Коррупция. Очень краткое введение

Любая серьезная попытка объяснения коррупции должна быть комплексной. У коррумпированности может быть много причин. И даже тогда, когда ее мотивы кажутся вполне понятными, мы видим, что и они неодинаковы у различных людей и коллективов. Было бы наивно предполагать, что существует некое общее объяснение феномена коррупции типа жадности или представившейся возможности, которой удобно воспользоваться. Для того чтобы объяснить коррумпированность, нужно уметь определять различные факторы, сочетание которых так или иначе объясняет это явление, иначе наши попытки взять коррупцию под контроль будут тщетны.

В данной главе наше внимание будет сосредоточено на личностных особенностях людей, вовлеченных в коррупцию, их взаимоотношениях с обществом, а также на том, как культура, характерная для того или иного общества, может быть связана с коррупцией. Чтобы упростить изложение, мы будем рассматривать факторы коррупции по очереди, имея в виду, что в реальном мире они взаимодействуют между собой во всевозможных комбинациях и вариантах.

Чтобы учесть взаимодействие различных факторов, мы выберем соответствующие теоретические основы для анализа коррупции, а именно структурную теорию Энтони Гидденса. Мы воспользуемся ею в этой и в следующей главах. Структурная теория Энтони Гидденса исходит из того, что невозможно объяснить поведение людей исключительно личной свободой выбора и действия («агентство») или только структурой мира, в которой агенты существуют и действуют («структура»). Эта теория предполагает, что решения, принимаемые людьми, есть следствие их ограниченного реальными условиями жизни свободного волеизъявления[15]. Этот подход и будет лежать в основе нашего анализа коррупции, хотя и не всегда в явном виде.

Социально-психологические факторы

Прежде чем приступить к социально-психологическому анализу коррупции, поясним, что мы имеем в виду. Начнем с психологии. Как известно, психология — это наука, которая изучает, в частности, то, как индивид ведет себя в той или иной ситуации и что он при этом думает. Социология, в свою очередь, исследует организацию общества и то, как оно функционирует. Таким образом, социально-психологический подход (его можно также именовать психосоциальным) является комбинацией этих двух подходов: он изучает отдельных индивидов и их взаимодействие с обществом.

Хотя, как мы только что сказали, психология изучает отдельного индивида, тем не менее известный афоризм поэта Джона Донна «человек — не остров» может служить исходной точкой для анализа коррупции с точки зрения личностных факторов. И если мы начнем наше исследование с изучения жадности как основного объясняющего коррупцию фактора, то даже это понятие нельзя вырывать из социального контекста. Желание иметь больше связано с существующими общественными нормами; такие блага, как холодильник или компьютер, иметь которые в богатом обществе считается совершенно обычным, в обществе бедном могут считаться роскошью.

Следующий фактор относится к месту индивида в обществе. Это потребность быть уважаемым или признанным другими. В книге «Конец истории и последний человек» Фрэнсис Фукуяма ссылается на базовую потребность (с его точки зрения) в тимусе (идея, заимствованная им, в частности, у Гегеля). Это слово греческого происхождения, означающее желание человека быть признанным в обществе. Певец Фил Коллинз в «Двух сторонах истории» поет об уличном мальчишке с пистолетом, без которого его никто не уважает. Если коррупция (то есть получение взятки) означает рост богатства и социального престижа, которые ей сопутствуют, или она дает индивиду ощущение власти над другими (например, оказание покровительства), то ее можно рассматривать как фактор, порождаемый тимусом.

К предыдущему пункту относится еще и то, что иногда люди становятся коррумпированными в силу собственных амбиций. Если подъем по социальной лестнице по каким-либо причинам затруднен, коррупция (например, дача взятки за поступление в университет) становится «усвоенной» реакцией на обстоятельства, и когда такой индивид достигает высокого положения, он может сам начать помогать другим амбициозным индивидам преодолевать преграды[16].

В поисках объяснений того, почему люди становятся участниками организованной преступности, Джеймс Финкенауэр и Элин Вэринг ввели понятие «ментальность дурака», означающее, что индивид, который в существующей системе ценностей является аутсайдером, будет дураком, если будет продолжать жить, руководствуясь этими ценностями[17].

Если, например, представитель дискриминируемого этнического меньшинства достигает высокого положения в обществе, но не стремится получать от этого дополнительной выгоды, то он может считаться лузером или «дураком»[18]. Можно представить еще одну ситуацию, которая может быть проявлением «ментальности дурака» — это когда индивид становится коррумпированным ради того, чтобы испытать острые ощущения от нарушения правил, борясь с рутиной, то есть от скуки.

Другая теория преступности, которая также может внести свой вклад в лучшее понимание коррупции, — это теория возможности. Как следует из названия, этот подход основан на том, что люди часто пользуются возникшей возможностью, например, оказаться в нужное время в нужном месте. Эта теория может быть связана с теорией рационального выбора, которую в нашем случае лучше всего представить в терминах анализа «издержки-выгоды».

Если вероятность быть пойманным мала и известно, что, скорее всего, возможное наказание (в случае поимки) будет относительно легким, то потенциально высокая выгода от акта коррупции будет привлекательной для индивида, максимизирующего свою выгоду (этот подход основан на концепции Г. Беккера)[19].

Так или иначе, все рассматриваемые факторы связаны с положительными стимулами для индивида. Но существуют и отрицательные стимулы. Один из них — чувство неуверенности. Иногда это является чисто психологическим ощущением, проявлением личности индивида, причиной которого является детский опыт. Но это может быть также связано с положением взрослого индивида в обществе. Если растет безработица или правительство только что заявило о намерении заметно сократить количество госслужащих, то некоторые из них могут попытаться извлечь выгоду из своего служебного положения не из соображений амбиций или узкого эгоизма, а чтобы срочно накопить какие-то средства, пока есть возможность. Это можно назвать синдромом «запасливой белки».

Предыдущий пункт плавно перетекает в следующий, связанный с ростом бедности. Часто в экономически слабых странах, например, во время переходного периода после революции или военного конфликта, зарплата выплачивается чиновникам с опозданием, не полностью или вообще не выплачивается. В подобных обстоятельствах участие в актах коррупции становится для них, по крайней мере вначале, способом выживания.

Третьим отрицательным стимулом является давление извне, как правило со стороны коллег или начальства. Так, исследования полицейской коррупции показали, что новые сотрудники полиции, приходящие в уже коррумпированное отделение, часто так или иначе подвергаются давлению с целью приобщить их к коррупционной деятельности. Если они отказываются, то подвергаются угрозам и остракизму, вплоть до насилия. Если же они не доносят на своих коллег, то тем самым становятся их соучастниками, то есть вовлекаются в коррупцию. Такая форма вовлечения в коррупцию основана на страхе, а не на стремлении к власти или к материальной выгоде.

То, что некоторые сотрудники полиции не сообщают известную им информацию об организованной преступности из-за угроз их детям или семьям со стороны преступных группировок, также объясняется страхом. В этих случаях полицейские должны считаться коррумпированными, так как они используют свою должность в частных интересах (ставя интересы своих близких выше государственных). Но все же в подобных ситуациях, когда бездействие полицейского будет обнаружено, судья или начальство должны подходить к ним более снисходительно, так как подобные случаи относятся либо к белой, либо к серой коррупции.

Другой вид нарушений также может быть вызван страхом, например, разоблачения. Так, человек, занимающий ответственную должность, может быть вынужден злоупотреблять своим положением из-за шантажа, часто основанного на использовании «ловушки». Примером этого может служить дело министра финансов КНР (закончившееся его отставкой в августе 2007 года) в результате вскрывшегося романа этого министра с женщиной, работавшей на тайваньскую разведку, причем китайские власти скрывали причины отставки. Такой тип ловушек называют «медовыми ловушками». Здесь можно говорить о серой или черной коррупции.

Еще одна криминологическая теория, помогающая лучше понять причины коррупции, — теория ярлыков. В своей исходной форме она в первую очередь ассоциируется с Говардом Беккером. Более поздняя концепция — «подход позора» Джона Брейсвейта — также близко связана с ней. В основе ее лежит утверждение, что если государство или общество навешивает на кого-либо ярлык преступника (или позорит его), то этот человек станет таковым, если не последует каких-либо шагов к его реабилитации. Поэтому не следует относиться к человеку, нарушившему закон только один раз (по крайней мере, если нарушение не слишком серьезно), как к закоренелому преступнику. Реинтеграция лучше отчуждения.

Этот же аргумент, но в несколько измененном виде, может быть распространен и на коррупцию. Например, если средства массовой информации постоянно сообщают, что таможенники более коррумпированы, чем они есть на самом деле, то некоторые таможенники, которые до этого не были коррумпированными, могут стать таковыми на том основании, что «все равно нам не верят, ну и черт с ними!». Подозрительное отношение к кому-то может стать сильным толчком к нарушению правил.

До сих пор мы рассматривали причины, которые могут привести к коррупции отдельного человека. Следующую идею мы позаимствуем из популярных теорий преступности, отвечающих на вопрос, почему большинство людей не принимают участия в антисоциальной деятельности. Если бы теория рационального выбора была верна, то коррупции должно было бы быть больше, пока ее издержки не перевесят ее выгоды.

В книге, вышедшей в 1969 году, Трэвис Хирши разработал теорию контроля. Согласно этой концепции, сила связей в группе является важным регулятором поведения. Если группа в основном законопослушна (в широком смысле), то тесные связи между группой и индивидом определяют его поведение. И наоборот, слабые связи приводят к тому, что индивид с большей вероятностью будет следовать собственным интересам, не принимая во внимание то, какое влияние это окажет на остальных. В более поздних работах Хирши совместно с Майклом Готтфредсоном предложил концепцию, которую они с гордостью назвали общей теорией преступления. В ней они также сосредоточили свое внимание на контроле, на сей раз в большей степени на самоконтроле индивида. Поскольку, как они утверждали, самоконтроль частично является результатом процесса социализации, то понятно, что этот подход хорошо сочетается с концепцией интерактивного структурирования, сторонником которого я являюсь. То, что утверждает теория контроля, достаточно убедительно объясняет, почему большинство людей, обладающих властью, не злоупотребляют своим положением.

Прежде чем завершить обзор социально-психологических объяснений, необходимо упомянуть о безусловно важной, но трудно доказуемой концепции врожденной морали. Согласно ряду религиозных и философских воззрений, все мы обладаем врожденным чувством правильного и неправильного, а социальная среда определяет, в какой степени мы будем вести себя правильно или неправильно.

Роль культуры

Почему в странах Северо-Западной Европы уровень коррупции меньше, чем в странах Юго-Восточной Европы, а европейские страны в целом коррумпированы меньше, чем большинство стран Латинской Америки и Африки? А в той же Латинской Америке — почему Барбадос, Чили и Уругвай менее коррумпированы, чем остальные страны этого региона, и почему Ботсвана — наименее коррумпированная страна экваториальной Африки? Некоторые исследователи пытаются объяснять это культурными различиями. Надо отметить, что под культурой в данном контексте понимается совокупность преобладающих в обществе ценностей, настроений и поведенческих стандартов. Они могут быть связаны с религиозными и философскими традициями, уровнем доверия в обществе, с тем, являлась ли страна колонией, а также была ли в ней политическая диктатура.

Начнем с религиозных и философских традиций. Существует значительная корреляция между уровнями наблюдаемой коррупции, представленной, например, Индексом восприятия коррупции (см. главу 1), и основной религией. Протестантские страны, как правило, менее коррумпированы, чем католические, которые, в свою очередь, коррумпированы менее, чем православные, тогда как в целом христианские страны коррумпированы менее мусульманских.

Есть несколько интересных предположений о том, почему протестантские страны менее коррумпированы, чем католические. Они основаны на теориях исторического развития. Протестантизм возник как реакция на коррупцию в католической церкви, и это отвращение к коррупции было пронесено сквозь века. Кроме того, католики могут искупить грехи через исповедь, тогда как протестанты несут личную ответственность за свои грехи. Другие объяснения, предлагаемые исследователями, такими как, например, Рональд Инглхарт, сводятся к тому, что более строгая иерархическая система является и более коррумпированной, а католицизм является более иерархически организованной структурой, чем протестантизм.

Но корреляция может быть только кажущейся (ложной), а классификация стран, например, по географическому или религиозному признаку, может вводить в заблуждение. Такие переменные, как валовой доход на душу населения, уровень демократии, уровень доверия и качество управления, так же сильно коррелируют с воспринимаемым уровнем коррупции, как и религиозные или философско-культурные традиции. Почему четыре страны со схожими традиционно-философскими взглядами — Китай, Гонконг, Сингапур и Тайвань — настолько различаются по уровню коррупции? Может быть, это объясняется тем, что население Гонконга и Сингапура относительно невелико, а Китая — огромно? Безусловно, страны с меньшим населением преобладают среди наименее коррумпированных стран согласно ИВК, и можно было бы предположить, что размер страны как-то связан с культурой коррупции. Но среди наиболее коррумпированных встречаются и маленькие страны, что заставляет нас пересмотреть или, по крайней мере, уточнить подобного типа утверждения.

Дэниэл Трейсман проверял гипотезу, согласно которой религиозные традиции отчасти объясняют или как-то соотносятся с различиями в восприятии коррупции. В своем блестящем анализе причин коррупции он пришел к выводу, что, хотя протестантизм хорошо коррелирует с низким уровнем коррупции, в случае других религиозных традиций сильных корреляций не наблюдается.

Другая ценность, связанная с культурой и часто упоминаемая в литературе, — это отношение к семье и государству. Согласно этому утверждению, культуры, в которых верность семье (семейственность) и друзьям стоит выше, чем преданность государству, некоторые формы коррупции, особенно социальной, будут проявляться сильнее, чем в менее семейно ориентированных культурах. Здесь, как и во многих социологических исследованиях, результаты сильно зависят от того, как был определен и измерен уровень семейственности.

Конечно, страны, в которых понятие семьи в широком смысле является более значимым, чем в странах более индивидуалистической культуры, демонстрируют более высокие показатели коррупции, так что этот фактор действительно может частично объяснить различия между Северо-Западной и Юго-Восточной Европой (и между упомянутыми ранее католицизмом и протестантизмом). Но к этим выводам надо подходить с осторожностью, так как целью подобных исследований была в первую очередь экономическая, а не социальная коррупция. И хотя между высоким уровнем экономической и социальной коррупции может существовать значительная корреляция, необходимы более широкие эмпирические исследования.

Доминирующее в обществе отношение к семье, государству и власти связано с легитимностью государства. Там, где основная часть населения доверяет государству и обеспечивает режиму высокий уровень легитимности, коррупция, скорее всего, будет ниже. Очевидно, что это своего рода проблема курицы и яйца, но тем не менее граждане будут больше доверять власти, если будут считать, что большинство ее представителей — честные люди.

Эрик Усланер показал, что с уровнем коррупции коррелирует не только уровень доверия к власти, но и то, насколько люди доверяют другу, особенно тем, с кем они незнакомы. В целом низкий уровень социального доверия коррелирует с высоким уровнем коррупции.

Пятое различие основано на влиянии прошлого на отношения и поведение людей в настоящем. Существует мнение, что бывшие колонии более склонны к коррупции. Почему? Лей Гарднер полагает, что, поскольку колониальные администрации, как правило, не могли сами собирать налоги, то они в этом полагались на местных сборщиков налогов, которые часто брали с населения взятки. К тому времени, когда страна переставала быть колонией, эта практика настолько укоренялась, что коррупция продолжала существовать и в постколониальный период. Другой аспект наследия колониализма состоит в том, что государственные власти долгое время воспринимались местным населением как навязанные ему извне и, следовательно, незаконные, поэтому как простые граждане, так и местные власти подчас не испытывали неловкости, обманывая государство. Такое отношение к государству часто переносится и на постколониальную жизнь.

Хотя влияние колониализма часто помогает объяснить высокий уровень коррупции, причинно-следственная связь здесь не всегда существует или этот аргумент требует подтверждения. Факты показывают, что бывшие британские колонии, за исключением Нигерии и Пакистана, менее коррумпированы, чем бывшие французские и португальские колонии. Это говорит о том, что уровень соблюдения законности и в колониальные времена тоже различался.

Заслуживает внимания еще один аспект постколониального поведения. В ряде случаев страны, ставшие независимыми при распаде «империй» (например, Эстония, входившая в состав СССР), стараясь быть непохожими на коррумпированные государства, в которые они входили, стремятся поддерживать низкий уровень коррупции.

В наследство от метрополий многим бывшим колониям досталось законодательство. Оно часто делится на системы общего права (common law) и континентального права (civil law). Первое, базирующееся на так называемых юридических прецедентах, характерно для англоговорящих стран, тогда как второе, основанное на кодексе законов, преобладает в континентальной Европе. Считается, что в странах с прецедентным правом, как правило, коррупции меньше. Это может объясняться, во-первых, тем, что судебная система в них более независима от политических элит и тем самым более устойчива к социальной коррупции в виде патронажа. Во-вторых, в странах с континентальным правом судебная система менее прозрачна, чем в странах общего права, отчасти потому, что роль общественности, которая могла бы контролировать возможную коррупцию судей, в ней заметно меньше из-за отсутствия в этой системе суда присяжных.

В то же время именно потому, что такая система сравнительно независима от политических элит, судебным властям в странах с прецедентным правом легче избегать наказания за взяточничество со стороны частного сектора. Профессор Йельского университета Сьюзан Роуз-Аккерман (одна из основоположников экономического подхода к анализу коррупции) мудро заметила на этот счет, что любая юридическая система может породить коррупцию, но то, станет ли она характерной чертой данной судебной системы, в меньшей степени зависит от ее устройства, чем от взглядов и ценностей самих судей — правовой культуры (см. рис. 4). Последняя, в свою очередь, обычно связана с общей культурой страны в отношении восприятия обществом коррумпированного поведения.

Говоря о правовой культуре, следует обратить внимание на доминирующие в обществе представления о законе, и в частности на то, сформировалась ли в этом обществе культура власти закона. Есть достаточные свидетельства того, что в культурах, где власть закона сильна, уровень коррупции ниже. И наоборот, высокий уровень произвола властей и неопределенность в принятии судебных решений сильно коррелирует с высоким уровнем коррупции.

Рис. 4. В коррупции в судебной системе нет ничего нового

Произвол со стороны государственных органов гораздо более типичен для авторитарных стран, чем для демократических. Точно так же как колониальное прошлое может сказываться на отношении к коррупции и соответственно на ее масштабе в конкретном обществе, прошлый опыт жизни при авторитарном или тоталитарном режимах влияет на ценности в тех странах, которые теперь считаются демократическими. Например, коммунистические системы порождали различные механизмы выживания, отчасти вызванные постоянной нехваткой товаров широкого потребления. Взятки могли обеспечить доступ к дефицитным товарам. Другой общепринятой практикой был блат, о котором мы уже говорили в главе 1. Согласно определению Алены Леденевой, ставшему классическим, блат — это «использование личных связей и неформальных контактов для получения дефицитных товаров и услуг и для отыскания возможностей обойти формальные процедуры. Этот термин не имеет адекватного аналога в английском языке»[20].

Другой причиной того, что граждане СССР и других коммунистических стран разрабатывали и использовали сложные способы обхода действующих в этих государствах правил, было то, что сама коммунистическая система была закрытой[21]. По мнению основателя этой системы В. И. Ленина, коммунистическая партия должна была состоять из наиболее политически сознательных граждан и составлять авангард общества. Отсюда следовало, что критерии для приема в партию новых членов должны были быть очень жесткими. В свою очередь, доступ ко многим общественным (и не только) благам и различным привилегиям в этих странах часто предполагал обязательное членство в коммунистической партии. При этом важную роль в карьерном росте[22]играли неформальные связи.

Многим современным государствам, которые никогда не были коммунистическими, но были или до сих пор являются авторитарными, также свойственны черты, приводящие к развитию коррупции. Большинство из них — бывшие колонии. К колониальному наследию добавляется специфика авторитарных систем, в которых элиты, присваивая значительную часть национального богатства и укрывая его в офшорах, отрицают при этом право граждан расследовать и открыто критиковать подобную их деятельность, снижают тем самым уровень общественного доверия к системе и, следовательно, ее легитимность. Такое поведение элит служит примером для граждан — коррупция имеет право на существование. Официальные лица и обычные граждане не испытывают угрызений совести, нарушая формальные правила, и при любой возможности используют особенности сложившейся системы для извлечения собственной выгоды[23].

Один из наиболее впечатляющих примеров коррупции, связанной с культурой страны, приведен в работе Рэймонда Фишмана и Эдварда Мигеля, которые изучали нарушение правил парковки дипломатами — представителями различных стран в Нью-Йорке в 1997–2005 годах. Они показали, что «существует сильная корреляция между незаконной парковкой и существующим уровнем коррупции в родной для дипломата стране. Даже находясь в тысячах миль от дома, дипломаты ведут себя так же, как высокопоставленные чиновники у них на родине». Такое поведение обусловлено влиянием коррупционной культуры.

Формирование отношения общества к коррупции

Комплексный анализ культурных аспектов коррупции в той или иной стране или в том или ином регионе должен учитывать, как и при каких обстоятельствах формируется отношение общества к коррупции как к проблеме. Некоторые исследователи (Андраш Саджо и др.) полагают, что проблема коррупции во многих переходных и развивающихся странах намеренно раздувается развитыми западными странами в их собственных корыстных интересах. Хотя нельзя отрицать, что в развивающихся странах действительно много коррупции, Садж заходит слишком далеко, когда говорит, что в отличие от критиков с Запада самих граждан переходных стран проблема коррупции волнует значительно меньше. Но результаты опросов в этих странах показывают, что он преувеличивает масштаб безразличия к коррупции в них.

Существует и другой аспект отношения общества к коррупции[24], о котором стоит сказать. Ряд аналитиков справедливо подчеркивают, что коррумпированные официальные лица зачастую меньше подвергаются общественному осуждению, чем обычные преступники, давая этому следующее объяснение: мы склонны наклеивать различные ярлыки на разные преступления. Организованная преступность обычно воспринимается как «отвратительный криминалитет» (черная преступность), в то время как преступления (в широком смысле этого слова), совершаемые госслужащими, в том числе коррупция в различных формах, считаются «приличными» (белая преступность). На самом деле грабитель может ограбить и этим травмировать лишь небольшое число людей, тогда как коррумпированный бюрократ (или официальный представитель власти, если мы используем широкое определение коррупции) может нанести ущерб сотням, тысячам, а в некоторых случаях даже миллионам людей. Такое отношение общества к коррупции может приводить к тому, что наказания за нее не будут соответствовать масштабу наносимого ею ущерба.

Сформировавшееся в обществе отношение к тому или иному нарушению закона, согласно которому «приличные» преступления являются в некотором смысле менее серьезными, чем «криминальные» преступления, может помочь объяснить, почему наказания за первые, как правило, менее строги, чем за вторые. А легкость наказания приводит к тому, что бюрократы меньше боятся нарушить закон.

Понять, почему в разных странах типы и уровень коррупции существенно различаются, можно исходя из специфики поведения граждан этих стран, а также сложившейся в них культурной ситуации. Но этим объяснением не стоит слишком увлекаться. Так, в странах со схожими религиозными традициями размеры коррупции могут сильно различаться. С другой стороны, многие из тех, чья юность была достаточно тяжелой, повзрослев, не обязательно станут преступниками в самом широком смысле этого слова.

И последнее замечание. Следует с осторожностью относиться к заявлениям элиты, и даже подчас академической элиты, что то, что со стороны рассматривается и осуждается как коррупция, на самом деле является частью культуры страны (к которой элита и принадлежит), а осуждать «народные традиции» нехорошо. Среди тех, кто не согласен с таким отношением к коррупции, — известный социолог и автор нескольких книг по проблемам коррупции Сайед Хуссейн Алатас из Малайзии. Он критикует тех западных исследователей, которые утверждают, что в развивающихся странах подчас толерантно относятся к коррупции, поскольку она является частью культуры этих стран. С. Алатас считает такой подход унизительным и призывает осуждать коррупцию независимо от самобытности страны.