Король Терний

41 ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ

— Ты совсем юный, Уильям. Сколько тебе лет? Шестнадцать? Семнадцать? — спросил Роберт.

— Девятнадцать, милорд. Я выгляжу младше своих лет.

— А моя сестра умерла пять лет назад. Получается, когда она писала это письмо, тебе было четырнадцать или пятнадцать?

— Пятнадцать, милорд.

— Слишком молод был, чтобы произвести такое впечатление. Честный, смелый, умеешь считать и читать. Скажи мне, Уильям, как ты оказался так далеко от дома и в таких плачевных обстоятельствах?

— Я служил в Лесном Дозоре, милорд. После того, как королева Роуана была убита и командир Дозора повел нас против графа Ренара, который отнял жизнь вашей сестры, я имею в виду королеву Роуану, я воевал в Высокогорье. Но в Анкрате у меня семья, и когда возмездие настигло графа Ренара, я пошел скитаться по дорогам, так, чтобы все думали, что я погиб в битве за Логово. Иначе угроза наказания для моих родственников вынудила бы меня вернуться и сдаться королю Олидану. Я наконец добрался сюда, милорд, в надежде продолжать служить семье королевы Роуаны.

— Просто сказка, которую нужно рассказывать на одном дыхании, — сказал Роберт.

Я ничего не ответил на это — смотрел, как колышется тень апельсинового дерева.

— И ты сражался бок о бок с моим племянником Йоргом? — спросил Роберт. — Ты в бою получил такую рану? — Он тронул рукой щеку.

— Нет, я не сражался бок о бок с вашим племянником, милорд. Но я был с ним на одном поле битвы. Он не знает моего имени и лица, — ответил я. — А этот шрам у меня появился недавно. Во время моих путешествий.

— Вероятно, именно об этой честности писала Роуана. Многие на твоем месте, рассчитывая на мою особую благосклонность и щедрость, рассказали бы, как они сражались по левую руку от Йорга. — Роберт улыбнулся. Он погладил небольшую бородку клинышком. — Умеешь мечом пользоваться? — спросил он. На нем была простая свободная рубаха, открывавшая мускулистую грудь и руки, покрытые загаром. Можно было предположить, что на лошадях скакал он лучше, чем владел мечом, хотя его рука и с клинком была знакома.

— Могу.

— И читаешь. И пишешь?

— Да.

— Много у тебя талантов, — заметил Роберт. — Я поговорю с лордом Йостом, возможно, нам нужен стражник внутреннего двора. Это будет хорошим началом. Я должен представить тебя Каласади, он любит общаться с теми, кто хорошо разбирается в цифрах. — Роберт улыбнулся, словно удачно пошутил.

— Не знаю, как и благодарить вас, лорд Роберт, — сказал я.

— Не меня надо благодарить, Уильям, а мою сестру. И постарайся доказать, что она в тебе не ошиблась. — Сквозь листву апельсинового дерева он посмотрел на ярко-синее небо. — Отведите его к капитану Ортензу, — сказал лорд Роберт, и стражники повели меня.

Ночь я провел вместе со стражниками в кордегардии, находившейся в западной башне. Капитан Ортенз, чью лысую голову покрывало такое количество шрамов, что непонятно было, как они все там уместились, ворчал и чертыхался, но приказал принести из цейхгауза кольчугу и накидку, затем послал за портным, чтобы он подогнал на меня форму стражника в синих тонах дома Морроу. Также мне выдали меч, облегченный и более длинный по сравнению с боевым, из той же кузницы, что у всех остальных стражников, вероятно, предполагалось, что он своими достоинствами значительно превосходил тот, что лежал в моих грязных заскорузлых ножнах, и, конечно, был более изящным. Таким образом, я был полностью экипирован.

Стражники годами постарше, разумеется, выразили сомнение в моих способностях искусно владеть мечом, заподозрили, что я буду скучать по своей мамочке, и поспорили, сколько времени пройдет, прежде чем капитан вышвырнет меня за ворота. Ко всему прочему, узнав, что я иностранец, они выразили низкое мнение о северных королевствах вообще и об Анкрате в особенности. Похоже, Анкрат они сильно не любили с тех самых пор, когда их принцесса Роуана была там подло убита. Я признался, что скучаю по своей матери, но из-за этого не убегу домой. Затем я признался, что я родом из Анкрата, но из тех его граждан, которые дрались у ворот человека, убившего королеву, и видел, как он заплатил жизнью за это преступление. А сомневающимся в моих боевых навыках я предложил тут же их проверить.

В ту ночь я спал хорошо.

В доме Морроу просыпаются рано, еще до рассвета, чтобы успеть выполнить работы до того, как лето кончится, и благоразумный человек отступит в уменьшающиеся тени. Утром я вместе с четырьмя недавно набранными рекрутами оказался на учебном дворе. После завтрака капитан Ортенз лично пришел посмотреть на нас, пока мы под руководством сержанта упражнялись на деревянных мечах.

Я сдержал порыв устроить представление и ограничился демонстрацией своих основных навыков. Но опытный глаз не обманешь, и я подозревал, что капитан Ортенз покинул учебный двор с более высоким мнением об Уильяме по сравнению с тем, с каким он туда пришел.

Через пару часов стало жарко для работы с мечом, и сержант Маттус отправил нас выполнять другие обязанности, предписанные стражникам. Я всегда считал обязанности стражников, как в Логове, так и в Высоком Замке, скучными и утомительными. Но насколько это соответствует истине я узнал только тогда, когда сам полдня побыл в шкуре стражника. Мне пришлось стоять у Мрачных ворот — железной двери, которая вела на большой балкон, где знатные дамы выращивали шалфей, миниатюрные лимонные деревья и различные цветущие растения, которые отцвели несколько месяцев назад, и теперь зрели семена. Если какой-нибудь незваный гость вздумал бы здесь пройти, я должен был этому воспрепятствовать. Но попасть на балкон можно было единственным способом — свалиться с облака. В случае если какая-нибудь дама пожелала бы посетить сад, я был уполномочен открыть замок двери и пропустить леди внутрь, а после ее ухода вновь закрыть дверь на замок. Мне скучно уже оттого, что я пишу об этом. Итак, я стоял у железных дверей три часа. Новая форма кололась и вызывала зуд, и за эти три часа я не увидел ни единого человека, никто не прошел даже по примыкавшему коридору. В полдень меня сменил один из рекрутов, с которым мы вместе упражнялись утром, и я, испытывая настоящее облегчение, отправился искать столовую для стражников.

— Задержитесь на минуту, юноша.

Я остановился, не дойдя до дверей столовой меньше ярда, и мой живот протестующе заурчал. Я медленно повернулся.

— Мне сказали, что вы умеете считать. — Мужчина вышел из тени сиреневого куста, росшего у самой стены внутреннего двора.

Марокканец темнее тени, завернутый в черный бурнус так, что были видны только его лицо и руки красновато-коричневого цвета.

— Надеюсь, что умею, — ответил я.

Марокканец улыбнулся, обнажая черные зубы, — очевидно, красил их какой-то краской, от их вида мне сделалось жутковато.

— Я Каласади.

— Уильям, — ответил я.

Марокканец выгнул бровь.

— Чем могу служить вам, лорд Каласади? — спросил я.

Он держал себя как истинный аристократ, хотя блеска золота на нем не было видно. Я счел его человеком благородного происхождения по его одежде и аккуратным завиткам волос и короткой бороды. Богатство позволяет быть ухоженным, а ухоженность говорит о богатстве, даже если человек, им обладающий, вкусы имеет скромные.

— Просто Каласади, — сказал марокканец.

Мне он нравился. Нравился без всяких причин. Иногда такое со мной случалось.

Марокканец присел и тонкой палочкой из слоновой кости, которую он извлек из рукава, написал на земле цифры.

— Здесь меня называют математиком, — пояснил марокканец.

— А как вы сами себя называете? — поинтересовался я.

— Нумерологом, — ответил он. — Скажи мне, что ты видишь.

Я посмотрел на начертанное.

— Это знак корня?

— Да.

— Я вижу простые числа здесь, здесь и… вот здесь. Это рациональное число, а это — иррациональное. Я вижу семейство. — Я очерчивал группы знаков носком сапога, в отдельных местах круги перехлестывались. — Действительные числа, целые числа, комплексные числа, сложные числа.

Марокканец застрочил своей палочкой, символы текли ручейком, эти я помнил смутно.

— Что видишь? — снова спросил марокканец.

— Часть интегрального исчисления. Но это уже за пределами моих познаний. — Мне было неприятно признать поражение, хотя разумнее было придержать язык уже на простых числах. Гордость — мое слабое место.

— Интересно. — Каласади стер свои письмена, словно они могли представлять угрозу для непосвященных.

— И что, вы меня вычислили? — спросил я. — И какое же мое магическое число? — Я слышал много всяких историй о математиках. По большому счету, они мало чем отличаются от ведьм, астрологов и предсказателей, одержимых желанием заглянуть в будущее, раздающих ярлыки, обчищающих карманы простаков и дураков. Скажи мне сейчас математик что-нибудь о славе, уготованной принцу Стрелы, мне было бы трудно удержать себя в узде. А скажи он, что я родился в год Козла, я бы совершенно точно не смог сдержаться.

Марокканец улыбнулся, вновь обнажая свои черные зубы.

— Тройка — твое магическое число, — сказал он.

Я рассмеялся. Но лицо у марокканца было серьезным.

— Тройка? — Я покачал головой. — Выбор цифр большой. Тройка кажется немного… предсказуемой.

— Все предсказуемо, — сказал Каласади. — Суть моего искусства заключается в расчете вероятностей, которые порождают предсказуемость, а предсказуемость в свою очередь ведет нас к расчету времени, и в конечном итоге, мой друг, все сводится к вопросу о времени. Разве не так?

Его слова имели смысл.

— Но тройка? — Я махнул рукой, ощущая в этом что-то оскорбительное. — Тройка?

— Это первая цифра твоего магического числа. У тебя их целый ряд, — сказал Каласади. — Следующая — четырнадцать.

— Вот это уже другой разговор. Четырнадцать. Это я могу принять. — Я присел рядом с ним, поскольку, казалось, он не желал подниматься. — Но почему четырнадцать?

— Это твой возраст. Разве я ошибаюсь? — спросил он. — И это ключ к твоему имени.

— Имени? — Я напрягся; несмотря на жару, по спине побежали холодные мурашки.

— Я бы предположил с большой долей вероятности — Онорос. — Марокканец что-то написал на земле и поспешно стер.

— Скорее всего — Анкрат. И возможно — Йорг.

— Я поражен, как все это можно извлечь из цифры четырнадцать, — сказал я, размышляя, стоит ли свернуть ему шею и нестись со всех ног к пристани. Но не таким я хотел предстать перед отцом своей матери и ее братом. Не такого Йорга знала моя мать.

— Я вижу в тебе черты Стюардов. Особенно глаза, нос, и лоб тоже. Ты сказал, что ты из Анкрата, и это подтверждает твой акцент, цвет волос и лица. Почти все Стюарды получают имя Онорос. Ты мог бы быть бастардом, но кто обучает бастарда до интегрального исчисления? Но если ты законнорожденный, то, как Стюард из Анкрата, ты можешь носить имя Анкрата. А кто из них молод как ты? На ум приходит Йорг Анкрат. Ему около пятнадцати.

Я не был до конца уверен, прав ли я в том, что мне нравился этот нумеролог, но его знания и логика произвели на меня впечатление.

— Эффектно, — сказал я. — Далеко от истины, но эффектно.

Каласади пожал печами.

— Я старался. — Он кивнул головой в сторону столовой. — Обед ждет вас.

Я выпрямился и пошел через двор к столовой. Остановился.

— Но почему тройка?

Каласади нахмурился, словно пытался вспомнить что-то ускользнувшее.

— Три шага за пределы? Три ступеньки в карете? Три женщины, которые будут тебя любить? Три брата, потерянные в путешествии? Магия в первой цифре, математика во второй.

От слов «три шага» меня бросило в холодный пот, словно Каласади выжал из меня то, что я бы предпочел никому не показывать. Я ничего не сказал и продолжил свой путь. Перед глазами стояла ночь, черное небо рассекали молнии, страшно зияла пустотой карета, и я висел в терновнике.

Я не помнил, как оказался за столом, и гадал, сколько времени пройдет, прежде чем Каласади представит свои расчеты моему дяде. Он, вероятно, разрушит мою игру, но в этом нет опасности.

— Ты что, не голоден? — Напротив меня сидел тот самый стражник, что встретил меня у ворот. Солнечный.

Я посмотрел на свой обед и сделал усилие, чтобы вернуться на землю.

— Что это? Кто-то наблевал в мою чашку?

— Кальмар со специями. — Стражник сложил пальцы щепоткой и поцеловал, причмокнув: — Мма.

Я подцепил щупальце, сунул в рот — это уже само по себе было подвигом — и принялся жевать. Ощущение было такое, будто я жевал голенище сапога. Если б еще для пущего сходства поджарить это голенище на костре. И специи всегда кстати. Чуть соли, немного перца, лавровый лист в суп, пара гвоздичек в яблочный пирог. Однако на Лошадином Берегу, похоже, любили специи, обжигающие язык и вышибающие слезу. Но я один раз попробовал обжечься снаружи, и мне это не понравилось, поэтому я не видел смысла обжигаться изнутри. Я выплюнул щупальце обратно в миску.

— Настоящая гадость! — сказал я.

— Я бы съел это за тебя, — сказал стражник. — Но ты плюнул в чашку. Меня, между прочим, Грейсан зовут.

— Уильям из Анкрата, — сказал я, беря краюху хлеба и осторожно откусывая. Вдруг пекарь вместе с мукой сыпнул пригоршню перца в квашню?

— А что тут за марокканец? — спросил я и провел пальцем по зубам, словно «марокканца» было недостаточно, чтобы понять, кого я имею в виду.

— Ты встретился с Каласади? — усмехнулся Грейсан. — Он ведет здесь бухгалтерию. Чудеса творит с местными торговцами. Устраивает графу Хансу хорошие контракты. Но самое главное его достоинство в том, что он выдает жалование стражникам и никогда его не задерживает. Пять лет назад бухгалтерию вел монах Джеймс. Мы могли и месяц сидеть без гроша. — Грейсан покачал головой.

— И что, этот Каласади близок к графу и его сыну? — спросил я.

— Я бы так не сказал. Он просто ведет бухгалтерию. — Грейсан пожал плечами.

Мне такой ответ понравился, хотя было непонятно, почему такой талантливый человек играет такую относительно маленькую роль и не жалуется на это.

— Он мне нравится, — сказал Грейсан. — Иногда играет со стражниками в карты. Всегда проигрывает, и никогда не расстраивается из-за этого, и никогда не пьет наш эль.

— Ты думаешь, он хорошо играет в карты? — спросил я.

— Ужасно. Сомневаюсь, что он знает правила. Но, кажется, он любит играть в карты. Его тут все любят. И не притесняют за то, что в замке он единственный марокканец. А они имеют на это полное право. Потому что его соплеменники совершают набеги и обращают всех либо в язычников, либо в трупы.

— Марокканцы? — уточнил я. — И скоро мне придется с ними сражаться?

Остальные стражники, жуя кальмара, начали прислушиваться к нашему разговору. Я подумал: возможно, перец размягчал щупальца кальмаров, и без него их вообще было бы не прожевать.

— Вполне возможно, — сказал Грейсан. — Ибн Файед, халиф Либа, уже три раза в этом году посылал свои корабли. Ждем очередного нападения.

Неожиданно Грейсан замолчал и опустил голову.

— Шимон, мастер меча, — прошептал он. — Никогда раньше он сюда не заходил.

Мастер остановился у меня за спиной. Я сделал вид, что жую кальмара.

— Парень, — сказал Шимон. — Анкрат. Во двор. Мне сказали, что у тебя есть способности.