Король мечей

Май, 1981 14

— Итак, джентльмены. Как наши дела? — Шеф уголовного розыска Элдон Бернс сурово посмотрел на Макса, на Джо, потом снова на Макса, на котором и зафиксировал взгляд.

Шеф был не в духе. Макс мог судить об этом не только по его напряженному голосу и глазам — обычно прозрачные, серовато-голубые, они теперь потемнели, стали хмурыми, — но и по цвету небольшой бородавки справа на лбу, которая приняла лиловый оттенок. В нормальном состоянии она была практически незаметна, сливалась с его смуглой кожей, но когда он сердился, бородавка становилась цвета перезрелой виноградины. Сегодня на пальце Элдона присутствовало обручальное кольцо. Он был женат тридцать один год, но на работе кольцо никогда не носил с тех времен, когда еще находился в патрульной службе. С женатыми преступники вели себя наглее, полагая, что тем есть что терять. А на встречу с начальством он кольцо надевал, для солидности.

Внешность у Элдона Бернса была впечатляющая. Широкое лицо, кривой нос, дважды сломанный на ринге и оба раза неправильно выправленный. Поэтому нос кренился вправо, придавая лицу асимметрию, вследствие чего правая половина лица Элдона Бернса заметно отличалась от левой. Правая — твердая, напряженная, кожа на ней более упругая, а на левой слегка провисала, будто принадлежала человеку на десять лет старше. На боксе также лежала вина и за то, что брови были рассечены двумя тонкими вертикальными шрамами. Когда Элдон хмурился, брови нависали и шрамы становились заметнее.

У него на лице были еще шрамы, полученные уже на службе в полиции Майами, когда он большую часть дня не просиживал за столом, а почти ежедневно вступал в рукопашные схватки с преступниками, наводнившими город во время экономического бума пятидесятых.

И репутация у Элдона была соответствующая. Впереди него повсюду, как рыбы-лоцманы, предвещающие появление грозной белой акулы, следовали мифы, слухи, истории и легенды. Элдон это поощрял и ни один из мифов не опроверг. Любил рассказывать, как появились у него на лице шрамы, и оставлял другим домысливать, как он за это отомстил. Макс не сомневался, что половина передававшихся из уст в уста историй о геройствах Элдона Бернса выдумка, но верил, что по сути они верны. Связываться с Элдоном Бернсом действительно очень опасно.

— Никаких документов, удостоверяющих личность, не нашли, — произнес Макс, просматривая четыре листа заметок, которые перед совещанием отстукал на своей электрической пишущей машинке, — значит, это был не сумасшедший, из тех, что открывают иногда стрельбу в магазинах. Такие всегда держат документы при себе, хотят, чтобы о них знали. Это хорошо спланированная акция.

После убийства Мойеса миновала неделя. Оно приобрело не только общенациональную, но и мировую известность. Шокирующие кадры, как убийца свободно действует в самом сердце правосудия Майами, посмотрели на экранах телевизоров в миллионах домов. О событии создали два часовых документальных телефильма, прошли радио- и телемарафоны, опубликовали бесчисленное количество газетных и журнальных статей об упадке города. Прежде спокойный комфортабельный курорт, где любили селиться состоятельные отставники, теперь превратился чуть ли не во фронтовой город, в котором правит криминал. А в желтой прессе вообще на Майами навесили ярлык одного из пяти самых опасных городов в мире после Москвы, Тегерана, Кабула и Сан-Сальвадора. Журналы «Тайм» и «Ньюсуик» вышли с фотографиями бойни в зале суда в Майами на обложках. Это стало плохо сказываться на бизнесе. Из общего количества номеров, забронированных на отпуска в отелях Майами, треть были аннулированы. Самолеты в Майами прибывали наполовину пустые, а оттуда переполненные, то же самое поезда и автобусы. Вести расследование, естественно, поручили Максу и Джо. Кому же, как не первым сыщикам в УГРО. Они сами не рады были своей славе, но что поделаешь. Расследовать преступления, получившие такую огласку, трудно еще и потому, что тебе все дышат в затылок. Политики, высшее начальство, журналисты, разнообразные общественные деятели требуют немедленных результатов, чтобы все происходило как в телевизионных сериалах, словно Макс и Джо — убойная парочка Старски и Хатч из знаменитого сериала семидесятых.

С Элдоном следовало вести себя осторожно. Он из тех, кто в любой хорошей новости всегда ищет что-нибудь плохое, во время подъема ожидает падения, любую оказанную любезность переворачивает, чтобы найти ярлык с указанием цены. Такой уж человек. Поэтому ему надо выдавать самый худший вариант развития событий, а затем медленно двигаться назад, чтобы остановиться на чем-то, где можно улыбнуться.

Макс имел в загашнике кое-что обнадеживающее. Но начал с плохого:

— Поиск по отпечаткам пальцев ничего не дал. Серийный номер на револьвере спилен. На нем и на одежде отпечатки лишь убийцы. Одежда куплена в универмаге «Джей-Си Пенни», вплоть до носков. В карманах ничего. Подошвы туфель чистые, будто он вообще не ходил по улице. Значит, убийца надел их перед тем, как войти в здание суда. — Макс взглянул на Джо, как бы спрашивая, не хочет ли он что-нибудь добавить, хотя они договорились, что Макс доложит главное, а потом они ответят на вопросы Элдона. Он перевернул последнюю страницу своих записок, где говорилось о результатах вскрытия. — Тот, кто направлял преступника, знает основы криминалистики. Ногти на руках и ногах у него аккуратно срезаны. Волосы не просто выбриты, а начисто удалены.

— То есть пока совершенно ничего? — спросил Элдон, упираясь в полированную столешницу из красного дерева ладонями размером с совковую лопату. Для несведущих размер письменного стола начальника УГРО мог показаться слишком малым для человека подобной комплекции, но Макс знал, что так задумано. Элдон за таким столом выглядел импозантнее. Рост у него примерно метр восемьдесят пять плюс высокая прическа. Всклокоченные седоватые белокурые волосы добавляли еще сантиметров пять.

— Не совсем, — ответил Макс. — Помните труп в «Парке приматов»?

— Как я могу забыть эту вашу удачу? — воскликнул Элдон. — Ведь только сегодня утром обнаружили двух дохлых горилл в районе аэропорта.

Его сарказм подчеркивался выговором уроженца Миссисипи. Тон становился насмешливее. Элдон Бернс родился и вырос в Хаттисберге, в семнадцать лет переехал во Флориду, но от выговора так и не избавился. Происшествие в «Парке приматов» стало притчей во языцех. Первое время Элдон просто рвал и метал. До сих пор не забывал «любезно» сообщать Максу и Джо, когда находили очередную сбежавшую обезьяну. Они в этом виноваты, но Макс знал, что спорить бесполезно. Будет еще хуже.

— Так вот, тут прослеживается связь с убийцей Мойеса, — продолжил Макс, не обращая внимания на замечание шефа. — Сегодня прислали протокол вскрытия. Содержание в желудке убийцы Мойеса то же самое, что у Преваля Лакура, найденного мертвым в «Парке приматов»: песок, раздробленные морские ракушки, три сорта вещества растительного происхождения, пока не идентифицированного, зерна или бобы, также пока не идентифицированные, плюс порошок для приготовления прохладительных напитков «Кулэйд» и, наконец, не полностью переваренные обрывки картона. Сложенные вместе, они образовали часть карты таро — Короля мечей.

— Короля мечей? — нахмурился Элдон. Его рассеченные брови превратились в кустистые апострофы.

— Я кое-что об этом прочитал, — добавил Макс. — Все карты таро имеют два значения, положительное — достойная карта и отрицательное — недостойная. Это зависит от того, как они легли при раскладе. В прямом положении — карта достойная, в перевернутом — недостойная. Король мечей как достойная карта символизирует авторитет, уверенность в себе и абсолютный профессионализм. Карта представляет крупного бизнесмена, главу компании, генерала или судью, которые могут оказать надежную помощь в разрешении серьезной жизненной проблемы. В перевернутом виде карта символизирует жестокость, зло и представляет грозного беспощадного врага.

— Например, гангстера-убийцу?

— Не исключено. Выводы делать рано, мы этим только начали заниматься, но я считаю, все это смахивает на черную магию. Я имею в виду дерьмо, обнаруженное в желудке убийцы. Это продукты переработки зелья, которое он выпил за несколько часов перед появлением в зале суда. Либо сам, либо ему влили насильно. Скорее всего последнее, ведь его отправляли на верную смерть. Точный состав зелья будет известен через неделю, когда из лаборатории пришлют окончательные результаты анализа. И еще: насколько мне известно, все карты-картинки таро имеют лица. А здесь вместо лица пустое место. Выходит, карты использовали необычные. Легче проследить.

— Хорошо, — кивнул Элдон. — А как насчет того типа из «Парка приматов»?

— В полицейском управлении Северного Майами анализ не производили.

— Почему?

— Они закрыли дело. У парня поехала крыша, и он убил всех своих близких, а потом себя. Такое случается.

— А какие-нибудь образцы они сохранили?

— Нет. Лишь несколько полароидных снимков карты таро. — Макс достал снимки из файла и протянул Элдону вместе с десятком фотографий карты, извлеченной из желудка убийцы Мойеса. Она подверглась действию желудочного сока сильнее, цвета поблекли, и во многих местах остались лишь контуры, но Короля мечей узнать было можно. — Та же самая карта.

Элдон внимательно изучил снимки, откинувшись на спинку стула, и протянул обратно.

— И кто же послал этого убийцу?

— Ищем, — ответил Макс, пошевелившись на неудобном, жестком стуле.

На такие стулья Элдон усаживал подчиненных, когда они докладывали о ходе расследования. Стулья скрипели и были слишком узкие. В случае успешного раскрытия преступления он приглашал детективов в противоположный конец своего просторного кабинета, где стояли черный кожаный диван и два массивных кресла, а между ними большой кофейный столик со стеклянной крышкой. Наливал выпить — первоклассное ржаное виски или бурбон, — угощал кубинскими сигарами и поздравлял с хорошо сделанной работой. Далее следовали шутки, смех, болтовня, похлопывания по спине добрых несколько часов. Сейчас до этого было как от Земли до Луны. Детективы находились у подножия крутой и гладкой скалы, на нее предстояло взобраться. Убийц-профессионалов практически невозможно найти, даже если известно, кто за ними стоит. Они не оставляют следов, действуют как призраки. А убийцы-смертники вообще прежде не появлялись.

Макс и Джо просмотрели практически все, что сняли телевизионщики в зале суда. Их интересовали «блондины»: мужчина и женщина, которые подвинулись, чтобы дать сесть убийце. Не исключено, что они же сунули ему револьвер. Но эти люди оказались лишь в нескольких кадрах, когда уходили. Лица увидеть было невозможно, потому что они умело отворачивались от камер. Эти двое отличались лишь покроем бежевых костюмов. А остальное все было у них одинаковое — рост, комплекция, прически. Их запомнили семь человек из присутствующих в зале суда. С ними поработали полицейские художники, но на всех словесных портретах «блондины» выглядели почти одинаково — скуластые, голубоглазые, с заостренными подбородками с ямочкой. На некоторых рисунках у них в одном ухе была серьга.

Макс и Джо просмотрели пленки, отснятые камерами наблюдения охраны здания суда. Камеры располагались у входа и на каждом этаже. «Блондины» прибыли в восемь тридцать, прошли через металлодетектор. Потом появились на экране, когда ожидали у дверей зала суда. Очевидно, хотели войти первыми и занять нужные места.

— Револьвера у них не было, — сообщил Джо. — Через металлодетектор его не пронесешь. Он был приклеен пленкой под сиденьем. Эти двое его там нашли и передали убийце.

— Понятно.

— На данный момент мы допросили всех, — продолжил Макс, — уборщиков, охранников, служащих суда, а также многих журналистов и посетителей, которых сумели найти. Проверили пропуска, выписанные для прессы. Два пропуска выписаны на Райана Коннора и Клэр Джонсон из «Майами таймс». Оказалось, что Райан Коннор возглавляет в газете раздел гороскопов, ему пятьдесят пять и он лысый, а Клэр Джонсон брюнетка, ведет кулинарный раздел. У обоих на момент убийства твердое алиби. Они находились на редакционном совещании, где присутствовали еще тринадцать человек. И наконец, мы отыскали свидетеля, видевшего «блондинов», когда они садились в темно-зеленый «кутласс» с белым жестким верхом. Номерные знаки он не рассмотрел. Свидетеля зовут Гектор Мансо, продает мороженое напротив здания суда. Он описал их очень подробно, поскольку стоял рядом с автомобилем. За несколько минут до появления «блондинов» одна мамаша покупала у него стаканчик своему ребенку. Говорит, что их машина семьдесят четвертого или семьдесят пятого года выпуска.

Элдон жестко кивнул, встал и подошел к окну. Его кабинет располагался на верхнем этаже полицейского управления, откуда было видно здание суда. Он стоял там несколько минут, заложив руки за спину. Спина была прямой, но какой-то напряженной, словно Элдон Бернс боролся со стремлением обмякнуть под грузом ответственности, который взгромоздили ему на плечи.

Вскоре он вернулся и сел. Стал шарить взглядом по лицам детективов. Странная манера. Будто смотрел на них обоих одновременно, чуть перемещая взгляд туда-сюда.

— Сегодня рано утром мне позвонили из отдела расследования убийств полицейского управления Нью-Йорка. В офисы адвокатов Мойеса проникли неизвестные и похитили документы. Показания, данные под присягой, и вообще все, что адвокаты собрали на Мойеса. Вошли, одетые как охранники, и забрали документы. У них были ключи и пароли.

— Когда это случилось? — спросил Джо.

— Вечером того дня, когда здесь произошли убийства. Пропажу обнаружили лишь через три дня.

— Почему?

— Я полагаю, никому в голову не пришло проверить, — ответил Элдон. — Но все гораздо хуже. Адвокаты, Уайнсап и Краббе, всегда имели копии документов, за сохранность которых отвечала их помощница Нора Вонг. Она хранила их в своем загородном доме в пригороде Нью-Йорка и после окончания процесса возвращала в офис. В день судебного заседания Нора Вонг позвонила утром и сообщила, что заболела. Что-то с желудком. Сказала, что едет на прием к своему доктору. На работе никто не усмотрел в этом ничего необычного, потому что на прошлой неделе она уже жаловалась на недомогание. Дело в том, что Нора Вонг недавно родила ребенка, девочку. Это ее третий ребенок. Так вот, вчера поздно вечером нью-йоркские полицейские нашли Нору Вонг, ее мужа и двоих детей в подвале их загородного дома. Все застрелены. Но перед этим их мучили. Нам выслали подробный отчет о преступлении. Жуткая картина.

— А младенец? — поинтересовался Макс.

— Девочку не обнаружили. Наверное, продали на черном рынке.

Так же, как и младенца Преваля Лакура, подумал Макс.

— Вот в такие дерьмовые времена нам выпало жить, джентльмены. Худшие из всех, какие я знал. — Элдон произнес эти слова тихо, но твердо. — Удары сыплются со всех сторон, не успеваешь уворачиваться. Как бы не потонуть. Колумбийские наркобанды, преступники-кубинцы, чернокожие, «Лига защиты арийцев». Скоро эта сволочь нас просто затопчет. Так что по данному делу нам необходим результат. В смысле большой громкий результат. Нечто такое, что встряхнет эту падаль, покажет ей, что никому не позволено глумиться над нашей системой правопорядка. Я хочу, чтобы вы притащили ко мне не только подонков, которые это совершили, но и всех, кто им помогал. Каждую неделю мы станем кормить прессу рассказами об успехах. Каждую неделю кто-нибудь будет садиться в кутузку, каждую неделю возникнет очередной прорыв. Начинаем во вторник.

— Во вторник? — удивился Макс, но Элдон поднял руку, заставив его замолчать.

— У вас срок не во вторник. А в понедельник. То есть неделя.

Макс и Джо обменялись недоуменными взглядами. Они старались как могли. Над расследованием преступления работали многие копы в Майами, но пока никто ни к какому результату не пришел.

— Мы делаем все возможное, Элдон. — Макс вздохнул. Он мог запротестовать активнее, но ощущал, что за словами шефа кроется что-то еще.

— Джентльмены, мы не просто полиция, а уголовный розыск. То есть лучшие из лучших. От нас многого ожидают. Это самое крупное дело за время существования нашего отдела. Нас ударили. Мы разозлились. И должны нанести ответный удар. Очень сильный. Так что вперед.

Макс и Джо поднялись.

— А ты, Макс, останься. Листон, подождите, пожалуйста, в приемной.

— Да, мистер Бернс, — произнес Джо и вышел из кабинета.

15

Джо сидел в приемной, злой и униженный. Очень хотелось встать, уйти и больше никогда сюда не возвращаться. И он был близок к этому. Как всегда после таких совещаний, когда присутствовали только они двое. Это тянулось с тех пор, как Джо начал работать в уголовном розыске. Босс относился к нему как к опостылевшему дальнему родственнику, зажившемуся в его доме. Вел себя с ним так, будто его нет. Никогда не смотрел в сторону Джо, не спрашивал его мнения, ни разу не задал ни единого вопроса. Лишь «здравствуйте», «до свидания» и «подождите в приемной». Он прозрачно намекал Джо, что считает его недоумком.

Секретарша сидела за своим столом напротив, печатала на компьютере. Даже не посмотрела на Джо, когда он вышел. Она относилась к нему так же, как и ее босс. Хельга Мартинес — она же Мисс Железные Титьки. Правда, прозвище это никто громко не произносил. Не дай Бог услышит. С Хельгой тоже лучше не связываться, как и с Бернсом. Дородная темнокожая кубинка, мать пятерых детей, она работала у него с тех пор, как он занял пост, где положено иметь секретаршу.

Звонил телефон, но Хельга не обращала внимания, погруженная в работу. Ее пальцы быстро бегали по клавиатуре. Зеленый маникюр на ногтях и отделка на кофте, висящей на спинке стула, составляли единый цветовой ансамбль с буквами, возникающими на экране монитора. Она первой в полицейском управлении Майами освоила электронный редактор и одна из немногих в уголовном розыске перешла на ты с компьютером. Джо записался на вечерние курсы в университете, прозанимался уже месяц. У компьютеров большое будущее, и он хотел быть на пять шагов впереди, как и с испанским.

Макс и Бернс отправились на крышу обсуждать что-то свое, тайное, чего Джо знать не положено. Может, обсуждали его? Макс никогда не рассказывал, а Джо не спрашивал. Макс был беззаветно предан боссу. Он подружился с ним очень давно, в ранней юности, когда Бернс начал тренировать его в боксерском зале на Седьмой авеню в Либерти-Сити. Джо был уверен, что если босс скажет, Макс бросит бокс. С большой неохотой, но бросит. Макс — хороший детектив и замечательный друг, но он солдат личной гвардии Элдона Бернса и обязан выполнять приказы.

Джо понимал, что ему суждено всегда находиться на вторых ролях при Максе Мингусе, копе-звезде. А тут еще они с Линой решили съехаться, найти жилье, квартиру или дом, обязательно в хорошем районе. Это будет стоить денег. Очень кстати было бы повышение по службе и соответствующее жалованье. Это возможно, только если он продолжит службу под протекцией Макса и не прекратит играть роль преданного домашнего негра. Унизительное положение. Совсем иная ситуация у Хораса Кальдерона, еще одного чернокожего в уголовном розыске, и Сары Вальдеон, одной из немногих женщин на оперативной работе, тоже чернокожей, которые входили в личную гвардию Бернса и являлись членами группы «ликвидаторов».

Об этой группе Джон слышал столько дерьма, что им можно было бы десять раз заполнить городскую канализацию. О «ликвидаторах» ходили разные слухи, еще больше о Бернсе. О них любили судачить чернокожие копы, кое-кто из латиносов помоложе и никогда — белые. Кстати, слухи «ликвидаторов» не украшали. Однажды Джо упомянул об этом в разговоре с Максом. Тот заявил, что это вранье, выдуманное завистливыми неудачниками. Джо думал иначе, но промолчал, чтобы не раскачивать лодку, в которой сидел.

«Продолжай игру, брат. И однажды окажешься в стаде первым».

Макс любил подниматься на крышу. Там всегда дул с моря прохладный соленый ветерок, даже в самую тяжелую летнюю духоту, какая возникает при приближении грозы. Внизу, на улицах, где доминировали продукты жизнедеятельности человека, ощущение моря терялось. А здесь ветерок разгонял возносящиеся к небесам выхлопные газы. Иногда он доносил аромат сгоревшего пороха, особенно когда при сносе домов строительные подрядчики использовали дешевый контрабандный динамит из Южной Америки.

Отсюда была видна большая часть города. С одной стороны — желтовато-серые улицы, утопающие в океане тропической зелени, а с другой — порт, причалы для яхт, отели, пляжи, море.

В уголовном розыске Майами все самое главное происходило на крыше. Тут Элдон общался со своими гвардейцами — без вранья, не выбирая выражений, не делая вид, будто играет по правилам. Записи на крыше никто не вел, и каждое сказанное слово мгновенно уносил ветер.

— Утром приходил Гном, — произнес Элдон.

— Понятно, — кивнул Макс, прикуривая сигарету. Теперь ясно, почему у босса такое настроение.

Гномом прозвали Виктора Марко, порученца мэра по разным неприятным делам, многие из которых балансировали на грани нарушения закона. Последние двенадцать лет он работал на всех политиков, которые верховодили в Майами. Не принадлежал ни к одной партии и не имел твердых политических убеждений. За хорошие деньги оказывал разнообразные услуги. Свое прозвище Виктор Марко заслужил, потому что постоянно что-то кропотливо разгребал либо накладывал. В основном дерьмо.

Макс полагал, что сегодня Гном занимался первым. Он хорошо помнил его, хотя встречались они всего один раз. Высокий, лысый, неулыбчивый, с толстыми щеками, похожими на вымя. Крупную голову Гном держал слегка под углом, откинув назад, чем напоминал Максу бюст какого-то очень противного императора, который он видел однажды в музее. Кожа Гнома вся светилась бледностью. Было ясно, что значительную часть времени человек проводит в помещении с работающим на полную мощность кондиционером. Торс Гнома имел кое-какие признаки упругости, так что толстым его назвать было все же нельзя. Макс представлял, что физические нагрузки Гном дает себе редко, но придерживается сбалансированного питания.

— Он занимается делом Мойеса, — сказал Элдон.

— Курирует.

— На сей раз не для мэра. Сейчас Гном взлетел много выше. — Элдон сделал паузу и с кривой усмешкой посмотрел на Макса: — Теперь он старается для нашего любимого президента Рейгана.

— Как же ему удалось подобраться так близко к небесам? Кого он одурачил? — Макс встревожился, что дело Мойеса может перерасти в политическое. Ведь тогда надо будет не просто раскрыть преступление и наказать виновных, а защитить, например, интересы каких-нибудь национальных и прочих меньшинств, кому-то угодить, кого-то придавить. — С чего Рейган вдруг заинтересовался делом Мойеса?

— А ты что, не следил за его предвыборной кампанией? — Элдон изобразил шутливое удивление.

— Нет, просто голосовал за него, и все.

— Как и положено добропорядочному республиканцу! — Элдон рассмеялся и хлопнул по спине Макса, который только затянулся сигаретой. Это вызвало у него приступ кашля. Элдон подождал немного и продолжил: — Рейган планирует перейти в наступление в войне с наркотиками. Он обещал избирателям. Обещал, что их дети перестанут накуриваться и нанюхиваться. Как тебе известно, в Колумбии действуют два главных наркокартеля — в Кали и Медельине. ЦРУ решило начать с медельинского картеля. Он больший и переправляет во Флориду значительную часть кокаина. Картели возглавляет тройка: Хосе Гача, Пабло Эскобар и Карлос Ледер. Мойес работал на Ледера.

— А я думал, он действовал независимо. В документах дела сказано, что Мойес доставлял свой товар из Боливии. Де Карвальхо был готов заявить на суде, что занимался этим у него. — Макс был озадачен, но затем увидел на лице Элдона знакомое выражение и сообразил, к чему он клонит.

— Ты проведешь расследование, — твердо произнес Элдон, — раскопаешь факты, которые станут служить бесспорным доказательством, что Мойес постоянно работал на Карлоса Ледера. И приказал убить Мойеса именно Ледер, чтобы он не назвал его на суде. Запомни: наша цель — Ледер. Его достать несложно, поскольку он ведет дела с Норманом Кеем на Багамах, их команда захватила контроль над одним островом. Они вывозят из Колумбии около трехсот килограммов кокаина в час и переправляют сюда. Уголовное дело против Ледера уже возбуждено, и наше правительство пошлет туда спецназ, чтобы захватить его и всю команду. Нужно, чтобы ты приволок ко мне его людей низкого и среднего уровня, латиносов из Южной Америки, только не кубинцев, а колумбийцев. Обычная практика — людей должны сопровождать достоверные истории, все должно быть хорошо подогнано. Ты сумеешь это сделать, Макс?

Тот кивнул.

— А как быть с убийством семьи Вонг? — поинтересовался он.

— В это мы соваться не станем. — Элдон улыбнулся. — Вначале покончим с Ледером.

Вот так иногда делались дела в уголовном розыске с того момента, как Макс начал работать с Элдоном Бернсом. Преступления раскрывались, но перед судом не всегда представали виновные, потому что вмешивались политика и политики, надавливающие порой исподтишка на чашу весов правосудия.

— Это первое, о чем я хотел с тобой поговорить. А второе… — Элдон посмотрел Максу в лицо. — Как закончим дело, я дам тебе другого напарника. Вместо Джо Листона.

Макс вздрогнул:

— Зачем? Что значит «вместо»?

— Он не годится.

— Почему?

— Он не такой, как мы, Макс.

— В каком смысле?

— Ну, не подходит нам. Никогда не подходил. Ты очень старался, но ничего не получилось.

— Не получилось? Не я, а ты стал называть нас «Брюс и Кларенс» и «Рожденные прорваться».[19] А кто сделал нас «Убойной парочкой»? Ты, Элдон!

В общем, это неудивительно, ведь Элдон невзлюбил Джо с самого начала. Он этого не скрывал — никогда не встречался с ним глазами, никакой теплоты в обращении. Макс попробовал однажды обсудить проблему с Джо, но напарник лишь ограничился пожиманием плеч и замечанием, что такого человека, как Бернс, трудно понять. Макс не стал тогда говорить, что Элдон ведет себя так со всеми, кого не любит. Сводит контакты к минимуму, вежлив и холоден.

— Конечно, я делал над собой усилие. Давал ему послабление, учитывал, как вы с ним спаяны. И что получилось?

— А что получилось?

— Замечательная картинка для прессы и телевидения — негр и белый воюют с преступностью в городе, задыхающемся от гангстеров, негров и белых.

— Ну и зачем это менять?

— Потому что Листон мне не нравится, я ему не доверяю.

— Послушай, Элдон, Джо — хороший малый. И классный коп.

— Чепуха! — возразил Бернс. — Он не классный коп. В лучшем случае посредственный, заурядный. Знаешь, кто он? Болван с пистолетом и полицейским жетоном, плывущий по течению, не отступая ни на шаг от инструкции. Он и эту чертову улицу не перейдет, если не указано в наставлении. Он из копов, мечтающих поскорее смыться домой и постоянно поглядывающих на часы. Они относятся к нашей службе как просто к работе. Ну конечно, надо что-то делать, но не с полным напряжением, не как на войне. Листон не такой, как ты, или Харрис, или Бреннан, Форд, Уайтлок, Вальдеон, Гусман, Валентин, Кальдерон, Тейксейра. Он не такой, как Эйб Уотсон, и уж определенно не такой, как я. Взломать любую дверь, влезть в окно, в люк на крыше — это было для меня пустяком. Вот каким я был в свое время, и вот такие ребята у меня сейчас — все вы. Те же методы, та же самоотдача. И пожалуйста, не говори мне о том, какой он хороший малый. Знаешь, хорошие малые в окопах не сидят. Хорошие малые — это не мы, а те, кого мы защищаем.

— Джо часто ходил в обход правил, — заметил Макс.

— Что? Выбивать показания из подозреваемых ты называешь обходом правил? Скажи мне, Макс, ты когда-нибудь говорил ему, для чего нужна «книга комиксов»? Он знает, что такое «Семена»? Ты рассказывал ему, как мы на самом деле решаем вопросы? — Элдон придвинулся вплотную и посмотрел на Макса в упор. Тот уловил в его дыхании запах кофе.

— Нет.

— Почему?

Потому что не хотел вмешивать его в эту грязь, подумал Макс. Зачем спорить? Элдон собрался избавиться от Джо и решения своего не изменит. Макс чувствовал, что это неизбежно, но ничего не мог поделать. В последние полгода Элдон удалил из уголовного розыска всех недостаточно активных сотрудников и тех, кого не любил.

— Правильно! — Элдон истолковал молчание Макса как согласие. — Понимаешь, я держал Джо Листона в основном из-за тебя. Ну и потому, что мне хотелось иметь в отделе хотя бы несколько негров.

Макс всегда морщился, когда Элдон произносил это слово, разумеется, с глазу на глаз.

— Черт возьми, Макс! Это вовсе не расизм! Интересно, кто больше меня в нашей полиции любит негров? Ответ: никто. Ты знаешь, как добрые ребята из начальства меня называют? «Поборник Сраных Равных Возможностей». И мой послужной список это подтверждает. Я единственный белый в комитете по восстановлению Либерти-Сити, это раз, НАСПЦН[20] номинировала меня на премию «Полицейский года», это два, и в следующем месяце я буду молиться в церкви Святой Агнессы перед телевизионными камерами вместе с преподобным Джесси Джексоном,[21] это три. — Элдон улыбнулся, показав зубы — большие и белые, как кафельные плитки в ванной. Он никогда не был особенно улыбчив, пока не стал появляться на телевидении. Видимо, кто-то сказал ему насчет зубов, и теперь они у него были идеально белые и ровные. — А насчет Джо не беспокойся. Я о нем позабочусь. Он поимеет все сполна. После завершения дела Мойеса получит звание детектива первой степени, затем через шесть-девять месяцев сдаст экзамен на сержанта и займет теплую должность в отделе общественной информации.

— В отделе общественной информации? Господи, Элдон! Джо — настоящий оперативник. Он родился и вырос в Майами! Зачем ты хочешь усадить его за какой-то поганый письменный стол? — Макс повысил голос, но он с таким же успехом мог биться головой о стену. Реакция была бы той же самой. Выражение лица Элдона не смягчилось.

— Майами изменился, Макс, и полиция города тоже должна измениться. Я собираюсь сделать из Джо образцово-показательного копа. Буквально. С сентября мы начнем кампанию по набору сотрудников, нацеленную на привлечение представителей этнических меньшинств и женщин. Я дал рекомендации по оформлению рекламного плаката. — Элдон вскинул руки. — Представь, стоят в ряд две женщины, латинос, белый парень, рядом несколько ребят еврейской внешности, ну, такие — выпускники колледжа, очкарики. А в середине, конечно, негр. Его роль исполнит Джо Листон. Будет стоять с огромной, гордой, счастливой улыбкой от уха до уха. Обновленная полиция Майами, многоцветная гвардия. А внизу подпись: «Наша полиция объединяет людей всех национальностей». Как?

— Тебе следовало бы работать в рекламе, — угрюмо отозвался Макс. — Здесь ты теряешь время.

Интересно, как давно Элдон все это замыслил? Впрочем, какая разница?..

— Да ладно тебе, Макс! — Элдон хлопнул его по плечу. — Тебе не нужно цепляться за напарников. Сложно лезть наверх и тащить кого-нибудь за собой. Потому что на этой лестнице есть место только для одного. Ты вначале сам достигни намеченной цели, а потом, если уж тебе так хочется, посодействуй другому. Это так же, как в боксе. Чемпионом становится кто-то один.

«Боже, Джо выпрут отсюда… и я… я… должен буду в этом участвовать». Макс поморщился. Слюна во рту стала теплой, в горле запершило. Он и без того чувствовал себя неважно. После событий в зале суда жизни практически не было никакой. Систематический недосып удавалось компенсировать лишь иногда и то чуть-чуть, прикорнув минут на двадцать в машине. Да что там, Макс уже трое суток не был дома. Спал, ел, умывался, принимал душ и переодевался в управлении. Ну и конечно, регулярно принимал — рюмочку бурбона здесь, стаканчик там, смешивая их с почти непрерывным потоком кофе. Плюс тридцать миллиграммов декседрина, которые он проглатывал каждые шесть часов, надеясь побороть усталость.

— Макс, у меня и на тебя большие планы, — продолжил Элдон. — В следующем году ты станешь лейтенантом, к восемьдесят пятому будешь иметь свое подразделение. А к девяносто пятому поднимешься до заместителя шефа полицейского управления или выше.

— А ты, Элдон, будешь идти на шаг впереди и расчищать дорогу, — устало проговорил Макс. — Или, когда мы закончим это дело, Гном взмахнет своей волшебной палочкой и сделает тебя шефом?

Элдон улыбнулся и обнял его за плечи.

— Поверь, дружище, когда-то я был таким, как ты. Верил, что для того, чтобы пробиться, нужны лишь добросовестность и старание. Но в жизни все не так. Совершенно не важно, насколько ты хорош в работе и умен, — это, разумеется, идет в зачет, но кое-что иное имеет гораздо большее значение. С кем ты знаком, как далеко готов пойти, чтобы достичь желанной цели. Не разгрызешь орех — не съешь то, что там внутри. Вот такие дела. — Он посмотрел на Макса. — Справишься с делом Мойеса, все будет замечательно. Вы оба станете героями. А насчет Листона не беспокойся. Он со временем поймет, что все это сделали для его же пользы.

Макс прислушивался к звукам уличного движения и голосам, доносящимся снизу. Думал о том, что очень скоро предстоит спуститься в кабинет Элдона и встретиться с Джо, а потом надо будет с ним работать и молчать. Но острее всего он осознавал, что очень хочет выпить. А ведь сейчас еще нет и двенадцати часов.

16

Макс опрокинул в себя второй стаканчик «Дикой индейки», разбавил глотком пива и длинной затяжкой сигареты. Он сидел в кабинке кафе «Родник» и грустно размышлял.

Настроение хуже некуда. Как поступить с Джо? Когда он вышел из кабинета Элдона в приемную, у него не хватило сил посмотреть Джо в глаза. Они спустились в лифте на свой этаж в напряженном молчании. Обычно Джо спрашивал, как все прошло, но на сей раз не сказал ни слова. Будто уже все знал. Впрочем, наверное, так оно и было. Однажды он признался Максу, что при приближении любых неприятностей у чернокожих просыпается шестое чувство. Они заранее знают, даже если пока все кажется в порядке. Эту выработанную со временем интуицию Джо называл негритянским чувственным восприятием. Сокращенно НЧВ.

Возвратившись к себе, Макс достал из нижнего ящика стола «книгу комиксов» и сказал, что уходит на час. Джо не ответил. Он знал, где найти Макса, если возникнет необходимость.

— Элдон, ты скотина, — пробормотал Макс в пространство. Сопротивляться воле босса бесполезно. Слово Элдона — закон. И никаких компромиссов.

Так установилось между ними, с тех пор как Элдон начал тренировать Макса на боксерском ринге.

Они познакомились в шестьдесят четвертом году, восьмого марта, когда в конце дня четырнадцатилетний Макс вошел в боксерский зал на Седьмой авеню в Либерти-Сити. Не по своей воле. Его туда притащил друг, Мэнни Гомес, которому очень хотелось научиться драться.

Зал держали полицейские Элдон Бернс и Эйб Уотсон. Эйб уже уволился из полиции и появлялся тут ежедневно, а Элдон занимался с начинающими четыре вечера в неделю. Он был хороший боксер, несколько раз становился чемпионом штатов Миссисипи и Флорида, обладателем приза «Золотые перчатки». Прежде чем стать копом, даже попробовал себя на профессиональном ринге.

На службе они с Эйбом являлись напарниками. В пятьдесят седьмом Элдон был первым и единственным белым детективом на Юге, который работал с чернокожим напарником. И так продолжалось целых три года, пока в полицейском управлении Майами официально отменили сегрегацию. Раньше там были отдельно белые и черные подразделения. Элдон не побоялся пойти к шефу Уолтеру Хэдли с просьбой разрешить ему работать с чернокожим напарником. Объяснил, что это поможет наладить отношения с черной общиной, если там увидят, что хотя бы один белый коп работает с цветным. Шеф назначил ему в напарники Эйба, лучшего детектива в черном подразделении полиции. Это вызвало настоящий скандал. Белые детективы отказались сидеть с Эйбом в одном помещении, и ему выделили тесную, грязную кабинку на цокольном этаже, почти в подвале. Элдон переехал туда к нему, и вскоре они прославились высокой раскрываемостью преступлений, близкой к девяноста восьми процентам. Арестовали несколько крупных гангстеров.

Элдон приветствовал мальчиков, Макса и Мэнни, как и всех желающих научиться боксировать, входивших во вращающиеся двери зала. Он сразу говорил: «Ладно. Давай-ка надень перчатки и ударь меня по лицу». Это был его метод с самого начала отделить мусор от полезной руды.

Мэнни попробовал провести удар, какой видел по телевизору. Получилось неуклюже. Элдон лишь мотнул головой, и Мэнни промахнулся чуть ли не на метр. А вот Макс коротким резким правым крюком в подбородок неожиданно отправил Элдона на пол. Тот плюхнулся с глухим стуком, как мешок с песком. Все в зале застыли. Редко кому из новичков удавалось попасть по лицу Элдона перчаткой, а тем более опрокинуть.

— Чего уставились? А ну давайте, продолжайте работать! — хрипло крикнул Элдон, поднимаясь с пола. Затем посмотрел на Макса и на Мэнни. — А вы оба приходите завтра, ровно в шесть вечера. С собой возьмите шорты, футболки и спортивные туфли. И не опаздывайте.

Макс оказался боксером от Бога. Ему нужно было лишь приспособиться к партнеру, дальше он действовал наверняка. Прошло время, и Макс завоевал приз «Золотые перчатки» в среднем весе, вначале на чемпионате штата, а потом и страны. Никто не сомневался, что он далеко пойдет, завоюет золото на Олимпиаде в Мехико и вскоре станет чемпионом мира.

На людях Элдон вел себя с ним, как и с остальными спортсменами в зале, — ворчал, иногда хвалил или поднимал на смех, — а в личном общении у них возникла тесная связь. Они великолепно подходили друг другу. У Элдона не было сына, а отец Макса, джазовый музыкант, бросил семью, когда ему было девять лет, оставив на попечение матери, которая сына почти не видела. Работала на двух работах, иначе не прожить. Элдон взял Макса под свое крыло, занялся его воспитанием, убедил серьезно относиться к занятиям в школе, потому что бокс в любой момент может закончиться и надо думать о будущем. Макс раскрылся Элдону всей душой, относился как к старшему мудрому другу, спрашивал советов, в том числе и насчет девушек. По этой части Элдон был экспертом. Невинность Макс потерял под его руководством. Он завоевал свой первый серьезный приз примерно через год после начала тренировок на Седьмой авеню, и Элдон снял ему проститутку на час. Подобные подарки он преподносил всем воспитанникам, когда они становились чемпионами. Он также познакомил Макса со своими друзьями — крепко спаянной компанией копов, которые ассистировали на ринге. Они охотно приняли Макса и приходили поддерживать на бои.

Но на Олимпиаду Макс так и не попал.

В ноябре шестьдесят седьмого он и Мэнни Гомес поехали в Атлантик-Сити на чемпионат «Золотые перчатки». Макс дрался первым и легко победил, а вот Мэнни не повезло. Его противником оказался Кид Фернандо, местный боксер по прозвищу Каменные Кулаки. В конце последнего раунда Мэнни напоролся на сильный удар и получил нокаут, из которого не вышел и остался в коме. Очнулся лишь через неделю, слепой и с парализованной левой частью тела.

После этого Макс потерял кураж. Стал нервничать на ринге, осторожничать, боялся подставиться под удар и получить увечье. Проиграл пять боев подряд, последние три довольно посредственным боксерам, которых Элдон ни за что не согласился бы тренировать.

Все видели, что происходит с Максом. В принципе тут нечему особенно удивляться. Подобное случалось со многими одаренными от природы боксерами. Бокс — спорт резких подъемов и еще более стремительных спадов. Вроде бы ты почти достал до самого неба — и вот уже валяешься на земле.

— Ты решил, чем будешь заниматься дальше в жизни? — спросил Элдон, когда Макс проиграл десятый бой.

— Да, — ответил он.

Он решил это давно.

Небольшой зал кафе был почти всегда погружен в унылый голубовато-розовый полумрак, потому что освещали его в основном телевизионные экраны, закрепленные во всех четырех углах, яркая неоновая вывеска и рекламы ликера, пива и сигарет снаружи. Лампочки наверху в кабинках и над стойкой бара были настолько тусклые, что принимать их в расчет не имело смысла.

Макс повернулся к толстой, тяжелой «книге комиксов», которую принес с собой. Так ее прозвали потому, что она состояла из картинок и подписей к ним. Это была настольная книга УГРО. Лежала в ящике стола каждого детектива. Справочник на шестьсот файловых листов, где содержались сведения обо всех серьезных преступниках во Флориде. Он имел четыре раздела — «Убийства», «Наркотики», «Секс» и «Остальное». Персонажи — так их называли неофициально — располагались в алфавитном порядке. На каждого приведена фотография — обычно как на документ, — почтовый индекс, особые приметы, сведения о родственниках, друзьях и знакомых, основные совершенные преступления, «почерк». Данные менялись иногда до пяти раз в день. Отвечающая за базу данных сотрудница УГРО Грета Барадера раздавала страницы со свежей информацией каждому детективу и забирала устаревшие. Данные предоставляла группа наблюдения, осуществлявшая непрерывный мониторинг персонажей.

Книгу использовали двояко. В первую очередь как справочное руководство. По «почерку» и прочим данным можно было составить приблизительный список подозреваемых по тому или иному преступлению. Если какой-то персонаж заинтересовывал детектива особо, он просил Грету распечатать о нем все сведения из базы данных и увеличить фотографию. Но у «книги комиксов» имелось и другое назначение, которое понадобилось сейчас Максу.

В разговорах со своими гвардейцами Элдон никогда не произносил слово «подстава». Он говорил, что нужно «добиться результатов» и «положительных сдвигов». Что касается персонажей «книги комиксов», то Бернс и его сотрудники считали их мразью, подонками, которых тем или иным способом надо засадить за решетку. Совершали ли они действительно то преступление, по которому в данный момент велось расследование, значения не имело. С ними поступали так же, как они с лохами и терпилами.

Самым убедительным способом подставить персонажа под удар был «посев Семян» — подложенные улики, которые потом находили криминалисты. Даже самый лучший адвокат не сможет опротестовать отпечатки пальцев, обнаруженные на оружии убийства, волосы, следы жидкости и прочие мелочи, найденные в доме подозреваемого. В УГРО собрали обширный банк образцов со всех дел, находившихся в разработке. Образцы были тщательно рассортированы и содержались в особо созданных условиях в сейфах по всему городу. Когда приходила пора подставить очередного персонажа, «Семена» оказывались в его доме. Их было не очень много, чтобы не вызвать подозрений, но всегда достаточно для бесспорного признания вины.

В дополнение к этим «уликам» в распоряжении сотрудников УГРО имелось изрядное количество кокаина и наличных денег. Кокаин подбрасывали Персонажу, а деньги шли на взятки определенным благожелательным судьям, чтобы те подписали ордер на обыск. Обычная такса за такую услугу составляла около двадцати тысяч долларов.

Октавио Боливар Гроссфельд, двадцать девять лет, колумбиец.

Идеально подходит.

Гроссфельд приехал в США по студенческой визе в семьдесят четвертом году. Делал вид, будто изучает экономику землепользования в Университете Майами, прежде чем его оттуда выгнали за наркотики. Гроссфельда не только застукали за курением травки, но и уличили в ее распространении в кампусе. Трое его братьев с подружками привозили травку из Колумбии, упакованную в килограммовые брикеты. В тюрьме, где Гроссфельд сидел в ожидании суда, его неоднократно избивали и насиловали. Потом отпустили под залог, и он исчез. Поручитель через некоторое время был найден мертвым в Бока-Ратоне с множеством колотых ран. Считалось, что Гроссфельду удалось улизнуть обратно в Колумбию.

Но в июле семьдесят девятого года он снова выплыл на поверхность в виде главаря мелкой банды, руководившей ввозом героина во Флориду. Для этого использовались колумбийки, которых называли «мулами». Они прилетали на самолете с множеством маленьких контейнеров с героином в желудке. Иногда контейнеры вскрывались, и героин съедал половину кишечника. Женщины умирали. В сентябре восьмидесятого года одной из обреченных женщин-«мулов» удалось каким-то образом выжить, и она дала точное описание человека, на которого работала. Это был Гроссфельд.

Сотрудники УГРО установили его адрес в Майами.

Макс позвонил Грете из телефона-автомата, запросил еще сведения из базы данных. Сверил их с информационным листком на Карлоса Ледера. Все сходилось. И у того, и у другого отцы были немцы, эсэсовцы, бежавшие после войны в Колумбию. А их матери открыто симпатизировали нацистам.

Макс позвонил Питу Обрегону из руководства таможни аэропорта. Пит был другом Элдона.

— Как дела, Макс?

— Хорошо, Пит. У тебя есть свежие «мулы» в загоне?

— О, сегодня необыкновенно хлопотный день. У нас их тут целых семь. Три колумбийки, две никарагуанки, панамка и одна наша девушка, но утверждает, будто она с Ямайки.

— Колумбийки говорят по-английски?

— Нет.

— Их уже обследовали?

— Двух. Третью нельзя просвечивать рентгеном, потому что беременна.

— Ладно. Приведи ее, пожалуйста, в комнату для допросов. Я скоро приеду.

— Официально или как? — спросил Пит. В смысле — нужно ли приглашать переводчика?

— Нет, не официально.

— Я жду, — сказал Пит.

17

Джо глотнул кофе, который налил себе десять минут назад и только сейчас о нем вспомнил. Кофе был чуть тепловатый и имел вкус воды, в которой помыли кофейную чашку. Он поморщился и продолжил грустный обзор сегодняшнего утра.

В том, что Бернс собрался от него избавиться, сомнений нет. И он не такой изверг, чтобы совсем уволить. Джо получит бумажную работу где-нибудь в управлении, например в архиве, отделе жалоб, транспортном или общественных связей. В стойле, где ему придется медленно загнивать. На бумажную работу обычно шли женщины, бывшие оперативницы, не желающие уходить на пенсию, инвалиды и люди, которые не хотели быть копами, но им нравилось носить форму. Как только ты усаживался за стол, вернуться обратно на оперативную работу было почти невозможно. Тебя уже считают мягкотелым и всегда шагающим не в ногу. Такое случалось прежде с тремя детективами, которые поссорились с Бернсом. Не захотели ходить по струнке, работали по-своему. Мередит, Аллен и Гонсалес. Мередита сделали заместителем начальника полицейского собачьего питомника, хотя знали, что у него на собак аллергия. Месяц спустя он был вынужден уволиться из полиции.

События будут развиваться примерно так: он и Макс, но главным образом Макс, раскроют дело Мойеса. То есть найдут козла отпущения, какого-нибудь отмороженного подонка, которого любое жюри присяжных с радостью признает виновным. И дело закроют. В газетах появятся восторженные заголовки, в графе «раскрываемость преступлений» поставят очередную галочку, а Бернсу присвоят титул «Спасителя Майами». Истинные преступники останутся гулять на свободе, а Джо и Макса — опять же в основном Макса, потому что он более фотогеничный и белый, — будут чествовать как героев. Повесят на грудь медали, пригласят на несколько местных ток-шоу. О них будут говорить повсюду примерно с неделю. Настоящие американские герои, хорошие парни. А потом, когда все утихнет, Бернс вызовет Джо к себе в кабинет. Там, в кресле, лицом к столу будет сидеть его будущий босс. Бернс поздравит Джо с повышением. Новый босс встанет, похлопает его по спине, пожмет руку и скажет: «Добро пожаловать в команду! Рад иметь вас на борту!» Если Джо откажется уходить, Бернс заявит, что верхнее начальство уже все решило и назад хода нет.

Боже, как он его ненавидел!

Теперь, крутись не крутись, все равно ничего не изменится. Так погано устроен мир. И что? Оставаться и ждать, когда это произойдет? Или уволиться, найти другую работу? Какую? Водитель грузовика? Охранник? Бармен? Чушь! Джо не собирался этим заниматься. Он хотел оставаться детективом. Хорошо знал свое дело. Очень хорошо. Лучше многих, за кого держится Бернс. Разумеется, кроме Макса. Вот уж кто ценил Джо по-настоящему и всегда поддерживал. Макс никогда не признавал за собой заслуг. Всегда делился ими с напарником.

Джо вспомнил день их знакомства. Оно произошло через две недели после того, как он похоронил своего напарника, Руди Сондерса. Его застрелили при проверке подозрительной машины. Джо сидел в раздевалке. Вдруг разговоры стихли, и все как-то странно засуетились. Вошел Элдон Бернс, легендарная личность. Джо с ним никогда не встречался, лишь видел на фотографии в газете.

— Джо Листон? Я Элдон Бернс. Искренне вам соболезную. — Он протянул руку. — Мне тоже приходилось терять напарника. Четверо подонков превратили его в чайный пакетик — потехи ради. Это серьезная потеря, но жизнь продолжается, и нам нужно выполнять свою работу. Так что, Джо Листон, познакомьтесь со своим новым напарником Максом Мингусом. Он был первым на своем курсе в академии.

Макс в тот день выглядел немного смущенным. Стоял рядом с Бернсом в новенькой форме. До блеска начищенные ботинки, подстриженные по уставу волосы зачесаны налево. Джо против воли захотелось улыбнуться, когда он вспоминал Макса тогдашнего и ставил рядом с теперешним, который старше на десять лет и уже давно не носит форму.

Все понятно. Бернс назначал Джо ответственным за Макса. В то время Джо считался одним из лучших копов в патрульной службе. У него был высокий показатель по арестам, причем все они были обоснованные. Джо очень скрупулезно относился к соблюдению законности. Правил не нарушал. Закончил курсы стенографии при управлении и потому показания свидетелей записывал очень подробно. Бернс хотел, чтобы Макс перенял от него все самое лучшее, а затем двинулся дальше. Уже тогда чувствовалось, что он выбрал Макса своим преемником.

Возникали моменты, когда Джо даже сожалел, что они с Максом стали друзьями. Наверное, было бы лучше, если бы Макс просто пошел на повышение, а Джо остался в патрульной службе, где скоро стал бы сержантом. Да, это тяжелая работа, очень тяжелая. Патрульного копа можно сравнить с солдатом на передовой. Он всегда лицом к лицу с преступниками и в любой момент может получить пулю. Но зато в патрульной машине нет никакой политики. Там только ты и твой напарник. Все просто и ясно.

Джо окинул взглядом комнату детективов. Просторное помещение с открытой планировкой, освещенное лампами дневного света. Пол устлан бледно-зелеными ковровыми плитками, стены белые с сероватым оттенком, звуконепроницаемые, чтобы разговоры сорока заезженных до предела детективов не проникали наверх, в комнаты для совещаний, и вниз, в канцелярию. Сейчас комната заполнена на треть, но знакомая симфония звуков исполнялась как всегда — негромко, но отчетливо. Возгласы, ругательства, смех, звонки, разговоры по телефону, швыряние трубки, металлический стук машинок, на которых печатали с различной степенью мастерства. В комнате не было окон, и свет горел постоянно, круглые сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году, так что единственным способом отличить день от ночи было посмотреть на присутствующих и свериться с графиком смен. Здесь работал кондиционер и запрещалось курить. Хочешь курить — садись в лифт, спускайся на два этажа и выходи на балкон.

Детективами номинально руководили капитан Габриель Ортис и два лейтенанта — Джед Пауэрс и Лу Барлиа. Ортису почти пятьдесят, он отметил тридцатилетие своего брака и во второй раз готовился стать дедушкой. Приземистый человек с мясистыми руками и бочкообразной грудной клеткой. Он носил очки в золотой оправе и красил волосы — они у него были черные как смоль — но не очень аккуратно, на затылке виднелась седина. Ортис всегда сидел, погруженный с головой в огромную кипу бумаг на столе. Почти все время у него уходило на то, чтобы трижды проверить каждый рапорт, перед тем как подписать. Пауэрс и Барлиа учили детективов снимать показания свидетелей и прочим премудростям, главной из которых считалась техника выступления в суде. Тут необходимо было учесть многое, подготовить сценарии на все случаи, чтобы все прошло без сучка без задоринки. Большое значение уделялось тону и иным особенностям речи. Это походило на репетиции главной роли в ответственном спектакле. Однажды, когда большинство жюри составляли чернокожие, Джо приказали придать своему выступлению «этнический» оттенок. Он скрепя сердце подчинился, но вердикт они выдали такой, какой было нужно. Значит, сработало.

Джо и Макс сидели в задней части комнаты, в дальнем правом углу. Их территория была отмечена увеличенной фотографией с изображением конверта пластинки Брюса Спрингстина «Рожденные прорваться», занимавшей половину стены позади их столов. Подарок УГРО на день рождения Джо в прошлом году.

Джо любил Брюса Спрингстина. Он впервые услышал его в октябре семьдесят пятого. Его второй альбом крутили в баре, куда Джо зашел выпить после разрыва с подружкой, официанткой Бернадеттой. Они недолго встречались, чуть более трех недель, так что разрыв был не очень тяжелым. Джо даже чувствовал облегчение, что избавился от Бернадетты, потому что сомневался, все ли у девушки нормально с головой. В тот вечер Бернадетта заявила, что поскольку она перешла в буддизм, то наличие дружка-копа вредит ее карме. Джо кивнул, пожелал ей всего самого лучшего и отправился выпить пива. Когда он покончил с первой бутылкой, по телевизору начался документальный фильм о мировых религиях, в частности о буддизме. Десять минут было посвящено знаменитому монаху из Сайгона, который в шестьдесят третьем году облил себя бензином и поджег в знак протеста против антибуддийской политики правительства. Кадры с горящим монахом появились в тот момент, когда музыкальный автомат начал выдавать песню «Четвертое июля, парк Эшби», где Брюс сетовал, что его девушка, официантка, не бросилась бы за него в огонь. Джо громко рассмеялся. И с этого момента стал безоговорочным фаном певца.

Подошла Тереза, служащая отдела информации, вручила пакет, присланный из полицейского управления Нью-Йорка. Копии материалов по убийству Норы Вонг.

Джо раскрыл пакет. Оттуда выскользнула пачка фотографий и рассыпалась по столу. Все глянцевые. Фотограф попался добросовестный — по два снимка каждого сюжета.

Теперь в Майами пытки стали обычным делом, но такого Джо никогда не видел. Казалось, будто на несчастных выпустили свору свирепых бешеных собак-убийц. Лица застыли в мучительной агонии. Было ясно, что они страдали каждое мгновение вплоть до наступления смерти. Все вокруг залито кровью. Женщину жестоко изнасиловали, затем долго издевались, скальпировали, жутко обезобразили. Джо это напомнило, как вандалы иногда портят рекламные плакаты — отрезают кусок от одного и прикрепляют к другому. Изверги не пощадили и детей.

Джо затошнило. Он втянул в себя воздух, и горло сжал рвотный позыв. Лоб покрыли капельки пота. Он встал и на слабых ногах поспешил в туалет. Джо дрожащими руками умыл лицо холодной водой. Несколько раз глубоко вздохнул.

Вернувшись к столу, он достал из нижнего ящика стола Макса бутылку «Дикой индейки» и глотнул оттуда. Сложил фотографии, вернул в пакет. Прочитал отчет. На жертвах обнаружили отметины укусов. Очевидно, мучитель носил вставную челюсть с зубами, похожими на зубы пираньи. В ранах отмечена высокая концентрация сахара, свидетельствующая, что этот убийца перед каждым укусом поглощал сладости.

Затем Джо просмотрел список предметов, найденных на месте преступления. Ему бросилось в глаза что-то знакомое. Сверился с фотографией.

— Боже!

Он отвернулся и снял телефонную трубку.

18

— Это твой первый ребенок? — Макс посмотрел на Мариселу Крус.

Они сидели за деревянным столом в двухэтажном строении за ангарами, предназначенном для задержанных. Через небольшое квадратное окно виднелся развевающийся на флагштоке флаг США, а за ним самолеты, взмывающие в ясное голубое небо.

Пит перевел. Он говорил мягко и негромко, как отец с любимой дочерью, как бы защищая ее от сидящего напротив голубоглазого копа-гринго со злым лицом.

— Да. — Марисела кивнула.

Девушка была очень бледна и напугана. Ее жидковатые длинные черные волосы гармонировали с тенями под темно-карими глазами, покрасневшими от плача и недосыпа. Она была в линялых синих джинсах, тонкой серой футболке и шлепанцах. Источала едкий хвойный запах тюремного мыла. На фотографии в паспорте Марисела выглядела иначе. С макияжем, похожая на модель, рекламирующую косметику, в деловом костюме в полоску и блузке. Служащему таможни это показалось подозрительным, и он притормозил ее.

Посередине стола возвышалась небольшая пирамида — двадцать один латексовый контейнер с кокаином, которые извлекли из нутра девушки. Полкило, товар чистый, без примесей. Марисела знала, что в нужном месте в городе ей дадут на ужин хорошую дозу слабительного, она выдаст товар и получит причитающееся вознаграждение. «Мулов» использовали лишь мелкие дельцы. Крупные привозили товар на катерах и самолетах.

— Марисела, ты попала в неприятную историю.

Она встретилась взглядом с Максом, потом быстро посмотрела на Пита. Тот перевел.

— Да.

— Сколько тебе лет?

Она ответила.

— Говорит, что двадцать, — произнес Пит.

Так было записано и в ее фальшивом аргентинском паспорте. Макс многозначительно посмотрел на девушку, намекая, что не верит ей.

— Не ври, — посоветовал ей Пит по-испански. — Будет только хуже.

— Семнадцать.

— А сколько лет твоей матери?

— Тридцать два, — перевел Пит.

— Посмотри на меня, Марисела. — Макс взял девушку за подбородок и поднял голову, пока их взгляды не встретились. — Ты пойдешь в тюрьму на тридцать лет. Когда выйдешь, будешь старше своей матери, какая она сейчас. Ребенок твой родится в тюрьме, и его у тебя заберут. Ты его никогда больше не увидишь. Потому что к тому времени, когда настанет время выходить, он станет взрослый и не захочет знаться с матерью, сидевшей в тюрьме за распространение наркотиков.

Она заговорила, обращаясь к Питу. Схватила за руки и не отпускала. Заявила, что ее втянул в это дело бойфренд, Мигель. Он живет в Майами. Дал ей деньги и хорошую одежду, обещал, что после доставки она получит много больше. Сказала, очень сожалеет, что согласилась. Повторяла, что не знала, что делает. Если бы знала, что в этих контейнерах, то, конечно, отказалась бы. Вероятно, Макс и поверил бы ей, если бы слышал такое в первый раз, а не в тысячу первый. Ее тирада плавно перешла во всхлипывания. Макс дождался, когда девушка закончит, и проговорил:

— Марисела, твоей беде можно помочь.

Она насторожилась и вытерла глаза и нос.

— Если ты сделаешь то, что я предложу, — продолжил Макс, — то спокойно родишь ребенка, а когда все завершится, вернешься домой, в Колумбию. Тебе это подходит?

— Да. — Она ухватилась за правую руку Макса, крепко сжала и с плачем произнесла быстрый сбивчивый монолог.

Макс посмотрел на Пита, ожидая перевода.

— Та же самая чушь, — вздохнул тот.

— Ладно. Я знаю, что ты раскаиваешься, и я тебе верю. — Тон у Макса был умиротворяющий. — И помогу, если ты поможешь нам поймать человека, который заставил тебя и остальных девушек привезти в нашу страну наркотики.

— Мигеля?

— Нет, не Мигеля. А того, на кого твой Мигель работает. Кто платит ему, чтобы он нанял вас.

Она смутилась:

— Но я его не знаю.

— Узнаешь, — сказал Макс. — Не беспокойся. Все будет в порядке. Завтра утром тебя переведут в квартиру с удобствами.

Вошел охранник и проводил Мариселу в тесную душную камеру, где, кроме нее, сидели шесть девушек, такие же «мулы», как она.

Макс и Пит закурили.

— А ведь в Колумбии убьют всех ее родственников, если она даст показания, — заметил Пит.

— Она даст их анонимно.

— Анонимность продлится недолго. Деньги решают все. А у наркодельцов их полно. И руки длинные. Дотянутся куда угодно.

— Но ты не учел, Пит, что эту операцию проводит УГРО.

— Да, вы ребята крутые, — улыбнулся Пит и покачал головой.

— Тебе за помощь определенно будет зарезервировано место на небесах.

— Естественно. Рядом с тобой и Элдоном.

— Ты что, потерял веру в систему?

— Упаси Бог! — воскликнул Пит с шутливым испугом.

Макс направился на Седьмую авеню, в боксерский зал, увидеться с Элдоном. Тот поехал туда поупражняться.

После истории с Макдаффи этот район быстро пришел в упадок. Отсюда уплыли деньги, а вместе с ними и жизнь. Многие магазины были либо сожжены, либо заколочены досками. На некоторых красовались крупные надписи белой краской: «Закрыто, потому что нам на вас наплевать». А в те, какие еще работали, мало кто заходил. Улицы были пустынны. Прохожие попадались не часто. Покачиваясь, двигались пьяницы и наркоманы, остальные припускали чуть ли не трусцой, голова опущена, плечи напряжены, будто стремились добраться домой до начала грозы. Машины проезжали редко.

Макс поставил свой коричневый «мустанг» рядом с двумя автомобилями — «олдсмобилем» Элдона и новеньким «шевроле» Эйба Уотсона.

Шагнул в зал и сразу почувствовал возбуждение, словно подключился к источнику электрического тока. Вспомнилась юность, когда он поспешно входил в эту дверь со спортивной сумкой на плече.

В отличие от большинства боксерских залов, обычно тесных и обветшавших, этот, на Седьмой авеню, был просторный, с высоким сводчатым потолком. Благодаря мощным вентиляторам помещение постоянно продувалось прохладным ветерком. Но запах оставался. Свежий и застоялый пот, специальные мази, спирт, используемый для растирания, резина, антисептик, кожа — все это вместе создавало атмосферу, в которой постоянно совершалось разрешенное законом калиброванное насилие.

Макс направился к рингу посередине зала, где Элдон занимался с Эйбом. Элдон в выцветшей желтой футболке, тренировочных штанах и боксерских ботинках работал с перчаткой-подушкой Эйба. Выдавал короткие прямые удары, хуки, апперкоты и прочие. Конечно, медленнее, чем ребята в зале, но по-прежнему уверенно. Удары мощные и точные, в каждом чувствовалась сила. Эйб всякий раз чуть покачивался, но равновесия не терял, лишь спокойно перемещал перчатку, выкрикивая название удара или комбинации. Раскрасневшийся Элдон тяжело дышал, исходил потом, волосы прилипли ко лбу. Когда у него что-нибудь получалось, он бормотал под нос ругательство и бил в перчатку сильнее, чем требовалось, побуждая Эйба поздравить его, как настоящего боксера.

Прозвучал гонг, Элдон двинулся в свой угол, где ассистент протянул ему полотенце и бутылку с водой. Эйб увидел Макса, улыбнулся и подошел к нему.

— Привет, Макс! Давно не виделись.

Верно, с их последней встречи миновало девять месяцев. Макс никогда не был близок с Эйбом, как с Элдоном, но находился рядом много лет и ощущал с ним крепкую связь. Эйб был весьма скуп на выражение чувств, любых — и положительных, и отрицательных, но однажды, когда Макс завоевал свой очередной приз «Золотые перчатки» в финальном поединке с Алонсо Уилсоном, которого все считали фаворитом чемпионата, он просиял, обнял его, поздравил и сказал, что гордится им. Макса это невероятно обрадовало. Больше, чем две шлюхи, которых Элдон снял для него в награду.

— Как дела, Эйб?

— А-а, сам знаешь. Все одно и то же.

Он был высокий, худощавый, с седоватыми волосами и сияющим пятном лысины посередине. Носил усы, тщательно за ними ухаживал. Вид у Эйба был такой, будто он постоянно размышлял о чем-то печальном. Наверное, так оно и было. Потому что он до сих пор не оправился после смерти старшего сына Джейкоба. В семьдесят седьмом году от передозировки героина. Джейкоб, многообещающий баскетболист, вернулся из Вьетнама в инвалидной коляске. Получил ранение в нижний отдел позвоночника. Его постоянно мучили боли, и он был вынужден принимать героин во все увеличивающихся дозах.

— Есть какие-нибудь бойцы, на которых следует посмотреть? — спросил Макс.

— Несколько. — Эйб обвел взглядом зал, где тренировались два десятка боксеров от шестнадцати до двадцати лет. — Ребята сейчас приходят не такие голодные. У них нет принципа «умри, но сделай». Они хотят победы и наград, но только чтобы не бежать к финишу, а ехать. Лучше всего на заднем сиденье.

К канатам ринга, вытирая лицо полотенцем, приблизился Элдон.

— Пойду посмотрю, что там у меня делается, — сказал Эйб и полез под канаты, направляясь к боксеру, который проводил комбинацию ударов по мешку.

— Что у тебя? — спросил Элдон. Если не все было чисто, они никогда не говорили о деле по телефону.

Макс рассказал ему об Октавио Боливаре Гроссфельде, подчеркнув его немецкое происхождение по отцу и симпатии Ледера к нацистам.

— Хорошо. Очень хорошо. Подходит. А линию нацистов мы раскрутим на всю катушку, чем порадуем евреев. Рейган нас за это полюбит. Я уже вижу газетную шапку: «Наркотики — новый холокост». — Элдон широко улыбнулся и обнял Макса. По его лицу стекали крупные капли пота, они задерживались на подбородке и носу, становясь похожими на большие прозрачные бородавки. Футболка была мокрая. — Привези Гроссфельда послезавтра. Рано утром. Подбрось что-нибудь, если понадобится.

— Хорошо.

Макс повернулся, но краем глаза уловил что-то, заставившее его остановиться и свернуть направо к боксерским грушам. Там чернокожий мальчик лет восьми-девяти в сером спортивном костюме стоял на стуле и методично колотил по груше левой и правой руками.

— Кто это? — поинтересовался Макс.

— Я собирался познакомить вас. — Элдон просиял и крикнул мальчику: — Фрэнки!

Тот спрыгнул со стула и подбежал. Симпатичный, с худощавым лицом и большими глазами, в которых в равной пропорции присутствовала детская наивность и искушенная острота человека, добывающего себе на жизнь не совсем честным путем.

— Фрэнки Лафайет. — Элдон положил руку на плечо мальчика и шутливо встряхнул. — Появился здесь месяц назад.

— Он тебя испытывал? — спросил Макс. — Заставлял бить по лицу?

Фрэнки молчал и смотрел на Элдона.

— Он пока плохо говорит по-английски, — объявил Элдон. — Эйб нашел его тут утром в понедельник, он спал на ринге. Явился днем и спрятался, подождал, пока все уйдут.

— Где его родители?

— Неизвестно. Фрэнки говорит, что утонули, когда перевернулась лодка. А его подобрали другие нелегалы с Гаити. Они ведь прибывают к нам постоянно, как кубинцы. Парень немного диковатый, но это пройдет. — Элдон подмигнул Фрэнки. Тот улыбнулся в ответ. — Я серьезно подумываю о том, чтобы усыновить этого маленького шельмеца.

— Что?

— Да, оформлю официально. У него ведь больше никого нет.

— А как на это смотрит Лекси?

— Она в восторге. Ведь у нас нет сына. А девочки уже выросли, Макс. Фрэнки напоминает мне тебя. Каким ты был. У него та же прирожденная реакция на удар, резкость, интуиция. Это алмаз, требующий огранки. — Потное лицо Элдона раскраснелось, глаза поблескивали.

Макс вспомнил годы, проведенные в зале. Свой оптимизм, надежды на чемпионские титулы, какие собирался завоевать. Еще он вспомнил переживания, когда эти надежды не оправдались, и вдруг испугался за Фрэнки. Что с ним будет, если его радужные надежды не сбудутся? Он тоже станет копом, начнет много пить, мало спать и не сможет даже вспомнить, когда именно перешел черту…

— Ты знаешь, как таких доводить до ума, — проговорил он с сарказмом.

— Конечно, знаю! — со смехом воскликнул Элдон. — Посмотри на себя.

19

Через час Макс вернулся в УГРО усталый. Бензедрин перестал действовать. Резиновый язык еле ворочался во рту, руки и ноги ныли тупой болью. Сон, обычный сон дома в постели, казался несбыточной мечтой. Направляясь к своему столу, он бросил взгляд на Джо. Тот сидел насупившись, сложив массивные руки на необъятной груди.

— Ты сказал, что уйдешь на час. Получилось четыре.

Он подождал, пока Макс сядет. В комнате теперь было полно народу. Алекс Тексейра обедал. Поглощал с желтой пластиковой тарелки черные бобы в густом соусе, белый рис, жареный сладкий банан и авокадо. К вегетарианцам Алекс себя не причислял, но никто не видел, чтобы он ел мясо.

— Надо было кое с чем разобраться. По делу Мойеса. — Макс открыл верхний ящик стола, притворился, будто что-то ищет, не желая встречаться глазами с Джо.

— Вот как? Ты нашел подозреваемого в «Роднике»? Это Джек Дэниелс? — Джо насмешливо усмехнулся.

— Понимаешь, я вспомнил об Октавио Боливаре Гроссфельде и… — Макс замолчал, осознав абсурдность того, что собирался произнести. Что он просматривал «книгу комиксов» и отыскал кого нужно, а затем его осенило позвонить Питу Обрегону, а у того в кутузке случайно оказалась девушка-«мул», которая тут же призналась, что работает именно на этого подозреваемого. И Джо должен во все это поверить? Вообще-то соврать Максу ничего не стоило — такая работа, — но он еще не настолько низко пал, чтобы врать другу. Он посмотрел на Джо. — Слушай, давай пойдем куда-нибудь выпить?

— Нет. — Джо покачал головой. — Тебе нужна не выпивка, а хорошая чашка кубинского кофе и еда. Ну и аспирин, чтобы поправиться. А после побеседуем.

— Знаешь, меня очень удивило, когда в первый раз у нас дело раскрылось словно само собой. Я говорю о Джероме Перабо. Ниточка появилась ниоткуда. Ну, ты меня понял. — Джо закончил есть и вытер рот салфеткой.

Они сидели в ресторанчике напротив парка Максимо Гомеса, где старики играли в домино, курили сигары и ругали мерзавца Кастро. Джо говорил с официанткой по-испански. Себе взял маисовые лепешки с креветками и свежий апельсиновый сок, а Макс ограничился большим кубинским сандвичем, очень вкусным, — половина поджаренного, как тост, багета с острой жареной свининой, ветчиной, тертым швейцарским сыром, маринадом и горчицей, — и кубинским кофе.

Макс испытывал неловкость. Джо завел разговор о самом первом деле для Гнома, когда Элдон попросил Макса найти козла отпущения, какого-нибудь подонка, на кого можно повесить громкое дело. И чтобы все было правдоподобно. Они это дело с Джо никогда не обсуждали.

Это случилось у начальной школы в Корал-Гейблс, в четверг двадцать шестого мая семьдесят седьмого года. Когда дети начали расходиться по домам, кто-то открыл по ним стрельбу. Две погибли на месте — пятиклассницы Норма Хьюз и Шарлотта Мазурски, неразлучные подружки, — а еще семеро, включая двух учительниц, были тяжело ранены. Через несколько дней трое умерли в больнице, среди них Энтони Табрици, племянник нью-йоркского гангстера высокого ранга Аньело Пасторе, члена семьи Гамбино. Убийца скрылся. Очевидцы сообщили, что видели, как от школы быстро отъехал синий «эльдорадо». Позднее на пустыре в Овертауне нашли сожженный синий «эльдорадо». Выяснилось, что его купили в Атланте в магазине подержанных автомобилей. В деле не было ни единой ниточки, за которую можно уцепиться. Но Элдон дал задание, и ниточка появилась.

— Убийцей оказался Джером Перабо, профессиональный киллер. — Джо покачал головой и улыбнулся. — Я тогда тебе ничего не сказал, но очень удивился. Как мог опытный убийца так проколоться? Помнишь, что мы обнаружили при обыске у него дома?

— Да. — Макс закурил сигарету, чтобы унять волнение. Куда Джо клонит? — Нашли пистолет с его отпечатками, из которого был убит Анхель Кискейа, владелец пляжного участка в Майами-Бич. Отпечатки Перабо также имелись на гильзах от карабина, его мы отыскали в кустах напротив школы.

— Но в его доме оказалось и еще кое-что, — произнес Джо.

Макс вопросительно вскинул глаза, одновременно кивая официантке, поставившей перед ним вторую чашку кофе.

— Трихлороуксусная кислота, — продолжил Джо. — Ее используют в косметических салонах для снятия масок с лица. В логове Перабо стояли три большие бутылки. Этот сукин сын очень осторожничал. Думаю, он начал убивать людей, как только научился ходить. А кислота была нужна ему, чтобы очищать руки от следов пороха после выстрелов.

— Откуда ты знаешь?

— Я его спрашивал.

— Когда?

— В прошлом году. Ездил к нему в тюрьму. Поболтать без протокола.

— Зачем?

— Хотел разобраться. Например, как случилось, что такой волчара, который не ленился всякий раз после акции протирать руки косметическим составом, мог оставить на месте преступления гильзы со своими отпечатками. А о пистолете я вообще молчу. Никелированный «кольт», Мингус, — это же детское оружие для хлюпиков. Сверкает как игрушка. Перабо никогда бы не стал брать на свои дела подобное дерьмо. Слишком бросается в глаза. К тому же профессиональные убийцы всегда хранят оружие в разобранном виде. Ты сам прекрасно знаешь.

— Что он рассказал тебе в тюрьме? Что невиновен? — Макс рассмеялся и глотнул кофе.

— Он не убивал детей в школе.

— И ты поверил ему? — Макс делал вид, будто история его забавляет, но был напряжен.

— Перабо рассказал, что в тот день, когда он якобы убивал детей у школы, он на самом деле мочил одного предателя-гангстера в Форт-Лодердейле, Винни Феррара.

— Да? — Макс раздавил окурок в пепельнице, на дне которой было изображено лицо Кастро. — Это не мешало ему открыть стрельбу в Корал-Гейблс.

Джо покачал головой:

— Я ему поверил. Он этого не совершал.

— Почему?

— Потому что ты тогда темнил. Сам нашел в кустах ингалятор от астмы. А следы ботинок? Вполне вероятно, кто-то отыскал и пулю. Но ты сказал мне, что ингалятор, следы и синий «эльдорадо» не имеют отношения к убийству. Потому что уже нацелился на Перабо. Это имело какое-то отношение к делам с отелем на Саут-Бич. Давало повод начать расследование, и мы знаем, что там раскопали.

Макс достал очередную сигарету, но никак не мог прикурить, зажигалка «Зиппо» не срабатывала.

— Да мне наплевать на Перабо! Он обязательно дополз бы до электрического стула. Я хочу, чтобы ты рассказал, что случилось с тем, кто действительно убил детей. — Джо взял у него зажигалку, щелкнул и дал прикурить.

В этот момент Макс почувствовал себя на месте мультипликационного персонажа, который стремительно приближается к краю скалы и продолжает бежать дальше, ступая по воздуху, а затем будто спохватывается и летит вниз, чтобы погибнуть глупой смертью.

— А почему ты захотел выяснить это сейчас, Джо?

— Макс, неужели ты решил, что я слепой? О том, что происходит, наверное, догадался бы даже Стиви Уандер.[22] — Джо наклонился через стол, как делал во время допросов, и всмотрелся в лицо Макса. Его лоб был весь покрыт капельками пота. — Ну и куда меня собрался перевести Элдон? На Аляску? Или дальше?

— Как ты узнал?

— Ты забыл. У меня же есть негритянское чувственное восприятие. Работает, не подводит. — Джо не сводил глаз с Макса. — Ты ведь не думал рассказывать мне об этом?

— Извини, я…

Джо остановил его взмахом руки и сел.

— Да, понимаю, ты тут ни при чем. Элдон невзлюбил меня с самого начала. Обычное дело. Работай, лезь из кожи вон, или вообще не работай — не важно. Если твоя рожа шефу не понравилась, то пиши пропало. И куда он меня сунет?

— В отдел общественных связей.

— Надо же, какая честь!

— Я пытался отговорить его.

— Не сомневаюсь, Макс. Но это все равно что говорить со стенкой. И когда?

— Когда расколем дело Мойеса.

— Я так и думал. — Джо кивнул. — Под звуки победных фанфар.

— Элдон говорит, что в полиции грядут большие перемены. Может, через год-два ты вернешься в УГРО.

— Чушь, Макс, никуда я не вернусь, потому что он против. Я предсказываю, что через год-два полицию Майами соберут под одной крышей с Элдоном во главе. Не зря же он постоянно что-то химичит с Гномом.

Макс не знал, что ответить. Джо прав. Элдон твердил, что собирается сделать структуру полиции Майами такой же, как в Лос-Анджелесе. Выделит специальные подразделения, которые будут отвечать за все важные проблемы города. Расширит полномочия УГРО, укрепит кадрами и техникой.

— Ладно, — усмехнулся Джо. — Вернемся к Перабо. Настоящего преступника убил ты, верно?

Таннер Брэдли. Пол — мужской; цвет кожи — белый; возраст — сорок семь лет; рост — сто семьдесят семь сантиметров; вес — девяносто восемь с половиной килограммов. Преподавал английский и физкультуру в начальной школе Сан-Албан. Учил Норму Хьюз и Шарлотту Мазурски. Работал два года. Ученики любили его. Воспринимали как друга и старшего брата. Придумывали ему разные забавные прозвища. Пользовался уважением коллег. Всегда был готов помочь, не считался со временем, оставался после занятий. Правда, после его исчезновения выяснилось, что был он человеком замкнутым. И вообще никто его как следует не знал.

Если бы школьное начальство озаботилось проверить данные, которые Брэдли представил при устройстве на работу, то оказалось бы, что они фальшивые. Таннер Брэдли написал в резюме, что последние десять лет учительствовал на Гавайях и в Лос-Анджелесе. На самом деле он работал воспитателем в приюте для сирот. И совратил там пять девочек. Ему нравились блондинки.

А Норма и Шарлотта, к несчастью, были блондинками.

Все это удалось выяснить Максу после того, как он обнаружил отпечатки пальцев на ингаляторе от астмы. Таннер Брэдли прошел «педагогическую» подготовку в знаменитой тюрьме «Сан-Квентин». Тюрьму многие узники воспринимают как ад, но для педофилов это ад вдвойне. Сокамерники развлекаются с такими круглый год, отметиться стремится каждый. И охрана не вмешивается. Считает, что подонок заслужил.

Нашли отпечаток подошвы ботинка американских парашютно-десантных войск, сорок второго размера. Отчетливо видна тисненая надпись. Макс также нашел в кустах частичку материи оливкового цвета, вроде от военной формы. Девочек убил Брэдли, наверное, они угрожали рассказать родителям, чем он с ними занимался.

У Макса не было возможности обсудить это с Джо, потому что Элдон позвал его на крышу и объявил, что решено пришить убийства Перабо. Макс попытался возражать, но Элдон сказал, что это идет от Гнома. А значит, приказ, и его нужно выполнять.

Перабо арестовали. Предложили добровольно поставить свои отпечатки на гильзах от карабина и пистолете, которого он в глаза не видел, иными словами, добровольно себя приговорить. Он отказался, но ребята из УГРО все равно добились своего, сломав ему правую кисть. Макс и Джо удостоились похвал, хотя единственная их заслуга состояла в том, что они двенадцать часов подряд выслушивали ругань Перабо.

Но Макс не успокоился. После окончания суда над Перабо он проник в квартиру Брэдли в Опа-Лока, где нашел его фотографии в морской форме США времен Второй мировой войны. На каждом снимке Брэдли с карабином. Оружия и формы нигде не было, зато обнаружилось множество коробок для школьных завтраков, разрисованных диснеевскими персонажами. Коробки набиты полароидными снимками голых белокурых девочек. Среди них и снимки Нормы с Шарлоттой. Макс нашел и ботинки. Соскреб с подошв землю, отправил на анализ. Подтвердилось, что это именно та земля, что рядом с кустами, откуда велась стрельба.

Макс добрался до торговца, который продал синий «эльдорадо». Он опознал Брэдли по фотографии.

Макс все рассказал Элдону. Тот ответил, что привлечь к суду Брэдли невозможно, поскольку уже оформлен Перабо. Посоветовал действовать по своему усмотрению. Увидев смятение Макса, он начал убеждать его, что все правильно, они очищают землю от мрази, с Брэдли было бы много возни, и неизвестно, как бы все получилось. Обнаружились бы смягчающие обстоятельства, мол, служил в морской пехоте… Вышку в любом случае ему бы не дали. А так и подонка Перабо прищучили, и этого тоже.

Макс купил подержанный пистолет и спилил серийный номер. Надел хирургические перчатки, зарядил магазин, один патрон дослал в патронник.

Через двое суток он влез в дом Брэдли, заткнул ему рот, завязал глаза и привез в багажнике автомобиля на пустынное место у озера. Оно было частично пресное, частично соленое, и тут водились крокодилы.

Брэдли упал на колени и заплакал. Говорил, что очень жалеет о содеянном. Уверял Макса, что он не злодей, а просто больной. И его надо лечить. Он почти такой же, как гомосексуалисты и те, кто трахает животных. В общем, с иной ориентацией.

Максу было неимоверно тошно слушать его. Он быстро покончил с детоубийцей двумя выстрелами в голову, тщательно вытер пистолет и выбросил в озеро вместе с трупом.

Вернувшись, он отправился в клуб на Вашингтон-авеню выпить. На душе было муторно. Толстая женщина в золотистых атласных штанах и блузке, расшитой серебристыми блестками, напросилась к нему в компанию. Ее звали Харриет. Он вдруг подумал, что это неплохо, она может стать его алиби, если вдруг что-нибудь раскроется. Поэтому назвал ей свое имя и фамилию, а также профессию. Коп. Женщина захихикала, явно не веря. Они потанцевали часа полтора, потом Макс повез ее к себе, попытался напоить, чтобы она отключилась. Но Харриет оказалась крепкой на спиртное, так что пришлось ее трахать. Макс делал это с закрытыми глазами, вызывая в памяти образ актрисы Пэм Грир. Попытался проверить, запомнила ли женщина его имя. Харриет называла его то Дэдди, то Дэнни, то еще как-то.

А утром заявила, что он ее чуть ли не соблазнил, она и не собиралась заводить с ним знакомство, и прежде с ней никогда подобного не случалось. У нее прекрасный муж и сын, которого зовут Макс.

Вскоре школьное начальство обеспокоилось исчезновением Таннера Брэдли. Заявили в полицию. И вот тогда у него в доме нашли фотографии и выяснили его прошлое. Директор школы ушел в отставку вместе с шефом отдела образования, принимавшим Брэдли на работу.

А Макс все не мог забыть его лицо. Глаза, слезы, которые текли ручьями, как он молил о милосердии, уверял, будто болен и его нужно лечить. Воспоминания постепенно бледнели, и Макс не понимал причину своих мучений. Ведь он поступил правильно. Иначе нельзя. Нельзя позволить, чтобы такой монстр разгуливал на свободе и совращал девочек. Это действительно болезнь, но лечится она единственным способом. Правда, лечить преступника должен был не Макс, а правосудие. И здесь он определенно переступил черту. Очередную.

На следующее утро на крыше Элдон дал ему простой совет:

— Если убиваешь, то не позволяй подонку смотреть себе в глаза. Поворачивай его и стреляй в спину. А лучше в затылок. Тогда станешь спать спокойно.

Именно так Макс и поступил, когда расправлялся со следующими двумя детоубийцами, которых тоже невозможно было привлечь к суду, поскольку Гном указал на других. Это помогло ему обтяпать какие-то свои делишки.

— А ты как об этом узнал? — спросил Макс, закончив рассказ.

— Я детектив, — ответил Джо. — Это моя работа. Вот и докопался. Но тебе надо действовать осторожнее, ведь уже сформировался почерк. Детоубийцы и насильник погибают от двойного выстрела в голову, почти в упор, из автоматического пистолета, пули калибра девять миллиметров. В обоих случаях пистолеты разные, но почерк одинаковый. Указывает на копа.

— А при чем тут я?

— Не знаю. Просто рано или поздно можешь оказаться при чем.

— Ну и что ты советуешь? — Макс закурил очередную сигарету. Сегодня он их выкурил столько, что жгло в горле.

— Остановиться, прежде чем тебя засекут. Остановиться сейчас. — Джо посмотрел Максу в лицо и задержал взгляд. — Подумай, нужно ли из-за убийства нескольких подонков ломать себе жизнь? Если тебя поймают, то припаяют пожизненное. А что случается с бывшими копами в тюрьме, Макс, ты и сам знаешь. Элдон забил тебе голову ерундой о том, как в старые добрые времена творили самосуд на Диком Западе. Я слышал его истории. Теперь времена иные, старина. Ты не имеешь права возить преступников на болота и расправляться там с ними. Не важно, что бы они ни сделали, Макс, но мы с тобой служим в полиции. Служим закону. И не можем его нарушать.

Макс сознавал, что Джо прав, но он был вынужден это сделать. Его толкнули нарушить закон Элдон и Гном. Иначе бы ему пришлось смириться с тем, что двое убийц детей и насильник останутся безнаказанными и, вдохновленные тем, что обманули правосудие, примутся за свое. Это неизбежно, они всегда принимаются за свое, пока их не поймают. И не пристрелят на месте. Макс был уверен, что не сумел бы жить спокойно дальше, зная, что сознательно дал шанс хотя бы одному из них слезть с крючка и свободно разгуливать по улицам. Убивая эту мразь, Макс защищал других людей. В принципе выполнял свою работу.

— Теперь я хочу, чтобы ты взглянул вот на это. — Джо положил на стол документы, присланные из полиции Нью-Йорка.

Макс просмотрел фотографии с ощущениями примерно такими же, как Джо. Не в силах больше смотреть, он начал читать отчет. Добрался до списка собранных на месте улик и увидел кое-что знакомое.

И тут же оно появилось в руке Джо, в прозрачном пластиковом пакете для улик — обертка от карамельки, цветная, в красную и белую полоску, найденная в доме Лакура.

— Как видишь, мы не ошиблись, — произнес Джо. — Рядом с Превалем Лакуром кто-то был. Это банда. Отмывает наркоденьги, скупая недвижимость. И то направление, что навязал нам Элдон, полная чушь.

— Твои предложения?

— Это ведь мое последнее дело. Верно? Потом меня поставят в витрину. Но я хочу продолжать смотреть на себя в зеркало без омерзения. Не видеть там сукина сына, постоянно занимавшегося подставами. Хочу сознавать, что сделал все, чтобы исполнить клятву, которую дал, поступая на службу.

— И как ты собираешься придавить эту сволочь?

— Очень просто. Поймать и ввести в наручниках через переднюю дверь. Пусть с ними проведут следствие, судят и казнят. Надо, чтобы их наказал закон, а не мы. Ты мне поможешь?

— Но если мы начнем этим заниматься, то…

— Никаких «если». Либо ты со мной, либо я попробую один.

— А как же Элдон? Дело Мойеса?

— Будем возиться и с этим тоже. Воевать на два фронта.

— Но ведь тогда дело Мойеса развалится.

— Давай доберемся до конца, а там посмотрим. Пока мне нужно только знать, со мной ты или нет.

— Я с тобой, — произнес Макс без колебаний, но внутри у него все похолодело. Это не шутка, он дал согласие пойти против Элдона. Такое ему даже в страшном сне не привиделось. Им придется вести расследование тайно и постоянно следить, чтобы никто не пронюхал. Причем получить результаты надо быстро, до завершения дела Мойеса. Немного успокаивала лишь невозможность достижения цели.

— Может, подумаешь? — Джо посмотрел ему в глаза. — Если откажешься, я пойму.

— Не собираюсь обдумывать. — Макс протянул руку. — Мы же напарники, ты не забыл?

— Тогда договорились. — Джо улыбнулся, и они пожали руки друг другу.

«Помоги нам Господи! — подумал Макс. — Ведь мы не знаем, во что ввязываемся».

20

Эва Десамур сплела длинные костлявые пальцы, выгнула и с едва заметной улыбкой прислушалась к щелчкам во всех трех суставах. Под кожей запульсировал теплый пузырящийся поток высвобожденной энергии. Это упражнение расслабляло нервы и обостряло ощущения.

Сидящего напротив за круглым столом Соломона Букмана скрывала темнота, но Эва знала, что он сейчас поморщился. Хотя давно пора привыкнуть к ее последнему ритуальному упражнению перед гаданием на картах. А Эва гадала ему свыше двадцати лет, с тех пор как он стал ее учеником на Гаити.

Перед гаданием она отправлялась в душевую кабину, где тщательно мылась с мылом, после чего принимала особую ванну. Разбрасывала по дну смесь трав, цветов и наструганных корней. Листья мяты расчищали для нее все пути, цветки белладонны раскрепощали тело, корень мандрагоры помогал войти в любую дверь, вербена защищала от порчи, корень ипомеи придавал силу тридцати человек, желтокорень открывал глаза, а смесь лавандового масла и святой воды объединяла силы. Залив смесь горячей водой, Эва входила в ванну, ложилась на спину и закрывала глаза.

Через час она насухо вытиралась полотенцем и шла голая наверх, в комнату, где хранились карты.

Эта небольшая комната располагалась на отшибе. Коричневые некрашеные стены, грубые деревянные половицы. Из мебели лишь простой деревянный комод — хранилище карт — и украшенные костями хищников, стоящие кругом черные металлические блюдца со свечами, украденными с церковного алтаря. Две колоды карт находились в специально изготовленных черных бархатных мешочках. Дневной свет в комнату не проникал. Купив дом, Эва приказала заложить окно кирпичами.

Закрыв за собой дверь, она в полной темноте поворачивалась налево, отсчитывала ровно шестнадцать шагов, извлекала из ящика комода мешочки с картами таро, делала поворот три четверти направо и, пройдя тринадцать шагов, оказывалась у круга свечей. Входила в круг, нащупывала на полу спички и, присев на корточки, зажигала свечи против часовой стрелки. Комната озарялась лиловым сиянием.

Эва доставала из мешочков карты, снимала каждую колоду, тщательно перетасовывала и снова снимала, а затем раскладывала по кругу против часовой стрелки, рубашкой вверх. Сидя на корточках посередине круга, она глубоко вздыхала и произносила в обратном порядке имена клиентов, которым будет сегодня гадать.

Иногда это занимало несколько минут, порой час. В загробной жизни времени не существует.

Карты де Вильнёва начинали меняться. Они оживали, блеклые прежде цвета становились ярче и насыщеннее. Малиновая окантовка рубашки раздувалась, принимала объем, и по ней циркулировала искрящаяся жидкость, а изображенное в центре золотое солнышко, засиявшее ярким светом, изменяло форму. Теперь это была уже не улыбающаяся рожица, а человеческий череп. А разложенные полукругом карты напоминали ожерелье дьявола.

Следом появлялись охранители ее клиентов. Это их голоса люди воспринимали как внутренние. Внутренние голоса, предчувствия, вещие сны — все исходило от них. Они направляли человека по уготованной ему стезе, которая называется судьбой. Человек очень часто ошибочно ее принимает за цепь случайных совпадений.

Для Эвы — как и для всех ясновидящих и медиумов — духи являлись в человеческом облике. Так легче с ними общаться. Это умершие близкие ее клиентов. Одежда на них была той, в какой клиенты Эвы помнили близких лучше всего. Иногда духи приходили по одному, но и пары были не редкостью, а порой появлялась группа. Однажды явились даже семеро. Такое случалось, если данного клиента особенно любили. Духи находились в приподнятом радостном настроении, называли Эве свои имена и сообщали, к кому пришли. Стояли у круга свечей, ждали, когда их пригласят.

Злые духи тоже приходили. Всегда. Стояли позади добрых, бросали на них тень, пытались изменить ход событий не в пользу тех, кого добрые охраняли. Они старались обмануть Эву, прикидывались добрыми, чтобы она их тоже впустила, но Эва давно научилась распознавать злых духов по блеску глаз, кривым улыбкам, по тому, что они делали или не делали, и вежливо, но твердо отказывалась впустить. Предлагала возвращаться туда, откуда явились.

Правда, кое-кого приходилось впускать. Тех, которые желали взыскать с ее клиентов долги, чтобы те расплатились за свои неблаговидные поступки. Тут уж ничего не поделаешь. А некоторым все же удавалось ее обмануть. Они очень умело прикидывались добрыми.

Неизменно появлялся и охранитель Соломона Букмана. Тот, чье имя он взял. Великий Соломон Букман — с него началась история Гаити.

Раб Букман, жрец вуду, в 1791 году возглавил мятеж, позднее он перерос в революцию, сделавшую Гаити свободным. Букман был настоящим колдуном и ясновидящим. Говорят, он знал подробности собственной гибели, видел свою голову, выставленную на пике всем на обозрение. Тогда ночью устроил кровавую резню. Не пощадил ни единого белого, ни женщин, ни детей. Он сам насиловал жен перед мужьями, затем убивал детей, а потом и их самих. Вот такой был охранитель у Соломона, безжалостный убийца.

Дух являлся на встречу голый, с кандалами на ногах, с окровавленным мачете в руке, с белым лицом, разрисованным в виде черепа. Сделать он Эве ничего не мог, но она все равно боялась его.

Почти все, кто берется предсказывать судьбу, мошенники. А из настоящих редко кто говорит правду. Если у человека впереди маячит что-нибудь плохое, он узнает об этом не скоро. Настоящая гадалка наговорит ему банальностей, заверит, что все будет в порядке. Скажет что угодно, кроме правды.

Эва Десамур являлась исключением. Она гордилась тем, что всегда говорит правду. Даже если это причиняет клиенту боль.

Она делила их на везунов и неудачников. На тех, у кого видела будущее и у кого нет. Последним она ничем помочь не могла. Лишь брала деньги и смотрела с жалостью. А что поделаешь, если человека в будущем поразит неизлечимая болезнь или подстережет жизненный крах, предотвратить который Эва не властна? Приходилось говорить лишь то, что есть. Конечно, можно подсластить пилюлю, но что толку? Все равно там внутри яд.

К людям с будущим Эва относилась по-разному. Тут есть с чем поиграть и что использовать. Обычно это люди с деньгами и возможностями.

Дело в том, что Эва Десамур была не просто гадалка, а посредница. Она могла «организовать», чтобы желаемое действительно произошло. Не изменить будущее — это не в ее силах, — но «перевести стрелку» на его пути. Будущее начнет двигаться не в ту сторону, и тогда одинокая женщина неожиданно встретит интересного мужчину, а старый холостяк вдруг женится на молоденькой официантке, бизнесмен заключит очень выгодную сделку, амбициозный служащий вдруг получит повышение, а на погрязших в долгах супругов откуда ни возьмись свалятся большие деньги. Клиенты не знают, что творить это «добро» Эве помогают могущественные злые духи — мошенники, воры, обманщики, убийцы, хитрые и изворотливые, ускользнувшие от возмездия в земной жизни, — и за достигнутое счастье придется расплачиваться. Интересный мужчина сопьется, официантка окажется стервой, выгодная поначалу сделка приведет к разорению и так далее. Но все произойдет позднее, через несколько лет, а пока они могут насладиться «медовым месяцем». За «организацию» будущего Эва никогда не брала денег. За это с ней расплачивались разнообразными услугами. Помогали открыть офшорный счет, создать подставную фирму, провести сделку с недвижимостью или купить бизнес, чтобы банда, в которой Эва верховодила вместе с Соломоном, сумела отмыть крупную сумму наркоденег.

Эва родилась с даром ясновидения. В ее роду все были провидцы и колдуны, еще с колониальных времен. Прабабушка Шарлотта, одна из самых знаменитых мамбо в стране, являлась приближенной президента Дана-Пьера Бойера и, по слухам, с помощью заговоров и жертвоприношений помогала ему находиться у власти двадцать один год.

Эва начала гадать на картах таро, когда ей исполнилось три года, а в четыре увидела первого духа. К десяти годам она уже гадала богатым гаитянским дамам, в двенадцать разговаривала с мертвыми, а в пятнадцать принимала их помощь для «организации» будущего клиентов.

В шестьдесят третьем году Папа Док изгнал ее из Гаити. Они долгое время были друзьями, но она предсказала конец правления династии Дювалье, и он ей этого не простил.

Эва пошла по проторенной дорожке беженцев. Обосновалась в Майами с девятилетним сыном Кармином и своим одиннадцатилетним помощником Соломоном Букманом. Собственно, он ей был как сын. В свое время она помогла одной бесплодной женщине забеременеть, но та умерла при родах. Ребенка Эва взяла к себе. Соломона.

Первый год они жили в лачуге в Либерти-Сити. Там обитали несколько гаитянских семей, но основное население района составляли бедняки афроамериканцы. Они были недовольны, что гаитяне поселились на их территории, заняли лачуги, построенные для них. Гаитян регулярно грабили, избивали, иногда убивали. Копы не вмешивались. Считали, что ниггеры сами разберутся между собой.

Через месяц после их приезда на Кармина, когда он возвращался с покупками, напала шайка его ровесников, местных. Они избили мальчика до беспамятства и забрали все, включая десять долларов сдачи. Соломон отправился туда один с острым как бритва мачете. Отыскал шайку и всех сделал калеками. Кому-то отсек палец, кому-то кисть, кого-то лишил глаза, а главарю отрезал нос. Награбленное отобрал.

Спустя пару недель он организовал свою шайку из ребят-гаитян. Они дрались с местными на кулаках, ногами, палками, ножами с выкидными лезвиями, мачете и самодельными пугачами. Соломон всегда и везде был в самой гуще. Скоро о его храбрости и жестокости стали складывать легенды. Шайка крепла, постепенно преобразуясь в банду. Начали они, как водится, с грабежей и укрывательства краденого. Потом взялись угонять машины на заказ. Далее крышевать — вначале гаитян, затем любого, кто платил. Работали на Вернелла Дикона — Соблазнителя, — самого успешного сутенера в Либерти-Сити. Он поручил им присматривать за своими шлюхами и охранять бордели, но платил мало, скупился. И вскоре его пристрелили в туалете ночного клуба, а Соломон добавил к специализации своей банды сутенерство. В Майами приезжало все больше гаитян, банда расширялась. Соломон разбил ее на подразделения, поставил во главе доверенных помощников, а сам сосредоточился на бизнесе с наркотиками.

Эва Десамур начала с гадания туристам в пляжном районе. Взяла напрокат складной столик, два стула с зонтиком и присоединилась к полдюжине евреек и кубинок, которые за пять баксов гадали на картах, чайных и пальмовых листьях, смотрели в хрустальный шар. В первую неделю она обслужила двенадцать человек, во вторую количество клиентов удвоилось, а через месяц к ней уже записывались в очередь. При Эве постоянно находился Кармин, брал деньги, давал сдачу. Больше он ни на что годен не был. Об участии в действиях банды Соломона не могло быть и речи. Первое время Эва серьезно подумывала о том, чтобы отправить сына обратно на Гаити, но начала замечать, как женщины любуются его статью и зелеными оленьими глазами. Роятся вокруг, точь-в-точь как эти сучки вокруг подонка — его отца. Она также обратила внимание, что женский интерес доставляет сыну удовольствие. Он улыбается, что-то говорит, и они воркуют сильнее. Ее трусливый мальчик имел подход к девушкам. Ему нравилось их общество. Он умел заставить их рассмеяться, легко входил в доверие. Вот тогда Эва определила род его занятий.

Эва сняла колоду, после чего толкнула карты через стол Соломону.

Он перетасовал их дважды, разными способами. Она наблюдала, как его короткие толстые пальцы манипулируют с картами с несвойственной им ловкостью. И вообще такие пальцы с желтыми, искривленными, матовыми ногтями совсем не подходили к его тонким рукам.

Закончив, Соломон снял колоду и вернул карты.

Она начала раскладывать пирамидой, лицом вверх. Все двадцать восемь. В самом верху одна карта, ниже две, три, четыре и так далее. Последний ряд состоял из семи карт. По картам, находящимся в крайнем наклонном ряду с правой стороны пирамиды, можно было прочесть будущее, а карты в следующем ряду олицетворяли самые значительные события прошлого и то, что на них влияло, но было скрыто от глаз.

Несведущему карты показались бы дефектными, потому что на всех фигурных отсутствовали лица. На их месте зияли белые пятна. Но это так и было задумано для очень искушенных, опытных гадальщиков. Эва не просто читала расклад, а медитировала с фигурными картами, вглядывалась в белые пятна, в самую их глубину, и вскоре перед ее внутренним взором возникали образы. Порой четкие, как фотографии, иногда лишь смутные, расплывчатые очертания.

— Что ты видишь? — спросил Соломон.

Эва молчала. Расклад получился плохой.

Вверху пирамиды, как положено, находился Король мечей, представляющий Соломона. Могучий воин, непререкаемый авторитет. Второй картой оказался Валет мечей, а шестой — Валет жезлов. Между ними Шестерки жезлов, что означало планы, идеи, Шестерки монет — деньги, бизнес, безопасность, и Шестерки мечей — конфликт, раздор, неприятности. Но самой существенной в раскладе являлась последняя карта. На сей раз ею оказалась Башня, символизирующая разрушение. Предвестница краха.

Эва не понимала. Ведь совсем недавно будущее читалось чистым и светлым. И вдруг такое. Что произошло?

— Под тебя копают двое. — Она показала на Валетов.

— Кто они?

Эва вгляделась в белое пятно на месте лица Валета мечей, и примерно через минуту на нее пристально глянули покрасневшие голубые глаза. Одновременно она ощутила запах оружейного пороха. Затем Эва подняла карту, поднесла к носу, глубоко вдохнула. Во рту образовался противный вкус, который она проанализировала: алкоголь, земля, кровь, химикалии, сигареты.

— Этот человек — хладнокровный убийца. — Она ткнула пальцем в Валета мечей. — Но он не гангстер. Он убивал по другим причинам. Из принципа. И по этому поводу переживает. Пьет и курит, иногда даже травку.

В другом человеке Эва сумела различить лишь темно-карие глаза и пугающе внушительную комплекцию. Принюхавшись, она почувствовала вкус его сущности. Медовая сладость, указывающая на ровный, добродушный характер и честность. Неизвестный представлял тип мужчины, который всегда поможет другу и никогда не изменит жене. В тот момент, когда Эва уже была готова сделать вывод, что человек не представляет для них реальной угрозы, нектарную сладость во рту сменил острый уксус. Настолько противный, что пришлось сплюнуть.

Она вытерла рот носовым платком и показала на Валета жезлов:

— Человек честолюбивый, энергичный и очень скрытный. Он инициатор.

— А кто они? — нетерпеливо спросил Соломон.

Эва задумалась и увидела Кармина. Он лежал на асфальте, схватившись за живот после сильного удара. И тогда она вспомнила вкус Валета мечей.

— Полицейские. — Она окинула взглядом расклад. — Но действуют по своей инициативе.

— Местные?

— Да.

— Тогда с ними проблем не возникнет, — усмехнулся Соломон.

И тут же справа от него возник дух Букмана. Он держал в руках поблескивающий гобелен с изображением старого флага Гаити — синяя и красная полосы со шлемом посередине — и кивал на свисающую с края нитку. Глаза закрыты. Затем он их открыл, посмотрел на нить, удивленно, точно увидев ее впервые, и потянул. Гобелен распался на части. Они посыпались на стол, образовав лоскутки материи, которые быстро превратилась в пыль. Эту пыль Букман сдул.

Эва поняла, что это значит. Существует нечто, чего копы пока не видят. Деталь. Но как только они ее найдут, это будет означать конец.

Она мысленно спросила духа, что это за деталь, но Букман не ответил. Значит, либо сам не знает, либо ей не положено знать.

И вот тогда Эва впервые ощутила настоящий страх. Она посмотрела на Соломона:

— Выясни, кто эти двое. И убей.

21

В час дня на Кокна-Гроув было оживленно. Этот элитный район часто называют Майами-Виллидж. Приятно проводить время в тени пальм. Кругом симпатичные бутики и рестораны. Люди здесь, как правило, расслабленно-спокойны, беспечны и, разумеется, богаты. Сидят за столиками, негромко переговариваются. Сюда приходят те, у кого есть деньги, или кто хочет посмотреть на тех, у кого есть деньги.

Кармин относился к последним. Да, подобную жизнь он желал бы вести, это место, где он хотел бы обитать. У Кармина имелись деньги, но не такие. Оставалось только мечтать.

Он выжал ломтик лимона в перье и оглядел богатых дам, расположившихся под изящными зонтиками за круглыми столиками из ценных пород дерева. Сегодня они обедали в этом ресторане здорового питания на Гранд-авеню, который назывался «Все свежее и натуральное у Дюбуа». Еду подавали на тарелках, сделанных индейцами Южной Америки, и она стоила кучу денег, особенно фирменные блюда — жареные орехи, специальный зерновой хлеб, соевый соус, пудинг из сушеных груш, что-то из сои и многое другое в том же духе.

Кармин терпеть не мог эту дрянь, но очень любил сидеть тут в роскоши, разодетый в пух и прах, изучать через темно-синие стекла очков фирмы «Бош энд Ломб» в золотой оправе этих выставленных напоказ надменных стерв в дорогих платьях и скромных украшениях, с несколькими бумажными сумками у ног от фирменных магазинов. Почти рядом с каждой смирно примостился ухоженный пудель. Эти чертовы псины выглядели так, словно их шерсть приводили в порядок те же парикмахерши, что и хозяек. Женщины изводили себя диетой, злоупотребляли пластической хирургией и потому выглядели примерно одинаково. Костлявые, похожие на манекенов из магазинных витрин, которых оживил Франкенштейн, когда у него истощился запас мертвецов.

Это была игровая площадка Кармина. Ему нравилось забавляться и мысленно представлять себя Богом, менять их судьбы. Он забирал у женщин богатых мужей, а вместе с ними банковские счета, недвижимость и прочее имущество, гардеробы, записные книжки с нужными адресами и телефонами, да и сами телефоны тоже отсоединял от сети. Ну и, конечно, убирал прислугу. Затем Кармин представлял, как они приходят к нему со своими слезливыми историями, он изображает симпатягу, прежде чем подсказать выход из затруднительного положения. Дамочки могут использовать то, что имеют, — вернее, то, что им оставили пластические хирурги. Прямо вот так скажет, что у них есть возможность освоить древнейшую из профессий, возникшую чуть ли не сразу, как только обезьяна слезла с дерева и стала человеком. Да что там, с этого начинала даже Мария Магдалина. Вначале это им не понравится. Они надают Кармину пощечин, назовут мерзавцем, но рано или поздно осознают, что иного выхода нет. Надо воспользоваться советом. И вот тогда начнется падение. После того как Сэм доведет этих заносчивых поганок до кондиции, Кармин станет продавать их таксистам, чистильщикам обуви, официантам, посыльным, продавцам магазинов, садовникам, работникам, обслуживающим бассейны, поварам — в общем, всем, с кем они были грубы и от которых воротили нос. Он дождется, когда женщины превратятся в полноценных шлюх, а затем иногда, не очень часто, будет возвращать их в прежнюю жизнь. Однако теперь им не захочется питаться одними салатами и фруктами. Они поедут куда-нибудь в достойное место, где готовят настоящую еду.

Кармин усмехнулся. Неужели он действительно такой подонок? Эти мечтания порой пугали его. Но таким его сделала жизнь и мать, злобная тварь. Превратила в мерзкого, слезливого хлюпика.

Впрочем, сегодня он тут по делу. Этим делом являлась официантка Доминик. Потенциальная Карта Червей. Эту девушку он решил включить в свою колоду. Длинные белокурые волосы, большие светло-голубые глаза, которые иногда слегка удивленно расширялись, идеальная фигура — высокая, длинноногая, узкая талия, хорошие бедра, великолепные груди, — чудесный цвет кожи. В общем, Доминик представляла классический образец истинной американской красотки, аккуратной блондинки. Прямо вылитая модель Кристи Бринкли или теннисистка Крис Эверт. Она олицетворяла заведение, в котором работала. «Все свежее и натуральное».

Кармин положил на нее глаз еще до Рождества, но разворачивался медленно. Не был уверен, что в подобных местах следует заниматься вербовкой. Наконец решился — слишком уж она годилась. Странно, но контакт инициировала Доминик. При нем был кофр с фотоаппаратурой, и она поинтересовалась, не фотограф ли он. Кармин ответил, что да. Слово за слово — в общем, познакомились. Вскоре девушка размякла, рассказала, что приехала из Лас-Вегаса. Пыталась устроиться моделью в Лос-Анджелесе, нигде не взяли, и вот она здесь. Он, как обычно, вначале разузнал о ней все подробности, убедился, что нет мужа, постоянного бойфренда, родственников. Когда выяснилось, что Доминик тут одна, только со своими амбициями, Кармин упомянул, что через несколько недель начнет работу над большим проектом. Сделал с нее несколько полароидных снимков и дал свою визитную карточку. Увидев фотографии, Сэм загорелся, так что Кармин решил приехать сегодня, подготовить финальную фазу. Встретиться с ней где-нибудь пару раз, войти в доверие, затем познакомить с Сэмом, специалистом по обработке.

— Привет, Луи! — крикнула Доминик, улыбаясь своей ослепительной, как лампа-вспышка, улыбкой. «Луи Девиль, фотограф» — так было написано на карточке, которую он ей дал.

— Как жизнь, принцесса? — Кармин тоже улыбнулся и поднял на лоб очки. Затем сделал из пальцев прямоугольник и сымитировал кадр.

Она приняла позу, надула губки, поправила волосы. Кармин встал, поцеловал девушку в щеку. Ему пришлось подняться на цыпочки. Она была выше его на два-три сантиметра, причем в туфлях без каблуков. Будет пользоваться успехом у пожилых толстых коротышек!

У Доминик только началась смена. Сегодня она работала допоздна. Заведение закрывалось в полночь. После захода солнца ресторан оккупировали молодые пары. Сидели, потягивали фруктовые коктейли, смотрели друг другу в глаза. Доминик говорила, что с трудом переносит это время суток, поскольку счастливые лица напоминали ей об одиночестве. Кармина не переставало забавлять, как легко влезть в душу такой дуре. И вот она уже с тобой откровенничает, и ты можешь обратить это в золото.

— У меня для тебя хорошая новость, — произнес он, входя в роль фотографа. — Помнишь, я говорил о проекте, над которым мне предстоит работать? Заказ от Келвина Кляйна.

— Келвина Кляйна?

— Да.

— Ты будешь снимать Брук Шилдс?

— Нет. — Он рассмеялся. — Я так высоко не летаю. Эта кампания у него нацелена на Флориду. Им потребовались местные модели, и я подумал о тебе.

Доминик чуть не подпрыгнула.

— О Боже! Боже! — воскликнула она.

Посетители, морящие себя голодом в ресторане, повернули головы в их сторону.

Доминик крепко прижалась к Кармину.

— Подожди. — Он высвободился. — Нам следует многое обсудить. Тебе нужно найти хорошего агента.

— Конечно.

— Давай, когда ты освободишься, мы поедем куда-нибудь поужинаем и побеседуем.

— Я заканчиваю в полпервого.

— Камейн, — послышалось сзади, но как-то неотчетливо.

— Я приеду, — произнес он и снова услышал, как сзади кто-то произнес: «Камейн», — но теперь уже значительно громче.

Доминик подняла глаза, и ее счастливое лицо сделалось серьезным.

— Кармин Десамур!

О черт! Риски!

— Кармин Десамур, ниггер, повернись, когда я к тебе обращаюсь!

Он повернулся. Перед ним стояла Риски, одна из Карт его собственной колоды. Как сюда попала эта шлюха? Вид у нее был просто потрясающий, как раз для данного заведения. Легкое розовое короткое платье из синтетики облегало так плотно, что едва ли не трещало на бедрах. Риски нетвердо стояла в туфлях из леопардовой кожи на высоком каблуке, в руке сумка, в тон туфлям. В ушах большие золотые африканские серьги, на голове короткий черный парик, будто она ощипала дохлую ворону и прилепила перья на голову. Лицо потное, глаза дикие, злые.

— Извините… — начал он. — Я…

— Ты что, ниггер, меня не узнал?! — рявкнула Риски, приблизившись вплотную. Кармин почувствовал сильный запах сигареты с марихуаной и солодового виски.

Он не видел Риски пять месяцев, с тех пор как ее посадили в тюрьму. Ему следовало взять ее под залог, как полагалось порядочному сутенеру, но он этого не сделал. Риски слишком много пила и курила травку. Обкрадывала клиентов. У него крала тоже. Вот и сейчас нагрузилась как следует, судя по виду. Настоящая шлюха самого низкого пошиба. А раньше Риски была сексуальной красоткой. На редкость сексуальной. Одной из жемчужин его колоды. И голос, этот визгливо-хриплый голос нельзя спутать ни с каким другим. Кармин вспомнил, как Сэму, когда он ее обрабатывал, приходилось затыкать ей рот трусами, она чересчур громко кричала в процессе. Впрочем, клиентам нравилось. Потом Риски, конечно, страсть имитировала, но все равно они чувствовали себя супертарзанами.

— Послушай… — забормотал Кармин, нервно ежась под пронзительным взглядом ее покрасневших глаз, и осекся. Во рту пересохло. Надо сматываться, и поскорее. Теперь на них смотрели все, включая официантов.

— Кто эта белая телочка, а? Что, завлекаешь ее, как когда-то завлек меня? И чем ты, ей сказал, занимаешься? — Она шагнула мимо него и сменила тон на почти вежливый. Насколько смогла. — Как тебя зовут, лапочка?

— Не лезь к ней, — сдавленно проговорил он.

— Я не с тобой разговариваю! — выкрикнула Риски ему в лицо, обрызгав слюной. Затем повернулась к Доминик.

Кармин попытался поймать взгляд девушки, но она смотрела на Риски. Испуганно и смущенно. Кармин сомневался, что ей прежде приходилось видеть таких, как Риски, разве что по телевизору.

— Как тебя зовут, беби? — Тон у Риски был теперь приятный и легкий, каким она разговаривала с клиентами, помогая их бумажникам раскрыться.

— Доминик.

— Милое у тебя имя. Тебе его дала мама?

— Да.

— А этого… — она брезгливо скривила губы, — мужчину, как его зовут?

Доминик посмотрела на Кармина. Он покачал головой и покрутил пальцем у виска, показывая, что Риски чокнутая, но она отвела глаза.

— Луи Девиль.

— Луи! — Риски зашлась визгливым смехом. — А что этот Луи сказал тебе, чем он занимается?

— Сказал, что он фотограф, — ответила Доминик, глядя на Кармина с неожиданной злостью, словно только сейчас по-настоящему рассмотрела.

Он хотел убежать, но не мог пошевелиться. Ноги будто вросли в землю.

— А мне он говорил, что работает в компании звукозаписи, ищет таланты. Это было уже давно. Обещал сделать из меня вторую Тину Тернер. Он дал тебе карточку?

Доминик кивнула.

— Так вот что я тебе скажу, милая. Этот сукин сын — сутенер. Ты меня слышишь? Сутенер. Он собрался поломать твою жизнь. Так что тебе сегодня повезло, беби. Это, пожалуй, самый счастливый день в твоей жизни.

— Неправда! — К Кармину вернулся голос. — Доминик, послушай меня, эта женщина…

— Заткни свой поганый рот, сучонок! — Риски размахнулась и ударила Кармина по лицу так сильно, что он вскрикнул от боли.

— Даже близко не подходи ко мне, подонок! — отрезала Доминик ледяным тоном. — Если появишься, позову копов. Ты мне противен.

— Ты ей поверила?

Но Доминик повернулась к нему спиной и быстро пошла, наверное, позвать хозяина.

Кармин почувствовал, что близок к обмороку. Щека горела. Риски схватила его за руку и потащила к выходу из ресторана, который всего несколько минут назад был его самым любимым. Поволокла по улице, как большую тряпичную куклу, гордо поглядывая на прохожих, громко стуча каблуками по асфальту, шурша при каждом движении своим синтетическим платьем. Кармин пытался вырваться, но ее захват был крепким.

Они добрались до того места, где он поставил свою машину. Риски прислонила его к стене.

— Ты мне должен, ниггер!

— Послушай, извини, что тогда не внес за тебя залог. У меня возникли неприятности с бумагами, понимаешь?.. — Кармин вдруг осознал, что скулит.

Риски ударила его тыльной стороной кисти. Он ойкнул, когда костяшки ее пальцев соприкоснулись с его скулой.

— Кончай пудрить мне мозги! Гони деньги, сучонок! Давай!

Риски не стала ждать. Схватила левой рукой его гениталии и крепко сжала, а правой быстро прохлопала карманы брюк, нашла рулончик с четырьмя тысячами долларов в купюрах разного достоинства, зажатые солидной золотой скрепкой. Кармин гордился этой скрепкой, она была действительно из золота.

Риски сосчитала деньги и сунула в сумочку.

— Что ты делаешь? — простонал он. — Это все мои деньги на жизнь!

— Нет, ниггер, теперь это деньги мне на жизнь!

— Чертова сучка! И это после всего, что я для тебя сделал!

— А что ты для меня сделал? Оставил в поганой тюрьме? А ведь ни один чертов сутенер в мире не оставляет своих девушек в тюрьме. Неписаное правило. А ты его поломал. Ты сутенер без чести. Нарушил золотое правило сутенерства. Можно обращаться со своей девушкой как с дерьмом, бить и трахать ее до полусмерти, отбирать последний цент, который она заработала отсосами, оставлять без денег и голодной, но ты всегда обязан внести за свою телку залог.

— Извини.

— Нет, не извиню, — усмехнулась Риски. — Я кое-что насчет тебя сообразила. Пока торговала собой, я думала, что это для твоей матери. Вышло, что нет. У ее девушек у всех на бедре татуировка игральной карты, и у них есть пенсионный фонд. Они получают по десять долларов с каждой сделанной сотни, плюс твоя мать откладывает еще десятку на случай, если девушка больше не сможет работать шлюхой. А ты меня ободрал, ниггер! Врал в глаза насчет того, что я работаю для твоей матери. А я, оказывается, трудилась для тебя. И ты своей матери тоже врешь, она ничего не знает.

Кармин молчал. Риски была совершенно права.

— Я собираюсь рассказать ей все, — произнесла она.

— Сколько ты хочешь?

— Пятьдесят тысяч.

— У меня нет таких денег.

— Ты меня понял? — Риски даже бровью не повела. — Сегодня вторник. В следующий вторник я получу деньги или увижусь с твоей матерью. И возможно, пойду к ней не одна, потому что у тебя таких телок, как я, полно. Встретимся в восемь в магазине твоего бойфренда Сэма.

— Он не мой бойфренд, — зачем-то сказал Кармин.

— Я помню, как тот ниггер обхаживал мою задницу. Так что он самый настоящий пидор. — Риски усмехнулась. — А ты единственный сутенер в мире, который не трахает своих телок. Ты это знаешь? Да ты даже не сутенер, а жалкий прыщ! — Риски рассмеялась своим визгливо-хриплым смехом, похожим на вой гиены. — И я тебя выдавлю как прыщ, ты понял, ниггер?! В следующий вторник. Тебе лучше прийти, и с деньгами.

Она повернулась и пошла, постукивая каблуками, высоко подняв голову, покачивая сумкой.

Униженный и напуганный Кармин сел в автомобиль.

Минуя Корал-Гейблс, он даже не бросил взгляд, хотя это был один из его любимых районов. Обычно ему нравилось медленно проезжать мимо красивых больших домов по ровным, обсаженным фикусами улицам. Лицо овевал теплый ветерок, пахнущий свежескошенной травой и деньгами. Теперь Кармин прибавил скорость, не посмотрев в сторону яхтенных причалов, не удосужившись восхититься Венецианским прудом. Наплевать на все. Лишь бы убраться подальше.

Вскоре Кармин вспомнил, что собирался присмотреть тут две потенциальные Карты Бубновой масти — одну для себя, одну для матери, — но сейчас было не до того.

Боже! Как он прокололся!

Вот уже три года Кармин вел свою игру без всяких заминок, потому что был осторожен во всем. И вот теперь эта сволочь Риски угрожала все взорвать. Если мать узнает, Соломон его приговорит. И не важно, что они фактически братья. Для Соломона это не имеет никакого значения. Его подготовят и выволокут в «НКБС». А что произойдет с Сэмом, близким и единственным другом? Ведь Сэм в таком же дерьме, как и он.

Добравшись до Малой Гаваны, где были одни латиносы, Кармин почувствовал себя лучше.

Он уже пожалел, что вообще взял эту дрянь. На хрена она ему сдалась? Осталась бы работать в заведении Венди, продолжала бы продавать гамбургеры.

Надо же, ударила. Два раза. В точности как мать.

Это уже слишком.

Кармин остановился у грузовичка с открытыми бортами, нагруженного кокосами, и наблюдал, как владелец срезает с орехов верхушки и продает прохожим как прохладительный напиток. Простая работа. Наверное, замечательно жить такой простой жизнью. В данный момент Кармин не задумываясь поменялся бы с этим человеком местами.

А как не повезло с Риски!

По щеке скатилась слеза. Щеку по-прежнему немного жгло от ударов. Он ненавидел себя за все. За то, что плачет, и за то, что он жалкий придурок. Риски права. Он не настоящий сутенер. Настоящий сломал бы ей обе руки и изуродовал бы лицо. А он на подобное не способен.

Может, настало время стать наконец настоящим? Набраться храбрости.

Кармин вытер лицо. Завел машину. Тронулся. Надо ехать к Сэму. Риски ничего не получит.

Ничего.

22

Каждое утро Сэм Исмаэль — высокий, стройный, совершенно лысый, с длинным носом и желтовато-карими глазами — мыл тротуар у своего магазина настоем жасмина, мяты и розовой воды. Этот обычай соблюдали все сирийцы, владевшими магазинами в Порт-о-Пренсе. Родители Сэма держали там супермаркет. Считалось, что запах привлекает покупателей.

Сэм преуспевал. В его магазине «Таинственный Гаити» в Лимон-Сити дела шли прекрасно. Он продавал все виды атрибутов вуду — вызывающие духов трости, барабаны, свечи, куклы, фигурки святых, разнообразные травы, коренья, листья и семена, а также жертвенных животных — петухов, цыплят, голубок, козлов и змей. Из-под прилавка Сэм также прибыльно торговал предметами, используемыми в ритуалах черной магии, большинство которых были похищены из церквей и кладбищ. Особенным спросом пользовались черепа и кости монахинь, священников и убийц. Его клиентуру составляли гаитянские хунганы и мамбо, кубинские и бразильские жрецы культа макумба, африканские колдуны, местные ведьмы и прорицатели, сатанисты, сексуальные извращенцы, а также музыканты и туристы.

Магазин стоял на видном месте и скрашивал однообразный унылый пейзаж, составлявший дома с окнами, заколоченными досками, пустые товарные склады и приземистые многоквартирные здания, где жили местная рвань и эмигранты из Гаити. Последние прибывали и прибывали.

Сэм был неверующий. Для него что христианство, что буддизм, что вуду — одинаково. Но он понимал и уважал религиозные чувства других.

Почти всех своих клиентов он считал шарлатанами. Эти лекари, врачующие снадобьями, заговорами и наложением рук, всевозможнейшие фальшивые ясновидящие, гадальщики и прочие маги просто зарабатывали на жизнь. Дурили людей как могли. Все, кроме Эвы Десамур. Достаточно единственной встречи с этой женщиной, чтобы человек поверил в сверхъестественное. Во время одного из редких посещений магазина она увидела там супругов из Германии, рассматривавших ожерелье из монет на предмет покупки. Эва подошла к женщине, брюнетке лет тридцати, и произнесла: «Через три года вы родите мальчика, которого назовете в честь своего отца. Но внука он не увидит, потому что болен и долго не протянет». Супруги смутились и поспешно покинули магазин, к большому неудовольствию Сэма, поскольку от туристов всегда был неплохой доход. Но в прошлом году они явились сюда с маленьким сыном, спрашивали, как найти Эву. Дело в том, что все произошло именно так, как она сказала.

Сэм ведал финансами Соломона Букмана, а также некоторых высших офицеров армии Гаити, делавших серьезные деньги на кокаине. Они построили на севере страны частные аэродромы, где принимали самолеты колумбийского картеля с грузом кокаина и дозаправляли их. Далее самолеты следовали в Майами. Американские таможенники ничего не подозревали, ведь на Гаити никаких наркотиков никогда не производили. Но именно на этом кокаине Соломон сделал свои главные деньги. Конечно, он занимался всеми видами преступного бизнеса, но основной доход приносили наркотики. И возможностью начать большую игру он был обязан Сэму, рассказавшему об этих аэродромах и организовавшему несколько встреч с основными игроками. До сего момента Соломон торговал по мелочам. Его люди продавали упаковки по десять долларов.

Сэм работал по двум направлениям. Через офшорные банки переправлял деньги банды Соломона на счета в Швейцарии, Монако и Люксембурге и по указаниям Соломона инвестировал капитал в бизнес и недвижимость. Сэм являлся подставным лицом и одновременно мозговым центром проекта перестройки Лимон-Сити. Это была его идея. Однажды они с Кармином возвращались после охоты на аллигаторов в Эверглейдсе. Проехали Корал-Гейблс. Кармин порассуждал о том, что раньше на этом месте росли апельсиновые рощи, а потом в двадцатые годы Джордж Меррик решил построить город. Двадцать минут спустя они застряли в пробке в Малой Гаване, и вот тут Сэм увидел щит с надписью «Парковка разрешена только кубинцам. Все остальные машины будут отбуксированы». Его поначалу шокировала неслыханная наглость — надо же, как ведут себя эмигранты по отношению к коренному населению, — но затем он сообразил, что это их район, они тут хозяева. Этот район был застроен и находился во владении организации кубинских беженцев. Вот тогда ему и пришла мысль создать в Майами похожий район для гаитян. Малый Гаити.

Он узнал о выставленных на продажу крупных участках Лимон-Сити и предложил Соломону купить их, сделать долгосрочные инвестиции. Подумав, Соломон согласился. Для него проект Лимон-Сити стал прекрасной денежной прачечной.

Работать на Соломона Букмана Сэм стал не по своей воле. По происхождению он был сириец, но считал себя гаитянином. Свободно говорил на французском и креольском, а также английском, испанском и арабском. Он любил гаитян и хотел им помочь. Родители привезли его на Гаити младенцем, а в двадцать два года он уехал в Майами, поступил в университет на экономический факультет. Его родители, Рафик и Зада, были люди весьма состоятельные. Отец владел на Гаити сетью супермаркетов, магазинов «сэконд-хенд», а также швейными и обувными фабриками.

Сэм столкнулся с Соломоном девять лет назад, вскоре после того, как открыл свой магазин. К нему приехал Леденец требовать деньги за «крышу». Сэм встретил его с дробовиком наперевес. Леденец отвалил, предупредив, что скоро вернется.

Естественно, Сэм слышал о Соломоне Букмане и его банде. О нем ходили разнообразные слухи. Наиболее впечатлительные натуры приписывали ему мистическую силу. Гаитяне из Либерти-Сити считали Соломона своим защитником. Остальные его боялись. Но Сэм не встревожился, полагая, что все это чушь, однако с тех пор был настороже и всегда держал дробовик наготове.

Лично Соломон к нему не явился. Прислал Эву. Она извинилась за Леденца, заверила, что подобное больше не повторится. Осмотрела магазин, купила корни ипомеи и ушла. Через неделю пришла снова, купила две курицы и жабу. Разговаривала мало, но Сэм ощущал — она его оценивает, просвечивает насквозь. В свой третий визит Эва сказала, что Соломону нужен человек для управления финансами.

Выяснить, что Сэм хорошо знаком с бухгалтерским делом, было несложно. Он управлял вкладами отца в банках США, это не являлось тайной. Родители любили похвалиться, какой у них умный сын, как ловко обращается с деньгами, просто чистый Ричи Рич.[23]

Сэм не желал связываться с гангстерами. Он хотел зарабатывать деньги честно, как отец, но Эва намекнула, что неплохо бы ему подумать о своей сестре, Малике, которая училась в Гайнсвилле, и о родителях тоже. И он понял, что у него нет выбора.

С самим Соломоном Сэм встретился месяц спустя в странной обстановке. Они сидели друг против друга в пустой комнате с задвинутыми шторами в конце дня, перед заходом солнца. Сэм пристально вглядывался в собеседника, но видел лишь силуэт, который со временем становился все более нечетким. Разговор шел о бизнесе. Голос Соломона звучал мягко. Он говорил с едва заметным гаитянским акцентом, был немногословен, но точен в выражениях. Удивил Сэма эрудицией. Он был на уровне самых продвинутых студентов университета, где Сэм учился, если не выше. У него был живой ум, он помнил любую подробность беседы. Для начала поручил Сэму открыть шесть банковских счетов — четыре для него и два для Эвы, но на другие фамилии. Затем начал расспрашивать о номерных счетах в банках Швейцарии. Сэм объяснил, что для открытия такого счета нужен серьезный капитал. «Будет», — ответил Соломон. Так оно и случилось.

Когда бы они ни встречались, это всегда происходило при плохом освещении или вообще без света. Сэм даже допускал, что иногда Соломон присылал вместо себя двойника. Кармин утверждал, что он это широко практикует. Впрочем, большой разницы не было, поскольку Сэм слышал лишь голос, а о внешности босса не имел ни малейшего представления. Соломон мог войти в его магазин как обычный посетитель, Сэм бы не догадался.

Все шло очень гладко, пока Соломон вдруг не решил вывести из проекта Лимон-Сити Преваля Лакура и супругов Куэста. С ними жестоко расправились. Сэм этого не одобрял, но их выход из игры был ему на руку. Теперь удастся вести дела без помех.

Среда, полдень. Время тянулось медленно. Помощница Сэма, Лулу, только что сделала ему маникюр. Он очень тщательно следил за своей внешностью. Ногти и зубы должны быть в полном порядке. Это очень важно для его бизнеса — наряду с мозгами и нужными телефонами. Приветливая улыбка с великолепными зубами располагает к доверию, как и твердое рукопожатие.

Сэм придирчиво осматривал результаты кропотливой работы Лулу, когда над дверью зазвонил колокольчик и вошел Кармин. Сам не свой.

Сэм обрадовался другу.

— Привет, Кармин! — Он поцеловал его в обе щеки, отстранился и внимательно посмотрел. Заметил на лице ссадину. — Что случилось?

— Потом. — Кармин показал глазами на Лулу, собирающую маникюрный набор.

— Спустись вниз и умойся, — сказал Сэм на английском, который Лулу еще не совсем осилила.

Внизу у Сэма помещения располагались на двух уровнях. На первом он держал животных. До недавнего времени там обитала даже шимпанзе, сбежавшая из «Парка приматов». Она сидела у магазина, полумертвая от изнеможения. Он взял ее и поселил в пустой клетке, где прежде жил козел. Недавно продал колдуну-конголезцу.

Нижний уровень, просторный подвал, был вымощен белыми плитками. Пол и стены. Вдоль потолка, тоже белоснежного, проходила длинная перекладина со свисающими крюками из нержавейки. Здесь было чисто и сильно пахло промышленной дезинфекцией. Посередине, рядом с водоводом, стоял мраморный разделочный стол. Чуть поодаль шесть белых морозильников.

В этом помещении Сэм хранил туши аллигаторов, которых они с Кармином добывали в Эверглейдсе. Они ездили туда каждый месяц. Сэм вел глиссер, а Кармин из охотничьего ружья бил в глаз рептилиям. Он стрелял очень метко, всегда поражал цель с одного раза. Затаскивали аллигаторов сюда, подвешивали на крюки, свежевали, обкладывали льдом. Позднее Сэм переправлял их на отцовскую фабрику на Гаити, где кожа шла на туфли, пояса, сумки, чемоданы и сувениры, а головы и ноги хорошо раскупали туристы и разные религиозные придурки.

Кармин вымыл лицо, приложил мешочек со льдом к ссадине.

Когда Сэм появился через несколько минут, он все ему рассказал. Сэм хорошо помнил Риски. Действительно стерва — Бубновой масти, для любителей «черного мяса». Сэм выложил на стол две тысячи, она запросила больше, заявив, что арабу меньше чем за три отсасывать не будет. Сэм заплатил. Тогда она попросила еще таблетку куаалюда,[24] чтобы представить его Джоном Холмсом или Мандинго.[25] Сэму она понравилась, но и напугала. У него тогда не очень хорошо получалось. В общем, это была уже готовая проститутка, которой все безразлично.

— И что ты собираешься делать?

— В любом случае на шантаж поддаваться не буду, — ответил Кармин. — Если поддамся, она заберет все.

— А почему ты так испугался?

— Она сказала, что сообщит моей матери. А если та узнает, мы с тобой оба покойники. И не важно, что ты делаешь для Соломона, как ему полезен и все такое. Пошел ему поперек, и все — тебя скормят аллигаторам. Этого парня ничем не проймешь. Ему все по фигу.

— Тогда остается единственная возможность.

Кармин кивнул, но взгляд отвел.

— Хочешь, я этим займусь? — предложил Сэм.

— Нет, дружище, свое дерьмо я должен разгребать сам.

— Кармин, ты же не способен убить человека!

— Ну и что?

— Что значит «ну и что»? Убивать — не твоя специальность. Ты это делать не умеешь и не хочешь. Так что давай я все организую. Найду кого-нибудь.

— Кого?

— В Майами полно киллеров, они скоро организуют профсоюз.

— Нет, это моя забота, понимаешь? Мой бизнес и проблема моя. Неужели я не могу справиться с одной алчной дрянью? Я с ней справлюсь.

Кармин посмотрел в зеркало над раковиной.

— Боже, что у меня с лицом! А мне пора отправляться к шлюхам, собирать деньги. — Он повернулся к Сэму. — У Лулу, наверное, есть какой-то макияж. Все девушки носят с собой косметику. Спроси, может, у нее найдется тональный крем.

— Тональный крем? Ладно. — Сэм направился к лестнице, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

— Слушай, — крикнул ему вслед Кармин, — только не говори, что это для меня! Ладно?

Сэм и Кармин — близкие друзья, но Сэм никогда не был с другом до конца откровенен. Вот и сейчас он не сказал Кармину, что Соломону и Эве давно известно о его побочном бизнесе. Сэм сообщил им об этом с самого начала. Пришлось. Они бы все равно узнали, и очень быстро, и тогда бы его и Кармина на очередном обряде «НКБС» принесли в жертву богам вуду.

Они восприняли информацию спокойно. Эву даже позабавило, что ее никчемный, глупый сын осмелился затеять что-то самостоятельно.

23

Октавио Боливара Гроссфельда арестовали в полпятого утра в четверг. Из группы наблюдения сообщили, что он в доме один.

К нему вошли четверо — Макс, Джо, Марк Бреннан и Джимми Валентин.

Гроссфельда нашли в спальне. Он лежал лицом на кровати, голый, в отключке. Накурился до одури марихуаной. Рядом стоял большой кальян в виде прыгающего дельфина. Бреннан и Валентин пошли обшаривать дом, а Макс и Джо попытались разбудить Гроссфельда. Стояли над ним, хлопали по спине, светили фонариком в лицо.

— Вставай, придурок!

Гроссфельд на мгновение приподнял тяжелые веки и тут же закрыл, пустив слюну и заулыбавшись глупой улыбкой.

Они потащили его в ванную комнату, поставили под душ и на всю мощь открыли холодную воду. Гроссфельд вскрикнул. Потом его заставили проползти на карачках в гостиную и поставили к стенке, мокрого.

В комнате был кавардак и пахло как в плохом туалете. Пол выстелен коробками из-под пиццы, сплюснутыми и слипшимися, которые образовали своеобразный ковер. Валентин вернулся из кухни с пластиковым пакетом, наполненным контейнерами с кокаином.

— Это не мое! — крикнул Гроссфельд.

— Нет? — усмехнулся Джо. — Тогда что же они тут делают?

— Он их подложил!

— Не может быть.

Бреннан нашел в шкафу медицинский саквояж. Там оказались три скальпеля, клейкая лента и хирургическая пила. Все покрыто засохшей кровью.

— И это тоже тебе подложили? — ехидно поинтересовался Макс. — И отпечатки пальцев там не твои?

Гроссфельд молчал, смотрел на лужицу вокруг ног, прикрывая ладонями свой срам. Невысокий, бледный, костлявый человечек. На груди татуировка Девы Марии.

— Что тебе больше нравится, Октавио, — продавать наркоту или резать девушек? — спросил Макс.

— Пошел к черту! — Гроссфельд плюнул в лицо Максу, но промахнулся, попал на пиджак Джо. Тот вытер плевок носовым платком. — Я что, выгляжу совсем дураком? Эта наркота не моя. Я свой товар здесь не держу!

— А где ты его держишь?

— Вот. — Октавио сделал гримасу. — Подложили мне это фальшивое дерьмо, а теперь спрашиваете, где я держу настоящее. Да ты совсем тупой!..

— А с человеком, которого зовут Карлос Ледер, ты знаком? — спросил Джо.

— Да. Он трахал твою маму в джунглях и сделал тебя, черномазый.

— Хочешь меня раздразнить, Октавио? — Джо посмотрел на него сверху вниз, как на карлика, и повернулся к Максу: — Найди этой сволочи какие-нибудь штаны, чтобы мы могли зачитать права.

Макс пошел в спальню и вернулся с джинсами и грязной розовой футболкой. Они лежали рядом с объедками пиццы.

— Надень, придурок! — Он бросил одежду Гроссфельду.

Пока тот одевался, в дверном проходе неожиданно появился лейтенант Джед Пауэрс и вызвал Бреннана и Валентина на улицу. Макс слышал, как они там негромко переговаривались. Затем Пауэрс и Валентин вернулись.

— Зачем вы приехали, лейтенант? — произнес Макс.

— Планы изменились. Его брать не будем.

— Чей приказ?

— Вы знаете чей, — буркнул Пауэрс. — Пойдемте, я вам все объясню.

— Эй! — крикнул Гроссфельд. — А кто заплатит компенсацию за сломанную дверь? — Он сделал несколько шагов вперед.

— Заткнись! — рявкнул Пауэрс, и Гроссфельд замер. — Стань где стоял.

Гроссфельд вернулся к своей лужице.

Макс и Джо направились к Пауэрсу, а Валентин прошел мимо них и дважды выстрелил Гроссфельду в грудь. Тот дернулся и съехал на пол, размазав по стене малиновую патоку. Затем повалился лицом вниз.

— Ты что?! — воскликнул Макс.

Валентин убрал пистолет в кобуру и приблизился к убитому. Достал из-за пояса серебристый револьвер тридцать восьмого калибра. Пауэрс сделал знак Максу и Джо выйти из дома.

— Значит, ситуация следующая: когда вы появились, он открыл огонь. Валентин пристрелил его. Очень просто.

В этот момент в доме прогремел выстрел. Следом вышел Валентин.

— Все чисто.

В окнах соседних домов начал зажигаться свет, захлопали двери, люди высыпали на улицу. Монотонное стрекотание сверчков в траве перекрыл вой сирен.

— Когда это решили? — спросил Макс. Его трясло от возмущения.

Джо угрюмо молчал.

— Все объяснит Элдон. — Пауэрс посмотрел на Джо: — Вы в порядке, Листон?

— А как вы думаете? — поморщился тот.

Пауэрс задержал на нем твердый взгляд и посмотрел на Макса:

— Идите оба, помогите сдерживать зрителей.

— В свое время Октавио Боливар Гроссфельд был первый на курсе в Университете Майами, — обратился к Максу Элдон. — Его родители, фермеры, влачили нищенское существование. Ребенком он тянулся к учебе. Пробился благодаря мозгам и личным качествам.

Они беседовали на крыше. Шел третий час дня. Небо обложили черные грозовые тучи, солнечный свет едва пробивался в узкие щели между ними. Ветра не было. Стояла жара, тяжелая и влажная. Внизу на Флэглер-сквер произошло дорожное происшествие, движение застопорилось.

Макс только что передал Элдону рапорт. Написал что положено. Они с Джо вошли первыми, следом Бреннан и Валентин. Гроссфельд выскочил и произвел по ним выстрел. Валентин дважды выстрелил в ответ, поразив Гроссфельда в грудь. В целях самозащиты. Он принял правильное решение, спас им жизнь. Валентин достоин поощрения.

Ему пришлось напечатать рапорт также и от имени Джо, поскольку тот сам не мог, слишком был расстроен. Складно не получалось, переделывал несколько раз.

— Вот почему его следовало убрать, — продолжил Элдон. — Для нас, копов, нет ничего хуже, чем умный, образованный преступник. Когда такой принимается за дело, жди неприятностей. Мне с подобными типами приходилось встречаться прежде. Так что все правильно. Мы пришьем ему то, что хотели пришить, и сделаем так, чтобы в это поверили. А с мертвых взятки гладки. Ты уж извини, что я тебя не предупредил. Не успел.

Макс не знал, что его больше злило — то, чему он недавно стал свидетелем, или Элдон, который считал это в порядке вещей.

— Как Листон?

— А ты как думаешь, Элдон? — Макс пожал плечами. — Он же никогда вживую с таким дерьмом не сталкивался. Пребывает в растерянности.

— Правда? — Элдон нахмурился.

— Да. Его компас, показывающий, где добро, а где зло, сломался.

— А он не может…

— Нет. — Макс отрицательно покачал головой. — Джо надежный, на сто процентов. Против тебя не пойдет. В общем, желание жить у него не пропало.

Элдон усмехнулся:

— Но ведь ты тоже расстроен, да?

— Можно сказать и так, — проговорил Макс и сильно затянулся сигаретой. — А чему тут радоваться?

— Макс, мы все сделали правильно. Это был плохой человек. Подонок. Привозил молоденьких колумбийских девушек, начиненных контейнерами с кокаином. И здесь потрошил, как рыб. Это что, чепуха? Невинная забава? Вспомни, ты же сам выбрал его из книги.

— Но это же убийство!

— Неужели? — Элдон подошел ближе и посмотрел Максу в лицо. — Очень странно слышать подобное именно от тебя. Ты что, Макс, слегка контужен? У тебя амнезия? В полицейском управлении числятся три нераскрытых убийства — три насильника-педофила найдены каждый с двумя дырками в голове.

— Это иное.

— Почему же?

— Их не стали арестовывать и судить, поскольку вы с Гномом так решили. Что-то у вас не сходилось.

— Но ты их все же пришил.

— Они получили то, что положено. Возмездие. Подонки охотились на беззащитных детей. Я отомстил за детей и их родителей.

— При чем тут родители, Макс? Они видели, что правосудие свершилось. Преступники были осуждены.

— Не те преступники!

— С теми ты расправился сам, Макс. И правильно сделал. А подонки, которых мы упрятали за решетку, тоже являлись преступниками. Промышляли по детям. В чем проблема? Получилось как на распродаже: два по цене одного. И вот ты заговорил о возмездии. Так мы и вершим возмездие в чистом виде. Эти гады все до одного заслуживали смерти. Октавио Боливар Гроссфельд резал девушек на куски. Молоденьких девушек, Макс, и их родственников тоже. Он был извергом. И это прекрасно, что такая мразь больше не ходит по земле.

— Но его нужно было арестовать и судить по закону. — Макс горячился, но слабо, чувствуя, что возмущение куда-то испарилось. Элдон прав. У него нет морального права протестовать. И вообще во всем, что было сказано, содержалась своя извращенная правда.

— Послушай, Макс. — Элдон заботливо положил руку ему на плечо. — Ты расстроен, потому что я не ввел тебя в курс дела. Но все решалось в последнюю минуту. Вам с Листоном тоже зачтется, не беспокойся. И вы по-прежнему станете вести это дело.

Макс посмотрел на море.

— А что будет с Мариселой Крус?

— С кем?

— Ну, с той девушкой-«мулом», которая согласилась свидетельствовать против Гроссфельда.

— А что с ней? Сядет в тюрьму, как положено.

— Но я ей обещал…

— Мало ли что обещал. Теперь обстоятельства изменились.

— А ее ребенок? — Макс растоптал окурок.

— Ребенка передадут в приют или усыновят. Для него вообще все сложится прекрасно. Ты хотел бы родиться и вырасти в Колумбии? Лично я — нет.

— А нельзя иначе? — с горечью спросил Макс. — Просто ее депортировать.

— Это не в моей власти.

— Ложь!

Ярость Макса ошеломила Элдона, но лишь на мгновение.

— Знаешь, что будет, если мы отправим девушку домой? Она вернется следующим рейсом. А потом, вероятно, станет возить с собой младенца. Ты знаешь, что они для перевозки кокаина используют младенцев?

— Ладно, не будем больше об этом говорить, — произнес Макс. — В общем, это дело я вести больше не собираюсь.

— Что? — Лицо Элдона напряглось.

— Ты меня слышал. — Макс посмотрел ему в глаза.

Элдон покачал головой:

— Ты будешь вести дело!

— Тогда я вообще увольняюсь из полиции.

— Даже не вздумай! — прорычал Элдон.

— Посмотри, как я буду это делать, — холодно промолвил Макс и повернулся, чтобы уйти.

Элдон схватил его за плечи и развернул так быстро, что тот потерял равновесие и покачнулся, сигареты и зажигалка выпали из нагрудного кармана.

— А теперь слушай! — Элдон весь кипел, лицо раскраснелось, глаза сделались маленькими и свирепыми, бородавка стала лиловой. Он наставил указательный палец в лицо Макса. — Командую здесь я. А ты мой подчиненный. Я один решаю, кому оставаться, а кому уходить. Больше никто. И ты пойдешь туда, куда я велю. Но если ты настаиваешь, чтобы уйти из полиции, Макс, ладно, убирайся. Только забери с собой Листона. А я уж позабочусь, чтобы он знал, что жизнь ему испортил его надменный напарник из-за какой-то латинской девки-«мула». И нечего с ней церемониться. Она нарушила наши законы. И отправится в нашу тюрьму. Все, разговор закончен. Ты понял?

Макс молчал. Толстые, переплетенные, как клубок змей, вены на мускулистой шее Элдона напряглись, лицо сделалось свекольно-красным. Макс не видел его таким взбешенным с боксерских времен.

— Я не расслышал, что ты сказал? — Элдон приблизил лицо к лицу Макса.

— Я понял, Элдон. — Макс шагнул назад, чувствуя себя разбитым.

В старые времена, когда Элдон был его тренером, он использовал для достижения результата два подхода. Если Макс терял уверенность в своих силах, Элдон терпеливо, по-дружески подбадривал. Если же он терял кураж, то получал мощный публичный словесный разнос. Элдон настолько хорошо изучил его, что точно знал, какие кнопки когда нажать и насколько сильно.

— Я понял! — Макс повысил голос, сдерживая себя, чтобы снова не разозлиться.

— Хорошо. — Элдон постоял с минуту, сердито глядя на Макса, убеждаясь, насколько безоговорочно капитулировал его питомец. И сменил гнев на милость. Улыбнулся, обнял Макса за плечи и повел к краю крыши. — Ничего, небольшая размолвка всегда оздоровляет. Помогает выпустить пар. Думаешь, мы с Эйбом всегда ладили? Нет. Знаешь почему? Потому что Эйб был слишком крутой со своими. Обращался с ними жестче, чем любой патрульный коп-куклуксклановец. При допросах негров почти всегда пускал в ход дубинку, чтобы запугать. А эта штуковина была у него налита свинцом. От костей ничего не оставалось. А как он называл эту дубинку? «Глушитель ниггеров». Можешь представить? Эйб был великий коп, один из лучших, с каким я когда-либо работал. Но иногда в попытках доказать, что он не совсем черный, Эйб заходил слишком далеко. Ему очень хотелось выглядеть таким, как мы. Ты бы послушал, что он говорил, когда мы спорили. Закрыть глаза, так можно было поклясться, что это выступает какой-то расист-южанин.

Макс много раз слышал рассказы об Эйбе, но сам Эйб о своем прошлом никогда не распространялся. Джо презирал его, называя ренегатом, предателем, — и это были самые мягкие выражения.

Элдон глубоко вдохнул густой застоялый воздух, выдохнул и посмотрел на Макса.

— Я люблю этот чертов город, а ты? — Его тон стал теплым.

Макс пожал плечами. Хорошо бы Элдон убрал с плеча свою лапу.

— Нормальный.

— Нормальный, считаешь? — Элдон рассмеялся. — Ты, Макс, здесь, в Майами, родился и вырос. А я-то нездешний. Впервые я увидел этот город, когда мне было десять лет. Приехал с папой, Элдоном Бернсом-старшим. Он служил шерифом в Миссисипи. Задержал беглого преступника, которого разыскивала полиция Майами. Повез сюда. Тот парень ехал на заднем сиденье, а впереди я с отцом. Передали, значит, мы парня полиции и отправились в Майами-Бич. Я влюбился в эти места с первого взгляда. Красота! Пляж, море, отели в стиле ар-деко. Тогда все выглядело очень стильно, не такая мусорная свалка, как сейчас. Мне они казались маленькими дворцами, где жили короли и королевы. Я решил, что когда вырасту, то стану шерифом Майами. И вот взгляни на меня сейчас.

«Да, — с горечью подумал Макс, — посмотрев на тебя сейчас, твой папа не остался бы доволен Элдоном Бернсом-младшим».

— Такого города, как Майами, нигде больше нет, — продолжил Элдон. — У нас в старые времена, когда я еще ходил в форме, тут счастливо жили в мире друг с другом все — и белые, и негры, и евреи, и кубинцы. А туристам какое было раздолье! Теперь же у нас идет непрерывная война. Колумбийцы, кубинцы, гаитяне, местные черномазые и белые гангстеры воюют друг с другом. Привозят это дерьмо сюда, в наш город, прямо под нашим носом и обдуривают всех и каждого. Они приходят в залы наших судов и убивают людей прямо перед камерами национального телевидения! Туризм хиреет, деньги из города уходят. Сердце разрывается смотреть, что с городом происходит. Уже так опустили Майами, дальше некуда. И мы на войне, Макс. Сейчас побеждают они, но мы свое возьмем. Мы — это партизанский отряд «Бойцы сопротивления Майами». У противника численное превосходство, больше оружия и денег. И воюем мы не с одной, а с сотней армий захватчиков. Они воюют друг с другом и с нами. Но мы победим. Потому что это наш город и наша страна. С каждой пулей, всаженной в подонка, мы постепенно возвращаем город обратно. Когда он станет нашим, мы сделаем так, что он будет выглядеть еще краше, вернем ему прежний блеск. И ты, Макс, поможешь мне в этом. — Элдон твердо посмотрел ему в лицо и сжал плечо. — Ты — второй самый лучший коп, которого я когда-либо имел честь знать. Я говорю серьезно. Вместе мы добьемся многого. А когда дым рассеется и осядет пыль, Майами перестанет слыть столицей убийств США. Он станет величайшим городом Америки, куда все будут стремиться приехать. Он станет таким, как прежде. А потом наступит день, когда мне придется уйти на покой, и тогда все ляжет на твои плечи. Ты будешь командовать уголовной полицией нашего прекрасного города. Что ты на это скажешь, Макс?

«Такими методами, Элдон, ты городу былую славу не вернешь…»

Макс так подумал, а произнес совсем другое. И довольно решительно.

— Это звучит здорово, Элдон. Действительно здорово.

24

— Придет время, и ты будешь командовать уголовной полицией города. Неплохая у тебя перспектива, Макс. — Джо грустно рассмеялся и глотнул пива.

Они сидели на балконе, смотрели вниз, на Оушен-драйв. Балкон был широкий, Макс мог свободно вытянуть ноги, а вот его напарнику пришлось положить свои на железное ограждение. Иначе он не умещался.

Днем, в три часа, было сумрачно, как поздним вечером. Небо обложили тяжелые грозовые тучи. Море выглядело, будто в нем не вода, а ртуть. Странно спокойное, графитово-свинцовое. Приближалась сильная гроза.

Как только они уселись, Макс передал другу свою беседу с Элдоном.

— Ты серьезно собирался уходить? — спросил Джо.

— Не знаю. — Макс пожал плечами. — Но как только он заговорил о тебе, я дал задний ход. Так что это был пустой жест.

— Я очень ценю твою преданность. — Джо чокнулся с ним бутылкой.

Джо приходил в себя очень долго и только недавно принял свой прежний вид. Отрапортовав у начальства, он вернулся к столу и сидел час, повернув стул к стене. Не проронил ни слова. Звонил телефон, а Джо не снимал трубку. К нему обращались, он не реагировал. Затем встал и вышел.

Вернулся через два часа. Макс уловил запашок спиртного, но теперь напарник вроде в порядке. Разговаривал и даже рассмеялся.

— Прежде здесь было действительно чертовски красиво, — произнес Джо, глядя на розовые тротуары. — Не то что сейчас. В этом Бернс, безусловно, прав.

— Да.

— Тогда зачем ты тут поселился, старина?

— Именно в этом доме? — Макс усмехнулся и сунул в рот сигарету. — Чтобы девочки любовались видом на море. Да и квартира дешевая.

Действительно, район Оушен-драйв имел жалкий вид. По обе стороны от дома, где жил Макс, располагались старые, некогда фешенебельные отели в стиле ар-деко, о которых упоминал Элдон. Сейчас там жили кубинские беженцы и старики евреи, доживающие свой век в теплом краю. Комната стоила менее пятидесяти долларов в неделю. Здания обветшали, краска пастельных тонов отслаивалась со стен, в неоновых вывесках горела лишь половина букв. Почти на каждом балконе висело выстиранное белье, а радио говорило только на испанском. Днем в Луммус-парке, на противоположной стороне улицы, обычно собирались пожилые еврейки. Сидели на складных стульях, вязали, вели разговоры на идиш, вспоминали прошлое. У каждой на голове повязан платок, платье из тускло-коричневой ткани разных оттенков, шлепанцы. В период с сороковых по шестидесятые годы парк представлял собой цветущий уголок природы. Сейчас его сильно замусорили, а вырванные во время ураганов с корнем пальмы валялись так и не убранные. Естественно, парк служил приютом для бездельников, бродяг и наркоманов. Каждое утро там обнаруживали один, а порой и два трупа.

Макс включил музыку. Заиграла пластинка, которую он слушал всю неделю, потому что не удосужился снять с проигрывателя. Диск Донны Саммер «Плохие девчонки», на четверть состоящий из скучных баллад. Обычно он опускал иглу на более динамичные песни в конце, которые начинались с «Нашей любви».

— Я думаю, это нравится тебе только из-за конвертов, — сказал Джо. — Сейчас у тебя нет черной подружки, так что довольствуешься малым. — Он вертел в руках конверт, где Донна была изображена с полураскрытыми губами и манящим взглядом. — А она очень даже ничего.

— Дай-ка сюда! — Макс выхватил конверт. — Чертов ханжа!

Джо рассмеялся:

— Диско — полная ерунда! Пластинки расходятся лишь благодаря хорошему оформлению да вот таким лапочкам. — Он показал на Донну. — Белые приватизировали эту музыку, сообразив, сколько на ней можно сделать денег. Так же, как получилось с рок-н-роллом. Тогда появился красавчик Элвис, теперь голубоглазый мальчик Джо Траволта. Его даже одели в белый костюм, чтобы дать нам понять. Могли бы заодно напялить и белый капюшон.

— Ладно тебе, Джо, это же кино. — Макс похлопал его по плечу. — Ты что, опять накурился травки?

Джо, когда они вместе курили травку, сразу заводил разговор о расизме во всех его проявлениях. Иногда его доводы звучали смехотворно.

— Нет, старина, я с этим барахлом завязал. А сейчас просто рассуждаю. Вот ты говоришь — кино. Ведь Голливуд — самая мощнейшая пропагандистская машина в мире. Гадостей мы делаем столько же, сколько и комми, если не больше, но Голливуд всегда показывает Дядю Сэма хорошим парнем, который все делает правильно, спасает мир. И простодушные люди верят. Ты знаешь, что после выхода фильма «Рождение нации» в ку-клукс-клан валом повалил народ? Вот что такое пропаганда. А «Лихорадка субботним вечером»? Люди смотрят и верят, что белые действительно могут танцевать!

— Ну, насчет танцев ты большой специалист, — улыбнулся Макс. — Двигаешься, как Джордж Форман,[26] принявший дозу успокоительного.

— Ну и скотина ты, Мингус! — Джо захохотал.

— Хочешь еще выпить?

— Нет. Давай вначале обсудим дела.

Они еще не решили, с какого бока приступать к настоящему расследованию убийства Мойеса.

— Предлагаю объединить его дело с делом Лакура, — заговорил Макс, раскрывая блокнот с заметками. — Основные моменты там одинаковы. Убийца Мойеса, как Лакур, лишен волос, и у него зашит рот. В желудке нашли то же, что и у Лакура. Среди прочего — аккуратно разрезанная на квадратики карта таро, Король мечей. Я не сомневаюсь, что они оба были зомбированы. Не исключено, что с Лакуром у них был пробный прогон. Его заставили уничтожить свою семью, чтобы убедиться, что зелье работает и он убивает без колебаний. Кого прикажут. Кроме того, Лакура сопровождал тот же изверг, который расправился с семьей Вонг.

— Сладкоежка. Я свяжусь с полицией Нью-Йорка, может, он на обертке конфеты оставил свой отпечаток. И посмотрю, что есть в полиции Северного Майами.

— Хорошо, — кивнул Макс. — Потом нам придется заняться бандами, использующими черную магию.

— Ну, тут мы потонем, — усмехнулся Джо. — В Майами они сейчас попадаются на каждом шагу. У преступников, которые прибыли во время нашествия в бухту Мариэль, в домах стоят разные сатанинские алтари. Перед тем как идти совершать зверства, они обязательно молятся своим богам и приносят жертвы.

— Конечно, я могу ошибаться, — произнес Макс, — но мне кажется, это не кубинцы, а гаитяне.

— Гаитяне? Но те в самом низу. Честные подметают полы, в лучшем случае водят такси, а преступники занимаются уличными грабежами, иногда наведываются в супермаркеты «Севн-илевн». В общем, работают по-мелкому.

— Джо, мы должны исключить любую предвзятость. — Макс перелистнул пару страниц в блокноте. — Преваль Лакур — гаитянин. Его партнер по бизнесу, Сэм Исмаэль, единственный, кого он не убил, тоже гаитянин. Сэм Исмаэль держит в Лимон-Сити магазин вуду, который называется «Таинственный Гаити». Он теперь единолично продолжает проект реконструкции Лимон-Сити, начатый Лакуром. Я собираюсь поговорить с ним.

— Он чистый?

— Совершенно.

— Но Мойес не гаитянин.

— Он не был и кубинцем. — Макс улыбнулся и прикурил очередную сигарету. — Самое главное, нам не известен его убийца. Никаких следов. Вероятно, перед этим он убил еще кого-нибудь, например кого-то из своих близких. Как Лакур.

— Станем проверять убитых и пропавших в городе и в штате.

— Не исключено, придется вести поиск по всей стране. Но много времени это занять не должно, потому что вряд ли он рецидивист. В зале суда он использовал «магнум». Возможно, из этого же оружия убил еще кого-то. Будем искать.

— Заметано. — Джо сделал запись в блокноте. — Безволосый убийца с зашитым ртом и порезанной картой таро в нутре.

— Кстати, о карте таро. — Макс перелистнул страницу. — На таких картах гадают. Надо искать похожую колоду. Их сотни, разного производства. Но наши вроде особенные. Вместо лиц пустые места. Придется проконсультироваться у квалифицированной гадалки.

— А как быть с Карвальхо? — спросил Джо.

— С ним тоже надо побеседовать. И вообще со всеми, кто тогда находился в зале суда. Если, конечно, получится.

— Но де Карвальхо сейчас находится в федеральной тюрьме.

— Кто там начальник?

— Билл Форси. Большой друг Бернса.

— Знаю, — кивнул Макс.

— Но мы можем заявить, что Де Карвальхо нужен для официального расследования.

Джо ушел. Макс посидел минут пять, налил себе виски и залпом выпил. Встал, снял с проигрывателя пластинку «Плохие девчонки», вложил в конверт и направился в свою фонотеку, под которую была отведена специальная комната. Три стены занимали стеллажи с пластинками, от пола до потолка. Они были расставлены по алфавиту, свыше двух тысяч. Кроме того, на полу стояли деревянные ящики с синглами, семи- и двенадцатидюймовыми. Половину коллекции Макс купил на аукционе «В помощь семьям погибших и инвалидов». Пластинки прежде принадлежали наркоторговцу по прозвищу Ловел Квартирант, который одновременно работал диджеем. Остальное Макс купил сам или изымал во время арестов, если пластинки оказывались редкими.

Он поставил альбом Майлса Дэвиса «Картинки Испании» и плюхнулся на диван. Пронзительная меланхолия трубы Майлса проникла в самую глубину души, и он вдруг почувствовал себя одиноким и беззащитным.

Глаза закрылись. Макс заснул.

Проснулся Макс через четыре часа. В комнате было темно, жарко и пахло дождем. Пока он спал, прошла гроза, и уже надвигалась другая.

Он вышел на балкон. Мокрые розовые тротуары быстро высыхали. На улице было полно людей. Наивные лохи-туристы сами напрашивались, чтобы их ободрали как липку, а разнообразные подонки искали дешевых удовольствий. Звучали испанская речь и песни.

Макс принял душ, почистил зубы, побрился. Надел светло-синюю рубашку, черные летние брюки, кожаные туфли без шнуровки и вышел.

25

Он поехал в район, где сосредоточены лучшие ночные клубы. Это было неподалеку от аэропорта Хилтон, поэтому половину посетителей здесь составляли остановившиеся на ночь транзитные пассажиры и стюардессы зарубежных авиалиний. Очень удобно провести вечер с женщиной, которую никогда больше не увидишь. Макс не вешал им лапшу на уши, не врал. А они, услышав, что он коп, сразу включали фантазию, воображали его героем сериалов. В общем, вскоре их можно было кормить с рук. В подавляющем большинстве случаев продолжение следовало в номере отеля.

В клубы Макс ходил давно, с шестьдесят восьмого года, правда, танцевать так толком и не научился. Тщетно пытался копировать движения мужчин, но в основном его танец больше походил на маневрирование боксера на ринге под музыку. Он приветствовал зарождение дискотек, где запускали длинные композиции в ритме четыре четверти с сильным басом, под которые было легко двигаться. Тексты в подобных композициях были глупые, но значения это не имело. Ему нравился этот стиль, да и дискотеки тоже. Это был котел, где смешивались расы и национальности — белые, черные, латиносы. Они приходили сюда с единственной целью — весело провести время, и все друг с другом прекрасно ладили. Осуществилась розовая мечта доктора Мартина Лютера Кинга. Конечно, в тогдашних дискотеках было очень много кокаина. И самое главное, тут было легче легкого закадрить черненькую девушку, поэтому Макс и приходил сюда при первой возможности. Потом все к чертям поломала «Лихорадка субботним вечером». После выхода на экраны фильма все придурки переоделись в белые костюмы и черные рубашки, по-обезьяньи подражая Джону Траволте, а девушки нарядились в красные платья и разговаривали с фальшивым нью-йоркским выговором. Макс радовался, когда эту плесень смыла накатившая обратная волна и во время акции «Диско отдыхает»[27] разгромили гору пластинок стиля диско. Воздух очистился, и поклонники Тони Манеро[28] гурьбой повалили на концерты группы «Кисс», отрекаясь от своего позорного прошлого.

Сегодня в клубе было на удивление малолюдно, хотя часы показывали начало двенадцатого. Диджей крутил вещицу в стиле диско, изрядно сдобренную латиноамериканской сальсой, но на танцевальной площадке оставалось много свободного пространства. Зрителей было больше, чем танцующих.

Макс взял в баре пива. Музыка звучала очень громко, а о художественных достоинствах лучше бы вообще не говорить по причине их полного отсутствия. Басовый бит гулко резонировал в желудке, игравшие на высоких нотах духовые били по барабанным перепонкам, а певица аденоидным визгливым голосом шпарила текст, состоящий из двух слов: «Vamos Danza!»[29] Она повторяла их снова и снова, одновременно мучаясь сама и изводя слушателей. Макс неожиданно сообразил, что это вовсе не музыка, а тест на выносливость, терпение и терпимость, и сошел с дистанции в первом туре.

Он закурил и принялся оглядывать женщин, но из-за тусклого освещения отличить одну от другой было практически невозможно. Пытка «диско плюс сальса» продолжилась и в следующей композиции. Танцующих не прибавилось, а зрители, стоящие у края площадки, даже не покачивались в такт музыке и не улыбались. Он начал жалеть, что явился сюда, и подумал, не переместиться ли в свое второе любимое место в Майами-Спрингс. Решил, что не стоит, не захотелось ехать так далеко. Подошел ближе к площадке посмотреть, что интересного там люди наблюдают.

Вначале Макс решил, что сегодня устроили конкурс для танцующих пар. На площадке находились человек тридцать, которые под льющуюся из громкоговорителей чудовищную какофонию выделывали великолепные па. Их движения были точны и выверены, причем все танцевали совершенно одинаково, а танец был необыкновенно сложный, с разными вывертами и поворотами. Очевидно, хозяева дискотеки с целью привлечь больше танцующих посетителей пригласили профессионалов, но получили обратный эффект. Зрители с благоговением наблюдали за замечательной работой и не решались присоединиться, понимая, что рядом с мастерами станут выглядеть очень нелепо. Правда, несколько пар, наиболее подготовленные, все же решились выйти, но через несколько минут и они сдались, сообразив, что так у них никогда не получится.

Макс обошел зал с пивом в одной руке и сигаретой в другой, пытаясь найти женщину, такую же скучающую и раздраженную, как он, но не смог привлечь внимание ни одной. Пытался завести разговор, однако натыкался на такое равнодушие, что замолкал на втором слоге.

Он допил пиво и вернулся в бар. Взял еще, просто от нечего делать. Несмотря ни на что, Макс надеялся, что музыка изменится и все станет как прежде.

Но похоже, «диско плюс сальса» обосновались тут надолго. Дело дошло до того, что он с тоской вспомнил канувших в Лету придурков в дешевых белых костюмах из синтетики, просивших диджея постоянно ставить «Би джиз».

Около полуночи Макс не выдержал. Три бутылки пива и капелька бурбона не оказали действия. Он был трезв как стеклышко. Оказывается, время ушло вперед, а он все продолжал жить вчерашним днем. Надо было остаться дома и отдохнуть.

На обратном пути у Макса начало сосать под ложечкой. Дома, как обычно, никакой еды не было, пришлось свернуть в Малую Гавану.

Он остановился у ресторана быстрого обслуживания с деревянными столами на улице. Взял тарелку пикадильо — острую провернутую говядину с изюмом, оливками, луком, чесноком, белым рисом и жареным бананом — и банку эля «Кольт». Приступил к еде. Позади его «мустанга» встала оранжевая «хонда». Оттуда вышла девушка и направилась к ресторану. Латиноамериканка, примерно его роста, стройная. По плечам рассыпались длинные вьющиеся черные волосы. Кожа цвета меди, в ушах золотые серьги в виде колец. В черных джинсах и блузке из ткани деним, которая открывала примерно дюйм голой талии. Он обратил внимание, что их одежда одинакового тона.

Девушка села через несколько столиков и сделала заказ на хорошем испанском. Макс продолжал по инерции жевать, не отрывая от нее взгляда. Она почувствовала это и повернулась. Их глаза встретились. Девушка отвернулась, но он успел разглядеть ее. Большие карие глаза, широкие темные брови, высокие скулы, полные губы. Это была, пожалуй, самая красивая женщина, какую Макс видел в своей жизни, хотя в Майами красоток полно.

Макс оценил свои шансы. Конечно, можно попытаться с ней заговорить, но он был в таком поганом настроении, что девушка наверняка это сразу почувствует. А отказ в завершение неудачного вечера вряд ли поднимет настроение. Так что Макс продолжал ужинать, уставившись в пространство. Лицо девушки отпечаталось в его сознании, как яркое солнце на сетчатке глаза, и миновало время, довольно приятное, прежде чем образ начал блекнуть. Макс посмотрел на номерной знак ее машины и по привычке запомнил. Местная. Автомобиль семьдесят пятого или семьдесят шестого года выпуска, не шикарный, но надежный в эксплуатации.

Официант принес ей заказ — кубинский сандвич с диетической колой.

Макс снова начал обдумывать возможность пообщаться с незнакомкой. За столиками на улице сидели только они двое. Он не успел принять решение, потому что неожиданно по столу ударила очередь крупных дождевых капель, а затем небеса разверзлись.

Макс схватил пиво и побежал ко входу в ресторан. Девушка уже была там, стояла под навесом, доедала сандвич.

— Привет, — произнес Макс.

— Привет, — сухо ответила она.

Вблизи, при свете, девушка оказалась еще красивее. Макс приказал себе не таращиться. Он смотрел, как дождь лупит по столикам, потом не выдержал и проговорил с притворной грустью, глядя на свою тарелку:

— Пропал мой ужин.

Девушка молча откусила от сандвича.

Он подождал, пока она прожует и проглотит, и сделал еще попытку:

— Вон как припустил, а?

— Да.

— Хорошо провели вечер?

— Хорошо, но для меня он оказался коротким. Я была на свадьбе у приятельницы, но пришлось уйти, завтра на работу. — Девушка встретилась с ним взглядом. В ее красоте он сейчас ощутил серьезную основательность. Говорила она с легким испанским акцентом.

— А чем вы занимаетесь? — поинтересовался Макс.

— Я бухгалтер.

— Работаете в центре города?

— Да.

— В какой фирме?

— А вам зачем знать? — Девушка нахмурилась, но тон был веселый.

— Я тоже работаю в центре. — Макс пожал плечами. — Наверное, знаю эту фирму. — Он глотнул пива из банки.

— Вам что, разрешается пить за рулем, детектив? — усмехнулась она.

— Неужели видно, что я детектив?

— Конечно. Это все равно, если бы вы повесили на грудь табличку с надписью «Полиция». — Она улыбнулась и вытерла рот салфеткой.

— Сегодня это у меня первая банка пива и единственная, — соврал он. — Я себя ограничиваю. К тому же сейчас не на службе. И разрешите уточнить, я не просто детектив, а детектив-сержант. — Макс улыбнулся и подмигнул. — Для меня это существенно.

— Извините, детектив-сержант! — воскликнула она с шутливой серьезностью.

— Ну что ж, на первый раз я, пожалуй, ограничусь лишь предупреждением.

Она доела сандвич.

Дождь не ослабевал, все лил и лил. Столики уже стояли в глубокой луже.

— Вы местная? — спросил он.

— Да. Живу здесь недалеко. Ехала домой и в последнюю минуту решила свернуть сюда. Вот, попала под дождь.

— А я рад, что вы сюда свернули, — ляпнул Макс и сразу пожалел, осознав, как это пошло прозвучало. Улыбка начала таять на ее лице, он сообразил, что хватит заискивать. — В том смысле, что, пока пережидаем дождь, есть с кем поговорить.

— Да, — кивнула она и попыталась разглядеть свою машину. Но ливень был настолько сильный, что дальше нескольких метров ничего видно не было. Асфальтовая мостовая пузырилась, как доисторическое лавовое озеро.

— Ваши родители кубинцы?

— Мама наполовину кубинка, наполовину доминиканка, а папа чернокожий.

— Изысканная смесь! Дома вы говорите по-испански?

— Сейчас я не живу с родителями. Но дома у нас говорят по-испански. Папа специально выучил испанский, чтобы иметь возможность разговаривать с мамой, когда они начали встречаться.

— Очевидно, у него были серьезные намерения, — заметил Макс.

— И сейчас тоже. — Она улыбнулась.

— Так они по-прежнему вместе?

— Естественно.

— Чудесно. И давно ваши родители женаты?

— Вы задаете слишком много вопросов.

— А как же иначе? Ведь я коп.

— Но сейчас вы не на службе.

— Готовлюсь. Через несколько часов опять стану полицейским.

Она засмеялась. У нее был пробел между передними зубами.

— Мои родители женаты тридцать четыре года.

— Ого! — Он думал, что девушке лет двадцать пять. — У вас есть братья и сестры?

— Три брата и сестра.

— Значит, всего пятеро. Вы самая старшая?

— Нет, третья. Сначала появились на свет братья, потом я. А вскоре уже сестра.

— У вас дружная семья?

— Да.

Макс достал из нагрудного кармана сигареты и предложил девушке. Она покачала головой, показывая взглядом, что курение не одобряет. Он закурил, стараясь не пускать дым в ее сторону.

Некоторое время они молчали, смотрели на дождь. Девушка скрестила руки, повесив на палец черную сумочку из крокодиловой кожи. Макс отметил, что на каблуках она на несколько дюймов ниже его.

— Вы так и не сказали, где работаете.

— В фирме «Беллот-Перес».

— Эту фирму я, к сожалению, не знаю.

— Мы занимаемся корпоративным аудитом. И насколько мне известно, законов не нарушали.

— Ну, не обязательно нарушать закон, — улыбнулся Макс. — Я мог знать просто так.

— Вы не похожи на человека, который делает что-то просто так.

— Неужели я произвожу такое впечатление?

— Мне так показалось. Тем более что вы детектив.

— Да, но совсем не страшный, поверьте.

Она рассмеялась и посмотрела ему в лицо. Его сердце забилось сильнее.

— Кстати, меня зовут Макс. — Он протянул руку.

— Сандра. — Ее пожатие оказалось крепким. Она была правша и носила кольца на среднем и безымянном пальцах. Палец, предназначенный для обручального, был свободен.

— Приятно познакомиться, Сандра. А что там дальше следует за вашим именем?

— А вы что, просто Макс, и все?

Девушка начала ему по-настоящему нравиться. Она не только красива, но и умна. Редкое сочетание. Очевидно, ему не следовало даже соваться. Не получится. Да и вообще скорее всего она уже давно живет с каким-нибудь хорошим, прекрасно устроенным парнем и скоро выйдет за него замуж — вон подруга вышла, а теперь ее очередь, — и они поселятся в чудесном доме, в чудесном районе и заведут чудесных детей. Ничего этого он ей дать не мог.

— Моя фамилия Мингус.

— Мингус? Однофамилец Чарли Мингуса, джазового музыканта?

— Да, однофамилец. — Макс кивнул. — Мы не родственники.

— Вижу.

— Папа сменил фамилию уже после моего рождения. Он джазовый музыкант, играл на контрабасе. Настолько любил Чарли Мингуса, что взял его фамилию.

— А какая у него была раньше?

— Маккасси. Шотландская.

— Макс Маккасси. Неплохо звучит.

— Но я предпочитаю Мингус.

— Ваши родители живы?

— Да. Впрочем, насчет отца не знаю. — Макс пожал плечами. — Он свалил, когда мне было лет десять. Да и раньше мы редко встречались, он постоянно находился в разъездах. У меня нет о нем никаких сведений больше двадцати лет.

— Грустно.

— Я давно привык и совершенно по этому поводу не расстраиваюсь.

— А мама?

— К сожалению, мы с ней были не очень близки. Она уехала обратно туда, где родилась, в Луизиану. Общаемся раз в сто лет.

— Вы женаты?

— Разве я стоял бы сейчас тут, если бы был женат?

Она улыбнулась.

Дождь прекратился. Перед ними зияла огромная лужа. Понимая, что девушка скоро соберется уходить, Макс решил: сейчас или никогда — и вынул из бумажника визитную карточку со своими телефонами.

— Сандра, мы оба работаем в центре… Может, когда-нибудь пообедаем вместе? Или просто постоим, посмотрим на дождь. — Он протянул ей карточку.

Она взяла, прочитала.

— Уголовный розыск Майами. Я слышала, там все супермены. Это правда?

— Разумеется, — усмехнулся Макс. — А у вас есть карточка? Или просто назовите номер вашего телефона.

— У нас не любят, когда звонят в офис по личным делам.

— Ладно. — Он не смог скрыть разочарования.

Наверное, хочет отшить, но мягко. Не желает обижать.

— Но нам звонить разрешено. Только недолго. Так что, если не возражаете, я позвоню вам.

— Что за вопрос! — Макс боялся радоваться, чтобы не сглазить.

Но какого черта? Она ведь не сказала, что у нее есть бойфренд. Ведь не сказала?

Сандра сняла туфли, закатала джинсы. Ногти на пальцах ног у нее были покрашены небесно-голубым лаком.

— Пока, детектив… Извините, детектив-сержант Мингус. — Она протянула руку.

— Зовите меня Макс. И позвоните. Пожалуйста.

Она улыбнулась и на цыпочках вошла в лужу. Он смотрел ей вслед.

— Que culo magnifico![30] — пробормотал стоящий рядом официант, озвучив самые сокровенные мысли Макса в данный момент. Макс плохо знал испанский, но это понял.

— Ну ты, кретин, что ты себе позволяешь! — Рявкнув на официанта, он загасил сигарету в пиве и вошел в лужу, в туфлях.

Выезжая на дорогу, Сандра помахала. Он помахал в ответ и долго стоял, пока задние огни автомобиля не растаяли вдали. На его лице сияла широкая улыбка.

26

Риски ждала у магазина. Кармин не сразу узнал ее. Одежда другая. Брюки из синей джинсовой ткани, белая футболка, белые кроссовки. Волосы зачесаны назад, на плече рюкзак. Может, эта дура получит пятьдесят кусков и уберется из города? Кармин очень надеялся.

Он не собирался убивать ее. Конечно, думал об этом, потому что так было бы дешевле, но когда дошло до дела, то осознал, что не сумеет. Он не способен убить человека.

Его машина стояла в трех кварталах от магазина. Не здесь же передавать деньги. Они прогуляются, потом немного поездят, он поговорит с ней по душам, как в первый день знакомства, извинится, что не вытащил из тюрьмы, а потом возьмет с Риски обещание, что она ничего не сообщит матери. Кармин не сомневался, что уговорит ее. У него в «бардачке» припасен бонус: двадцать пять кусков, в знак благодарности за понимание. Вряд ли она устоит против комбинации «зелени» и его обаяния. Да и вообще, какая женщина сможет? Просто у каждой своя цена.

На улице было темно. Единственным источником света тут были немногие проезжающие машины и лампа на столбе, которую пока не разбили дети.

Кармин шел медленно, готовясь к встрече.

Он скажет ей: «Привет, беби. Извини, что заставил ждать. Сама понимаешь, пробки». Разумеется, никаких крепких выражений, ругательств, ничего такого из лексикона сутенера.

— Привет, беби, — раздался сзади мужской голос.

Риски обернулась. Это не Кармин. Она не могла его как следует разглядеть. Незнакомец приближался с противоположной стороны улицы.

— Кого-нибудь ждешь, крошка?

Голос у него был низкий и глубокий, почти как у певца Барри Уайта.

— Это ты мне?

— Конечно, тебе. Тут рядом вроде никого нет. — Он произносил слова весело, словно находил в ситуации нечто забавное.

— Какое тебе дело, кого я жду? — проговорила она с нажимом, давая понять, что не заинтересована в знакомстве. — Мне компания не нужна.

Теперь он подошел близко. Высокий, худощавый, черная рубашка с короткими рукавами, свободного покроя брюки, блестящие кожаные туфли, на зубах блеснули золотые коронки, на шее золотая цепочка. На Риски пахнуло лосьоном после бритья. Неужели опять чертов «Олд Спайс»? Ее отец после гулянок обычно протирался этим дерьмом, чтобы мама не почуяла посторонние запахи. С тех пор Риски этот лосьон ненавидела.

— О, да ты у нас ершистая! — Незнакомец засмеялся.

— Да, я такая, — проворчала она, — и не советую со мной связываться. Иди лучше прогуляйся куда-нибудь подальше, хорошо?

— О, прошу прощения, мэм… извините, — произнес он с притворной вежливостью. — Я ошибся. Подумал, что вы дешевая шлюха, ищете кого-нибудь, чтобы по-быстрому сделать пятерку.

— Ты и правда ошибся! — бросила Риски. — Видимо, я напомнила тебе твою маму? Или, может, твой папа любил наряжаться в женские панталоны?

Он ударил ее в челюсть. Это был не простой удар, а подкрепленный стальным кастетом. Она упала на дверь магазина. Перед глазами все завертелось, рот наполнился кровью.

Убийца схватил Риски за руку и потащил в ту сторону, откуда появился.

Вначале Кармин решил, что черный парень просто решил снять женщину, но это казалось странным. Здесь ночью по улицам ходят только крутые и очень редко — полные идиоты. Ну а когда он ее ударил, стало ясно, что парня прислал Сэм.

Черт с ней, с дурой, подумал Кармин и быстро направился к своей машине. Правильно, что Сэм избавился от Риски таким способом. В конце концов, это задевало и его интересы. Так что…

Сзади из темноты раздался крик… мужчины:

— Ах ты, сука! Да я тебя прикончу!..

В следующий момент с противоположного направления, слепя Кармина фарами, промчался автомобиль.

Через несколько секунд сознание Риски прояснилось.

Убийца тащил ее к своей машине, которая стояла с открытой дверцей со стороны пассажирского сиденья.

«Значит, этого гада прислал Кармин. Не думала, что у него хватит мозгов меня замочить…»

От убийцы разило потом, смешанным с этим поганым лосьоном. Он тащил Риски за левую руку. А правая была свободна.

Риски дотянулась до кармана и вытащила нож с выкидным лезвием, который носила с собой на всякий случай. Лезвие из нержавейки, острое как бритва, пятнадцать сантиметров длиной.

Убийца услышал щелчок и остановился.

«Что, падла? Думал меня уделать? Посмотрим, кто кого, падла!»

Риски резко развернулась и уверенно всадила ему лезвие в живот. Оно вошло в плоть, как в масло, и мгновенно разворотило внутри мягкие ткани. Он закричал. Она протащила лезвие вниз, давя, как на рычаг.

Убийца кричал визгливо, не по-мужски. На руку Риски брызнула теплая кровь и полилась на асфальт. Риски вытащила лезвие, и убийца тяжело упал на колени.

— Ты, сучья тварь! Ты… меня зарезала!

— А ты чего ожидал, гаденыш?! — крикнула Риски и ударила его ногой в лицо.

Он повалился спиной на землю, а она побежала, быстро, как только могли нести ноги. А они были у нее отличные, спринтерские. Риски могла бы добиться хороших результатов, если бы выбрала спорт, а не проституцию. К тому же ей почти всю жизнь приходилось от кого-то или от чего-то убегать. В общем, навык имелся.

Сзади убийца вопил что есть сил. Затем выстрелил. Она припустила сильнее. На дороге появились два автомобиля. Он выстрелил снова. Риски услышала треск разбитого стекла, потом первый автомобиль резко свернул и, тормозя, врезался в машину убийцы.

Риски помчалась еще быстрее, забыв про разбитые губы. А сзади опять раздались выстрелы.

Кармина ждали неприятности. Его автомобиль угнали прямо из-под носа. Он оставил его с открытым верхом и ключами в гнезде зажигания. Думал, что вернется через нескольких минут. Видимо, мальчишки проследили, когда он уходил.

Прогремели несколько выстрелов, автомобиль свернул с дороги и с шумом врезался в машину наемного убийцы. Из второй машины дали очередь из автомата.

Кто стреляет, в кого и почему, Кармину теперь было безразлично. Надо было спасаться, и он помчался в противоположную сторону.

27

Половина десятого вечера, рабочий день закончен. Элдон Бернс начал собираться. Скоро он будет дома, в своем престижном пригороде Хейли. Войдет, поцелует Лекси, Ванессу и Линни, если они еще дома, примет горячую ванну. Возьмет бутылочку пива и усядется в кресле в своем небольшом рабочем кабинете на цокольном этаже. Посмотрит какой-нибудь старый боевик. Вечер пятницы полностью принадлежал ему. По субботам он встречался со своими товарищами по боксу, а воскресенья проводил с семьей. Особое удовольствие ему доставляло общение с Линни, младшенькой, умненькой и миленькой доченькой. Она была его любимицей, хотя Элдон старался этого не показывать. Он возлагал на нее большие надежды. Колледж «Лиги плюша», затем практика у какого-нибудь конгрессмена в Вашингтоне, возможно, у Шторма Тормонда, хорошего приятеля Гнома.

Он сел в свой темно-синий «бьюик». Кожаные сиденья, панели из темного дерева, литраж двигателя 2,8, рулевое колесо обмотано золоченой проволокой, мягчайшая трансмиссия, внутри просторно, как в кабинете, ход плавный — в общем, мечта. У него имелся и шикарный «кадиллак», но эта прелесть ему нравилась больше.

На площади Флэглер машин было немного. Элдон вставил в стереопроигрыватель кассету с записью пилотного выпуска нового альбома Фрэнка Синатры «Она меня убила наповал», который появится в магазинах только через несколько месяцев. Он получил ее от менеджера Фрэнка. Элдон любил Фрэнка и всегда слушал его в пятницу. Приятно в конце недели насладиться хорошей музыкой.

Он свернул на шоссе. Да, этот альбом лучший из всех, что записал певец в последнее время, после шедевра «Мои былые сентябри». Фрэнк не пытался выглядеть современным, привлекать хиппи и всяких придурков, а баллада «Звездные войны», которую он включил в альбом «Трилогия», была просто ошибкой гения. На этом альбоме Синатра опять предстал в своем лучшем виде, снова вернулся в бар, одинокий, потягивающий виски «Джек Дэниелс» и страдающий. Ава Гарднер бросила его ради тореадора. Конечно, сейчас у него и годы не те, и голос не тот, однако материал на диске превосходный. Прекрасная музыка, с которой можно отдохнуть. Вероятно, и Лекси понравится, если она хоть на секунду отвлечется от своего Кенни Роджерса.[31]

Элдон заметил, что за ним следует черный «мерседес». С тех пор как он вырулил со стоянки, в открытую сидит на «хвосте». Элдон усмехнулся. В «бардачке» у него лежал «магнум», а под сиденьем еще и «кольт». Револьверы для него были предпочтительнее. Они никогда не заклинивали.

В Хейли Элдон припарковался у тротуара в хорошо освещенном месте недалеко от своего дома. «Мерседес» остановился сзади и погасил огни. Элдон решил, что хватит играть в прятки. Посмотрел в зеркальце заднего обзора на пассажира, который ехал с ним все это время. Разглядеть его, как всегда, было невозможно.

— Чего тебе надо?

— Мной занимаются двое из твоих. Кажется, самые лучшие.

— Кто?

— Фамилий не знаю. Один черный, другой белый.

— Откуда тебе известно?

— Просто знаю.

— Опять через свое дурацкое вуду, Букман? У тебя в гостиной материализовался дух Кинг-Конга или что-то еще? — Элдон рассмеялся.

— Тебе не понять, — произнес Соломон.

— Пойму, если ты назовешь мне хотя бы одну фамилию.

— Разберись с этим.

— А что, у вас на Гаити «пожалуйста» говорить не принято?

— Разберись с этим… пожалуйста, — повторил Соломон. В его голосе не чувствовалось ни сарказма, ни эмоций. Вообще ничего. Ровный, монотонный, бесстрастный голос. — Зачем нам проблемы в такое время?

— Я любую проблему чую за месяц до появления, — заявил Элдон. — Пока на горизонте чисто. Тебе не о чем беспокоиться… если будешь хорошо себя вести.

— Если буду знать свое место, я правильно понял?

— Да. — Элдон снова рассмеялся.

Соломон бесшумно переместился ближе к дверце.

— Скажи, зачем все это? Ты хоть смотришься иногда в зеркало или сам забыл, как выглядишь? Я слышал, ты сделал уже десяток операций на лице. Это правда?

— Мне достаточно того, Элдон, что ты помнишь как я выгляжу. И никогда не забудешь, верно? — Соломон открыл дверцу и вышел из машины.

Элдон смотрел, как он направился к «мерседесу», который отъехал подальше от уличных фонарей в темноту. Затем автомобиль вырулил на дорогу, развернулся и двинулся обратно в Майами.

Странно, но Элдону казалось, будто в машине по-прежнему кто-то есть. Он включил свет и оглянулся. Никого. А Букман оставил на сиденье свою визитную карточку. Короля мечей.

Неприятности не закончились. Убийства тоже.