Кот – золотой хвост

20

Рыжий кот изъяснялся непонятно, значительно и готов был говорить еще долго, но тут пол под ногами Николая Николаевича хрустнул.

Фея резко обернулась, вскочила. В лице ее не было ясности, утомленное ночное лицо.

— Простите, — торопливо заговорила она, — может быть, я назойлива… Но мне не к кому было идти. Понимаете? Не к кому! Разумеется, вас я совсем не знаю. Но это еще лучше показывает, в каком отчаянном положении я очутилась… Дело в том, что… Да не стойте же вы в дверях, наконец! — вспыхнула она. — Глупо, и соседи могут увидеть, а мне это ни к чему.

— У меня нет соседей, — тупо сказал Николай Николаевич, придерживая дверь рукой.

— Я знаю! — резко сказала она. — Это так, машинально. Привычка с ходу мотивировать. Я знаю, что вы живете один. Собственно, это и есть одна из причин, почему… Но давайте по порядку. Может быть, вы все-таки войдете?

— Ничего, я здесь постою, — сказал Николай Николаевич.

— Ради бога, — ледяным голосом проговорила она. — Я и сама могу подойти.

Но не сделала ни шагу, осталась стоять спиной к окну.

— Может быть, вы спросите, как я сюда попала?

— Нет, — печально сказал Николай Николаевич, — этого я ни за что не спрошу.

— А напрасно. Ничего странного здесь нет. Просто шла по улице и думала о вас.

— Среди ночи?

— Да, среди ночи, почему бы нет? Разве я не могу думать о вас в любое время суток?

— Хорошо, не будем больше об этом.

— Правильно, не будем. Вошла в ваш подъезд, поднялась на ваш этаж. Дверь вашей квартиры была плохо захлопнута… Вот и всё. Вы же очень рассеянный, Николай Николаевич. Вы не замечали, как я полгода ходила за вами по пятам.

— Вы? За мной? По пятам? Полгода? — Николай Николаевич прижал руку к сердцу.

— Да, целых полгода. Сначала мне было смешно, вы так странно размахиваете руками на ходу, горбитесь, разговариваете сами с собой, читаете вслух стихи. Разумеется, я ходила не одна. С девочками из класса. Построимся гуськом — и шагаем за вами следом. Все оборачиваются, смеются, а вы так ни разу и не заметили. Девчонки хохотали как сумасшедшие, бросали в вас ледышками, кривлялись. Это еще зимой началось. А потом мне надоели эти шутки. Если это можно назвать шутками. Детские глупости. Две недели назад мы стояли у ворот, я и наши девочки. Знаете, где я живу? Точнее, жила. Нет, конечно. Впрочем, это неважно. Короче, они опять начали глупить. Оборжали вас, так это у нас называется. Вы прошли мимо и даже не взглянули. Тогда я сказала девчонкам: «Вы дуры, а он человек. Он живет своей жизнью, а у вас своей жизни нет». Разругались все со мной и ушли, а я вас догнала. Вас легко догнать, вы медленно идете. Дошла за вами до самого дома, по лестнице поднялась, всё хотела заговорить, но вы так странно под ноги себе смотрели… Очень угрюмо. И я подумала: не сейчас. А потом этот дурацкий инцидент с Уайльдом. Если вы придали этому значение, то ошибаетесь… Прошли тургеневские времена. Многие даже бравируют этим. И я — предупреждаю вас — совсем не исключение. Но с этим парнем мне было всё равно. Что да, что нет. Он — функция, не больше. Производное от моей самостоятельности.

— Напрасно вы так о друзьях, — горько сказал Николай Николаевич.

— Он мне не друг! У меня нет друзей. Да и что такое друзья?

— Это тоже напрасно.

Фея опустила голову.

— Вы знаете, перед вами я просто теряюсь. Вы настолько другой… У вас обо всем есть собственное мнение. А он на все вопросы: «Чешуя!» — и только. Мне, если хотите знать, даже в познавательном смысле с ним совершенно неинтересно.

— Он вас обидел?

— Пусть бы только попробовал.

— Ну, дело ваше, — тихо сказал Николай Николаевич. — Зачем же вы все-таки пришли?

— Я насовсем пришла, — ответила она.

— Как?! — Николай Николаевич сделал шаг вперед, сильный ветер его подтолкнул, и, задребезжав, кухонная дверь захлопнулась за его спиной, как стеклянная обложка книги.

В коридоре вскрикнул Степан Васильевич: должно быть, дверью ему прищемило хвост.

А ты не подслушивай.