Космические тайны курганов

Часть II Мифы с берегов Днепра и Инда

Во II части книги нам предстоит приобщаться уже не столько к археологическим, сколько к языковедческим фактам. Ознакомившись ранее с формами, мы погрузимся теперь в содержание «степных пирамид», что бы в заключительной части попытаться проникнуть в их суть. И там нам станет помогать уже не языкознание, а философия.

Мы говорили о календарных и обсерваторных элементах курганного обряда, открытых в конце 70-х — начале 80-х годов. В английском Стоунхендже и перуанской Наске подобные открытия сделаны раньше (в Англии еще в XVIII веке!), а в некоторых регионах эта проблема покамест не поднималась. Однако можно с уверенностью полагать, что все монументальные сооружения древности так или иначе использовались для календарных наблюдений и ритуальной «отправки на небо» посланцев Земли.

Но тогда какой же след в земной цивилизации оставили такие обычаи? Только ли в постройках и захоронениях отразились они?

В свете новейших археологических открытий предыстория курганов, как одного из видов монументальных сооружений с календарно-обсерваторными элементами, выглядит так.

Древнейшие, еще VII тысячелетия до нашей эры, святилища с достаточно выразительной астральной символикой обнаружены в Малой Азии. Они представляли собой помещения с нишами, в которых располагали изображения Небесной Роженицы и других человекоподобных существ, а ниже — кратные календарным числам количества бычьих и бараньих черепов; на стенах красной и черной красками изображали всевозможные ритуально-магические сцены. Южную стену помещения оставляли белою, подобно экрану. Делали это, по-видимому, для наблюдений за игрой светотени в момент кульминации небесных светил. Чтобы следить за ними, над стеной в потолке оставлялся люк. Дверь располагалась на северной или западной стороне.

Малая Азия тех далеких времен была западной оконечностью так называемого полумесяца плодородных земель. Отсюда часть древнейших земледельческо-скотоводческих племен переселилась на Балканский полуостров и начала освоение обширных просторов Европы, где жили тогда охотники и собиратели. Ученые-языковеды убеждены, что в процессе этого расселения, налаживания связей между местными и пришлыми племенами сложилась так называемая индоевропейская языковая общность. Ее носители распространились затем от Северной Месопотамии до Скандинавии, от Альбиона до Инда и стали родоначальниками многих современных народов Евразии. Однако сложный вопрос о прародине индоевропейской общности до сих пор не решен.

С начала XIX века не осталось, пожалуй, ни одной географической зоны на всей вышеуказанной территории, куда бы ученые не помещали древнейшие племена «индоевропейцев». В настоящее время противоборствуют точки зрения о Восточно-Европейской прародине, населенной племенами ямной культуры (Г. Чайлд, М. Гимбутас), о Малоазийской (Т. В. Гамкрелидзе и В. В. Иванов) и Балканско-Карпатской прародинах (И. М. Дьяконов), о Центрально-Европейской прародине, населенной племенами лендельской культуры и культуры воронковидных кубков (В. А. Сафронов)…

Не менее сложны вопросы о взаимоотношениях пришлых и местных племен, о самом формировании языковых общностей и их составе. Ясно, однако, что эстетические процессы были подчинены экологическим обстоятельствам и постепенной смене присваивающего хозяйства (охота и рыболовство, собирательство) хозяйством производящим (скотоводство, земледелие), что взаимоотношения различных племен и народностей носили преимущественно мирный характер. Что побуждало южных земледельцев и скотоводов двигаться все дальше на север? Влага, прежде всего! А затем уже поиск особо плодородных земель и возрастающая плотность населения. Климат был несколько суше и теплее современного. Но дело не только в нем. На юге приходилось строить весьма трудоемкие оросительные системы и жить под постоянной угрозой истощения почв. Севернее Балкан эти проблемы отпали. Зато появилась необходимость внимательно следить за календарем, дабы избирать оптимальные сроки посевов и жатв, выгула скота и подготовки его к зиме… Вот почему древнейшие обсерватории появились вдоль северной границы древнейшего производящего хозяйства.

Случилось это на рубеже V–IV тысячелетий до нашей эры, в верховьях Эльбы, Одера, Вислы в недрах так называемой лендельской археологической культуры.

Первые обсерватории представляли собой системы столбовых визиров, которые окружали кольцевыми рвами и валами, разомкнутыми на севере, юге, западе, востоке или в промежуточных направлениях света. Их общая конфигурация напоминала планировку поселений, улицы которых в сочетании с ориентирами на местности тоже могли служить для календарных наблюдений за восходом, закатом и кульминациями небесных светил. Обсерватории выносили на возвышенные, удобные для обзора места, тогда как поселения располагали в низинах, поближе к воде. Гигантские и все более трудоемкие сооружения были, с современной точки зрения, непроизводительным излишеством. Но они составили лишь малую часть площади поселений древнейших земледельцев Европы, достигавших 450 гектаров! (Для сравнения: площадь городищ Месопотамии того же времени составляла около 15 гектаров; примерно таких же размеров достигали и наибольшие обсерватории.) Обсерватории были для древних людей не только наблюдательными пунктами, но и подобием неких «протоков», по которым нисходили на Землю небесные блага: свет, тепло, дожди, здоровье, достаток… Впоследствии, как мы отмечали, такими «протоками» стали воронки курганов.

Распространяясь на запад, строители древнейших обсерваторий достигли берегов Ла-Манша и Па-де-Кале. Здесь они встретились с теми выходцами из Малой Азии и Балкан, которые в VII–IV тысячелетиях до нашей эры расселились в узких долинах и на островах северного побережья Средиземного моря, а затем начали осваивать низменность между Пиренеями и Скандинавией. Этому населению было присуще не древесно-земляное, а каменное строительство. Вот почему рвы и столбы раннего Стоунхенджа сменились грандиозными блоками из песчаника и вулканических пород.

Влияние лендельской культуры прослеживается и в Восточной Европе, в среде раннеземледельческой культуры Триполья IV тысячелетия до нашей эры. Аэрофотоснимки окрестностей ее поселений показали наличие кольцевых сооружений, а раскопки одного из них у села Казаровичи неподалеку от Киева — подобие древнейшим обсерваториям (рис. 10).

Другое направление влияний древнейших земледельческо-скотоводческих культур на культуры Восточной Европы шло из Малой Азии и Северной Месопотамии через Кавказ. Оно начало сказываться еще в VII–V веках до нашей эры, когда в окрестностях Каменной Могилы возникло поселение скотоводов, разводивших быков и других домашних животных. Трудно сказать, когда появились на Кавказе первые обсерватории календарного назначения. Но то, что в начале III тысячелетия до нашей эры на холме Мецамор в Араратской долине уже существовала развитая обсерватория зодиакального типа — признанный факт. Судя по прилегающим остаткам поселения и могильнику, она была создана потомками племен куро-араксской культуры, истоки которой уходят на Ближний Восток VII–V тысячелетий до нашей эры.

В настоящее время ясно, что степные курганы Восточной Европы возникли не без влияния трипольской и куро-араксской культур. Два погребения той и другой были окружены I кромлехом Велико-Александровского кургана (рис. 12), сооруженного в междуречье Ингульца и Днепра, неподалеку от Высокой Могилы. Особенности последовавших затем календарей и обсерваторий в этих курганах заставляют считать, что корни их традиций уходят в культуры малоазийского и балканского происхождения.

Установлено, что древнейшие носители ямной, кеми-обинской, старосельской культур пользовались, соответственно, солнечным, лунным, зодиакальным календарями. Затем, в процессе сосуществования этих культур присущие им календарные системы смешались. Различия календарей вытекали из того, какие светила брали за основу наблюдений. Уже охотники на мамонтов и северных оленей вели месячные и годовые наблюдения за движением Солнца, Луны и созвездий.

Природная среда, хозяйственный уклад, оседлость или подвижность племен заставляли сосредоточивать наблюдения в одном-двух направлениях. Так, для расчетов лунного календаря требуются многолетние стационарные фиксации направлений ее восходов и закатов, соотношений их с фазами, а также затмениями. Для составления солнечного календаря это все упрощается. В горных же местностях да еще при подвижном образе жизни удобней всего пользоваться звездным календарем, поскольку можно отказаться от слежения за точками восходов и закатов, часто скрываемых рельефом местности и облаками…

На примерах Стоунхенджа I–II и II–III, а также IV–VI и VIII–IX слоев Высокой Могилы отчетливо прослеживается, что около середины III тысячелетия до нашей эры произошло повсеместное вытеснение лунного календаря солнечным, что диктовалось, наверное, некоторым похолоданием и увеличением облачности, а также усилением миграций племен и народностей Евразии.

Взаимосвязи разноэтничных племен индоевропейской языковой общности, распространение присущих им элементов культуры и, в частности, мифотворчества и календарей прослеживается не только по археологическим, но также по языковедческим данным. Такие данные выразительней всего, пожалуй, представлены в культе древнегреческого Аполлона.

Аполлон имел самое непосредственное отношение к зачаткам астрономии и к календарному делу. Этого бога, который, по словам одного из его жрецов, «особенно возлюбил истину», обычно связывают с Солнцем. Но правильнее считать его божеством солнечного зодиака, а конкретно — представителем основного созвездия: Тельца, а затем Овна.

В классической Греции полузабытый знак Овна был начертан над входом в Дельфийский храм, где располагалось главное святилище Аполлона. Сам бог изображался иногда в виде барана. Он же был вдохновителем путешествия аргонавтов за золотым руном — шкурой священного овна, принесенного в жертву Зевсу на берегах легендарной Колхиды (кавказское побережье Черного моря, южнее города Сухуми).

Аполлон был также большим путешественником. С наступлением осени его колесница в лебединой упряжке покидала храмы на острове Делос и в Дельфах и уносилась до весны в страны гиперборейцев («жителей севера»). Это вариант того же мифологического сюжета, который изображен на плитах Велико-Александровского кромлеха: главное зодиакальное созвездие на полгода скрывается за горизонт. Странствующий Аполлон особенно возлюбил «сферический храм» острова Гипербореи (очевидно, кромлех-обсерваторию Стоунхендж), о чем в I веке до нашей эры рассказал Диодор Сицилийский со слов более древних историков. Следы Аполлона проявляются и в противоположном конце северной окраины раннего земледелия — в Среднем Поднепровье. Достаточно сопоставить с упряжкой бога-странника лебединую стаю, изображенную под культовым зольником недалеко от Полтавы.

С арийским Парджаньей и родственным ему славянским (но также литовским, афганским и др.) Перуном связано древнейшее имя Аполлона — Пайон. В исторические времена этими именами обозначались боги войны и грозы, но в доисторические (дописьменные) времена — мифические быкообразные божества весенне-летних дождей. За последними проступает Телец и его главные звезды Плеяды, которым был привержен и Аполлон. Имя это не подлинное, а сакральное, скрывающее от непосвященных священную сущность. Нечто вроде славянского Волоха («волосатого») или Велеса («лугового»! от индоевропейского вель — «луг»), за которым скрывался Телец. Аполлон буквально означает «немножественный», то есть «господствующий» или «единый». При этом, вероятно, подразумевалось главное созвездие зодиака: после 1720 года до нашей эры Овен, а до этого Телец. Возможно, что такая смена и породила сакральное имя, а предшествующее Пайон постепенно забылось.

Забылось и значение имени Артемиды — сестры Аполлона. Но в его звучании все-таки слышатся отзвуки «медведицы» — арктоса греков, аракуды славян. Да и праздник пробуждения медведей, посвященный как раз Артемиде, назывался у этих народов одинаково: комоедия и комоедица (отсюда, кстати, происходит «комедия» греков и «медвежьи потехи» славян). Но поскольку Артемида, как и брат ее, связана не с берлогами, а все-таки с небом, можно предполагать ее отношение к созвездиям Большой и Малой Медведиц и к Полярной звезде.

Принадлежность же их родителей — Зевса и Латы — к небу и звездам вполне очевидна. Греческий Зевс (Дзеус, Дифос в родительном падеже) — прямая родня галльскому Дису и славянскому Диву («диво» и «день»); их имена образованы от индоевропейского Дьяуса — «небо». Лата считалась уроженкой кельтской Гипербореи, то есть окрестностей Стоунхенджа, но она же — ближайшая родственница восточнославянской Лады. Некоторые ученые полагают, что древнейшая форма этого имени — Рато, «круг». Оно тесно связано с годовым коловращением Вселенной или же с Зодиаком. Иными словами Лата соответствует Зодиаку.

Таким образом, Аполлон — главное созвездие (Телец, затем Овен) Зодиака, сын Зодиака и Неба, брат Полярной звезды как оси мироздания. Вот что скрывается за мифологическим образом покровителя наук и искусств!..

Космические странствия Аполлона имеют, как можно понять из приведенных выше данных, вполне реальные корни. Иначе не объяснишь его воистину всемирную родословную. А корни эти — в истории распространения производящего хозяйства и связанного с ним календарного дела. Оказывается, расселившиеся потомки индоевропейской языковой общности хранили мифологическую память о своем родстве и поддерживали между собой постоянные связи!

Сохранились полулегендарные, но все-таки достаточно достоверные сведения о гипербореях, не только посещавших, но даже остававшихся при Делосском храме Аполлона и Артемиды; кроме того, к алтарям этих божеств регулярно передавались от народа к народу жертвенные дары, завернутые в пшеничную солому. С другой стороны, древнейшие историки сообщают о греках, посетивших сферический храм Гипербореи.

Были и отдельные подвижники — одержимые Фебом («Чистым», один из эпитетов Аполлона), как их называли. Большой известностью пользовались гиперборейцы Абарис и Абарид, выходцы с Алтая (!) и из Великобритании. Последний прославился тем, что «возобновил дружбу своего народа с делосцами». Первый же «странствовал по всей земле со стрелой в руке и при этом ничем не питался». Он был, очевидно, шаманом; стрела же считалась символом Аполлона и могла служить в качестве простейшего астрономического прибора.

Об одном таком странствующем астрономе, впрочем не ведая его назначения, рассказал «отец истории» Геродот.

В Греции VII века до нашей эры жил поэт Аристей, который оказался вдруг «одержим Фебом». Инсценировав свою гибель, он на семь лет исчез из дому и побывал даже у предгорий Алтая. После возвращения и кратковременного пребывания на родине странник исчез вторично и уже навсегда… Но спустя 240 лет в Метапонтии, городке на берегу Тарантийского залива в Италии, объявился некто, называвшийся тем же поэтом. Он представился и оборотнем — вороном Аполлона, принявшим человеческий облик. Лже-Аристей повелел жителям от имени своего божества-покровителя воздвигнуть ему алтарь, а себя увековечить статуей, ибо Аполлон, обозрев всю Италию, не нашел для них лучшего места. После внезапного исчезновения новоявленного Аристея обескураженные метапонтийцы отправили делегацию в Дельфы спросить бога, как же им быть. Оракул велел «повиноваться призраку, так как это-де послужит им ко благу»…

В чем же дело? Наверное, в том, что Дельфы и Метапонтий стоят примерно на одной широте, а «призрак» должен был запечатлеть этот факт, который можно понять только с помощью астрономических наблюдений. Обращает внимание и существование более чем двухвековой традиции «странствий». Не с целью ли создания координатной сети, которая действительно появилась (не с неба же, право!) в географических описаниях греков и римлян к концу I тысячелетия до нашей эры?

Итак, пред нами прошло несколько разновидностей космических странников, засвидетельствованных древними греками. Среди последних выступают культовые делегации и одиночки: путешественники, шаман, оборотень и даже «воскресший» покойник. Этот список будет неполон и недостаточно ясен в двух последних своих представителях, если мы не коснемся отмеченного Б. А. Рыбаковым феномена: «гиперборейцы посылали двух девушек (на Делос) как жертвы Артемиде», причем эти жертвы возглавляли делегации.

Представим-ка странников, обрекших себя на заклание в чужой стране, у алтаря иноплеменного бога… А представив, поймем силу тех исторических и человеческих связей, которые существовали между племенами задолго до образования государств с их жрецами и рабовладельцами, стражниками и палачами…

Здесь, не пройдя еще чистилища фактов, мы не сможем постичь логику поступков и духовные высоты «космических странников». Но примем к сведению, что самоотверженность порождена не Христом, не сегодня и не в преддверии светлого завтра. Она занимает священное место в мировой культуре вот уже несколько тысячелетий.

Мифические странствия Аполлона и подлинные маршруты жрецов этого солнечно-зодиакального божества охватили огромную территорию: от Малой Азии до берегов Балтики, от Великобритании до Алтая и даже до Индии! Это соответствовало ареалу распространения в V–I тысячелетиях до нашей эры носителей, а затем потомков индоевропейской языковой общности.

Между серединами IV и III тысячелетий до нашей эры, когда восточной ее границей оставался Алтай, эта не совсем еще понятая учеными общность распалась на более мелкие. Одной из самых, а пожалуй, и самой загадочной из них является индоиранская или арийская общность. В нее входили носители древнеиндийского (индоарийского), иранского, мидийского, митаннийского языков. Последний — древнейший из достоверно известных исследователям. Памятники его письменности восходят к XVIII веку до нашей эры и свидетельствуют о том, что индоиранская общность успела уже распасться к этому времени на индийскую и иранскую ветви. А далее, в глубь веков, ведет зыбкий путь реконструкций.

С вещественными памятниками «степных пирамид» мы уже познакомились. Но есть еще памятники языковые: древние названия местностей, рек и т. д. Они передавались от народа к народу, переходили из эпохи в эпоху, более или менее искажались, заменялись другими. Часть былых, изначальных названий и доныне существует на картах и в справочниках, часть — в записях средневековых и античных времен. Всеми ими занимается лингвистика — «наука о языке». Подобно археологам, лингвисты «раскапывают» слои ушедших времен, восстанавливают былое — но не по обломкам статуй или сосудов, а по словам и стоящим за ними понятиям.

Начнем с того, как удалось установить, что Днепр во времена «степных пирамид» именовался Индом (или, в ином произношении, Синдом) и что берега его населяли легендарные арии (или, по более принятой ныне терминологии, индоиранцы).

Исследование началось в середине XVIII века, когда М. В. Ломоносов и другие крупнейшие ученые стали различать «языки сродственные, как русский, греческий, латинский и немецкий» и предположили их происхождение от общего праязыка. Петербургская Академия наук предприняла первое издание сравнительного словаря всех языков мира.

В начале XIX века подобный, но гораздо более обстоятельный словарь был издан в Берлине, и с этого времени инициатива исследования «индоевропейской языковой общности» надолго перешла к западноевропейским ученым. Этому во многом содействовало их более тесное общение с Индией, древний книжный язык которой, санскрит («искусственно созданный»), обнаружил удивительное сходство с первобытными европейскими языками. Санскрит, как выяснилось, был создан пришедшими откуда-то с запада племенами; сами себя они называли ариями.

Позже письменные упоминания об ариях обнаружились также на территории Ирана, само название которого произошло от Ариан — «Арийская страна». Таким образом, специалисты стали именовать ариев индо-иранцами. К этой языковой общности первоначально были отнесены предки германцев, англичан и французов, славян и литовцев, итальянцев и греков и, конечно же, иранцев и индусов. Индоиранская языковая общность стала считаться частью распавшейся индоевропейской, которую вначале нарекли «индогерманской».

Немецкая археологическая школа так называемых культурных кругов, расходившихся будто бы из нескольких центров, придала условному языковедческому термину буквальный смысл. «Германо-арии» сформировались, мол, на севере Германии и Скандинавии, а уж оттуда расселились на Восток, включая долину Инда. В качестве вещественных следов продвижения указывались курганы, каменные ладьевидные топоры, оттиски шнура на посуде, особенно в виде свастик и составленных из них композиций… Эта теория впоследствии была взята на вооружение идеологами «третьего рейха» и стала составной частью фашизма. Имя исторических ариев оказалось использованным в грязных политических целях…

Наряду с попыткой решить проблему прародины ариев путем сопоставления времен появления их в крайних пределах огромного языкового родства в начале XIX века наметился путь поиска их предков. Заслугой немецкого географа К. Ритера стало установление связи между индусами и синдами (индами), которых знали древние греки в низовьях Кубани. Исследователь предположил, что это остатки одного из пяти арийских племен, ушедших из Причерноморья в Индию. В пользу такого предположения свидетельствовало тождество наименований: Инд, давший название стране, означает по-арийски «река», а синды (инды) — «приречные». К тому же один из древнегреческих авторов недвусмысленно пояснил: «синды — индийское племя».

Прошло более столетия, выводы К. Ритера оказались забыты. Но в 1943 году, когда самозваные «потомки нордических ариев» тщетно пытались покорить Кавказ и «выйти на путь в Индию», в Англии было обнародовано исследование австрийского ученого П. Кречмера под красноречивым названием «Индийцы на Кубани». Не зная о работе предшественника, но основываясь на тех же источниках, ученый пришел к подобным выводам. А кроме того, он установил, что арии (аррихи, «горные арии») еще долгое время обитали в Крыму.

Послевоенное оживление интереса к проблеме исторических ариев и связанных с ними вопросов началось с середины 50-х годов. Археолог В. Н. Даниленко установил, что древнейшие из приписываемых индоевропейцам следов — курганы и шнуровая орнаментация посуды — появились сначала в Нижнем Поднепровье; сюда же поместил последующую индоиранскую общность болгарский языковед В. Георгиев. Стало аксиомой, что арии — как скифы или половцы более позднего времени — были не особым народом, а лишь подвижным и непрочным союзом разноэтничных племен.

С середины 70-х годов систематически выходят работы О. Н. Трубачева по индоарике Северного Причерноморья: «О синдах и их языке», «Лингвистическая периферия древнейшего славянства. Индоарийцы в Северном Причерноморье» и другие. В них развиваются выводы предшествующих исследователей о северопричерноморской прародине ариев и их частичном переселении в Индию. О. Н. Трубачев проанализировал все сохранившиеся письменные источники и установил, что первоначальной территорией обитания прикубанских синдов-индов было Нижнее Поднепровье, где древние греки еще застали данд-ариев («камышовых ариев»). Название Днепр («река») оставлено ираноязычными скифами. Оно означает буквальный перевод древнего Инда или Синда.

Переселенцы несли с собой не только привычный уклад, но и наименование местностей. Так, Синд и Кубха («река» и «приток») с низовьев нынешних Днепра и Южного Буга перекочевали сначала на Дон (Синду) и Кубань, а затем стали Индом и Кабулом в Северо-Западной Индии; река Кабул осталась и в Афганистане — в одной из областей продвижения ариев. Причерноморская Кубань и индийский Кабул имели еще и вторые названия — Караканда и Хорванд, что в обоих случаях означает «имеющая множество рукавов».

В Причерноморье и в Индии осталось немало сходных по звучанию и тождественных по смыслу названий, причем не только отдельных, но и в тех же соседствующих сочетаниях: Синду («река»), Силис («соленый»), Сокур («каменистый») и Синдху, Силас, Суккур. Лесистые, изобилующие камышами местности и здесь и там назывались Дандака; древние города Апатура и Опатура были и на Тамани и в Индии; созвучны имена царей Таксакиса и Палака, Такчака и Палака.

Но самое важное для нас в поиске мифологических соответствий обрядам древнейших курганов — это сходство наименований арийских божеств. В Крыму известны упоминания Састра («божественного свода»), в Приазовье — гор Митры («мира»), в Нижнем Поднепровье — Магадавы («великой девы») и Бутуната («властителя духов»). Эти же божества присутствуют и в индуизме, что, по словам О. Н. Трубачева, «предоставляет ценную возможность датировать начало индуистических верований временем обитания индоариев в Северном Причерноморье».

Сборник гимнов «Ригведа» — древнейшая из священных книг индуизма и основной источник по истории и мировоззрениям ариев. Литература, посвященная толкованию и изучению «Ригведы», чрезвычайно обширна. В Индии она начала накапливаться еще в те времена, когда в Греции только помышляли записать «Илиаду» и «Одиссею» Гомера. Первое знакомство европейской науки с «Ригведой» относится к началу XIX века.

Сборник включает 1028 гимнов, разделенных на 10 циклов. Некоторые из циклов были созданы полулегендарными певцами-сказителями риши и хранились затем их потомками; происхождение других циклов неясно. Большая их часть начинается обращением к Агни — «огню». Ему, без которого невозможно жертвоприношение, посвящен и самый первый гимн. Последующие гимны обращены к отдельным богам и группам божеств. Последний, итоговый гимн, призывает к единству:

Призыв был весьма актуален. «Ригведа» создавалась в среде родов и племен, находившихся на зыбком рубеже первобытнообщинных отношений и рабовладения. Не только строительством курганов-святилищ, но и священными гимнами укреплялось единство. И образ Митры стал у индоиранцев одним из наиболее почитаемых, соединив в себе — как Мир у славян — значения «вселенной», «общины», «гармонии».

Время и место создания «Ригведы», а тем более ее отдельных циклов и гимнов, неизвестно. Считается, что она была упорядочена в середине II тысячелетия до нашей эры, сразу после переселения ариев в Индию, неким Вьясой («тем, кто связал»). Исследователи не сомневаются, что отдельные части сборника создавались еще на прародине ариев. По текстам гимнов похоже, что это была лесостепь. Однако в те времена она доходила по долинам Днепра, Дона и других рек до морских побережий; она же входила в зону сезонных кочевий степных скотоводов. Так, лесостепные янтарь и березу находят даже в причерноморских курганах.

Запечатленные в некоторых гимнах астрономические ситуации, так называемый «ведийский календарь», позволяют отнести зачатки «Ригведы» к 4500–2500 годам до нашей эры, ко временам древнейших курганов. Об этом же свидетельствуют и пласты мифологических образов. Позднейший из них создавался, несомненно, в Индии, но древнейший хранит память индоевропейского языкового единства, выделение из которого индоиранской (арийской) общности произошло между серединами IV и III тысячелетий до нашей эры.

Не ясно и назначение гимнов. Очевидно, однако, что исполнение их приурочивалось к календарным празднествам и важнейшим событиям человеческой жизни, сопрягаясь с жертвоприношениями и новогодним «сотворением мира», сочетаясь с возжиганиями и возлияниями на каких-то возвышенностях… Все это очень напоминает курганный обряд.

Следуя восточной традиции, «Ригведа» долго не записывалась и передавалась в родах риши-сказителей изустно. Но при этом, как полагают специалисты, текст сохранялся «с такой исключительной полнотой и подлинностью, для которой в истории человечества нет даже отдаленной аналогии». Варианты отсутствуют: текст «Ригведы» един. Расхождений нет не то что в словах, в интонациях, с которыми в разных областях Индии доныне исполняется «Ригведа» у специально устроенных жертвенников.

Этих жервенников-алтарей 3, общее их название шрута («слушать»). Главный имеет круглую, солнцеобразную форму и именуются веди («ведать»), на его огне готовят жертвенную пищу. Второй алтарь прямоугольной формы и располагается восточнее первого, в его огонь бросают часть жертвенной пищи. Третий алтарь дакшин-агни («южный огонь») располагается южнее предыдущих и имеет вид полумесяца; бросаемая в него жертва предназначается для владыки загробного мира Ямы и предков.

Что напоминает нам шрута? Ну, конечно же, последнюю досыпку Высокой Могилы, соединившую ее с соседним курганом! Соответствует общая ориентация памятника, взаиморасположение и конфигурации его трех частей, наличие кострищ, а главное, то, что строителям этой досыпки было, несомненно, известно содержимое предыдущих слоев кургана: иначе они не смогли бы повторить их особенности. Такая осведомленность могла быть лишь результатом длительной устной традиции, результатом существования местных преданий, мифов и гимнов… Не были ли это зачатки «Ригведы»?

На первый взгляд предположение представляется невероятным, как, например, повторение ливней при захоронении и раскопках «космического странника» в Высокой Могиле. Но все же… Все же смысл ее досыпок не только близок многим мифологическим сюжетам «Ригведы», но и повторяет соподчинение образов: на смену индоевропейским Дьяусу и Притхиви (I–III слои Велико-Александровского кургана и Высокой Могилы) приходят древнейшие индоиранские Адитьи (IV–VI слои Высокой Могилы), в подчинении которых оказывается тоже древний, по позже включенный в эту систему Сурья (IV–VI слои Велико-Александровского кургана и VII–VIII слои Высокой Могилы); затем Сурье — «Солнцу» «боги отдают» козлоподобного Пушана — Овна (соответственно, VII–XI и IX–X слои) и, наконец, Сурья — «Солнце» соединяется с Сомой — «Луной» и возникает алтарный комплекс шрута (XI слой Высокой Могилы).

Анализируя «Ригведу», исследователи относят к ним Парджанью, Ушас и Ашвинов, Агни, Триту Аптью и других.

Дьяус («небо», «день», «свет»), чей образ, помимо Индии, в той или иной мере сохранился в Диве славян, Дисе галлов, Зевсе греков, Ю(питере) римлян, — представлялся в виде жеребца или чаще быка, оплодотворяющего «землю» — Притхиви.

Соответствия этим божествам — «сотворившим все живое», «осыпающим дарами почитателей» просматриваются в ряде археологических памятников Северного Причерноморья: в каменномогильском «Гроте быка», в сложенном из бычьих черепов и костей ног кромлехе у Новоалексеевки, в очертаниях каменных кромлехов и в стелах возле Усатово и др.

Однако сочетания их в виде женских фигурок и рогатых креслиц или очажных подставок известны лишь в трипольской и куро-араксской культурах, тесно связанных с раннеземледельческими цивилизациями Ближнего Востока. Показательно, что в курганах подобные сочетания появились вместе с захоронениями двух вышеназванных культур, а затем передались контактировавшим с ними культурам.

Такая ситуация отчетливо представлена в I–III слоях Велико-Александровского кургана. В нижнем слое, на одной из плит кромлеха вырезано изображение быка; кости быка находились у «сердца» второго кромлеха, которому была придана форма беременной женщины, а перекрывший его слой III имел очертания бычьей головы. Слияние в одном образе женщины и быка представлены в изображениях и подкурганных конструкциях последующих культур III–II тысячелетий до нашей эры: в усатовской, ямной, срубной (рис. 13, 16, 20). Такие памятники соответствуют известному «Ригведе» двуполому божеству Дьявапритхиви или просто Дьяве.

Помимо общих представлений о мироздании, образы Матери-Земли и Неба-Отца присутствуют также в тех гимнах «Ригведы», где речь идет о жертвоприношениях и погребениях:

В подкурганных захоронениях идея сочетания земли и неба прослеживается в устройстве могил, окрашенности покойников и в некотором инвентаре.

В могилах символом Земли могла служить травянистая подстилка на дне, а символом Неба — плита перекрытия, поскольку арийское слово «асман» означало и «камень» и «небо». Представлениям о «каменном небе», на котором царит Телец, как нельзя лучше соответствуют изображения на своде «Грота быка» (рис. 24).

Охра, непременно сопутствовавшая погребениям IV — начала II тысячелетия до нашей эры, чаще всего покрывала голову и ступни погребенного: верх и низ человека. Этому есть соответствие в «Гимне Пуруше» — космическому человеку, из головы которого развилось небо, а из стоп — земля. Те же части тела выделялись и в человекоподобных стелах (рис. 17).

Парджанья — сын Притхиви и Дьяуса. Подобно последнему, он тоже представлялся красным быком. Именно такого быка и изобразили на первом кромлехе Велико-Александровского кургана. Следы красной охры сохранились и на изображениях животных в «Гроте быка» Каменной Могилы.

Мы уже знаем, что Парджанья, быкообразное божество грозы, — родня Перунов многих индоевропейских народов. Широко были распространены и варианты этого имени: Пирва малоазийских хеттов, Пайон (древнейший из эпитетов Аполлона) греков, Фиоргин скандинавских германцев… Изначально это божество, по-видимому, воплощалось в Тельце, который порождался Дьяусом — «Небом» и господствовал затем на его фоне. Ясно, что главным назначением обоих божеств было оплодотворение «Земли» — Притхиви теплом и влагой, однако Дьяус больше был связан с солнцем, а Парджанья с дождем.

Так и сосуществовали эти божества, как Зевс — Дзеус с Аполлоном — Пайоном, как Див с Перуном. Сосуществовали они и в курганном обряде.

Особенно показательна каменная конструкция кургана № 1–12 у села Усатово под Одессой (рис. 9). Выкладка в центре и кромлех вокруг нее имеют вид двух разных рогатых голов, символизировавших, очевидно, корову и быка. В пасти «быка» из камней выложена полная фигура «теленка», местоположение и ориентация которого связаны с периодом зимнего солнцестояния. Во времена, когда создавался курган, Телец (Парджанья?) исчезал в тот период с ночного небосвода, но возникал на дневном, на рассвете. Дневное небо (Дьяус) как бы забирало его из потустороннего мира и дарило новогодней земле (Притхиви)…

Эти представления получили дальнейшее развитие в обрядах близлежащих курганов № 1–9 и № 1–3 (рис. 9, 13). В первом случае изваяли из камня две головы животных, аналогичные по форме конструкциям кургана № 1–12. Голова «коровы» была уложена на восточном, а «быка» на западном склоне кургана, фиксируя тем самым ось восхода и заката Солнца в периоды весеннего и осеннего равноденствий, высшей и низшей кульминаций Тельца. В кургане № 1–3 обнаружена стела с изображениями. Центральное женское божество с головой быка сопоставимо с индоевропейским образом Дьявапритхиви, или Дьявы, воплощающего в одном облике Небо — Землю. Изображение лабриса, или «громового топора» над рогами этого божества отвечает местонахождению и значению «теленка» (Парджаньи) в конструкции кургана № 1–12.

Образ Парджаньи прослеживается в причерноморских курганах бронзового века на всем протяжении их существования. В Высокой Могиле он представлен в VII слое символом Тельца — рогатым кругом. Но в сравнении с древнейшими он уже не столь специфичен и сливается с образами позднейших божеств. Подобное слияние отмечают и знатоки «Ригведы».

Ушас, дочь Дьяуса, — соответствует дохурритской Ужхаре, русскому «утро», греческой Эос и латинской Авроре. Исследователи полагают, что она символизировала, прежде всего, утреннюю зарю нового года. Начало же года приурочилось ариями к зимнему солнцестоянию или весеннему равноденствию.

Ушас характеризуется в «Ригведе» как «открывающая двери крепкого утеса», то есть первозданного холма Валы; ее лучи уподобляются жертвенным столбам. Это находит аналоги в строении и юго-восточной ориентации двух первых слоев Высокой Могилы, особенно в каменном закладе, столбе и вратах второго ее погребения (рис. 6). Сопоставимы, кроме того, цвета зари и охры, которой посыпали умерших. Поэтому, очевидно, один из мифических персонажей, в которых воплощались покойники, именовался Вивасватом («сияющим»).

И древнейшие, и последующие за ними подкурганные захоронения чаще всего направлены головой на северо-восток, к восходу солнца в дни летнего солнцестояния. Вероятно, однако, что важнее было направление не темени, а лица погребаемого — и тогда, при преобладающем положении скорченно на левом боку, покойники были обращены все-таки на юго-восток, то есть к рассвету зимнего солнцестояния, к Ушас.

В соответствии с основной идеей курганного обряда — воскрешением погребаемых, одним из назначений ведийской Ушас было пробуждение мертвых:

В другом посвященном Ушас гимне риша-сказитель, уподобив себя покойнику, обращается к мертвым:

Ушас содействовала не только пробуждению, но и возрождению покойников. «Заставь нас родиться среди людей, о Всежеланная!» — сказано в том же гимне. Такая роль богини рассвета согласуется с характерным для подкурганных захоронений скорченным, «внутриутробным» положением мертвых.

Ашвины, сыновья-близнецы Дьяуса, несколько предшествуют появлению на небе Ушас, то есть они божества не зари, а рассвета. Мифологически они близки греческим Диоскурам. Значение их имени охватывает широкий круг представлений, связанных с «конями» и «орлами», «небом» и «водами», «камнем» и «древом жизни» или «жертвенным столбом». Это уже не столько вселенский образ, сколько модель мироздания, очерчивающая структуру Вселенной.

Ашвины исцеляют и воскрешают. То есть, подобно их родной сестре Ушас, также имеют отношение к погребальному обряду. Однако они не пробуждают и не возрождают, а как бы выхватывают обреченных — из воды, из земли, из огня. Поэтому они связаны не только с природными стихиями, но и с кораблями, колесницами, птицами.

Таким образом, их можно связывать с лодками и повозками при погребенных, а также с птицеобразными конструкциями курганов у Цнори и Большой Белозерки. Эти соответствия охватывают курганный обряд бронзового века на всем его протяжении. На плитах Каменной Могилы есть изображения коней в сочетании с непохожими на колеса кругами: не только с четырьмя, но и с тремя «спицами» (рис. 28). Последние, будучи, очевидно, символами принятого у индоевропейцев трехчастного года, перекликаются и с «трехместной, трехчастной колесницей» Ашвинов.

Агни («огонь»), обязательный участник жертвоприношений, не связан определенными родственными отношениями с другими богами. Он родился от небесного солнца, от трения деревянных палочек (то есть «от (растений) земли»), от молнии в грозовой туче («в водах») и, соответственно трем уровням мироздания, своим «светом протянулся через землю и через это небо — через два мира и через воздушное пространство». Горящий во многих местах, он един. Как ветви дерева объединяет Агни в себе всех богов, ибо всем им доставляет он жертвы.

Следы Агни — «Огня» оставлены едва ли не в каждом из подкурганных захоронений. Сооружение Высокой Могилы началось с возведения насыпи над горящим шалашом с погребенным, а закончилось сожжением покойника на вершине последней, солнцеподобной досыпки (рис. 6, 11). Вообще роль огня в курганном обряде с середины IV до середины II тысячелетия до нашей эры все возрастала и закончилась распространением обряда сожжения трупов. Интересно, что ближе к лесостепи, где топлива было побольше, этот обряд проявился раньше и шире практиковался. Но и в степях он достигал порой выразительности необычайной. Таково, например, трупосожжение на вершине кургана № 2 у Большой Белозерки, последняя досыпка которого была оформлена в виде птицы. В Индии такую форму алтарям придают и доныне.

Агни редко выступает героем мифологических сюжетов. Из них наиболее развит миф об «индийском Прометее», Матаришване. Одно из объяснений его имени — «кусок дерева для добывания огня» древнейшим способом, трением. На этом мифе мы остановимся ниже.

Трита Аптья — «трех (главый) водяной» — древнейший из распространенных среди индоевропейских народов образ громовержца, борющегося со змиевидными демонами. Наиболее известны среди них в античное время Зевс или Аполлон, побеждающие Тифона, а в средневековье — поражающий змия Георгий Победоносец. Считается, что этот сюжет возник при наблюдении молний в грозовых тучах. В этом смысле Трита Аптья связан с одним из способов рождения Агни.

Но в отличие от Агни, он устремлен не в небеса, а под землю. Трита защищает от вторжения сил потустороннего мира: принимает грехи богов и людей на себя. Главный его подвиг — убийство трехголового дракона и освобождение коров — гавас, под которыми в индоиранской мифологии подразумеваются обычно лучи солнца или Ушас, новогодней зари. В другом мифе он поразил страшного вепря. Образ Триты во многом близок Парджанье.

в кургановом обряде соответствия Трите проступают прежде всего в кромлехах. Не олицетворен ли он быком-Тельцом и двумя собаками-Псами, преследующими Вепря на плитах Велико-Александровского кургана? Не исключено, что связанные с Тритой Аптьей сюжеты изображены и на двух плитах Каменной Могилы. В обоих случаях композиции сходны. Сначала представлены треугольник и парящий над ним дракон, составленный из ромбов и треугольников; затем дракон изображен расчлененным. Впоследствии подобные композиции встречаются на посуде и в особенности на каменных «громовых» топорах.

В заключение необходимо отметить, что древнейшие, индоевропейские образы «Ригведы» находят близкие соответствия лишь в более ранних курганах Северного Причерноморья. Эти курганы носят следы первых выходцев с Балкан и Кавказа. По мере их слияния возникали новые, местные образы, хотя пережитки старых продолжали встречаться.

Индоиранский, или арийский, пласт в «Ригведе» — центральный и наиболее развитый. Входящие в него многочисленные божества подразделяются на два класса: асура («жизненная сила») и дэва («сияние»). Существуют две точки зрения на происхождение и сущность такого деления.

Одни исследователи исходят из того обстоятельства, что индийская группа арийских племен богами почитала преимущественно дэвов, тогда как асуры считались демонами; в Иране же обстояло наоборот. Отсюда делается вывод о племенных, общественных и даже хозяйственных различиях двух групп ариев.

Более верной представляется другая точка зрения, обоснованная голландским ученым Ф. Б. Я. Кейпером. Он полагает, что асуры не только старше дэвов, но и связаны с представлениями об изначальном хаосе. Такая приверженность и обеспечила им место в потустороннем мире в качестве демонов, тогда как дэвы, присоединившиеся к преобразователю вселенной Индре, обрели статус космических, верховных божеств. Основной миф «Ригведы» — победа предводителя дэвов Индры над змием Вритрой и стоящими за ним асурами — приурочивался к новогодним празднествам.

Обновив таким образом Вселенную и утвердив значимость миропорядка, арии до следующего Нового года смирялись с неустойчивым равновесием между силами космоса и хаоса, между дэвами и асурами. «Асуры — не падшие ангелы, но потенциальные боги», — замечает исследователь, подчеркивая тем самым более высокую ступень представлений о миропорядке, воплотившихся в образы дэвов.

Родоначальниками асуров были Дану («поток») и Дити («конечное», праостров?) или же Дана и Вритра. Родоначальниками дэвов считались Адити и Дьяус или Дакша. Четкое разграничение двух этих классов божеств в «Ригведе» отсутствует. Тем не менее предпочтение отдается потомкам Адити, их родословная более развита.

Адити («бесконечное», «непрерывное», «вечное») считалась воплощением более древних Притхиви и Ушас. Ее имя не что иное, как эпитет нескончаемых годовых циклов Вселенной. В соответствии с этим считалось, что у Адити было 6 сыновей — «царей издревле», а затем их число возросло до 12. Очевидно, что подразумевались месяцы весенне-летнего полугодия или же полного года.

Адити и ее ближайшие потомки представлены в мифологии человекоподобными существами. Такими же представляют и их соответствия из причерноморских курганов.

Наиболее выразительный из связанных с Адити мифов повествует о том, что сын ее Дакша («дающий», «южный», «правый») стал ее же отцом и супругом. Так древние мудрецы решили проблему сочетания женского и мужского начал Вселенной, а вместе с тем утвердили главенство патриархального божества Дакши в обход традиционному и вполне очевидному приоритету матриархального представления о рождении сущего.

Один из вариантов мифа указывает, что Дакша родился седьмым, а восьмым — Вивасват («сияющий»), названный однажды Мартандой — «мертвым яйцом» или «яйцом мертвого». Вивасват родился уродом: красным, без рук и ног, гладким со всех сторон, равновеликим по ширине и длине — словом, очень напоминающим яйцо и вместе с тем скорченного, завернутого в саван, окрашенной охрой покойника. Старшие братья его переделали: отсекли все лишнее (возможно, распеленали погребальный саван). Явившись таким образом на белый свет, Вивасват породил смертных людей и лишь впоследствии сравнялся с богами, стал одним из воплощений Солнца.

Все сказанное об Адити и ее сыновьях находит соответствие в материалах IV слоя Высокой Могилы. Подобно Дакше, нижняя человекоподобная конструкция досыпки имеет мужской признак пола и выступает «сыном» верхней конструкции в виде беременной женщины; в отношении же «возрождаемого» покойника обе фигуры — «супруги». Подобно Адити, верхняя фигура тесно связана и с годовым циклом, и с благоприятным полугодием: она перекрывает гробницу с календарем, а 6 ямок («уже рожденных детей») у ее ног связаны с месяцами между весенним и осенним равноденствиями. Подобно Вивасвату, покойник «выходит» из чрева женоподобной конструкции восьмым: после шести детей и заключенного внутри конструкции «брата-отца».

IV слой был сооружен носителями кеми-обинской культуры. Некоторое время они сосуществовали с преобладающим населением ямной культуры, которое основало Высокую Могилу и построило ее V слой, не только внешне, но и внутренне подражавший предшествующему. Отсюда можно заключить, что «ямники» участвовали в строительстве IV кеми-обинского слоя и восприняли некоторые идеи своих более развитых соседей. И не только восприняли, но и творчески переосмыслили: помимо двух новых курганов с человекоподобными насыпями и досыпками, они начали копать могилы и вытесывать стелы в виде человеческих фигур.

Потомки Адити именовались Адитьями. По ранним представлениям индоиранского пласта «Ригведы», им принадлежала основная роль в установлении и поддержании миропорядка:

Главными стражами миропорядка считались два сына Адити — Митра и Варуна.

Митра воплощал идею договора, утверждающего связи между человеком — обществом — вселенной. Большинство исследователей объясняют его имя триединым понятием «мир»: покой, вселенная, община.

Варуна в отличие от него символизировал жестокую необходимость следовать законам Вселенной. Имя его значит «ворчливый», «грозный», «кипящий».

Здесь грозное божество господствует над потусторонним миром, который ночью вынуждено проходить солнце, где рождаются истоки земных и небесных вод, откуда взирают ведающие календарем созвездия зодиака…

Ясно, что Варуна относился не к светлым божествам дэвам, а к мрачным демонам асурам. Однако роль его в мироздании была настолько велика, что арии причислили его к дэвам, оставив вместе с тем владыкой асуров. А чтобы обойти такое очевидное противоречие, стали считать не предводителем покоренных титанов, а их надсмотрщиком!

Митра и Варуна, выдающиеся сыновья «Непрерывного» — Адити, дополняли друг друга подобно привычным современному мировоззрению диалектическим полюсам. И это образно-интуитивно найденное представление о единстве и борьбе противоположностей было для древних мудрецов настолько существенно, что они стали объединять их в Митру — Варуну, — подобно тому, как объединялись «Небо — Земля» (Дьява — Притхиви).

Существовала еще одна важная пара Адитьев. Это были Яма и Манус — внуки праматери Адити, сыновья ее неблагополучного сына Вивасвата. Ясно, что они были смертными — тем более что родились, когда их отец не успел еще приобщиться к сонму верховных божеств.

Яма («собиратель», «двойник», «близнец») был первым покойником и в силу такого обстоятельства стал распорядителем загробного царства. Брат его Манус («муж», «человек») считался прачеловеком, родоначальником живущих людей. Исследователи отмечают сходство между близкими к человеческому миру Ямой — Манусом и близкими к космическому миру Варуной — Митрой…

Они сопоставимы с двумя парами человекоподобных фигур на стенках кеми-обинской гробницы 4 под лунообразным VI слоем Высокой Могилы. Можно даже предположить, которая из четырех фигур какому образу отвечает (рис. 15).

Не вызывает сомнений, что изображенная вниз головами пара на северной стенке — низшая, а пара вверх головами на южной — высшая. Атрибутами последней являются точки-бусы, известные специалистам как символы жизненных сил. У пары на северной стенке подобные, но иначе расположенные точки есть только на северо-восточной фигурке — это скорее всего Яма, посмертно удостоившийся обожествления. А Манус так и не удостоился, с ним сопоставимо единственное лишенное «бус» изображение в северо-западном углу гробницы. Расположенная напротив, в юго-западном углу фигурка имела 2 + 2 точки справа и слева от шеи, а соседняя — 3 + 3 точки. Последняя сопоставима с Варуной, о котором известно, что

Сурья («красный», «солнце»), верховное солнечное божество, примыкает к Адитьям и в некоторых гимнах даже причисляется к ним. Но это родство непрочное: будучи сыном Дьяуса — «Неба», Сурья считался также отцом или позднейшим воплощением Вивасвата и оком Митры — Варуны. В отличие от Адитьев он лишен человекоподобных признаков и сравнивается с лучистым диском, с колесом или с глазом.

Точно так выглядел сверху VIII слой Высокой Могилы, сооруженный над «космическим странником» (рис. 28). А волшебная семиколесная повозка над погребением соответствует:

Следует остановиться на специфической связи этого образа с Варуной.

Солнце оказывается во власти стража законов Вселенной, когда проходит ночью по подземному миру. И Варуна честно прокладывает пути дневному светилу. Он даже «разбил землю, чтобы разостлать (ее) для Солнца, как жрец — шкуру (жертвенного животного)». Именно такой вид шкуры, растянутой в круге, имела могильная яма и окружавший ее уступ погребения 8 под солнцеобразной досыпкой Высокой Могилы. Такая конфигурация характерна для многих могил старосельского типа. Исходя из мифологических контактов Сурьи с Варуной, можно предположить, что могилы в виде растянутой шкуры символизировали потустороннее Солнце, тогда как VIII слой и, вероятно, округлые насыпи в иных случаях означали Солнце дневное. Образ шкуры — Солнца мог возникнуть из уподобления первой Тельцу, появлявшемуся на ночном небе между летним и зимним солнцестояниями.

Пушан («пышный», «расцветающий») воплощал ядро, силу Солнца. Помимо этого, он имел некие «золотые челны» и собственную орбиту, состоявшую из дневной и ночной половин. Очевидно, Пушан символизировал одно из зодиакальных созвездий, скорее всего Овна, судя по тому, что его обычно уподобляли барану или козлу. Основное значение «Пышного» связывалось с продолжением рода, он считался также покровителем достатка и знатоком счастливых путей.

Отличительным признаком Пушана стала выбитая челюсть (в ином варианте — козлиная голова на человеческом теле). Эту травму он получил в стычке старых и новых богов. Увечье привело к тому, что Пушан стал питаться кашей, которую приносят люди в качестве жертвоприношения.

Комплекс названных признаков представлен в VII–XI слоях Велико-Александровского кургана и в IX–X слоях Высокой Могилы. В первом из этих курганов слои с соответствиями образам Дьяуса — «Неба» и Притхиви — «Земли» сменяются досыпками в виде головы барана — знака Овна. Во втором случае на смену VIII слою в виде «Солнца» (Сурьи?) приходят досыпки, скрывающие погребения с впервые появившимися в Высокой Могиле костями козла или барана, а также с сосудами. Таким же образом меняется погребальный инвентарь Велико-Александровского кургана.

Признаки Пушана распространяются и во многих других «пирамидах степей» конца III тысячелетия до нашей эры. Формирование этого образа наиболее явственно в курганах у села Атманай Акимовского района Запорожской области. Первичная насыпь центрального кургана № 3 представляла собой символ рожающей женской фигуры, под которой находилась площадка в виде головы Овна. Глазницы ее занимали могилы. В яме у ног женской фигуры найдены кости ног быка и коня, а также козлиный рог. В расположенном недалеко кургане обломок подобного рога сочетался с двенадцатью косточками ног, нижней челюстью и сосудом с остатками каши. Все это находилось в могиле женщины с новорожденным. А вблизи обнаружилась катакомба с захоронением козленка…

Итак, Пушан покровитель не только достатка и рода, но и возрождения погребенных. Действительно, в мифологии индоиранцев он выступает также проводником потустороннего мира. Помимо прямых указаний на связь его с владыкой загробного царства Ямой, есть и другие. Пушана наделяли эпитетом «Сын Избавления», причем избавлял он от всевозможных напастей и такой «тесноты» (амхас), что можно было рукой до неба достать. Это напоминает могилу.

Образ Пушана достаточно древний. Известны его двойники: прусский Пушкайтис, грузинский Пусд, греческий Пан. Это указывает на то, что представления о Пушане распространились еще до распада индоевропейской общности, хотя научная традиция и относит его к индоиранскому пласту «Ригведы»… Инерция традиций тяготеет и над исследованием центральных героев «Ригведы» — Индры и Вишну.

Появление Индры и Вишну большинство исследователей относят к периоду переселения ариев в Индию — примерно к середине II тысячелетия до нашей эры. А поскольку Индра — главный персонаж «Ригведы», то научное определение времени его возникновения влияет на датировку и определение места сложения всего литературного памятника… Между тем существует иная точка зрения. Она выдвинута в последние десятилетия Ф. Б. Я. Кейпером и сводится к тому, что Индра возглавлял у ариев новогодний ритуал и потому возник намного раньше. В этом подвиге Индре помогал друг Вишну, и поскольку без его помощи не могло бы состояться новогоднее «сотворение мира», то Вишну тоже следует удревнить.

А что говорят «пирамиды степей»? Чью правоту они подтверждают?

Появление пары божеств, соответствующих образам Индры и Вишну, удалось проследить в довольно ранних курганах у села Старогорожено, стоящего над Ингулом, левобережным притоком Южного Буга. Факты, о которых пойдет дальше речь, относятся к раннему и началу позднего периода ямной культуры, примерно к XXVI–XXIV векам до нашей эры.

Согласно «Ригведе» Индра — сын Дьяуса — «Неба» и Адити. Его мать, будучи одной из древнейших среди индоиранских богов, заменила предшествующую индоевропейскую Притхиви — «Землю». Почему же многие исследователи не доверяют такой родословной? А потому, что Индре пришлось буквально завоевывать свое главенство среди прочих, особенно старших богов. Он поразил Дьяуса и разбил колесницу Ушас, унизил Сурью. В этом видят свидетельства позднего внедрения бога-воителя в ранее сложившуюся божественную иерархию, искусственное удревнение его родословной. Но не свидетельствуют ли бесчинства Индры о его особом положении среди прочих божеств? На это как раз и указывают материалы у Старогорожена.

Есть миф, повествующий о рождении Индры — «ядреного», «мужественного». В соответствующем гимне Индра еще не обрел своих героических качеств, но уже вынужден бороться за право на жизнь. Гимн построен как диалог героя с его матерью Адити и прерывается репликами сказителя, передающего в лицах историю рождения и возмужания Индры. История начинается с того, что находящийся в материнской утробе младенец отказывается появляться «испытанным старым путем, через который родились все боги». Адити его уговаривает, но он непреклонен:

Из последующего развертывания сюжета становится ясным, что не в сумасбродстве Индры тут дело, что Адити умышленно его «тысячу месяцев носила и много осеней». Этим мать пыталась спасти своего не рожденного еще сына от подстерегающих его недругов. И опасения ее были не напрасны: едва появившись, он сразился со змием Вьянсой («широкоплечим») и, тяжело раненный, одержал над ним верх.

Бессмысленное нагромождение жестоких мотивов? Но вот перед нами погребение 25 кургана № 1 у Старогорожена (рис. 17). Скелет младенца лежит в оппозиции к скелету женщины: не рядом, как это бывает обычно в «семейных» могилах, а головой к ее ступням, поперек ее таза. Мы уже знаем о присущей погребальному обряду идее возрождения мертвых. «Возрождение» этого малыша умышленно затруднено. И не только необычным его положением. Могила к тому же перекрыта… драконом, стелой со змеиной головой и зауженным основанием — хвостом, к которому пристроена спиралевидная вымостка из отдельных камней. И это не все: перекрытая змием могила включена в кромлех и окружена кромлехом поменьше, представляющим тело и голову второго каменного дракона. Это Вритра; мы еще с ним познакомимся в следующем героическом подвиге Индры.

Итак, наша версия, основанная на материалах погребения 25, заключается в том, что под Индрой подразумевались некоторые «выходящие» на белый свет из-под каменных плит погребенные. Воздержимся пока от развития этой версии и обратимся к последующим материалам «Ригведы» и курганов у Старогорожена.

К этому отрывку существуют обширные комментарии. Специалисты сходятся в том, что Индра обращается к Вишну с просьбой создать пространство для размаха дубиной. Из других гимнов известно, что Вишну («достигающий во все стороны») творил пространство шагами… Ваджра Индры — орудие своеобразное. В позднейшие времена она представлялась золотой и тысячезубой палицей, в более ранние уподоблялась каменному топору (молоту, булаве). Однако в названии ее есть значение «семя животного» и потому специалисты считают, что первоначально ваджра представлялась органом воспроизводства быка.

Дело не столько во внешней форме палицы и т. п., сколько в ее происхождении. Первоначально ваджрой владел, очевидно, быкоподобный бог грозы, оплодотворитель земли Парджанья. Затем она стала атрибутом Рудры («рыкающего», но также «рудого», то есть «красного», подобно обсыпанному охрой покойнику), чьи сыновья Маруты («мертвые»; «приходящие с моря») покинули своего предводителя накануне сражения с демоном Вритрой. На Марутов-то и сетует Адити: «Те боги, о сын, тебя подводят». Не подвел лишь один друг Вишну…

Гимн-диалог Индры и Адити кончается накануне сражения героя с демоном, сковавшим (зимней стужей, как полагают ученые) весь мир. Остановимся и мы и обратимся к археологическим данным.

Поверх погребения 3 кургана № 3 у Старогорожена, последовавшего за погребением 25 кургана № 1 под змеевидным каменным перекрытием, было уложено три стелы различного вида. Первая с запада, со стороны загробного царства, представляла некое человекоподобное существо. Затем следовала стела в виде дубины, причем с признаками древнейшего значения ваджры. Крайнее восточное положение занимала безглавая стела… Первые две сопоставимы с образами Индры и его мифической палицы. Третья стела символизировала, по-видимому, победу над Вьянсой, которому родившийся Индра «раздробил голову смертельным оружием».

Мотив змиеборчества продолжал обыгрываться и в последующих захоронениях: одно из них сопровождалось обломком головной части стелы, другие оказались окружены кромлехами. Особенно интересно погребение 31 кургана № 1, содержавшее две серебряные спирали — змеи; его спиралевидно оформленная могила была перекрыта плитой с приложенными к ней тремя камнями. Это напоминает трехглавого змия Вишварупу (сына создателя палицы-ваджры), которого Индра также сразил в юные годы.

Наряду с сюжетами змиеборчества развивался мотив дружеского союза двух существ, сопоставимых с образами Индры и Вишну. На перекрытиях нескольких погребений они представлены двумя различными человекоподобными стелами. Особенно показательна пара над погребением 1 кургана № 3. Одна из стел предназначалась для временного вкапывания, подобно символам Индры, которые в Индии свергают через неделю после нового года. На другой стеле изображены известные атрибуты Вишну: пояс в виде змеи, на кольцах которой божество возлежит в потустороннем мире, пока Индра не призовет его к подвигу, пастушеский посох с загнутым концом (знак Вишну как странника и пастыря годового цикла) и, наконец, следы двух стоп (шагов, посредством которых божество создало пространство для размаха Индры ваджрой-дубиной, а затем для освобожденного из-под власти Вритры мироздания).

В окрестностях Велико-Александровского кургана и Высокой Могилы формирование рассмотренных образов не прослеживается. Очевидно, правы исследователи, объясняющие их происхождение появлением у одного или немногих племен. Прародиной Индры и Вишну могли быть низовья Южного Буга, где находились и курганы Старогорожена. Высокая Могила и Велико-Александровский курган располагались на периферии этой области, в междуречье Нижнего Днепра и Ингульца.

Тем не менее здесь тоже есть соответствия данным Старогороженских курганов: кромлехи, стелы, серебряные спиралевидные колечки, подобия ваджре. В одном случае они отражают мифологический сюжет, который может быть расшифрован при сопоставлении с материалами погребения 25 кургана № 1 у Старогорожена. Речь идет о погребении недалеко от Высокой Могилы, которое было перекрыто двумя стелами. Одна из них сопоставима с древнейшим значением палицы-ваджры: оформлена в виде мужского органа воспроизводства жизни. Другая, человекоподобная, была окружена нанесенным красной охрой поясом (змием?) и имела остатки преднамеренно стесанной головы, что сближает ее с образом убитого Вьянсы. А под Индрой или его матерью Адити могла подразумеваться человекоподобная насыпь, возведенная над погребением…

Стелы в окрестностях Высокой Могилы изготовлялись и в последующие времена. Позднейшая из них, соответствующая мифической ваджре, связывается с последним, XI слоем Могилы, сооруженным накануне переселения ариев в Индию. К тому же времени — к середине II тысячелетия до нашей эры — относятся Чаплинский и Скворцовский курганы на Херсонщине. Первый из них представляет собой холм или остров, охраняемый змием, а второй — гигантскую стопу оттолкнувшегося от земли и вознесшегося в небеса божества (рис. 19). Эти памятники, соответствующие мифу о главных подвигах Индры и Вишну, показывают его распространенность и тысячелетнюю традицию в Северном Причерноморье.

…Я работал над книгой «Космические тайны курганов» летом 1988 года, в очередной экспедиции. И случилось открытие, которое показало бытование в Нижнем Поднепровье основного мифа ариев и после их частичного переселения в Индию.

Мы раскапывали курганы у села Кайры Горностаевского района Херсонской области. Шел рядовой, как говорится, материал, как вдруг обнаружился бескурганный могильник рубежа II–I тысячелетий до нашей эры. Их очень немного, таких вот могильников. А этот оказался из ряда вон выходящим! И не только своими размерами, обилием украшений, бронзовых и железных ножей, всевозможной посуды, человеческими жертвоприношениями. Под рядами погребений открылись необычные рвы. Поначалу нам, археологам, показалось, что это остатки оград. Однако рвы далеко не везде замыкали площадки и, причудливо изгибаясь, образовали три довольно реалистичные фигуры. Одна из них изображала змия, чьи изломанные контуры могли означать его гибель и расчленение, но вместе с тем напоминали ромб — древний символ плодоносящей Земли. Противоположная фигура передавала очертания человека, чья согбенная поза соответствует обычному, скорченному положению покойников бронзового века. И, наконец, размещенная между ними третья фигура представляла собой разомкнутый круг — служивший, очевидно, объектом противостояния подземного змия и героя-покойника (рис. 18).

Мне сразу вспомнились гигантские изображения Наски и окрестностей Стоунхенджа, затем — «Великанша» славянского святилища под Житомиром и стая вырезанных в земле лебедей под зольным холмом близ Полтавы. Потом уж я подумал о мифологических соответствиях новооткрытого памятника… ну конечно же — противоборство Индры и Вритры за обладание холмом или островом Вала, заключающим в себе Новым мир!

Этот уникальный в своем роде памятник относится к предскифскому времени и принадлежит древнейшим киммерийцам. Он хорошо подтверждает отмеченное древними греками и доказанное языковедом О. Н. Трубачевым сосуществование ираноязычных скифов с остатками предшествующего арийского населения. Открытый нами мифологический сюжет у села Кайры — сугубо арийский, однако традиции его обнаружились и в последующих скифских курганах, сооруженных рядом с могильником…

Материалы «степных пирамид» предоставляют все новые, весьма содержательные аргументы к научным дискуссиям. Они укрепляют позицию тех ученых, которые удревняют «Ригведу» и относят основу этого выдающегося литературного памятника к причерноморской прародине ариев или индоиранцев. Эти же материалы показывают длительное существование в Азово-Черноморских степях остатков арийских племен после частичного переселения их в Индию.

«Ригведа» бессюжетна, насколько может быть бессюжетным собрание гимнов.

Ее мифологическая система проступает сквозь упоминания различных божеств и представляет собой сложнейшие напластования: хронологические, племенные, культурные. К тому же она создавалась на рубеже доклассовых и раннеклассовых обществ, в такой исторический период, когда идеологические системы только начали складываться и вместо привычного нам логически-аналитического мышления царило образно-интуитивное. Подчас невозможно решить, какое божество или образ древнее или выше, как распределялись их функции… С подобной зыбкостью образов мы сталкиваемся и в курганах… Тем не менее среди специалистов есть признанные авторитеты, имеются новейшие исследования, их мы и будем придерживаться в последующем рассмотрении основного мифа «Ригведы»: поражения Индрой демона Вритры и сотворения мира.

Предшествующая мирозданию субстанция представлялась создателям «Ригведы» отсутствием воздуха, ночи и дня, смерти и бессмертия и даже не-сущего.

Была лишь «неразличимая пучина», бездна с некими берегами, заполненная вязкими водами… Другое представление об изначальном хаосе связывалось с потоком Дана, от которого произошли знакомые нам названия Дон, Днепр, Дунай и другие.

Эти образы напоминают мутные реки, скрывающие в разливы древнейшие пойменные курганы. Напоминают они и ритуальные воронки с иловыми заполнениями в последующих «степных пирамидах».

Судя по языковым данным, изначальное мироздание в представлениях индоевропейцев и индоиранцев связывалось с потусторонним царством. Вот почему новогодние ритуалы «сотворения мира» оказались тесно соединены с идеей воскресения покойников. Заметно и обратное влияние: в представление об изначальном хаосе (салилам — «мутная вода», «вязкая пучина») вводится понятие о прародителях и зародыше.

Мотив возрождающихся покойников прослеживается в курганах, дольменах, представлен он и в «Ригведе». Важно, что из хаоса рождался не сам человек, а человекоподобное существо жертвенного предназначения: Праджапати или Дакша, отец — сын — супруг Адити, праматери сущего и матери Индры. В другой версии Индра явился из уст жертвенного титана Пуруши («человека»), из членов которого боги сотворили миры… Такие представления указывают на то, что покойники воспринимались как жертвы — посредники между мирами, обществом и природой, людьми и богами. Важно было воскрешение не личности, а представителя — посланца соплеменников к небесному Космосу, за своевременными дождями и солнцем, здоровьем, достатком.

Возникновение тверди представлялось ариям в нескольких вариантах. Древнейший из них повествует о комке ила, поднятом вепрем со дна моря. Вепрь воплощал Праджапати — «отца существ». Увидев на поверхности ил — «это гнездо вод, на нем он сложил костер, который стал этой (землей), и вот тогда он нашел опору». Поэтому под жертвенные костры полагалось класть немного земли, вырытой кабаном.

Не обусловлено ли этим мифом сочетание ила с огнем в ритуальных воронках курганов? А наиболее близкое соответствие мифу прослежено в кургане № 1–11 у села Усатово под Одессой. Каменные конструкции имели вид полусферы, окруженной змеевидным кромлехом: дракон, охраняющий яйцо или остров. Среди камней найдены две человекоподобные стелы. На груди одной из них изображен вепрь. Совмещающие признаки человека и кабана стелы вполне сопоставимы с образами Индры и Праджапати, а насыпь — с «Гнездом вод».

Другой миф о происхождении сущего выражен в «Ригведе» более явственно. Он повествует о «Зародыше вод» или «Золотом (огненном) зародыше» и связан с представлениями о Праяйце. Зародыш возник от выделявшегося изначальными водами жара, от столкновения волн. Из расколовшегося яйца вышел знакомый нам «отец существ» Праджапати, а из половинок скорлупы образовались земля и небо. Произошло это в течение года.

Этот миф находит немало соответствий в курганах. С ним тоже сопоставимы воронки — особенно выявленная в IV слое Высокой Могилы (рис. 14). Помимо обязательных следов огня и застывшего ила, есть здесь и «две половины Вселенной» (конструкции в виде мужской и женской фигур), и «яйцо» (человеческий череп, названия которого в древности совпадали со «скорлупой» и «холмом»), и даже «год», предшествующий раскалыванию Праяйца (календарь на стенках гробницы). В качестве близкой аналогии мифу можно привести также яйцевидную насыпь из ила под Скворцовским курганом, в центре которой находился «золотой зародыш» — вырытая в желтом лессе человекоподобная фигура. Она сопоставима с образами Праджапати и Вишну.

Помимо таинственного «Золотого зародыша», в «Ригведе» представлена более реалистичная картина появления Солнца, освобожденного воителем Индрой — «ядреным» (от древнего названия яйца):

Этот сюжет прослеживается в яйцевидном, обложенном камнями кургане у закавказского селения Цнори, внутри которого заключалась птицеобразная конструкция с могилой во чреве (рис. 4). Могила к тому же имитировала остров посреди подземных, окрашенных в красное (то есть «хаотических, пышущих жаром») вод. Солнце в обряде захоронения было представлено многочисленными изображениями на посуде, золотыми бусинами и особенно колесом от повозки.

Вала («охватывающий», «скрывающий») — вот наиболее определенный образ тверди, в которую оформился в конце концов зародыш мироздания. Образ Валы сосуществует в «Ригведе» наряду с рассмотренными выше представлениями об изначальном острове, холме, скале, яйце, ларце и сосуде. Нередко они уподобляются друг другу; в иных же случаях Вала выступает одухотворенным существом: братом или двойником змиевидного Вритры.

Вала в любом случае представлял собой нечто промежуточное между Хаосом и Космосом. Он скрывал в себе то неопределенные «воды» и «огонь», то приравниваемые к ним и к космическим зачаткам Сому и Агни, то элементы мироздания в виде четырех струящихся в разные стороны рек и восходящего из потустороннего мира солнца, то, наконец, мифических гавас — «коров» и «лучи» новогоднего Солнца. Герой Индра добывает эти сокровища, освободив Валу из-под власти Вритры и расколов затем Валу своей палицей-ваджрой.

Вала, как видим, довольно неопределенный мифический образ. Но какие конкретные формы ему придавали в обрядах?

С одной стороны, Валой могли представляться острова, холмы, скалы с естественными или же искусственными «пещерами» и «укрытиями», как говорится в «Ригведе». Но с другой стороны, создавались, наверное, некие искусственные «ограды» и «загоны». Все это напоминает Каменную Могилу и расположенные неподалеку от нее древнейшие курганы № 11 и № 13 со рвом и кромлехом. Здесь есть и гавас (изображения быков и коров, а также календарных символов в «Гроте быка», обилие бычьих и коровьих зубов со стороны восходов летнего Солнца при кромлехе кургана № 13), и приуроченность указанных памятников к пойменному лугу Молочной. Последнее обстоятельство требует разъяснения.

Исследователи полагают, что слово «вала» происходит от индоевропейского «вель» — «луг», «пастбище», «обиталище смерти». Предшествующие индоиранскому Вале представления сохранились в родстве восточнославянского «скотьего бога» Велеса, литовского «бога мертвых» Велняса и, возможно, скандинавского «(чертога) убитых» Валь (галлы).

Зарождение образа Валы на рубеже докурганных кладбищ охотников приречных лугов и возникающего курганного обряда степных скотоводов отчетливее всего прослеживается в Мариупольском могильнике. О том, что основная часть могильника имитировала «дом собраний», мы уже говорили. А здесь выделим то обстоятельство, что позднейшие захоронения были совершены в отдельных могилах. Обкладка их стенок камнями является, конечно, недостаточным основанием для сравнения столь примитивных ящиков с «каменным ларцом» или «оградой» Валы. Но к этому признаку присовокупляется ряд других: находки булав и стрел (сопоставимых с ваджрой, при помощи которой Индра раскалывает Валу), расположение древнейшего трупосожжения на перекрытии одной из гробниц (что сопоставимо с Агни, заключенным в «изначальной скале»), и другие.

Вритра («преграда», «врата»), страж или брат-двойник Валы, представлялся змиевидным демоном-асурой. В самом позднем захоронении Мариупольского могильника и в подобных ему позднейших погребениях днепро-донецкой культуры образ Вритры мог воплощаться в спиралевидных медных браслетах на руках погребенных. Заключавшийся в них смысл связан был, очевидно, со смыслом змеевидных кромлехов. С такими кромлехами у сел Выхватинцы, Усатово, Старогорожено и др. мы уже познакомились. В последнем, как рассмотрено выше, прослеживается зарождение образов Вритры, Индры и Вишну… Что же охраняло побежденное Индрой и Вишну чудовище?

Расположенная в кургане № 1–11 у села Усатово могила оказалась ограбленной. Она представляла подобие зародыша внутри яйцевидной конструкции. Ее внешнее сходство с яйцом подчеркивалось и внутренним строением: могила была окружена выкидом («желтком»), затем следовала земляная насыпь («белок»), обложенная сверху камнями («скорлупа»). Не исключено, что ограбление носило ритуальный характер и символизировало «вылупление» покойника из яйца — мифологический мотив, характерный для Праджапати.

Внутри кромлеха-змия кургана № 1 у Старогорожена функции яйца с содержимым и уже без содержимого были разделены сооружением двух каменных ящиков. Один из них содержал захоронение, а другой оказался совершенно пустым. Закономерно, что в первом ящике, помимо скелета основного покойника, найден еще и череп другого — означавший, по-видимому, «яйцо». Такое же «яйцо», но преднамеренно разбитое, найдено в ритуальной воронке (с илом и следами костра) при каменном ящике IV слоя Высокой Могилы.

Эта гробница 3 содержала покойника, обнаружившего при анализе связь с образом арийского Мартанды («яйцо мертвого»). Изнутри гробница была разрисована красными «древами жизни», образующими календарь, разделенный на благоприятное и неблагоприятное полугодия (рис. 14). Подобная гробница под VI слоем Могилы развивала этот сюжет. В яме при ней не было, правда, ничего, кроме ила и угольков, зато внутренняя роспись оказалась намного сложнее. Мы на ней уже останавливались (рис. 15). Напомним, что здесь сопоставлялись циклы природы и человеческой жизни, представлялись хранители миропорядка, соответствующие детям и внукам Адити…

Соответствия ведийским представлениям о холме и т. п. Вале и его змиевидном хранителе Вритре прослежены в Азово-Черноморских степях с момента зарождения курганного обряда (курган № 1 у Старогорожена и др.) до угасания его в скифское время (курганы у села Кайры) — с начала III до конца I тысячелетия до нашей эры. При этом наиболее выразительные памятники, относящиеся к периоду переселения ариев в Индию (середина II тысячелетия до нашей эры), обнаружены в Присивашье, между Нижним Поднепровьем и Крымом.

Курган у райцентра Чаплинка Херсонской области имел округлую форму и был зажат между концами огромного дуговидного рва, разомкнутого с западной стороны. Северный конец имел вид хвоста, а южный — змеиной головы. Под насыпью находилась промазанная илом площадка, имевшая очертания чаши. Над ее венчиком, обращенным на восток, было совершено погребение. При скорченном взрослом покойнике найден глиняный горшок, деревянная чаша и коровий крестец. Над могилой был разложен костер… Огонь и чаша (точнее, содержавшиеся в ней космические воды) — это то, что добыл Индра, расколов Валу, — праостров, отвоеванный у змия Вритры (рис. 19).

Смоловская Могила у села Николаевка Ново-Троицкого района Херсонской области имела вид головы быка — знакомый нам уже символ Тельца. Установлено, что первоначально на месте Могилы существовало два малых курганчика в виде женских фигур, в чревах которых были захоронены остатки кремации взрослых людей. Северный курганчик подсыпали, придав ему округлую форму. Затем между ними расположили скорченное захоронение мужчины, поместив его в яму и снабдив горшком, коровьим крестцом и ножом. Над ним-то и возвели быкоголовый курган (рис. 20).

Основу насыпи сделали из чернозема, но при ее сооружении оставили два котлована, заполнив их затем желтым лессом. Эти заполнения образовали фигуры змеи, окружившей северный курганчик во лбу насыпи — Тельца, и рыбы, направленной с юга в змеиную пасть. Очевидно, что сюжет символизировал противостояние влаги и засухи. Судя по северо-восточной ориентировке покойника, символика была приурочена к летнему солнцестоянию — к рубежу весны и лета. Располагаясь между пастью змеи и головой рыбы, покойник «должен был помешать» летнему зною поглотить весеннюю влагу.

В Смоловской Могиле отразился один из эпизодов борьбы Индры со змиевидными демонами. Скорее всего с несущим засуху Шушной.

Вишну, к которому обратился Индра с просьбой создать пространство, — образ многозначительный. Вишну в «Ригведе» как бы остается в тени своего активного, буйного друга. Однако, по авторитетным выводам Ф. Б. Я. Кейпера, «Достигающий на все стороны» представляет собой центральную фигуру формирующейся идеологии ариев, заключая в себе «потенциальный новый мир». Недаром в Индии он вошел в триаду главных богов (Брахма, Вишну, Кришна), воплотив идею жертвоприношения как посредника между мирами. Посредничество было основным качеством Вишну и в индоиранский период: тремя своими шагами он разъединил слитые до этого потусторонний, земной и небесный миры; его шаги сочетаются с гремя временами года, характерными для древнейшего календаря, и с тремя положениями солнца на небосводе.

В представлениях ариев изначальный Вишну дремал на мировом змие, Шеме, плавающем на поверхности подземных вод. Шипивишта, эпитет юного Вишну, исследователи переводят как «лысый», «облезлый», подразумевая некоего старого карлика. Однако такая трактовка плохо согласуется с образом юноши или ребенка. В имени Шипивишта слышится подражание шинению, и оно могло означать змею, сбросившую прошлогоднюю шкуру или же вылупившуюся из яйца. Образ Праяйца связывал Вишну не только с Праджапати и добрым змием Шешой, но и с солнечной птицей Гарудой, достающей для Индры с поднебесной скалы Сому («хмельное»), напиток бессмертия.

Услышав призыв Индры, Вишну пробудился, нашел нужный для его подвига день и «четырежды девяносто именами закрутил он пары, как вертящееся колесо», то есть открыл течение Нового года. Затем, или же вместе с тем, «юноша, не мальчик идет навстречу вызову», создавая своими шагами пространство. Сначала для того, чтобы Индра смог замахнуться на Вишну своей палицей-ваджрой, затем — для расширения мироздания.

Образ Вишну, обособленного или в содружестве с Индрой, проступает во многих археологических памятниках Причерноморских степей III–II тысячелетий до нашей эры. Вспомним курганы у Старогорожена, где прослежено его зарождение, наиболее явственно представленное в изображении двух стоп, змеевидного пояса, пастушьей палки-герлыги на одной из человекоподобных стел (рис. 17). Подобных стел много, и они распространяются затем от Предкавказья до Франции. На некоторых из них — на Керносовском идоле с Днепропетровщины, идолах из окрестностей Чобручи (Молдавия) и Морели (Франция), — помимо указанных изображений, представлены еще два пляшущих или борющихся человека и другие парные символы. Мотив дружеского поединка отражен и в «Ригведе»: «Вы оба победили; вы непобедимы… когда Индра и Вишну столкнулись».

Союз этих божеств отражен и в наскальных рисунках Каменной Могилы (рис. 28). Здесь много изображений лошадей, притом в сочетании с астральными символами: одно-, трех- и четырехчастными кругами, образующими подобие колесниц; есть здесь и изображение всадника. Все это отвечает образу Индры, который представлялся могучим, солнцеликим воином на запряженной парой коней колеснице. И здесь, именно на этих же камнях и нигде в ином месте, изображено множество стоп, трактуемых исследователями как отражение Вишну или подобного ему солнечного божества. Интересно, что каменномогильские стопы, как и в мифе о Вишну, связывались с трехчастным годом. Одна из ступней «Конских плит» значительно превосходит размерами другие. Это след гиганта, до которого вырастает к концу года родившийся карликом Вишну.

Образ высшего следа, на который «никто не отважится (взглянуть), даже крылатые птицы в полете», был запечатлен в конструкции кургана у села Скворцовка. Мы упомянули о нем в первой части книги в связи с энергией «космических странствий», а теперь рассмотрим подробнее (рис. 19).

Среди безводной равнины между Сивашским заливом Азовского моря и Нижним Днепром, возле небольшого болотца был снят участок степной целины, а на дне образовавшегося овального углубления вырыта яма человекоподобных очертаний. Все это желтое лессовое пятно заполнили илом. Из него же вылепили и невысокую яйцевидную насыпь, ориентированную острым концом строго на юг, в сторону головы человекоподобной фигуры, которая была уподоблена «золотому (желтому) зародышу» в неком изначальном яйце. Знакомый мотив Праджапати и перекликающегося с ним мифа о рождении Вишну!.. Над первичной, яйцевидной насыпью произвели обряд, призванный «вылупить» заключенное в нем божество. С этой целью у восточного склона насыпи, в направлении восходящего Солнца, из лессовых комьев устроены ворота: два возвышающихся над насыпью столба с нешироким проходом между ними. Землю для них взяли из разделенного надвое рва южнее и севернее насыпи: этот ров символизировал, вероятно, раскалывание праяйца или расчленение змия Вритры («преграды», «ворот»). Затем на вершине насыпи развели костер и принесли в жертву жеребенка, чьи разрозненные кости разбросали тут же.

После этого совершили три погребения, общая ось которых прошла через ворота. Они были ориентированы с юго-запада на северо-восток: от заката зимнего к восходу летнего Солнца. Показан, очевидно, конец старого и кульминация нового года.

К смерти старого года приурочили жертвоприношение подростка. Его расчленили, из обрубленных в суставах костей извлекли мозг и заменили илом, подобным использованному при сооружении первичной насыпи. Таким образом, зародыш расположенного под ней божества воплощен был в растущего человека, кости которого после произведенных операций сложили, придав покойнику скорченное положение плода в материнской утробе…

Центральное захоронение располагалось у западного склона насыпи. Оно принадлежало взрослому человеку. Его погребальный инвентарь — нож, крестец овцы, целый и два разбитых горшка — отражал идею обычного (земного) существования. Третье, крайнее с северо-востока, захоронение — опять-таки жертвенное. Оно представляло собой останки взрослого человека. Его обгоревшие кости были уложены в могилу вместе с чашевидным сосудом, украшенным 18-частным зигзагом, заключенным между двумя охватившими венчик и плечико сосуда линиями. Орнамент выполнен оттисками веревочки. Не исключено, что он символизировал так называемый метонов цикл (18,6 года), использовавшийся для приведения в соответствие солнечного и лунного календарей. Сам же сосуд мог служить вместилищем Сомы — напитка бессмертия, добытого Вишну для Индры накануне его сражения с Вритрой.

Вдоль погребений вырыли два рва, передающих очертания дубины и пастушьей палки с загнутым концом. Эти орудия сопоставимы с ваджрой Индры и посохом Вишну. И все это — рвы, погребения, яйцевидная насыпь — было перекрыто курганом в виде 110-метровой стопы! Это след Вишну-гиганта, оттолкнувшегося от Земли в момент вознесения в небо.

Длина кургана-стопы вряд ли случайна. При делении ее на 0,3 метра (средний размер ступни взрослого человека) получается, что гигант, оставивший такой след, превосходил рост человека примерно в 366 раз (число суток в году). Этому масштабу отвечает образ Вишну, который раскручивает 90 × 4 неких пар и отправляется, вырастая в гиганта, «навстречу вызову» жрецов, чтобы обрести вместе с Индрой «третье имя в светлом пространстве неба».

Главный подвиг Индры заключался не столько в убийстве Вритры, сколько в обновлении — сотворении мира. Это достаточно выразительно: вспомним символику ваджры, дубины воителя. Ее изначальное значение — орган воспроизводства быка (или скорее быкоподобных Дьяуса — «Неба» и его сына Парджаньи — Тельца).

Зарождение образа ваджры прослежено в позднейших захоронениях Мариупольского могильника. Здесь при останках одного из мужчин найдена булава, рукоять которой располагалась на тазовых костях и к тому же рядом с фигуркой быка. Подобные булавы в таком же положении найдены еще при двух погребенных. Их навершия изготовлены из полированного камня и в двух случаях имели крестообразную, а в одном Ф-образную форму. Последняя напоминает зародыш или же скорченных в могилах покойников. А крестообразная форма перекликается с символикой огня и солнца, а также с образом «четырех потоков», выпущенных Индрой при помощи ваджры из Валы.

Существенно, что ваджра означала не гибель, а возрождение, не убийство живого, а освобождение его от злых сил. Подобное значение топоров, мечей и кинжалов прослеживается по крайней мере до конца скифского времени. Поэтому, ужасаясь «кровожадности» предков, необходимо помнить о качественно ином восприятии жизни и смерти, войны и мира — прямо противоположном тому, который исповедовали «нордические потомки арийцев».

В образе змиевидного демона Вритры («врата», «преграда») исследователи усматривают речной порог, поток вокруг скалы или сковавший реку лед. Таким объяснениям вполне соответствуют порожистые участки Южного Буга, Днепра, но особенно — Каменная Могила, стоявшая в затоплявшейся пойме Молочной. Действительно, на некоторых ее плитах есть изображение змей, окруженного ими героя, а также целого и расчлененного затем на части дракона… Но этот же образ, как мы уже знаем, отражен и в змиевидном страже Валы, представленном в причерноморских курганах возле Усатова, Старогорожена, Чаплинки и Николаевки. Содержание Валы индоиранцев нам уже тоже известно: годовой цикл мироздания и все его блага.

Из этих благ мифы «Ригведы» выделяют особенно два: Агни и Сому — священный огонь и напиток бессмертия, тепло и влагу. Ясно, что это главные условия жизни; ясно, что скрывающий их Вритра должен быть устранен. Вот это как раз и совершает «Индра-благодетель» с помощью «еще большего благодетеля» Вишну, как сказано о них в одном из гимнов «Ригведы».

На первый взгляд подвиг Индры несложен. И, опустив мифологические подробности, получим, что:

Все было бы просто, но Индра еще и «перехитрил хитрости хитрецов», родственников и доброжелателей Вритры. А ведь их козни начались, еще когда Индра находился в утробе матери Адити — «бесконечного», «вечного».

Анализируя эту подоплеку, рассыпанную намеками во многих гимнах «Ригведы», Ф. Б. Я. Кейпер получил неожиданно весомый результат. То, что раньше представлялось исследователям сумасбродствами «воина, идеального ария», обрело вдруг философскую глубину. Открылась драма деяния, которое невозможно, но которое надо совершить! Индра вдруг воистину «стал образцом для всего, кто сотрясает несотрясаемое».

Индра поражает не только змиевидных, потусторонних демонов и в их числе Вритру, но и мать его Дану — «поток». А она вместе с Дити («конечное», «преходящее» — антипод Адити) была родоначальницей асуров, древнейших божеств. Эти боги связаны с изначальным хаосом, с потусторонним миром, с загробным царством, они владеют недрами, землей и даже воздушным пространством; имя асуров означает «силы жизни»… Вот на кого посягнул Индра!

Но жизненные силы к концу года иссякают, и миру грозит возвращение к изначальному хаосу. Возродить, вернуть ускользающую жизнь и открыть путь Новому году! И Адити — праматерь дэвов, «сияющих» богов небосвода — рождает для этого подвига Индру. Он — обновитель Вселенной. В этом его подвиг и его трагедия. Ибо боги небесного миропорядка не могут царить на земле, и он здесь только пришелец… В Индии посвященные Индре столбы стоят не больше недели, потом их свергают, подобно известному другим индоевропейским народам новогоднему деревцу. Дальнейшая судьба Индры туманна:

Похоже, что он вознесся к Солнцу на золотой колеснице. И там, среди дэвов, отвоевал себе надлежащее место в лоне праматери Адити, олицетворяющей годовые циклы Вселенной. До следующего Нового года…

Вишну, соратник Индры, хоть и вырос до самого Солнца, остался на подчиненной асурам Земле. Не ясно, как он мирится с ними, как вновь превращается в карлика или зародыш, но спустя 8 месяцев после убийства Вритры и разверзания охраняемой им Валы «Достигающий во все стороны» возвращается в потусторонний, свой мир и засыпает на влажных кольцах доброго Шешы. До Нового года…

А миры опять начинают стареть. До возрождения Индры, который, как показали курганы в окрестностях Старогорожена и Высокой Могилы, олицетворял некоторых из погребаемых (накануне Нового года?).

Этот аспект образа Индры непосредственно связан с идеей «космических странствий» и представляет собой одну из их разновидностей. Поэтому он будет рассмотрен отдельно.

Помимо смутных воспоминаний о размещенных на островах и лугах обиталищах мертвых, в «Ригведе» господствует мотив подземелий, скрытых в неких холмах. По их «великим отлогим склонам» удалился первый покойник Яма, став владыкой загробного царства и «собирателем людей».

Все это находит соответствие в курганах с их обязательной центральной могилой и многократными подзахоронениями.

Происхождение загробного царства Ямы связано с представлениями о Вале, который, как было сказано, представлялся то оградой (кромлехом?), то каменным ларцом (что соответствует плиточным гробницам кеми-обинской и последующих культур), то пещерой (подобием катакомб). Он считался «сокровищницей, имеющей основанием скалу, полной скота, коней (и) благ», что может быть сопоставлено с магическими росписями гробниц, «Грота быка» и других навесов и ниш Каменной Могилы. Сюда же можно отнести могилы, дно которых нередко посыпали мелом, песком, галькой и другими «камнями».

Вала вмещал также подземные воды, которые боги днем собирали в бадью, а ночью поднимали на небо и изливали оттуда в виде дождя и росы. Когда же воинственный Индра расколол Валу, то воды потекли из него по земле на четыре (или семь) стороны. Этот мифологический мотив очень напоминает конфигурацию кургана-лягушки из-под Усатова (рис. 5), а также VIII слоя над «космическим странником» из Высокой Могилы (рис. 28) и близкие ей VI–VIII слои кургана № 2 у Большой Белозерки. Последние три памятника соответствуют, кроме того, версии об освобождении Индрой «рыжих коров» — лучей новогоднего Солнца. В Могиле это лучеобразные дороги (проторенные, возможно, стадами коров), а в Белозерском кургане — многочисленные кости коров, разбросанные вокруг воронки с золой и илом.

Владыкой Валы выступает не Яма, а его дядя Варуна — божество более древнее и высокочтимое. Однако характеристики и функции этих образов в чем-то сходны. Важно, что оба они связывались с годовым и другими циклами Вселенной.

Устройство загробного царства напоминает жилище, искаженно копирующее земное.

Виды жилища различны. Это и дом, и укрепленная «тысячью столбами» яма (очевидно, подобие могилы со срубом), и подземелье, в котором «сперва было растянуто дно, потом сделано отверстие» (катакомба?). Обязательным элементом является опорный столб, символизирующий «древо жизни» или ось мироздания. В одном месте «Ригведы» эта опора названа «деревом с прекрасными листьями». Перекрытия обители Ямы различны. Крона дерева соответствует древесно-травяным или камышовым перекрытиям срубов и ям; каменное небо — плиточным перекрытиям ям и гробниц; лоно земли или край одежд, которыми мать-земля укрывает своего почившего сына, — сводам вырытых в грунте катакомб.

Обитатели царства Ямы — это, прежде всего, боги, с которыми пирует владыка на соломе-брасмане под деревом с прекрасными листьями, а также предки — «отцы», поддерживающие ось мироздания.

Проводниками царства мертвых выступают две собаки и Пушан. Собаки были спутниками Ямы и сопровождали покойников в его владения. Козлоподобный Пушан, напротив, вполне самостоятельно выводил их наружу. Он покровительствовал возрождению жизни. Менее связаны с загробным миром змей Шеша, собака Сарама и птица Супарна, очень древние и ко временам сложения «Ригведы» полузабытые.

Все эти существа находят соответствия в курганном обряде. Археологи нередко встречают в могилах кости птиц и их яйца, а также целые скелеты змей; известны изображения тех и других. Кости собак встречаются преимущественно в виде ожерелий или подобия четок: просверленных клыков и косточек пальцев, украшенных змеевидными нарезками (рис. 25); пара собак изображена на первом кромлехе Велико-Александровского кургана (рис. 12). Соответствия Пушану представлены копытцами и другими косточками ног (что отвечает его функции проводника, знатока счастливых путей), нижней челюстью (которую ему выбил Рудра за непочтительное к себе отношение) и сосудами с кашей (более грубую пищу Пушан, лишенный челюсти, вкушать не мог).

Разумеется, предки (покойники) тоже представлены в «пирамидах степей».

Согласно «Ригведе» погребаемые сжигались, и таких случаев в курганах немало, или закапывались в скорченном положении, что для курганов эпохи меди и бронзы весьма характерно. Ведийский образ смерти, приходящей с юга в красных одеждах, соответствует размещению окрашенных охрой покойников преимущественно в южной половине кургана. Ветви «древа жизни», подпирающего кровлю обители Ямы, и плечи праотцев обозначены в тексте одним и тем же словом, что намекает на подобие скелета дереву. Такое «дерево» изображено на спине Керносовского идола (смотри рисунок на обложке) и других человекоподобных стел.

Предки-покойники обожествлялись у всех первобытных народов. В ряде рассмотренных случаев это вполне очевидно. Так, олицетворением Вивасвата или Мартанды (отца Ману и Ямы, владык живых и почивших людей) выступает покойник из IV слоя, а Сурьи — «Солнца» — покойник из VIII слоя Высокой Могилы (рис. 14, 28). Важно, что в «Ригведе» эти боги представлены в таком же соподчинении: Вивасват сначала был смертным, но после причисления к верховным богам воплотился именно в Сурью.

Соответствие Индры некоторым из покойников, погребенных в могилах под стелами, было подмечено на материалах курганов у Старогорожена (рис. 17). Змиеборческая направленность подвигов Индры, его сражения с силами потустороннего хаоса согласуются с представлениями о «воскресающих» погребенных. Им приходилось не только сбрасывать с себя путы (змей, корни) загробного царства, в смертельных схватках они утверждали свое право на место в пантеоне. Этот мотив выражен и в образе Индры.

Вознесение Индры двухэтапно: сначала он вышел на белый свет из лона Адити, праматери дэвов (небесных богов), и, совершив свои подвиги в подземном и земном мирах, на небо же возвратился.

Рождаясь, Индре пришлось убить отца, чтобы не погибнуть самому. Это древний и распространенный у индоевропейских народов мотив. Достаточно вспомнить борьбу поколений верховных богов греческой мифологии: Хаос — Уран — Кронос — Зевс — Аполлон (который тоже намеревался свергнуть своего отца Зевса). Индра пошел дальше: он поверг Дьяуса — «Небо», арийского двойника греческого Зевса (Дзеуса). Такой финал сближает Индру с образами богоборцев-титанов. В греческой мифологии их неизменно побеждали боги. Здесь же случилось обратное…

Отцеубийство Индры обусловлено логикой погребального обряда. Каменные кольца-кромлехи, которые в нижних слоях Высокой Могилы и в основе Велико-Александровского кургана были связаны с образом Дьяуса, в кургане № 1 у Старогорожена стали символизировать змеевидных существ, врагов Индры. А, кроме того, «небо» обозначалось у ариев не одним лишь словом «дьяус» («день», «свет»), но и словом «асман» («камень», «гора»). Так что у «воскресающего», прорывающегося чрез надмогильные плиты покойника были причины «убить» такие вот «небеса».

Досталось и любимым детям Дьяуса: Ушас — «Заре» и Сурье — «Солнце». Индра разбил повозку первой, а с колесницы второго сорвал колесо. Некоторые исследователи усматривают в этом покровительство Индры возничим, состязания которых устраивались в новогодние празднества: они призывали бога поразить соперника. Возможно, что так. Но в мифах о победах Индры над Сурьей и Ушас не исключено также отражение представлений о влиянии «воскресающего» покойника на окружающий мир, о его способности вторгаться в коловращение мира и вносить изменения. Поэтому, наверное, Индра и стал лишь седьмым сыном Адити, присоединившись к старшим ее сыновьям, «царям издревле», воплощавшим месяцы благоприятного полугодия. А Сурья претендовал на эту же роль, вот и пришлось Индре его наказать…

Однако не столько сумятицу в устоявшееся мироздание, сколько новый порядок нес Индра. Он «рассек дни ночью», то есть разделил сплошной день на чередующиеся с ночью отрезки и «для смертного привел в движение солнце». Его благодеяния были посвящены Ману, прародителю человечества. Одно из них состояло в том, что Индра «породил огонь между двух камней».

Матаришван тоже добыл для Ману огонь, но совсем другим способом: трением двух кусков дерева. С этим действием связано одно из объяснений имени Матаришвана. Однако более содержательным представляется буквальный перевод: «набухающий в матери», то есть подобный брошенному в землю зерну.

Под матерью подразумевается, очевидно, «Мать-Земля» — Матар-Притхиви. В таком случае Матаришван — выходец из подземного мира, «воскресающий» подобно Индре покойник. Эти сходные образы возникли, по-видимому, в среде родственных, но различных племен, причем Индра получил большее распространение. Матаришван обнаруживает связь не с каменными, а с деревянными перекрытиями могил. Возможно, поэтому деяния его носят более мягкий характер.

Индра добыл Агни — «Огонь» из недр острова-холма-скалы Валы, убив его стража Вритру. Огонь Матаришвана «добыт трением из дерева» или похищен. Оба они — и Агни, и его похититель — происходят из потустороннего мира, где господствует Ниррити («тьма», «гибель»). По-видимому, миф о таком происхождении огня явился из ночных наблюдений свечения газов над относительно недавними захоронениями.

Похищение Агни происходит с его согласия: он тайно покидает отца Асуру, верховного владыку потустороннего мира, более древнего, чем Яма. Считается, что под Асурой подразумевается потустороннее Солнце или же предводитель демонов Варуна. Его образ смыкается с Вишну: в период борьбы потусторонних демонов-асуров с небесными богами-дэвами Варуна переходит на сторону последних и тем содействует космогоническому подвигу Индры.

Матаришван не удостоился такого союза. Добытый им из потустороннего мира огонь вознесен был на небеса к дэвам, которые передали его прародителю человечества Ману, а тот людям. Распространение этого Агни приписывал себе жреческий род Бхригу — один из создателей гимнов «Ригведы».

У села Семеновка Белгород-Днестровского района Одесской области удалось обнаружить захоронение жреца из этого рода! Так что мы имеем редкую возможность рассмотреть одно из конкретных воплощений Матаришвана.

Пожилой мужчина в погребении 5 кургана № 8 у Семеновки захоронен был сидя, лицом на восток. Эта довольно редкая для III тысячелетия до нашей эры поза подчеркивает его стремление ввысь. Сидел он на настиле из прутьев; в центре образованного ими прямоугольника был окрашенный мелом круг, в него-то и усадили покойника. Значение расположенного под ним символа хорошо изучено — это знак солнечного неба (дня, Дьяуса, дэва) над пространством земли.

Помимо очертаний и раскраски настила, важен также материал, из которого его изготовили. Образующие знак Земли прутья известны в культах ариев под названием брасман (отсюда брахман — «молящий», представитель высшей жреческой касты). С помощью таких вот прутьев разжигался священный огонь, их раскидывали при гадании, постигая небесные предначертания и пытаясь повлиять на них. В общем же брасман символизировал приобщение к небу, и настил под покойником означал вознесение его на небеса из подземного мира… Еще один «космический странник»!

Кроме ритуальных прутьев, в могиле был и другой знак Агни, непосредственно связанный с образом Матаришвана — решеткообразное перекрытие из жердей, над которым было устроено второе перекрытие. Техническую нагрузку, поддерживание земляной насыпи над могилой, несла только верхняя конструкция. Нижняя же образовала над погребенным подобие чердака, известного в ритуалах как «небо и сосуд Матаришвана». Такая символика подчеркивалась своеобразной конструкцией нижнего перекрытия: оно представляло собой не что иное, как многократно повторенный жердями крест — символ огня, добываемого посредством трения палок.

Символика огня на перекрытии, а также брасмана — настила под покойником имела продолжение: на «небе Матаришвана», ритуальной циновке, уложенной над северным краем могилы. Циновку пригвоздили к земле пятью колышками, ряд которых был ориентирован с запада на восток, в направлении лица погребенного. Из этого ряда выступали два углубления, расположенные по оси юго-восток — северо-запад. Первое, связанное с направлением восхода зимнего Солнца, было пронзено шестым колышком и представляло собой подобие воронки. Второе, связанное с закатом летнего Солнца, имело форму полусферической чаши. Очевидна подземная и небесная символика углублений, связь их с годовым циклом. Колышки символизировали, по всей вероятности, месяцы неблагоприятного полугодия между осенним и весенним равноденствиями…

Символика ритуальной циновки, расположенной к тому же на «небе», раскрывает цель устремленности «космического странника» — погребенного в кургане № 8 у Семенова. Он призван содействовать годовому циклу и особенно преодолению его неблагоприятного полугодия. В этом Матаришван опять-таки сходен с Индрой.

Культ Индры тоже имел своих жрецов, связанных и с брасманом, и с Агни. Это был род Ангирасов, которому приписывается создание IX цикла «Ригведы». Оба рода — Бхригу, почитатели Матаришвана, и Ангирасы, тесно связанные с Индрой, упомянуты в «Похоронном гимне» «Ригведы». Это ее единственный гимн, посвященный Яме, владыке загробного царства.

Индра освободил огонь, расколов скалу Валу, Матаришван унес огонь из-за деревянных заслонов потустороннего мира Наррити. В этом ряду должен был возникнуть и третий, активный огонь, который сам переносит покойников… И действительно: в мифологии «Ригведы» существует образ Джатаведаса.

Джатаведас — «знаток всех родов» — один из эпитетов Агни. Наречение этим именем означало, что возносимые «Огнем» с земли на небо частицы покойника попадают затем самыми разными путями (со светом, воздухом, дождем) в тела живущих людей и, таким образом, обретают новое существование, вливаются в новый цикл нескончаемого бытия. Это было вполне материалистическое (вернее, предматериалистическое) решение проблемы «воскресения», которое, в общем-то, устраивает даже современных философов-атеистов.

Но наряду с таким вот вещественным планом существовал и духовный, в который мы пока что углубляться не будем. Отметим лишь, что он присутствует даже в приведенном отрывке: «если там тебе любо», «странствует по своему усмотрению» и др.

Вместе с покойником сжигался козел — символ Пушана, выводящего из потустороннего мира. Самого же покойника перед сожжением покрывали кусками туши жертвенной коровы. Считалось, что она предохраняет сжигаемого от разрушающей силы Агни. Вместе с тем, это была искупительная жертва небесным богам. И не только, наверное, в качестве пищи, но и как Притхиви — «Земля», которая в виде коровы выступала супругой быкоподобного Дьяуса — «Неба». Допустимо и другое объяснение жертвоприношения именно коровы: она могла олицетворять Вашу — супругу быкоподобного Парджаньи, сына Притхиви и Дьяуса. Союз Парджаньи и Ваши означал соединение тучи с грозой. Если учесть еще то, что Парджанья был связан с весенним Тельцом, то их союз должен был порождать необходимые полям и пастбищам дожди. С целью призывания весенних дождей на посевы и могли периодически совершаться трупосожжения, покрытые кусками жертвенной коровы.

В пользу такого предположения могут свидетельствовать два факта. Во-первых, у ариев, судя по гимнам, обряд кремации сосуществовал с ингумацией (обычными захоронениями); в курганах последние значительно преобладают. Во-вторых, обычай жертвоприношения быка и коровы воплотился в мифический образ Брихаспати, а затем Брахмы — «отца молитвы» и «молитвы». Ясно, что в молитве что-то испрашивали.

Одним из выразительнейших памятников, где удалось проследить формирование присущего ариям обряда кремации, является курган № 2 у села Большая Белозерка Васильевского района Запорожской области. Мы уже упоминали об этом памятнике, но теперь рассмотрим подробнее.

Это один из редчайших курганов, который на протяжении второй половины III — первой половины II тысячелетий до нашей эры непрерывно использовали не только для захоронений, но и в сугубо культовых целях. При этом его обрядовая традиция не прерывалась и связанные с ним мифологические образы развивались. В качестве примера столь длительной и прочной традиции можно указать пока лишь один курган — Высокую Могилу.

Первоначальная насыпь кургана № 2 и три ее первых досыпки были сооружены племенами ямной и катакомбной культур. В этих четырех слоях наметилось чередование символов: I и III напоминали человеческие фигуры, II и IV были уподоблены двулезвийным топорам. Эти так называемые «громовые топоры», или лабрисы, символизировали грозу, небесный огонь и Тельца. У ариев они, как мы уже знаем, связывались с Парджаньей, а затем с Рудрой и Индрой. Обломки каменных топоров действительно найдены в двух могилах; в двух других обнаружены лопатки быков, следы огня и дождевых затеков. Интересно, что все это было сосредоточено в лабрисовидных слоях. Здесь же впервые зафиксирован обычай размещения кистей рук перед лицом или грудью покойника, раньше их располагали у таза. Из обычаев древних народов известно, что положение кистей у таза означало возрождение погребенного, тогда как положение перед лицом или грудью — обращение к небу и «самосожжение» плоти во имя вознесения духа.

V–X слои кургана воздвигнуты в начале так называемой срубной культуры, на позднем этапе которой произошло переселение пяти арийских племен в Индию. В этих слоях тоже прослежено определенное чередование символов. Но подобие человеческой фигуры было заменено подобием головы быка, а подобие лабриса — крестообразной фигурой. Почти во всех погребениях найдены глиняные сосуды. Положение кистей рук перед лицом и грудью стало обычным, и появились трупосожжения. Остановимся на последнем подробнее.

V, быкоподобный слой, перекрыл три погребения с положением кистей у таза. Одно из них оказалось засыпанным золой, а затем перекрыто деревом и двумя бычьими лопатками.

VI, крестообразный слой, обладал сложной символикой. Помимо общего значения «огня» и «солнца», в ней присутствовали элементы «молитвы» и «сотворения мира». «Молитва» (Брихаспати, Брахма) отразилась в скоплении костей жертвенных коровы и быка на северном склоне досыпки… Обряд «сотворения мира» представлен в обширной воронке на вершине досыпки. Здесь выявлены прослойки золы, перемежающиеся прослойками ила, которым заливали трижды зажигавшиеся костры. Дважды размещались костры на северном и один раз на южном склонах досыпки. Возможно, что она неспроста перекрыла именно три погребения. Кисти покойников размещались у таза, у груди и лица. При одном из них найден сосуд и косточка стопы козла или барана — знакомый нам уже символ Пушана.

VII, быкоподобный слой перекрыл два захоронения. В толще слоя найдены обломки костей и сосудов — следы жертвоприношения. На плоской, промазанной илом, вершине VII слоя сожжен был покойник. На месте кремации, кроме золы и немногих обгоревших осколков костей, найдены обломки глиняного горшка и необгоревшая лопатка козла или барана. Кости человека были собраны и захоронены у подножия восточного склона кургана, внутри гробницы из бревен и комьев земли. Над погребением возвели VIII, крестообразный слой, повторивший некоторые особенности VI слоя. В центре тоже была устроена воронка, но следы огня и воды-земли (ила) здесь едва выражены. Их место в воронке заняла гробница с кремированными останками. Покойника, таким образом, включили в обрядовую имитацию сотворения мира.

IX слою приданы быкоподобные очертания, он перекрыл два позднейших захоронения в катакомбах, которые были характерны для II–V слоев, а затем на время прекратились. Это обстоятельство показывает, что население в окрестностях рассматриваемого кургана вело кочевой образ жизни; племена приходили и уходили, но мифотворческая традиция не прерывалась…

В X, последнем слое повторены основные элементы обрядов VI и VIII слоев. На плоской, промазанной илом, вершине кургана сожгли вскоре покойника, причем снова разбит был сосуд и расчленен козел или баран. Остатки кремации собрали и поместили в бревенчатый сруб, установленный в вырытой неподалеку могиле. Ее стенки промазали илом и окружили кольцом из желтого лесса, придав тем самым символику Солнца.

Лесс для кольца брали из ямы у юго-восточного края кургана, со стороны восхода зимнего (новогоднего?) Солнца. Здесь же совершили обычное захоронение, противопоставленное, по-видимому, центральному трупосожжению. Затем совершили досыпку.

Спустя некоторое время сооружение X слоя было продолжено. Снова вырыли яму, но уже у северо-восточного края кургана, со стороны восхода летнего Солнца. Следующие земляные работы придали кургану крестообразные очертания. Но это была не геометрическая фигура (на манер VI и VIII слоев), а подобие птицы. На спине этой обращенной к северу, к вершине мироздания, птицы был выложен знак Земли: квадрат из камней. Среди них найдены остатки жертвоприношения, с которыми Земля обратилась к Небу: угольки от костра, обломки горшков и костей крупного животного — коровы или коня…

На примере кургана № 2 у Большой Белозерки отчетливо видно, что трупосожжения уподоблялись жертвоприношениям, направлявшимся в потусторонний (VIII слой) или небесный (X слой) миры. Такое же разделение значений погребального костра отражено и в «Ригведе»:

И гимны, и обряды предписывали присоединение покойников к Космосу, наделяли почивших полномочиями посланников в потусторонний или небесный миры и даже уподобляли их божествам.

В этом и предыдущем разделах мы познакомились с представлениями создателей арийской «Ригведы» о происхождении мира и о потусторонних судьбах людей. Эти представления находят очень близкие соответствия в курганном обряде Северного Причерноморья середины IV — середины II тысячелетий до нашей эры.

Соответствуют друг другу мифологические сюжеты, последовательность их развертывания, а главное, место человека в системе миропорядка. Человек и в «Ригведе» и в «пирамидах степей» богоравен: представители общества — вожди, мудрецы, посланники в иные миры — уподобляются божествам.

Эти божества не возвышены над обществом, не сверхъестественны. Их рациональные корни совершенно наглядны. Однако они концентрируют в себе и материальные и духовные стороны бытия, причем на пределе возможностей первобытной культуры, а пожалуй, что и человеческого естества вообще.

Такое сверхнапряжение (подобное творцам Стоунхенджа и Наски, Мецамора и Цнори) было обусловлено рубежным положением между первобытнообщинной и рабовладельческой формациями. Продолжаться бесконечно оно не могло. Рассмотренные и подобные им памятники строились в Причерноморских степях на протяжении примерно двадцати поколений, но во второй половине II тысячелетия до нашей эры строительство практически прекратилось и началось становление киммерийского, а затем скифского раннеклассовых обществ… Тогда же единство арийских племен нарушилось и они расселились по белому свету.

Племена, которые дошли до берегов Инда, курганов уже больше не строили. Но позаботились о собрании древних гимнов, сопровождавших некогда обряды «степных пирамид». В созданную таким образом «Ригведу» были включены и новые гимны. Это священное собрание стало оплотом духовной культуры переселенцев, основой почитания исконных традиций и идейной базой для формирования раннеклассового государства… Подобная судьба была уготована и курганному обряду Северного Причерноморья. Примерно через тысячелетие после начала упадка в скифское время он возрождается в новом качестве. Уже не над захоронениями с простейшими вещами, а над изобилующими оружием и драгоценностями подземными жилищами; не как модель Вселенной, а как воплощение незыблемости загробного царства.

Но и это царство оказалось не вечным…

В основу «Ригведы» и мировоззрения ариев положен «закон, которому должны повиноваться все боги, все люди». Он называется рита, что переводится как «путь», «движение», «закон» и происходит от индоевропейского рото, означавшего «повозка», «колесо», «круг». От этого же древнего слова происходит индийское раджасуя, немецкое рат, украинское рада — «совет», круг людей, собравшихся для обсуждения дальнейшего пути и других важных вопросов.

Возможно, что от этого же слова происходит Рато — древнейшее имя греческой Латы (матери Аполлона, воплощавшего солнечный зодиак) и славянской Лады («лад», «порядок», «согласие»). Сами гимны «Ригведы» и те проникнуты ритой: от него происходят понятия «речь» и «ритм».

Да, коловращение мироздания — всеобщий закон. Творцы «Ригведы» были правы: «Вся Вселенная покоится на рите и движется в нем». Но как они себе его представляли?

Сотворение риты, подобно сотворению мира, произошло само по себе, из ничего, из хаоса самозародившейся материи.

Так мыслили древние мудрецы последовательность начала мироздания. И только затем появились Солнце, Луна, день, земля и воздух над ней, а в конце — свет.

Итак, был жар. Он вспыхнул, и в огневом вихре самозародились «закон» и «истина» — рита и сутья «Ригведы». Знаменательно их противопоставленное единство: изреченного, установленного закона и сущностной, изначальной истины.

Такая диалектика вполне понятна современному человеку даже с неполным средним образованием… Но дальше начинается «теория относительности», постижение которой требует специальных познаний. Эту теорию можно сформулировать так: свет явился не от космического жара, не от Луны или Солнца — свет возник после них.

Темное Солнце, порожденное жаром, но лишенное света?! Да, «Ригведа» знает такое. Это Савитар («побудитель», «родящий»). Он отец Сурьи, который становится Савитаром, опустившись за горизонт и пробираясь в кромешной тьме потустороннего мира с запада на восток, чтобы явиться из-за горизонта обновленным Сурьей.

«Великий путь» — это и есть путь риты, круговорота Солнца и Вселенной. Примечательно, что рита теснее связан с Солнцем потусторонним, ночным, — это вполне соответствует родству риты с зодиаком. Потусторонним Солнцу и зодиаку соответствовали, очевидно, рассмотренные в конце I части нашей книги изображения на сводах «Докучаевской пещеры» и «Грота быка» (рис. 24).

В курганах к образу Савитара ближе всего погребение «космического странника» под солнцеобразной досыпкой Высокой Могилы (рис. 28). Ориентированные по зодиаку колеса на перекрытии ямы вполне сопоставимы с «колесом Солнца» или «вертящимся колесом», как нередко именуется рита. Этому же образу соответствует каменное кольцо вокруг погребения в центре первого кромлеха Велико-Александровского кургана (рис. 12). Сам кромлех с изображением зодиакальной сцены — еще одно из ярчайших воплощений риты. В качестве Савитара — подземного Солнца можно рассматривать желтый круг внутри знака Земли на вершине птицеобразного кургана у Большой Белозерки. Савитару же соответствует белый круг на брасмане (настиле из прутьев) в погребении 5 кургана № 8 у Семеновки. Покойника, сидящего на этом круге — Савитаре, мы соотнесли с образом Матаришвана.

Мудрый Асура — так был наречен Савитар. У него-то, у подземного Солнца, и похитил огонь Матаришван.

Считалось, что, попадая в потусторонний мир и становясь Савитаром, «Солнце» — Сурья превращается в Асуру и в этом значении воплощается в Варуну — «кипящего». Превращения, как видим, совершенно логичные: соединившееся с подземными водами солнце должно было, конечно, их разогреть. Образовавшиеся при этом клочья тумана и облаков уподоблялись змеевидным асурам — «не-вóдам» или, уже в переносном смысле, «жизненным силам». Под этими силами подразумевалось тепло, отдаваемое подземным Савитаром — Асурой — Варуной. Отдав часть тепла, прогрев в очередной раз подземное царство, обновленное Солнце вновь выходило на небо и, согревая уже не столько воды, сколько воздух, порождало в нем дэвов — «сияющих».

Ясно, что асуры и дэвы были связаны солнцем, но из-за него-то у них и происходила борьба. Потусторонние демоны и небесные боги тянули его в разные стороны, подобно куску шкуры! Такой ритуал — поединок за белую шкуру, символизирующую Сурью, существует в Индии и поныне.

В период зимнего солнцестояния борьба за обладание Сурьей была особенно напряженной. Еще бы! Дни становились совсем короткими, холод сковывал землю, жизнь замирала… Куда уходило тепло? Ясно, что его забирали подземные демоны, взращенные в среде прочих асур. Главным среди этих злодеев считался Вригра — «преграда», но вместе с тем и «врата». Это он заточал в скалу Валу и «Огонь» — Агни и коров — лучи подземного Солнца — Асуры, сковывал (льдом) священный напиток Сому.

Вритре дэвы противопоставляли воителя — Индру. Рождался он долго и в муках (по-видимому, в период между зимним солнцестоянием и весенним равноденствием), но затем побеждал-таки Вритру, раскалывал Валу и выпускал на белый свет (к дэвам) отнятые асурами у Солнца огонь и лучи, пьянящего Сому. До летнего солнцестояния Сурья торжествовал, но затем дэвы утрачивали над ним власть, и она постепенно переходила к асурам…

Такая схема годового коловращения мира могла родиться лишь на территории с резко выраженными временами года. И действительно, она присуща той части арийских племен, истоки которой уходят в прошлое меотов, индов (синдов) и тавров Северного Причерноморья, в кеми-обинскую, усатовскую и другие культуры, тяготеющие к Балканам. Представители именно этой ветви индоиранской языковой общности ушли затем в Индию и создали «Ригведу».

Но была и другая ветвь, уходящая корнями на Кавказ и в Переднюю Азию. Ее древнейшие представители в Северном Причерноморье тяготели к куро-араксской и алазано-беденской культурам. Сохраняясь затем в древнем Иране, племена этой ветви индоиранцев создали «Авесту» — подобный «Ригведе», но более поздний во всех отношениях сборник гимнов и поучений.

У иранцев дэвы оказались злыми, асуры же — добрыми. Понятно: в обжитых районах Закавказья и Передней Азии люди страдали не от зимней стужи, а от летнего зноя, именно он больше всего угрожал урожаю и поголовью скота. Соответственно, главным божеством иранцев стали не Дьяус и сын его Индра, а Асура. Первый в «Авесте» не упомянут вообще, второй низведен до уровня третьестепенного демона, зато Асура возведен в ранг верховного владыки и наречен Ахура Мазда — «господь премудрый». Ему противостоит бог тьмы и зла Ангро-Майнья — «нечистый дух», воплощающий пагубные страсти, «не-жизнь».

Ахура Мазда и его окружение моложе божеств «Ригведы» не только хронологически, но также исторически: не менее 500 лет разделяет окончательные редакции «Ригведы» и «Авесты», к развитому первобытнообщинному строю относится первая и к формирующемуся государству — вторая.

Однако иранцы еще сохраняли кое-что из своих давних традиций, и эти древние представления приближались к тем, которые остались господствующими в индийской традиции. Подобно Варуне индийцев, Ахура Мазда иранцев теснейшим образом связан с Митрой.

Иранская Ардви Сура («влажная», «сильная») соответствует индийской Адити в значении Притхиви — «земли», подогретой Сурьей и порождающей влажные испарения — асуров. С названием последних связано понятие асу (аши, аху) — «хозяин», «божество». Это понятие во многом близко индийскому рите, которому у иранцев отведена роль «покровителя» (рату). Подчиненность рату более высокому аху очевидна в «Жалобе Души Быка», включенной в «Авесту». Животное добивается у Ахуры Мазды верховного покровительства, но получает отказ: ему велено подчиняться человеку.

И тогда Душа Быка возопила: «Сказать, что я должна в качестве рату удовлетвориться немощным словом бессильного человека, я, желающая сильного аху!»

Соответствия представлениям древнейших иранских племен можно найти лишь в отдельных курганах ариев. Прежде всего в тех, где достаточно выражен образ Асуры: подземного солнца Савитара и Варуны. Соответствия же образу Ахуры Мазды и другим божествам поздних иранцев представлены в скифских курганах.

Главный хранитель риты Варуна считался его же создателем, вопреки версии о самозарождении риты. Создан же рита был посредством натяжения космической «нити» майя, обладавшей способностью изменять прежние и создавать новые формы. Мы уже сталкивались с проявлениями этой «нити» в курганах: осями кромлехов Велико-Александровского кургана и других конструкций, общей ориентировкой трех захоронений Скворцовского кургана и т. п. Словом, это всевозможные астрономические азимуты, связующие различные ритуалы с восходами и закатами Солнца (и других светил) в равноденствия, солнцестояния и прочие календарные даты. Но суть заключалась, конечно, не в датах, а в приуроченных к ним состояниях природы, в хозяйственных потребностях и жизнедеятельности людей.

Рита с помощью майи мог быть преобразован в «трон Варуны», воздвигаемый «посреди устья рек»; отсюда мудрый Асура правил «семью потоками». Значение символики последних известно, и это позволяет раскрыть тайну господства Варуны над ритой. «Семь потоков» — это семь зодиакальных созвездий, которые Солнце проходило между весенним и осенним равноденствиями в 4250–2200, 1720–660 годах до нашей эры (и в другие не представляющие интереса для нашей темы периоды). «Троном Варуны посреди устья рек» могла быть только Полярная звезда, с прилегающим созвездием Малой Медведицы, действительно напоминающим трон. От этого ночного зенита и протягивалась, по-видимому, Варуной волшебная «нить» — майя.

«Потоками» назывались иногда сыновья праматери Адити (годового цикла Вселенной), родные братья Варуны да и он тоже. Эти божества символизировали месяцы благоприятного полугодия. Вместе с тем каждый из них представлялся воплощением определенного социального качества. Помимо знакомых нам уже Варуны, Митры, Дакши, к «царям издревле» в 2200–1720 годах до нашей эры могли относится также Бхага («наделитель», отсюда славянское слово «бог»), Анша («доля»), Арьяман («гостеприимство»). В качестве седьмого Адитьи разные гимны «Ригведы» называют то Вивасвата, прародителя смертных, то воителя Индру, то Сурью или Савитара. Последний присутствует, помимо того, в обличии Бхаги.

Порой не один только Варуна, а все братья Адитьи выступают хранителями риты, «пастухами Вселенной». Тогда они, будучи вроде бы богами-дэвами, предстают вдруг как «охраняющие мир асуров» — демонов. Противоречия нет: они небесные дэвы в качестве дней и месяцев и потусторонние асуры в качестве ночей и «потоков», то есть созвездий. Для того, кто это понимает и почитает Адитьев в обоих значениях.

Здесь, как видим, содержится указание на то, что мудрый должен чтить единое в противоположных началах, и тогда последние воздадут ему сторицей.

Двойственность природы Адитьев выразилась и в парной организации их. Они соединены и противопоставлены: Митра — Варуна, Бхага — Арьяман, Анша — Дакша. В «Ригведе» представлены и другие комбинации. В каждой из пар одно божество светлое (дневное, доброе), другое темное (ночное, жестокое). Прослеживается также связь их с зенитом и надиром, верхом и низом Вселенной.

Идеей единства и борьбы противоположностей, интуитивно постигнутой еще в те времена, проникнуты многие гимны, мифы и образы «Ригведы», включая ее основной миф: новогоднюю, временную победу Индры над Вритрой. Между намеченными, а то и разработанными таким образом диалектическими полюсами местами указаны связующие звенья. В приведенном выше отрывке — это мудрец и небесный дождь «между обращенными друг к другу мирами»; в основном мифе «Ригведы» — это Варуна (занявший благожелательный нейтралитет) и Вишну (активно помогавший герою), вышедшие из стана асуров и поддержавшие Индру, предводителя дэвов, в его праведной борьбе с асурой Вритрой…

Итак, родившись из производственно-календарной практики, представление о рите обрело и морально-философский аспект… На что же нацелено было это учение? На обретение бессмертия!

Обрести бессмертие можно было двумя способами: «став на путь богов» или «выйдя за пределы года».

сказано в гимне «Солнцу» — Сурье и Агни — «Огню».

Северный путь Солнца принадлежал бессмертным богам, южный — смертным людям. Это два разнонаправленных отрезка риты как годового цикла. Первый отрезок — благоприятное полугодие, осененное поднимающимся к северу весенне-летним солнцем. Второй отрезок — неблагоприятное полугодие, сопряженное с опускающимся к югу осенне-зимним Солнцем… Мы видели изображения двух этих «путей» на продольных стенках гробниц под IV и VI слоями Высокой Могилы (рис. 14–15). Они соответствуют последовательности развертывания времен года в ведийском учении о двух путях мироздания.

Стать на путь богов и воскреснуть можно было лишь с помощью ритуалов, в основе которых стояли особые, в конечном счете, календарные знания, на что и намекает вторая половина вышеприведенного гимна. Можно не сомневаться, что погребенные под календарно насыщенными IV–VIII слоями Высокой Могилы были приобщены к сонму «бессмертных». Это был путь наверх, к летнему солнцестоянию.

Второй путь, «за пределы года», вел вниз, ниже загробного царства Ямы:

Последние слова о том, что путь к вечности лежит через специальные знания. И в этом случае их смысл заключался в приобщении к Солнцу, но только подземному, сопряженному с Варуной и изначальными водами…

В «Ригведе» запечатлены образы смертных, воскрешенных первым и вторым способом.

Ввысь поднялся известный нам уже Матаришван — «посланник Вивасвата», родоначальника людей и отца Ямы. Подвигом этого арийского Прометея стала добыча подземного огня, охранявшегося от дэвов асурами…

От Савитара, подземного Солнца и воплощения Варуны, получили бессмертие Рибху («работа») — трое братьев-мастеровых. Так наградили их боги за подвиги, совершенные в течение года. А подвиги были такие: переделка на 4 чаши (фазы Луны) божественного кубка для напитка бессмертия, изготовление колесницы для божеств утренней и вечерней зари, возвращение молодости своим престарелым родителям, учреждение трехсезонного календаря, проведение 12 дней у самого Солнца (очевидно, в период зимнего солнцестояния)… Образу Рибху соответствуют подкурганные захоронения ремесленников.

Покойник «обретал возможность воскресения» после ритуального присоединения к годовому циклу. Этой цели служили обнаруживаемые в курганах обсерватории и календари. Помимо практического, они имели и магическое назначение. Расшифровать их можно, лишь обладая календарными кодами, доныне хранимыми индийскими брахманами. Так, 21 было излюбленным числом Солнца и года «Ригведы»: трижды по семь шагов Вишну, трижды семь поленьев костра жертвенного Пуруши и прочее. А расшифровывается это число так: 12 месяцев + 5 времен года + 3 мира + 1 солнце = 21-членный год. 17-членный год, составленный из первых двух чисел, посвящался Праджапати — «отцу существ». Цикл в 100 лет символизировал человеческий век и раскладывался на 60 дней и ночей месяца + 24 годовых полумесяца + 12 полных месяцев + 3 времени года + 1 солнце…

Яркие примеры календарной магии представлены в памятниках, о которых мы многократно уже говорили: в погребениях «космических странников» из VI–VIII слоев Высокой Могилы.

На стенках гробницы кеми-обинского, древнейшего из них, погребения магия календарных чисел отразилась в количественных соотношениях отрезков и точек, составляющих изображения (рис. 15). Обыгрывалось число 28 (то есть 21 + 7, см. выше) — усредненная продолжительность синодического и драконического месяцев (29 + 27)/2 лунного календаря. Знаки времен года на боковых, восточной и западной, стенках перемежались изображениями стражей миропорядка на стенках торцовых. Последние соответствуют, как мы уже знаем, Митре — Варуне и Яме — Мапу. Именно в такой последовательности, двигаясь, как принято в ритуалах, правым плечом вперед, должен был «пройти» мимо божеств погребенный: с севера на юг, а затем с юга на север, «путем смертных» и «путем богов».

Погребение под VII слоем Высокой Могилы относилось к ямной культуре. Оно было перекрыто досыпкой в виде бычьей головы — знака Тельца (рис. 9). Прослежены его рот и глаза, выполненные в виде воронок. Во рту найдено 11 яйцеобразных комков охры, символизировавших, очевидно, остальные зодиакальные созвездия. Погребение под VIII, солнцеобразным слоем с расходившимися от него 12 лучами-дорогами было перекрыто магической повозкой, 7 колес которой направлены в «русла потоков» зодиакальных созвездий весенне-летнего полугодия (рис. 28).

Несомненно, что Высокая Могила и некоторые другие «пирамиды степей» сооружались под руководством высокопрофессиональных жрецов — не только хранителей, но и творцов традиций. Это были выдающиеся знатоки календарей и первобытных, еще не дифференцированных зачатков науки — философии — искусства — религии.

Выше мы обратили внимание на то, что строители последнего, XI слоя Высокой Могилы знали о том, что представляли собой сооруженные тысячелетие назад VI–VIII слои. Это можно объяснить лишь существованием развитого фольклора и наследственного клана жрецов. Не было ли среди них Кашьяпы, Вишвамитры, Атри или еще кого-нибудь из риши — «сказителей», создавших древнейшие, II–VII циклы «Ригведы»? Такая возможность вполне вероятна. Ведь, помимо общего вывода специалистов, что ведийский ритуал старше «Ригведы» и сложился на прародине ариев, обнаружены и весьма специфические соотношения между курганным обрядом и сборником гимнов.

Как и в «Ригведе», блюстители курганного обряда не принадлежали к какой-либо единой археологической культуре, ибо хранили знания и ритуалы и «ямников», и «кеми-обинцев», и «старосельцев», и «катакомбников», и «срубников» (а в «Ригведе»: «пяти арийских народов»).

В Индии профессиональными хранителями традиций являются кланы риши и каста брахманов. Подобные замкнутые объединения хранителей общественной мудрости существовали и у других первобытных народов: волхвы древних русичей, друиды галльских племен, создавших Стоунхендж и десятки подобных ему сооружений… На примере культа Аполлона мы познакомились со жрецами-астрономами, которые обслуживали древнейшие обсерватории Европы и странствовали для уточнения календарей от Британии до Алтая, от Малой Азии до Скандинавии. Очевидно, что подобные странники могли распространять очень специфические знания, навыки, мифы, изображения, вещи.

А как происходило обособление мудрецов в среде разноэтничных племен Азово-Черноморских степей? С какими цивилизациями связаны были жрецы индоиранской языковой общности до частичного переселения арийских племен в Индию?

Обособление различных, не только жреческих, но также ремесленных и воинских групп прослеживается в Юго-Восточной Европе с середины IV тысячелетия до нашей эры. Это было время начала становления Египта и Шумера, распада индоевропейской и формирования индоиранской общности.

Немаловажное место среди них принадлежит так называемому новоданиловскому культурному типу, возникшему в среде поздней днепро-донецкой и ранней среднестоговской археологических культур. Возникновение этого типа прослеживается в Мариупольском могильнике, подобные памятники распространяются затем от Балкан до Кавказа, следы обнаруживаются даже на Ближнем Востоке.

Наиболее отчетливыми показателями далеких походов «новоданиловцев» являются находки клювообразных молотов-клевцов из оленьего рога и, главное, скипетров в виде лошадиных голов. Навершия скипетров изготовлялись преимущественно из полированного камня. Такие изделия найдены от Югославии до Дагестана. А от Приазовья до Ирана встречаются бронзовые им подражания. На всей этой огромной территории бытовали также крестообразные навершия булав, три находки которых в Мариупольском могильнике позволили нам выявить истоки символики арийской палицы-ваджры.

Особую подвижность и мощь придало «новоданиловцам» приручение лошади и начало использования ее для верховой езды. Всадник с боевыми клевцом, булавой или скипетром представлял собой в те времена невиданную, непобедимую силу. Очевидно, именно эти первые конники породили мифы о полумужчинах-полуконях (кентавры древних греков) или птицеподобных воителях (гандхарвы ариев) — существах вероломных и доблестных, божественных и диких.

В историю культуры навсегда вошли «наимудрейший из кентавров» Хирон, учитель величайших героев и сына самого Аполлона, а также Гандхарва, «стоящий на своде небес». Такие образы находят соответствия в захоронениях у сел Новоданиловка Запорожской области, Суворово Одесской области и других, которые были перекрыты камнями с календарными знаками или окружены ориентированными по небесным светилам кромлехами, что указывает на астрономические познания, на мудрость распорядителей погребальных обрядов.

По-видимому, «новоданиловцам», древнейшим представителям формирующейся индоиранской общности, первым удалось замкнуть в единое кольцо так называемую Циркумпонтийскую культурно-историческую зону: области вокруг Черного и Азовского морей, заселенные разноэтничными племенами и народностями. Установились столь тесные связи, что восточносредиземноморское население проникало до Нижнего Поднепровья, а характерный для днепро-донецкой культуры погребальный обряд — вытянутые, посыпанные охрой покойники — обнаружен на кладбищах шумерских городов Ура и Эреду.

Ученые установили, что влияния Шумера распространялись на куро-араксскую, алазано-беденскую и другие культуры Кавказа. Предполагается, что эти культуры созданы хурритами — предками некоторых кавказских народов.

На рубеже III–II тысячелетий до нашей эры хурриты Армянского нагорья приютили несколько кланов шумеро-аккадских (вавилонских) писцов, бежавших от распрей и войн, поразивших их царство. На отдельных событиях, сопутствовавших этому бегству, мы остановимся ниже. Здесь же отметим, что основной обязанностью переселившихся писцов стал учет торговли, которая сопровождала возникновение на караванных путях хурритских городов-государств.

Одним из главных товаров была соль, ценившаяся не меньше ячменя и пшеницы… Не соляные ли месторождения Сиваша привлекли сюда первых выходцев куро-араксской культуры, пришедших вслед за проникшими на Кавказ «новоданиловцами»? Не было ли среди этих выходцев людей, оставивших характерные для Шумера изображения на плитах Каменной Могилы и I кромлеха Велико-Александровского кургана?

Кромлех и погребение в центре его — наиболее северо-западный памятник куро-араксской культуры. Оставивший его род или племя объединился здесь с небольшой группой выходцев из трипольской культуры, основная территория которой в начале III тысячелетия до нашей эры располагалась между Нижним Дунаем и Средним Днепром. На материалах нижних слоев Велико-Александровского кургана и других памятников Днепро-Бугского междуречья прослежено, как две группы пришельцев слились, дав начало новой, кеми-обниской культуре.

Следы подобных слияний обнаруживаются и в прилегающих областях — от низовьев Днестра до низовьев Кубани, от днепровского Надпорожья до Крыма включительно. Повсюду на этой территории встречаются кеми-обинские памятники, но везде их немного, исключая разве что Крым. Это было не распространение, а проникновение высокоразвитой культуры в среду этнически чуждых ей племен местной ямной культуры. Совершенно очевидно, что оно носило не военный (как у «новоданиловцев»), а мирный характер, основанный на каких-то дружеских договорах. Каких же?

Первоначальные договоры могли заключаться во взаимовыгодном обмене металлом и солью, зерном и скотом. Затем, по мере усложнения хозяйства, роста численности населения, разложения первобытнообщинного строя и зарождения раннеклассовых отношений все большую ценность стали обретать, очевидно, познания пришельцев в календарях и строении мира, умение их сплачивать людей ритуалами и усиливать общественные связи бытия. Следы такого, основанного на духовных началах договора проступают в IV и V слоях Высокой Могилы. Установлено, что местные «ямники» участвовали в погребальном обряде «кемиобинца», а затем попытались воспроизвести этот обряд и над своим покойником. Это им не вполне удалось, однако инокультурный импульс привел местное население к созданию могил человекоподобных очертаний, а также к замене человеческих жертвоприношений антропоморфными стелами.

Второе проникновение хурритов в Азово-Черноморские степи было связано уже не с куро-араксской, а с алазано-беденской культурой. Вследствие контактов ее небольших групп с носителями ямной культуры возник так называемый старосельский тип, оставивший «космического странника» (погребение 8) под VIII слоем Высокой Могилы. Похоже, что в отличие от «кемиобинцев» носители этого типа строили свои отношения с местным населением не столько на духовных, сколько на материальных началах, на своем обладании древнейшими в степях повозками и своем же доступе к рудникам Кавказа.

Тем не менее в Высокой Могиле и в других курганах прослеживается множество случаев подражания местным населением более высокоразвитому обряду пришельцев.

Не исключено, что именно «старосельцы» оставили изображения повозок на плитах Каменной Могилы. Подобные изображения встречаются в горах Армении. А в могиле одного из погребений старосельского типа у станицы Батуринской на Кубани обнаружено изображение мифического сюжета: бык, влекущий рало вслед за птицей и змеевидной богиней плодородия. Э. С. Шарафутдинова, открывшая это уникальное захоронение, считает, что оно принадлежит жрецу-живописцу. Стилистика и сюжет выполненного охрой рисунка коренится, очевидно, в шумерской культуре…

Прошедшая пред нами история Азово-Черноморских степей IV–II тысячелетий до нашей эры позволяет предположить, что собиратели, хранители и творцы мудрости индоиранской или арийской языковой общности были сосредоточены в новоданиловском и старосельском культурных типах и особенно в кеми-обинской археологической культуре, а также среди их потомков. Очевидно, что эти немногочисленные, но особо подвижные группы степного населения были связаны с шумерской, а затем вавилонской и другими культурами Ближнего Востока. Вместе с тем именно в этой среде наиболее выражены истоки представлений, мифологических сюжетов и образов, которые впоследствии были упорядочены в индоарийской «Ригведе».

Современное языкознание приходит к выводу, что прародиной создателей сборника священных гимнов «Ригведы» были Азово-Черноморские степи и что остатки переселившихся в Индию ариев существовали здесь еще во времена скифов и греков. Произведенное во II части нашей книги сопоставление мифов «Ригведы» и «степных пирамид» подтверждает эту гипотезу.