Космиты навсегда

Шоссе, по коророму катит кальян (хай вэй ту хэлл)

В шесть утра я проснулся, растолкал мою фашиствующую любовницу, взбодрился холодным душем, побрился, снова натянул перчатки и по привычке протер полотенцем все поверхности, которых касался руками. Вообще-то всюду таскаться, не снимая перчаток, не очень удобно; я где-то слышал, что есть специальный лак, которым можно покрыть пальчики, и они не оставят отпечатков, но где его брать, я не знаю, поэтому и не снимаю перчаток, дурацкая привычка, но в моем ремесле полезная…

Покончив с утренними процедурами, я занялся сборами. Пистолет за спину, в карман запасную обойму, собрал в рюкзак свои пожитки, а также сунул туда купленные книги, бутылку коньяка, бутылку мартини и бутылку водки, затянул шнуровку и застегнул ремешки. Делов-то, путешествовать надо налегке, а жить — легко. Герда тоже долго не ковырялась, сразу чувствуется военная выправка.

Без пяти минут семь мы спустились в холл, и я объявил консьержу, что мы отбываем, а счет пускай пришлют Ивану Ивановичу Додику, Минск, концерн «Провансаль», пускай порадуется дядя…

Мы вышли из отеля, Пьяно Похмелини нас уже поджидал, усевшись на здоровенный капот… катафалка. Красивый, но неприветливый ЗИЛ, точно такой же, как в голливудских фильмах про живых мертвецов. Как этот гроб на колесиках должен называться в моем мире, я точно не знаю. Похож на «Линкольн», но как его не назови — приятного в этом мало. Я по своей наивности думал, что на подобной машинке мне придется прокатиться всего один раз в виде бездыханного тела…

— Чего-то я недоразберусь, — не понял я. — Мы что, на катафалке поедем? Куда ты собрался нас везти? В ближайший крематорий? Это в мои планы не входило…

— Невоспитанный ты человек! — ответил док. — Познакомь меня с дамой.

Я быстро представил их друг другу. Забавная сцена. Интересно было наблюдать, как Герда рассматривает Похмелини. Дока выглядел точно так же, как вчера: в тех же сапогах, галифе, турецкой феске, но теперь он напялил еще и гимнастерку с портупеей, отчего его сходство с Бенито Муссолини стало просто невероятным.

— Я думаю, вы споетесь, вы ж оба — фашисты. — Я поглядел доку в глаза. — Не по должности, так по сути… Все стоматологи в душе фашисты, а учитывая, что пресловутый приветственный жест «hеil» придуман в Италии, то ваша дружба должна быть нерушимой!

— Поехали! — сказал док, распахивая перед Гердой дверцу.

— Куда едем? — спросил я. — На вокзал или в аэропорт?

— В Киев! — Док влез за руль и завел двигатель.

— На катафалке?

— Ну да… это зверь, а не машина, вечером будем на месте.

— Въехать в Киев на катафалке?! Это не тот подвиг, который я готов совершить на ясную голову. Подождите меня две минуты…

Я вернулся в гостиницу и подошел на вахту. На посту сидел тот же самый делец с наглой мордой. Я прервал его приветствия и сразу перешел к делу:

— Мне нужна классная дурь, мягкая, типа «хи-хи», но «вторая волна» не должна быть холодной, без всякого там липкого пота и пробоев на «хавчик»…

— Сделаем! — ответил делец и куда-то убежал.

Преодолевать путь от Бреста до Киева в катафалке без парочки косяков я не намерен! У меня есть еще и своя дурь, но ее осталось совсем чуть-чуть, и я хотел, если получится, показать ее, а также остатки прокуроровского кокаина и пепел в нечищеной трубке специалистам по Колумбийскому метро…

— Вот, — сказал прибежавший вахтенный, осторожно показывая мне два спичечных коробка, — сначала веселит, а потом согревает, самое оно…

— Беру оба и пачку папирос «Беломорканал». Есть?

— Обижаешь! Конечно, есть, но ты ж хвастал, что все найдешь сам.

— Так уж вышло, я не знал, что мне придется путешествовать в труповозке…

Я заплатил за все про все 50 рублей, а также получил в нагрузку визитную карточку вахтенного с заверениями в том, что он может дать квалифицированную консультацию по поводу приобретения «товаров» в любой точке СССР, что у него везде «свои ребята». Я вернулся к машине и влез на заднее сидение к Герде.

— Едем, союзники!

Дока оказался водителем менее чокнутым, чем Сика-Пука, что не могло не радовать. Ехал он быстро, но под Шумахера не косил, аккуратно соблюдал правила дорожного движения и радиостанцию выбрал самую что ни есть добрую и ностальгическую. Радиостанция называлась «Мелодия» и передавала в эфир старинные советские песни и ритмы зарубежной эстрады, популярные в СССР в семидесятых и восьмидесятых годах…

Мы миновали КП и выехали за город.

— Объедем Полесье слева, — сказал дока, — у Пинска выскочим на автобан, прямо на Украину.

Хоть справа, хоть слева, а хоть и под дых — мне было совершенно по фиг, я деловито набивал косячок, и как только все было готово, сразу подкурился.

— Ты что? Спятил?! — чересчур наигранно возмутился Похмелини. — Дай дернуть!

— На, Похмелини, только не убей нас по обкурке в автокатастрофе. — Я протянул доке папироску, и он мощно, с наслаждением затянулся.

— Не ссы, волосатый, я ганж долбил, когда ты еще только мастурбацию осваивал! Не пропадем… — он вернул мне папиросу.

— Герда… — Я протянул ей косяк. — Взбодрись. Это курят, набираешь полную грудь дыма и задерживаешь дыхание, а потом все проблемы Третьего рейха становятся до задницы… Верняк!

Упрашивать Герду не пришлось…

Через полчаса салон автомобиля был полон дыма и стал похож на мобильное отделение турецких бань, ибо подлец Похмелини наглухо позакрывал все окна… Всех поперло, все принялись нести околесицу…

— Э… фашисты, — сказал док, — а вот объява в газете: «Опытный хирург поможет плохому танцору». Га-га-га…

— Михаила Барышникова такое предложение встревожит! — сказал я. — Хи-хи-хи…

— Нье поньяла... — проблеяла Герда. — Трефошний хирюрьх помохать скальпьель танцефать? Хи-хи-хи…

— Не, фашистка, это такая поговорка: плохому танцору яйца мешают, — пояснил я. — В силу гравитации они создают центростремительную силу при балетных па! Убиться можно, но медицина начеку! Хи-хи-хи…

— Хи-хи-хи…

— Га-га-га… Трефожный пенис... Хи-хи-хи…

— Хи-хи-хи… Га-га!

Похмелини как-то умудрялся вести катафалк, мы пороли полную чушь, веселились вовсю и я спешно набил и запустил по кругу еще один косяк. Радио как раз передавало песню «Паромщик» в исполнении Аллы Борисовны…

— О! Люди! — воскликнул я. — Песня про Харона! Про то, как этот малый гоняет свой пароходик через Стикс в царство Аида! Хи-ха-гы-гы-гы…

— О чем речь! Харон — занятой мужик, ему молоко положено за вредность! Хи-хи-га-га…

— Не гони! Харон кумыс дрыщет! Хи-хи-хи…

— Чьюфаки! — сказала Герда, придав своему лицу театрально загадочный вид. — А Гитлер — гомосьек… А сфоих льюбофникоф Ромуля и Рема он есть отдять прикас растрельять… Хи-хи-хи…

— Да? А кто ж тогда Рим основал? Пенкин с Моисеевым? Хо-хо-ха-ха…

— Вы чего? — сказал дока. — Того пацана звали Шура… Они с Вергилием чего-то не поделили, и он ему зубы вышиб! Прямо эпической драмой «Энеида» в бронзовом переплете по зубам шарахнул! Мой клиент… Все удалять к дьяволу! Ха-хи-хи-ха…

— Ньет! Ето пирят Силфер рому напьилься и ноху полёмаль! Так фсье било! — убежденно сказала Герда. — Хи-хи-хи…

— Протестую! — вскричал я. — Стивенсон тут ни при чем, это Спартак весь ром и брагу спер, но его Марк Лициний Красс и Помпеус Магнус настигли, отдай, дескать, чувак, награбленное! Иначе в зуб…

— Все удалять… Хи-га-га-га… Где мои ржавые щипцы? Мар-рыя, прошмандовка, де ты ходишь? Хо-хо-хо…

— Чьюфаки! Я фспомньить! Тьех любофникоф сфальи Гейнес и Ернст. Их растрельять!

— Вай-вай-вай! — закручинился доктор. — Какая утрата, это ж титаны были! Хи-хи-хи… А контрольный выстрел в задницу? Прозвучал? Для чистоты эксперимента? Хи-хи-хи…

— Экскременты говновозы сосут шлангами… — сказал я. — Хи-хи-хи…

— А еще моя Мар-рыя у постоянных клиентов — снять стресс… Думаешь, на фига я ее держу, такую дуру? Га-га-га-га…

— Ах, ты ж гад! Деньги назад! У меня тоже стресс… Я весь дрожу… Подлый итальяшка! Релаксацию зажал! Хи-хи-хи…

— Да я в Италии никогда не был… — заявил док. — Хи-хи-хи… Хо-хо-хо… Га-га-га…

— Хи-хи-хи…

— Мои предки, мафиозы, оттуда рванули еще при Муссолини… Аж портки тряслись! Хо-хо-хо…

— Гитлер капут! Хи-хи-хи…

— Ти сам есть капут, — сказала Герда, — забил, как ми фам нафальять в 1941! Хи-хи-хи…

— А как мы вам под Сталинградом? Паулюс всю задницу отморозил… Хи-хи-га-хо-хо…

— Чьесно-чьесно? Отморозиль? Хи-хи-хи…

— Без балды, зад точно отморозил! — сказал я. — Может, еще и яйца! Но тут историки таинственно молчат. Не колется Главное разведывательное управление, военную тайну приныкало надежно! Хи-хи-хо-ха-ха… Паулюс хотел было до Берлина добежать, яйцами звеня, но звенел он очень громко, привлек ненужное внимание красных бойцов и в плен загремел, а потом в обмен на теплые кальсоны продал все секреты Третьего рейха… Хи-хи-хи… Хо-хо…

— Какой еще Сталинград?! — сказал док. — Не гоните, фашисты, это Мальчиш-Кибальчиш военную тайну приныкал, а Плохиш-заподлист всех слил буржуям. Хи-хи-хи…

— Подлое предательство! Измена! Воскликнул Мальчиш-Кибальчиш. Измена! Вскричали остальные мальчиши, и лишь Мальчиша-Плохиша пробило на хавчик. Хи-хи-хи… Хо-ха-ха…

— Старенький дед зашел в туалет, который такой же был старый, как дед, хрустнули доски, чавкнула бездна, ясно, что деда спасать бесполезно. Хи-хи-хи… Ха-ха…

— Бьедний дьедушька! — сказала Герда. — Какой пьечальний коньец! Хи-хи-хи… Хи-хи-хи…

— Ага, ни фига себе, в Дисней-Ленд сходил… Га-га-га…

— Под тяжестью тел застонала кровать, такое веселье — просто в хвост твою мать! — сказал я. — Хи-хи-хи…

— Шальюньишька! — обрадовалась Герда. — Шьто ето за намьеки! Хи-хи-хи… Хи-хи-хи…

— Фашисты! Сделайте умные лица! Пи-пинск на носу! КП! — сказал дока. — Га-га-га… Пинск! Га-га-га… Хи-хи-хи…

— Умные лица? Хи-хи-хи… Ты в своем уме? Хи-хи-хи… Хо-хо-хо… А-а-ха-ха-ха…

На КП наш веселый катафалк таки остановили гаишники. Хи-хи-хи… Во попали! Док тормознул машину, к дверце водителя подошел милиционер и постучал пальцем в окно, призывая доктора опустить стекло. Доктор нажал кнопку, стекло поехало вниз, и из окна повалил густой дым.

— Так… — сказал милиционер. — Водитель! Выйти из машины! Немедленно!

— Прощай, Муссолини! Бенито! Амиго мио! Приехал ты, чувак! Доездился! Хи-хи-хи… — сказал я.

Дока вылез из машины.

— Доктор! — воскликнул гаишник. — Похмелени! Ты?!

— Я! Доктор Похмелини Пьяно Андриано. Великий и ужасный. Начинайте дрожать… Хи-хо-хо… Привет, Алеша!

— Ну ты вообще охренел? Ты что творишь? Стоматолог чокнутый! А это кто такие? — Милиционер заглянул в салон, я как раз шептал Герде на ухо всякие гадости, а она на все соглашалась авансом…

— Эта фройляйн — моя коллега, у нас происходит обмен опытом… по культурной части… — сказал док.

— Ну, док, ну кадрист, куда едешь?

— В Киев, на конференцию «Стоматология сегодня».

— Ладно, катись, я ребятам на трассе передам, чтоб твой кальян не тормозили, но с условием! Моя теща придет к тебе на прием!

— Все удалять! Леха! Я не подведу! — со зверским лицом заявил док.

— Да, удалять. Вместе с головой… желательно, — мечтательно сказал гаишник, — езжай, доктор.

Доктор вернулся в машину, и мы продолжили путь.

— Какая трогательная забота о теще! Хи-хи-хи… Этот мент тещу мамой явно не называет, а вынашивает зловещие планы… Хи-хи-хи…

— В гробу он ее видел! — сказал док. — «Любит» ее до заворота прямой кишки!

— О лямур-р-р… — проговорила Герда. — О, Лили Марльен! Льюбофница зольдата! Хи-хи-хи…

— Да фу на нее, гитлеровская подпевала! Я в курсе! Шигула Ханна снялась в одноименном фильме про канарейку Третьего рейха. Спилбергу, в целом, понравилось. Хи-хи-хи…

— А Спильберг, он кто?

— Хуливуд в пальто! — вскричал док. — Хи-хи-хи… «Парк Юрского периода», в роли тиранозавра — Майкл Джексон со вставной челюхой! Ха-ха-ха…

— Не, Майкл Джексон победил в забеге на олимпийских играх в 1936 в Берлине, — сказал я. — Хи-хи-хи…

— Нье тяк! В забьехе побьедиль бьистрий нехр! — сказала Герда. — Он обохнать фсех ариец! Гитлер зюбами скрипьеть от злёсти! Хи-хи-хи…

— Гитлер капут! Чувак темы не прорубил, надо было, как американцы — в суд подать и награду у черного бегуна отсудить! Ха-ха-го-хо-хо.. Бегуны — это американские юристы. Хер догонишь, что они вытворяют! Хи-хи-хи… Хо-ха-ха…

— А Штирлиц — скотина и русский шпион! Хи-хи-хи… Хи-хи-хи…

— Не гони, волосатый, Штирлиц — это победитель вампиров, в фильме «Ночной дозор» за Борманом гонялся с электродрелью… с огромным трудом, но все ж убил вурдалака… Хи-хи-хи…

— А тофарич Стяльин… — сказала Герда. — Ефрей… Хи-хи-хи…

— Не свисти, фашистская морда, Сталин ваще грузин, голимый твой арийский юмор, — сказал я. — А твой Гитлер — чукча со льдины! Хо-хо-хо… Хо-хо-хи-ха…

— По крутой извилистой дороге ехал безколесый грузовик, ехали на поминки уроды, ехали живого хоронить… — спел доктор. — Это про нас. Ха-ха-ха… Хе-хе-хи…

— Урод — твой дед… Ха-хи-хихи…

— Ето которий ф туальете потонуль? — спросила Герда. — Хи-хи-хи…

Ехали весело, спору нет. Долго ли, коротко, но постепенно смех с бредом поутих, дока опустил окна и проветрил салон катафалка. Делец из гостиницы не обманул — после «хи-хи» наступило приятное теплое облегчение… Жизнь прекрасна. Я обнял Герду и шепотом поделился с ней своими грандиозными эротическими планами на сегодняшнюю ночь. Она в очередной раз со всем согласилась, и высказала свои предложения, от которых меня прошибла дрожь, после чего мы умиротворенно принялись глазеть в окна…

Идеально ровный автобан, по которому мы ехали, меня уже не удивлял, а вот небольшие села, которые мы то и дело проезжали, вызывали восхищение. Аккуратненькие, дороги асфальтированные, домики нарядные, у домиков личные автомобили, все чистенько, свежевыкрашено, побелено, и никаких пьяниц под заборами. Чудеса. Крестьян мы с Гердой уже встречали, но стало очевидно, что те люди работали и были одеты в рабочие одежды. Не занятых делами мы видели из окна — элегантно одетые и на крестьян вовсе не похожи. Чувствуется, что колхозов здесь больше нет. Проведя в свое время коллективизацию, Сталин получил возможность отбирать у крестьян зерно задаром и эшелонами гнать его на экспорт, помимо лесоповала и прочего это был мощный источник денег на индустриализацию. В этом мире Сталин колхозы отменил в тридцать девятом, а в моем они, по большей части, сами передохли. У здешнего Сталина планы были явно не такими, как в моей советской родине…

Я полез в рюкзак, вытащил из него «Материалы ХХХI съезда КПСС», раскрыл книгу наугад, прочитал первое, что попалось на глаза, и слегка удивился. Вместо ожидаемого привычного бреда типа повысить надои, увиличить сдир шкур и неустанно крепить мир во всем мире, я вычитал вполне конкретную рекомендацию: «…Все памятные знаки, связанные с движением декабристов, демонтировать, улицы переименовать, контроль за исполнением поручить горисполкомам на местах, отчитаться о выполнении поставленной задачи не позднее декабря 2006…»

Странноватое решение, я с ним согласен, но неужели бонзам заняться больше нечем? Конечно, нечем! Тут ведь НЭП, государство в экономику не вмешивается, а лишь направляет ее струи, так что времени на разборки с декабристами у него достаточно.

Декабристы… Давным-давно я учился в школе, сидел на уроках и тупо пялился в окно. За окном буянила перестройка и подыхала нежизнеспособная эволюционная ветвь, именуемая СССР; вонища гниения смрадно расползалась по стране, но до трупного окоченения было еще два года. В те времена я был безобразно молод и непростительно глуп, на доброе, разумное и вечное с прибором клал, а все сущее мне было по барабану и до лампочки. Я окончил школу, а через год СССР окочурился, ясное дело, на поминки я не пошел…

Лицо любой эпохи, ее честь и совесть — это школьный учитель истории. У нас это был Шурик Худобец. Активист-затейник и прогрессивный комсомольский вожак, одухотворенный смрадными заоконными миазмами. Этот деятель пыжился вводить в обучение новые методы и однажды провел «прогрессивный» урок. Он поставил перед классом задачу: решить, состоялась бы «Великая октябрьская социалистическая революция», если бы не произошло восстания декабристов. Тех, кто считал «да», он посадил в правом ряду, кто говорил «нет» — в левом, а тех, кто сказал «без понятия» — это был я и мои школьные дружки-раздолбаи, разместил в среднем ряду изображать мечущееся «болото». С этой задачей мы отлично и весело справились, но ни к правым, ни к левым не примкнули, ибо толково аргументировать свою точку зрения они не смогли. Прозвучал спасительный звонок, урок закончился, и мы с дружками бодро отправились в туалет курить и обсуждать сравнительные достоинства и длину юбок девчонок нашей школы, но по какой-то прихоти моей памяти тогдашний урок и поставленный на нем вопрос я не забыл никогда… Прошло много лет, и ответ я нашел….

Я не мог, да и никто из моего класса не мог дать аргументированный ответ на уроке лишь потому, что усатый комсомолец Шурик, озадачивший нас проблемой, не дал нам на занятиях никаких сведений, от которых можно было бы оттолкнуться. Вместо фактов и истинного механизма «революции» гордость нашей эпохи Худобец пичкал в наши юные дурные головы диковинную чушь. Термин «коммунистический переворот» нам назван не был, а для описания предпосылок и практического воплощения переворота наш учитель использовал громоздкую схему: низы не могут жить по-старому, верхи не могут управлять по-старому, а то и вовсе не хотят этим заниматься и так далее. Фигурные скобки, указующие стрелочки и столбцы аргументов придавали этой схеме в наших тетрадках большого академизма, а Шурик прогрессивно требовал от нас твердого запоминания этой дикости. Эта схема — мутный бред, анемичный задохлик, вскормленный в недрах Института марксизма-ленинизма. Шурик заражал наши головы этой ахинеей, чертил стрелки, объяснял нам правильность и неоспоримость этой белиберды, но совсем забыл втиснуть в эту абракадабру самые важные слова — Первая мировая война! К этому надо было добавить следующее: «тупица-идиотик Николай Второй», слова «дезертиры» и «пораженцы», а также «немецкие деньги» и «предатель, немецкий шпион, враг народа Ленин». Худобец этого не сделал, на это у него не хватило сил, зато гонять нас из сортира за курение он был большой мастер и дока, тут он был силен, а вот объяснить нам, как войну империалистическую перевести в войну гражданскую и где для этого брать деньги и подельников — он не сподобился. Или он сам не знал? Если не знал — то пошел он в задницу! А если знал, но не сказал — то все равно пошел он в задницу!

Дурацкая вылазка 14 декабря 1825 года, гордо носящая титул «Восстание декабристов», к событиям 1917 года отношения не имеет, ибо бандита Ленина вдохновил не «подвиг» декабристов, а Первая мировая война и возможность перевести ее в гражданскую. Все. А была ли заваруха на Сенатской площади, или нет — какая к черту разница! Главное — была война. Во время Русско-японской войны 1905 года Российская империя тоже содрогалась от «революции», но бог миловал, отделались легким испугом, а во время Первой мировой Российская империя погибла, жаль… Пырнул Ленин в спину ножиком воюющую Родину и убил ее. За это он положен в мавзолей. И правильно! Пускай он лежит там вечно! Пускай его никогда не предадут земле! Пускай его душа никогда не обретет покоя!

У меня сложилось ощущение, что наш великолепный активист-комсомолец и по совместительству «историк» и слыхом не слыхивал ни о Русско-японской войне, ни о Первой мировой, ни о попытках вооруженных переворотов, ни о чем вообще, разве что краем уха он где-то уловил, что когда-то давно, но он не помнит где, была Римская империя и там, дескать, Спартака изрубили в капусту. Вот это очень актуально! Об этом он знал больше, чем о коммунистическом перевороте семнадцатого года, в следствие которого народу сгинуло в тысячи раз больше, чем вся Римская империя искрошила в сечах и поножовщине со дня основания Рима! Вот это его интересовало, а еще декабристы. Про этих бунтарей он даже нам вопросы каверзные задавал, пытался добиться ответа на вопрос, сколько будет пятью пять, не объяснив, что существует таблица умножения и правила сложения. Гениально. Очень прогрессивно…

Вопрос, поставленный комсомольцем, не мог быть осмыслен без четкого понимания семнадцатого года, ну да черт с ним, с годом, но ведь Шурик изображал прогрессивные устремления, отчего же он не задал вопрос в другой форме? Такой, при которой знание механизма «революции» не обязательно: «состоялась бы «Великая октябрьская социалистическая революция», если бы восстание декабристов удалось?». Ответ на этот вопрос радостней: не было б никакого переворота, культура, имеющая вековые традиции, не была бы уничтожена, не было бы диктатуры и красного террора, не было бы Гражданской войны, не было бы красных палачей Якира, Корка, Уборевича, Путны, Ягоды, Ежова, Берии, Эйдемана, Дыбенко, Фельдмана, Примакова, Бонч-Бруевича, Тухачевского, Блюхера, Котовского, Чапаева и прочих бешеных красных командиров и комиссаров, не было бы ленинских расстрельных ям, не было бы сталинских расстрельных ям и подвалов, никто б не привел к власти Гитлера, никто не втравил бы мир во Вторую мировую войну, не было бы Хрущева с лакированной туфлей в руке, не было бы Жукова и гонки вооружений, не было бы деградации и вырождения, не было бы перестройки, не было бы СНГ, десятки миллионов людей не сгинули б за зря, и Шурик Худобец не морочил бы головы своим ученикам…

Так бы и было, но не потому, что декабристы устроили б рай в России — их бы скоро скинули, а потому, что, удайся им задуманное, если б они таки отрезали башку Николаю Первому — линия престолонаследия изменилась бы. В опасные годы Первой мировой у власти не оказался бы слабак Николай Второй, а любой другой царь, будь он хоть на полпальца умнее Николая, загнал бы всю ленинскую банду в каземат и запырял штыками, полюбовался бы зрелищем вывернутых ленинских кишок, восхитился бы предсмертной агонией Троцкого и, удовлетворенный, удалился бы с чувством выполненного перед Отечеством долга пить чай. А если б эти гады смылись куда-нибудь за границу, то царь послал бы за их головами Фандорин-сана, вооруженного катаной. Уж кто-кто, а ниндзя Фандорин порадел бы за Отечество и оттяпанную башку Ильича к ногам царя предоставил, получил бы заслуженную награду, вернулся к себе на квартиру и углубился в медитацию, дабы набраться сил для новых свершений…

Без сомнения, декабристы не удержали бы власть. Чтобы удерживать власть, надо быть умным и решительным, а события на Сенатской площади убеждают нас в обратном. Чудовищная некомпетентность и глупость — больше ничего сказать нельзя. Даже боевой отряд, с опозданием отправленный на отрезание царственной головы отточенным ножиком — и тот ошибся адресом и жидко обделался встретив горстку защитников престола, был смят и обращен в бегство. Это, что ли, показатель ума? Это дурость. Действовать надо было быстро и решительно: резать головы, грызть глотки, вытряхивать души, наматывать кишки, палить из пистолей, убивать и топтать, а не дожидаться подхода вражеской артиллерии, а самое главное — перед таким ответственным делом не мешало бы похмелиться!

Но предположим, что пушки увязли в снегу, а новоиспеченного монарха таки нашли и прикончили. Что было бы? Это не сложно, были прецеденты — Великая французская революция: десяток лет поплескались в крови, потом пришел Наполеон и всех разогнал к чертовой матери. То же самое было бы и в России, и от этого была б великая польза для потомков. Россия бы перебесилась, переболела вирусом бешенства и кровопускания еще тогда! Случись потом Первая мировая или нет — память о революционной кровищи была б еще свежа и никакому идиоту не захотелось бы повторения кровавого банкета! Ну а если б такой и нашелся, то ему бы быстро серпом по яйцам рубанули, а молотом в голову двинули! А рыжую бороденку вырвали б вместе с челюстью!

Так что, как ни крути, успех восстания декабристов мог стать залогом сохранения империи — той, которую «мы потеряли» в семнадцатом году, — но эти бунтари обделались, не за что их помнить и восхвалять. Всякая болтовня о том, что они, дескать, крутые ребята, ибо они дерзнули, не выдерживает критики. Если бы Леонардо да Винчи замыслил свою бессмертную Джоконду, но никогда ее не изобразил, то идиотов восхвалять великий, но нереализованный замысел не нашлось бы. Никто не хвалил бы Леонардо за дерзость, гениальность и величие нереализованных замыслов. А в моем мире декабристам поют незаслуженную хвалу… Да за что? В этом мире государство решениями ХХХI съезда КПСС пытается дутую славу изъять. Правильно — это лишь восстановление исторической справедливости...

А вот если бы декабристы одержали победу и уберегли Российскую империю от коммунистического переворота, то я бы первым отстегнул денег на возведение этим парням величественного монумента, историки вписали и обессмертили бы их имена в контексте «Великой российской революции», а граждане помнили бы этих людей и содеянное ими лечебное кровопускание так же, как французы помнят Марсельезу Руже де Лиля…

***

— Чего приуныли? — спросил док.

— Скучная книга попалась, — сказал я, — «Материалы ХХХI съезда КПСС».

— Странный выбор… эта ерунда годится только для повышения степени мучений моих клиентов, надо будет приказать Марии громко читать вслух эту книженцию в момент, когда я манипулирую в полости рта пациентов… Пускай помучаются! Доведут зубы до состояния исступления, а потом к доктору бегут: спасите! помогите! А регулярно чистить зубы они не пытались? Все удалять! Да так, чтоб кровища рекой лилась!

— Ну, ты и страшный дядька!

— Есть такое дело. Страх — хорошее чувство. Когда человек пугается, в кровь выделяется адреналин и эндорфины, а эндорфины — это аутонаркотики, отсюда следует, что чем чаще человек пугается, тем ему больше хочется пугаться. Поэтому мои клиенты, которые перетерпели хоть один прием, приходят ко мне снова и снова, иногда даже без причины. Эндорфинов хотят, а я им их даю, за солидное вознаграждение, конечно.

— Ето очьень циньично, — сказала Герда.

— Доктор обязан быть циничным, если он будет искренне сочувствовать пациентам, то падет жертвой «сострадательного состояния», а кому это надо? Кому надо превращать чужие страдания в свои собственные? И вообще! Нет на свете ни чужого горя, ни чужих детей, но не потому, что их не существует, а потому, что всем на эти материи наплевать. Подобное утверждение не распространяется лишь на мать Терезу.

— Как говорят в Одессе: «Не делайте ваши проблемы нашими». Это имеется в виду?

— Оно… А еще эндорфины выделяются в кровь при любых видах экстремального спорта…

— Так что? Один поход к стоматологу заменяет восхождение на Эверест?

— В точку, — кивнул Похмелини. — А помимо экстрима и страха эндорфины выделяются при ритмических сокращениях мышц, поэтому в моде дискотеки с музыкой типа сплошной барабан бум-ца-бум-ца-бум-ца. Попрыгаешь с полчасика на танцполе и прибалдеешь, даже без всякого экстази.

— Экстази — эмулятор счастья? — спросил я.

— Эмулятор действия эндорфинов! Но ничего страшнее этой дряни в мире наркотиков нет! Это хуже героина! В результате даже однократного приема экстази можно заполучить органическое повреждение мозга и навсегда остаться дураком. Понял, волосатый?! — Доктор развернулся и прожег меня суровым взглядом.

— А чего сразу я? Я вообще в химию не верю! Мне больше по душе индуска мать Тереза! Ее ведь в миру зовут Агнес Ганжа — значит свой человек…

— Спору нет, — согласился док. — Толковая старушенция, да и ганж в Индии знатный произрастает… Хи-хи…

— Доктёр, а шьто фи есть гофорьить прё ритмичиский сокрачений? — невинно поинтересовалась Герда, завлекательно хлопая глазками…

Никогда мне не понять женщин, серьезно ли они говорят? Верят ли в то, что говорят? Может, издеваются? Может, паясничают? Что вообще они творят — неразрешимая загадка! И не решить ее ни Платону, ни Пифагору, ни Пармениду, ни Аристотелю, ни Сократу! Даже если эти древние умники призовут на помощь мудрейшего Эдварда Радзинского — все ровно дохлый номер, к консенсусу не придут. Будут дергать друг друга за бороды и кудри, рвать туники, лупасить диалектикой в голову, анамнезисом по заднице, идеей блага по мордасам, а софистикой по горбу…

— Про ритм и темп тебе волосатый расскажет, — сказал Похмелини, а я утвердительно закивал головой. — Селезенкой чую…