Кот в мешке

Иоанна Хмелевская

Кот в мешке

***

– Послушай, ‑. раздраженно сказала мне Алиция, когда я уже уселась на террасе ее домика в Биркерёд. – Если я и страдала когда‑либо болезнью Альцгеймера, так теперь здорова. Похоже, она на тебя перекинулась. Может, соизволишь хоть немного навести порядок в той путанице, которую тебе удалось здесь устроить?

– Какую такую путаницу? – рассеянно поинтересовалась я.

В данный момент все мои умственные и физические усилия были направлены на то, чтобы поудобней устроиться на так называемом садовом кресле. Идиотская мебель, эти шезлонги, ни сидеть, ни лежать на них просто невозможно.

Согнувшись в три погибели, Алиция пыталась выпрямить фуксию, опрокинутую сильным вихрем месяца два назад. Теперь она росла как‑то странно, чуть ли не под прямым углом. Но цвела, что вызывало у меня понятную зависть. Выпрямившись (я говорю об Алиции, не о фуксии), она все так же раздраженно пояснила:

– Ту, что ты нагородила в своих романах, да еще усилила автобиографией. Теперь уже никто не в состоянии разобраться, что происходило на самом деле, а что ты напридумывала, но я, учти, все отлично помню, не надейся…

– Вот еще! – возмутилась я. – Если ты приписываешь мне брюки, которых домогалась Дагмар…

– В брюки внесены коррективы, – перебила меня подруга и сухо заметила: – И даже этот… как его… Па… Па…

– Ты о ком? – не могла догадаться я. – Или о чем?

– Да этот пан… редкая скотина… фамилия у него вроде от растения… папайя? Папоротник?

– Никаких Папоротников не знаю, не фигурировали они у меня. Ни в моих романах, ни в жизни.

Оставив фуксию в покое, Алиция принялась озабоченно ощупывать сухую ветку яблони, нависшую над нашими головами.

– Надо бы ее спилить, еще свалится кому на голову.

– Точно свалится, – не сомневалась я. – Так о ком ты хотела спросить?

– Забыла. Патиссон? Паслен?

– Да не знала я таких. А ты уверена, что его фамилия от растения? Ведь ты сейчас по уши занята растениями.

Алиция не была уверена.

– Кто его знает. Помню, фамилия этого паразита начиналась с Па… А кроме того, у меня никогда не водились ни крысы, ни прочие полевые мыши. Твои инсинуации тоже пришлось исправлять.

– Сочувствую…

– И с чего вдруг столько народу набросилось на твое «Все красное», будто другой литературы не существует? А, главное, все мучают глупыми вопросами, не бестактно ли со стороны Аниты по‑прежнему посещать меня? И как я не боюсь впускать в дом человека, ведь она столько народу прикончила. Тут уж не помогают никакие мои объяснения, боюсь, меня скоро кондрашка хватит.

– Почему тебя, а не ее? Пусть она объясняется. Почему не спрашивают ее?

– Спятила? Ее все боятся, ведь ты сделала из Аниты не просто убийцу, но и еще немного сумасшедшую. А психов все боятся. Впрочем, ты и меня изобразила в своем так называемом «творчестве» не совсем нормальной. С большим приветом я у тебя получилась.

– В таком случае ты и себя не должна пускать в свой дом.

Нам обеим как‑то не пришло в голову, что не но ведь впустила и даже обрадовалась моему приезду. Старая дружба не ржавеет.

Меж тем Алиция никак не могла отделаться от какого‑то типа, который начинался с «Па». Продолжая заниматься своими травами, она бормотала: «Паслен? Папуас? Нет, папуас не из той оперы».

Зная пристрастие Алиции к растениям, я не выдержала и посоветовала:

– Слушай, может, никакая у него не растительная фамилия? Попробуй в другой области.

– Пада… – упрямо твердила Алиция, – пада… Что‑то в этом роде.

– Вот ты о ком! – сразу догадалась я. – Пан Падальский, как же, помню подлеца. Он мне немало крови попортил. Несколько лет назад фигурировал в одном паскудном деле.

Алиция попыталась успокоить меня, видя, что и я вздрючилась:

– Не волнуйся, я его тоже скорректировала.

– Каким образом?

– Всем говорила, что он никогда не был не только твоим другом, но даже и хахалем. Это я хорошо помню, вот с чистой совестью и оправдывала тебя.

Я молчала, погрузившись в неприятные воспоминания.

– А что я говорю? – опять подала голос Алиция, хотя я ничего такого не говорила. – Паскуда он и есть. Но его я тоже откорректировала. Да, об этом я уже сказала.

– А сухую ветку непременно спили, – вернулась я к реалиям современности.

Алиция упорно муссировала прошлое. Видно, порядком я ей тогда досадила.

– И имя у него какое‑то противное. Иеремия? Барнаба?

– Его звали Эрнест Падальский, – сквозь зубы процедила я. Надо же, сколько лет прошло, а ненависть к подлецу осталась. Ладно, о нем немного позже.

***

На этот раз я приехала к подруге в самом начале лета за саженцами и семенами. Сад Алиции предстал передо мною во всей красе, он буйно цвел и постепенно превращался в джунгли, причем в нем водились такие виды растений, которых я больше нигде в Европе не могла раздобыть. На других континентах не искала, ибо к тому времени, когда у меня тоже завелся приличный сад, мне уже не хотелось летать самолетами, а плыть по океанам моя машина еще не научилась.

Проклятые саженцы и семена я брала у Алиции не раз, можно сказать – ежегодно, причем всегда осенью. Так получалось, да, впрочем, так и положено – высаживать новые растения по осени. Но почему‑то питомцы Алиции у меня никогда не приживались и погибали. Возможно, в Польше слишком рано, по их мнению, наступала зима. Вот я и надумала начать пересадку в июне, предоставив растеньицам больше времени на акклиматизацию.

Мой приезд возбудил в Алиции противоречивые чувства – и радость, и досаду. Досаду потому, что приехала я ненадолго, всего на неделю, а у нее как раз наметился перерыв между гостями, и она охотно оставила бы меня хоть на месяц.

– Уже несколько дней в моем доме царит тишина, – заявила она мне с самого начала. – И так будет аж до двадцать четвертого июля. Ты могла бы проторчать тут и больше месяца, я никого не приглашала, а непривычная пустота на меня нехорошо действует, в голову от безделья лезут нехорошие мысли. Поживи подольше, что тебе стоит?

– Но ведь я же тебя раздражаю.

– Ну и что? Я соскучилась по тебе. И на кой тебе возвращаться?

– Во‑первых, на сей раз я сама пригласила гостей. А во‑вторых, хочу еще в июне посадить твои лопухи, ну, те, которые украду у тебя.

– Зачем красть? Можешь взять открыто.

– Украденные лучше растут. Выкопаю, когда ты повернешься ко мне задом. В последний момент перед отъездом.

Пока же я ничего не выкапывала, просто сидела на террасе и наслаждалась атмосферой чудесного солнечного дня. Алиция ощупывала засохшие ветки яблони и продолжала развивать затронутую ранее тему. И внезапно ошарашила меня сообщением:

– Был тут у меня недавно этот твой падла Иереней.

Я так и подпрыгнула, хотя сделать это на садовом кресле очень непросто.

– Ты шутишь? Когда был?

– Точно не помню, но недавно. В календарике записано, потом погляжу. Где‑то в начале мая. Как раз цвели тюльпаны. Свалился как снег на голову, не предупредив. И сразу принялся расспрашивать о красной лампе. Ну, о той, которую ты выдумала в книге «Все красное». Как и название нашего городка, переделав его на свою потребу из Биркерёд в Аллерод. Так он пожелал взглянуть на знаменитый садовый светильник.

– Я же тебе говорила – он кретин.

– Говорила, да это я и без тебя еще тогда заметила. По правде говоря, я так и не поняла, что ему тут понадобилось в самом деле.

Ничего не попишешь, придется мне вплотную заняться Эрнстом Падальским, не удастся отодвинуть его на потом.

Столкнула меня судьба с этим человеком «на заре туманной юности», потом мы лет тридцать не виделись, но в памяти сохранилось нечто на редкость омерзительное. Не внешность, отнюдь. Внешне он выглядел вполне прилично – высокий, стройный, правильные черты лица, пышные волосы. Зато по натуре был законченным негодяем: доносчик, мошенник, подлиза, врун и вор. Нет, часы и кошельки не крал, но беззастенчиво присваивал чужие идеи, чужие достижения, чужие заслуги – короче, все, что только мог при малейшей возможности. Моего кузена обработал просто артистически, отобрав у него концепцию проекта, спонсора и доходы, причем происходило это на моих глазах. Тогда мы с ним работали в одном учреждении. Точно так же ободрал как липку моего хорошего знакомого, причем и я тогда пострадала, правда не слишком. И еще, паяц несчастный, хвастался парижскими тряпками, которые привез жене, фотографии показывал. Особенно запомнилась его жена в дорогущей французской комбинации. Это в те времена, когда мы и за болгарскими‑то отстаивали длиннющие очереди… Я уже тогда прекратила с ним всякое знакомство.

И этот омерзительный тип десять лет спустя имел наглость заявиться к Алиции, сославшись на дружбу со мной! Доброжелательная и мягкая по природе Алиция тем не менее еще тогда разобралась в этом человеке и во время нашей встречи набросилась на меня с когтями за то, что я насылаю на нее таких друзей. Где у меня совесть?

Не сразу дала она мне тогда возможность выложить ей всю правду о двуличном негодяе. Перекрикивая возмущенные вопли подруги и стараясь не обижаться на устроенный мне негостеприимный прием, я все же довела до ее сознания всю правду об истинной натуре этого мерзавца, в ту пору еще вполне симпатичного молодого человека. И вот теперь снова…

– Он хоть немного полысел? – с надеждой поинтересовалась я.

– Ни капельки! – с непонятным удовлетворением отрезала Алиция. – Немного поседел, но седина ему к лицу.

– Жаль.

– Зато растолстел, – поспешила утешить меня подруга. – Толстый, как… не целый боров, но три четверти борова будет.

– Лучше бы полтора. И что? Неужели осмелился заночевать у тебя?

– А ты как думаешь? Они все у меня ночуют. Для них гостиниц не существует. К тому же, сдается мне, что твой паразит довольно скуповат. Чего ему стоило вытащить из саквояжа бутылку вина! Раза три принимался и обратно засовывал. Потом решился. Явно купил на пароме.

– Всего одну?

– Вытащил всего одну.

– Надо же, не коньяк, не виски. Впрочем, он всегда был скупердяем, значит, таким и остался, годы ничего не изменили. И ты пригласила его остаться?

– Что я, сдурела? Сам напросился.

– И ты, гостеприимно улыбаясь…

Вовсе не улыбаясь, наоборот, очень сдержанно, даже холодно… Все испортила застланная постель, я уже приготовилась сослаться на отсутствие чистого белья… Я удивилась:

– Постель для гостей была застлана? Кто же тебе такую свинью подложил?

– Да Аня, она последней у меня ночевала, а у этих современных девиц просто какая‑то мания наводить порядок. Кто‑то из них перевернул все в доме и куда‑то засунул последние кошачьи мешки. До сих пор не могу их найти.

Я опять удивилась:

– Последние? Ты до сих пор их покупаешь? Не отказалась от пагубной привычки?

– Не отказалась! – с вызовом подтвердила Алиция. – Раз они устраивают аукционы, я и покупаю. Меня всегда специально приглашают, я у них почетная постоянная клиентка. А некоторые из мешков я не удосужилась вскрыть, так и стояли невыпотрошенные. Теперь никак их не найду. Мне и самой интересно, что в них. А в те, которые я вскрыла, засунула свое барахло, так и их куда‑то задвинули.

Алиция помахала рукой у уха.

– Комары появились, пошли в дом. У меня ощущение, что я целую вечность не пила кофе. И если ко мне забредет какой мужик, напомни, чтобы я попросила его спилить эти сухие ветки.

Я с готовностью вскочила с неудобного кресла, пособирала со столика пустые стаканы и сигареты и вслед за хозяйкой вошла в дом.

Коты в мешках – единственное хобби, которое Алиция не только одобряла, но и просто обожала. Дело в том, что один или два раза в год датские железные дороги устраивали распродажу на аукционах всех вещей, забытых пассажирами в поездах.

Вещи, за которыми в установленный срок не обратился хозяин, просто как попало рассовывались по мешкам, и на аукционе фигурировал мешок, а не его содержимое, которое было никому не известно. Колготок и стиральных порошков Алиции хватило бы уже лет на двести, но, кроме этого базового продукта, ей попадалось и кое‑что поинтереснее: однажды она обнаружила в мешке накидку из чернобурок, как‑то с восторгом узрела золотые часы и золотой же браслет, была и отличная шерстяная пряжа, которую она презентовала мне. И чего только не попадалось в этих мешках! Предметы косметики, кофе, письменные принадлежности, электрические лампочки, нижнее дамское и мужское белье (только совсем новое), блузки, свитера, плащи, зонтики, подсвечники – да разве все перечислишь? Ни с чем не сравнимое удовольствие испытывала моя подруга, распечатывая очередной выигранный мешок и радуясь всему, что там находила. Стартовая цена на этих аукционах была очень низкой, а один стиральный порошок уже возместил Алиции все прошлые и будущие расходы.

Мне и самой было бы интересно взглянуть, каких котов таили в себе еще не вскрытые Алицией мешки, но искать их я не собиралась. Сизифов труд!

***

Мы уселись за столом, который Алиции пришлось поставить между кухней и гостиной. Хозяйка включила электрочайник, чтобы приготовить кофе.

Впрочем, слово «уселись» тут не на месте. Алиция крутилась у плиты, а я как села, так сразу и вскочила, почувствовав под собой нечто постороннее. Оказалось – иллюстрированный журнал.

– О, красивый! – обрадовалась я. – Откуда он у тебя?

Занятая кофе хозяйка не ответила. Положив журнал на стол, я переключилась на более важные проблемы, продолжив начатый на террасе разговор.

– Вот ты сказала, что Падальский был у тебя в мае, совсем недавно, а ты уже забыла, как его зовут. И еще уверяешь, что у тебя нет склероза.

Так он же мне не представился, – резонно возразила подруга. – Представлялся раньше, когда знакомились, лет двадцать назад, решил, что достаточно. Я же запомнила его внешность и смутно помнила, что у него какая‑то очень противная фамилия, вполне соответствующая его сущности. Конечно, при чем тут растения? Падла, паразит, паршивец, паскуда. Впрочем, падалец он и есть, недаром поначалу ассоциировался у меня с растениями. Опять всё выспрашивал, высматривал, вынюхивал. О, это интересно!

– Как это вынюхивал?

– Исподволь. Ему казалось – незаметно.

– Будь добра, опиши это вынюхивание подробнее, оно может быть опасным, ведь этот тип ничего не делает просто так.

Взяв кофе, Алиция села за стол и с готовностью продолжила разговор, тема которого ее явно волновала. Подошла она к ней, однако, вроде бы не с того боку.

– Да, я еще собиралась тебя отругать! В письме ты вспоминала, как мы наводили у меня порядок и как ты при этом уработалась, сколько бумаг просмотрела, складывая их в нужном порядке, такая ты педантичная да аккуратная, а я только и знаю, что опять захламляю дом…

– Ничего подобного! Я там писала, что ты больше меня уработалась, я еще беспокоилась о твоем здоровье.

– Как бы не так! – упрямо стояла на своем Алиция. Сварливая она какая‑то стала, может, из‑за негодяя Падальского? – Нигде не было написано, что я работала больше. А после твоей уборки такой порядок в моем доме установился, какого никогда до сих пор не было…

– Ну и что? Разве плохо?

– Для меня хорошо, но твой Паразит был очень недоволен.

Я была оскорблена до глубины души.

– Падальского не устраивал наведенный в твоем доме порядок? А какое ему дело до порядка в твоем доме?

– Я бы тоже хотела знать. Вел он себя очень подозрительно. Начал с расспросов о твоей идиотской красной лампе, но явно не слушал, когда я ему говорила, что такого паскудства в моем доме никогда не было, все расспрашивал, куда я ее задевала, сам кидался искать и при этом ворчал, что, мол, вот, навели порядок, теперь ничего не найдешь, без спросу носился по всему дому, заглядывал во все углы. Я с трудом сдерживалась и проклинала тебя, ведь он твой знакомый. Немного успокоилась лишь когда он укололся о кактус.

Я тут же развернулась лицом к окну, на котором стояли эти милые растения.

– О какой именно?

– Да не здесь, – одернула меня Алиция, – в телевизионной комнате.

– Можно посмотреть?

Не дожидаясь разрешения хозяйки, я сорвалась со стула и бросилась в телевизионную комнату.

Название комната получила с тех пор, как в ней был установлен телевизор. Раз и навсегда. До этого она называлась последней комнатой, неизвестно почему, ибо вовсе не была последней. За ней находилась еще огромная мастерская Торкиля, покойного мужа Алиции. А «последней» стала называться вторая гостиная, расположенная в конце коридора. И правильно назвали, из этой комнаты уже никуда больше нельзя было пройти.

С трудом пробившись через нагромождения каких‑то вещей, я проникла в телевизионную комнату. От остальных помещений в доме она ничем, кроме телевизора, не отличалась. Среди многочисленных аспарагусов и драцен здесь находился только один кактус, зато громадный. Стоял он на подоконнике в самом углу, за диваном.

Вид этого кактуса доставил мне огромное удовольствие, поскольку он был из тех кактусов, крохотные колючки которых при малейшем прикосновении впивались в человека, проникали глубоко под кожу и уже ни за какие сокровища мира не желали вылезать. Наверняка Падальский до сих пор их выколупывает.

– Каким чудом он вообще добрался до этого кактуса? – снова усаживаясь за стол, искренне недоумевала я. – Разбирал все эти препятствия или лез прямо по ящикам и коробкам? К дивану так просто не пробиться.

Алиция тем временем, попивая кофе, углубилась в чтение журнала, который я извлекла из‑под себя. Мне рассеянно ответила:

– Не знаю. Это твой журнал?

– Нет, твой. Я интересуюсь не из простого любопытства, так что будь добра поясни, как же он пробился к кактусу и вообще какого черта туда полез?

– Лампу искал. Красную. Может, думал, что она под диваном лежит. Это я так считаю, а что он на самом деле думал – холера знает. Как пробирался? Кажется, раздвигал кресла, отставлял картонные коробки и при этом сплющил ту, в которой у меня хранятся луковички. Да еще сбросил со стола выглаженные наволочки и коробочки с семенами растений, они у меня были разобраны. Пришлось потом собирать семена с полу, конечно, все перемешалось. А почему ты думаешь, что журнал мой? Не было у меня такого.

– Так ведь он на датском, – преувеличенно вежливо пояснила я. – Трудно предположить, что я интересуюсь датской прессой. А журнал интересный, судя по иллюстрациям, я еще хотела попросить тебя перевести, что написано под иллюстрациями.

Алиция перевернула страницу, чтобы начать с начала, и вслух прочла:

– «Пропавшие драгоценности». Тут вся статья о пропавших драгоценностях. Они и в самом деле красивые. Вот, золотая коллекция Ноева ковчега.

– Где? Покажи! – вскинулась я.

– Вот здесь, – ткнула пальцем Алиция. – Правда, пропорции немного не выдержаны…

Я выхватила у подруги журнал, который ко мне был вверх тормашками, и, перевернув, внимательно рассмотрела фотографию. На ней было представлено множество фигурок, от слонов до блох. Похоже, они и в самом деле были золотыми. По привычке глянула на подпись, что мне абсолютно ничего не дало, и вернула журнал Алиции, попросив ее читать по порядку, не спеша и ничего не пропуская.

– С чего там начинается?

– С изумрудов. Изумрудный нашейник… ошейник… ну как это по‑нашему?

– Колье, ожерелье.

– Да, изумрудное ожерелье королевы Сесилии Ренаты. Была такая?

Я спешно пыталась вспомнить такую королеву. Вроде бы имя знакомое, но больше ничего конкретного на ум не пришло.

– Наверное, была, раз там написано. А что еще?

– Рубиновый комплект, нет, надо говорить – гарнитур великой княжны Наташи. И оправа чудесная, не убивает камни. О, вот еще! Алмазная коллекция королевы Виктории, нет, ты посмотри, пять алмазов и все разного цвета! От двадцати восьми до сорока трех каратов, я и не слышала никогда ни о чем подобном. Или вот – звездный сапфир мадам де Помпадур. У нее был звездный сапфир?

– У нее много чего было, может, и звездный сапфир.

– Вот еще нашейник, то есть того… колье королевы Клементины Анжуйской. Рубины, сапфиры, жемчуг, изумруды. Да это не нашейник, а целый нагрудник! На мой вкус, излишне пестрый. А это что за королева?

– Вот о ней как раз я тебе могу кое‑что рассказать. Клементина Венгерская, вторая супруга Людовика Сварливого, мать Иоанна Погробовца, что смотришь? Так зовут детей, родившихся после смерти родителей. Четырнадцатый век. После Людовика, Филиппа и Карла во Франции стали править короли династии Валуа. Овдовев, Клементина, по слухам, помешалась на драгоценностях и приобретала их тоннами, все больше погрязая в долгах.

Алиция историей никогда не увлекалась. Вот и теперь слушала меня вполуха, продолжая читать статью.

– Все эти драгоценности пропали при подозрительных обстоятельствах, – вычитала она. – Изумруды Сесилии Ренаты, предположительно обработанные инками или ацтеками, плыли в Европу по поручению императора Фердинанда II и должны были составить часть приданого его дочери, которая собиралась замуж за польского короля…

А! – перебила я подругу. – Теперь вспомнила. Сесилия Рената, первая жена Владислава IV, из династии Вазы. Ну, вспомни, сын колонны Зигмунта [1]. Правильно, королева. На протяжении всей истории мы женились на королевских дочках и фиг у нас получался. Дети выходили всё какие‑то неудачные…

– В данном случае речь идет об изумрудах, а не о детях, – сурово оборвала мои претензии Алиция. – Слушай и не перебивай. Испанский галеон с этими сокровищами затонул недалеко от Португалии. В семнадцатом веке. А в конце девятнадцатого его раскопали, потому как лежал он… минуточку, как это по‑нашему? Ага, на мелководье. И всё нашли.

– Что всё?

– Ну всё, что он вез. В королевской канцелярии сохранился список, так что можно было уточнить. Изумрудное колье королевы Сесилии Ренаты тоже там фигурировало, его видели… Видел какой‑то придворный, по‑теперешнему интендант, если я правильно перевожу. Да это неважно. Главное – его видели и записали. А тут вскорости он и исчез.

– Кто? Интендант?

– Да нет, этот самый нашейник. Постой… ага, интендант тоже исчез. Надо же! И с тех пор никто из людей не видел ни того ни другого.

Я попыталась уточнить:

– Исчезли они на суше? Из воды их вытащили?

– На суше. Кажется, вообще все затерялось уже на суше. Минутку, вот Ноев ковчег… Франсуа I пожелал иметь золотую коллекцию зверушек, заказ был выполнен, предположительно самим Бенвенуто Челлини, изумительные золотые фигурки видело множество свидетелей, но вскоре коллекция исчезла. Причем не погибла при пожаре или во время военных действий, нет, просто исчезла в мирной придворной жизни. Предположительно украдена…

– Дианой Пуатье! – вырвалось у меня.

Подруга с интересом глянула на меня поверх очков.

– А ты откуда знаешь?

– Ничего я не знаю, просто бросаю на нее подозрение. Не люблю я эту Диану, возможно, Дюма виноват, ей от него здорово досталось, так я под его влиянием… Хотя должна бы восхищаться этой женщиной. Подумать только, она была куртизанкой двух королей на протяжении двух поколений. Это тебе не хухры‑мухры! Такого редко кто из женщин добьется.

Подумаешь! – пожала плечами Алиция. – Жила ведь в достатке и избытке, при королевских дворах… Ладно, чего мы о ней заговорили, она тут и не упоминается, вечно ты встреваешь. Пошли дальше. Вот великая княжна Наташа, она из Романовых, так, так… революция – не удивительно, что пропадали сокровища. Хотя вот тут написано, упомянутая Наташа Романофф бежала из России со всеми своими драгоценностями, а исчезли они уже потом, когда она проезжала по Швейцарии. Я сокращаю, тут очень много чего понаписано, всего не переведешь. Пошли дальше.

– Алмазы королевы Виктории?

– Да, те самые, разноцветные. Или надо переводить «цветные»? Ей их послал в презент какой‑то индийский раджа, надеялся подольститься, но они никогда не достигли берегов Англии. Виктория даже и не знала о них, раджа хотел устроить сюрприз…

– Они утонули? Раджа ведь наверняка послал их морским путем.

– Морским, но они не утонули. Корабль благополучно прибыл в Англию, однако шкатулки с алмазами на нем не оказалось. Разразился жуткий скандал, причем самым трудным было скрыть аферу от королевы. Похоже, это удалось, но сам презент как в воду канул. Что там дальше? Звездный сапфир мадам де Помпадур. Этот сохранился до самой революции, разные лица проследили его путь и оставили исторические записи, кто его спасал вместе с другими сокровищами и при каких обстоятельствах, но потом что‑то с ним случилось. Все говорит о том, что последний раз его видели в каком‑то трактире под Марселем.

Ну и, наконец, нагрудник, пардон, колье королевы Клементины… Если правильно поняла, он долго блуждал по ломбардам и ювелирным мастерским. Сначала его отобрали у королевы за долги, потом он оказался у Карла Валуа, он тоже вынужден был отдать колье для погашения долгов… И чего они все влезали в долги? А потом он пролежал где‑то в укрытии лет сто.

– Как раз пережил Столетнюю войну.

– Тогда была Столетняя война?

– Да, приблизительно в это время. Началась при Филиппе, когда Робер д'Артуа науськал на французов английского Эдуарда, а закончилась Жанной д'Арк.

– Ну, значит, колье королевы Клементины спокойно проспало сто лет. Сохранились документальные свидетельства о его владельцах аж до середины восемнадцатого века, после чего он таинственно исчез. Так здесь написано. Я передаю тебе в сокращении, мне уже надоело переводить каждое слово. Впрочем, если захочешь, сама прочитаешь, эта статья сама представляет собой перевод с английского, вот здесь сноска: «The Sun». Похуже, конечно, «Нейшенел Джеографик», но не совсем бульварная газетенка. Интересно, я выпила свой кофе или только собиралась?

– Выпила, но совсем мало, так что спокойно можешь выпить еще. Погоди, вот чего я не понимаю. Раз эти вещи пропали в разное время, причем некоторые еще несколько веков назад, откуда же в журнале появились их фотографии? Ведь тогда фотографию еще не изобрели. Разыскали сокровища и опять потеряли?

Алиция остановилась на полпути к чайнику, вернулась к столу и стала перелистывать статью.

– Сокровища видели многие, неоднократно, и часто описывали. Некоторые из них, как рубины Наташи и сапфир мадам Помпадур, увековечены на портретах. Некоторые зарисовывали художники и просто любители, например всех зверушек с Ноева ковчега и изумруды. А вот алмазы Виктории были так подробно описаны, что с помощью компьютера удалось их воссоздать и сфотографировать, если и вкралась ошибка, то совсем незначительная. Неплохая идея.

***

Предоставив подруге возможность спокойно сварить себе кофе, я тем временем внимательно разглядывала компьютерные достижения, очень жалея, что датский язык мне не доступен. Насколько я понимаю, в тексте обильно приводились даты, которые Алиция проигнорировала, – видимо, годы, когда видели в последний раз ценный предмет. И где.

Возможно, приводилась и фамилия видевшего предмет в последний раз, хотя я не уверена. Впрочем, это не столь уж важно, последний видевший мог и украсть драгоценность, так что вряд ли его фамилия где мелькнет.

– Ну и лампой паршивец окончательно вывел меня из равновесия, – вернулась к больному вопросу Алиция. Оказывается, она уже сидит напротив меня и попивает кофе.

– Кто? – вернулась я из мира драгоценностей.

– Да эта твоя падла.

– Падальский, – автоматически поправила я.

– А я что говорю? Всё из‑за тебя, так что теперь давай ты опровергай.

– Давно уже я все опровергла, но, похоже, он не читал, раз сослался на хорошее знакомство со мной. В следующий раз вели ему прочесть, и пусть верит слову написанному. А лучше не обращай на него внимания, вот и всё.

– Как же не обращать, – разбушевалась Алиция, – если этот придурок носится по всему дому и рассыпает семена! А все из‑за тебя.

Я столь энергично отказалась нести какую‑либо ответственность за придурков и паразитов, что подруга смягчилась и сменила тему. Взяв в руки журнал, она еще раз пожелала убедиться, что не я притащила его к ней в дом.

– Да отцепись же наконец! – всерьез обиделась я. – Если бы и привезла какой иностранный журнал, так скорее на английском или французском. Не иначе как его тебе Падальский подбросил.

– И с тех пор он так и лежал на стуле? – язвительно поинтересовалась подруга.

Я бросила на нее насмешливый взгляд, но «пуля просвистела мимо», поскольку Алиция на меня в тот момент не смотрела. Однако, похоже, какие‑то флюиды от меня все же исходили и дошли до хозяйки, уязвленной в своих лучших чувствах, поскольку она примирительно проговорила:

– Ну ладно, ладно, допустим, что в этом доме и в самом деле некоторые вещи лежат неделями…

– Неделями? Годами.

– Не преувеличивай. И все равно журнал не мой. А какого черта паршивец вздумал мне его подбрасывать?

– Понятия не имею. И вообще, это я так брякнула. Меня очень беспокоит, что он опять у тебя появился. Интересно зачем? Не верю, что хотел увидеть лампу. А также не верю и в то, ты уж на меня не обижайся, что сделал это из чистой любви к тебе. У него тут точно было какое‑то дело, и он нуждался в бесплатном пристанище. Что он говорил? Да, кстати, а на чем он приехал?

– На машине. В желании получить дармовое пристанище я не сомневаюсь. А насчет того, что говорил… Говорил о каких‑то делах, вот только не знаю, какие могут быть дела и когда он делал эти дела, если он практически не выходил из моего дома, все время тут ошивался.

– И долго ошивался?

– Три дня.

– Ничего не украл?

– Что он мог украсть?

– Откуда мне знать? Ты ведь всегда заметишь своим ястребиным оком, если из твоего дома что‑нибудь пропадет. Ничто не привлекло твоего внимания?

Алиция встревожилась.

– Не пугай меня, не могла же я всего проверить. Но полагаю – вряд ли, потому как я ходила за ним по пятам и смотрела ему на руки, не хотела, чтобы он опять мне все переставил, ведь с таким трудом мы навели порядок. А знаешь, как жадно он пялился на мою керамику! Но из керамики ничего не пропало, я проверила. И все твердил о красной лампе, как какой маниакальный параноик, все заверял в своем желании еще раз взглянуть на нее.

– В лампу я не верю! – решительно заявила я. – Предлог.

Уж не знаю почему, но мне очень не понравился этот визит Падальского к Алиции. Вроде для беспокойства не было никаких рациональных поводов, а вот встревожилась я не на шутку. Вроде пора бы привыкнуть, что у Алиции постоянно кто‑то ночует, что к ней всегда приезжают без приглашения и всегда находят приют и пропитание. Не было еще случая, чтобы она отказала в них человеку. И если бы сосчитать тех, которым, по моему мнению, Алиция должна была отказать в гостеприимстве, у меня не хватило бы пальцев на обеих руках и ногах. Один Психопат чего стоит!

О психе стоит сказать особо, это был действительно единственный случай, когда Алиция добровольно и по собственной инициативе обратилась за помощью к полиции. Еще бы, пожив у Алиции вволю, этот тип в один прекрасный день покинул ее дом, сев в машину Алиции и скрывшись с ней в голубой дали. Полиция отыскала обоих, психа и машину, причем оба оказались в неплохом состоянии. Машину вернули Алиции, Психопата поместили в соответствующее медицинское заведение. Пробыв там положенный срок, он снова приперся к Алиции. Не известно, что заставило ее решительно и бесповоротно разорвать с ним знакомство. Возможно, действовала так из чувства самосохранения, а главное, ее активно поддержали датская родня и польские друзья. Но такое случилось лишь раз и нисколько не сказалось на гостеприимстве моей подруги по отношению ко всему остальному человечеству.

Куда было Падальскому до вышеупомянутого Психопата, а вот встревожил он меня здорово. От общих знакомых я кое‑что знала об Эрнесте. В жизни он многого добился, карьеры, правда, особой не сделал, но денег у него хватило бы и на «Англетер». Так какая холера заставила его проторчать три дня в маленьком, спокойном Биркероде, где вообще никогда ничего не происходило?

Красный светильник из романа «Все красное» был лишь поводом, в этом я не сомневалась. А что явилось причиной?

***

Вечерело, и мы решили приготовить себе ужин. Или поздний обед? Разумеется, каждая хотела что‑то свое. Алиция сунула в микроволновую печь кастрюлечку с картошкой и поставила на плиту сковородку, чтобы к этой картошке поджарить одно яйцо. Я вложила в тостер две гренки, к которым надо было отыскать паштет и овощной салат. Они, я знала, всегда водились у Алиции. Поскольку я приехала лишь сегодня утром, пришлось воспользоваться продуктами хозяйки, в магазин лень было бежать. Сбегаю завтра и куплю свое любимое: датское салями, салат из карри и панированное филе из неизвестной мне рыбы, фаршированное чем‑то тоже неизвестным, но потрясающе вкусным. Этого у Алиции уж точно не было, ведь она не выносила рыбу и никогда ее не покупала.

Раскрыв дверцу холодильника, я испытала немалое потрясение. Целая полка была забита каким‑то рыбным филе, обычным, не панированным, которое к тому же начало уже размораживаться. Быть такого не может! Не иначе, как привиделось. Ох, неладное что‑то со мной творится.

– Алиция, – осторожно севшим от волнения голосом спросила я, – это у меня галлюцинации, как ты думаешь?

– Тебе лучше знать, что у тебя, – склонившись над сковородой, отозвалась подруга. – И не держи дверцу холодильника открытой, сколько раз говорить!

Я думала, что тот холодильник давно сдан в металлолом, – захлопнув дверцу, оправдывалась я. – Хотела вынуть салат и паштет, а тут столько рыбы… Скажи, ради бога, откуда она тут взялась?

– Из магазина.

– Понятно, что ты сама не ловила ее в море. Но неужели все это ради меня?!

– Да ты никак спятила! Не смей этого и в рот брать!

– Как же ее есть? Ушами?

– Вот дурища! Она не для того, чтобы есть. То есть, я хотела сказать – не для людей.

Тостер брякнул гренками. Быстренько вытащив из холодильника салат и паштет, я захлопнула дверцу, отгородившись от непонятного явления, и осторожно поинтересовалась:

– А можно знать, для кого?

– Для них, – махнула Алиция в сторону террасы деревянной лопаткой для тефлоновой сковороды. – Вон сидят, явились, не запылились. Ужина ждут.

Глянув на распахнутые двери в сад, я и вовсе остолбенела.

На террасе, у самых дверей, уставившись на нас, неподвижно сидели три чудовищно огромные черные кошки. Вроде бы ничего особенного, но ведь это был дом Алиции, которая всю жизнь не выносила кошек!

Голос не сразу вернулся ко мне и еще дрожал, когда я решилась спросить:

– Езус‑Мария, что это значит? То, что там сидит… это и впрямь кошки?

– А если я тебе скажу – жирафы, поверишь?

– Но ведь ты не выносишь кошек!

Подруга извлекла картошку из микроволновки, сбросила на нее со сковородки хорошо зажаренное яйцо и холодно поинтересовалась:

– Кто тебе такое сказал?

– Да ты сама! И говорила тысячу раз.

– Ничего подобного. Против кошек, как таковых, я никогда ничего не имела, не выношу лишь тех, что охотятся за птицами.

– А вот эти не охотятся? – спросила я, пытаясь сесть на стуле боком, чтобы не терять из виду потрясающее зрелище. – Они у тебя травоядные?

Алиция села за стол нормально, лицом к саду, ласково глядя на своих подопечных.

– Уж не знаю, травоядные они или просто ленивые, но по деревьям не лазают, на птиц не кидаются, их гнезда не разоряют. И вообще, я специально приручила их.

Понадобилось немало времени, чтобы освоиться с этой новостью.

– Одобряю твое благородное поведение, я ведь сама очень люблю кошек. Хотелось бы все же знать, что заставило тебя изменить отношение к этим милым животным, которых ты столько лет на дух не подпускала к дому и саду.

– Падла! – был краткий ответ.

– Надо же! – пережив очередной шок, отозвалась я. – Падлевский словно оставил по себе какой‑то…

– …смрад, – услужливо подсказала хозяйка.

– Вот‑вот! Причем сильнейший, если за все время ты, сама доброта и толерантность, ни разу не назвала его правильной фамилии. При чем тут он?

– А у него аллергия на кошек. Даже если одна из них проходит по другой стороне улицы, он покрывается сыпью. А если честно, причин три. Твоя Падла, мыши и сад. Кроме паршивца, у меня развелись мыши. Я против них ничего не имею, но когда они принялись в доме грызть бумаги… А эти милые кошечки охотно ловят мышей в доме, а также полевок и кротов в саду. Полевки сожрали у меня луковицы тюльпанов…

– Минутку, ты недавно говорила, что я осрамила тебя, выдумав полевок и кротов.

– Тогда они еще не завелись, значит, осрамила, правильно я сказала. Появились года три назад. И я решилась завести кошек. К этому времени кошки уже никак не могли повредить саду, сама видишь, как он разросся, так что пусть живут, теперь от них прямая польза.

Наконец я все поняла. Подругу знала многие годы, кому, как не мне, понять, чего стоило ей завести кошек. Алиция любила всё живое и охотно развела бы у себя целый зверинец. Помню, как она подружилась с лисой, изредка наносившей ей визиты, и чуть не разобрала дом на кусочки, когда ту угораздило застрять в вентиляционной трубе. Чего стоило извлечь ее оттуда! А с огромным пауком, повисшим по ту сторону кухонного окна в своей паутине, они часто вместе завтракали. Алиция в кухне, паук за окном, каждый ел свое в полном согласии. Подозреваю, что Алиция и червяков любила, только не признавалась. Вот разве что комаров не терпела, потому как они, в свою очередь, излишне любили ее.

Собак она обожала, но тоже не заводила.

А все из‑за сада. Известно, что все животные наносят саду вред, когда он, сад, еще молод и требует особого ухода. Собаки почему‑то обожают кататься в свежепосаженных всходах растений, игнорируя сорняки и газоны, кошки с удовольствием играют стеблями лилий и тюльпанов, безжалостно ломая их, а к тому же для своих гигиенических потребностей копают огромные ямы где им вздумается, лучше всего на мягких грядках или у корней ценных растений, белки собирают весь урожай фундука, а травоядные вообще поедают все, что попадется. Так что приходилось выбирать: сад или животное.

Алиция выбрала сад и, чтобы сохранить нервы, заставила, нет, убедила себя поверить в то, что не выносит кошек. Предлогом явились птицы, против которых она ничего не имела, так как в саду не росли ни вишни‑черешни, ни смородина и птицам нечего было у нее клевать. А сердце небось все эти годы болело, и вот теперь, когда сад разросся так, что ему не страшны были не только кошки, но даже и стадо буйволов, она могла дать волю собственным пристрастиям.

С большим интересом и таким же умилением наблюдала я за процедурой кормления. Одна небольшая банка кошачьего корма и три филейчика на нос – очень рационально. Я бы, конечно, выдала им на нос по шесть филейчиков, ибо всегда любила кормить животных. По словам Алиции, кошки в доме прижились после появления подлеца Падальского, всего месяца два назад. Как же ей удалось выдрессировать их за столь короткое время? Кошки по природе своей трудно поддаются дрессировке. А вот поди ж ты…

Сначала они неподвижно, как три черные статуэтки, сидели на пороге дома, не переступая границы, хотя стеклянная дверь на террасу была широко раздвинута. Затем, завидев знакомые банки и рыбку, которой Алиция помахала им, прежде чем на минутку сунуть в микроволновку, они все трое, как по команде, перешли невидимую границу и вбежали в кухню. Потершись о ноги хозяйки, они уселись на полу вокруг большой плоской одноразовой тарелки. Не обращая на меня внимания, одновременно же принялись есть.

– За два месяца ты их так приручила? – не поверила я.

Засмеявшись, Алиция изволила пояснить:

– И вовсе не за два месяца, а за целую зиму. Начиная с осени. Они сами ко мне пришли, голодные, ну я и кормила их на террасе. Знаешь, это очень умные кошки, взамен они принесли мне в подарок три мышки.

– Знали, как подлизаться.

– Я и говорю – умные. В марте у нас дули сильные ветры, терраса открытая, тарелки с едой уносило, так что я была вынуждена кормить их в доме. А из‑за Падлы решила их совсем приручить. Слушай, у тебя и впрямь доброе отношение к кошкам, они это чувствуют, а ведь обычно никого из посторонних не выносят.

– Я, можно сказать, с самого рождения живу с кошками в симбиозе, – обиделась я, – еще бы им меня не признать. Эти, твои, дикие – не домашние, я сразу поняла. Ты сделала с ними все, что положено?

Поколебавшись, Алиция призналась, что, наслушавшись от меня много чего о кошках, поступила по всем правилам. Вызвала ветеринара, он вколол им все необходимые лекарства, вывел глистов. Вот только от антиконтрацепции она отказалась, не стала ничего предпринимать. По осени никто из них не окотился, и, честно говоря, она до сих пор не знает, кошки это или коты. Вроде бы две кошечки и один кот, ветеринар как будто так сказал, а может, наоборот, два кота и кошка.

– Да ты и сама видишь, они же совсем одинаковые, – заключила подруга свой рассказ.

Они и в самом деле были совсем одинаковые, абсолютно черные, ни одного белого волоска. Закончив еду, кошки разбрелись по дому, кухня явно казалась им тесной. Одна кошка выбрала место для сиесты в комнате на верхней полке книжной стенки, с потрясающей ловкостью вспорхнув туда. Не задела при этом ни цветы в вазах и кашпо, ни декоративные настольные лампы и свечи, ни одной лошадки из Алициной коллекции – а их там выстроился целый табун, – которую хозяйка собирала лет двадцать. Вторая кошка влезла на вершину узкого высокого железного сооружения, изображавшего камин, в котором я никогда не видела огня. Если не ошибаюсь, использовать камин по его прямой принадлежности хозяйка не разрешала по той причине, что где‑то в дымоходе некая птичка свила гнездо – не разрушать же его! Третья кошка избрала для отдыха огромную картонную коробку, которая с трудом умещалась на кресле, но была увенчана мягкой подушкой, видимо специально положенной для кошачьего отдыха, хотя сама конструкция представлялась мне весьма хлипкой.

– Иногда кто‑нибудь из них забирается и на тот вон шкафчик в углу, – с нежностью в голосе сообщила мне Алиция. – Вообще они любят сидеть как можно выше.

Я переменила мнение:

– Нет, пожалуй, они не совсем дикие. Полудикие. Когда‑то были обычными домашними кошками, хозяева вышвырнули их на улицу, вот они и одичали. А теперь охотно опять одомашнятся.

– А ты откуда знаешь?

– А у меня такая же ситуация. На ночь ты их оставляешь в доме или выпускаешь на улицу?

– Ночь они проводят на свободе. И им хорошо, и мне. Ночью они не спят, любят играть, а в доме слишком много вещей, которые легко сбросить и разбить. Для спанья я выделила им место в сарайчике, на зиму они получают две старые перинки и норковую горжетку.

– У тебя что, горностаевой не нашлось?

– Да этой горжетке уже больше тридцати лет, она никуда не годится. Раз угодила под машину, я лично по ней проехала. А потом на нее упала горящая свеча. Любая другая женщина давно бы ее выбросила, а я припрятала – и видишь, как пригодилась.

Я искренне похвалила предусмотрительную подругу, тем более что до сих пор не могу себе простить глупости. Был у меня отличный теплый костюм из толстенной шерсти. Подумаешь, носила его всю жизнь и напоследок прожгла сигаретой. Зачем было выбрасывать? Сейчас для моих кошек пригодился бы – лучше некуда, а то я подумывала уже о том, чтобы подарить им на зиму мое старое зимнее пальто на меху. Его я, правда, не прожигала, и выглядит оно как новенькое, несмотря на солидный возраст, но вот носить его я больше не буду. Факт. Все как‑то рука не поднималась.

– Зато у моих новое стеганое одеяло и коврик Марии. Два одеяла они уже… того, сносили, это третье. Но ведь их у меня больше.

– Кого? Одеял или кошек?

– Кошек. И они лазают по деревьям.

– Нехорошие у тебя кошки.

– Возможно. Клен уже погубили, ободрали кору – когти острили. Но пока ни одной птицы не тронули. А зато и ни одной кротовой кучи поблизости не найдешь.

– Ну, тогда еще ничего, – смилостивилась Алиция.

Три черные меховые статуэтки неподвижно сидели в разных пунктах гостиной и наблюдали за нами узкими зелеными глазами. Они так поразительно походили друг на друга, что наверняка происходили из одного приплода. Невольно подумалось – благодаря любимым животным на сей раз мое пребывание у Алиции будет особенно приятным. Если бы я могла знать заранее… И ведь не испытала даже тени предчувствия…

***

Брякнул звонок у калитки, затем кто‑то постучал в дверь, которая, как всегда в это время, еще не была запертой.

– Проше! – во всю глотку заорала я, позабыв, что это может быть кто‑то из аборигенов, для которых слово по‑польски воспринимается просто как ничего не значащий шелест. Алиция и вовсе не отреагировала.

Это оказался не абориген, а Анита. При виде давней знакомой я испытала два противоречивых чувства – радость и зависть.

Радость от встречи, а зависть оттого, что с годами Анита решительно похорошела. В молодости она была слишком худа, так что при виде ее каждому невольно приходило на ум то, что находится внутри всякого человека. Нет, Анита не выглядела скелетом, но почему‑то о нем сразу думалось. Теперь она немного поправилась – столько, сколько требуется, а вдобавок в черных волосах появилась проседь, оказавшаяся ей очень к лицу.

Поглядев в прихожую, Алиция оскалила зубы в улыбке, благодаря чему я сразу поняла, как некстати ей эта гостья. В улыбках подруги я разбиралась безошибочно и точно знала, когда она была искренней.

Умная Анита это тоже знала.

– Нет‑нет, – поспешила она успокоить хозяйку. – Я не собираюсь у тебя ночевать. Просто пришла поздравить с прошедшими именинами и презентовать вот это…

Пройдя по коридорчику, Анита остановилась около железного камина и протянула хозяйке маленький сверточек Черная статуэтка на верхушке камина дрогнула, яростно зашипела и взмахнула лапой. Молниеносное движение вряд ли кто заметил, но треск лопнувшего шелка на рукаве гостьи все услышали. Кошка не хотела обидеть женщину, она лишь отогнала ее от себя, но Аниту отбросило в сторону с такой силой, что она принуждена была опереться о стол, чтобы не упасть.

– Откуда мне знать, что ты тут лежишь? – с обидой обратилась она к кошке. – Я не собиралась тебя трогать. Холера, у этих созданий когти, как у грифов.

В Алиции проснулись обязанности хозяйки и она с тревогой бросилась к гостье.

– Она тебя оцарапала? Покажи. Разорвала кофточку? Брысь отсюда!

– Кошка не виновата, – вступилась я за животное. – Просто она испугалась, когда ты у нее под носом взмахнула рукой.

Анита была не из трусливых и не слишком нервной. Она внимательно осмотрела опять застывшую в прежней позе кошку, после чего обследовала продранный рукав.

– Ничего страшного, руку не поцарапала, а блузка старая, причем я ее никогда не любила. Алиция, желаю тебе всего наилучшего и прошу принять вот это, возможно, у тебя такого еще нет. Привет, Иоанна, я знала, что ты собиралась приехать, и надеялась тебя здесь увидеть.

После негостеприимного выпада кошки Алиция уже не могла дуться, хотя и не проявила к гостье особой нежности. Я включила чайник и поставила на стол третью чашку, а хозяйка тем временем разворачивала презент из оберточной бумаги.

Это оказалась очаровательная косматая лошадка, вставшая на дыбы на крохотном кусочке травы. Алиция могла не любить Аниту, но устоять перед лошадкой было свыше ее сил.

И восхищалась она самым что ни на есть искренним образом.

– Какая прелесть! Такой в моей коллекции еще не было. Сейчас поставлю ее на место… минуточку… вот так. Видишь, как смотрится! Садись, выпьешь кофе. Погоди, кажется, у меня где‑то завалялась коробка шоколадок. Иоанна, если дотянешься… в шкафчике стоит «Наполеон»…

Итак, мы устраиваем прием, лошадка и кошка оказали Аните добрую услугу, ведь я же поняла, что ее приходу Алиция совсем не обрадовалась, наверное, что‑то между ними произошло. Ладно, после узнаю, сейчас не буду ломать голову, не располагая информацией.

Мне удалось дотянуться до дверей шкафчика, для чего пришлось перелезть через две огромные картонные коробки.

Я заметила, что уже года три как Алиция была буквально завалена огромными картонными коробками. Теоретически они предназначались для того, чтобы упрятать в них всевозможные, не очень нужные в данный момент вещи, но пока же заполнялись исключительно растениями в самых разных видах, в основном семян, луковичек, высушенных трав и цветов, причем все они размещались в огромных коробках с большим комфортом. Вот, скажем, всего один стебель шпорника занимал целую коробку из‑под телевизора. Мне очень хотелось посоветовать подруге поместить эту веточку хотя бы в коробку из‑под обуви, но я боялась Алиции слово сказать, уж очень она стала раздражительной. В моем доме все было наоборот. По осени семена и луковички высыпались из переполненных, слишком маленьких для них коробок, а связки засушенных трав лишили возможности пользоваться несколькими полками шкафа. Так что, осознавая свое собственное умение наводить порядок в квартире, я была бы последним человеком, осмелившимся критиковать Алицию.

Итак, я достала шоколадки и рюмки, не разбила бутылку «Наполеона» и вернулась к столу, по дороге раздавив всего одну маковую головку, неизвестно откуда появившуюся.

Анита уселась на журнале с драгоценностями. Поднялась, не глядя извлекла его из‑под себя, глянула и удивилась:

– Откуда у вас этот журнал? Тоже выписываете? Как раз этот номер у меня пропал.

Отставив коробку с кофе, Алиция обернулась к нам.

– А, этот. Нет, я его не выписываю, сама удивлялась, откуда он взялся. Думала, Иоанна привезла, но она отпирается.

Анита глянула на последнюю сторонку обложки.

– Точно, мой. Вот тут я записала дату и время – к косметичке собиралась. Хорошо запомнила, к ней так просто не запишешься. Апрельский номер, каким образом он о казался у тебя? В апреле меня вообще не было в Дании, я моталась между Швецией и Польшей, всего четыре дня как вернулась. Кто тебе его принес?

– Понятия не имею. Можешь взять, если нужен.

– Да нет, мне он особенно не нужен, спрашиваю просто из любопытства. И вообще люблю все знать.

– Я тоже! – не замедлила подчеркнуть Алиция. – И привыкла свой дом заполнять сама…

– И переполнять, – не утерпев, пробормотала я себе под нос и разлила коньяк по рюмкам.

– …так что, если у меня появляется нечто подобное, хочу знать, каким образом. У тебя был кто‑нибудь из моих гостей?

– Понятия не имею, какие у тебя были гости, к тому же меня в последние месяцы не было в Дании, как я только что сообщила.

– Не может быть, чтобы за эти месяцы ты ни разу не появлялась дома. В конце концов, Ясь нуждается в пище и присмотре.

– Ясь умеет есть самостоятельно и пользоваться стиральной машиной. Но ты права, я появлялась в доме на день‑два, для того хотя бы, чтобы сменить одежду. Не вожу же я с собой сундуков. Погоди, дай подумать…

Ясю пошел девятнадцатый, он был единственным сыном Аниты, здоровым и самостоятельным молодым человеком, вполне привыкшим обходиться без мамочкиной опеки. Другого сына и не могло быть у Аниты, которая никак не годилась на роль заботливой мамаши: известная журналистка, вся в работе, вечно в разъездах. К тому же, в случае необходимости, мальчику всегда мог прийти на помощь отец, Генрих, с которым Анита давно развелась, но хорошие отношения сохранила. Уж он‑то проявлял о ребенке гораздо больше заботы.

Анита пыталась восстановить в памяти события последних месяцев.

– Выехала я в конце апреля, где‑то на рубеже апрель‑май ненадолго заехала домой, потом побывала там в середине мая дня два, а потом уже только в начале июня… Был ли у меня тогда кто‑нибудь? Минутку… Один сотрудник привозил бумаги, но тебя он не знает. Была Эва, я купила ей косметическую маску для лица, и она заехала за ней…

– Эвы я в глаза не видела с прошлого года, – перебила гостью Алиция, очень внимательно слушая ее.

– Как‑то я застала двух парней, приятелей Яся…

– Никаких приятелей Яся у меня не было!

– …а один раз Генриха. Генрик не являлся к тебе с визитом?

– Нет. По крайней мере, в последнее время.

– В доме бывал мой нынешний спутник жизни Ларе, можем назвать его мужем, но вы не знакомы. О тебе он слышал от меня, но даже не знает, где ты живешь. А больше никого не могу припом… Ой, нет, как раз перед моим отъездом…

а может, это было между апрелем и маем… ненадолго появлялся Эрнест.

– Какой Эрнест?

– Падальский. Ты ведь знаешь Эрнеста Падальского?

– А‑аа! – в унисон протянули мы с Алицией.

Анита насторожилась.

– А что? Эрнест был у тебя?

– А в то время у тебя уже была эта вещь? – поспешила уточнить я, ткнув пальцем в журнал.

– Не столько у меня, сколько в моем доме, – ответила Анита, любившая точные формулировки. – Выписывают его Ясь с Ларсом. А я иногда читаю. Значит, делаю вывод – Эрнест у тебя был.

– Был, – подтвердила Алиция, присев к столу и погружаясь в глубокое раздумье. – Выходит, проблему решили? Взял он у тебя журнал и оставил у меня… А откуда ты вообще знаешь этого папуаса?

Сообразительную Аниту никакие папуасы не могли сбить с толку. Ответ ее, как всегда, был исчерпывающе точным.

– О, мы знакомы с давних пор, еще в молодости познакомились. Благодаря моему первому мужу вращались в определенных кругах, так что знакомство сохранилось.

– С чем и поздравляю.

Судя по всему, ты не очень ценишь Эрнеста Падальского, – беззаботно отметила Анита. – Возможно, и правильно. Так он свалился тебе на голову и напросился пожить?

– А ты откуда знаешь?

– Просто делаю выводы. Я не разрешила ему жить у нас, поскольку уезжала, вот он и нашел себе другое теплое гнездышко. Он хотел от тебя чего‑то конкретного или только делал вид, что хочет?

– Хотел, – резко ответила Алиция. – Красную лампу.

– Так ведь у тебя нет никакой красной лампы, – удивилась Анита.

Я обрадовалась.

– Ну вот, по крайней мере хоть один человек знает, что ее не было!

– Один человек не делает весны! – упрямо стояла на своем Алиция. – А исключения лишь подтверждают правило. Я не собираюсь помещать в газетах объявление о том, что у меня есть, чего нет. А проклятый подагрик искал ее так, словно от этого зависела его жизнь.

– Или словно он с кем‑то побился об заклад, – предположила я.

– Погодите, вы совсем сбили меня с толку, – остановила нас Анита. – То папуас, то параноик…

– …подагрик, – поправила ее Алиция. – А точнее – Падла!

…это вы всё о Падальском? Так его не любите? Ладно, не буду придираться. Значит, Падальский приехал к тебе якобы затем, чтобы отыскать красную лампу, которой у тебя сроду не было. Полагаю, что ему просто надо было где‑то пожить бесплатно, и он не нашел лучшего предлога. Как бы вы его ни обзывали, он все‑таки не параноик… тьфу, не дебил.

– А вел себя как самый настоящий дебил. Теперь и Анита о чем‑то интенсивно задумалась. Подумав, уточнила:

– Только лампа? Больше ничего от тебя не хотел? Ни о чем не расспрашивал? Ничего особенного не говорил?

– Говорил, а как же! Ему не понравилось, что мы навели в моем доме порядок, так он выражал неудовольствие. Ворчал по этому поводу. Ну не псих ли?

Анита невольно огляделась.

– О каком порядке он говорил?

– О том, которого нет, – хладнокровно пояснила хозяйка. – Он же уперся – наводили порядок и все испортили. А виной всему она, – кивок в мою сторону. – Понаписала всякую ерунду, банда кретинов поверила и теперь пристает ко мне.

– Тоже мне банда, один Падальский, – фыркнула я.

Анита попыталась успокоить Алицию.

– Да ты не расстраивайся, это что, вот мне досталось! До сих пор пристают: когда меня из тюрьмы выпустили? И как долго держали в сумасшедшем доме? Никто не верит, когда я уверяю: такого не было, все придумала Иоанна. Нашла из‑за чего переживать!

– К тебе пристают с расспросами, а у меня по всему дому шастают, – упорствовала Алиция в своем праве тоже быть мною недовольной. – Копаются в моих вещах, все переворачивают вверх дном, портят растения…

Тут я решила про себя не признаваться, что маковку раздавила, не простит ведь. Анита меж тем продолжала:

– И все же я так и не поняла, чего он от тебя хотел. Эрнест Падальский не из тех людей, которых можно проигнорировать и не обращать внимания. Уж мне‑то можешь поверить. Из‑за собственной выгоды он пойдет на все, ему не занимать хитрости и коварства. Я сама привыкла прибегать к обману, так что и в других за версту чую коварство и неискренность. Мне он никакого особого вреда не нанес, так что у меня к Падальскому претензий быть не может, но и иллюзий насчет него я не питаю. И тебе не советую. У него все неспроста. Раз у тебя был, значит, ему что‑то нужно. Неужели он всю дорогу только о красном светильнике и говорил?

Я встревожилась.

– Анита, ты что‑то знаешь? Признавайся! В чем ты подозреваешь Падлу?

– Он способен на все, – неопределенно ответила Анита. – Так что он еще говорил?

Алиция подумала.

– Кажется, кроме лампы, он еще о чем‑то пытался со мной говорить, да я не слушала.

Занята была тем, что на руки ему смотрела. Глаз с этой падали не спускала…

Я высказала предположение, что к Алиции нехороший человек явился с одной‑единственной целью: подбросить ей датский журнал, чтобы она прочла его от начала до конца. Откуда ему было знать, что доставленное чтение целых два месяца будет лежать там, куда он его положил, пока не появлюсь я и не сяду на него?

Анита со смехом подхватила:

– Он в страшном нетерпении ждет реакции Алиции, а тут дни бегут за днями – и хоть бы что. Я этот журнал просматривала и не нашла в нем ничего, достойного внимания. Вряд ли там есть нечто потрясающее, от чего Алиция придет в ужас. Разве что упоминание о том, что в исландском мху открыли какие‑то целебные свойства…

– А что, и в самом деле открыли? – встрепенулась Алиция.

Похоже, исландский мох заинтересовал мою подругу намного больше, чем коварный Падальский. Вырвав журнал из рук Аниты, она уселась на него, заявив, что подробнее об этом потрясающем открытии прочтет в более спокойной обстановке.

– А о чем этот тип еще говорил со мной, не могу вспомнить и не желаю больше вспоминать. Плевать мне на него. Надеюсь, здесь он появится не раньше чем лет через двадцать, а за это время я успею помереть или что еще…

– Я бы предпочла «что еще», – тут же откликнулась я. – Это намного интереснее.

– Почему?

– Помереть каждый дурак сумеет, ты же в рамках «что еще» способна сделать из своего дома такое, что никому другому не под силу.

Алиция бросила на меня гневный взгляд, но сказать ничего не успела. Вмешалась Анита. Качая головой, она задумчиво произнесла:

– Ох, боюсь, ты напрасно надеешься. Я вспомнила, что Эрнест был у меня неоднократно. Ясь мне говорил, но я слушала вполуха. Если не ошибаюсь, ваш Падла будет теперь приезжать сюда чаще на какие‑то консультации. Так что опять тебя осчастливит.

– Чтоб тебе подавиться этими словами! – не на шутку разозлилась Алиция.

***

Анита покинула нас, когда уже вечерело. Выходя из дома, она широкой дугой обошла издали кошек.

– Видишь, кошки ее не любят, значит, есть в ней какое‑то зло, – на полном серьезе заявила Алиция. – На кошках вообще лучше всего проверять характер людей.

– А может, они у тебя вообще никого не любят? – усомнилась я. – Разреши мне проверить на них свой. А вдруг ко мне будет такое же отношение и у меня характер окажется не лучше, чем у Аниты.

– Вряд ли.

Встав из‑за стола, я не торопясь подошла к камину и медленно протянула руку к лежавшей там кошке.

– Ну что, и меня тоже поцарапаешь?

Кошка, не шевелясь, внимательно смотрела на меня. Я осторожно погладила ее по голове. Вздрогнув от прикосновения и чуть шевельнув ушами, она тем не менее осталась лежать неподвижно, ничем не выражая протеста. Внимательно наблюдавшая за нами Алиция торжествовала:

– А что я говорила?

– Ну ладно, буду радоваться, что я в кошачьем понимании неплохой человек. Посмотрим, что скажет вторая кошка.

– Можешь проверить себя и на второй, – разрешила хозяйка, – а заодно поставь обратно в шкаф недопитого «Наполеона», наверняка мы сегодня больше пить его не будем.

Взяв бутылку с кухонного стола, я поставила ее на стол в гостиной, а сама осторожно подошла к той кошке, что лежала в кресле на ящике. Лишь подойдя ближе, я увидела, что лежит она не на одном ящике, а на двух, поставленных один на другой, причем очень небрежно, так что все сооружение может свалиться от одного резкого движения животного. Я остановилась, не зная, стоит ли рисковать.

Алиция же, бросив взгляд на подаренную ей косматую лошадку и оставив в покое кофейные чашки, решила немедленно поместить новый экспонат в свою коллекцию на книжной полке. Как‑то на редкость легко и ловко протиснувшись к книжной стенке, она принялась переставлять фигурки, освобождая место для новой лошадки и совсем не обращая внимания на лежащую там третью кошку.

Меж тем та поднялась с места и попыталась потянуться, выгнув спину, причем какое‑то мгновение сама выглядела как еще один экспонат коллекции. Увы, на полке было слишком мало места, чтобы потянуться вволю, так что кошке пришлось спуститься на пол. Для этого она воспользовалась Алицией, так ей было удобнее. Скользнув мягкими лапками по плечу и предплечью хозяйки, кошка спрыгнула на нижнюю полку, не задев ни одного цветка, и вот уже оказалась на полу.

Я любовалась ловкими, изящными движениями животного. К первой кошке присоединились и две остальные – та, которую я гладила, и та, что лежала на хлипких ящиках. Видимо, у них закончилось время сиесты. Все трое не торопясь покинули дом и направились в сад.

***

– Видишь, по котам можно безошибочно определить, достоин ли человек доверия, – радовалась Алиция. – Теперь не сомневаюсь, что правильно считала тебя порядочным человеком. Кошки – безошибочный показатель.

А ты законченная ослица, – одернула я подругу, ничуть не польщенная, даже немного обиженная. А то она без кошек не знала меня как облупленную столько лет! – А раз твои кошки такой замечательный критерий, что ж ты в свое время не испытала на них Кацпера, Марианека, того типа от сигарет, ну, помнишь Прохиндея, Психопата, Майю, Эдиту, Стефана и еще тысячи других непорядочных людей, ведь столько пакостей видела от них?

– Надо же, и ты их еще помнишь? – удивилась Алиция, даже не обидевшись из‑за «ослицы».

– Еще бы не помнить, после тебя они и мне дали прикурить. Ты же сама из‑за них обвиняла меня во всех смертных грехах. Даже шкатулку Кристины мне приписала. И какао Малгоси. То самое, закаменевшее от времени.

– Раз ты всякую пакость пьешь… Кстати, насчет пьешь. Я бы, пожалуй, еще кофейку выпила.

Все кофейки Алиции, которые она выпивала за целый день, не заполнили бы и двух стаканов, а возможно, и полутора. Любимый напиток она пила из крохотных чашечек, прямо кукольных, куда помещалось не больше трех столовых ложек кофе. Да и то, как правило, всего не выпивала, так что потребляемый моей подругой кофе и мотыльку бы не причинил вреда.

Наконец мы отправились спать. Алиция прихватила в свою комнату журнал с драгоценностями и исландским мохом. Початая бутылка «Наполеона» так и осталась стоять на столе в салоне.

***

Вернувшись из города с купленными продуктами, на террасе я застала Мажену Знакома она с Алицией была уже лет десять. Мажена моложе нас, где‑то на полпути к следующему поколению. Замужем за датчанином. Пожалуй, это единственная польско‑датская пара, которую я одобряла. Мне нравились и Мажена и избранный ею спутник жизни – красивый молодой датчанин. Оба они музыканты, причем их специализацию я тоже одобряла: Мажена – арфистка, Вернер – пианист.

Увидев Мажену на террасе, я, как всегда, порадовалась, на сей раз сделав это вслух:

– Какое счастье, что ты арфистка, а не, скажем, гитаристка. Тогда тебе пришлось бы всюду таскать с собой инструмент. И Вернер у тебя молодец, пианино не принято таскать с собой.

В дверях появилась Алиция с бутылкой «Наполеона» в руках.

– Ты что, вставала ночью и пила бренди? – спросила она, подозрительно глядя то на меня, то на бутылку.

Естественно, я была шокирована.

– Как ты можешь подозревать меня в таком? Ладно бы пиво, а то коньяк!

Но кто‑то же выпил еще столько, сколько мы вчера прикончили втроем с Анитой. Не кошки же. И само содержимое бутылки не могло никуда деться, а я прекрасно помню, сколько коньяка оставалось вчера.

Я не смела возражать, отлично зная удивительную способность подруги запоминать малейшие детали вещей и событий, особенно когда речь шла о том, что было сделано без ее разрешения. И если она утверждала, что жидкости в бутылке стало меньше, значит, так оно и было. Да и я сама, взглянув на остаток коньяка, поняла, что выпей мы вчера остальное, все трое сегодня еще лежали бы в тяжком похмелье.

– А ты сама не?.. – рискнула я предположить.

– Валялась бы с головной болью, а я ни в одном глазу.

– И со мной было бы то же. А у тебя никого не было, пока я отсутствовала?

– Никого. Мажена только что пришла.

– Я не пила, вот, клянусь! – она перекрестилась. – Даже не знаю, где оно у вас стояло.

– На столе стояло, на видном месте. Если не вы, то кто тогда? – ломала голову Алиция.

Интересно. До сих пор у Алиции никогда не исчезали крепкие напитки, если в доме не было гостей.

– Может, ночью кто забрался в дом? – высказала я предположение. – Двери у тебя все были заперты?

Поставив несчастную бутылку на стол, Алиция внимательно ее разглядывала. Мне ответила рассеянно:

– Вроде бы я запирала двери на ночь, но за все не поручусь.

– Пойду посмотрю.

Выйдя через террасу в сад, я обошла громадную клумбу и пробралась к стеклянной двери в ателье. Огромные раздвижные двери производили впечатление запертых, однако, подойдя ближе, я разглядела щель сантиметра в два между двумя половинками двери. Выходит, дверь не заперта, а лишь прикрыта, и пройти через нее не составляло трудности.

Вернувшись, я с большим удовлетворением известила хозяйку дома о своем открытии.

– Я очень рада, что дверь оказалась не запертой, не то мне пришлось бы или себя подозревать – пью по ночам, – или тебя. А поскольку по тебе не видно следов похмелья, пришлось бы предположить, что ты специально вылила коньяк, чтобы свалить на меня, не знаю почему.

– А ты надолго приехала? – тут же поинтересовалась Мажена.

– Правильно мыслишь, – похвалила я ее. – Приехала я всего на неделю, и не далее как вчера хозяйка уговаривала меня пожить у нее подольше.

– В таком случае не станет она на тебя сваливать.

– Да, кстати о гостях, – вспомнила Алиция. – Утром звонил Павел. Он приедет завтра вечером на несколько дней. Надо освободить кровать в последней комнате.

Приезд Павла меня обрадовал. Я любила парня, а в Варшаве мы виделись редко. В основном за партией бриджа (нет, не в пережидаемую рулетку, как в романе «Все красное»), партии для игры в бридж было очень непросто подобрать, всегда приходилось помнить о том, чтобы за карточным столом не встретились какие‑нибудь заклятые враги. Поэтому для игры в бридж я всегда приглашала двух абсолютно нейтральных игроков – Павла и свою приятельницу Аню.

– А Павел приезжает один или с женой?

– Говорил, что сам, без Эвы.

– Жаль. Если бы еще приехала Аня, мы могли бы поиграть в бридж.

– Какая Аня? – спросила Алиция.

– Моя варшавская приятельница, ты ее знаешь. Она раз была у тебя. Симпатичная и безвредная.

– А! – вспомнила Алиция. – Такая милая блондинка, судья по специальности, правильно? И в самом деле, могла бы приехать. Лучше сразу с Павлом.

– Я тоже играю в бридж, – напомнила о себе Мажена. – Можно мне присоединиться к вам?

– Ничто не мешает.

Алиция вернулась к животрепещущей теме.

– И все же факт остается фактом – сегодня ночью кто‑то забрался в мой дом и вылакал полбутылки «Наполеона». Не нравится мне это, и хотелось бы знать, кто именно.

Мажена высказала предположение:

– А вдруг Психопат вернулся к тебе? Будь осторожна.

– Он же пьет только пиво, – фыркнула Алиция.

– Падальский? – выдвинула и я кандидатуру. – Он как насчет крепких напитков?

– Может, и пьет, да я ему не предлагала.

Мажене приходилось слышать о падле, хотя она не была с ним знакома. Услышав, что он недавно был у Алиции, попросила рассказать подробнее о его пребывании в этом доме, одновременно попытавшись устроиться поудобнее на дурацком шезлонге. Конечно, у нее ничего не получилось. Выслушав, задала законный вопрос:

– Алиция, чем объяснить, что у тебя всегда происходят какие‑то странные вещи?

Лучшая подруга ткнула в меня пальцем:

– Все из‑за нее. Как только она приезжает – начинается!

Я энергично воспротивилась:

– Ничего подобного! С Психопатом я ни при чем, меня тут не было, я его никогда и не видела! И при Падальском не было. И перестань всё приписывать мне, в твоем доме и без меня толчется прорва народу, я отказываюсь отвечать за всех!

Погодите! – поспешила прервать наш спор Мажена, срываясь с проклятого шезлонга. – Раз нужно приготовить кровать для приезжающего гостя, давайте я вам помогу. Не обижайтесь, но я помоложе…

– Не «вам», а ей, – поправила я арфистку. – Ведь готовит ложе для гостей она всегда лично, отказываясь от помощи, я уж перестала предлагать свои услуги.

Меня изволили милостиво похвалить.

– Да, ты ведешь себя порядочно, ничего без спросу не трогаешь. Кровать надо бы приготовить, уж и сама не знаю… Сначала хотелось бы дознаться, кто все же вылакал коньяк.

Вот упрямая! Дался ей этот коньяк. И я раздраженно бросила:

– Да тот сосед, с которым ты не ладишь. Ну тот, что портит твой орешник, обрывает незрелые орехи, не щадя живота своего. Живет рядышком, увидел – дверь не заперта, вот и решил напакостить. Радуйся, что весь не вылакал, все же тебе оставил. Да, знаю, что хочешь сказать, он датчанин, датчане не крадут. Но учти, ведь он соседствует с тобой уже несколько десятков лет, и постоянное нашествие к тебе наших земляков могло его деморализовать. К тому же он не крал, а просто угостился.

– А в доме ничего не пропало? – встревожилась Мажена. – Ты проверила?

– Нет, не проверяла, – смутилась хозяйка. – На первый взгляд вроде бы ничего…

Я всячески поддерживала предложение Мажены помочь приготовить ложе для ожидаемого гостя. Девушка молодая, сильная, и мне не придется потом испытывать угрызений совести. Она же, совесть, грызет меня всякий раз, когда Алиция отказывается от моей помощи при тяжелых физических работах. Вот пусть Мажена и потрудится, представляю, сколько бедняжка намучается. Хотя… судя по всему, в последние годы Мажена бывала тут чаще меня, ей лучше знать, где что лежит и куда можно переместить весь хлам, нагромоздившийся на ложе для гостей. Впрочем, решение принимать Алиции. А та все медлила, распоряжения не давала…

Переглянувшись с Маженой, мы совместными усилиями довлекли хозяйку до последней комнаты. Вынув из ее рук бутылку с «Наполеоном», я поставила ее на место, в угловой шкафчик.

Ложе для гостей мы разглядеть не могли, хоть оно, насколько помню, было очень большим и состояло из двух частей, причем одна выдвигалась из‑под другой. Как я и предполагала, оно было чуть ли не до потолка завалено горой всевозможного хлама, главным образом бесчисленными картонными коробками и всяческим тряпьем. Кроме того, просматривались также: металлический стояк, подставка под большое кашпо с растениями, пустой футляр от фотоаппарата, рулон оберточной бумаги в разноцветных звездочках, деревянная полочка на кронштейнах, чтобы прикрепить к стене, новый утюг в упаковке, которую уже начали вскрывать.

– Вроде бы многовато барахла, – деликатно заметила я.

– Много, – согласилась Алиция. – И знаешь, при нашей Падле такого не было. Интересно, что же мне со всем этим делать?

– Постельное белье, занавески и полотенца я бы предложила положить в шкаф, – предложила Мажена. – Подушки… с подушками не знаю как и поступить. Думаю, по крайней мере, одну удастся запихать в сундук…

Хозяйка возразила:

– Не уверена, что удастся. И вот насчет шкафа… боюсь, не сможем открыть дверцу.

Мажена не теряла надежды.

– А мы попытаемся. Для начала надо туда пролезть. Погоди, я полезу, а ты станешь мне подавать.

С большим трудом, то между вещами на полу, то ступая прямо по ним, то топчась по куче на кровати, Мажена пробилась к шкафу у окна. Там основательно застряла, с трудом высвободилась и сделала попытку раскрыть одну створку шкафа.

– Больше не открывается, – сообщила она нам. – И я тут развернуться не могу. А дверце мешает что‑то мягкое в самом низу. Алиция, что там? На самом дне?

– Откуда мне знать, что находится на самом дне, если я понятия не имею, что лежит сверху? – раздраженно отозвалась хозяйка. – Я же предупреждала насчет шкафа. Может, ты как‑нибудь придавишь это мягкое, на дне.

– Или выну его и попытаюсь уложить вертикально, – пыхтя рассуждала вслух Мажена. – Ага, вот эта коробка внизу почти пустая… туда можно много чего засунуть… Если бы кто из вас подержал эти бумаги, пока я буду засовывать…

Хозяйка встревожилась.

– С бумагами осторожней, их обязательно положи туда, откуда взяла! Я уже отсюда вижу – это Гренландия, там рядом должен быть Нордкап, если перепутаешь, мне в них ввек не разобраться!

– Ничего я не перепутаю, все положу как было, – пообещала девушка.

Надсажаясь, мы с Алицией держали в руках всевозможные тяжести, а Мажена благодаря этому смогла пробиться к ранее запримеченной большой коробке и заглянуть в нее. Видимо, увиденным она осталась довольна. Одобрительно кивнув головой, она молча, одной рукой рывком выдернула из‑под самых дверей шкафа старый мешок, по виду весьма тяжелый. И принялась засовывать его в пустую коробку.

– Тут еще второй такой, – пыхтя проинформировала она нас. – Вряд ли поместится, но попытаюсь вбить его сверху. Иоанна, подай мне вон те бумаги с кровати, их я по стеночке поставлю…

– А это, случайно, не коты в мешках? – всполошилась хозяйка при виде мешков. – Интересно, кто их туда затащил…

Мажена проигнорировала вопрос, ей было не до того. Оглянувшись на нас, она велела передать ей Гренландию, пока она оттуда не вылезла, и другие бумаги, столь дорогие сердцу хозяйки, потом будет поздно, а сейчас ей удалось расчистить кусочек пола, на котором она и орудует.

После устранения мешков шкаф удалось раскрыть, и он оказался почти пустым. Туда свободно поместилось все выстиранное тряпье с кровати вместе с утюгом и пустым футляром из‑под аппарата, а также была сунута одна подушка. Теперь кровать для гостей хорошо просматривалась, а у нас с Алицией высвободились руки, и я смогла заглянуть в одну из оставшихся на кровати коробок. Разумеется, она тоже оказалась пустой.

Не желая действовать тайком от Алиции, я демонстративно потрясла у нее под носом подставкой под кашпо, заявив:

– Гляди, вот это я прячу вот в эту пустую коробку.

– Зачем? – недовольно спросила Алиция.

– Чтобы освободить место. Как раз отлично помещается сюда. А затем все остальное я бы перенесла в ателье.

Присоединяюсь к выше сказанному мнению, – заявила Мажена, выползая из шкафа. – Вот эти коробки на кровати войдут одна в другую, а когда выяснится, что они тебе не нужны, их легко сжечь, хоть бы в той твоей бочке, в саду, где ты сжигаешь садовый мусор. Коробки же все равно пустые. О нет, в одной что‑то есть… И подушек здесь многовато. Алиция, где же твой сундук для постельных принадлежностей? Что‑то я давно его не видела.

– В ателье.

– Ну так перемещаемся в ателье.

***

Некогда почти пустое ателье, теперь бывшая мастерская покойного Торкиля, было забито до предела. Однако сундук удалось разглядеть. На нем лежали пледы, старая гренландская куртка Алиции, две какие‑то доски и снова куча картонных коробок. На все это я взирала с ужасом, в прошлый мой приезд к Алиции у нее не было такого множества коробок.

Я не выдержала:

– Алиция, в чем дело? Против картонных коробок я ничего не имею, сама использую пустые, но, похоже, ты с этим переусердствовала. На кой черт тебе такая прорва? Собираешься переезжать?

Снимая верхние коробки с сундука, Алиция ворчливо отозвалась:

– Чего пристала? Ну ладно, скажу, ведь не отвяжешься. Я решила привести в порядок книги. Ну те, что стоят на книжной стенке в гостиной. Не ты ли меня уже лет двадцать уговариваешь это сделать? Я пригласила специалиста из букинистического, некоторые они охотно возьмут, и он научил, что надо сделать. А во что мне их упаковывать, как не в пустые картонные коробки?

– Серьезно? – оживилась Мажена. – А почему мне ничего об этом не сказала? Я тебе охотно помогу.

Я обрадовалась.

– Если ты избавишься от ненужных книг, сделаю тебе дорогой подарок. И еще устрою в твоем садике фейерверк, хотя и не умею этого делать. Может, сразу и начнем? Я берусь обвязывать шпагатом связки книг, для этого не требуется знания всех иностранных языков…

Дело в том, что целая стена в комнате для гостей, в настоящее время моей, была занята книжными полками, сплошь забитыми старинными датскими книгами, главным образом по архитектуре и астрономии. Уже целые века их не только не читали, но даже к ним и не прикасались. Многие из этих раритетов дублировались к тому же переводами на немецкий, английский и польский. Вся эта библиотека свалилась на Алицию в качестве наследства, больше никто из родни ее покойного мужа не пожелал держать в своем доме столько макулатуры. Впрочем, где и стоять этим книгам, как не в доме Торкиля, бывшего архитектора и искусствоведа? Разумеется, другой на месте Алиции давно избавился бы от балласта, продав его букинистам, но для этого требовалось составить список имеющейся литературы, в котором каждая книга должна быть оформлена по всем правилам: автор, название, издательство, год издания и что‑то еще. При одной мысли о такой грандиозной работе Алиции становилось плохо, вот книги и оставались на своих местах, покрываясь новыми слоями пыли и увеличивая тесноту и без того забитого до отказа дома.

Меж тем Алиция разошлась и продолжала плакаться:

– К тому же у меня перемешались семена и луковицы, просто не знаю, что делать, и без того сад отнимает все силы. Я считаю, что семена и прочие растения лучше всего держать в таких картонных коробках, мне так удобно, а их все не хватает. Вот я и стала запасаться. Там, внизу, уже заполненные, это только наверху пустые, надо рассортировать, к весне я не успела. Так что перестань придираться, мне и без того не сладко. О, глядите! Так и знала, в сундук уже больше ничего не запихаешь.

Нагрузив меня курткой и пледами, хозяйка приподняла крышку сундука, и его содержимое, видимо основательно утрамбованное, с силой вырвалось наружу. Тяжело вздохнув, Мажена молча ткнула куда‑то подушки, которые наготове держала в объятиях, выбрала самую большую из коробок, вытряхнула из нее какие‑то сухие былинки и сунула подушки, кулаками уминая их. Хозяйка не возникала. Усевшись на опять с трудом закрытой крышке сундука, она пыталась его запереть, после чего мы восстановили на нем прежнюю пирамиду, добавив к ней коробку с подушками, коробку со стояком и полочкой на кронштейнах и кое‑что по мелочи, в результате чего наша пирамида опасно возвысилась над балюстрадой, огораживающей лестницу, ведущую в подвал. Алиция вынуждена была убедить себя, что не видит этого.

– Фу, управились, – довольно заявила она. – Кровать для Павла готова. Пошли отсюда, выпьем кофейку.

Я первая двинулась к выходу из ателье, но на полпути остановилась.

– Послушайте, может, распахнем двери?

– Зачем? – удивилась хозяйка.

– Чтобы проветрилось. Что‑то запах мне тут не нравится. Атмосфера, так сказать. Неужели не чувствуете? Застоявшийся какой‑то.

Обе потянули носами.

– Ты права, немного пованивает, – согласилась Алиция. – Но ничего страшного, это сказывается экология: и из сада наносит запах земли и удобрений, да и в ателье полно семян, удобрений, сухих трав, а в подвале я держу некоторые удобрения. На ночь запрем, а днем, ты права, двери надо оставить открытыми.

– Но на ночь запрем обязательно, – повторила я, сама не зная почему настаивая на этом. Не было у меня тогда никаких оснований для этого. Так, на всякий случай.

***

В гостиной Мажена завела разговор о книжках.

– Алиция, я ведь серьезно предложила свою помощь… Мне уже приходилось составлять каталоги книг, так что знаю, как это делается. Могу начать хоть сейчас. Завтра не могу, у нас концерт, а сейчас – пожалуйста.

– Сейчас я не в настроении, – возразила хозяйка. – Да к тому же, если мы начнем сейчас, Иоанне негде будет спать.

– Почему?

– А где ты ее положишь? Книжки придется снимать с полок, а класть их некуда, как только на ее постель.

Я рассердилась, хотя перед приездом твердо решила ни в какие Алицины распоряжения не вмешиваться, и до сих пор изо всех сил сдерживалась.

– И вовсе нет, врешь! Кто тебя заставляет снимать с полок всё сразу? Снимается одна книжка, на бумаге записываются ее данные, после чего книга отправляется на свое место, а вместо нее снимается следующая. Потом третья…

– А потом забывается, на какой книге остановились… – гневно начала Алиция, но меня уже никто не мог остановить.

– И опять врешь! Ничего не забывается, потому как в нужное место на полке втыкается закладка, а на корешок зарегистрированной книги прилепляется клейкий листочек с номером.

Алиция отбивалась как могла.

– А если вынешь одну книгу, ни за что ее не вставишь обратно. Они так стиснуты…

– Вставишь. А даже если и возникнут трудности, уж одну‑то книгу можно оставить где‑нибудь на видном месте.

– На твоей постели!

– Ничего, мы поместимся и вдвоем. Она не кусается, а я похудела.

– Кончайте ссориться! – призвала нас к порядку Мажена, расставляя на столе чашки. – Кто нам мешает сейчас и попробовать, как твои книги установлены и легко ли их вставить обратно. Я лично думаю, что и в самом деле достаточно вынуть одну, чтобы они уже не стояли в такой тесноте.

Вы очень ошибаетесь, если думаете, что нам удалось убедить Алицию. Она так просто не сдавалась. Уже сидя за столом, с чашкой в руке, она ухватилась за следующий аргумент:

– Нет у меня клейкого листочка!

Нашла коса на камень. Я тоже была из упрямых.

– Есть у тебя клейкие листочки! Лежат вон на той полочке под портретом прадедушки. Минутку…

Поскольку уже появилась возможность пробраться в нужную точку комнаты, я дотянулась до упомянутой полочки и, очень гордая собой, положила под носом подруги маленький желтый блокнотик. Еще вчера, раздеваясь на ночь и пытаясь пристроить на стуле сумку, я сбросила с этой полочки на пол кучу бумаг, в основном каких‑то конвертов. Восстанавливая порядок, я обратила внимание на упавший вместе с бумагами желтый блокнотик. Благодаря цвету он бросался в глаза.

Не выпуская из рук чайник с кипятком, Алиция придирчиво оглядела блокнотик и, конечно же, осталась недовольна.

– Ты говорила о клейком листочке, а это блокнот.

– Но с отрывными листочками, причем клейкими. Если тебе требуется блокнот, могу купить взамен этого.

– Не нужен мне блокнот!

– А я все равно куплю. И незаметно подброшу.

Видя, что опять назревает ссора, Мажена попыталась разрядить обстановку:

– Иоанна, ты дотянешься до кофе? Я люблю горячий.

Я подала девушке банку с кофе, Алиция разлила воду по чашкам, до такой степени выведенная из равновесия нашим спором, что себе налила чуть ли не полную. Ссориться мы не перестали.

– Такой липучий листок долго не продержится…

– А ему и не надо держаться целые столетия. Хватит нескольких дней, пока составим каталог.

– Вечно ты выдумываешь для меня дополнительную работу, словно я и без того не кручусь весь день! Писать, вставлять… Да еще влезать на стремянку, как ты до сих пор про нее не вспомнила?

– Стремянка понадобится только для верхней полки. Потом необходимость в ней отпадет.

– А это как для кого. Да и писать в комнате не на чем, нет свободного стола.

– Писать можно на медном, сувенирном.

– На нем лежат твои вещи.

– А я их выброшу в окно! Или проглочу! Или под кровать суну! Алиция, хоть раз в жизни признайся, что ты нарочно создаешь трудности.

– Я никогда ничего не создаю, не выдумываю. Выдумывать – твоя специальность. Всю жизнь… сколько тебя знаю… живешь в мире иллюзий… к тому же глупых…

Мажена решила, что пора ей вмешаться:

– Или вы немедленно перестанете ссориться, или я сделаю… что‑нибудь ужасное. Вот пойду и лично проверю, насколько тесно стоят книги на полках. Обе вы совершенно невыносимы!

– Кто ссорится? – удивилась Алиция и отпила глоток кофе. – Ой, какой горячий! Мы просто обсуждаем рабочие моменты.

И в конце концов мы все трое отправились в занимаемую мной комнату, где находилась книжная стенка. Я освободила половину большого марокканского стола, сгребя в сумку свои лекарства, сигареты, зажигалку, пепельницу, книгу, пилочку для ногтей и довольно большой блокнот без обложек. Подумав, извлекла обратно блокнот и сунула Мажене в руки пишущий инструмент.

– Ты будешь писать, а я вынимать книги и ставить их на место. И не возражай, кто из нас знает датский? Блокнот не жалей, вырывай столько страниц, сколько потребуется. Алиция, никто не говорит, что мы провернем это дело за один день, но пока не начнем – никаких шансов закончить.

И я, не слушая возражений, влезла на стул, поскольку хозяйка, уже дойдя до дверей, остановилась и столь же решительно отказалась немедленно приняться за поиски стремянки. Начать я решила с первой книги слева, стоявшей на верхней полке под самым потолком. Рука сразу угодила в паутину, густую, как вата. С трудом разодрав ее – она к тому же оказалась липкой – и спугнув небольшого паучка, я вытерла руку об юбку и попыталась извлечь произведение. При этом мне на голову свалилось что‑то маленькое, легонькое, растрепанное и неимоверно запыленное.

– Катехизис, – сообщила я обеим бабам, задравшим головы в ожидании от меня пояснений. Пришлось им подождать, пока я это нечто извлекла из прически и немного очистила, запылив все вокруг. – Должно быть, бабушкин. В очень… гм… изношенном состоянии и явно неполный, скажем, часть катехизиса. Первая, вот есть обложка. Странно, что не Библия.

– Ты книгу собиралась извлечь из ряда, – сладко пропела Алиция. – Говорила, умеешь это делать. Мы ждем.

Разозлившись, я пожертвовала ногтем большого пальца, сломала его, но вырвала‑таки из ряда книжек первую. Большую, в красивом коричневом переплете, декоративно украшенном остатками паутины. И тоже сладко пропела:

– Мне что же, швырять ее в Мажену или ты соизволишь подойти и передать ее по назначению?

Хозяйка соизволила. Освободившись от тяжелой книги, я слезла со стула, разыскала в косметичке ножнички и, забираясь наверх, прихватила с собой желтый блокнотик. На первой его странице я написала номера от первого по четвертый, на глаз прикинув необходимую ширину полосок с номерами.

Мажена с Алицией меж тем заинтересовались первой книгой, как оказалось, научной. «Пространственная геометрия», не что‑нибудь! Пока они по‑датски ее обсуждали, я занялась делом. Оставив в покое номер 1, я прилепила на следующие книги номера 2, 3 и 4 и приготовилась извлекать номер 2. Он приклеился к номеру 3, так что мне снова пришлось его выдирать. И тут я сделала два наблюдения. Во‑первых, извлечение одной книги и в самом деле создало на редкость мало свободного места, а, во‑вторых, номер 4 представляет собой какую‑то нетипичную книгу. Она отличалась от остальных как большим форматом, так и толщиной. Должно быть, решила я, какая‑нибудь особенно ценная старинная книга. Хорошо бы. Сразу высвободится много места, да и подругу порадую, приятно ведь иметь в доме ценность, которую всегда можно выгодно продать. Пока не стану говорить о ней, дождусь подходящего момента. Данный был явно не подходящий. Ни к кому конкретно не обращаясь, но, без сомнения, адресуясь ко мне, Алиция ворчала:

– Вот так всегда! С этими старыми книжками сплошные неприятности. Года издания не найдешь, издателя тем более, выходные данные… какие тут, холера, выходные данные, ни в начале, ни в конце, да и не уверена я, что это конец. Попробовала бы сама… это самое… каталогизировать.

Мажена пыталась смягчить ее раздражение, заверяя, что часть данных все же имеется и этого вполне достаточно, букинисты поймут, они привыкли иметь дело со старинными книгами.

– Иоанна, ну как там с местом? Появилось?

– О, skolko ugodno, – по‑русски ответила я, подавая им вторую книгу. В этом почтенном произведении, насколько я поняла, толковалось о математических принципах перспективы. Отличное издание XIX века. С ним они справились легко. И я подала им третью книгу.

– Что? – удивилась Мажена. – Или я чего не поняла в датском, или книга совсем из другой области. «Естественные природные выделения в качестве красящего сырья». Или «сырья, служащего красителем». Тогда какая же это область? Искусство или ботаника?

– И то и то, – пробурчала я из‑под потолка.

– И то и то, – одновременно со мной проговорила Алиция, наконец заинтересовавшись. – Природный краситель, – она взглянула на меня, – ведь это же сепия и индиго?

– Вот именно. И еще тот, из которого финикийцы получали пурпурную краску. Какая‑то улитка, забыла, как ее… Или моллюск.

– Вроде бы murex trunkulus, spiritus vinorum, piannisimo, – бормотала Алиция. – Но я могу и ошибаться.

– Что?! Какие‑то у тебя ассоциации, видно, коньяк сказывается… А последнее и вовсе не из этой области, не слышала я ни о пьяном, ни о музыкальном моллюске.

– Все равно интересно. Пожалуй, я эту книгу прочту.

Вот, попалась книга на тему, которой мы с подругой интересовались с ранней молодости. Я тоже напрягла память, но ничего подходящего не вспомнилось. Решение подруги я одобрила.

– Прочти, прочти и мне перескажешь. Видишь, какие интересные книги стоят у тебя на полках?

Тысяча восемьсот шестьдесят второй год, – сообщила нам Мажена. – Так здесь написано, во всяком случае. Минутку, имеется и подзаголовок: «Приводятся некоторые старинные рецепты изготовления и использования природных красителей, которые до сих пор хранились в тайне». Точка. Что скажете?

– Прекрасно. Отложи ее в сторону, очень интересная книга.

Мне не давал покоя пурпуровый краситель, и я попросила подругу, если ей встретится в книге его греческое название, непременно мне сообщить, ибо алкогольные моллюски меня никак не устраивали. Пока же решили перейти к следующей книге.

– Иоанна, ну что там у тебя?

– Вот именно! – торжественно объявила я. – Нечто!

Я сняла с полки предполагаемый ценный памятник старинной письменности и вдруг услышала, как внутри этого толстенного тома что‑то брякнуло. Послышалось? Поднеся том к уху, я встряхнула его. Забренчало сильнее.

– Эй, девушки! Тут что‑то странное. Я вовсе не хочу проникать в тайны почтенного датского семейства… вру как сивый мерин, как раз очень даже хочу, но считаю неприличным… впрочем, сами посмотрите.

И подала им книгу. Алиция, передавая книгу Мажене, тоже потрясла ее, Мажена, получив раритет из ее рук, сделала то же самое. Книга послушно бренчала. Мы переглянулись.

– Книга как книга, – начала было Алиция, но Мажена не очень вежливо перебила:

– И никакая это не книга. Скорее коробка.

– Прекрасно! – обрадовалась я. – В этом доме мало коробок, вот еще одна появилась. Алиция будет довольна.

Алиция не отзывалась, кажется немного пристыженная. Мажена внимательно разглядывала коробку со всех сторон.

Мне было скучно торчать на высоте, и я завела разговор из‑под потолка:

– Алиция, когда последний раз просматривались эти книги?

Подумав, Алиция постаралась дать по возможности точный ответ:

– Этот дом Торкиль строил лет сорок назад, ну, сорок пять. Когда я вышла за него… вот не помню, стояли ли они тут уже тогда… Его мамаша была не очень старой и весьма энергичной женщиной…

Я знала, что Торкиль был старше Алиции на десять лет. Он входил в разряд младших детей мамаши, младше его была лишь одна сестра, Кирстен. Остальные были намного старше его. Родительнице в момент появления Торкиля на свет было около сорока, Кирстен она родила спустя пять лет. Датчане долговечные…

Поскольку моя подруга не захотела продолжать исторические изыскания, пришлось самой поднапрячь память. Вроде бы Торкиль, когда строил дом, уже развелся со своей первой женой и домом занимался практически вдвоем с сыном Туре. Вивиан бросила мужа вместе с сыном, и я опять подивилась, чем эта баба руководствовалась, отказываясь от такого честного и порядочного мужа. Ну понимаю, будь она легкомысленной красавицей… Так нет же. Внешность коровы, ум курицы, характер амебы… Да черт с ней, главное, мамаша Торкиля очень сочувствовала одинокому, брошенному сыну и изо всех сил помогала ему. Остальные ее дети к тому времени уже устроили семейные гнездышки, да и семейная жизнь их не оставляла желать лучшего. А младшенький и жены лишился, и дома не имел. Я собственными ушами слышала от Торкиля, когда мы с Алицией еще только приехали в Данию, каких трудов ему стоило одному, лишь с помощью десятилетнего сына укладывать черновой пол под весь дом, после того как рабочими был заложен фундамент и вырыт подвал. На все работы денег у начинающего архитектора не хватало. Смешно тогда мы общались. Алиция только приступила к познаванию сложностей датского языка, пользовались мы в основном немецким да жестами и картинками. Ведь все трое разбирались в архитектуре.

– И в основном это мамаша обставляла мебелью ваш дом, – высказала я догадку, заставив подругу бросить вверх, на меня, недовольный взгляд. А я уже не могла остановиться: – Так вот откуда портрет фривольной прабабушки, пугающий меня по ночам! Вот откуда занимающая всю маленькую комнатку фисгармония, на которой никто никогда не играл за последние сто лет. И она же, мамаша то есть, заставила вас взять фамильную библиотеку. Как же, помню, завещание… Алиция, не обижайся, прошло столько лет, это уже перестало быть тайной. Мне известны твои взаимоотношения со свекровью, она тебя любила и хотела, чтобы именно тебе достались самые дорогие ее сердцу фамильные ценности. Теперь обе перестали заниматься книгами и уставились на меня, Мажена с интересом, Алиция недовольно. И не выдержала.

– Ты не считаешь, что не мешало бы уважать некоторые чувства людей? – спросила она злым голосом.

– Очень даже считаю, – ответила я, тоже не тая злости. – Может, даже и все. Я и уважаю. Вот только не понимаю, зачем из этого делать тайну особенно если чувства благородные? Зачем стыдиться того, что именно тебе завещано все это имущество? Туре в свое время согласился с этим, а теперь и вовсе умер. Детей у него не осталось. Так что ты теперь единственная наследница и должна примириться с данным фактом.

Кажется, мои слова дошли до подруги. Во всяком случае, она не стала больше спорить, махнула рукой и повернулась к Мажене, которая в свою очередь вернулась к странной коробке.

– От нее должен быть ключик, – рассуждала девушка. – Вот замочек, видишь? Алиция, у тебя наверняка этот ключик где‑то лежит. Принеси вообще все имеющиеся маленькие ключики, мы попробуем…

– У меня есть кое‑что получше ключиков, – гордо ответствовала хозяйка и скрылась за дверью.

Судя по звукам, она стала спускаться в котельную. Мне надоело торчать без дела наверху, в то время когда тут такая интересная находка. Закурив, я на всякий случай пошарила в косметичке – не найдется ли там какой предмет для открывания маленьких замков, но ничего подходящего не нашла. Села на кровать рядом с Маженой, и мы принялись терпеливо ждать.

Как ни странно, Алиция вернулась довольно скоро и принесла весьма потрепанный мягкий футлярчик. В нем оказался набор миниатюрных изящных отверток Конечно, правильнее их следовало назвать отверточками, что отнюдь не меняло их сути.

– Езус‑Мария! – изумилась я. – Вот не ожидала увидеть в Дании воровские инструменты. Алиция, откуда они у тебя?

– Глупый вопрос! Откуда же, как не из кошачьих мешков? Недаром я всегда твердила – любой кот в мешке может пригодиться. Вот, пожалуйста.

– Наверняка хоть какая‑то подойдет, – рассмеялась Мажена и принялась по очереди совать отвертки в дырку замка необычной книги.

И опять я не точно выразилась, очереди не получилось, уже вторая миниатюрная отвертка сделала свое воровское дело. В замочке послышался негромкий хлопок, и Мажена смогла откинуть верхнюю обложку книги. Три пары глаз жадно глянули внутрь загадочной книги. Если уж по‑прежнему называть данный предмет книгой, то ее первой страницей будет закономерно назвать темно‑зеленую страницу – первое, что мы обнаружили под переплетом. Правда, страница оказалась не бумажной, а, похоже, плюшевой, и с помощью моей пилочки, кстати оказавшейся под рукой, легко извлеклась наружу. При этом она развернулась, представив нашим взорам внутреннюю сторону.

– Шахматная доска! – ахнула Мажена.

– Это же надо, глазам своим не верю, – проговорила озадаченная хозяйка. – Интересно…

Под шахматной доской, после того как мы ее выложили на стол, обнаружились и шахматы. Тридцать две очаровательные шахматные фигурки, отсвечивающие серебром. Лежали они не тесно и имели право грохотать.

Наши руки сами собой потянулись к этой прелести.

Мажена не помнила себя от восторга:

– Восхитительные! Нет, вы посмотрите, какая тонкая работа. Какая искусная резьба, лаконичная и выразительная. Или это литье? Я не специалист, но, согласитесь, просто ювелирная работа.

– Ковка? Литье? Резьба? Чеканка? – гадала я, тоже не специалист, перебирая чудесные фигурки.

– Литье, – авторитетно заявила Алиция и включила на своем столе чертежную лампу, хотя на дворе вовсю сияло солнце.

Для того чтобы получше разглядеть шахматную фигурку, она поднесла ее к лампе и сняла очки. И, как всегда, обратила внимание на не замеченные другими мелочи.

– Шахматами играли, поглядите, на шахматной доске остались следы.

И в самом деле на белых и черных клетках шахматной доски при свете лампы можно было, хоть и с трудом, разглядеть чуть заметную шероховатость, скорее тень, след передвижения фигурки.

– Никогда не могла понять, как ты различаешь такие вещи, к тому же без очков, – недовольно заметила я. – Со своими‑то диоптриями!

– Только три с половиной, – огрызнулась Алиция. – В правом – четыре с половиной, но какое это имеет значение?

– У меня всего три четверти, но я надеваю очки, когда собираюсь читать, а не снимаю, как некоторые…

Впрочем, сейчас не до проблем со зрением. По примеру подруги я тоже сунула под лампу фигурку, которую держала в руках. Это оказался король, как ему и положено, в короне. И я увидела, как в короне что‑то сверкнуло.

– Эй, девушки! А ну все сюда. Или у меня обман зрения, или головной убор моего короля украшают алмазики. Лопнуть мне на этом месте, если мы не имеем дело с шедевром ювелирного искусства! Какая тонкая рельефная чеканка, к тому же драгоценные камни…

– Ненормальная! – фыркнула на меня Алиция, но сама тоже взяла другого короля и стала его разглядывать.

Мажена рассуждала вслух:

– Раз шахматы, должны быть белые и черные, а мне все фигурки кажутся… хотела сказать – «одинаковыми», но нет. Они черные и белые, разница видна, только не пойму в чем…

Алиция перебила девушку. Конечно, она не могла согласиться со мной.

– И никаких алмазиков, ты все выдумала, если что и сверкает в короне, так малюсенькие рубины.

Отталкивая друг дружку от лампы, мы принялись изучать находку уже с помощью лупы. Все фигурки были серебристые, но белые отличались идеальной гладкостью, в то время как черные наполовину выделяла другая фактура. Трудно точно ее определить, вроде как будто шероховатость, шершавость, что при идеальной сверкающей белизне белых фигур производило впечатление… если не совсем черных, то все же очень темных. У черных такой «шершавой» техникой были выполнены мантии короля и ферзя‑королевы, гривы и хвосты коней, граненые цоколи и капители башен‑ладей, нижние части пешек. У белого короля и белой королевы в коронах посверкивали алмазики, у черных монархов – рубинчики. И хотя в массе все фигурки казались одной компанией, все же их легко можно было разделить на два воюющих лагеря.

– Слушайте, ведь это же настоящее сокровище, – с трудом переводя дух произнесла Мажена. – Серебряные шахматы! Я горда и счастлива, что присутствовала при их находке.

– Сомневаюсь! – пробурчала хозяйка. В отличие от нас она особого восторга не проявляла, хотя и оказалась владелицей целого состояния.

– Ну в чем ты опять сомневаешься? – раздраженно спросила я.

Всегда она такая! И сама не радуется, и другим не дает.

– Сомневаюсь в том, что они серебряные. Им не меньше века, серебро за это время должно бы было почернеть, а они, сами видите, так и сверкают.

– Если держать серебро без воздуха и света, – начала было я, но мне не дали закончить.

– Алиция, у тебя найдется в доме серебряная ложка или вилка? – вмешалась в наш спор Мажена.

– И ложки есть, и даже вилка. Нет, две вилки. Точнее, три, – вслух вспоминала хозяйка. – Еще довоенные.

– Ты пользуешься ими?

– Нет.

– Они у тебя лежат на окне?

– Нет, в ящике.

– И что?

– Чернеют. Кажется, надо их чистить, вроде бы мелом.

– Ты чистишь?

– Делать мне нечего!

– Значит, это не серебро, но что же тогда? – задумалась Мажена.

Я насмешливо подсказала:

– Хромированный автомобильный буфер. Вообще любая железка из нержавейки.

– Украшенная алмазами? – не сдавалась Мажена.

– Алмазы – бижутерия. Рубины – тоже. Во всяком случае, в серебро я не верю.

– Что не мешает им быть очаровательными.

***

Наш диспут прервал сильный стук.

Кто‑то отчаянно колотил по стеклу входной двери и дергал за ручку, хотя, как всегда, дверь стояла нараспашку. Пришлось хозяйке оторваться от шахматной загадки и поспешить к входной двери, что‑то гневно бормоча себе под нос.

– Лучше бы нам это прикрыть, – предусмотрительно заметила Мажена.

Бросив в коробку разглядываемого конька, я поспешила вслед за Алицией, оставив девушку со всем шахматным хозяйством. А вдруг Алиции понадобится помощь? Наверняка там кто‑то чужой, ведь свои входили без стука, видя, что двери открыты. Еще не доходя до двери, я услышала жалобный голос этого чужого, точнее, в данном случае, чужой:

– …а пани никому не отказывает в помощи. Очень прошу извинить меня, но я оказалась в таком идиотском положении, что ничего другого мне не оставалось, как свалиться пани на голову, – по‑польски оправдывался незнакомый голос. – Впрочем, если пани позволит воспользоваться телефоном, я бы позвонила Иоанне, она меня спасет, разумеется, я заплачу за телефонные переговоры…

– Я никакая не пани, а просто Алиция, – услышала я голос подруги. – Будешь знать. Ну входи же, что стоишь на пороге? Твоя Иоанна как раз здесь.

Дойдя до конца коридорчика, я увидела пришедшую.

– Беата! Езус‑Мария, а ты откуда тут взялась?

– Иоанна! – одновременно вскричала Беата. – Какое счастье, что ты здесь!

Алиция немедленно воспользовалась случаем приготовить свежий кофе. Поставив на стол белую шахматную даму, с которой встречала гостью, она схватилась за чайник и занялась чашками. Гостья позволила себе наконец уронить на пол маленький чемоданчик, с которым появилась на пороге Алициного дома. Я крикнула Мажене, чтобы оставила там все как есть и пришла пить кофе.

Беата пыталась объяснить все сразу:

– Вообще‑то я здесь проездом, возвращаюсь из Швеции и решила сделать небольшой круг, чтобы посетить Копенгаген, где никогда не была. И представьте, потеряла сумку, наверняка оставила ее в поезде, который поехал себе дальше. О чемодане я помнила, к счастью, и уже подумывала, что придется продать его со всем содержимым, да только ничего ценного у меня там нет, а сомнительно, что кого‑нибудь прельстят мои трусики и прочее бельишко. У меня сохранились паспорт и одиннадцать крон, хорошо, что я держала их в кармане куртки, а все остальное… деньги, кредитная карточка, мобильник, права, ключи от дома – все‑все осталось в сумке! Я вышла из поезда на Центральном вокзале и поздно спохватилась. Сюда приехала зайцем. Чудом запомнила адрес пани Алиции… Алиции…

– Минутку, – перебила девушку хозяйка, – какой это был поезд?

– Из Хельсингора, кажется берлинский, а может, и до самой Варшавы, не помню…

– Во сколько он отправлялся из Хельсингора?

– В двенадцать сорок.

– Значит, на паром еще не въехал. Может, удастся его отловить…

Из коридорчика вынырнула Мажена. Алиция уселась за стол у телефона. Ткнув в нее пальцем, я поделилась с девушками своими замечаниями:

– Вот, поглядите на нее. Если бы ей пришлось звонить для себя, наверняка собиралась бы несколько дней. А вот для других – сразу приходит на помощь. Ну, не гангрена ли? Чтобы так не заботиться о своих интересах, это надо уметь. У меня уже нервов на нее не хватает.

– Приготовим ей кофе, она заслужила, – вызвалась практичная Мажена, Беата же не дыша пыталась следить за разговором Алиции по телефону.

– Неужели она верит, что я могу получить свою сумку обратно? Со всем содержимым?

– Здесь Дания, – скороговоркой ответила ей Алиция, набирая какой‑то очередной номер. Отвечать же пришлось мне.

– Конечно же, это возможно, хотя и не всегда получается. Алиция, как известно, ничего не выбрасывает, у нее сохранились телефонные справочники десятилетней давности, с той поры, когда она еще работала в железнодорожном бюро проектов. Познакомьтесь. Мажена, это Беата, искусствовед из Варшавы, специалист по золоту и драгоценным металлам. Это она делала оправы для моего янтаря. Знаешь, у нее просто талант.

– Так это она? – обрадовалась Мажена. – Я еще восхищалась твоей коллекцией янтаря. Только ты не говорила, что и сама мастерица отличается красотой. Очень приятно, Мажена, арфистка…

Алиция, говорившая с кем‑то по‑датски, вдруг прервала разговор и обратилась к Беате:

– На чью фамилию выставлены твои права?

– На мою, – удивилась Беата. – На Беату Кармаль.

– Ты в каком ехала вагоне?

– Если б я помнила! Не в первом и не в последнем. Где‑то посередине. Во втором классе.

Желая хоть как‑то утешить расстроенную Беату, Мажена сказала ей приятное:

– У тебя, по крайней мере, фамилия подходящая, с ней датчане легко справляются, не то что с нашими.

И принесла девушке чашку кофе. Я извлекла из холодильника пиво и кое‑какую еду для Беаты. Алиция уже говорила оживленно и даже радостно, что создавало определенные надежды. Потом сообщила номер своего телефона и положила трубку.

– Поезд еще в Гедсере. Если сумку найдут, нам позвонят. И отправят. О, молодцы, уже приготовили кофе.

– Алиция, ты гений! – с обожанием глядя на хозяйку, восклицала Беата. – И еще. Мне очень неудобно, но могла бы я воспользоваться…

– Туалет вот здесь, в коридорчике направо. Можно и через ванную пройти.

Ее ведь надо где‑то поместить на ночь, – усаживаясь за стол, говорила Мажена. – Пожалуй, пока на кровать, приготовленную для Павла, ведь он приедет только завтра утром. А если она останется дольше? Придется раскапывать телевизионную комнату.

– Не сразу, – вскинулась хозяйка. – Раз завтра, то завтра же вечером еще сто раз успеем, а там в складном диване уже лежит готовая постель. Я бы чего‑нибудь поела… Это что у тебя, Иоанна? Картофельный салатик? Я бы не отказалась.

Вынув из тостера готовые тосты, я тоже уселась за стол. И в этот момент могучий рев потряс дом до основания. В голове мелькнула шалая мысль, что рев вызвала я, садясь на стул, и чуть было в панике не сорвалась с него, но поняла, что рев шел из туалета. Беата! Что с ней там приключилось? Бачок оторвался или вообще все устройство разлетелось на куски? Но тогда все бы ограничилось мощным взрывом, а не этим продолжительным ревом. Ну прямо трубы иерихонские!

Всполошенно глядя на хозяйку и Мажену, я ожидала увидеть на их лицах такой же ужас, который наверняка запечатлелся на моем. Ничего подобного! Ни одна из них даже не дрогнула, только Мажена, вздохнув, произнесла:

– Ну вот, опять.

– Да ничего особенного, бачок не в порядке, – взглянув на меня и не переставая жевать, бросила хозяйка. Прожевав, добавила: – Вообще‑то он давно испортился, но иногда не ревет, и я думала – сам собой исправился. А он опять за старое принялся. Сантехника у меня старая, должно быть прокладки полетели.

– Хоть бы предупредила человека, ведь сердце может разорваться.

Тут из ванной через кухню примчалась побледневшая и вся дрожащая Беата.

– Что там случилось? Я сделала что‑то не так? Ох, Алиция, у тебя сплошные неприятности из‑за меня. Но я обязательно заплачу, если что сломала.

Хозяйка махнула рукой.

– Успокойся и садись за стол. Ни за что платить не надо, бачок ревет сам по себе. Вот кофе, пиво, еда. Ешь и пей.

Рев постепенно стихал. Беата немного успокоилась и села за стол. Я налила ей пива, самое лучшее, что можно выпить после пережитого потрясения.

– И давно он у тебя так? – поинтересовалась я. – В прошлом году такого не было. Протекал, правда, малость, но вода лилась почти беззвучно, людей не пугала.

– С зимы, – ответила Алиция. – Течь перестал и начал вдруг реветь. Но не каждый раз, не очень часто.

– Зато преимущественно по ночам, – дополнила Алицин отчет Мажена.

А Беата все никак не могла успокоиться после пережитого и в поезде, и в Алицином туалете. Нервное напряжение изливалось в словах, и девушка не могла остановиться, по десятому разу описывая свои несчастья. И вдруг она увидела валяющуюся на столе белую даму. Глазам своим не веря, схватила шахматную фигурку и принялась разглядывать, вмиг позабыв обо всех несчастьях. Мы только и слышали: «Великолепно», «Потрясающая работа», «В жизни такого не видела!»

– Алиция, откуда это у тебя? Я не ошибаюсь, шахматная королева? Супер! Экстра! Аж мурашки по телу… И такая бесценная вещь валяется у тебя на кухонном столе?!