Кошечка в сапожках

Глава 3

Генри Карделла считал себя человеком с утонченным вкусом.

— Я хочу, чтобы чувствовался вкус, — сказал он ей.

— Так и будет, — ответила она.

— Поэтому я к вам и приехал, — продолжал он, — в Майами сотни людей могли бы снять этот фильм, и я мог бы обратиться к любому из них. Но я выбрал именно вас.

— Благодарю.

Это было еще в сентябре.

Очень серьезная девушка, подумал он, уже много лет снимает кино, и у нее хорошая репутация. Хочет заработать — а кто не хочет? Выбраться из своего грошового научно-популярного дерьма, чтобы заняться серьезным делом. Он выкладывает сто семьдесят тысяч баксов за то, чтобы сделать этот фильм. Кроме того, она получит десять процентов от общей суммы прибыли, это тоже не пустяк.

Кино — это как коррида: каждый раз один и тот же ритуал. День за днем, кадр за кадром. Потом все это отдается в лабораторию и на следующий день получается в проявленном виде. Ритуал. Рутина.

Он через письменный стол посмотрел на нее.

— Я мог бы сделать этот фильм за сто «штук», даже меньше, — сказал он. Он врал. — Я знаю парней в Майами, которые сварганят его за неделю, — снова ложь, — но тогда я получу дешевку, а мне нужно нечто такое, что не уступало бы первоклассной голливудской продукции, а не то, что можно снять в грязном отеле на Коллинз-авеню, с татуированным матросом и парой шлюх. Здесь, в этом городе, шлюх столько, что не успеваешь застегивать штаны.

Он улыбнулся. Пруденс Энн Маркхэм не улыбнулась в ответ.

Очень серьезная девушка. В серой юбке и белой блузке, в туфлях на низком каблуке, руки сложены на коленях, светлые волосы забраны в пучок — похожа на жену священника. Ему захотелось узнать, какие на ней трусики.

— Мне нужен стиль, — сказал он, — класс. Мне нужен тот же вкус, что чувствовался в фильме о трудных детях. Скрытый, но мощный.

— Спасибо, — сказала она.

— Прошу понять меня правильно, — продолжал он, — я хочу видеть все, что можно увидеть. Мы снимаем не мультяшки про утенка Дональда.

— Я это знаю.

— Есть дешевый способ показывать секс, а есть классный. Мне нужен классный.

— Вы получите класс, — сказала она.

Он подумал, интересно, светлые ли у нее волосы на лобке.

— И стиль.

— И стиль.

— И вкус.

— Конечно.

— Вы видели «За зеленой дверью»?

— Нет, — ответила она.

— Там есть замедленная съемка. Очень классно. Мужчина эякулирует очень медленно, минут пять. Это — как снежная буря на экране. Очень красиво. Это и есть класс, который мне нужен. Вам нужно достать этот фильм и посмотреть.

— Хорошо.

— Еще советую посмотреть «Голубую глотку». Ее показывали открыто, в кинотеатрах, представляете? Это принесло пятьдесят миллионов чистыми. Вы только вообразите: широкий экран, мужья приходят с женами, парни с девушками, словом — солидный кинотеатр, а не какой-то дешевый порнозальчик, — и Линда Лавлэйс заглатывает по самое основание! Вот что мне надо: утонченный фильм вроде этого, с которым мы можем выйти на большой экран. Насчет видеокассет я не беспокоюсь. На видео мы заработаем кучу денег. Вы, когда будете монтировать фильм, сделаете два варианта таким образом, чтобы более «мягкий» вариант мы смогли бы использовать для показа по кабельным сетям. Кабельные сети, — он печально вздохнул, — никогда не показывают настоящее действие. Вы знаете, что они делают, но вы не видите этого вблизи, крупным планом. Мне нужно очень много крупного плана. Ведь в мире нет ничего прекраснее, чем двое людей, занимающихся любовью, вы согласны?

— Да, — ответила она.

— Мы можем заработать на этом фильме кучу денег, если сделаем его как следует, — сказал он, глядя ей в глаза не мигая, — вы уверены, что сможете сделать его как следует?

— Да, конечно, я уверена в этом.

Готова. Унюхала запах денег. Он готов был поспорить, что у нее ляжки вспотели под этой серой юбкой.

— Потому что сто семьдесят пять тысяч, которые я плачу, — это большие деньги.

— Я знаю.

— Когда вы можете начать?

— Я думаю, в конце этого месяца.

— А когда вы сможете выдать конечный результат?

— К Рождеству?

Вопросительная интонация. Она не вполне уверена, что это будет готово к Рождеству.

— Так долго?

— Но ведь мы собираемся сделать это как следует?

— Сколько дней вы планируете отвести непосредственно на съемки?

— Я думаю, тридцать пять.

— Сделайте за двадцать.

— Двадцать?

— Установите норму отбраковки четыре к одному…

— Я думала, десять к одному.

— Делайте шесть к одному.

— Значит, двадцать дней…

— Этого вам хватит.

— Я не знаю…

— О тридцати пяти днях не может быть и речи. Есть люди, которые могут сделать его и за десять — пятнадцать дней.

— Но двадцать дней все же…

— Хорошо, пусть будет двадцать пять, этого хватит.

— Двадцать восемь, — возразила она, — потому что…

— О’кей, пусть будет двадцать восемь, я не собираюсь спорить из-за трех дней. Вы сможете подобрать нужных людей в Калузе?

— Я не собираюсь использовать свой обычный персонал, — ответила она.

Уже стесняется, подумал он.

— Кого вы возьмете? Я не имею в виду актеров, это ваше дело, лишь бы не было проституток.

— У меня на примете есть несколько подходящих.

— И никакой шпаны, привыкшей быстро зашибать деньгу с помощью расстегивания ширинки.

— Нет, нет.

— Мне нужно, чтобы это выглядело по-настоящему. Чтобы этим занимались настоящие люди. Со вкусом, конечно. Так кто у вас на примете?

— Актеры?

— Нет, я же сказал, что это на ваше усмотрение. Я не собираюсь заниматься подбором актеров.

— Спасибо.

— Так кого же вы имели в виду?

— Кое-кого из Тампы.

— Это опытные люди?

— Да, конечно.

— Не берите никого из Майами. Я уже десять лет веду здесь свое дело и не хочу, чтобы пошел слух, будто Генри Карделла финансирует порнуху. Даже если это и не порнуха.

— Я не буду, обещаю вам.

— И не хочу, чтобы ребята пронюхали про это. Вы знаете, кого я имею в виду?

— Нет. Кого вы имеете в виду?

— Тех ребят, — он потрогал кончик своего носа, — которые прострелят вам коленную чашечку, если им покажется, что вы проникли на их территорию. Сохраняйте спокойствие. Сохраняйте благоразумие. Сохраняйте чувство вкуса.

— Хорошо.

Он подумал: стала бы она возражать, если бы он задрал ее серую юбку и обучил тому, что считает хорошим вкусом?

Все это было в сентябре. Теперь, четвертого декабря, он, сидя в своем кабинете «Кондлсайдского ресторана-варьете», размышлял о том, что же случилось с этим чертовым фильмом.

Пруденс Энн Маркхэм мертва и исчезли всякие следы его денег.

Он лично финансировал фильм — сто семьдесят пять «штук». Он рассчитывал на пять человек: оператор, осветитель, звукооператор и двое помощников, — на двадцать восемь дней, 10–12-часовой рабочий день, примерно тридцать пять тысяч. Еще двадцать пять тысяч он выделил на актеров. Аренда аппаратуры обойдется тысяч в семнадцать. Шестнадцатимиллиметровая пленка с обработкой — примерно десять тысяч, с учетом отбраковки пяти шестых, хотя Прю настаивала на девяти десятых. Четвертьдюймовая магнитофонная пленка обойдется в шесть-семь тысяч. Примерно десять долларов в день на человека уйдет на питание съемочной группы и актеров. Почтовые расходы на пересылку отснятой пленки в лабораторию и обратно во Флориду составят тысячи полторы. Вся последующая лабораторная работа: перепись звука, перевод с шестнадцати- на тридцатимиллиметровую пленку, оптика и прочее — еще тысяч сорок-пятьдесят. Всего — сто пятьдесят тысяч, добавить туда-сюда на мелочи и дополнительно лично ей двадцать пять тысяч в качестве премии после сдачи фильма в окончательном варианте.

То, что она мертва, — это ее личное дело. Муж-дурак решил убить свою жену черт знает зачем. Может, она ему изменяла. Бывают такие тихони, строгие с виду, но которые в постели превращаются в дьяволиц. Не в своей, конечно, а в чьей-нибудь. Орут так, что всех соседей перебудят.

Он выписывал чеки на ее компанию — «Прудент Компани» — каждую неделю, пока шли съемки. Первый из них он выписал третьего октября и потом выписывал эти чертовы чеки каждую неделю, вплоть до той самой пятницы, когда ее убили.

Так где же фильм?

Что, черт побери, она сделала с фильмом?

Он подумал, не съездить ли ему в Калузу, чтобы все осмотреть на месте.

Эта мысль ему понравилась. Калуза всегда была скучным местом, кроме случаев, когда бестолковые шлюшки позволяли себя убивать.

Мэтью съездил бы к Отто Самалсону, но Отто умер.

Он съездил бы к Мэй Хеннеси — китаянке, которая помогала Отто в частном детективном агентстве «Самалсон Инвестигейшнз», но семья Отто ликвидировала дело, продав всю мебель и оргтехнику, едва лишь вступило в силу завещание, и последнее, что Мэтью слышал, — это то, что Мэй перебралась в Гонконг.

В Калузе с ее населением свыше пятидесяти тысяч было всего двенадцать частных детективных агентств, так что выбор был ограничен. Частный детектив, чьими услугами он решил воспользоваться, — молодой негр по имени Уоррен Чамберс, которого ему порекомендовал Бенни Фрейд, бесспорно самый лучший адвокат по уголовным делам.

Уоррен был полицейским в своем родном Сент-Луисе, но последние три года жил в Калузе, где работал сначала охранником в различных фирмах, а затем открыл свою собственную сыскную контору. Это был интеллигентный человек лет тридцати с небольшим, которого благодаря мягким манерам и очкам в роговой оправе можно было принять скорее за бухгалтера, чем за частного детектива. Длинный как жердь, бывший игрок баскетбольной команды университета штата Миссури, в котором он проучился два года, прежде чем поступить на службу в полицию Сент-Луиса, Уоррен до сих пор не избавился от походки спортсмена и чувствовал себя не в своей тарелке в деловом костюме, который он надел ради первой встречи с Мэтью. Его глаза, одного цвета с кожей — темные, как чернозем, внимательно наблюдали за Мэтью в течение всего их разговора. Мэтью импонировали люди, умеющие слушать. Уоррен Чамберс был хорошим слушателем. Что, возможно, способствовало его репутации внимательного и скрупулезного сыщика.

— Оператора зовут Вогэн Тэрнер, — сказал Мэтью, — осветителя Лью Смоллет. Звукооператор — Марк Уили. Это основная бригада, которая обычно используется. Вот их адреса, все они живут здесь, в Калузе. — Он протянул через стол лист бумаги. — Я также передаю вам копии списка свидетелей обвинения и заявлений свидетелей; здесь мне понадобится ваша помощь. Их только двое. Оба живут по соседству с Маркхэмом. Вельма Мейсон проживает в доме справа. В ее заявлении говорится, что она якобы видела, как Маркхэм разбил стекло своей собственной кухонной двери в ночь, когда произошло ограбление. Личность подтверждается, живет по соседству с обвиняемым семь лет.

— Какая видимость была в ту ночь? — спросил Уоррен.

— Это один из вопросов, на которые я рассчитываю получить ответ с вашей помощью.

— О’кей. Кто второй свидетель?

— Человек по имени Оскар Рэддисон. Проживает в доме слева. Утверждает, что видел, как Маркхэм закапывал что-то во дворе в ночь убийства. Это послужило основанием для получения ордера на обыск.

— А где наш клиент, говорит, был?

— В кино. «Твин-Плаза-1», в Южном Дикси-Молл. А потом в баре.

— Когда он вернулся домой?

— Около полуночи.

— Это тогда его видел тот парень?

— Нет, он видел кого-то в четверть двенадцатого.

— Закапывающим одежду и нож?

— Нет, просто копающим.

— Он не заметил чего-нибудь похожего на окровавленную одежду? Или на окровавленный нож?

— Нет.

— Нужно узнать, подтверждается ли личность свидетеля. Я сразу же займусь этим. Полиция обнаружила в машине Маркхэма пятна крови?

— В заключении экспертизы об этом ничего не сказано.

— Они вообразили, что он проехал от Рэнчер-роуд до дому и не оставил в машине пятен крови? Я имею в виду, что, если он был одет в окровавленную одежду…

— Я не знаю, что они там вообразили, — сказал Мэтью.

— Им придется потрудиться объяснить, каким это образом машина осталась чистой.

— Самый лучший способ — это доказать, что он ее не убивал.

— Кто-нибудь видел его в кино? — спросил Уоррен. — Или хотя бы в баре? В этой окровавленной одежде? — Легкий сарказм в голосе. Мэтью улыбнулся.

— Он об этом не знает.

— Значит, нам нужно искать алиби.

— Да, кого-нибудь, кто видел его в ночь убийства.

— Это все равно что искать иголку в стоге сена, — сказал Уоррен, — но я сделаю все, что в моих силах. У вас есть его фотография?

— Только эта, — ответил Мэтью и, открыв ящик стола, вытащил черно-белую фотографию размером восемь на десять дюймов, запечатлевшую Маркхэма с женой где-то на пляже, — я увеличил ее с последнего снимка.

— Лучше бы фотографию без жены, — заметил Уоррен, — ее изображение было во всех газетах, это может повлиять на потенциальных свидетелей. Но давайте предположим, что мы нашли кого-то, кто скажет: «Да, я видел, как он покупал билет в „Твин-Плаза-1“», или: «Я видел его, когда он ел сосиску в Южном Дикси-Молл», или выпивающим в баре… Как называется бар?

— «Бар Хэрригэна».

— Что он там пил? Он сказал?

— Сухое мартини, с двумя оливками.

— Одну порцию?

— Только одну.

— Тогда предположим, что кто-то говорит: «Да, я его видел». Я не уверен, что он выдержит допрос в суде. Обвинение вцепится в него, напомнит, что убийство было совершено в ноябре, и может ли он быть уверен, что это действительно тот человек, которого он видел? Абсолютно ли он в этом уверен? «Ведь мы имеем дело с жестоким убийством, сэр, и, я надеюсь, вы понимаете всю тяжесть выдвинутого обвинения!» Все эти судебные фокусы.

Мэтью снова улыбнулся.

— Как бы то ни было, вполне объяснимо, что человек идет в кино один, пока его жена на работе, а потом заходит выпить и не встречает никого из знакомых. Ничего неправдоподобного в этой истории нет. — Уоррен взял заявления свидетелей, внимательно прочитал их, потом снова посмотрел через стол на Мэтью. — Судя по тому, что они вытащили эту дамочку, его собираются обвинить в инсценировке ограбления. Она видела, как он взламывал свой собственный дом, вот что они пытаются доказать. Человек украл свою собственную одежду и нож, потому что собирался использовать их для убийства десять дней спустя. Где он, по его словам, был во время ограбления?

— В гостях у приятеля.

— От каких до каких?

— С девяти до одиннадцати.

— И когда приехал домой?

— Около половины двенадцатого.

— А эта дамочка заявляет, что видела его за взломом в половине одиннадцатого, так?

— Судя по ее заявлению.

— Значит, если мы сможем доказать, что Маркхэм был у приятеля — как его зовут?

— Алан Сандерс, живет в Уиспер-Кей.

— С ним вы уже беседовали?

— По телефону. Он не помнит точно, когда Маркхэм ушел от него.

— Эх…

— Вот именно.

— Ничего, если я еще разок его потормошу?

— Я дам вам адрес, — ответил Мэтью.

— Потому что если мы сможем точно подтвердить это время, то с ограблением мы выиграли. Или же нам придется искать грабителя. Если мы найдем грабителя, то сможем найти и убийцу.

— Мы не обязаны искать убийцу, — произнес Мэтью.

— Но это не помешало бы, — сказал Уоррен, — мне надо покрутиться в городе. У меня есть несколько приятелей в полиции, которым лестно хлопнуть стаканчик с бывшим полицейским из большого города. Может, я смогу выйти на другие нераскрытые ограбления с тем же почерком, кто знает? Дело того стоит. Кто будет беседовать с этими двумя свидетелями? Я или вы?

— Я собирался сегодня попозже потолковать с миссис Мейсон.

— Возможно, я раскопаю что-нибудь, из-за чего она не могла видеть то, о чем говорит. Я узнаю по газетам, какая была погода, луна, все, что влияло на видимость. Я даже могу сегодня ночью отправиться к дому — посмотреть, есть ли там уличный фонарь, или освещение на заднем дворе, или хотя бы лампочка над кухонной дверью. Так мы проверим ее надежность как свидетеля.

— Вы должны еще кое о чем спросить у бригады миссис Маркхэм.

— О чем?

— Над чем они работали. И где она хранила фильм.

— Хорошо, я приступаю, — произнес Уоррен и резко встал во весь рост. — Давайте работать вместе, мистер Хоуп, — сказал он, улыбаясь, — мы с вами сработаемся.

Они обменялись рукопожатием.

— Называй меня Мэтью.

— А ты меня — Уоррен.

Во Флориде Мэтью никогда не ощущал прихода Рождества. Мэйн-стрит украшали ветками сосны и дуба, вывешивали большого Санта-Клауса в санях на трехстороннем перекрестке, который назывался «Коровьим перекрестком», потому что здесь на заре основания города бродили коровы. Но без снега все это было каким-то ненастоящим. Он понимал, что самое первое Рождество в истории человечества состоялось в климате, мало отличающемся от флоридского, но, на его взгляд, Иисус должен был родиться на Северном полюсе. Сегодня было четвертое декабря, и дом Вельмы Мейсон уже был украшен к Рождеству. Гирлянды в окнах, выходящих на улицу, цветные лампочки на норфолкской сосне, растущей прямо на клумбе перед входом, маленькая пластиковая фигурка Красноносого оленя Рудольфа под кустом гибискуса. Миссис Мейсон открыла дверь после третьего звонка.

— Миссис Мейсон? — спросил он.

— Да?

Ей далеко за шестьдесят, подумал он. На ней были цветной домашний халат, очки и тапочки. Она не скрывала своего удивления. Глаза за стеклами очков широко раскрыты — это чтобы лучше тебя видеть! Позади нее виднелась сверкающая огнями рождественская елка. Мэтью услышал звук включенного телевизора. Показывали четырехчасовую телевикторину.

— Меня зовут Мэтью Хоуп, — начал он, — я адвокат, защищающий вашего соседа.

— Да?

Все еще насторожена. Дверь на цепочке. Руки сложены на груди. Подальше от этого нехорошего адвоката!

— Я прочитал ваше заявление полиции…

— Послушайте, — перебила она, — у вас есть какой-нибудь документ?

Мэтью вынул бумажник, открыл его и протянул в приоткрытую дверь свою карточку. Миссис Мейсон, открыв дверь, взяла карточку и долго рассматривала ее. В невидимом внутри дома телевизоре кто-то выиграл вроде бы шесть тысяч долларов.

— Можно войти и задать вам несколько вопросов?

— Ну что ж, — ответила она, сняла цепочку и впустила его, но карточку не вернула.

Он прошел за ней в дом. В нем стоял особый дух флоридской плесени и застоявшегося сигаретного дыма. Рождественская елка стояла у окна и казалась чересчур украшенной. Мебель из ратанга, засаленная обивка. За окном вид на строящийся дом, почти скрытый кустами бугенвиллей. Миссис Мейсон посмотрела на экран телевизора, потом выключила его.

Молчание.

— Ладно, садитесь, — сказала она грубовато.

Он сел.

— Я хочу, чтобы вы сразу поняли, — сказала она, — я думаю, что это Карлтон ее убил. Еще я хочу, чтобы вы поняли, что я сказала полиции чистую правду.

Немного помедлив, она продолжила:

— Я очень любила Прю.

Достав пачку сигарет из кармана халата, она вытряхнула одну и закурила, выпустив клубы дыма. Пальцы ее, как заметил Мэтью, были желтыми от никотина.

— Так что же вы хотите узнать? — спросила она. — Я не собираюсь повторять здесь все, что говорила полиции, если вы за этим пришли. Я никогда не понимала, зачем адвокаты берутся защищать убийц.

— Видите ли, — сказал Мэтью, — каждый имеет право на справедливый суд и защиту. Вот почему мы задаем эти вопросы, хотя на большинство из них вы уже ответили.

— Ясно, только давайте побыстрее, — сказала она, — я не хочу из-за вас пропускать свою любимую передачу.

— Хорошо, мадам. Я буду краток, насколько смогу, — ответил Мэтью и, раскрыв свой атташе-кейс, вынул диктофон. — Я думаю, вам известна эта вещь, — он улыбнулся, включая запись. — Миссис Мейсон, в ночь кражи со взломом в доме Маркхэмов вы…

— Никакой кражи не было, — возразила она.

— Но о взломе было заявлено в полицию, — сказал Мэтью, — разве вы…

— Это была не кража, — повторила она, — я уже говорила.

— В тот вечер вы беседовали с кем-нибудь из полиции?

— Нет!

Это сказано было с вызовом. Слова нацелены прямо в диктофон, подбородок выставлен вперед.

— Разве детектив по имени Морис Блум в тот вечер не беседовал с вами?

— Нет, не беседовал.

— Значит, у вас не было возможности обсудить то, что вы видели, еще длительное время, правильно?

— Вплоть до ночи, когда произошло убийство.

Утвердительный кивок и еще одна затяжка.

— Вы давали показания здесь, в доме?

— Да, в первый раз. Затем я поехала с детективом Блумом в город, и он записал на пленку все, что я ему рассказала здесь.

— Вы сами вызвались дать информацию о том, что видели в ночь ограбления?

— Нет, меня спросил об этом детектив Блум. И это было не ограбление.

— Он знал, что ограбление — или как вам будет угодно это называть — имело место?

— Да.

— И он спросил вас, видели вы что-нибудь или слышали в тот вечер?

— Да.

— До того как мистер Блум спросил вас, вы уже говорили об этом кому-нибудь?

— Нет, я слышала, что потом у соседей был какой-то шум, но решила, что Карлтон уже сам все уладил с полицией, которая к нему приезжала. Я имею в виду, что он им объяснил, как взламывал дверь собственного дома.

— Вы уверены, что это был мистер Маркхэм?

— Абсолютно.

— Вы его хорошо видели?

— Как вас сейчас.

— Он стоял у боковой двери?

— Да.

— С молотком в руке?

— Да.

— Он только что разбил стекло, я правильно вас понял?

— Ну, если вы слышите звук разбитого стекла, а потом выглядываете в окно и видите человека, стоящего у двери с молотком в руке, то вы, естественно, решите, что он разбил стекло, не так ли?

— И именно так вы решили?

— Именно так я и решила.

Еще один кивок. Очень довольна собой: как она ловко управляется с этим адвокатишкой!

— Вы его не окликнули? — спросил Мэтью.

— Что вы имеете в виду?

— Вы не открыли окно и не окликнули его?

— Нет, а зачем? Это был человек, проникающий в свой собственный дом. Я знала, кто это, меня это не касалось.

— Вы не открывали окно?

— Нет.

— Окно было закрыто, правильно?

— Да, вечер был очень холодный. В октябре, ближе к концу месяца, начало холодать. У меня все окна были закрыты.

— Но вы смогли расслышать звон бьющегося стекла? Несмотря на закрытые окна?

— У меня очень хороший слух.

— Значит, когда вы выглянули в окно, то увидели человека, стоящего возле двери спиной к вам?

— Да, я увидела Карлтона, стоящего лицом к двери.

— С молотком в руке?

— Да.

— И на нем были серые брюки, синий пиджак и синяя соломенная шляпа?

— Да.

— Вы видели его в этой одежде раньше?

— Кроме шляпы.

— Вы видели его в серых брюках и синем пиджаке?

— Да, много раз.

— Вы когда-нибудь видели его в синей шляпе?

— Нет.

— Или в любой другой шляпе?

— Не помню. Я не следила за Карлтоном дни и ночи напролет, во что он там одевался.

— Вы заметили цвет его волос?

— Нет, на нем была шляпа. Я же сказала вам.

— Вам известно, что мистер Маркхэм — блондин?

— Конечно. Я живу с ним рядом уже семь лет.

— А тот человек был блондином?

— Я же сказала: он был в шляпе! Но это был Карлтон, без сомнения. Уж я-то знаю Карлтона.

— Почему вы уверены, что это был он?

— Его телосложение, рост, фигура, как он стоял, как он двигался. Это был Карлтон, точно он.

— Вы видели его лицо?

Миссис Мейсон заколебалась. Погасив сигарету, она закурила новую.

— Миссис Мейсон! Вы видели его лицо?

— Да, — ответила она.

— Когда?

— Что значит «когда»? Я видела его стоящим там…

— Да, но вы сказали, что он стоял лицом к двери, разве не так? Он только что разбил стекло и стоял спиной к вам. Я полагаю, что когда он полез открывать дверь, то все еще был…

— Я уверена, что видела его лицо.

— Когда?

— Это был Карлтон.

— Миссис Мейсон, он хоть раз поворачивался в вашу сторону? Он смотрел на вас? Когда вы стояли у окна?

— Я знаю, что это был Карлтон.

— Миссис Мейсон, хотя бы раз вы видели его лицо?

— Я все время отчетливо видела его. Он находился от меня на таком же расстоянии, как эта рождественская елка.

— Я спрашиваю вас: вы видели отчетливо его лицо?

— Если я узнала, что это был Карлтон, то это значит, что я видела его лицо, верно?

— Вы меня спрашиваете, видели ли вы его лицо?

— Я только в общем смысле…

— Вы сказали, что если вы опознали этого человека как мистера Маркхэма, то должны были видеть его лицо. Вы не сказали, что…

— Правильно.

— Вы не сказали, что видели его лицо, и тем не менее смогли опознать его как мистера Маркхэма.

— Разве это не одно и то же?

Это совсем не одно и то же, подумал Мэтью.

— Миссис Мейсон, — сказал он, — вы надеваете очки, когда смотрите телевизор?

— Да, и когда я увидела Карлтона, они были на мне.

— Вы не сняли их, когда подошли к окну?

— Я никогда их не снимаю. Они бифокальные.

— Это новые очки?

— Новые? Я ношу их с двенадцати лет.

— Я имею в виду, недавно заказанные.

— Если вы хотите сказать, что это новые очки, к которым я еще не привыкла, или что-то в этом роде, то вы ошиблись адресом. Вот эти самые очки я ношу уже три года. И я в них хорошо вижу. Можете не сомневаться.

— Миссис Мейсон, вы не помните, в тот вечер, когда было совершено ограбление, горел свет над кухонной дверью Маркхэмов?

— Во-первых, никакого ограбления не было. Это был Карлтон, проникший в свой собственный дом. И, кроме того, они всегда оставляли свет над этой дверью. Они обычно входили через нее. Гаража у них нет, только навес, и они заходили в дом через боковую дверь.

— Именно это и сделал мистер Маркхэм в вечер ограбления?

— Что вы имеете в виду?

— Прошел от навеса к боковой двери?

— Я не знаю, что он сделал. Я видела только, как он стоял возле двери. И это было не ограбление.

— А вы видели его машину? Под навесом?

— Я не смотрела на его машину.

— Но вы бы заметили машину, если бы она была там?

— Я не обратила внимания на машину. Мне она не нужна.

— Ни машины мистера Маркхэма, ни чьей-либо другой?

— Никакой машины я не видела. Услышала звон стекла и выглянула из окна. Я не смотрела в сторону навеса.

— Который находится вблизи от боковой двери?

— Достаточно близко, но я не смотрела туда. Я просто посмотрела, кто там разбил стекло.

— Во сколько вы легли спать в ту ночь, миссис Мейсон?

— Сразу же по окончании фильма.

— Когда это было?

— Я точно не знаю. Это было, когда кончился фильм. Часов в одиннадцать, я думаю.

— В одиннадцать часов вы сразу же легли спать?

— Да, сразу же.

— Вы не слышали звука отъезжающей машины, после того как легли?

— Нет, не слышала. Я крепко сплю. Засыпаю сразу же, едва лягу, и сплю мертвым сном до утра.

— Вы спали в половине двенадцатого?

— Я крепко сплю.

— Значит, вы не слышали, как в это время приехал мистер Маркхэм?

— Он не приехал в это время. Он приехал около половины одиннадцатого. И разбил стекло в боковой двери. И вошел в дом.

— А вы слышали, как потом приезжали полицейские машины?

— Нет.

— Вы слышали, как позже приехала на своей машине миссис Маркхэм?

— Нет.

— Значит, все, что вы слышали и видели, — это звук разбиваемого стекла и какого-то мужчину, забирающегося в…

— Это был не «какой-то мужчина», — твердо заявила она, — это был Карлтон Маркхэм.

Которого она не видела в лицо, подумал Мэтью.