Краденая магия. Часть 2

Глава 12

в которой я отвергаю одно заманчивое приглашение, о чем впоследствии нежданно сожалею

Двадцать три поединка уложились в неполные полтора часа. Самая короткая из схваток не продлилась и трех секунд — некая княжна Тинатин Багратиони, волоокая фигуристая смуглянка, отправила свою противницу в нокаут первым же ударом. Самая долгая — в ней сошлись два паренька — затянулась минут на пять: у обоих соперников оказалось по «бурдюку», да и ману они расходовали крайне экономно — по ходу боя, больше напоминавшего неспешную светскую беседу, заместителю начальника корпуса дважды пришлось призывать соперников к активности, во второй раз — даже с угрозой присудить поражение обоим.

Но вот наконец последняя из вызванных на ристалище пар выявила победителя, и те из абитуриентов, кто должен был проходить испытание в тиши экзаменационной аудитории, вслед за Алексеевым, Рылеевым и Поклонской направились в главное здание. Я хотел было пойти с Надей — настала моя очередь морально поддержать подругу — но в дверях зала таких, как я, «отстрелявшихся», отсек дежурный кадет. Нечего, мол, создавать толпу — и так дышать нечем. Минут десять потоптавшись в коридоре — за это время назад из аудитории никто не вышел — я решил дожидаться Морозову на свежем воздухе и отправился во двор.

Но не успел я толком устроиться на пеньке, как рядом вдруг нарисовалась та самая Тинатин Багратиони, попросившая разрешения присесть рядом и затем учтиво и, вроде бы, искренне поздравившая меня с одержанной недавно победой. Я ответил ей встречным поздравлением, особо отметив изысканную скоротечность ее боя.

— Да что там, просто повезло, — слегка покачивая в такт словам шикарным бюстом, так и рвущимся наружу из тесного плена платья, улыбнулась на это княжна. — А вот вы, сударь, и впрямь повеселили зрителей знатно! Вовек не забуду физиономию Салтычихи, когда она вдруг осталась посреди аллеи, почитай, в чем мать родила! На такое зрелище билеты нужно продавать — по империалу за место! И раз уж мне выпало стать его свидетельницей даром — считайте, молодой князь, что я теперь ваша должница!

Еще с минуту мы мило поболтали о каких-то пустяках, после чего красавица-грузинка грациозно удалилась в сторону казармы, но на ее месте тут же появилась другая девица, которую я, правда, сперва принял за парня: короткая стрижка, совершенно плоская грудь, узкие бедра, а плечи, наоборот, широкие, ну и до кучи — мешковатый асексуальный брючный костюм… Но представился «парень» молодой баронессой Терезой фон Ливен. Его (то есть, прошу прощения: ее!) поединка я, признаться, не вспомнил — должно быть, пропустил, заговорившись с Надей — и на хвалебную оду в честь моей виктории над Салтыковой вынужден был отделаться общими фразами. В общем, разговор у нас с молодой баронессой не очень склеился.

Терезу фон Ливен сменила на пеньке некая Мария Муравьева — стройняшка-шатенка чуть ли не выше меня ростом, что называется, ноги от ушей. Началось тут тоже со взаимных поздравлений. Потом, дабы поддержать беседу, я поинтересовался, не родственница ли она ротмистру Муравьеву, адъютанту московского наместника. Девушка ответила, что в родстве с бравым офицером действительного состоит, но, увы, весьма и весьма отдаленном. А потом, почти без перехода, поведала мне, что ее соседка по комнате бесславно вылетела после эссе, и теперь она живет одна — и какая же это, мол, скука! «А у комнаты, молодой князь, такой забавный номер — три тройки! Представляете?»

Хм, откровеннее, по-моему, некуда!..

Пока наш разговор не принял такой вот оборот, я предполагал, что это, наверное, Салтыкова чем-то насолила местным девицам — вот те и рады, что я ее выбил, да еще и на посмешище выставил. Но тут задумался: в одной ли побежденной молодой графине дело? Может, это я вообще, типа, молодец?

Ну, или титул у меня такой заманчивый? Хотя та же Багратиони, вон, и сама княжеского рода! Впрочем, Тинатин меня в гости и не зазывала…

Еще раз повторив, как скучает в одиночестве в комнате номер 333, особенно вечером, но и в любое иное время суток тоже, Муравьева неохотно поднялась с пенька. Будто бы невзначай продемонстрировала при этом в длиннющем разрезе удачно колыхнувшейся юбки точеную голую ножку от ступни и чуть ли не до ягодицы. Невинно похлопала напоследок ресницами и отошла. Кажется, рассчитывая, что я поспешу за ней следом. Пришлось ее разочаровать: в мои планы такое не входило. Ну, по крайней мере, пока.

Я уже, признаться, был готов радушно встретить какую-нибудь новую гостью — тем более, что еще парочка красоток действительно крутилась неподалеку — но тут всю фишку поломал Крикалев, словно чертик из табакерки выскочивший у меня из-за спины:

— Ваше сиятельство!

— Вы уже прошли испытание, сударь? — удивленно спросил я, на автомате ища глазами где-нибудь позади очкарика Надю — если уж этот освободился, Морозова тем более могла!

— Нет, что вы, молодой князь! — тяжело дыша — словно бежал сюда не от главного здания по соседству, а с другого конца Москвы — выговорил мой манник. — Там еще ждать и ждать! Но я…

— А Надежда Александровна тоже еще не сдала?

— Не знаю… Нет, наверное… Говорю же: там очередь, часа на два… Алексеев первой Воронцову вызвал — так она еще перед ним сидит… Сидела… О ней, о Воронцовой и речь! — резко понизив голос просипел Крикалев. — Я нашел улики!

— Какие еще улики? — нахмурился я.

— Которых нам не хватало, чтобы изобличить молодую графиню! Теперь она у нас попляшет! — расплылся в мечтательной улыбке очкарик — кажется, даже задыхаться ненадолго перестал.

— Давайте по порядку, сударь, — потребовал я, внутренне подобравшись. — Что за улики? Конкретно. И что они доказывают?

— Черная магия! — выпалил паренек. — Воронцова практикует черную магию!

— В самом деле? — вздернул я брови. — Вот это новость!

Признаться, новостью для меня явился уже сам факт, что магия в этом мире делится по цветам. Интуитивно было понятно, что черная — это, наверное, плохо, но до сих пор здесь я и о белой как-то не слышал. Магия и магия, без пятидесяти оттенков…

— А я о чем! — с энтузиазмом подхватил мой манник. — Пойдемте, Ваше сиятельство, вы должны сами увидеть!

— Что увидеть? — моему мысленному взору почему-то предстала Милана, сидящая обнаженной на высоком черном троне в окружении черепов и горящих факелов. Пожалуй, на такое и в самом деле стоило взглянуть — я, понятно, не про черепа… Но нет, бред же: Крикалев сам только что сказал, что Воронцова в данный момент если где и сидит — то только перед столом экзаменатора. И скорее всего, вполне себе одетая — разве что я чего-то не знаю о том, как проходят вступительные испытания «в теплице»… Блин, там же и Надя сейчас…

— Следы, — ответил между тем очкарик. — Следы ритуала. Так просто их не скроешь, вот я и нашел… Почти случайно, честно говоря. Идемте, Ваше сиятельство, сами посмотрите!

— Только следы?

— Совсем свежие!

— Хм… И далеко идти? — поинтересовался я, неуверенно поднимаясь с пня.

— Тут, рядом! — махнул очкарик рукой в сторону зелени. — За кустами, почти у забора! С аллеи не видно, с улицы тоже… Туда они и ходят!

— Они?

— Ну, Воронцова же не одна там развлекается!

— Понятно, — кивнул я, хотя правдой это и не было.

— Идемте! — поторопил меня очкарик — кажется, в порыве хотел даже за руку схватить и потянуть за собой, но в последний момент все же не решился.

— Может, подождем Надежду Александровну? — все еще с сомнением проговорил я. Что-то меня в этой ситуации смущало. Нет, не пыл моего манника и даже не сама идея лезть в кусты искать следы загадочного темного ритуала. Чего-то тут определенно не хватало, но чего именно — понять я пока не мог.

— А если след развеется?! — всплеснул руками Крикалев. — В следующий раз она может оказаться осторожнее!..

— Ну… — протянул я.

Собственно, почему бы и в самом деле не сходить и не посмотреть, что там отыскал дотошный очкарик? Следы ритуала — это ведь не сам ритуал, да и предупредил бы манник, если бы нам за дубами что-то грозило. Ведь предупредил бы? Воронцова сейчас на экзамене, почти все ее прихвостни — там же, за исключением Кутайсова и Салтыковой. Но последней уже и вовсе здесь нет — я видел, как в сопровождении девицы-«бурдюка» она торопливо покидала территорию корпуса — а молодой граф, своими глазами узревший, на что способно Зеркало, ко мне теперь точно не сунется, по крайней мере в одиночку…

Лучше, конечно, было бы все же дождаться Надю… Но если эти чертовы следы и впрямь развеются? Да и зачем лишний раз впутывать в мои разборки с Миланой Морозову?

Последняя мысль показалась мне самой убедительной, и, повернувшись к Крикалеву, я кивнул.

— Хорошо, сударь, идем.

За рваным строем дубов обнаружилась неприметная тропинка, по которой меня и повел очкарик. По прямой от аллеи до окружавшего территорию Федоровского корпуса кирпичного забора было, наверное, шагов пятьдесят, но стежка петляла меж деревьев и кустов, так что пройти нам пришлось чуть ли не вдвое больше. Но вот наконец из-за зелени показалась красная кладка ограды. Должно быть, наша цель была уже где-то совсем рядом — в ее предвкушении Крикалев даже ускорил шаг, вырвавшись немного вперед. Гнаться за ним я не стал: надо будет — подождет… Кто у нас тут, в конце концов, князь?

У самого забора тропинка пропала, но зато открылась небольшая полянка, которую мой манник по-быстрому пересек. Я же едва успел дойти до ее середины, как вдруг невольно остановился на полушаге, внезапно сообразив, что недавно показалось мне таким странным. Дело и впрямь было вовсе не в очкарике и не в его новости. Молчал Фу! И если его сдержанность в ходе моих бесед на пне со сменявшими друг друга девицами еще можно было бы объяснить нежданно пробудившейся в фамильяре деликатностью, то насчет пресловутой черной магии «паук» меня бы уж не преминул проконсультировать!

«Фу? — неуверенно позвал я. — Достопочтенный Фу-Хао?»

В этот момент Крикалев обернулся. Так, будто окликнул я именно его — и окликнул вслух. На лице у очкарика играла самодовольная усмешка.

— Надо же, как вы удачно встали, Ваше сиятельство! — хмыкнул он с какой-то совсем не характерной для себя интонацией. — Как раз то, что надо! Что ж… Прощайте, молодой князь! Не поминайте лихом!

Стоило ему договорить, как в траве вокруг меня вспыхнул огненный круг, и прежде, чем я сумел хоть что-то понять, и сама поляна, и забор, и зелень кустов, и сияющий Крикалев — все это разом исчезло, погрузившись в непроглядную тьму. На время среди черноты небытия сохранился только этот самый пылающий обод, одновременно и близкий, и недостижимый, затем пропал и он — и не осталось ничего. Разве что шальная мысль в голове напоследок мелькнула: «Уж лучше бы к скучающей Маше Муравьевой пошел в 333-ю — она так звала…»