Короткое детство

Глава IX. Эшелон уходит. Поиски соли. Рябой солдат. Драка с цыганами. Лилька плачет. Тётка Груня возмущается. Домой

— Если бы Генка жил в нашей деревне, то он был бы атаманом, — говорил Митька.

— Ну, это ещё бабушка надвое сказала, — возразил Стёпка.

— Спорим!

Стёпка спорить не стал. Он мрачно посмотрел на Митьку и сжал кулаки. Митька сразу же заговорил о другом.

— А ленинградцы ребята ничего. Только уж очень страшные.

Стёпка усмехнулся.

— А если б тебя не кормить много месяцев? Каким бы ты был, а?

Митька задумался. И словно сквозь туман увидел дистрофика Генку, скуластого, с запавшими глазами, острым носом и сморщившуюся, как старушка, Ирку.

— Локотков, у тебя картошка осталась? — неожиданно спросил Стёпка.

— Осталась. А что?

— Давай отдадим им… Что, жалко стало?

Митьке не было жалко картошки, ему было обидно, что не он, а Стёпка до этого додумался.

— Мне жалко? Да я и огурцы отдам. Их там целое ведро.

Они побежали к саням. Лошадь стояла на месте. Пугай, уныло повесив голову, бродил вокруг саней. Увидев ребят, лошадь замахала хвостом и громко заржала. Пугай бросился на Стёпку и лизнул его прямо в губы. Стёпка плюнул и сказал.

— А ну тебя, отстань. Мы дело делаем.

Картошки в мешке оставалось порядочно. Митька высыпал туда и огурцы. Стёпка взвалил мешок на спину.

— Бежим!

Митька вспомнил об узелке с пирогами и сунул его за пазуху.

Они побежали к эшелону. Пугай бросился за ними.

— Куда! — заревел Стёпка. — Назад! Сидеть на месте!

Пугай сел и сердито залаял.

— Жрать собака хочет. Где твои пироги?

Стёпка взял пирожок и, показывая его Пугаю, пошёл к санкам. Посадив Пугая в сани, Стёпка дал ему пирожок и строго погрозил пальцем.

Ребята только успели добежать до переезда, когда затрубил паровоз и вагоны задёргались.

— Скорее, скорей, — подгонял Митька Стёпку.

Стёпка бежал изо всех сил. Навстречу медленно плыли вагоны.

— Генка, Ирка! — кричал Митька.

Генка с Иркой стояли в дверях теплушки и махали руками.

— Мы вам картошки притащили! — заревел Стёпка и бросился к теплушке. Он поднял мешок, но Генка не успел подхватить, и мешок упал. Стёпка подхватил; его, побежал за вагоном. Поезд набирал скорость, колёса начинали выстукивать дробь. Стёпка остановился, поднял мешок над головой. Чья-то рука подхватила его, и через минуту пустой мешок вылетел из вагона.

Ребята долго смотрели поезду вслед, пока последний вагон не скрылся за поворотом.

— Если бы ты не провозился с Пугаем, как раз успели бы, — сказал Митька. — А теперь кто будет есть нашу картошку?

Стёпка обнял Митьку и сильно сдавил его.

— Не горюй, Локоть. Все они голодные.

— Хорошо, что ещё мешок выбросили, — сказал Митька.

— А мой рюкзак тю-тю, — и Стёпка свистнул.

Митька грустно посмотрел на товарища.

— Опять матка пороть будет.

— Ну и что? Подумаешь, — и Стёпка беззаботно махнул рукой.

Митька вспомнил наказ матери: достать соли.

— Картошку всю роздали. Теперь и соли не на что выменять, — пожаловался он.

Стёпка снял шапку, помахал и опять надел.

— Может, ещё достанем.

— Где?

— У солдат. У них всё есть: и соль, и мыло, и махорка.

— Так-то они и дадут, даром-то…

— Может, и дадут. Попросим. Айда, — и Стёпка нырнул под вагон.

Все пути были заставлены военными эшелонами и товарными поездами. Вынырнув из-под вагона с другой стороны, ребята неожиданно увидели огромную пушку… Она стояла на платформе, задрав вверх длинное дуло.

— Вот это да! — ахнул Митька.

— Зенитка, — пояснил Стёпка.

На других платформах стояли точно такие же пушки. Вдоль эшелона ходил часовой с винтовкой. На ходу он приплясывал и стукал каблуком о каблук.

— Дяденька, это зенитки? — спросил Стёпка.

Солдат с ног до головы измерил Стёпку и строго сказал:

— С часовым нельзя разговаривать.

На соседнем пути стоял эшелон с пленными итальянцами. Стёпке с Митькой очень хотелось посмотреть на пленных, но часовой закричал:

— Кругом марш!

Они бросились под вагон. Вылезая, уткнулись в огромные валенки. И не успели ребята моргнуть глазом, как солдат в тулупе схватил их за воротники, поставил на землю и спросил:

— Вы что тут лазаете?

— Мы соль ищем, — выпалил Митька.

— Зачем соль?

— Солить.

— Кого солить?

— Огурцы, — ляпнул Стёпка.

— Огурцы зимой не растут, — солдат сдвинул брови, — топай отселева, пока я вам уши не надрал.

Подошёл эшелон с ранеными. Ребята пошли вдоль состава. Здесь часовой не обратил на них внимания. Вагоны с красными крестами были наглухо закрыты. И только в одном из приоткрытой двери торчала забинтованная голова, похожая на ком снега.

— Какая станция? — спросила голова.

— Веригино, — ответил Стёпка.

— А что вы тут делаете?

— Соль ищем.

— А сало у вас есть?

Стёпка отрицательно помотал головой.

— А что есть?

Митька пожал плечами и развёл руки.

— Ничего.

— А вы, дяденька, с фронта? — спросил Стёпка.

— А ты что, слепой? Не видишь? — сердито сказала голова и с грохотом задвинула дверь.

— Почему они все сердитые? — спросил Митька Стёпку.

Стёпка почесал затылок и солидно изрёк:

— Война!

Ребята обошли все поезда. Соли им никто не дал. В тупике стояло шесть вагонов-теплушек. У крайнего вагона широкоплечий рябой солдат умывался снегом. Растирая огромными ручищами волосатую грудь, солдат крякал от удовольствия. Стёпка с Митькой остановились и стали смотреть. Солдат подмигнул им.

— А вы небось так не умеете.

Стёпка зябко поёжился.

— Холодно.

Солдат оскалил зубы.

— С непривычки. А привыкнешь — благодать!

Митьке очень понравился весёлый солдат. «Наверное, и добрый», — подумал он и спросил:

— Дяденька, а соль у вас есть?

Солдат подхватил горсть снега, швырнул себе на спину.

— А как же, сколько хочешь.

— А у нас соль кончилась, — пожаловался Митька.

— Это плохо, — заметил солдат. — А сами-то вы откуда будете?

Стёпка подробно и толково рассказал солдату, где они живут и зачем приехали на станцию. Солдат так ожесточённо тёр полотенцем шею, словно собирался содрать с неё кожу.

— Понятно. Значит, вы живодёры, — сказал он.

— Почему живодёры? — испуганно спросил Митька.

— Потому что вы за картофелину с огурцом готовы с голодных ленинградцев содрать шкуру, — пояснил солдат.

— Неправда! — возразил Стёпка и стукнул себя по груди кулаком. — Мы не живодёры. Тётка Груня настоящая живодёрка. А я свою картошку так, даром отдал. И он тоже отдал, — и Стёпка показал на Митьку. Митька вспомнил, что на картошку он выменял галоши с пелёнками и четыре тетрадки, покраснел, но ничего не сказал. «А то ещё по шее даст», — подумал он.

Солдат натянул рубашку, подпоясался ремнём и, подойдя к Стёпке, протянул руку.

— Извини, брат. Ошибся малость.

— Ладно уж, — сказал Стёпка, пожимая солдату руку.

— Батька-то на фронте?

— А где ж ещё! И у Митьки на фронте. Все мужики на фронте. Одни бабы в деревне остались. А Митькина матка за председателя.

— Понятно, — сказал солдат. — Значит, вам соль нужна? А у меня соли нет. — Солдат так сокрушённо вздохнул, и Митька понял: солдату очень жаль, что нет у него соли.

Митька тоскливо посмотрел в насмешливые глаза солдата и безнадёжно махнул пустым мешком.

— Пошли, Стёпка.

— Стой! — остановил их солдат. — Я же не сказал, что вообще соли нет. У меня её нет, а у другого есть. Шагом марш за мной, — скомандовал он.

Ноги у солдата были длинные, как ходули. Ими он отмеривал такие шаги, что Стёпка с Митькой едва успевали за ним бегом. У последнего вагона солдат остановился и забарабанил по стене кулаком.

— Яшка!

— Чего? — отозвался Яшка.

— У тебя есть соль?

— Есть. А для чего тебе?

— Тут пацанам нужна соль. Открой дверь.

Дверь вагона с визгом поползла вправо, и показался Яшка, толстый, круглый солдат. Голова и туловище у Яшки срослись. И он походил на два шара, поставленных друг на друга. Стёпка прыснул в кулак. А Митька, чтоб не расхохотаться, закусил губы.

— Кому тут соль? — оглушительным басом спросил Яшка.

— Мне.

Солдат Яшка уставился на Митьку и для чего-то щёлкнул толстыми, словно сосиски, пальцами.

— Зачем?

— Солить.

— Кого солить?

Митька испуганно посмотрел на рябого солдата. Тот ему ободряюще подмигнул.

— Суп, — ответил за Митьку Стёпка.

— Ишь ты, чего захотели суп солить, — и Яшка захохотал.

— Не дури. Дай ребятам соли, — серьёзно сказал рябой солдат.

— А ты дрова мне поколешь? — спросил рябого солдата Яшка и хитро прищурился.

Рябой солдат махнул рукой.

— Ладно. Давай топор, эксплуататор.

Эксплуататор Яшка взял у Митьки мешок и насыпал в него столько соли, что ребята вдвоём еле-еле дотащили до вокзала.

…Быстро темнело. В домах зажигались огни. Площадь перед вокзалом опустела. Лошади с розвальнями и Пугая тоже не было.

— Вот так штука! И Пугай куда-то пропал, — возмущённо сказал Стёпка.

Митька с ужасом посмотрел на мешок с солью.

— А если они домой уехали!

— Без нас-то? — И Стёпка вдруг стукнул себя полбу кулаком. — У тётки Груни сестра на станции живёт. Сизорылая, наверное, к ней поехала. Ты оставайся здесь, а я пойду искать. С мешком тяжело таскаться.

— А ты меня не бросишь?

— Не бойся. Я быстро. Дуй на вокзал… Там тепло, — посоветовал Стёпка.

Митька взвалил мешок на спину и, согнувшись пополам, потащился к вокзалу. В зале ожидания было тесно, шумно и дымно. Солдаты беспрерывно курили махорку, дети не переставая плакали, матери на них всё время кричали, около солдат, закутанная в шаль, вертелась цыганка и уговаривала их погадать на картах.

Митька кое-как примостил мешок около двери и сел на него верхом. Ему вдруг очень захотелось есть. Он сунул руку за пазуху. Узелка с пирогами там не было. «Вот так штука, — подумал Митька и стал вспоминать, где он потерял пироги. — Наверное, когда под вагонами лазал».

— Эх, жисть моя, жестянка ржавая, — вздохнул Митька и поднял глаза. Перед ним стояли два цыганёнка. Они походили друг на друга, как два грязных пальца. У одного на голове сидела рыжая шапка, у другого — замызганный красноармейский шлем.

— Что у тебя? Картошка? — спросил цыганёнок в шлеме.

Митька крепко сжал ногами мешок.

— Соль.

— А если бы у тебя была картошка — я бы сплясал на животе, — похвастался цыганёнок в рыжей собачьей шапке.

Митька усмехнулся.

— Соври ещё что-нибудь.

Второй цыганёнок стащил с головы шлем.

— Сыпь с краями, и я научу тебя плясать на животе!

Митька, вспомнив, с каким трудом ему досталась соль, ещё крепче вцепился в мешок.

— Я и без тебя умею плясать на животе.

— Врёшь, врёшь! — закричал цыганёнок, размахивая шлемом. Потом он присел на корточки и, заглядывая Мите в глаза, таинственно сказал:

— Парень, давай играть в таску.

— Я не умею, — чистосердечно признался Митька.

— Научим. Хочешь? Поучим его, Киряй, — он подмигнул цыганёнку в рыжей шапке.

— Научим! — воскликнул Киряй. — Во, игра! На большой с покрышкой, — он выставил палец и накрыл его ладонью. — Давай?

Митька беззаботно махнул рукой.

— Валяй. Всё равно делать нечего.

Цыганята принялись учить Митьку играть в таску. Они сорвали с него шапку, вцепились в волосы и принялись раскачивать Митькину голову из стороны в сторону, приговаривая:

— Левый, правый, левый, правый…

Митька взвыл и бросился на Киряя. Они, обхватив друг друга, упали на пол. А цыганёнок в шлеме схватил мешок с солью.

Стёпка и Пугай подоспели вовремя. Митька с Киряем катались по полу и колошматили друг друга. А цыганёнок в шлеме тащил мешок. Стёпка бросился спасать соль. Догнав цыганёнка, он с размаху хлобыстнул его по уху. Цыганёнок хотел было кинуться на Стёпку, но, увидев Пугая, от страха забился под лавку. Митька с Киряем всё ещё возились, сопели и изо всех сил лупили друг друга кулаками: наконец Митька изловчился и расквасил Киряю нос. Киряй, увидев кровь, заревел. А Митька бросился на улицу. Стёпка, схватив мешок с солью, побежал за ним.

Совсем стемнело. Стёпка огляделся, Митьки нигде не было.

— Локоть! Где ты?

— Здесь. За сараем, — отозвался из темноты Митька.

— Чего там делаешь?

— Ничего не делаю. Стою. А ты один?

— Один. Не бойся…

Митька, пугливо озираясь, подошёл к Стёпке.

— А здорово я ему дал?

— Молодчина! — похвалил приятеля Стёпка.

— Вдвоём на меня навалились. Я им показал, почём фунт пряников, — бахвалился Митька.

— Если б я не пришёл, они бы тебе так дали, что и своих бы не узнал. И соль бы отняли.

Митька вспыхнул.

— Ну да ещё…

— Не ещё, а точно, — перебил Стёпка Митьку. — Когда ты дрался, другой цыганёнок соль тащил. Я ему так врезал, что он двадцать метров по воздуху летел. Скажи мне спасибо, а то соль бы твоя тю-тю.

Митька свистнул:

— Так они нарочно драку затеяли, чтоб соль стибрить.

— Конечно. Бери мешок и пошли. Наши здесь недалеко. Тётка Груня с Лилькой чай хлещут. А барахла они наменяли!

— Живодёры проклятые, — выругался Митька и плюнул.

— А знаешь, что я нашёл? — воскликнул Стёпка. — Вот это штука. Ни за какие деньги не купишь. Она у меня в санях под сеном упрятана. Увидишь — от зависти лопнешь. Пошли.

Митька, согнувшись, тащил соль и размышлял, что же такое нашёл Стёпка, что можно от зависти лопнуть. Любопытство не давало ему покоя. И он бросил мешок.

— Скажи, что нашёл?

— Сам увидишь, — отрезал Стёпка.

— Тогда я не пойду, — заявил Митька и сел на мешок.

— А мне-то что. Не ходи, — равнодушно сказал Стёпка и, свистнув Пугая, побежал.

Митька, взвалив мешок на спину, качаясь из стороны в сторону, потащился за Стёпкой.

Около небольшого бревенчатого дома стояла их лошадь. На морде у неё висела торба. Свалив мешок в сани, Митька вытер шапкой лоб и пожаловался:

— Ужас, как замучился.

Стёпка расшвырял сено и вытащил свою находку. Это была рваная камера от автомобильного колеса.

— Ну, а я-то думал, — разочарованно протянул Митька.

Стёпка возмутился.

— Эх, ничего ты не понимаешь.

— А зачем она тебе?

— Надую и буду разъезжать на ней по озеру, как на лодке.

Митька захохотал.

— Да у неё же дырка на дырке!

Стёпка вырвал из рук Митьки камеру.

— Заклею.

— А где клей?

Стёпка задумался. Но сколько он ни думал, так и не мог придумать, где достать клей.

— Всё равно пригодится. Мы из неё столько рогаток наделаем, на сто лет хватит.

— Рогатки из неё получатся что надо, — согласился Митька.

Вдруг Стёпка взмахнул руками.

— Так я же пушку сделаю! Давно бы сделал, если бы была такая резина.

— А чем она стрелять будет?

— Чем хочешь. Камнями, картошкой, снежками. Такая пушка получится, что все сдохнут от зависти, — заверил Стёпка.

Митька хотел, возразить, но смолчал. «Кто знает, может, и сделает», — подумал он.

Митька вытащил из-под сена свои покупки, сложил их в мешок с солью. Стёпка снял с морды лошади пустую торбу и бросил ей под ноги охапку сена.

В тесной избе, заставленной шкафами и кроватями, под потолком висела керосиновая лампа. На столе потихонечку попискивал самовар, стояли три стакана и пустая сахарница.

Лилька, нахлебавшись чаю, спала, положив голову на руки. Тётка Груня раскладывала на лавке выменянное барахло. Другая тётка, с такими же лиловыми щеками, как у Груни, завистливо ахала:

— Экая ты проворная, Аграфена. Смотри-ка, сколько добра наменяла!

Тётка Груня самодовольно ухмылялась и говорила:

— Ништо, ништо… Всё годится. — Увидев ребят, она сдвинула брови. — Вы где шатаетесь, лоботрясы?

— Тебе какое дело, живодёрка? — огрызнулся Стёпка.

Тётка Груня побагровела от ярости.

— Ты это почему так со мной разговариваешь! Какая я тебе живодёрка?!

— Ай-яй-яй! Никакого уважения к старшим, — как клуха закудахтала хозяйка.

— А вот я его сейчас за уши! — тётка Груня грозно двинулась на Стёпку.

— Только дотронься, — сказал Стёпка. — Пугай из тебя кишки выпустит.

Тётка Груня остановилась, сложила на груди руки и покачала головой.

— Эх вы, шалоберники. А ну, показывай, что у тебя есть? — Она схватила Митькин мешок, вытащила из него покупки и насмешливо спросила. — И это всё? Пороть-то тебя некому. — Потом взвесила на руке соль. — Около пуда будет. Может, ты мне половину отсыплешь? — вкрадчиво спросила она Митьку. — А я тебе рубашку подарю…

— Не надо мне твоей рубашки, — сказал Митька и вырвал из рук тётки Груни мешок.

— А где ты её достал? Я всё кругом избегала. Да что же вы стоите, — вдруг спохватилась тётка Груня. — Садитесь пить чай. Вот хлеб, сало. Ешьте, пейте, — тётка Груня положила на стол хлеб с салом.

Ребята принялись есть хлеб с салом, пить остывший чай.

Тётка Груня подсела к Митьке.

— Где ты, Митенька, соль взял?

Митька посмотрел на Стёпку. Тот кивнул головой.

— У солдата, — буркнул Митька.

Тётка Груня вынула из-за пазухи мешочек с сахаром и дала им по крохотному кусочку.

— А где этот солдат с солью? — спросила она.

— На станции, в вагоне живёт.

— А на что он соль-то меняет? — пытала тётка Груня.

— А мы не меняли. Он нам просто так дал.

— И много у него соли? — глаза у тётки Груни от жадности стали круглыми, как у совы.

— Целый вагон. Бери, сколько хочешь, — соврал Митька.

Тётка Груня вскочила, засуетилась.

— Надо бежать, надо бежать, — говорила она, напяливая шубу.

— Беги, сестра, беги, сестра, — торопила её хозяйка.

Повязав кое-как платок, тётка Груня сунула за пазуху кусок сала, схватила мешок и погрозила ребятам пальцем.

— Сидите дома. Чтоб никуда не шляться. Как только вернусь — сразу домой поедем, — предупредила она и хлопнула дверью.

Митька со Стёпкой переглянулись и подмигнули друг другу.

Выпив по два стакана чаю и съев хлеб с салом, ребята задумались. Хозяйка убрала со стола посуду и пошла в хлев кормить корову. Лилька всё ещё спала, положив на стол голову. Стёпка толкнул её локтём. Лилька проснулась, замигала и, откинув со лба растрёпанные волосы, сердито спросила:

— Чего тебе?

— Ишь разоспалась, купчиха, — насмешливо сказал Стёпка и дёрнул её за косу.

— Отстань, — и Лилька смазала Стёпке по носу.

Митька увидел, как у Коршуна затряслись губы. Стёпка медленно поднялся. Лилька выскочила из-за стола, подбежала к печке, схватила ухват.

— А ну, попробуй подойди, — говорила Лилька и вертела ухватом, как солдат винтовкой. — Попробуй подойди, без глаз останешься.

По выражению её лица и по решимости, с какой орудовала она ухватом, Стёпка понял, что Лилька не задумываясь выколет ему глаза. Он засунул руки в карманы и презрительно плюнул:

— Живодёрка?

— Сам живодёр, — огрызнулась Лилька.

— Тряпичница.

— Сам тряпичник.

— А ещё пионерский галстук носишь! — закричал Стёпка.

— И ношу! — ещё громче закричала Лилька.

— И не стыдно твоей роже бесстыжей? — укоризненно спросил Коршун. — Люди с голода помирают, а ты пользуешься их горем. За одно яблоко шляпку. Дрянь! Хуже тётки Груни. А я ещё с тобой водился, защищал.

— Сами-то, сами-то вы лучше, — залепетала Лилька.

Стёпка неожиданно подскочил к Лильке, вырвал у неё ухват, поставил на место, хотел было отвесить оплеуху, но раздумал и махнул рукой.

— И бить-то тебя противно!

Лилька села, сжалась в комочек и вдруг заплакала.

Коршун с Локтем удивлённо переглянулись. Лилька Махонина, у которой кулаком слезу не выбьешь, и вдруг ревёт.

Сколько раз её колошматили в школе, хоть бы пикнула. А тут вдруг заревела, хотя её и пальцем не тронули. Лилька плакала навзрыд, причитая:

— А я виновата, а я виновата… Сами меня бросили. А тётка Груня кричит: меняй во все лопатки! Чего их жалеть. Походили они в шелках, теперь мы будем ходить. А вы меня бросили…

Митьке жаль стало Лильку. И в самом деле, почему они не взяли с собой Лильку. Дверь распахнулась, в избу ввалилась тётка Груня с пустым мешком.

— Ты чего ревёшь?! — накинулась она на Лильку.

— А тебе какое дело? — отрезала Лилька и отвернулась.

Вошла хозяйка с ведром.

— Принесла? — спросила она тётку Груню.

— Принесла… как же… Держи карман шире, — огрызнулась тётка Груня. Губы у неё трепыхались, как тряпки, и всю её трясло и колотило от злобы. Она швырнула мешок и стала ругать рябого солдата.

— Это не солдат, а бандит. Я ему сало даю. А сало-то как масло, хоть на хлеб намазывай. А он, чёрт рябой, берёт меня за воротник, поворачивает спиной и коленкой… И это называется наш защитник. Старую женщину коленкой…

Ребята захохотали.

— Вы чего зубы скалите! — возмущалась тётка Груня. — Вам смешно, как над женщиной надругались. Эх вы! — тётка Груня плюнула и приказала немедленно собираться в дорогу.

…Дорога домой не была такой весёлой, как на станцию. Темно. Холодно. Лес по сторонам тянулся бесконечной чёрной стеной. Над лесом низко висело прожжённое звёздами небо. Дул ветер, и звёзды мигали.

Стёпка, Лилька и Митька лежали под тулупом, прижавшись друг к другу. Каждый думал о своём. Митька думал о Генке с Иркой, о том, как они будут жить без матери в детском доме. Лилька думала о том, как ей теперь помириться с ребятами, перед которыми она чувствовала себя виноватой. Стёпка, человек практичный, разрабатывал в уме конструкцию своей пушки. О том, что мать его будет пороть за эту поездку, как сидорову козу, он не думал. Это само собой разумелось.

Тётка Груня сидела на своём мешке с барахлом, погоняла лошадь и всю дорогу ругала рябого солдата. За санками, высунув язык, плёлся Пугай. Ему очень хотелось забраться в сани и ехать вместе с людьми. И не потому, что он устал, а потому, что Пугай очень боялся волков. Лошадь торопилась поскорее попасть домой в тёплый хлев. Мороз разгуливал по лесу, постукивал по сучьям, хватал лошадь за ноздри, а тётку Груню за толстые лиловые щёки.