Ветлугин всем надоел. Стоял на пирсе и говорил проходящим:
– Видимо, я в море не пойду. У меня комсомольская конференция. Видимо, я в море не пойду…
А вокруг бегают. Отчаливать скоро, и потому мечутся все как ошпаренные, а он стоит и конючит:
– Видимо, я в море…
Сволочь, одним словом, комсомольская. Инструктор политотдела. Им в море надо в году, кажется, на две недели сходить, чтоб из плавсостава не вылететь. Так они что придумали: продовольственные аттестаты за себя в море посылают. А тут узнали наверху, и теперь вот придется ему пойти. Ишь как страдает, Растрелли!
– Видимо, я…
Пошёл он-таки - в последний момент забросили, - пошел, но сейчас же придумал, что его при всплытии в надводное положение обязательно вертолетом снимут.
Конечно, снимут. Как же без него эта вонючая конференция.
– Пришлют вертолет, и меня…
Снимут. Перевезут. Подмоют. Усадят в президиум. Конечно. Обязательно. А как же!
И вот всплыли в районе. А вокруг вертолетов летает тьма-тьмущая: датские, голландские, английские - тьма.
А комсомольцы их все равно не отличат. Им же главное - на конференцию попасть. А на чьем вертолете они туда попадут, им же не важно.
И отбили радиограмму: "Передать в квадрате пять Ветлугина-комсомольца на вертолет для прибытия на конференцию, для чего оставшиеся продукты выдать ему сухим пайком".
Две сетки доверху нагрузили: картошка свежая, картошка сухая, лук, чеснок, рис (пятнадцать грамм), крупа ячневая, яйцо куриное (одно), хлеб черный (четыреста грамм), хлеб белый… говядина… - в общем, две сетки.
Доверху.
И по трапу с удовольствием помогли.
А на мостике командир.
И вертолеты, как бабочки, летают.
А он выбрался на мостик, кряхтит, и, кивая на датский вертолет:
– Это за мной, товарищ командир!
Командир, обернувшись, даже рожу помял.
– На конференцию… комсомольскую… прислали…
Вот у них у обоих лица были через мгновенье - это ж одна красота!