Коррида на Елисейских Полях

Глава шестая Он очарователен

Я выпустил несколько клубов дыма к лепному потолку:

– Не волнуйтесь, – тихо ответил я. – Не хочу ни ловить вас на слове, ни считать маленьким мальчиком, несмотря на ваши короткие штанишки. Я непременно хотел сообщить вам обо всем. Монферье желает, чтобы я стал вашим телохранителем.

Он прыснул:

– Телохранителем? Он что, принимает меня за Грас Стендфорд? Телохранитель!

– Я называю это иначе. Больше подошло бы – нянька. Вы никакого отношения не имеете к самоубийству Люси Понсо, но я нахожусь тут именно потому, что Люси Понсо умерла при особых обстоятельствах. Можно говорить с вами, как мужчина с мужчиной, месье Шарант?

Такой псевдомужской разговор в духе тех текстов, которые он привык выдавать звукооператору, по-видимому, пришелся ему по вкусу.

– Идет, – сказал он, оставаясь в той же тональности.

– Монферье сообщил мне, что вы прежде... (И я жестом как бы понюхал что-то, потом сделал движение, словно вкалывая себе иголку в руку) ...Одно или другое. Либо оба.

Он нахмурил брови:

– Во что он лезет?

– В ваши общие интересы.

– Вот как? И его особенно интересуют те миллионы, которые я добуду для него. А?

– Возможно. И тем самым заботится о вашем здоровье и вашем будущем.

– Не волнуйтесь о моем здоровье. Собственно, вы-то что во всем этом делаете?

– Я вам уже сказал. Изображаю няньку. Роль несложная – помешать вам снова вернуться к вашим заблуждениям. Идея, слегка попахивающая "липой", ибо следовало бы, чтоб я ходил за вами словно тень, а мне это кажется практически нереальным. Поэтому прежде чем согласиться, я непременно хотел сообщить вам обо всем. И посоветовать кое-что, хотя проповедовать мораль не по моей части. Но вы мне симпатичны. И я постараюсь, чтобы все было хорошо. Достать наркотики нетрудно для любого, кто захочет, но фильм, который сейчас готовится снимать Монферье, сорвется, если вы приметесь за старое. Поэтому заключим с вами договор. Я соглашусь на предложение вашего продюсера, а вы постараетесь не быть м... до конца съемок. К тому времени, если вы пожелаете тонну порошочка, постараемся раздобыть вам его. Но мы оба получим свои бабки. Я, конечно, буду время от времени навещать вас, пусть будет похоже, что я присматриваю за вами. Подходит?

"Я кажусь вам циником, месье Бюрма? " – спросил меня Монферье. К счастью, он не видел меня сейчас.

– Что, все частные детективы такие наглецы? – спросил с ноткой восхищения в голосе Тони Шарант.

Я пожал плечами:

– Я вовсе не наглец. Я – реалист и полон здравого смысла.

Он посмотрел на меня и расхохотался. Настоящим смехом, не театральным.

– Соглашайтесь на предложение Монферье, Нестор Бюрма, – сказал он. – Это самая забавная хохма, какую я знаю.

– Ладно. Но я рассчитываю на ваш здравый смысл, чтобы вы не наделали глупостей. Так как должен честно вам признаться: если вы захотите их наделать, не в моей власти будет вам в этом помешать.

– Не ломайте себе голову на мой счет. Я вовсе не собираюсь завтра же снова взяться за наркотики... – Он помолчал какое-то время, снова стал серьезным и мечтательно продолжал: – Понимаете, это было в начале моей карьеры. Я попал на одну девицу, каких нечасто встречаешь у Ситроена, где работал разнорабочим. Потому что я был разнорабочим в разных отраслях. И всегда без гроша. И всегда один... (Голос его вновь набирал силу и постепенно наполнялся чистейшей патетикой. Он выключил радио, чтобы ничто не вступало с ним в соперничество) ...Я все вечера проводил в районных киношках, впитывая в себя игру моих любимых героев: Спенсера Трэси и Жана Габена. Вернувшись домой, я переигрывал перед зеркалом их сцены... (он усмехнулся) ...Перед треснутым зеркалом...

– Быть может, это было предзнаменованием?

– Еще бы! Я ведь немного играл в любительском театре в возрасте семнадцати лет. И однажды мне повезло. Меня сняли в эпизоде в одном фильме. Эта работа тоже дает заработок!

– Знаю.

– Кроме шуток?

– Я ведь тоже чем только ни занимался.

– Тогда вы должны знать, что в этой корпорации придурков хватает. И вот один из этих бездельников, желая поиздеваться надо мной, снял меня на пробу. Я выложился весь, призвав на помощь Спенсера Трэси и Жана Габена. Через неделю один туз, который не знал, куда деваться в дождливый вечер, просмотрел эти пробы. И мою в том числе. Вызов. Небольшая роль. Это была моя единственная маленькая роль. Начиная со второго фильма, я уже играл только заглавные роли. Знающие люди нашли в моем голосе что-то чарующее. Короче говоря, при съемках этого второго фильма я познакомился с той самой женщиной. К несчастью, она курила. И вовсе не сигареты "Голуаз". Я был сопляком и воображал, что курить наркотики – признак богатства. Так я стал наркоманом. Сначала – потому что я любил или думал, что люблю ту женщину, во всяком случае, я был под ее влиянием. Потом – потому, что я ее потерял. С тех пор... я, скажем, повзрослел, разбогател и приобрел опыт. Мало что может опьянить меня. По сути дела, у меня психология человека от сохи. Сейчас Монферье запер меня как бы в золоченую клетку. Я тоже не хочу разрушать ту репутацию, которую он мне создал. Я не скучаю. Меня забавляет любой пустяк. Я человек простой, говорю вам. Позже я постараюсь разыскать себе настоящую бабу, которая хорошо готовит и все прочее. А в настоящее время не скучаю...

Он повторил это трижды, что было три раза лишним. Он не мог отказать себе в том, чтобы не сыграть комедию для поддержания формы.

– Когда мне все осточертевает, – продолжал он, – ну что ж, все просто. Мне надо лишь сделать знак. И они приходят и едят из моих рук. Из рук Тони Шаранта. Потому что, когда Тони Шарант носил более вульгарное имя – Дюпон, как и все прочие, его же и знать никто не хотел... Это все же потрясающе, а? Все эти девки...

Я не совсем понимал, почему он выкладывает мне все это. Быть может, у него была реальная потребность излить душу, либо, оказавшись перед незнакомым человеком, сыграл автоматизм, приказывающий ему непременно дать образ себя самого. А может быть, для того чтобы сказать о себе как можно меньше. Он продолжал скрывать от меня тот факт, что спал с Люси Понсо, а между прочим, это не было бы тем откровением, которое могло меня шокировать! Но во всяком случае, его злословие по поводу своих легких побед на любовном фронте принесло немедленный результат, которого он не ожидал. За его спиной резко открылась дверь, и молодая персона, которая подслушивала за ней, буквально ворвалась в комнату. За исключением ее юбки в клетку, засунутой под диванную подушку, она была, можно сказать, полностью одета. Но не факт быть голой ниже пояса заставил ее покраснеть. Краска на ее щеках была результатом глубокого возмущения:

– Ах! Так вот как месье к нам относится? – завизжала она вне себя. – Посмотрите на этого сердцееда!

Слова, которые она употребляла в дальнейшем, были пожестче жевательной резинки, поэтому во рту у нее они не задерживались. Когда она остановилась перевести дыхание, пришедший в себя после сюрприза Тони Шарант усмехнулся:

– Надо же, смех какой. Я про тебя забыл!

– Зато я тебя не забуду. Больше меня не увидишь, хоть тресни!

Она схватила свою юбку и стала прилаживать ее на положенное место, решительно отвергая помощь, которую предлагал ей актер.

– Ну, постой, – успокоительно сказал он. – Сейчас я выведу тачку.

– Оставь свою тачку, – ответила она. – Я достаточно большая, чтобы поехать на автобусе, пойти пешком или попросить кого-нибудь подвезти.

– О! Делай как хочешь, черт с тобой!

Она пробормотала что-то и выкатилась из бунгало.

– Это немного я виноват, – сказал я.

– Одну потеряешь, десять найдешь, – философски ответил он. – Может, выпьем чего-нибудь?

Он все больше и больше становился философом. Но ссора со своей пассией все же отбила у него охоту болтать. И с этого момента до того, как мы расстались, он не произнес ни одной мало-мальски значительной фразы. Мы расстались добрыми друзьями. Идя по аллее обратно к кубистскому дворцу, где меня ждал Монферье, я размышлял. Этот разрыв между любовниками был подарком судьбы, он давал мне возможность устроить своего человека на это место. Девочка Моника, при условии, что мне удастся ее найти, казалась мне идеальной кандидатурой для этого дела. Она и Тони Шарант составят прекрасную пару. Идеальную пару. Ни он, ни она не обладают достаточным интеллектом, чтобы изобрести, к примеру, кипяток, но у Нестора Бюрма хватит хитрости на многих. Итак, оказалось, что от кино до театра марионеток дистанция не так длинна, как кажется.

– Итак? – с беспокойством осведомился Монферье. Он находился в компании молодой женщины, звали ее мадемуазель Анни, она была его секретаршей и имела весьма компетентный вид.

– Я согласен, – сказал я. – Но вы зря транжирите свои деньги. Ничего не произойдет.

– Я не страхуюсь от пожара в надежде, что мой дом сгорит. Какое впечатление произвел на вас Тони?

– Симпатяга. Большой ребенок.

– Совершенно верно. Именно поэтому я и не хотел бы спускать с него глаз...

Мадемуазель Анни забрала одну папку и исчезла. Монферье принялся выписывать чек на мое имя:

– Излишне повторять, что полностью рассчитываю на вас, не правда ли? Отлично. О чем вы разговаривали с Тони? Вы долго оставались вместе.

– Я ему рассказал, кто я. И чтобы оправдать мое присутствие здесь, выдал одну байку.

Я не сказал какую.

– О'кей! – сказал Монферье с понимающим видом. – Вы хорошо ведете дело. Он вам рассказал про свою жизнь?

– Частично...

Я ждал, что он заговорит об идиллии Люси – Тони. Ноль. Возможно, что он об этом ничего и не знает.

– Это большой ребенок, как вы сказали, – повторил он и этим ограничился.

Он поглядел на свои наручные часы. Зазвонил телефон. Он снял трубку:

– Да... да... проводите ее наверх, прошу вас... (он положил трубку, улыбнулся и встал). В принципе, завтра я возвращаюсь на Лазурный берег. Поддерживайте контакт с моей секретаршей, мадемуазель Анни, она живет здесь. До свиданья, месье Нестор Бюрма.

Он проводил меня до дверей своего кабинета-музея, пожал мне руку. Я пошел по нескончаемому коридору, где искусственный сквозняк боролся с жарой, подошел к лифту как раз в тот момент, когда кабина с лакеем-альбиносом и Денизой Фалез остановилась на этаже. Одетая с роскошной простотой в широкую юбку и открытое болеро, которое оставляло голыми руки, плечи и, предположительно, спину, с зеленым газовым шарфом, завязанным на шее, актриса была прекраснее, чем когда бы то ни было. Фирмен отодвинул решетку и пропустил гостью вперед. Не знаю, как она рассчитала свой маневр. Она споткнулась и задела меня. От сквозняка шарф взвился и прилип к ее лицу, превратив актрису в белокурую мавританку.

– О! Прошу у вас прощения, – произнесла она очень мило.

– Пожалуйста...

И я рассыпался в извинениях, как и подобает галантному мужчине, которому высоким каблуком отдавили палец на ноге. Когда она удалялась по коридору в сопровождении слуги, я проводил ее взглядом. У нее была красивая спина.