Корсары Балтики

Глава 30. СЕВЕРНЫЙ ГРОМ НАД СЕВИЛЬЕЙ

Речь у нас пойдет о тех временах, когда на испанской земле беспощадно дрались христианские и мусульманские армии, считая каждый свой бой решающим, ведущим к окончательной победе над врагом. Ни те, ни другие не ведали, что Реконкиста, война за свободу Пиренеев, продлится еще без малого шесть веков. Ни те, ни другие, не брали в расчет язычников, считая их осколками уходящего в прошлое мира.

…Эмир Севильи проснулся от собственного стона и выглянул из шатра. Его спящее воинство, словно огромный зверь, грузно ворочалось в походном лагере, пробуждаясь к ратному труду.

— Что меня разбудило? — спросил сам себя мавританский военачальник, и тут же скрежетнул зубами. — Если это опять проклятый дервиш…

Действительно, фигура тощего старика в рубище пронеслась мимо шатра, как обычно, выкрикивая какую-то чушь. Кажется, то были слова:

— Они идут, люди из сна! Правоверные, Небеса наказывают вас за грехи!

И так каждое утро, начиная с того, как войско халифата, повинуясь приказу владыки Гранады, двинулось на север, чтобы положить конец сопротивлению христиан. Эмир был почти всесилен в своем воинстве, но расправиться с надоедливым дервишем не мог. Войско неминуемо взбунтуется, нельзя трогать мерзавца, его устами говорит чуть ли не само Небо…

Мгновенное замешательство вызвало у эмира Севильи воспоминание о сне, в котором к нему по бурлящему морю несся корабль, подобный сказочному дракону. Что-то пугающее было в нем самом и в бородатых людях, столпившихся у носовой фигуры. Они как будто видели непобедимого эмира и смеялись над ним, бросая вызов…

Тряхнув головой, эмир стал смотреть, как войско выдвигается из лагеря.

Ходко идет мавританская кавалерия, быстро пожирая пространство, словно нет вокруг лесистых холмов и тенистых лощин, а простираются окрест бескрайние аравийские пески, породившие эти бесчисленные орды, настоящий кошмар христианского мира.

Эмир поднимает руку и подзывает Резателя, смуглокожего и белозубого командира легкой берберийской конницы. Эти союзники арабов из Северной Африки традиционно составляют авангард армии халифата, так называемое «Утро псового лая». Неспроста так величаво именуется отряд — он врывается во вражеские села вместе с первым лаем самых чутких сторожевых собак. Кастильцы называют темнокожих всадников «быстрой смертью».

Армия халифата достигает излучины реки, обходит опкую равнину и останавливается. Рука владыки указывает авангарду дорогу — в лощину между двумя заросшими жестким кустарником холмами. Эмир не торопится вводить в эту распахнутую пасть основные силы — он знает, как хорошо умеют маскироваться беспощадные мстители из летучих отрядов непокорных андалузцев.

Закованное в сталь воинство эмира Севильи замирает, словно змея, приготовившаяся к броску, а «Утро псового лая» устремляется в лощину.

Авангард, подобный змеиному языку, ощупывающему дорогу, тыкается в одну темную прогалину за другой, пока у ручья, над самым крутояром не натыкается на отряд андалузского барона. Зашипели стрелы, — и первый бербер, истошно закричав, раскидывает руки и валится с коня.

Резатель резко бросает послушного скакуна в сторону, пригибается, буквально распластавшись на конской спине, и дотягивается самым кончиком сабли до выскочившего из-за дерево мстителя.

— Всем назад! — кричит он, и вовремя. Поперек тропы спереди и сзади от авангарда начинают валиться подпиленные деревья, загораживая проход. Вертясь в седлах и отмахиваясь саблями, берберийцы уносятся прочь, оставив на траве несколько трупов.

Уже на выходе из лощины ливень стрел вновь настигает улепетывающий авангард, седла пустеют одно за другим.

Свою главную задачу они выполнили — уберегли главные силы от коварного удара, и самое главное — нащупали местоположение баронской дружины. Теперь конец бесконечным засадам и изнуряющим погоням, длительным переходам и мелким стычкам. Неуловимые летучие отряды последних защитников Ан-далузии прижаты к скалистому хребту и неминуемо будут растоптаны воинством халифата.

Барон выходит из-за дерева и подходит к мертвым воинам халифата. Его рука тянется к дивному дамасскому клинку. Рукоять витого рога унизана драгоценными камнями, ножны расшиты серебряными и золотыми нитями. По сравнению с этим оружием, собственный баронский скрамасакс кажется именно тем, чем он и является — заточенной с одного края грубой железякой, кое-как закаленной и вставленной в простую деревянную рукоять с парой медных накладок. Некоторое время барон колеблется, намереваясь взять себе саблю мертвеца, но потом хмурится и с проклятьем отбрасывает ее в сторону. По клинку бежит арабская вязь. Конечно же, сура из Корана, письмена дьявола!

Наступив ногой на трофей, барон кричит своим людям, добивающим раненых:

— По коням! Отступаем, пока сюда не явился сам халиф или эмир со всей своей адской сворой!

Эмир поднимает глаза на сумбурно докладывающего Резателя. Тот, понимая, что понес неоправданно большие потери, пытается оправдаться.

— Где они? — лениво выплевывая слова, вопрошает эмир.

— Заняли позицию над ручьем, на холме.

— Эти дети шайтана не пытаются скрыться? Отлично, хвала Всевышнему, он отнял у врага остатки разума!

Бербериец, косившийся на молчаливых и грозных телохранителей эмира, несмело улыбается, блестя белоснежными зубами. Кажется, прославленный полководец доволен.

«Все, сопротивлению христиан пришел конец, — думает эмир, — я преподнесу этот край властелину в Гранаде на острие сабли! А дальше воинство под зелеными знаменами устремится к Пиренеям, в мягкое подбрюшье прогнившей державы Каролингов!..»

Тут его взгляд, как бы случайно, падает на Резателя.

— Ты доставил мне удовольствие, — цедит слова эмир. — Нашел противника, но потерял многих… Слишком многих. Впрочем, я тебя прощаю. Для эмира ты оказался хорошим воином…

Бербериец переводит дух.

— Но недостаточно хорошим — для Всевышнего! Не успевают отзвучать слова приговора, как один из телохранителей делает короткое, неуловимое движение рукой, и под пляшущей на губах Резателя улыбкой острый кинжал прочерчивает еще одну, от уха до уха. Испуганно всхрапнув, конь отпрыгивает в сторону, с него в андалузскую пыль соскальзывает тело мертвого командира авангарда.

— Иди сюда, Шем, — подзывает эмир заместителя провинившегося, — обойди с отрядом холм и отрежь им пути к отступлению! Чтобы мышь не проскочила!

Короткая и беспощадная расправа придает прыти и без того стремительной легкой кавалерии. Берберийцы, словно голодные степные волки, серыми тенями рассыпаются в тылу баронской дружины, добив нескольких малодушных, начавших разбегаться с холма.

Ловушка захлопнулась, и эмир улыбается своим мыслям, отдавая короткие приказы.

Стальная змея приходит в движение, рассыпаясь на отдельные сотни, дугой охватывая пологий участок последнего убежища изгоев.

Эмиру становится скучно. Он грузно сползает с коня и начинает теребить подкрашенную охрой вьющуюся бороду. Ему исход битвы очевиден. Сегодня ничто не спасет христиан от карающего клинка Всевышнего.

Нет нужды вносить коррективы в обычное расположение войск. Этот порядок непобедимая арабская армия пронесла сквозь многовековую войну с Ираном и Византией, сквозь города Египта и пустыни Северной Африки. Волна за волной, словно гонимые ветром песчаные смерчи, пойдут на неверных «Утро псового лая», за ним «День помощи», потом — «Вечер Потрясения». Вряд ли придется бросать в бой личных телохранителей или отборный отряд чистокровных выходцев из Аравии, закованных в пластинчатые доспехи, — «Меч Пророка». Такой натиск сломил бы и более серьезного врага, нежели слабо организованное ополчение Андалузии и отряд баронской дружины.

«Христиане сильны порывом, — улыбается в бороду эмир, видевший десятки, если не сотни сражений на своем ратном веку. — Они словно солома — быстро вспыхивают и так же стремительно превращаются в пыль. Нет в них упорства детей Востока. А о дисциплине они вообще не слыхивали — каждый род сам за себя. Всякий рыцарь со своим оруженосцем и парой лучников ведет свое собственное сражение, нимало не заботясь о приказах главного вождя. Мы сомнем их и растопчем. Не сразу, но уже вечером я поднимусь на вершину холма…»

Звучит на вершине холма пастушья свирель, и эмир морщится. Он множество раз слышал этот звук, созывающий испанцев на битву. Топот коней, звон брони и дикие крики атакующих заглушают сигнал.

Эти кельтские дудки слышали в лесистых холмах римские завоеватели, ненавидели их и боялись как предвестников смерти. Невзлюбили свирели и карфагенские наемники, когда здесь застряла армия Ганнибала, рвавшаяся к Пиренеям. Потом пришла очередь готов. И вот и мавры очень быстро научились втягивать головы в плечи и бормотать суры, когда раздается противный писк деревянных дудок, а за ними — змеиный шип безошибочно находящих живую плоть белоперых стрел.

Мавры хлынули на холм, но барон, не надеясь на стойкость своей пехоты, повел горстку всадников в контратаку. Ему удалось совершить невозможное — расколоть волну штурмующих надвое.

Эмир не без восхищения следит за тем, как схватка начинает перемещаться к подножью холма. Потом удовлетворенно улыбается, и зевает.

Наступательный порыв рыцарей иссяк, они застряли, словно колун в сыром дереве. Обтекая их, к беззащитной испанской пехоте ринулись новые сотни мавров. Баронская дружина от нападения перешла к обороне, сгрудившись вокруг своего неистового, но не очень расчетливого вожака.

И тут пронзительно закричал заместитель Резате-ля, примчавшийся к эмиру с каким-то донесением. Бербериец указывал рукой на реку и дико вращал глазами.

— Что такое?

И тут эмир замер, словно увидел призрак.

По реке, словно соткавшись из легкой дымки над водой, неслись низкопалубные корабли, похожие на атакующих морских змеев. Весла гнулись от напряжения, ветер едва не рвал полосатые паруса. На судовых носах хищно смотрели в сторону холма резные деревянные чудовища.

— Они пришли, — завывает дервиш, приплясывая, словно одержимый. — Люди из сна! Аллах отвернулся от тебя, Бич Андалузии!

Эмир, словно сомнамбула, медленно вытаскивает саблю, приподнимается в стременах и наносит страшной силы косой удар. Дервиш, предсказавший нашествие, словно подрубленный, падает на траву. Словно не слыша неодобрительного гомона в рядах своих воинов, Бич Андалузии смотрит, как корабли, уткнувшись в берег, начинают высаживать отряды врагов.

Не зря эмир слыл любимцем халифа, выиграл множество битв. Замешательство прошло, и он уже вновь презрительно кривил губы, наблюдая за нестройной ватагой викингов, двинувшейся в тыл его армии.

— Лучники, засыпьте их стрелами! Но не очень усердствуйте, иначе они успеют сбежать к кораблям! Как только они покинут топкий берег, пусть берберий-цы и мои телохранители втопчут их в землю!

В сторону холма военачальник даже не смотрел. Хотя там все еще упрямо терзала слух правоверных пастушья свирель, судьба баронского летучего отряда была решена уже давно.

— Кто они, Шем? — спросил эмир, указывая на толпу бородачей, бесстрашно катившуюся навстречу собственной неминуемой гибели. — Какие-то союзники андалузцев? Кастильцы? Люди из герцогства Леон? Сумасшедшие франки, решившие бросить вызов Полумесяцу?

Ему ответил ветеран войны с Византией, одноглазый Гурхан:

— Я встречал подобных им. В Константинополе они служат императору, там их величают варангами. Стойкие и сильные воины, неистовые в наступлении и упорные в обороне.

— И тем не менее сейчас они полягут, увеличив значимость моей сегодняшней победы! — воскликнул эмир, когда мимо него пронеслась разворачивающаяся для удара тяжелая мавританская кавалерия.

Хлопнула тетива первого лука, потом еще одного, и еще. Стальной ливень хлестнул по пришельцам, расчищая путь конной лавине.

На эмира произвели большое впечатление пришельцы, суетящиеся на берегу. Даже умирая под стрелами, они продолжали снимать с кораблей носовые фигуры. Таков был обычай викингов — не оскорблять богов чужой земли.

— Наверное, защищающие их ифриты и джины настолько страшны, что они сами бояться выпускать их на волю, — заключил Шем и поскакал к своим готовым к удару берберийцам.

Волна пришельцев, оставив за собой множество корчащихся со стрелами в груди бойцов, выкатилась с топкого участка луговины на твердую почву. Эмир разглядел двоих высоких вождей, размахивающих мечами, и приказал своим телохранителям принести после боя их головы к своему шатру.

Кавалерия, сминая траву, тяжело рванулась вперед, переходя с рыси на галоп, склоняя пики для таранного удара.

Эмир не разглядел у пришельцев ни серьезного защитного вооружения, ни сколь-нибудь значительного количества лучников, ни лошадей.

Да что там, даже кольчуги, не идущие ни в какое сравнение с пластинчатой броней арабов, как и шлемы, были далеко не у каждого пришельца. Безумцы, обманутые Шайтаном и кинутые под сабли правоверных, словно спелые колосья под серп…

Им конец! Ни пробиться к холму, ни уйти на корабли непобедимая мавританская армия уже не позволит.

Внезапно один из вождей викингов взревел:

— Скъяльборг!

Так викинги именовали «стену щитов», особое воинское построение, наследника древней фаланги.

Толпа высадившихся, словно по мановению волшебной палочки, закрылась сплошной чешуей из круглых щитов, ощетинившись копьями. Теперь навстречу кавалерии полз сказочный дракон из снов эмира.

Стрелы в последний раз стеганули пришельцев, но в этот раз не принесли видимого вреда. И конница грянула в «стену щитов».

Короткие копья, более похожие на зверовые рогатины, чем на тонкие восточные пики, приняли на себя тела умирающих в муках скакунов. «Колья в броне», так именовали их викинги.

Со второго ряда, через головы сдерживающих мавританский натиск пришельцев, слитно ударили секиры, насаженные на длинные древки. Это принялись за свой кровавый труд «хускарлы», знатные воины хир-да. С третьего ряда полетели сулицы — легкие метательные дротики, смертельные на короткой дистанции.

Таранного удара и преследования у арабов и бербе-рийцев не получилось. Стена щитов покачнулась, словно по ней прошла судорога, но устояла. И началась резня.

Бой грудь в грудь, плечом к плечу, когда в ход идут удары не только оружием, но и щитами, локтями, коленями, даже шлемами и чуть ли не зубами. В таком бою викинги были традиционно сильны и наводили мистический ужас на столкнувшихся с их неистовством противников.

К своему ужасу, эмир понял слишком поздно, что кавалерия безнадежно завязла и лишилась в ближнем бою своего главного преимущества — маневренности.

В толпе берберийцев нашелся агрессивный и сообразительный воин. Спрыгнув с коня, он собрал вокруг себя группу спешенных бойцов и ринулся на викингов. Послышалась короткая команда на норвежском, два щита распахнулись, словно ромейская калитка на петлях, и восточные храбрецы с маху влетели внутрь строя, прямо под топоры второго ряда. Щиты слитно захлопнулись, затягивая брешь в «скьяльборге». Морской дракон пополз дальше.

Вожди викингов, внимательно следящие за ходом сечи, точно определили момент, когда отряды эмира превратились из управляемых воинских соединений в аморфную толпу людей, дерущихся каждый сам за себя.

— В навал! — прозвучала северная команда. Копья, что могли завязнуть в конских тушах, полетели на землю, первая шеренга пригнулась, упирая щиты в плечи и шлемы, и рванулась вперед, стараясь уже не убивать врагов, а теснить их, не давая возможности отступить, перегруппироваться.

Со стороны холма это смотрелось так, словно приземистая крепостная стена вдруг побежала по полю, вытесняя конную массу все дальше и дальше от драк-каров.

— Один! — вопль многих сотен глоток пронесся над викингами, и «стена щитов» распалась, ибо в ней уже не было нужды. Орудуя засапожными ножами и короткими скрамасаксами, викинги принялись подныривать под конские животы, вскрывая восточным скакунам брюхо. Вооруженные топорами бойцы стаскивали с коней берберийцев и арабов. Немногие из воинов эмира, кто не потерял еще голову в этой кровавой каше, старались побыстрее отъехать от места сражения, убрать сабли и взяться за луки. Уловив это, вожди викингов вновь взревели:

— В навал!

Натиск не должен ослабевать, главное — не дать противнику опомниться, гнать и сметать его, пораженного непробиваемостью «скьяльборга».

Отступление берберийцев и арабов превратилось в паническое бегство. Оно увлекло за собой отряд, который эмир отвел от холма и бросил в сражение, стараясь задержать победное шествие морского дракона.

Те, кто вели пришельцев из северных морей, сами рванулись в сечу, размахивая мечами. Свой долг перед Одином, Отцом Дружин, они выполнили. Регулярное сражение оказалось выигранным, битва распалась на череду мелких стычек. Теперь ярлам следовало подтвердить не только свою славу лучших «водителей дружин», но и славу первых воинов.

Эмир с каким-то совсем не свойственным ему фатализмом смотрел, как два ярла, демонстрируя величайшее презрение к смерти, повергают мечами одного воина халифата за другим.

— Это конец! — простонал Бич Андалузии, видя, что схватка медленно перемещается к его шатру.

Не спасла положение и отчаянная атака личных телохранителей эмира. Гордость полководца не позволила ему под прикрытием последней самоубийственной контратаки затеряться среди разбегающихся и уносящихся на конских спинах севильских воинов.

Воззвав к всевышнему, Бич Андалузии взялся за эфес. Он умел не только побеждать, но и проигрывать.

Пал последний телохранитель, схватившись за пронзившую живот метательную сулицу.

Бородатые лица, перекошенные от жажды крови и боевого безумия приближались.

…Когда прорубившийся к самому шатру Бича Андалузии викинг, ловко поднырнув под саблю, нанес эмиру страшный удар секирой, вскрывший грудную клетку, владыка Севильи услышал последний в своей жизни звук — проклятую пастушью свирель. Сопротивление викингам кое-где еще продолжалось — в рядах арабов нашлась горстка храбрецов, пожелавшая отправиться к небесным гуриям вслед за своим эмиром. Но это обстоятельство уже не могло поменять главного: зажатая между холмом и топким берегом мавританская армия оказалась разбита наголову невесть откуда свалившимся врагом.

Христиане Андалузии, вернее, те из них, кто мог передвигаться после полученных ран, медленно спускались с холма. Им с трудом верилось в свое чудесное спасение, самые рассудительные отнесли его на счет чудес Господних. Барон подскакал к нежданным освободителям и собирался вознести благодарственную молитву, когда обнаружил, что не видит ни одного креста на парусах и одеждах спасителей, и с опозданием понял, кто перед ним.

В Англии их называли истерлингами, людьми Востока, во Франции и Германии — норманнами.

— Язычники! — закричал барон. — Бей их, во имя Христа!

Но кучка израненных и утомленных многочасовой обороной холма христиан не могла противостоять окружившей их ораве северных варваров. Почти никто и не пытался, разом лишившись воли к сопротивлению.

Барона стащил с коня один из вождей викингов, скрутил и передал младшим членам хирда:

— Не поможет тебе Белый бог, бог слабых. Вождь из тебя был плохой. Может, выйдет сносный раб?

…Вскоре драккары викингов устремились к беззащитной Севилье, нанеся неожиданный и дерзкий удар в самое сердце халифата, на долгие года превратив Андалузию в базу для своих набегов.

Как же случилось, что язычники с далекого севера вмешались в многовековой спор христиан и мусульман, да еще столь дерзко и неожиданно?

А вот как…

Великая Священная Империя Карла Великого распалась на две половины и погрязла в междоусобицах. Морские разбойники, чаще всего именуемые викингами, терзавшие европейское побережье с начала восьмого века, — примерно тогда и начались первые нападения викингов, — весьма обрадовались этому обстоятельству. Великий Карл железной рукой управлял своим государством и давал отпор набегам из Скандинавии, но теперь…

Первыми запылали островные монастыри Англии, потом беда пришла во Францию. Корабли пришельцев замелькали по рекам. Впереди викингов ждал славный конец девятого века, когда они вдоволь натешатся над старушкой Европой. Но это — другая история, мы же ведем речь о самом начале их эпопеи, когда грозная слава единой империи все еще удерживала их от рейдов по главным европейским рекам.

В день святого Иоанна года 843 викинги бросили якорь в Нанте, превратив город в руины. Потом они облюбовали остров Нуармутье напротив устья Луары и сделали его трамплином для своих предстоящих набегов. С Францией решили повременить, и неожиданно взялись за Испанию, изнывающую под ударами непобедимых мавров.

Летом следующего года корабли скандинавских пиратов опустошили Североафриканское побережье, сожгли Лиссабон, а затем ринулись по рекам к Севилье. Последователи Одина, словно метеор, упали в пучину зойны между христианским и мусульманским миром, и сумели испугать и удивить как тех, так и других.

Интересно, что арабский писатель Ахмед аль-Ка-аф называет штурмовавших Севилью «руссами», еще более интересно, что вождями в этом походе были братья Харальд и Рюрик…

Скоро Рюрик, крестившийся в Ингельгейме, на вилле германских императоров у Эльбы, основал государство Альдейгьюборг, потом прибыл в Новгород…

Но это уже совсем другая история.