Глава двенадцатая

Этим вечером я сижу в одиночестве, и одинок я в результате жестокого поворота судьбы. Выражение это в данном случае подразумевает, что все в моей жизни пошло не так, как я ожидал. Когда-то я был всем доволен, у меня был уютный дом, успешная карьера, любимая женщина и надежнейшая пишущая машинка. Но все это у меня отняли, и от тех счастливых дней осталась лишь татуировка на левой щиколотке. Я сижу сейчас в тесной каморке, пишу печатными буквами большущим карандашом, и мне кажется, что вся моя жизнь — не что иное, как печальная пьеса, поставленная для чужого развлечения, и что драматург, сочинивший этот жестокий поворот судьбы, находится где-то высоко надо мной и покатывается со смеху, глядя на свое творение. Испытывать такое ощущение неприятно, и вдвойне неприятно, если такой жестокий поворот судьбы свершается, когда вы и в самом деле стоите на подмостках и кто-то высоко над вами покатывается со смеху, как это и происходило с Бодлерами в операционном театре больницы. Дети едва успели выслушать обвинение Хэла в поджоге, как тут же услыхали знакомый грубый смех, исходивший из динамика у них над головой. Дети уже слыхали этот смех, когда Маттатиас в первый раз поймал тройняшек Квегмайров и когда он запер Бодлеров в Камере-Люкс. Это был торжествующий смех того, кто придумал дьявольский план и преуспел в нем, и звучал смех всегда так, будто некто отпустил удачную шутку. Маттатиас смеялся по скрипучей системе внутренней связи, и потому голос его звучал точно через алюминиевую фольгу, и все же настолько громко, что способствовал выветриванию наркоза, и Вайолет что-то забормотала и пошевелила руками.

— Ух ты! — С этим возгласом Маттатиас оборвал смех, так как сообразил, что микрофон включен. — Говорит Маттатиас, Зав Человеческими Ресурсами. Важное сообщение. В больнице бушует пожар. Он начался в Хранилище Документов, которое подожгли убийцы Бодлеры, и теперь пламя уже охватило Отделение Больного Горла, Отделение Отдавленных Пальцев Ног и Отделение Нечаянно Проглоченных Вещей. Сироты пока не пойманы, поэтому делайте все, чтобы найти их. После того как поджигатели и убийцы будут схвачены, вы имеете возможность попробовать спасти остатки больных, окруженных огнем. На этом все.

— Так и вижу заголовок, — проговорила репортерша, — «Убийцы Бодлеры сжигают документацию». Вот погодите, когда это увидят читатели «Дейли пунктилио»!

— Пусть кто-нибудь сообщит Маттатиасу, что мы поймали детей! — ликующе прокричала одна из медсестер. — Вам, щенкам несчастным, не поздоровится! Вы одновременно и убийцы, и поджигатели, и поддельные врачи…

— Это неправда… — начал было Клаус, но, оглядевшись вокруг, понял, что вряд ли кто-нибудь ему поверит. Он посмотрел на поддельную связку ключей в руках Хэла, с помощью которых он и сестры проникли в Хранилище Документов. Он посмотрел на белый халат, с помощью которого выдавал себя за врача. Он посмотрел на ржавое лезвие, которое только что держал над сестрой. Вспомнил, как он и его сестры в пору их пребывания у Дяди Монти вручили мистеру По несколько предметов в качестве доказательства олафовского коварного замысла, и в результате Олафа арестовали. И теперь Клаус очень опасался, что то же случится и с ними.

— Окружайте их! — скомандовал крюкастый, указывая на детей искривленной перчаткой. — Но будьте осторожны — книжный червяк все еще держит нож!

Олафовские начали медленно подступать к детям. Солнышко захныкала от страха, и Клаус поднял ее и посадил на каталку.

— Арестуйте Бодлеров! — закричал какой-то врач.

— А мы что делаем, болван! — раздраженно ответила Эсме. Но когда она повернулась лицом к Бодлерам, они увидели, что Эсме им подмигивает. — Мы схватим только одного из вас, — сказала она тихо, чтобы не услышала публика. Она наклонилась и обеими когтистыми руками взялась за каблуки-стилеты. — Эти каблуки не только позволяют мне выглядеть шикарной и женственной. — Она сняла туфли и направила их стилетами на детей. — Ими можно отлично перерезать детям горло. Двое отродий будут убиты при попытке бежать от правосудия, а малявка достанется нам — через нее мы добьемся наследства.

— Никогда вам не добраться до нашего наследства, — отозвался Клаус, — и до нашего горла тоже.

— Это мы еще посмотрим! — И Эсме сделала выпад туфлей в сторону Клауса, точно шпагой. Тот быстро присел и услышал над головой пронзительное «вж-ж-ж!»

— Она хочет нас убить! — закричал Клаус в толпу. — Разве вы не видите? Они и есть настоящие убийцы!

— Никто вам не поверит, — зловещим шепотом ответила Эсме и сделала выпад правой туфлей в сторону Солнышка, которая вовремя увернулась.

— Я вам не верю! — закричал Хэл. — Зрение у меня не то, что раньше, но я вижу на вас украденные докторские халаты.

Эсме махнула обеими туфлями одновременно, но они столкнулись в воздухе, не достав до детей.

— Чего не сдаетесь? — прошипела Эсме. — Мы вас поймали с поличным, как вы ловили Олафа все предыдущие разы.

— Теперь вы знаете, каково быть злодеем, — хихикнул лысый. — А ну, все, сдвигайтесь теснее! Маттатиас мне сказал — кто первый их схватит, тот будет выбирать, куда сегодня пойдем ужинать!

— Правда? — обрадовался крюкастый. — Ну так я сегодня не прочь отведать пиццы. —

Он сделал попытку ударить Клауса крюком в резиновой перчатке, тот отшатнулся, стукнулся о каталку, отчего она чуть отъехала и оказалась вне досягаемости для негодяя.

— А мне больше охота чего-нибудь китайского, — сказала одна из женщин с напудренным лицом. — Давайте пойдем в то местечко, где мы праздновали похищение Квегмайров.

— Нет, я хочу в кафе «Сальмонелла», — злобно заявила Эсме, расцепляя каблуки.

Клаус не знал, куда толкать каталку — олафовские приспешники наступали со всех сторон. Он по-прежнему держал ржавый нож кверху, но делал это для самообороны, он и не мыслил, чтобы пустить его в ход даже против таких зловредных личностей. Если бы в ловушке оказался Граф Олаф, он бы, конечно, не колеблясь, обратил ржавый клинок против окружающих его людей. Но Клаус, несмотря на слова лысого, не чувствовал себя злодеем. Он чувствовал себя как человек, который мечтает спастись. И, во второй раз толкая каталку, он уже знал, как это сделать.

— Назад! — закричал он. — Нож очень острый!

— Всех нас не убьешь, — отозвался крюкастый. — Да и сомневаюсь, что у тебя хватит храбрости и одного-то убить.

— Чтобы убить, храбрости не требуется, — ответил Клаус. — Требуется полное отсутствие нравственного стержня.

Услыхав слова «отсутствие нравственного стержня», что здесь означает «крайний эгоизм в сочетании с агрессивностью», олафовские сообщники в восторге захохотали.

— На этот раз твои ученые словечки тебя не спасут, грубиян! — выкрикнула Эсме.

— Это верно, — согласился Клаус. — Что меня сейчас спасет, так это кровать на колесиках для перевозки больных.

И без дальнейших слов Клаус швырнул ржавый нож на пол, отчего олафовские приспешники в испуге отскочили. Круг людей с полным отсутствием нравственного стержня немного раздался — всего на миг, но и этого Клаусу хватило. Он вспрыгнул на каталку, и от толчка она быстро покатилась к металлической квадратной двери, в которую недавно вошли Бодлеры. Они промчались мимо олафовской шайки, и в публике поднялся крик.

— Держите их! — завопил крюкастый. — Они уйдут!

— От меня не уйдут! — пообещал Хэл и схватился за край каталки, когда она как раз достигла дверей. Каталка приостановилась, и на миг Солнышко оказалась лицом к лицу со стариком. Бабочки затрепетали в желудке у младшей из Бодлеров, когда она увидела сердитый взгляд сквозь крошечные очки. В отличие от олафовских пособников, Хэл, конечно, не был злым человеком. Просто он очень любил Хранилище Документов и поэтому пытался задержать тех, кто, по его мнению, поджег Хранилище. Солнышко огорчило то, что он считает ее злостным преступником, когда на самом деле она просто несчастливый ребенок. Но она понимала, что объяснять Хэлу происходящее сейчас некогда. Некогда даже сказать хотя бы одно слово, и тем не менее именно это и сделала младшая из Бодлеров.

— Простите, — сказала Солнышко Хэлу и слабо ему улыбнулась. Затем она приоткрыла рот и совсем легонько куснула Хэла за руку, чтобы он отпустил каталку, но при этом не пострадал.

— Ой! — сказал Хэл и отпустил каталку. — Девочка укусила меня! — объявил он.

— Вам больно? — спросила одна из медсестер.

— Нет, — ответил Хэл, — но я выпустил каталку. Они уже в дверях.

Каталка выкатилась в коридор. Веки у Вайолет задрожали, и она открыла глаза. Клаус управлял каталкой. Солнышко изо всех сил старалась не свалиться с нее. Дети покатили по коридорам Хирургического Отделения, объезжая попадавшихся навстречу удивленных врачей и других больничных служащих.

— Внимание! — раздался в динамиках голос Маттатиаса. — Говорит Маттатиас, Зав Человеческими Ресурсами! Убийцы и поджигатели Бодлеры сбежали на каталке. Схватить их немедленно! Пожар распространяется по всей больнице! Возможна эвакуация.

— Нориц! — выкрикнула Солнышко.

— Быстрее не могу! — крикнул Клаус. Он свесил ноги на одну сторону каталки, чтобы отталкиваться ими. — Вайолет, проснись, пожалуйста! Ты могла бы помочь.

— Я пы-та-юсь, — пробормотала Вайолет, щурясь на свет. После наркоза все вокруг казалось неотчетливым, расплывчатым, она почти не могла говорить, а тем более двигаться.

— Дверь! — выкрикнула Солнышко, показывая на выход из Хирургического Отделения. Клаус направил каталку туда и пронесся мимо раскормленного олафовского пособника — то ли мужчины, то ли женщины, который все еще стоял в одежде поддельного охранника. С диким ревом он кинулся вдогонку громадными неуклюжими шагами, в то время как каталка приближалась к небольшой Группе Поющих Волонтеров. Бородач, наигрывавший что-то очень знакомое на гитаре, поднял голову и увидел пролетавшую мимо каталку.

— Наверно, это и есть убийцы, про которых говорил Маттатиас! — крикнул он. — А ну-ка, давайте поможем охраннику поймать их!

— С удовольствием, — отозвался другой волонтер. — А то мне, по правде говоря, немного надоела наша песня.

В тот момент, когда волонтеры присоединились к раскормленному детине, Клаус направил каталку за угол.

— Проснись! — умолял Клаус старшую сестру, которая осматривалась вокруг с ошеломленным видом. — Ну пожалуйста, Вайолет.

— Вниз! — Солнышко показала рукой на лестницу.

Клаус повернул каталку туда, и она заскакала вниз со ступеньки на ступеньку. Езда была быстрая и ненадежная и напомнила детям о том, как они съезжали по перилам дома 667 на Мрачном Проспекте или как столкнулись с автомобилем мистера По, когда жили с Дядей Монти. На одном из лестничных поворотов Клаус заскреб ногами по полу, чтобы затормозить, и нагнулся поближе к стене, вглядываясь в одну из запутанных схем больничного здания.

— Я соображаю, заезжать нам в дверь, на которой висит табличка «Отделение Заразной Сыпи», или продолжать спуск.

— Длин! — вскрикнула Солнышко, желая сказать «Мы не можем продолжать спуск — смотри!»

Клаус посмотрел, и даже Вайолет, с трудом сосредоточив взгляд, посмотрела вниз, куда показывала Солнышко. Там, ниже следующей площадки, колыхалось оранжевое зарево, как будто оттуда, из подвала больницы, вставало солнце, а вверх уже вились струйки черного дыма, похожие на щупальца какого-то призрачного существа. Именно такое зловещее зрелище преследовало Бодлеров во сне с того рокового дня на пляже, с которого начались все их беды. Трое детей в оцепенении глядели на оранжевое зарево и черные щупальца и размышляли обо всем, что они утратили именно из-за того, на что смотрели.

— Пожар, — слабым голосом пробормотала Вайолет.

— Да, — ответил Клаус. — Он ползет вверх по лестнице. Придется повернуть назад.

Сверху до Бодлеров донесся рев толстяка и голос бородатого волонтера:

— Мы вам поможем их поймать. Идите вперед, сэр… или мадам? Не разберу.

— Нельзя, — сказала Солнышко.

— Да, знаю, — ответил Клаус. — Нельзя подняться наверх, и нельзя спуститься вниз. Остается идти в Отделение Заразной Сыпи.

Приняв такое опрометчивое, стремительное, как высыпание сыпи, решение, Клаус завернул каталку и вкатил ее в дверь, как раз когда в динамике зазвучал голос Маттатиаса.

— Говорит Маттатиас, Зав Человеческими Ресурсами, — заговорил он торопливо. — Все помощники Доктора Флакутоно продолжают искать детей! Все остальные собираются перед зданием больницы. Либо мы поймаем убийц, когда они попробуют выбраться из здания, либо они сгорят дотла!

Дети въехали в Отделение Заразной Сыпи и увидели, что Маттатиас прав. Каталка мчалась по коридору, в конце которого виднелось еще одно оранжевое зарево. Позади себя дети опять услышали рев, это раскормленный громадина ковылял вниз по лестнице. Дети попали в ловушку — они застряли в середине коридора, который вел либо к гибели в огне, либо в лапы Олафа. Клаус спустил ноги и остановил каталку.

— Надо спрятаться, — сказал он, спрыгивая на пол. — Дольше разъезжать становится слишком опасно.

— Где? — спросила Солнышко, когда Клаус снял ее с каталки.

— Где-нибудь поблизости, — ответил он, беря Вайолет за руку. — Наркоз отходит медленно, Вайолет далеко не пройти.

— Я… попробую, — пробормотала Вайолет и, пошатываясь, сошла с каталки, опираясь на Клауса.

Оглядевшись, дети увидели на ближайшей двери табличку «Кладовая».

— Глейноп? — спросила Солнышко.

— Придется, — с сомнением ответил Клаус и открыл дверь одной рукой, так как другой поддерживал Вайолет. — Не знаю уж, что там делать, но, по крайней мере, укроемся на несколько минут.

Клаус с Солнышком помогли старшей сестре войти туда, после чего заперли дверь изнутри. Если не считать небольшого окошка в углу, кладовая выглядела точно так же, как та, где Клаус и Солнышко расшифровывали анаграмму в списке больных. Помещение было небольшое, с потолка свисала одна тусклая лампочка, на крючках висели белые халаты, имелась ржавая раковина, стояли большие жестяные банки с супом-алфавитом и небольшие коробки с резиновыми бинтами. Но на этот раз все эти запасы не казались младшим Бодлерам средствами для разгадывания анаграмм или для перевоплощения в профессиональных медиков. Клаус и Солнышко смотрели то на все эти предметы, то на свою старшую сестру и с чувством облегчения замечали, что лицо у Вайолет уже не такое бледное и глаза более осмысленные, и это были добрые признаки. Однако старшей из Бодлеров требовалось как можно скорее окончательно прийти в себя, так как предметы, заполнявшие кладовую, все меньше походили на больничные запасы и все больше на изобретательские материалы.

Загрузка...