Коррида на Елисейских Полях

Глава одиннадцатая Никакого отпуска для Нестора

На следующий день я встал в одиннадцать часов. Солнце сияло, и это само по себе было счастьем. После ухода Ребуля и его осведомителя я снова улегся в постель. Предупредил консьержа внизу, что меня ни для кого нет. Он сказал, что мне звонил месье Марк Ковет. Я ответил, что меня это не удивляет. И также пять минут тому назад звонил месье Тони Шарант. Ах, да. Тони Шарант? Теперь уж для него я ничего не мог сделать. Не мог же я помешать Флоримону Фару зайти к нему и задать несколько вопросов. Насчет Фару. Я позвонил на Кэдез-Орфевр:

– Ничего нового? – спросил я.

– Ничего.

– А моя тачка?

– Мы ее еще немного подержим.

– Отпечатки пальцев дали что-нибудь?

– Их изучают.

Я положил трубку, снова поднял ее и попросил соединить меня с резиденцией Монферье. Слуга подозвал мне Тони Шаранта.

– А! Нестор Бюрма, – сказал актер. – Я позвонил...

– Знаю. Я как раз хотел вас повидать. Это очень удачно.

– Приходите, когда захотите. Мы устроим партию на троих.

– Партию?..

– Ваша секретарша уже тут.

– Моя секретарша? Элен?

– Мне кажется ее не так зовут. Скорее Мишлин.

– А!.. А! Да, конечно. До скорой встречи.

Я вышел из "Космополитена" через черный ход, чтобы не наткнуться на Марка Ковета, если он караулит меня в холле. Отправился на улицу Шатобриан в специальный гараж взять напрокат автомобиль без шофера, потом взял курс на Нейи.

– К счастью, вы сказали мне, что будете действовать без обиняков, – бросил мне упрек вместо приветствия Тони Шарант.

– Не горячитесь, – посоветовал я ему. – Вас, кажется, заносит.

– Вот именно. Вам нужны объяснения?

– Нет. А где моя... секретарша?

– В бунгало. Нетронутая. Мне надо было только дунуть на ее одежду, чтобы она улетела, но я этого не сделал. Я тотчас же понял весь расклад... Вы, кажется, забыли свою трубку.

Я направился к бунгало. Ладно. Я недооценил его. Эх, Нестор... Мишлин сидела на диване и играла с псом. Она наклонилась вперед, и ее фирменное декольте полностью открыло взорам грудь.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Здравствуйте, месье.

– Оставьте нас на некоторое время, пожалуйста. Пойдите прогуляйтесь у бассейна с этим псом и попробуйте его утопить...

Она вышла. Тони Шарант тихонько посмеивался.

– Да уж, право! – сказал он. – Хороши уловки, знаменитый Нестор Бюрма! Я думал, что вся эта история с наблюдением – выдумки. Вы сами это сказали. А присылаете ко мне шпионку. Классический случай, если не считать того, что обычно шпионки бывают блондинками, а ваша – брюнетка.

– Это нарочно. Вопрос камуфляжа. А если говорить откровенно, то я сам себя спрашиваю, что надо было вам сказать? Позавчера вы мне рассказали почти всю свою жизнь, но забыли сообщить, что были любовником Люси Понсо.

– А что вам с того?

– Ничего. Но поскольку вы все сечете так быстро, поймите следующее: фараоны перетряхивают теперешние и прошлые связи старой актрисы...

– Почему? Разве это не самоубийство?

– Да, но особого рода. Они доберутся и до вас в своих грубых башмаках, потому что нашли вашу фотографию, украшенную посвящением, не оставлявшим никакого сомнения насчет ваших отношений с Люси Понсо. Не знаю, в какие времена...

– О! Очень давно.

– Давно или нет, вопрос не в этом. Они знают, что было время, когда вы баловались наркотиками. Короче, делайте выводы сами. Это нетрудно.

Он сел, внезапно поддавшись отчаянию:

– Черт! Что я сделал Господу Богу, проклятье? О! В конце концов, пусть приходят эти легавые, забирают меня в кутузку, а Монферье выпутывается, как хочет. И если только эта чокнутая Дениза Фалез может спасти его фильм, пусть расхлебывает...

Он чертыхнулся еще несколько раз.

– Не пытайтесь темнить, припутывая Денизу Фалез к тому, к чему она не имеет никакого отношения, – сказал я. – Не будете же вы мне рассказывать, что она участвует в распределении ролей?

– Почти. Вы знаете столько всего, но не в курсе этого, да? Сейчас ее стараются навесить мне в качестве партнерши. Она охмурила Монферье. Он снова отправился на Лазурный берег, взяв ее с собой в качестве дополнительного багажа. И у меня нет другой надежды, кроме той, что самолет развалится.

– Я считал, что у нее контракт с Ломье. В настоящее время она уже снимается у него.

– Монферье заплатит неустойку. Он не впервые занимается похищениями такого рода. А Ломье, тот всегда без гроша и будет рад получить какой-нибудь кусок. И когда она закончит тот фильм, о котором вы говорите, я буду иметь ее в работе. Бесподобная зануда! Завистливая и все прочее. А при том, ничего больше! Кажется, она чувствует в себе душу великой актрисы. Смешно! Великая актриса! С каких это пор?

– Говорят, всегда была.

– Ах, да? Вы тоже об этом слышали? Она никогда этого не доказала.

Он снова начал заводиться. Я перевел разговор:

– Вернемся к вам. Не понимаю, зачем вам скрывать вашу связь с Люси Понсо? Вы стыдитесь ее?

– Ни в коей мере! Можно испытывать только гордость, что женщина такого рода, такая великая актриса, была твоей любовницей, потому что она-то уж была действительно великой актрисой...

– Тогда почему?

– У меня не было никакой причины рассказывать вам об этом. И потом, черт возьми! Поставьте себя на мое место. Смерть Люси здорово подействовала на меня, но я не хотел быть впутанным во все это. И давно уже забрал все свои письма и фотографии... Как видно, забыл одну из них. Нет, я был вне всего этого. И хотел оставаться в том же состоянии из-за особых обстоятельств этого самоубийства и моих старых привычек... к которым я вернусь. Боже мой! Если бы это могло вразумить Монферье!

– Только не делайте этой глупости.

– Я сказал это для смеха. Выпьем что-нибудь?

Он полез в холодильник:

– Пригласим вашу шпионку чокнуться с нами?

– Нет никакой шпионки. Мишлин – одна из тех девушек, которые мечтают работать в кино и быть рядом с такой кинозвездой, как вы. Она знала, что я с вами немного знаком, и воспользовалась моим именем, чтобы проникнуть к вам... Не сердитесь на нее и даже, если сможете, сделайте для нее что-нибудь... Она далеко не глупа.

Он не ответил ни да, ни нет, и наполнил стаканы.

– К тому же больше нет никаких шпионов, – продолжал я. – Я бросаю это дело и возвращу все бабки Монферье...

Я не мог поступить иначе после того, как все выложил Фару.

– Монферье заболеет от этого, – ухмыльнулся Тони Шарант. – Он тут же увидит меня напичканным наркотиками и свою неспособность предотвратить катастрофу. Моя месть начинается с ваших добрых слов, Нестор Бюрма!

– Так вы никак не простите ему, что он хочет заставить вас играть вместе с Денизой Фалез? Это вам претит до такой степени?

– Это – зануда, сказал я вам. И потом, когда в сцене с вами она начинает раздеваться, вы тут же отходите на задний план, так ведь? Ни один зритель никогда не смог назвать ее партнеров-мужчин. Она закупоривает своим телом весь экран.

– Да неужели? Забавно!.. Но... кажется, что она раздевается все меньше и меньше.

– Так говорят. В ее последнем фильме и в том, в котором она сейчас снимается. По-видимому, она готовит почву для великих костюмных ролей, на которые претендует... За ваше здоровье, Бюрма, и спасибо за ваше решение. Когда Монферье узнает о нем, он будет настолько озабочен моей судьбой, что бросит Денизу. Она способна, слетев с таких высот, снова выдать нам нервную депрессию.

– А это случается с ней?

– Случалось. И всегда от разочарования. Это было в январе, а точнее, 12 числа. Я потому помню эту дату, что накануне была презентация фильма "Эта ночь будет моей", в котором Полетта Пуату, только благодаря силе своего таланта и не обнажая ни сантиметра тела, добилась огромного успеха. Это было больше, чем могла вынести Дениза. Она заболела. Связь между депрессией и успехом была так очевидна, что Ломье и компания решили замять это дело. Здесь были некоторые возможности использовать ситуацию в целях рекламы, но причина недомогания была настолько неприглядной, что все могло обернуться против них. Поэтому поставили точку, и Дениза, неизвестно куда, поехала лечиться.

– А после этого она снялась в фильме другого жанра "Мое сердце летит"?

– Да. Лажа. Но когда уж вы заболели манией величия... А сейчас эта круглая идиотка хочет играть вместе со мной в фильме Монферье. Весело, ничего не скажешь.

– Ладно, веселитесь. Я поручаю вам Мишлин еще на некоторое время, пока пойду сдам вахту мадемуазель Анни.

Перед лестницей из стекла цвета морской волны стоял "кадиллак". Я поднялся наверх, лакей-альбинос открыл дверь, узнал меня и поздоровался. Я сказал, что желаю видеть мадемуазель Анни. Она сейчас занята. Если я буду так добр и подожду... Я занял глубокое кресло в полутемном и прохладном холле и стал ждать. Через десять минут мимо проследовал в сопровождении лакея пожилой, хорошо одетый господин с озабоченным лицом, видимо, бизнесмен. Лакей проводил его до машины, и "кадиллак" тронулся. Через минуту Фирмен был в моем распоряжении или, наоборот, я – в его, в подобных ситуациях разобраться вообще бывает трудно. Во всяком случае, он провел меня к секретарше Монферье. На Анни был светлый костюм английского покроя, на лице приятный макияж, сигарета, которую она курила, была вставлена в мундштук длиной в пятнадцать сантиметров. Весь облик сочетал красоту с компетентностью, но лицо выражало недовольство.

– Добрый день, месье Бюрма, – сказала она. – Хотите доложить?

– Нет, я оставляю это дело и хочу сообщить господину Монферье, что возвращаю его чек. Чтобы его успокоить, можете добавить, что, по моему убеждению, Тони Шарант не наделает глупостей.

– Других объяснений нет?

– Я знаю лучше других свои собственные возможности.

– Отлично... я... (видимо, ей в голову пришла какая-то идея). Месье Нестор Бюрма, а что вы скажете, если... вместо того, чтобы согласиться с возвратом этого чека, я вам выпишу еще один?

– Откажусь.

– Но это больше не касается Тони, месье. Видите ли, месье Монферье полностью полагается на меня, а я имею право на инициативу. Вы видели человека, который только что вышел отсюда?

– Да.

– Адриен Фроман. Это делец, который, как я думаю, не забывая свои интересы, является доверенным лицом господина Бореля, ученого, который изобрел новый вид съемки. Полная стереоскопичность, одним словом. Мы уже приняли решение, но мне этот господин Фроман не кажется безупречно честным. Бывает так, что нечестные люди продают один товар несколько раз разным людям, и, я не уверена, не замышляет ли Фроман что-либо в этом духе? Перед тем, как сообщить об этом господину Монферье, я хотела бы удостовериться, так ли это. Фильм, который мы готовим, полностью основан на этом изобретении. Мы уже получили согласие другой стороны и выплатили задаток, так что изобретение уже наше, и мы имеем юридическое право, если потребуется, возбудить процесс и выиграть его, но это уже крайние меры, которых следует избегать. А мне кажется, что этот субъект затевает нечто вроде шантажа. Похоже, что новая клиентура толкнула его приехать сюда и потребовать от меня астрономическую сумму, которую мы совершенно не обязаны платить и которую я, само собой разумеется, отказалась дать. А он намекнул, что другие могут быть заинтересованы в его предложениях. Ни одно имя не было произнесено, однако, кажется, у него уже есть кто-то под рукой. Не хотите ли вы заняться этим делом, месье Нестор Бюрма? Задача состоит в том, чтобы узнать, с какими деятелями Фроман завязал контакты, а мы предупредим их об опасности, чтобы ограничить обоюдный ущерб.

Ничего не скажешь, в окружении Монферье умеют бороться с безработицей. Только вы плюнули на одну работу, как вот вам другая, берите, пожалуйста.

– Согласен, – сказал я после минуты раздумья.

– Прекрасно... (она заполнила чек и протянула его мне). Фроман. Адриен Фроман. Проживает на улице Жан-Гужон, катается на черном "кадиллаке" под номером 980-ВС-75.

– Мои поздравления, мадемуазель. Ни одна мелочь от вас не ускользнет.

Она улыбнулась настоящей киношной улыбкой, ослепительной, как юпитер.

– Мы сделали так много детективных фильмов! – произнесла она извиняющимся тоном.