Наевшись трескового филе, Степан Васильевич лег на бок и зафилософствовал:
— Есть три лиха на свете: первое — худой харч…
— Что, что? — переспросил Николай Николаевич, допивая кофе.
— Харч, говорю, худой. Ну, здесь у тебя всё в норме, человек ты хоть и непрожиточный, но питаешься аккуратно. Второе лихо — разум худой. Тут у тебя все в порядке тоже.
— Спасибо, Степан Васильевич, — с чувством сказал Николай Николаевич.
— Не стоит, — степенно ответил кот. — Ну и третье лихо — это худая жена. Так жены-то у тебя как раз и нет. Может, в этом всё дело?
— Рано мне еще жениться, — застеснялся Николай Николаевич.
— Хе-хе… Рано… — Кот усмехнулся. — Есть, наверно, какая-нибудь девица-кобылица, всем царица, грива золотая, хвост серебряный?
— Пошляк ты все-таки, — Николай Николаевич развернул газету и отгородился ею от язвительного кота.
— Ну как знаешь.
Кот пошел на диван, лег, прикрыл глаза и на мотив «Зачем ты к нам в колхоз приехал» начал петь: — «У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том…» Голосок у него был деревенский, сипловатый. Попел немного, умолк, прислушался: Николай Николаевич, опустив газету, тупо смотрел на стол.
— Обиделся нешто? — осторожно поинтересовался кот.
— А ты думаешь, приятно, когда мохнатыми лапами лезут в личную жизнь? — отозвался Николай Николаевич.
— Ну прости меня, старика, — сказал кот. — Совсем я от ума отстал последнее время… Поделись своим горюшком со старым котом, а, Колюнчик? Если и помочь не помогу, всё ж таки легче станет…
— Да нечем особенно и делиться-то, — угрюмо сказал Николай Николаевич, не поднимая от газеты лица. — На работе у меня неприятности…
— А ты поделись тем, что Бог послал, — рассудил кот и, подогнув лапы под грудь, устроился поудобнее слушать. — Всё подряд говори, не бойся, я пойму, я ученый.
Николай Николаевич сложил газету, потупился и, краснея, стал рассказывать.
Кот слушал молча, не перебивая, изредка моргал глазами, хмурился и вздыхал.