Сцена третья

Спустя час или позже. Мартин сидит посреди руин. Может быть, разглядывает какой-нибудь осколок. Комната в том же беспорядке, что и в конце второй сцены. Хлопает входная дверь, входит Билли, Мартин встает и останавливается в центре комнаты.


Билли. (оглядывает) Вот это да!


Мартин. (осознает, что Билли пришел) Да…


Билли. (обычным тоном) Ну вы даете!


Мартин. (подавленно, почти смеясь) Да…


Билли. Где она?


Мартин. Хм… Кто?


Билли. (недружелюбно, нарочито артикулируя) Моя мать. Где моя мать?


Мартин. (передразнивает) Где моя мать? Не «где мать», а «где МОЯ мать»?


Билли. (начинает сердиться) Какая разница? Где она? Где моя мать?


Мартин. (разводит руками, беспомощно) Я… я…


Билли. (сердитее) Где она? Что ты наделал? Ты убил ее?


Мартин. (мягко) Думаю, да.


Билли. (роняяет то, что поднял) Что?


Мартин. (тихо, как бы останавливая Билли рукой, Роману Григоричу посвящается) Тихо, тихо… Нет, конечно, я не убивал ее… Но, могло случиться, что и убил. Я — ее, она — меня.


Билли. (нападая) Где она?


Мартин. (просто) Не знаю.


Билли. Что это значит — не знаю?..


Мартин. (громко) Она ушла.


Билли. Что это значит — она ушла? Куда…


Мартин. (раздраженно) Хватит меня спрашивать. (тише) Она сказала все, что хотела, и, закончив… ушла. Хлопнула входной дверью и ушла. Наверное, поехала куда-нибудь.


Билли. Ее машины нет. (жестче) Где она?


Мартин. (громко) Уехала! Я не знаю, куда! Говорю тебе: уехала. Нет, я не убивал ее. Да, могло случиться, что убил… Я — ее, она — меня.


Билли. (его гнев на грани слез? возможно) Я знаю, кто ты. Ты — мой отец. Я знаю, но…


Мартин. И ты тоже?


Билли. А?


Мартин. Я сам теперь не знаю, кто я.


Билли. (спокойно) Нет.


Мартин. И твоя мать тоже не знает.


Билли. (пытается объяснить, но гнев все еще при нем) Родители могут ругаться. Я знаю об этом, все дети знают. Мирные времена сменяются дрянными, и иногда чувствуешь, как асфальт уходит из-под ног и…


Мартин. (не может помочь Билли высказаться) Ты путаешься с фразеологизмами.


Билли. (зло) Что?


Мартин. Не обращай внимания, сейчас не время для этого. Ты говорил, что мирные времена сменяют дрянные?..


Билли. Да. (мимолетный сарказм) Спасибо.


Мартин. (безразлично) Пожалуйста.


Билли. Иногда что-то уходит из-под ног.


Мартин. Земля?..


Билли. Правильно! А теперь, чмо, закрой рот… (Мартин открывает рот, закрывает его; сквозь зубы) Лингвист!


Мартин. Вот это да! Где ты этому выучился?


Билли. Я учусь в хорошей школе, если ты помнишь?


Мартин. Да, но все еще…


Билли. Я попросил тебя закрыть рот.


Мартин. Хорошо.


Билли. Мирные времена сменяются дрянными. Иногда нам так хорошо, мы так счастливы, что мы утопаем в счастье. Но это случается нечасто, и тогда, когда это происходит, мы этого не ценим. А иногда — почти всегда — мы не можем понять, что с нами происходит, что в нас происходит. Я говорю о моем возрасте, о школьниках.


Мартин. Понимаю.


Билли. Бывает время, когда мы мечтаем стать совсем взрослыми, чтобы захлопнуть за собой дверь и начать все заново, с другого места, с чистого листа.


Мартин. (тихо) Как сейчас?


Билли. (жестко) Угадал! (значимо) Что ты сделал с моей матерью, говна кусок?


Мартин. (спокойно) Мы закончили разговор (указывает жестом на разоренную комнату) — видишь, как мы поговорили? — мы закончили разговор, она поставила финальную точку и уехала. Вышла на улицу, хлопнув входной дверью.


Билли. Давно?


Мартин. (пожимает плечами) Час назад, может быть, два. Я сейчас не очень хорошо соображаю про время.


Билли. Два часа? И ты до сих пор…


Мартин. (слегка сердито) Что? Не позвонил в полицию? (утрируя горе) «Полиция, помогите! Я только что рассказал жене, чем я занимаюсь с домашними животными, и она ушла. Помогите мне найти ее!» Или почему я не бросился за ней? Она взрослая женщина… ей нужно было в парикмахерскую — это все, что я знаю.


Билли. (упрямо) Что она тебе сказала?


Мартин. (усмехнувшись) Много разного.


Билли. (еще упрямее) Когда уходила? Что она сказала, когда уходила?


Мартин. Что-то о том, что утащит меня с собой…


Билли. Поконкретнее можешь?


Мартин. Трудно. Нам было некогда, и…


Билли. (значительно) Что именно она сказала? Отвечай!


Мартин. (откашливается) Ты топишь меня… я утащу тебя с собой.


Билли. (озадачен, пытается понять) Что это значит?


Мартин. (почти с любовью) Твою жизнь кто-нибудь когда-нибудь разбивал? Нет, еще нет. Это значит… (строго) это значит то, что значит: ты совершил непоправимое и не уйдешь от расплаты.


Билли замирает на секунду, потом вдруг плачет, быстро останавливается.


Билли. (вытирает глаза) Да…


Мартин. (продолжает объяснять) Ты разбил мою жизнь, я разобью твою.


Билли. Понял. (указывая на беспорядок) Значит, наводить порядок смысла нет.


Мартин. (печальная усмешка) Выглядит ужасно.


Билли. Давай все-таки уберем.


Мартин. Приготовим декорацию для следующей сцены? (жалость к себе и ирония) Какой будет следующая сцена? Все позади, не правда ли? Все… Вся надежда… Спасение… (быстро перечисляя) Тупик — каменный чулок — измельченный мусор — спущен в унитаз — выплескивается через край — тяжелый — идет ко дну… Все надежды… Пути к отступлению отрезаны… Да?


Билли. (пожимает плечами) Наверное. (начинает убирать комнату, быстро прекращает) Что теперь будет? Развод?


Мартин. (просто) Не знаю, Билли. Не знаю, если какие-то правила для таких ситуаций.


Билли. Ситуаций вне правил?


Мартин. (слегка раскаиваясь) Ага.


Билли. Мне нечего сказать. Я никогда не любил. Пока не любил. Все знают, сколько в любви случается аварий.


Мартин. А я дважды — твою мать и… Сильвию.


Билли. Так ты это серьезно?


Мартин. В смысле?


Билли. (презрительно насмехаясь) Козу любишь? У тебя роман с козой?


Мартин. (пожимает плечами) Это правда.


Билли. Опомнись!


Мартин. Вот это оно! (Билли смеется, Мартин пытается поднять стул) Помоги мне. (Билли помогает) Спасибо!


Билли. (пожимает плечами) Обращайся. В школе нас как-то попросили — неделю или месяц назад — попросили каждого рассказать о своей жизни — как протекает, нормальная ли у нас обстановка в семье, что мы думаем о своей жизни.


Мартин. Что это за школа такая?


Билли. (пожимает плечами) Вы сами ее и выбрали. И многие из нас поднялись и стали рассказывать об их жизни дома, об отношениях между родителями, обо всем. И те, у которых родители разведены, или умерли, или сошли с ума, — тоже рассказывали.


Мартин. Правда? Сошли с ума?


Билли. Конечно. Хорошая частная мужская школа, за что вам, между прочим, отдельное спасибо. Может быть, никто и не собирался рассказывать пикантные подробности, или они просто не были осведомлены о них. (поднимает кусок чего-то) Куда это деть?


Мартин. Подозреваю, что в мусор.


Билли. (рассматривает кусок) Жалко. (бросает) В общем, все было довольно нудно и однообразно.


Мартин. Как я понимаю, тебя еще не вызывали?


Билли. (безразлично) Нет еще. (немного ждет) Знаешь, что я расскажу им, связанный по рукам и ногам?


Мартин. (вздрогнув) Думаешь, мне нужно знать?


Билли. Конечно, ты же взрослый мальчик.


Мартин. Уже нет.


Билли. Да, ну что же… Я скажу им, что живу с двумя потрясающими людьми, что лучших родителей, чем они, не бывает. (Мартин тяжело вздыхает, руками показывает, что не согласен) Я так думаю. Вы оба такие хорошие, какими хорошими только и могут быть люди. Умные, честные, с потрясающим чувством юмора… демократы. Вы же демократы, правда?


Мартин. Иногда даже больше, чем сами демократы.


Билли. Именно. Вы не стараетесь вырастить из меня вашу копию — вы позволяете мне мыслить самостоятельно и даже быть геем, что делает вас еще лучше.


Мартин. Да… теперь…


Билли. Спасибо, кстати.


Мартин. Как минимум.


Билли. (кивает) Да.


Мартин. (притворно удивляясь) А ты гей?


Билли. (улыбается) Дай мне сказать. В любом случае, вы вырастили меня лучше, чем большинство детей, ближе к тому человеку, которым я стану, когда вырасту, — как мне кажется. И то, что я видел, как два человека любят друг друга, — отличное руководство для взрослой жизни…


Мартин. Не надо!


Билли. Это то, что я думал до вчерашнего дня, пока не грянул гром.


Мартин. Билли, пожалуйста, не надо.


Билли. (на грани рыданий) Пока не грянул гром, а рассказ, который я приготовил, не стал историей. (подчеркнуто) Что мне теперь сказать? Господи! Ковчег утонул. (нормальным тоном) Что мне сказать? Вчера, когда я пришел домой, все было совершенно нормально, даже хорошо. Отличные родители, уютный дом, красивые деревья, хорошие машины — все хорошо. (более подчеркнуто) А сегодня, придя домой, что я увидел? Мою замечательную маму и моего замечательного папу, обсуждающих письмо от их замечательного друга Росса…


Мартин. (очень сердито) Чертов Росс!


Билли. Письмо от замечательного близкого друга Росса замечательной маме о том, как замечательный папа на скотном дворе трахает животных!


Мартин. Не надо, Билли.


Билли. Животных! Одно животное. Козу! Вонючую козу. Вот так, ребята, у вас шикарные истории, но моя лучше, моя — сногсшибательная — хоть стой, хоть падай. Прикиньте, пока замечательная мама и замечательный папа воспитывали своего ребенка, один из них вырыл прямо под домом такую глубокую, такую широкую, такую огромную яму, что мы все туда провалились, и никогда не сможем выбраться… Как велико не было бы наше желание выкарабкаться, как сильно мы бы не старались. И видите ли, собратья, я люблю этих людей. Люблю человека, который в свободное от козы время, рыл яму! Я люблю его! (обнимает Мартина, который не знает, как себя вести; целует Мартину руки, потом шею, плачет; потом — случайно или нарочно? — целует его в губы, продолжительно и сексуально, плачет; входит Росс, останавливается и смотрит; Мартин отпихивает Билли, Билли плачет, обнимая воздух, оба не видят Росса).


Мартин. Не надо так!


Билли. Я люблю тебя!


Мартин. Я понимаю, ты… ты…


Билли. Педераст? Ты — педераст?


Мартин. (в бешенстве) Это не то, что я собирался сказать!


Билли. (очень печально и очень искренне) Пап! Я люблю тебя! Обними меня! Пожалуйста!


Мартин. (обнимает его, гладит) Ш-ш-ш-ш…


Билли. (освобождается) Прости меня, я не хотел тебя так…


Мартин. Не волнуйся, все нормально. Давай обнимемся.


Билли подходит к нему, недолгое молчаливое объятие.


Росс. Прошу прощения. (испугавшись, они отстраняются друг от друга, Билли даже может обо что-нибудь споткнуться) Я не хотел прерывать вашего…


Мартин. (с холодным гневом) Что? Увидел, как мужчина целуется с собственным сыном? Может стать темой твоего очередного гадкого письма. Иуда! Пошел вон отсюда!


Билли. (Россу) Это не то, о чем вы подумали!


Мартин. (Билли) Именно то! Не извиняйся. (Россу) Жалко, ты не захватил свою съемочную группу! Ты никогда не целуешься с сыном? Вы с — как его зовут? — с Тоддом не любите друг друга?


Росс. (жестко, презрительно) Любим, но не так!


Мартин. (зло и дерзко) Так? Как? (решительно показывает на Билли) Ему больно! Я сделал ему больно, а он все еще любит меня! Дурак! Он любит отца! И если это чувство вдруг на секунду становится сексуальным, — что страшного? Ему больно и одиноко! А ты не лезь, занимайся своими делами!


Росс. (усмешка) Ты болен сильнее, чем я думал.


Мартин. Я смешон.


Билли. (удрученно удивляясь) В один прекрасный день что-то произошло, и ты стал другим…


Мартин. Это правда.


Билли…другим человеком. Я запутался… секс, любовь, любить и… (Россу) Наверное, я бы стал с ним спать. (грустно смеется) Я со всеми бы спал…


Мартин. (чтобы успокоить его) Это нормально.


Билли. (Россу)…за исключением вас, пожалуй.


Росс. Ё… Оба больные! Это что — заразно?


Билли. (смущен) Что?


Мартин. (отодвигается от Билли, чтобы тому было удобнее сидеть) Один человек — мы ходили в один фитнес центр — рассказал мне, как однажды его ребенок сидел у него на коленях — слишком маленький для того, чтобы быть мальчиком или девочкой… у него на коленях сидел малыш, пуская пузыри и гу-гукая. Он обнимал его (показывает), покачивал на кленках, чтобы малыш не скучал и продолжал счастливо гу-гукать… и вдруг он почувствовал, как твердеет его…


Росс. Ё…


Билли. О, Господи…


Мартин…его собственный ребенок сидел у него на коленях… это не было возбуждение, это не был секс, он просто стал тверже…


Росс. Мама дорогая!


Мартин…член твердел из-за ребеночка, сидящего на коленях, на его коленях. Когда он понял, что происходит, он подумал, что умрет. Пульс был километр в минуту, в голове громко звенело! Очень громко! Он чуть не упал в обморок. Но спустя минуту, он понял, что это была случайность, ничего не значащая. Пришла его жена, она улыбалась. Он тоже улыбнулся и отдал ей ребенка. Все кончилось. (пожимает плечами) Всякое случается. Кроме того, я смешон. Помнишь?


Росс. Ты пытаешься себя защитить? Господи! Ты болен.


Мартин. (презрительно) Ты знаешь другие слова? Или только «болен» и «господи»?


Билли. (стесняясь) Это был я? Папа, это был я? Этот ребенок был я?


Мартин. (Билли, после паузы, мягко) Ш-ш-ш.


Билли. (испуганно) Я?


Мартин. (оборачивается к Россу) Зачем ты пришел, что тебе здесь нужно, Иуда?


Росс. Стиви звонила час назад или больше. Она попросила меня придти, сказала, что я тебе нужен.


Мартин. Нет, не нужен! Пойди вон! (удивлен) Она тебе звонила?


Росс. Да. (качает головой) На ребенка у него встало! Интересно, осталось хоть что-то, на что у вас не встает?


Билли. (еще раз) Это был я, папа?


Мартин. (видно, что врет) Разумеется, нет, Билли. (Россу: жестко, прищурив глаза) Интересно, осталось хоть что-то у нас, людей, на что у нас не встает? Вне зависимости от того, допускаем мы это или нет, знаем мы об этом или не знаем. Помнишь Святого Себастьяна с сотней его пронзивших стрел? Не исключено, что он кончил в этот момент! Господь лучше знает своих правоверных. Рассказать тебе про распятие?


Билли. (тихо, улыбается) Ну, конечно, это был не я…


Росс. (качает головой, печальный, презрительно кривясь) Болен, болен, болен.


Мартин. (о Россе, с нарастающим гневом) Я скажу тебе, кто болен. Тот, кто написал Стиви это чертово письмо, — вот он болен. Я рассказываю тебе все, я делюсь с тобой всем этим кошмаром, потому что ты мой лучший друг во всем свете… Потому что мне нужно было поделиться с кем-нибудь, у кого нормальная голова. Я рассказываю тебе, а ты разворачиваешься и…


Росс. Это был мой долг!


Мартин. Нет, это не был твой долг!


Росс. (безапелляционно) Я не мог допустить, чтобы все это продолжалось!


Мартин. (на грани слез) Я бы мог справиться, я бы мог бросить это, и никто бы, кроме тебя, сукин сын, ничего не узнал. Один пропущенный мяч, и игра проиграна. Я мог бы…


Росс. Ничего бы ты не смог!


Мартин. Я бы мог справиться! А теперь уже ничего не изменить, не склеить! Никогда!


Билли. (пытается помочь) Пап…


Мартин. (свирепо) А ты заткнись! (Билли вздрагивает, Мартин замечает это) О, Боже! Извини меня. (Россу) Да, я был болен, да это было ненормальное влечение, и…


Росс. Не «было», а «есть»!


Мартин. (вышиблен из седла) Я… я…


Росс. И по сей день!


Мартин. (собирается с мыслями) Хорошо, я по сей день болен и испытываю маниакальное влечение.


Росс. (прет) Которое было ошибкой!


Мартин. Это было… чем?


Росс. Ошибкой! Глубокой и роковой!


Мартин. Как тебе больше нравится. (распаляется) Но я мог бы все это преодолеть! А ты не имел права все рушить, разбивать нашу жизнь, разбивать жизнь Стиви!


Росс. Я? Это я все разбил? Это не торговля краденым, Мартин, не воровство у беспомощной вдовы. Это не к блядям сходить! Это не то, что временно приостановит карьеру, а потом через унижение и угрызения совести, наконец, назад — как ни в чем ни бывало. Это за гранью добра и зла. Ты бы продолжал и продолжал, но однажды оступился бы. Кто-нибудь застал бы тебя с ней в хлеву, увидел бы тебя на коленях, позади этой проклятой козы, со спущенными штанами. Кто-нибудь тебя обязательно бы да поймал.


Билли. Оставьте его в покое. Ради Бога, Росс…


Росс. (машет на Билли, Мартину) Ты знаешь, что за это можно угодить в тюрьму? В некоторых штатах за это даже казнят! Знаешь, что они с тобой сделают? Пресса? Все? Твоя карьера полетит, жизнь… все! (холодно и практично) За то, что ты спишь с козой. (печально качает головой, Билли тихо рыдает)


Мартин. (длинная пауза) Вот, значит, в чем дело, что кто-то застукает… То есть, я могу делать все, что угодно, — причины не имеют значения. Имеет значение только то, что об этом скажут!


Росс. С душой ты разберешься сам, во всем остальном я могу тебе помочь.


Мартин. Конечно, разберусь, тем более, что у тебя души нет.


Росс. (не особенно интересуясь) Да?


Мартин. Так вот в чем дело-то!.. На чем-то нас могут поймать, а на чем-то — нет!


Росс. Именно.


Мартин. (глубокая ирония) Слава Богу, все так просто! Я-то думал, что речь идет о любви и потерях, а, оказывается, все крутится вокруг «застукают — не застукают». А мы со Стиви сражаемся с оболганным ангелом. Когда она вернется — если она вернется — я обо всем ей прямо расскажу. (не смотрит на Росса и Билли, может быть, постукивает руками по коленям) Кто-нибудь понял, что случилось?


Росс. Ради Бога, Мартин!


Билли. Папа…


Мартин. (слегка плача) Почему никто не понимает этого… мне одиноко… совсем одиноко!


Тишина. Потом слышится звук у входной двери.


Билли. Мама? (Билли идет к двери)


Мартин. (пауза, Россу, с мольбой) Понимаешь?


Росс. (длинная пауза, качает головой) Нет.


Стиви тащит мертвую козу с разрезанным горлом, кровь стекает по одежде Стиви и по ее рукам.


Росс. О, Боже.


Мартин. Что ты сделала?


Стиви. Вот.


Билли. (в пустоту, беспомощно, тихо) Помогите! Помогите!


Росс. Господи, боже мой!


Мартин направляется к Стиви.


Мартин. Что ты сделала?! Что ты наделала?


Билли плачет, Стиви разглядывает Мартина, Росс не двигается.


Стиви. (поворачивается к нему лицом, ровно, без эмоций) Я поехала туда, где, Росс сказал, я увижу твою подругу. Я нашла ее. Я убила ее. Я привезла ее тебе. (странный вопрос) Разве не так?


Мартин. (громко рыдая) А-а-а-а-а-а…


Стиви. Чему ты удивляешься? Чего ты от меня ждал?


Мартин. (плачет) В чем она виновата? Что плохого она сделала? (Стиви) Я тебя спрашиваю: что она сделала?


Стиви. (пауза, тихо) Она любила тебя… ты сказал… так же сильно как я…


Мартин. (Стиви, опустошен) Прости меня. (Билли) Прости меня. (потом…) Прости меня.


Билли. (к одному, к другому, никакой реакции) Папа? Мама?


З а н а в е с.


Конец


Загрузка...