упаковал.

- Чтобы убрать это в закрома своих тайных хранилищ, ко всем остальным книгам, собранным из-за вашей веры.

- Наши библиотеки открыты для всех.

У Фоксе получается защитить свою церковь, и его нахмуренное лицо смягчается. Похоже, ему важнее моё состояние – и вот поэтому я буду скучать по нему.

- Кроме дюка есть ещё люди.

- Фоксе, я устал оббивать пороги одного города за другим. Больше у меня нет причин здесь оставаться. Я возвращаюсь на родину, – я устало провожу рукой по коротко остриженным, почти сбритым волосам.

Руки Фоксе замирают на полпути, всё ещё держа охапку исписанного чернилами пергамента.

- Вы уходите?

Кивок.

Перворожденный откладывает бумагу, медленно разглаживает складки на ночной сорочке и произносит голосом, полным большой печали:

- Нет необходимости вам куда-то уходить. С этим согласятся все в храме. Даже главный писарь отдаёт должное вашим мудрости и знаниям.

- Нет, Перворожденный Фоксе, здесь меня ничего не держит.

Он видит мою решимость и сдаётся. Какое-то время он просто стоит и смотрит на меня, но потом, весьма неохотно, передаёт мне все вещи, которые он вытащил. Мы собираемся в тишине, чувствуя при этом ту связь, которая иногда возникает между учёным и его помощником. Когда мы впервые встретились, мне он показался грубым и резким, но оказалось, что это лишь его способ помочь мне. От него я многое почерпнул о Западе – в основном, не о правителях, а о простом народе – больше, чем я узнал в Сюзейле. В обмен, я попытался научить его вести себя сдержанней, но Фоксе может стать только тем, кем позволит его карма – результат моего влияния уже предопределён. И я тоже должен принять судьбу, которую я заслужил, прожив предыдущие жизни.

Мы успели сделать немногое – сложить листки пожелтевшего пергамента и обвязать некоторые стопки – когда с лестницы донёсся далёкий стук дверного молотка. Внутри меня всё холодеет от необъяснимого страха. Неужели я оскорбил дюка Пиньяго больше, чем думал – настолько, что он послал за мной своих громил? Мысль скрывается так же быстро, как появилась – убийцы никогда не стучат в главную дверь.

- Быстрее, посмотрим, кто это, прежде чем весь храм проснётся.

Я смотрю на Фоксе – даже несмотря на сонный зевок, добавивший ему второй подборок, на лице его читается любопытство.

- Этой ночью одни лишь проблемы да сюрпризы, - жалуется мой компаньон, глядя на пальцы своих голых ступней, едва видимые из-под изгиба рубашки, а затем торопится в свою келью, чтобы одеться более подобающе.

Торопливо переодевшись, Фоксе спускается за мной по вьющейся лестнице, одновременно затягивая потуже пояс поверх мантии. Пока я бегу по главной зале, всё ещё озарённой светом алтарных свечей, стук раздаётся вновь. Перед дверью стоит высокая фигура. Сперва я принимаю её за нашего посетителя, но потом замечаю, что это всего лишь неудавшийся копировальщик Сестры Деары. По команде Фоксе, бряцающий голем распахивает тяжеленную дверь, приветствуя ночного гостя.

Не говоря ни слова, человек переступает порог и низко кланяется Фоксе и мне. В свете свечей видны его шёлковые одежды, выкрашенные насыщенным синим цветом – и такого же покроя Хазари, что и мои. Его чёрные волосы заплетены в косу. Он не носит знаков принадлежности к какому-либо двору, но, судя по тому, как он стоит, одет он не во что иное, как ливрею прислужника.

- Лама Койя из монастыря Красной Горы, - вежливо начинает посланник; он произносит слова с таким знакомым акцентом – моего дома. – Моя госпожа услышала о ваших ночных злоключениях. Она надеется, вы почтите её своим присутствием на позднем ужине.

Как мог кто-либо услышать, что произошло и отозваться так быстро? Колдовство, скорее всего; но кто мог соизволить потратить столь могущественную магию на меня?

- Ужин? Госпожа? Объяснись, - требую я из осторожности.

Прислужник улыбается.

- Нет причин бояться, лама Койя. Моя госпожа благоволит учёным, она их друг. Но вы должны пойти как можно скорее – мы недолго ещё пробудем в городе.

- Я бы не стал этого делать, мастер, - бестактно советует Фоксе. – Это могут быть проделки ворья.

Мой помощник может оказаться прав; мне бы лучше не идти, но я слишком заинтригован, чтобы отказаться. Да и потом, я вполне в состоянии защитить себя. Все эти годы, проведенные с армиями Ямуна, я не только наблюдал; да ещё и ламы Красной Горы хорошо научили меня, как обращаться с духовной силой. С парой амулетов, которые я как раз собирал, я буду в безопасности.

- Мои простые одеяния оскорбят хозяйку. Подожди, пока я переоденусь, а потом веди меня к ней.

И снова на лице слуги улыбка. Кошачье сияние его глаз и блеск острых зубов поражает меня. Наверху я нахожу защитные фигурки. По пути вниз я перепроверяю все свои молитвы и чары, отгоняющие зло.

Снаружи, туман забивает всё пространство вокруг нас до такой степени, что я с трудом могу различить очертания моего спутника. Он шагает проворно, но всегда остаётся в пределах видимости. Мы минуем врата Храмового Района, столь плотно затянутые мглой, что стража даже не окликает нас – и никогда я ещё не видел этих воинов настолько расслабленными. Я быстро прочитываю сутру Ясного Ума, чтобы укрепить свою защиту от зла. Нет ни капли мудрости в глупой храбрости.

Выйдя на Большой Тракт, я машинально поворачиваюсь в сторону Района Знати, предполагая, что пригласившая меня женщина обитает там.

- Не туда, уважаемый лама, - слуга зовёт меня из тумана, повернувшись в сторону побережья. – Как я уже сказал, моя госпожа проездом в городе.

Идя по Большому Тракту, мы проходим ещё несколько ворот – Район Торговцев, Район Искателей Приключений с красными крышами, и, наконец, плохо охраняемый Район бедноты. В конце пути дорога проходит под внушительными башнями, обозначающими береговую линию, и приводит нас ближе к источнику морского тумана. Так никем и не окликнутые – хотя должны были быть – мы заходим в порт. Здесь крыши окрашены в разные цвета, как будто бы в подтверждение того, как мало влияния тултирл Прокампура имеет здесь, на неподчиняющемся законам берегу моря.

Мы быстро покидаем главные улицы и погружаемся в путаницу переулков, которые я раньше никогда не исследовал. Наш путь пролегает мимо безвкусно украшенных винных лавок и строений сомнительного назначения. Неподалёку шатается матрос, невнятно напевающий боевую песнь – ту же, что поют солдаты Теска, как я однажды слышал. За ним тенью следуют два худых полуэльфа, оглядывающих меня со слишком большим интересом. Единственный взгляд моего проводника остужает их пыл, и они растворяются в ночи. Я увеличиваю скорость – на здешних улицах больше активности, чем мне того хотелось бы.

После большого количества изгибов и поворотов – большего, чем я могу запомнить – прислужник останавливается у ворот. Распахнув заскрипевшую железную створу, он отходит в сторону и знаком просит меня войти.

- Моя госпожа ждёт вас в саду.

Я был не во всех частях Прокампура, но я точно знаю, что береговая линия – людное и промозглое место, где никто никогда не найдёт никаких садов. Уж точно нигде в городе я не видел сада, подобному тому, что открывается сейчас передо мной. Туман, струящийся через порт, здесь рассыпается, позволяя рассмотреть ухоженный скверик. Ровное пламя факелов освещает садовую тропинку, вьющуюся промеж цветущих кустарников и зелёной травы. Тёплый весенний ветерок согревает мои ноющие кости.

Я тереблю свои обереги, почти ожидая, что сейчас покалывание предупредит меня о присутствии зла. Когда ничего такого не происходит, я следую по освещённой дорожке, пока она не оканчивается кругом из ковров, разложенных под пышной кроной ветвистой ивы.

И ковры эти из Туйгана - я ни с чем не спутаю эти узоры; в центре их аккуратно расставлены блюда и сосуды. Из деревянных горшков и серебряных котлов доносятся до моего носа запах цампы, похожий на запах ячменной каши, и стойкий аромат сбитого чая, с маслом яка. Я вижу кожаные фляги, которые, как я знаю, наполнены кумысом, а ещё тарелки с дымящимися травами и кореньями, которых я не видел с детства. Это изумительно, но слишком странно – и я не прикасаюсь к еде. Я слышал от чужеземцев истории о заколдованной еде, которая являлась ловушкой, расставленной коварными обитателями Плана Мёртвых. Не увидев никого поблизости, я читаю защитную сутру, чтобы очистить и обезвредить кушанья. Удовлетворённый, я осторожно сую палец в ближайшую чашу.

- Мудрый Койя, я не желаю тебе зла. Садись и угощайся, почти этим меня и мой стол.

Отдёрнув и облизнув палец, я не могу не чувствовать себя виноватым и начинаю подыскивать слова ответа. Мои ощущения сейчас сходны с чувствами новичка, которого поймали засыпающим во время медитации. Голос музыкален и лёгок – словно летящий над горными склонами звон гонга, оповещающего о начале рассветной молитвы. Шелестят ветви ивы, и из темноты появляется женщина, одетая в драпированное платье хазарской дворянки. Шелка её блестящей одежды мягко струятся с каждым её движениям, колебля вышитые цветы и облачка золотых и красных узоров на рукавах. Ожерелье из насаженных на нити серебряных монет обнимает её шею, и она носит этот увесистый символ богатства с лёгкостью.

Но, несмотря на наряд, это не темноволосая и невысокая хазарка, а высокая и крепкая женщина. Её тонкое, бледное лицо обрамлено золотыми волосами, такими длинными, что они переплетаются с серебряными цепями на шее. Маленький ротик, большие глаза и нос, лишь самую чуточку длинный, складываются в лик, скрадывающий эти мелкие недостатки до такой степени, что она начинает казаться красивой едва ли не божественно. Не дожидаясь меня, она садится на подстилки, скрестив ноги, и начинает трапезу.

Пока она пробует угощения, я, удивлённый её появлением, проверяю её сутрой Сотни Лотосов, которая несомненно заставит любого злобного духа страдать от боли. Когда я тихо проговариваю слова, она не подаёт и виду, что заметила это. Может быть, она и не призрак, как я сперва предположил. Пригласившая меня женщина может оказаться и могучей волшебницей – хотя это не менее опасно, чем моё изначальное подозрение.

Я сажусь напротив, не желая казаться грубым, но и не горя желанием сидеть рядом с ней. Наложив себе ложкой маленькую миску каши, я присоединяюсь к хозяйке стола. Вкус этого блюда намного более насыщенный, чем тот, что хранит моя память – он как будто наполнен теми осенними утрами, когда я сидел у очага и смотрел, как моя мать помешивает что-то в закипающем котле. Я наслаждаюсь этим вкусом, зная, что еда была очищена сутрой. Голод – как физический, так и ностальгия по прошлому – должен быть утолён, поэтому я быстро набираю полную тарелку других кушаний, стоящих передо мной. Здесь есть даже тот вид сладких арбузов, которого я не видел уже давно, с тех пор, как попал в чужую страну; а ещё кабачки, растущие только в высокогорных долинах за пределами Манасса. Хозяйка продолжает смотреть, ни произнося ни слова.

- Почтенная, я всё-таки должен знать. Откуда вы взяли все эти деликатесы? Такой ассортимент украсит стол даже хазарского принца.

Она слегка кивнула, принимая комплимент.

- Я побывала во многих землях. Когда ты знаешь о такой еде, необходимые ингредиенты нетрудно получить.

Я знаю, что это не так – я пытался и не преуспел. Сильная магия нужна, чтобы доставить с Востока в свежем виде всё, что нужно. Я осторожно продолжаю расспрашивать.

- Конечно, не мне об этом спрашивать, но мне нужно узнать. Кто вы и почему вы так добры ко мне?

Она улыбается, и потому я знаю, что ответ не будет правдой.

- Я просто покровитель учёных мужей. И я слышала о тебе даже далеко отсюда.

- Как мне вас звать?

- Никак – после сегодняшней ночи ты меня больше не увидишь.

- Зачем вы искали меня? – мягкие интонации её голоса заставляют меня дрожать, но не от холода или страха, а от предвкушения, смешанного с почтением.

Таинственная женщина встаёт, плавно, словно стараясь не напугать меня.

- Многие годы ты работал над историей восточных покорителей – туйганцев – и вот наконец закончил её.

Моё горло пересыхает, и я не могу глотать.

- Почти закончил.

- А теперь ты ищешь покровителя, который мог бы её распечатать. Сегодня ночью ты посетил дюка Пиньяго.

Моя осторожность возвращается, и я вновь тщательно подбираю ответные слова.

- Я зря это сделал. Дюк не был заинтересован в моей работе.

Звучит её смех – словно журчание бегущей по камням воды.

- Как я поняла, он оказался весьма заинтересован, и это был ты, кто отказался. Некоторые говорили, что ты поступил с ним грубо, но из того, что я знаю об этом хаме, тому была причина.

- У вас быстрые и достоверные источники, - отвечаю я, смачивая рот глотком чая. – Верно, я отказал дюку, но лишь потому, что он возжелал сокрыть результат от всех остальных. Моя гордость – причина моих неудач, госпожа. Я не мог принять его условий, при которых другие желающие мало что смогут узнать из моей работы.

В ответ на моё утверждение хозяйка приподнимает бровь.

- Ты так сильно печёшься о передаче знаний, но в то же время готов сдаться и вернуться домой.

- Как вы это узнали? – я пытаюсь бочком отодвинуться от неё, но шерстяной ковёр цепляется за мою одежду.

- Мой человек подслушал ваш разговор, когда прибыл забрать тебя.

Я ей не верю, особенно учитывая то, что я сижу посреди цветущего весеннего сада, не похожего ни на что другое в Прокампуре. Но то, что она знает о моём отъезде, лишь даёт основание предполагать, что она обладает ещё большей силой. Я предусмотрительно решаю не подвергать сомнению её ложь.

- Послушай, Койя из народа Хазари, существуют те, кто думает, что мир нуждается в учении, но гораздо меньше тех, кто несёт его свет. И если ты сдашься, мир потеряет ещё одного учителя. Вскоре не останется настоящих мудрецов, лишь людишки наподобие дюка Пиньяго.

Краешком разума я вспоминаю про амулет – способ увидеть вещи, какими они являются на самом деле. Хотя и помню несколько строк и сам ритуал, я всё ещё нуждаюсь в чём-то, что приведёт сутру в действие.

- Я пришла, - тем временем продолжает женщина, - чтобы сделать тебе предложение. Я желаю быть твоим покровителем, помочь распечатать книгу - за услугу. У меня тоже есть определённый интерес к знаниям. – Пока она ждёт ответа, её губы слегка приоткрываются, давая разглядеть полоску белых зубов.

Кумыс, понимаю я. Я могу активировать сутру капелькой кумыса.

- И какую же услугу вы хотите от меня получить, о могущественная заклинательница? – я меняю тактику, чтобы оценить её реакцию.

Она смеётся вновь – звук сосулек, разбивающихся о замёрзшую гладь ручья.

- Ты льстишь мне всеми этими титулами, лама. Я простая женщина, - она без усилий, почти скользя, пододвигается ближе ко мне. – Мне нужен обет, вечный и нерушимый. Поклянёшься ли ты? – её глаза горят огнём нетерпения.

- Обет? – я как будто задумчиво кручу в руках чашу с кумысом, тайком окуная палец в белую жидкость. – В нём нет ничего грешного?

- Данный тобою, он не принесёт зла ни тебе, ни кому-либо другому. В остальном твоя судьба в твоих руках.

Я готов. Почти страшась того, что увижу, я брызгаю несколько капель кумыса в сторону женщины и бормочу сутру Солнечного Света После Бури – слова, прогоняющие наваждения. От неожиданности женщина слегка отшатывается. А затем, настолько поражённый, что не могу даже пошевелиться, я наблюдаю, как её соломенного цвета волосы превращаются в тёмные, собранные золотой диадемой. Границы её тела и черты лица размываются, когда маска женственности спадает. Белая вспышка, словно сияние печи, не дающей жара, на время ослепляет меня. Когда глаза привыкают, я вижу в центре света приземистого и стройного мужчину, одетого в тунику и ослепительно белый плащ.

- Фуро всемогущий! - замираю я, быстро отворачиваясь. Это не волшебница и даже не дух - это начало намного более могущественное, чем любой из смертных, живых или мёртвых.

- Койя из народа Хазари, ты увидел, кто я на самом деле, - в каждом слове эхом отдаются сильные гармоники, делая его голос похожим на торжественную музыку. - Знай же, я не причиню тебе вреда. Я - Денеир, Лорд Глифов и слуга Огмы, бога-покровителя бардов. Я - Денеир, в чьём храме ты жил и работал. Теперь ты поклянёшься, лама?

Голос, исходящий из глубин сияния, полон силы, но в то же время несёт спокойствие, поэтому даже в присутствии могучего бога я не испытываю страха. Прикрыв глаза от светящегося ореола, я смог взглянуть на духа ещё раз.

- Ваше Бессмертное Величество, что вы требуете от меня, недостойного книжника?

Денеир, божественный владыка слов, машет рукой в сторону тёмных стен Прокампура.

- Пиши для чужеземцев, чтобы они пожелали искать знания. Останься здесь, на Западе, и стань для них вдохновением. Сделай это, и тебе не придётся больше отчаиваться.

Я обдумываю последствия такой клятвы.

- Тогда я не смогу вернуться домой.

- До тех пор, пока не будет готов умереть, лама. Я дал тебе вспомнить вкус дома, который ты так долго жаждал. Будет ли твоё возвращение после этого таким же сладостным, каким ты себе его представлял?

Я смотрю на еду, разбросанную по коврам и омытую исходящими от бога волнами света. После смерти Ямуна у туйганцев нет причин приветствовать меня в своих землях. И какой же приём меня ждёт в Хазари, стране, которую Ямун, вместе со мной, завоевал? С грустью я признаю то, что знал всегда – мои воспоминания стали иллюзиями, обманчивыми мечтами о местах, которые я больше не могу называть домом.

- Я принимаю обет.

- Тогда решено, - следует вспышка света, ослепляющая меня. Потеряв равновесие, я отступаю назад, мои чувства прячутся в спасительной тьме и прохладе. Глаза горят, а в черепе пульсирует боль. Мягкая ткань ковра внезапно исчезает из-под моих ног, и я падаю на камень, холодный и мокрый.

Наконец яркие вспышки перестают застилать мой взор, уступая место обернутой в туман ночной тьме. Сад и мягкие ковры превращаются в голые деревья и ледяную мостовую. Передо мной на серой брусчатке стоит маленькая сумка. Подобрав её, я расшнуровываю завязки и ссыпаю в ладонь небольшую горсть мерцающих драгоценных камней, стоимостью не меньше десяти тысяч золотых левов.

- Господин! - голос Фоксе. Я оборачиваюсь, и туман расступается, открывая мне портик входа в храм Денеира. Фоксе спешит вниз по лестнице, все ещё толком не одетый - каким я его и оставил час назад, или больше. Я сижу в своей мятой и промокшей мантии на камнях в темноте - и неожиданно чувствую себя глупо.

- Господин, что случилось? Я же предупреждал, не надо было ходить! Вы невредимы?

Что я могу рассказать ему об этой ночи? Несомненно, он посчитает что я околдован или одержим. Если бы не эти драгоценные камни, я и сам бы не поверил в такое; однако я должен что-то ему ответить.

- Я побывал дома и вернулся обратно.

- Что?

- Позже, Перворожденный. Я устал. Помоги дойти до храма. Завтра можем начать собираться, - я оглядываюсь, чтобы убедиться, что я сейчас там, где думаю.

- Вы всё-таки покидаете нас? - голос его полон грусти; сильной и толстой рукой монах подхватывает меня под локоть, помогая встать. Я стою, пошатываясь - всё ещё дезориентированный из-за такого внезапного появления перед дверьми храма.

- И да и нет, Фоксе. Я думаю... - покатав несколько камешков в ладони, я пытаюсь предположить, как много книг на них можно приобрести. - Я думаю, мне нужно окончить здесь кое-какое дело, прежде чем что-то предпринимать. А потом... Я тебе не говорил, как сильно хочу посетить Глубоководье?

Мы медленно поднимается по ступеням храмовой лестницы.

- Мне понадобится хороший помощник, если я собираюсь проделать такой путь. Ты ведь знаешь, где я могу найти такого, не так ли?