Кошечка в сапожках

Глава 2

Запрос Мэтью на ознакомление с документами дела включал двенадцать пунктов плюс еще один, допечатанный: «На все полицейские донесения, представленные в связи с этим делом». В заключение сообщалось: «Материалы, перечисленные в запросе, необходимы для осуществления конституционного права обвиняемого на защиту, поэтому защитник рассчитывает, что получит полные ответы на свой запрос».

Запрос был доставлен им лично в прокуратуру первого декабря.

В среду утром третьего декабря Артур Хэггерти, помощник прокурора штата, поддерживающий обвинение, лично отвез ответ в контору Мэтью.

Там было следующее:

Мэтью получил то, что запрашивал.

— Должен честно тебе сказать, — заметил Фрэнк Саммервилл, — мне не нравится, что ты взялся за это дело.

— С июня у меня это первое настоящее дело, — сказал Мэтью.

— Таким образом ты хочешь сказать, что все остальные дела были не настоящими?

— Фрэнк, это очень ответственное дело.

— Все дела, которые мы ведем, — ответственные.

— Да, я понимаю, что дело о взыскании просроченных платежей…

— Арендатор прекратил выплату ренты. Исполнительный лист о взыскании платежей очень важен для клиента. А что важно для клиента, то важно и для нас.

Мэтью было известно, что многие считают, будто они с Фрэнком похожи. По его мнению, это были как раз те люди, которые полагают, что многолетние супружеские пары превращаются в близнецов. На самом деле он не видел никакого сходства между собой и Фрэнком, кроме разве что темных волос и карих глаз. Мэтью было тридцать восемь лет, Фрэнку недавно исполнилось сорок. Мэтью имел рост ровно шесть футов и вес сто семьдесят фунтов, его партнер был на два с половиной дюйма ниже и на двадцать фунтов легче. Лицо у Фрэнка было круглое — то, что он называл «свиным рылом», а у Мэтью — вытянутое, «лисья морда», по выражению партнера. Кроме того, Фрэнк родом из Нью-Йорка, а родным городом Мэтью был Чикаго.

— Представь, что ты можешь проиграть его, — произнес Фрэнк.

— Я не собираюсь его проигрывать.

— А если? Что тогда? Дашь объявление в газету: «Мэтью Хоуп, защитник по особо тяжким делам, ищет клиентов, обвиняемых в страшных преступлениях…»

— Нет, я не буду давать объявлений в газету, — сказал Мэтью.

— А почему бы и нет? Ведь дают же объявления зубные врачи неудачники.

— Я не зубной врач. И не неудачник.

— Я знаю. Ты — защитник по уголовным делам. — Ударение было сделано на слове «уголовным», словно Фрэнк считал криминальным само название. — А еще объявления дают безработные актеры. В «Вэрьети».

— И остаются безработными, — сказал Мэтью, — а я не безработный. И давно ты читаешь «Вэрьети»?

— Леона выписывает ее.

Леона — жена Фрэнка. Еще одно различие: Мэтью был разведен.

— Я не собираюсь проигрывать дело, поэтому мне не придется давать объявления. В «Вэрьети» или куда-либо еще.

— Зак Норман дает объявления в «Вэрьети».

— Зак Норман — зубной врач?

— Актер. Дело в том, Мэтью, что если человек ни с того ни с сего, без видимой причины, решает специализироваться на уголовном праве…

— Я решил не без причины, — сказал Мэтью.

— Да, верно. Ты где-то там барахтался…

— Я не барахтался.

— Правильно. Сказать точнее, ты заигрывал, где только можно, с уголовными делами, отвлекаясь от дел о наследстве, разделах имущества и всего прочего, что составляет славу нашей профессии, но что кажется ужасно скучным мистеру Перри Мейсону.

— Перри Мейсон — это актер или зубной врач?

— Мэтью, я пытаюсь втолковать тебе: если ты думаешь, что, начав изучать уголовный кодекс так, словно это Библия…

— Библия…

— …И обедал с каждым защитником по уголовным делам в нашем городе, пытаясь набраться от них ума…

— От него…

— …Но между мной и тобой…

— Между нами…

— Ну, если ты будешь передразнивать меня, вместо того чтобы слушать…

— Слушаю тебя внимательно, Фрэнк. Я знаю, что у меня не было громких успехов.

— Правильно.

— Но это будет большой успех…

— Дело об убийстве? Ты шутишь. Какой успех?

— И если я смогу вытащить Маркхэма…

— Меня больше беспокоит, что будет, если ты его не вытащишь. Как это отразится на репутации фирмы, Мэтью? Не сочтет ли потенциальный клиент, что мы — адвокаты, проигрывающие дела? А такие адвокаты денег не зарабатывают, Мэтью.

— Если бы я стремился заработать деньги, я стал бы зубным врачом, — сказал Мэтью, — и давал бы объявления в газету.

— Значит, деньги для него ничего не значат, — воскликнул Фрэнк, — значит, он не думает ни об уплате алиментов, ни о частной школе для дочери, ни о своем теннисном клубе, ни о…

— Я обо всем этом думаю, Фрэнк, но…

— Значит, тот, кто озабочен тем, как заработать себе на жизнь, — жадный и нехороший человек…

— Это говоришь ты, а не я.

— Мэтью, послушай же меня! Спроси хотя бы у того же Бенни Фрейда. Или у Джина Уиллоуби. Они оба — прекрасные адвокаты по уголовному праву, но я уверен, что они скорее возьмутся защищать какого-нибудь бродягу, который…

— Маркхэм — не бродяга.

— Насколько мне известно, он владелец часовой лавки.

— Часы — очень важная вещь, Фрэнк. Каждый желает знать, который час.

— В Калузе всем наплевать, который час. Калуза — это тебе не Нью-Йорк, Мэтью.

— Да, с Нью-Йорком ничего не может сравниться. Я это знаю, Фрэнк.

— В Нью-Йорке важно знать, который сейчас час. А в Калузе разве кто-нибудь берет часы на пляж? Торговать часами в Калузе — это все равно что торговать ледяными кубиками в Номе, на Аляске.

— Или холодильниками.

— Верно, или холодильниками. Я хочу сказать…

— Я знаю, что ты хочешь сказать.

— Что?

— Что я не должен проиграть это дело.

В Калузе было два правоохранительных органа. Полицейское управление Калузы занималось всеми преступлениями, совершенными в черте города. Управление шерифа графства Калуза занималось преступлениями, совершенными за пределами города, но внутри графства. Служащие полицейского управления назывались полисменами, служащие управления шерифа — помощниками шерифа. Сыщики обоих ведомств назывались детективами.

Карлтон Барнэби Маркхэм жил в городе Калуза, но его жена была убита на Рэнчер-роуд, за городской чертой, поэтому расследование убийства проводило управление шерифа. Среди документов, представленных прокуратурой, было донесение детектива по имени Джонас Крайер из этого управления.

В десять часов ясным декабрьским утром трудно было поверить, что всего две недели назад автостоянка у киностудии «Энвил» стала местом жестокого убийства. Дорожка из белого гравия сверкала как снег под солнцем, розовые стены здания были словно залиты румянцем, оттененным кустами гибискуса и бугенвиллем. Кованые металлические буквы «Студия „Энвил“» были укреплены на фасаде поверх изображения наковальни. Мэтью припарковал свою «карлэнн-гайа» на свободное место как раз под наковальней, затем подошел к входной двери, открыл ее.

Приемная была отделана деревянными панелями. На одной стене — книжные полки, на другой — застекленные стеллажи, в одном из которых стояла маленькая наряженная рождественская елочка. За столом сразу у входа сидела девушка, держа возле уха телефонную трубку. На вид ей было не больше семнадцати лет — брюнетка, с круглым личиком и очаровательной фигуркой, блестящими голубыми глазами и короткой стрижкой «каре».

— Да, — сказала она в трубку, — я понимаю.

Она перевела раздраженный взгляд на Мэтью.

— Но мы сделали заказ две недели назад, и если мы не получим пленку, то не сможем выпустить фильм. Вы согласны с этим? Ведь камеру не зарядить обещаниями, — она закатила глазки, — нет, мы не «XX век — Фокс», это верно. Что? «XX век — Фокс» — один из ваших клиентов? Вот ни за что бы не подумала. Мы всего лишь крошечная студия в захудалой Калузе, которая снимает рекламные ролики для мебельных фирм, но вы сами гарантировали поставку, мистер Пейзер, к первому числу, а сегодня уже третье и Рождество не за горами. Так когда же вы поставите свой траханый товар?

Она посмотрела на Мэтью, пожав плечиками, и продолжила разговор по телефону:

— Ах, извините, я не знала, что вы баптистский проповедник. Я привыкла иметь дело с киношниками, которые иногда сдабривают свою речь крепкими словечками, особенно когда их затрахают. Так скажите, когда же вы поставите свой траханый товар? Сообщите мне точный день и время. — Она взяла карандаш и начала записывать. — О’кей, спасибо, мистер Пейзер, и будет хорошо, если мы получим его к этому сроку.

Бросив телефонную трубку, она посмотрела на Мэтью и с ангельской улыбкой спросила:

— Итак, чем я могу вам помочь?

— У меня назначена встреча с мистером Эндрюсом, — ответил он, — меня зовут Мэтью Хоуп.

— Сейчас я позвоню ему, — сказала она, снимая трубку и нажимая кнопку вызова. — Майк? Здесь к тебе пришел мистер Хоуп.

Она некоторое время слушала, потом сказала:

— Хорошо, — и положила трубку, — вы можете пройти. Сразу за этой дверью направо, там будет большая комната, похожая на покойницкую. Он сидит в проекционной будке.

Зазвонил телефон. Девушка опять сняла трубку.

— Студия «Энвил». — Она махнула рукой в сторону двери в дальнем конце приемной.

Помещение, в которое зашел Мэтью, было около сорока футов в ширину и шестидесяти в длину. Он никогда раньше не был в киностудии, но это помещение ни с чем нельзя было спутать. На полках, тянущихся вдоль стены, стояли сотни жестяных коробок с кинопленкой, на каждой была наклейка с названием, указанным печатными буквами. Две большие угловатые конструкции с кнопками, тумблерами и переключателями были расположены возле застекленной кабины, в которой находилась звукозаписывающая аппаратура. На полу везде были разбросаны мотки кабеля. У стен стояли алюминиевые контейнеры. Несколько кинокамер на деревянных треногах торчали из общего развала, как цапли на болоте. В дальнем конце над всем доминировал белый экран. Мэтью преодолел несколько ступенек и, постучав в дверь будки, открыл ее.

Мужчина лет тридцати с небольшим, сидя за проекционным аппаратом, перематывал катушку с пленкой. Конец ленты вдруг выскочил из лентоприемника и, крутясь, зашлепал. Мужчина рукой остановил вращение, снял катушку с проектора, уложил ее в жестянку и только тогда повернулся к Мэтью.

— Мистер Эндрюс? — спросил адвокат.

— Да, — он поднялся, протягивая руку, — рад познакомиться.

У него было широкое скуластое лицо с чересчур массивным носом. Рыжие взъерошенные волосы напоминали парик на огородном пугале. На нем были ядовито-зеленые мятые брюки, белые теннисные туфли с красными полосками, фиолетовая рубашка в желтую полоску, узкий синий галстук на резинке и розовый в черную крапинку пиджак из синтетической ткани.

Если бы он вылез из игрушечного автомобильчика, то вполне мог сойти за клоуна, а если бы он вышел из папуасской лодки, то его можно было бы принять за иммигранта из тропических стран. Но больше всего поражали его глаза — глаза робота, запрограммированного на убийство: бледно-голубые и настолько прозрачные, что казалось, сквозь них можно разглядеть движение мысли под черепной коробкой. Рот был словно пропечатан на бесстрастном лице. Он попытался улыбнуться тонкой ниточкой губ, когда обменивался рукопожатием с Мэтью, но улыбка выглядела заученно-фальшивой.

— Это большая честь для меня — познакомиться с самым выдающимся адвокатом по уголовным делам в Калузе, — сказал он. Фраза могла быть спонтанной, но прозвучала как заранее отрепетированная. Кроме того, Мэтью не был самым выдающимся адвокатом Калузы — ни по уголовным, ни по каким другим делам.

— Я рад, что вы нашли время меня принять, — сказал Мэтью, — ведь вы очень заняты.

— Обычно я здесь с семи утра до десяти вечера, — ответил Эндрюс, тяжело вздыхая, — поверьте, это очень длинный рабочий день, но от работы еще никто не умирал. Иногда я думаю, что мы с моим партнером непроизвольно выбрали самое точное название для нашей студии. В нем как бы символизирован наш тяжкий труд — мы, словно преодолевая молотом сопротивление металла, выковываем качество, заключенное в этих рулонах пленки.

Снова легкая и фальшивая улыбка.

Мэтью не сомневался, что эта фраза произносилась не меньше тысячи раз. Достаточно нажать на пульте управления этим роботом кнопку «Тяжелая работа», и сразу же выскочит метафора с наковальней.

— Вообще-то, — сказал Эндрюс, — это название — аббревиатура из наших фамилий. Моего партнера зовут Питер Вильерс, он французского происхождения. Мы соединили первые две буквы моей фамилии и три первые буквы его, вышло — «Энвил». Нам крупно повезло, что наши фамилии — не Шин и Иткин.

И опять легкая улыбка. И опять похоже, что и эту шутку он изрекал множество раз.

— Мистер Эндрюс, — произнес Мэтью, — у меня имеется доклад шерифа, сделанный в ночь, когда была убита Пруденс Маркхэм.

— Ужасно жаль, — сказал Эндрюс, — чрезвычайно талантливый был человек, такого редко встретишь в здешней Голодрании. Тут, в Калузе, много претензий на «культурность», но даже выговорить это слово правильно никто не может. Прю была чудесным человеком. Мне ее будет не хватать.

— В ту ночь полиция беседовала с вами? — спросил Мэтью. — В деле об этом ничего не говорится.

— Меня здесь не было, — быстро ответил Эндрюс.

— Вы в тот день не работали допоздна, как обычно?

— Как обычно? А… С семи до десяти. Нет. Во время убийства я, видите ли, находился в постели с одной маленькой сучкой из Сарасоты.

Разговор его явно раздражал, хотя ответы он сопровождал все той же человекообразной улыбкой. В облике и поведении Эндрюса сквозило нечто противоречащее образу владельца крошечной студии рекламных роликов в заштатном городке. Таких манер можно было ожидать от крупного продюсера в Лос-Анджелесе, но и там их ему едва ли бы простили. Чудно было встретить такой экземпляр здесь, в Калузе. Да еще такого возраста.

— А после они не звонили вам? — спросил Мэтью. — И не просили заехать?

— Нет, не звонили. Здание было закрыто, охранная сигнализация включена. Убийца не мог спрятаться внутри. Так зачем им было вытаскивать меня из постели? Это элементарно, дорогой Ватсон. — Он снова улыбнулся.

— Вы когда-нибудь прежде работали с миссис Маркхэм? — спросил Мэтью. — Вы сказали, что она была чрезвычайно талантлива…

— Это редкость для Калузы. Чрезвычайно талантлива. Это было ясно. Я тонко чувствую талант и терпеть не могу дилетантизм.

— Значит, вы работали с ней?

— Да, в нескольких фильмах. Один мы сделали, кажется, полгода назад. Сейчас я вспомню… да, где-то в июне… На пляже в Сабал-Кей, учебный фильм для школ, попытка ввести юных говнюков в игнорируемый ими прекрасный мир, окружающий их во Флориде.

Пауза.

Еще одна заученная речь.

Или он же, как компьютер, был запрограммирован на мгновенную выдачу высокопарно-пошлых фраз.

— А вы принимали участие в ее последней работе? В том фильме, который она монтировала в ночь убийства?

— Нет. Иногда Прю ни с того ни с сего окружала свою работу завесой секретности. Мой партнер и я предпочитаем обсуждать творческий процесс, как это делали американские эмигранты в Париже много лет назад. Вам может показаться странным, но я считаю себя эмигрантом, хотя Калуза и находится в пределах Соединенных Штатов. Но у нас каждый, кто серьезно занимается кинематографом, является эмигрантом. Я себя часто ощущаю Самсоном среди Филистимлян.

Или Гераклом в авгиевых конюшнях, подумал Мэтью. Непрестанно роющимся в навозе.

— Как-то раз она сделала фильм о воспитании трудных детей, — сказал Эндрюс, нагнетая обстановку, — прекрасный фильм, как оказалось. Но вы бы видели, какими мерами предосторожности была окружена эта работа — можно было подумать, что она — Вуди Аллен! Артисты, оператор, осветитель, звукооператор, несколько ассистентов — все дали клятву о неразглашении тайны. Монтировала фильм здесь она сама, по ночам, запершись. Никогда не оставляла ни одного обрезка пленки и никому не показывала рабочих материалов. Неизвестно, где она его прятала, — возможно, дома под подушкой. А потом — премьера! Ба-бах! Прямо здесь, в этом зале, на этом самом экране, через этот самый проектор. Прекрасный фильм, я уже сказал. Он даже, кажется, получил потом какой-то небольшой приз. Но зачем был разыгран весь этот спектакль? Я не одобряю претенциозности в искусстве.

— Вам нравилась миссис Маркхэм?

— Да, очень.

— Вам известно, о чем был ее новый фильм?

— Кажется, я уже объяснил…

— Извините, но я обязан…

— …что она часто работала в тайне.

— Да, но…

— Это относится и к ее новой работе. Я понятия не имею, о чем она. Научно-популярный фильм о конских паразитах? Рекламный ролик для одного из ювелирных магазинов Калузы? Она никогда со мной не делилась своими планами.

— А вы спрашивали?

— Я знал, что у Прю лучше ничего не спрашивать, когда на нее находит вдохновение.

— Но она пользовалась вашей монтажной.

— Да, арендовала ее за тысячу баксов в месяц. Мы с моим партнером вынуждены сдавать часть помещений, такова плата за возможность снимать настоящее кино в этой дыре. Питер и я приехали сюда из Питсбурга, мы оба закончили университет Карнеги. Мы решили отказаться от голливудского пути с его автомобильными гонками и спецэффектами. Вместо этого мы решили делать небольшие ленты, сначала завоевать здесь репутацию настоящих мастеров кино и только потом, когда система признает наше превосходство, идти дальше. Но жить ведь на что-то нужно, поэтому сдаем помещения в аренду. У нас хорошая техника, и мы разрешаем простым смертным пользоваться ею.

— Вы считаете миссис Маркхэм простой смертной?

— Я почти всех считаю простыми смертными, — снова улыбка, — но не Прю, нет. Я уже говорил, что она была чрезвычайно талантливой.

— Мистер Эндрюс, эта монтажная, которой она пользовалась…

— Да?

— Могу я на нее взглянуть?

— Зачем?

— В ночь убийства полиция обнаружила только ее тело и ее автомобиль на стоянке возле студии.

— Ужасная трагедия.

— Машина была закрыта. Внутри ничего: ни сумочки, ни удостоверения личности… ни, конечно, фильма.

— Простите, я не понимаю, к чему вы клоните.

— Ну ведь она же монтировала фильм здесь, верно?

— Возможно. Я не знаю, что она здесь делала.

— Ее муж сказал, что она монтировала фильм здесь.

— Ну да. Но ее муж — убийца.

— Я не верю в это, мистер Эндрюс.

— Поэтому, конечно, вы и пришли сюда.

— Да, именно поэтому.

— Но я все равно не понимаю, зачем вам понадобилось увидеть эту монтажную.

— Потому что, если она монтировала фильм, он должен быть там. У вас есть ключ от монтажной?

— Конечно. Но я не люблю, когда нарушаются права человека, арендующего помещение в моей студии.

— Права миссис Маркхэм уже нарушены, — твердо заявил Мэтью, — причем самым худшим образом.

— Пожалуй, вы правы, — сказал Эндрюс, — позвольте мне сходить за ключом.

Монтажная представляла собой комнату размером шесть на двенадцать футов с лампой дневного света под потолком. Большую часть помещения занимал аппарат «Стеенбек», перед которым стояло кресло на колесиках. Позади кресла висел мешок из холста на металлической раме. Эндрюс объяснил, что это мешок для отбракованной пленки. Мешок был пуст. Так же пусты были вешалки над мешком, куда, по словам Эндрюса, монтажер обычно вешает пленку и звукозаписи, которые он планирует использовать. На монтажном столе тоже ничего не было — ни обрезка пленки, ни клочка магнитной ленты.

— Имеются другие ключи от этой комнаты? — спросил Мэтью.

— Только тот, что был у Прю. И тот, которым я только что открыл дверь.

— Тогда где же фильм? Если она занималась монтажом…

— Видите ли, она могла и не заниматься им, — ответил Эндрюс.

— А зачем же она арендовала?..

— Она могла просматривать то, что недавно отсняла, отбирая лучшие кадры, помечая пленку, решая, что позже следует вырезать. Это, конечно, часть монтажа, но не монтаж как таковой.

— В любом случае ей нужна была пленка.

— Да.

— Так где же она?

— А полиция обыскала машину?

— Тщательным образом.

— И в багажнике нет?

— Ничего.

— Это действительно странно, — сказал Эндрюс.

— Здесь, в студии, есть какое-нибудь место, куда она могла бы спрятать пленку перед уходом?

— У нас есть кладовка, — ответил Эндрюс, — но я вчера вечером убирался там и не обнаружил ничего, что могло бы ей принадлежать.

— Откуда вы знаете?

— Катушки с пленкой подписываются, — сказал Эндрюс, — на жестянку наклеивается лента с рабочим названием фильма.

— И все эти названия вам известны?

— Да, все.

— Были там какие-нибудь жестянки без названий?

— Ни одной.

Мэтью некоторое время молчал. Затем произнес:

— Вы не знаете, сколько времени она провела здесь в тот вечер?

— Понятия не имею.

— Вас не было здесь, когда она приехала?

— Нет.

— Во сколько вы покинули студию?

— Около шести. Я уже говорил.

— Да, знакомая из Сарасоты. Здесь кто-нибудь оставался, когда вы уехали?

— Я был последним.

— Вы включили сигнализацию?

— Да, включил.

— И заперли дверь?

— Да.

— Миссис Маркхэм знала код сигнализации?

— Да.

— Значит, у нее был ключ?

— Конечно.

— А этот фильм, над которым она работала, — спросил Мэтью, — вам известно, кто работал вместе с ней?

— Извините, нет.

— С кем она обычно работала?

— Оператор, помощники…

— Что за помощники?

— Помощники — это люди, которые перетаскивают тяжести. Они приходят и уходят, их нетрудно нанять. Но Прю всегда пользовалась услугами одного и того же оператора, осветителя и звукооператора.

— Я хочу знать их имена, — сказал Мэтью.