Кот, который проходил сквозь стены

Глава 2

— Рождество в Хламтауне! — сказал Квиллерен редактору отдела. — Впечатляет?

Арч Райкер сидел за столом и лениво просматривал утреннюю почту, кидаю большую часть корреспонденции через плечо в сторону большой мусорной корзины.

Квиллерен примостился на уголке редакторского стола и ждал, как старый друг отреагирует на его слова. Он знал, что внешне это никак не проявится. На лице Райкера отражалось только спокойствие заслуженного бюрократа. Места удивлению, восторгу или возмущению там не было.

— Хламтаун? — пробормотал Райкер. — Возможно, из этого что-то выйдет. Как бы ты взялся за дело?

— Я бы ходил по Цвингер стрит, общался с людьми, болтал бы.

Редактор откинулся на спинку стула и скрестил руки за головой.

— Ладно, продолжай.

— Это острая тема, и я мог бы вложить туда душу.

«Душа» была неизменным паролем в «Беге дня». Главный редактор постоянно напоминал сотрудникам о том, что надо вкладывать душу во все, в том числе и в прогнозы погоды.

Райкер кивнул.

— Босс будет счастлив. Это должно иметь успех. Моей жене тоже понравится. Она ведь целыми днями пропадает в Хламтауне.

Он сказал это совершенно спокойно. Квиллерен был поражен.

— Рози? Ты хочешь сказать…

Райкер по-прежнему невозмутимо покачивался на вращающемся стуле.

— Она пристрастилась к этому пару лет назад и с тех пор просто нас разоряет.

Квиллерен огорченно погладил усы. Знакомство с Рози длилось уже много лет, — с той поры, когда Арч и он были еще совсем зелеными репортерами в Чикаго.

— Когда… Как это случилось, Арч?

— Однажды она пошла в Хламтаун с каким-то подругами и увлеклась. Я и сам начинаю этим интересоваться. Только что заплатил двадцать восемь долларов за старую банку от чая — раскрашенная жесть. Жестью я как раз и занимаюсь: консервные банки, фонарики…

— О ч-ч-чем это ты? — заикаясь, выговорил Квиллерен.

— О всяком старом хламе. О древностях. Об антиквариате. А ты о чем?

— Черт побери, я говорил о наркотиках!

— Ты решил, что мы наркоманы?! — возмутился Арч. — К твоему сведению, Хламтаун — район антикварных магазинов.

— Но таксист сказал, что там притоны наркоты!

— Ты что, не знаешь таксистов? Конечно, район приходит в упадок, и по ночам там могут шляться всякие подонки, но днем в Хламтауне полно приличных покупателей вроде Рози и ее подруг. А твоя бывшая разве не водила тебя за антиквариатом?

— Однажды в Нью-Йорке затащила меня на выставку, но я это старье терпеть не могу.

— Очень жаль, — сказал Арч. — Рождество в Хламтауне, похоже, не плохая идея, но тебе придется держаться антикварной темы. Босс ни за что не позволит писать о наркотиках.

— А почему бы и нет? Вышел бы необычный рождественский очерк.

Райкер покачал головой.

— Рекламодатели будут против. Читатели становятся прижимистыми, когда нарушают их спокойствие.

Квиллерен презрительно фыркнул. Арч вздохнул.

— Почему бы тебе, Квилл, в самом деле не написать про антиквариат?

— Я же сказал, что ненавижу эти древности!

— Ты передумаешь, когда придешь в Хламтаун. Пристрастишься, как все мы.

— Спорим, что нет?

Арч вынул бумажник и достал оттуда маленькую исписанную желтую карточку.

— Вот адреса Хламтаунских продавцов. Только потом верни.

Квиллерен прочитал некоторые названия: «Всякая всячина», «Только крела», «Три сестрички», «Бабушкин сундук»… Ему стало муторно.

— Слушай, Арч, я хотел дать что-нибудь для конкурса.

Что-нибудь эдакое. А что я могу выжать из древностей? Мне повезет, если я получу двадцать пятую мороженную индейку.

— Возможно, ты будешь приятно удивлен. В Хламтауне полно всяких чудаков. А сегодня будет аукцион.

— Терпеть не могу аукционы!

— Этот должен быть занятным. Пару месяцев назад умер один продавец, и все его имущество пускают с молотка.

— Если хочешь знать мое мнение, на свете нет ничего скучнее аукционов.

— Антиквариатом часто занимаются женщины — незамужние, разведенные, вдовушки… Это-то ты должен оценить! Слушай, не валяй дурака! Что это я перед тобой стою на ушах? Это твое новое задание. Вот и займись.

Квиллерен стиснул зубы.

— Ладно. Дай мне на такси. Туда и обратно!

Он зашел в парикмахерскую, подстригся и подравнял усы — традиционная процедура перед тем, как приняться за новое дело; а ведь собирался подождать до Рождества. Потом поймал такси и поехал по Цвингер стрит — не без дурных предчувствий.

Начало улицы было застроено учреждениями, поликлиниками и современными жилыми домами. За ними простирался заснеженный пустырь — здесь когда-то были трущобы, которые теперь снесли. Еще дальше от центра расположилось несколько кварталов старых пустующих зданий с заколоченными окнами — ближайшие претенденты на снос. И лишь потом начинался Хламтаун.

При свете дня улица выглядела еще хуже, чем прошлой ночью. Многие старинные дома и огромные викторианские особняки вовсе заброшены. Другие либо превращены в гостиницы, либо изуродованы пристроенными витринами магазинов. Водосточные канавы забиты кашей серого льда с грязью, мусорные баки примерзли к нерасчищенным тротуарам.

— Этот район — бельмо на глазу города, — заметил таксист. — Давно пора бы его того…

— Не беспокойтесь, так и будет! — с надеждой откликнулся Квиллерен.

Приметив антикварные магазины, он остановил такси и неохотно вылез. Обвел взглядом мрачную улицу. Рождество в Хламтауне! В отличие от других районов, этот не был празднично украшен. Над широкой улицей не висели гирлянды, на фонарях не трубили сверкающие херувимчики. Прохожих почти не попадалось, машины проносились мимо, скрипя шинами, спешили куда-то в другие места.

Порыв северо-восточного ветра погнал Квиллерена к первой же двери под вывеской, утверждавшей, что там продается антиквариат. Внутри было темно, дверь оказалась запертой, но журналист приложил руки к лицу и всмотрелся сквозь стекло витрины. Он увидел большую деревянную скульптуру: кривое дерево с пятью обезьянами в натуральную величину, расположившимися на его ветвях. Одна обезьяна держала в лапах крючок для шляпы. Другая — лампу. У третьей было зеркало. У четвертой — часы. У пятой — подставка для зонта.

Квиллерен, чертыхнувшись, попятился.

Неподалеку он обнаружил магазин под названием «Три сестрички». Лавка была закрыта, хотя табличка в окне настаивала на обратном.

Квиллерен поднял воротник пальто и прикрыл уши перчатками. Он уже жалел, что подстригся так коротко. Следующим на очереди был «Бабушкин сундук» — и подвальчик под названием «Антик-техника», который выглядел так, словно не открывался вообще никогда.

Между антикварными магазинами вклинились другие лавки с неизменно грязными окнами. В одной из них — даре под вывеской «Фрукты, Сигары, Резиновые перчатки и Всякая всячина Попопополуса» — Квиллерен купил пачку табака, который оказался сырым.

С растущей неприязнью к своему новому заданию журналист добрался мимо полуразрушенной мужской парикмахерской и третьеразрядной лечебницы до большого углового антикварного магазина. На двери висел замок, а на окне — объявление об аукционе. Квиллерен проверенным уже способом заглянул внутрь: пыльная мебель, настенный часы, зеркала, охотничий рог, превращенный в люстру, и мраморные статуи юных гречанок в скромных позах.

Кроме того, он увидел отражение другого человека, направлявшегося к магазину. Неуверенной поступью этот другой приблизился, и послышался дружеский бас:

— И тебе нравится эта дрянь?

Квиллерен обернулся и оказался лицом к лицу с забулдыгой, красноглазым и сильно подшафе, но настроенным дружелюбно. На пьянчужке было пальто, явно сшитое из старой попоны.

— Знаешь, что это? Др-рянь! — повторил алкаш, пьяно ухмыляясь и всматриваясь через дверь в товары, повернулся к Квиллерену и снова произнес, осыпав журналиста мелкими брызгами слюны:

— Д-р-р-рянь!

Квиллерен отпрянул от отвращения и вытер лицо платком, но непрошенный собеседник, видно, поставил себе целью с ним подружиться.

— Не войдешь, — с готовностью объяснил он. — Дверь заперта. Заперли после убийства.

Возможно, он уловил в лице журналиста проблеск интереса, потому что добавил:

— Замочили! За-мо-чи-ли!

Это было еще одно полюбившееся ему словечко, и он проиллюстрировал его, всаживая воображаемый нож в живот собеседника.

— Сгинь! — пробормотал Квиллерен и пошел дальше.

Неподалеку был сарай для экипажей, в котором оборудовали мебельную мастерскую. Журналист попробовал открыть и эту дверь, заранее зная, что ничего не выйдет. Он оказался прав.

У него появилось неприятное ощущение, что все эти заведения фальшивые, как театральные декорации. Где их владельцы? Где коллекционеры, готовые заплатить двадцать восемь долларов за старую жестянку? Он видел вокруг только двух детишек в мешковатых комбинезонах, рабочего с ведром, старушку в черном, семенившую по улице с сумкой для покупок, и добродушного пьяницу, усевшегося теперь на обледеневший тротуар.

Квиллерен поднял глаза и заметил, как в одном окне что-то будто шевельнулось — в сверкающем чистотой окне выкрашенного в серый цвет небольшого здания со свежей черной отделкой и красивым медным дверным молотком. Строение больше походило на жилой дом, но вывеска ясно гласила: «Голубой дракон. Антиквариат».

Он медленно поднялся по восьми каменным ступенькам и попробовал открыть дверь, вновь уверенный, что та окажется запертой. Однако, к удивлению, она открылась, и журналист вошел в прихожую, очень элегантную и аккуратную.

Натертый паркет покрыт восточным ковром, стены оклеены изящными китайскими обоями. Над полированным столиком с хризантемами в фарфоровой вазе — зеркало в позолоченной раме, увенчанное тремя завитками. Слышался аромат экзотических благовоний. Стояла мертвая тишина, если не считать тиканья часов.

Квиллерен застыл в изумлении и вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Он резко повернулся, но увидел только арапа — вырезанную из черного дерева фигуру нубийского раба в натуральную величину с тюрбаном на голове и злыми глазами, сделанными из драгоценных камней.

Теперь журналист уверился, что Хламтаун — действительно нечто фантастическое. Зачарованный дворец посреди дремучего леса!

Проход на лестницу преграждала голубая бархатная лента, но двери гостиной были приглашающе распахнуты, и Квиллерен с опаской прошел в комнату, полную картин, серебра и бело-голубого фарфора. На высоком лепном потолке висела серебряная люстра.

Пол заскрипел, и журналист смущенно кашлянул, давая знать о себе. Тут краем глаза он заметил в витрине что-то синее — огромного фарфорового дракона — и направился к нему, но вдруг чуть было не споткнулся о чью-то ногу в вышитой тапочке. Квиллерен резко втянул в себя воздух и попятился. В резном восточном кресле находилась женская фигура в длинном синем кимоно из атласа. Тонкая рука держала мундштук с сигаретой. Лицо было, похоже, сделано из фарфора — бело-голубого фарфора — и увенчано иссиня-черным париком.

Квиллерен перевел дух, радуясь, что не опрокинул манекен, и заметил, что от кончика сигареты поднимается дымок. Эта женщина была живой!

— Вы что-то ищите? — холодно осведомилась она. На лице, похожем на маску, двигались только губы. Большие темные глаза, щедро подведенные темной тушью, безо всякого выражения остановились на журналисте.

— Нет. Просто смотрю, — ответил Квиллерен, судорожно сглотнув.

— В задней части дома еще две комнаты, а в подвале картины и гравюры восемнадцатого века. — Она говорила с интонациями образованного человека.

Журналист изучающе посмотрел на ее лицо, делая в уме заметки для будущей статьи: широкие скулы, впалые щеки, безукоризненная кожа, иссиня-черные волосы, причесанные на восточный манер, запоминающиеся глаза и нефритовые серьги. Ей около тридцати, решил Квиллерен, — возраст, к которому он был неравнодушен. Журналист расслабился.

— Я из «Бега дня», — сообщил он самым приятным голосом, на какой только был способен, — и я собираюсь написать серию статей о Хламтауне.

— Я предпочитаю обходиться без рекламы, — сказала женщина, устремив на него ледяной взгляд.

За все двадцать пять лет работы в газетах он только трижды встречался с тем, чтобы кто-то не хотел видеть свое имя в печати, и во всех трех случаях люди скрывались — соответственно, от закона, шантажа и сварливой жены. Но здесь было нечто иное: владелец коммерческого предприятия отказывается от рекламы! Бесплатной рекламы!

— Все остальные магазины, похоже, закрыты, — произнес он.

— Они должны открываться в одиннадцать, но антиквары редко пунктуальны.

Квиллерен мимолетно огляделся и спросил:

— Сколько стоит синий дракон в окне?

— Он не продается.

Женщина поднесла мундштук к губам и изящно затянулась. — Вас интересует восточный фарфор? У меня есть бело-голубой кубок периода Цуань Ти.

— Нет, я просто ищу материал для статьи. Вы знаете что-нибудь об аукционе в угловом магазине?

Женщина подавилась сигаретным дымом, и впервые ее уверенность дала трещину.

— Он назначен на сегодня, на половину второго, — сказала она.

— Знаю. Я читал объявление. А что это был за антиквар, который погиб?

Она заговорила тише:

— Эндрю Гланц. Признанный авторитет.

— Когда это случилось?

— Шестнадцатого октября.

— Неужели вооруженный налет? Не помню, чтобы мне приходилось читать об убийстве в Хламтауне, а я обычно слежу за криминально хроникой.

— Почему вы думаете, что это было убийство? — спросила она с осторожным блеском в немигающих глазах.

— Мне сказал один человек… А в таком районе, знаете…

— Он погиб от несчастного случая.

— Автокатастрофы?

— Упал с лестницы. — Она затушила сигарету. — Я бы не хотела говорить об этом. Это слишком… Слишком…

— Он был вашим другом? — спросил Квиллерен сочувственным тоном, благодаря которому в прошлом не раз завоевывал доверие дам и преступников.

— Да. Но если вы не возражаете, мистер… Мистер…

— Квиллерен.

— Это ирландская фамилия?

Она явно хотела сменить тему.

— Нет, шотландская. А ваша?

— Дакворт.

— Мисс или миссис?

Она глубоко вздохнула.

Мисс… У меня в другой комнате есть кое-какие вещи из Шотландии. Не хотите взглянуть?

Хозяйка поднялась. Она оказалась высокой и стройной; длинный голубой шлейф кимоно с шелковой текучестью скользил между шкафами красного дерева и ореховыми столами.

— Эти каминные подставки для дров шотландские, — сказала она, — и этот медный поднос тоже. Как вы относитесь к меди? Большинству мужчин нравится.

— А это что? — спросил журналист, указывая на кованный металлический герб диаметром чуть меньше метра с изображением щита, окруженного тремя злобными котами, стоявший в дальнем углу у стены.

— Я думаю, украшение от железных ворот. Возможно, с арки над входом в замок.

— Это герб Макинтошей! — сообразил Квиллерен. — Моя мать была из этой семьи.

Он удовлетворенно погладил ус.

— Тогда вы должны купить его, — сказала мисс Дакворт.

— Что я с ним буду делать? Мне даже негде жить. А сколько он стоит?

— Я просила двести долларов, но, если он вам нравится, забирайте за сто двадцать пять. Вообще-то, столько я за него и заплатила. Лучшего вы не найдете, и его всегда можно продать за ту же цену — или большую. — Она подняла тяжелый кусок металла, демонстрируя его достоинства. — Вот чем хороши древности… Он будет отлично смотреться над камином. Видите остатки чудной старинной красно-голубой раскраски?

Все больше увлекаясь работой, она оживилась, и ее сильно подведенные глаза заблестели. Сердце Квиллерена начало понемногу смягчаться. Эта куколка из бело-голубого фарфора могла бы скрасить канун Рождества в пресс-клубе.

— Я подумаю, — сказал он, неохотно отводя глаз от герба. — А сегодня я собираюсь написать об аукционе. Вы часом не знаете, где я могу достать для статьи фото Эндрю Гланца?

Ее настороженность мгновенно вернулась.

— Какую… Какую вы хотите написать статью?

— Я просто расскажу про аукцион и подобающем образом упомяну о покойном.

Она заколебалась, взглянув в потолок.

— Если верно то, что вы говорите, мисс Дакворт… Что он был признанным авторитетом…

— У меня наверху есть несколько снимков. Хотите взглянуть?

Мисс Дакворт отцепила бархатную ленту, преграждавшую проход.

— Давайте я пойду первой и успокою собаку.

На лестнице их ждала огромная немецкая овчарка. Она встретила их враждебным рычанием и щелканьем зубов. Мисс Дакворт закрыла собаку в другой комнате и повела журналиста по коридору, стены которого были увешаны фотографиями в рамках. Квиллерену показалось, что он узнал на некоторых известных людей города. Там было и три снимка погибшего: Гланц читает лекцию, Гланц с директором исторического музея и студийный портрет: молодой мужчина с квадратным подбородком, твердым ртом и умными глазами — хорошее, честное лицо.

Квиллерен взглянул на мисс Дакворт, нервно сжимавшую и разжимавшую руки, и спросил:

— Можно одолжить у вас этот студийный снимок? Я скопирую его и верну.

Она грустно кивнула.

— У вас чудесный дом, — сказал он, увидев краем глаза комнату, где все было из золотистого бархата, голубого шелка и полированного дерева. — Я и не думал, что в Хламтауне есть что-то подобное.

— Жаль, что мало кто покупает старые дома и сохраняет их. Пока единственные, кто так сделал, это Коббы. У них особняк в этом квартале. Магазин на первом этаже и комнаты наверху.

— Комнаты? А вы не знаете, может они одну сдают?

— Сдают, — ответила молодая женщина, опустив глаза. Есть одна свободная с окнами во двор.

— Я бы с ними поговорил. Мне как раз нужно жилье.

— Миссис Кобб — очень приятная женщина. Только не позволяйте ее мужу вас расстраивать.

— Ну, меня не так-то легко расстроить. А что с ним такое?

Внимание мисс Дакворт отвлек шум внизу, в гостиной. Покупательницы, вошедшие в дом, которые без умолку восторженно щебетали.

— Спускайтесь, — предложила мисс Дакворт Квиллерену, — а я сначала выпущу из кухни собаку.

Внизу среди старинных сокровищ бродили две женщины. Они выглядели и вели себя, как обычные домохозяйки из пригорода. Журналист видел сотни таких в цветочных магазинах и на любительских выставках. Но одежда этих женщин выбивалась из общего стиля. На одной было мужское кожаное пальто военного образца и мохнатая шляпа, похожая на половую щетку. Другая закуталась в эскимосскую парку, а черно-белые брюки в шахматную клетку заправила в охотничьи сапоги с клетчатой же отделкой.

— О, какой чудный магазин, — восхитилась парка.

— О, у нее есть старый Стьюбен, — вторило ей мужское пальто.

— Ах, Фрида, взгляни на этот графин! У моей бабушки был точно такой. Интересно, сколько она за него хочет?

— Она высокого полета, но товар хороший. Показывай меньше энтузиазма, и она сбавит пару долларов, — посоветовало пальто и тихо добавило: — А ты знаешь, что она была подругой Энди?

— Ты хочешь сказать, того Энди, что…

Пальто кивнуло.

— Ты ведь знаешь, как он погиб?

Ее собеседница поежилась и скорчила гримасу отвращения.

— Вот и она!

Когда мисс Дакворт вплыла в гостиную — холодная, надменная, хрупкая, как английский фарфор, — Квиллерен решил еще раз взглянуть на герб Макинтошей. Раритет был массивным и грубым. Журналисту захотелось прикоснуться к нему, и, когда рука дотронулась до железа, у Квиллерена мурашки побежали по коже. Потом он приподнял герб — и невольно охнул: тут веса чуть ли не пятьдесят килограммов!

Изящная мисс Дакворт между прочим подняла украшение ворот без всякого напряжения.