Красная весна

Глава IV. Ненависть, спущенная с цепи

Как только перестройка началась, все антисоветские, антикоммунистические силы стали лихорадочно добивать всё советское и коммунистическое, обладавшее способностью к организованному сопротивлению почти всесильному К-17 и заключившим с ним союз антикоммунистам и антисоветчикам. Здесь важно подчеркнуть, что в К-17 входили далеко не все антикоммунисты и антисоветчики. Тот же Яковлев, например, в К-17 не входил. Да и Горбачев был для К-17 не королем, а пешкой, проходной фигурой в большой игре.

Понимая, что предстоит преодолеть огромное сопротивление советского социума, заговорщики держались достаточно сплоченно. Механизмы, обеспечивающие такую сплоченность, были отработаны спецслужбами Запада, которым приходилось управлять антисоветской и антикоммунистической деятельностью очень разных сил — как либеральных, так и накалено антилиберальных.

Координируя деятельность этих сил, К-17 проявил незаурядную политическую и административную зрелось. А также гибкость и огромный политический такт. Всё делалось по алгоритмам, до блеска отшлифованным в соответствующих лабораториях. Стремительно продвигались на важные позиции кадры, обладающие нужной политической и идеологической ориентацией. Или же кадры, которых можно было разыгрывать втемную (вялые, серые люди, люди, не обладающие необходимой политической цепкостью и так далее).

Располагая огромной информацией и возможностями, К-17 должен был просто поменять знаки. Раньше «антисоветчик, антикоммунист» — это минус. Чем выше градус антисоветизма и антикоммунизма, тем выше отрицательный балл, заботливо выставленный в соответствующей картотеке наряду с графой, в которой обозначена наиболее опасная для страны сфера антисоветской, антикоммунистической деятельности данного конкретного негодяя.

Раз так, не надо никаких новых длительных кадровых разработок. Надо просто назвать негодяя «благородным человеком», а верного коммуниста, советского патриота — «идиотом, негодяем, совком». Такого верного коммуниста, советского патриота надо теперь жесточайшим образом отсекать от всего на свете — от должностей, от средств массовой информации. А антикоммуниста, антисоветчика надо, напротив, продвигать, причем сообразно градусу его антисоветскости и антикоммунистичности. Чем выше градус — тем на более высокие посты надо теперь такого «витязя» продвигать. И не абы куда продвигать, а в ту сферу, где «витязь» может навредить в наибольшей степени. Благо эта сфера в соответствующей графе благоразумно отмечена загодя.

Расставили кадры нужным образом? Теперь эти кадры надо соединить с разработанными суперэффективными технологиями. И тут не надо никакой импровизации! Нужные разработки осуществлялись с давних пор. Только назывались вражескими подрывными действиями. И ведь какие таланты в разработках участвовали! Бахтин, Ракитов[29], Баткин… Всех и не перечислишь!

Спору нет, люди и впрямь талантливые! Но чем человек талантливее, тем в меньшей степени он расположен тупо обеспечивать цели своих могущественных, но не слишком образованных и «башковитых» начальников. Чем зависимее такой «талант» от подобных начальников, тем больше он их ненавидит и тем сильней его желание этих начальников обыграть.

Эти могущественные начальники заказывают ему, таланту, свой сценарий ограниченной деструкции. Сценарий унылый, скучный, бесперспективный. Что надо делать, если ты от этого начальника предельно зависишь? Восхищаться его, начальника, гениальностью, преданно исполнять задание этого начальника и встраивать в систему разрушений, создаваемую по заказу начальства, свои блистательные подсистемы, превращающие скучное, унылое, ограниченное разрушение народа и государства в разрушение, о котором мечтаешь ты сам, — разрушение абсолютное, упоительное. А почему ты о таком разрушении мечтаешь?

Потому что ты, в отличие от начальства, не рационализацией занимаешься, не какой-то там «большой игрой», а несоизмеримо более тонкими и масштабными развлечениями. В основе которых — ненависть к этому улегшемуся под коммунистов народу, да и ко всему, что олицетворяет собой союз этого народа и коммунизма.

Всё это ненавистно до колик. Всё это надо уничтожить до конца, уничтожить медленно, неумолимо и беспощадно. Не так, как заказывает начальство, а так, как это угодно твоей душе. При начальстве, не склонном копать на глубину, встроить такие подсистемы в создаваемую по заказу начальства систему не так уж трудно.

Сказано — сделано. Подсистемы в систему встроены. Модифицированную таким образом систему вручили новым кадрам, расставленным по местам надлежащим образом. И понеслось…

Обрушенные на советское общество «технологии», этот гибрид незатейливого заказа и изуверского исполнения, породили глубокий распад всей здоровой социальной ткани. А также превращение ткани только относительно нездоровой — в полноценную криминальную социально-политическую онкологию. Никогда не забуду, как в 1990 году на каких-то интеллектуально-политических посиделках один из советников Горбачева, обращаясь ко мне, сказал: «Мы насильственно разрушим стержень существующей системы, а всё остальное перепоручим живому творчеству масс». Этот советник не был кондовым полубезграмотным партийным работником. Он был действительным членом АН СССР, долго занимавшимся биологией и генетикой и лишь на закате своей карьеры ставшим «чистым философом». Я ответил академику: «Вы описываете тот способ воздействия, который гарантированно обеспечивает регресс». Академик отвел глаза.

Он понимал, что если насильственно сломать системообразующий стержень и не сформировать новые системообразующие конструкции ровно таким же образом, каким были разрушены старые, то система обратится в слизь. Сама она новый скелет в этом случае не сможет сформировать. Да, можно насильственно уничтожать больные клетки и надеяться на то, что организм, задействовав свой иммунитет, начнет воспроизводить, как ему и положено, клетки здоровые. Но ведь этот номер проходит лишь с клетками! И лишь потому, что организм как система сохраняется в целости и сохранности. Но если сломать систему… и, сломав ее насильственно, сказать: «Теперь, голубушка, сама выздоравливай», — то произойдет именно регресс. Это понимают и естественники, и гуманитарии… Революционер насильственно ломает систему, но он же насильственно формирует новые системообразующие конструкции.

Может быть, среднеобразованный партийный администратор и мог произнести чушь о «насильственной ломке системных оснований и последующем невмешательстве в живое творчество масс», но академик не мог не понимать чудовищность описанного им начинания. А ведь он это начинание не просто описывал. Он его осуществлял. Между прочим, этот же академик положил под сукно материалы гэдээровских спецслужбистов, документально доказывавшие, что герой романа Д. Гранина «Зубр» Тимофеев-Ресовский был работником секретного эсэсовского института «Аненербе».

Увы, слишком много материала, доказывающего, что К-17 заказал консультантам одно, а эти консультанты, сформировав свою структуру (знаменитая «Московская трибуна» была лишь малым видимым фрагментом этой структуры), довели замысел кураторов до абсолютного разгрома всех системообразующих социальных, моральных, экзистенциальных оснований, обрекая народ на вырождение, а страну — на полное рассыпание.

В условиях крепчающего маразма, порожденного кознями консультантов, импровизациями иностранных спецслужб, растущими амбициями антисоветских антикоммунистических сил, не интегрированных в К-17 и заключивших с ним лишь малообязательные рамочные соглашения, К-17 мог просто утонуть в стихии им же сотворенного хаоса. Но этого не произошло. К-17 выжил. Причем он выжил именно за счет «прочного союза врагов» — союза К-17/5 и К-17/3.

Вплоть до начала гайдаровских реформ стратегический союз двух смертельных врагов — К-17/5 и К-17/3 — работал, как часы. И даже сами гайдаровские реформы не привели к расколу К-17 на две подсистемы, которые полностью (или почти полностью) потеряли взаимопонимание.

Такая (хотя тоже не полная, а почти полная) потеря взаимопонимания произошла, как это ни странно, после того, как в США президентом стал Клинтон. Именно после этого Ельцин нарушил свои обязательства перед К-17. Ибо, согласно взятым на себя обязательствам, должен был удовлетвориться ролью «переходного президента». Гайдар, согласно этой же договоренности, должен был довести страну до взрыва. После взрыва власть должна была перейти к Юрию Скокову[30], который и должен был осуществить главное — приватизацию, авторитарную модернизацию и так далее.

К-17 был убежден в победе Буша. Победа республиканца, лидера так называемого «немецкого» американского клана, позволяла авторитарно-центристским образом решить накопившиеся политические проблемы, провести «правильную» приватизацию (то есть приватизацию, отвечающую сразу и интересам К-17/5, и интересам К-17/3), осуществить ускоренно авторитарную модернизацию и, наконец, смягчить (поскольку это хоть и американские, но все-таки немцы!) противодействие США сближению Европы и России, то есть, по сути, — Германии и России.

Победа Клинтона ломала все эти планы. Скоков, вопреки новой конфигурации глобально-элитных сил, пытался прорваться на пост премьер-министра. Отставка Гайдара… Рейтинговое голосование — «за кого проголосует большее число депутатов, тот и будет премьером»… Скоков оказывается первым по результатам этого самого рейтингового голосования. Но Ельцин, вместо того чтобы отдать пост премьера Скокову — крупному представителю военно-промышленного комплекса, используя свое конституционное право и нарушая все договоренности, делает премьер-министром Черномырдина — создателя «Газпрома», сырьевика. Дальше — цепь кризисов…

Ельцин, теряя большинство в парламенте, должен уйти. Но вместо этого он на глазах всего мира расстреливает из танков законно избранный парламент. Вот тут-то и происходит резкое обострение конфликта между К-17/5, слишком много выигравшим в результате победы Клинтона и отмены договоренности о Скокове, и К-17/3, слишком много в результате всего этого проигравшим.

Вот тут-то и были предъявлены все — в принципе, вполне справедливые — претензии к Филиппу Бобкову, лидеру К-17/5, одному из создателей и ключевых фигур в К-17. Да, Филипп Денисович дезинформировал Хасбулатова, «подведя» к нему актеров, исполнявших роли военных вожаков и «королей уличного протеста». Да, он провокационно использовал свое влияние на Хасбулатова. Да, с его подачи были направлены в так называемый Белый дом провокаторы — баркашовцы. Да, истерику о гнусных белодомовцах, которых надо расстрелять ради спасения демократии, закатили именно агенты Бобкова, они же — общенародные любимцы и выдающиеся мастера культуры.

Но разве К-17/3 и его ставленник Скоков хотели сыграть честно — по политическим правилам, поддержав законно избранный парламент России? Нет, совсем другого хотел К-17/3 в те судьбоносные для России дни. Попытка свергнуть Хасбулатова уже в момент, когда Верховный Совет находился за колючей проволокой… Ожидание 3 октября для того, чтобы, выступив в качестве «третьей силы», зачистить и Хасбулатова с Руцким, и Ельцина… И, наконец, кровавые действия внутри здания Верховного Совета — с тем, чтобы спрятать концы в воду… Эту линию поведения никак нельзя называть «соблюдением политических норм». Вообще, после расстрела Дома Советов говорить о любых политических нормах или даже политических правилах было бессмысленно.

Чубайс начал чудовищную приватизацию с одной целью — пусть лучше бандитский капитализм, чем проигрыш Бориса Николаевича Ельцина. Кстати, Чубайс об этом заявил с неописуемой откровенностью.

Черномырдин при поддержке К-17/5 начал свою игру с вице-президентом США Гором.

Зюганов — еще один игрок в команде К-17/5, причем игрок стратегический — в решающий момент спрыгнул с политического поезда под названием «Фронт национального спасения». В ночь перед преступным расстрелом парламента Зюганов призвал своих сторонников не выходить на улицу, резко сломав свою предшествующую политическую линию, сделав ручкой и Руцкому, и Хасбулатову, и всем своим соратникам по ФНС.

И сполна воспользовался доставшимися ему в результате ареста политических конкурентов колоссальными преимуществами. Зюганов призвал своих сторонников идти на выборы и этим содействовал успеху ельцинского референдума, принятию ельцинской конституции, созданию беспомощно-декоративной Государственной думы. Уютно расположившись в креслах этой Думы, зюгановцы заявили об исчерпанности лимитов на революцию, поддержали ельцинский бюджет, ввели в свою программу концепцию устойчивого развития — это детище вице-президента США Альберта Гора.

Всё это вполне отвечало интересам К-17/5. Кстати, во время кризиса, порожденного ельцинским Указом № 1400, К-17/5, помимо игры против Хасбулатова, Руцкого, а главное — Скокова, вел еще и тайную игру в пользу Лужкова, который якобы был способен в случае признания его премьерских полномочий Верховным Советом двинуть московских силовиков на поддержку Верховного Совета.

Разумеется, если бы Лужков это и сделал (что было крайне маловероятно), то лишь ради прихода на место Ельцина. Что полностью отвечало планам К-17/5. Но почему за это так боролся Зюганов, находясь в здании Верховного Совета? Да, как ставленник К-17/5 он должен был за это бороться, ибо именно воцарение Лужкова в наибольшей степени отвечало интересам Гусинского, Бобкова, всего К-17/5. Но ведь «по совместительству» Зюганов был еще и коммунистом № 1!

Тайная игра в премьерство Лужкова не прошла бесследно ни для самого Юрия Михайловича, ни для К-17/5. Сразу же после расстрела Дома Советов К-17/3 начал свою игру — на этот раз уже имеющую своей явной целью нанесение удара по К-17/5, своему собрату по К-17.

Всё началось с критики в адрес Бобкова. Критики, не лишенной оснований, но явно рассчитанной на пиар в спецслужбистских кругах, которые не входили в К-17, но могли поменять расстановку сил в элитной игре между К-17/5 и К-17/3.

Суть критики сводилась к тому, что Бобков, возглавлявший борьбу с сионизмом, вдруг пошел в услужение к руководителю Российского еврейского конгресса Гусинскому. Кто у кого на самом деле был в услужении — это открытый вопрос. А вот то, что Гусинский не сам стал руководителем Российского еврейского конгресса, а был возведен на этот пост Бобковым, взявшим на себя переговоры с тогдашним руководителем израильской спецслужбы «Натив» Яковом Кедми, — это несомненный факт. Но любой пиар пренебрегает подобными фактами. Пиарщики ахали, охали, восклицали: «Как же ты пал, Филипп! На кого работаешь, товарищ генерал армии?!» И это действовало.

Одновременно началось обсуждение роли Бобкова в расстреле Дома Советов. Эта роль обсуждалась без особых искажений. Но — при полном замалчивании роли других организаторов этого преступления.

Затем в сообществе относительно привилегированных спецслужбистов стала обсуждаться тема «Филипп — крысятник». Наиболее активно эту тему обсуждал бывший начальник Третьего главного управления КГБ СССР контр-адмирал Жардецкий. Он утверждал, что Бобков повел себя преступно и неэтично по отношению к нему, Жардецкому, и его подчиненному Шабтаю Калмановичу. Сам Калманович никогда не отрицал своей причастности к советским спецслужбам. Ибо в связи с этой причастностью он отбывал срок в израильской тюрьме. Жардецкий же добавлял к этому общеизвестному обстоятельству еще несколько значительно менее известных…

Первоначально Калманович находился в прямом подчинении у Жардецкого. То есть, говоря на спецслужбистском языке, «работал по третьей линии».

В связи с готовившейся приватизацией Калманович сосредотачивал на зарубежных счетах средства, позволявшие «третьей линии» стать полноценным субъектом в игре под названием «приватизация». Совершенно очевидно, что полноценным субъектом, участвовавшим в подобной заранее(!) спланированной приватизационной игре, не могла быть вся «третья линия», то есть все сотрудники и агенты Третьего главного управления КГБ СССР. Таким субъектом могла стать только элита Третьего главного управления, объединенная какими-то идеями и какими-то взаимными обязательствами. То есть буквально то, что я назвал К-17/3.

Узнав о том, что Калманович, во-первых, занят далекоидущей аккумуляцией финансовых средств на зарубежных счетах, и, во-вторых, очень успешно осуществляет это задание, Бобков сдал Калмановича западным спецслужбам и, прежде всего, спецслужбам Израиля. Калманович хотел спастись от ареста, укрывшись в СССР. Но Бобков этому помешал.

Посадив Калмановича, Бобков затормозил накопление средств на счетах в зарубежных банках. То есть не позволил К-17/3 стать полноценным субъектом в готовившейся приватизационной игре.

Вскоре Бобков через свои связи в Израиле начал секретные переговоры, предлагая Калмановичу свободу в обмен на переход с «третьей линии» на «пятую». Калманович согласился. Бобков организовал кампанию за освобождение Калмановича. Калманович вышел из тюрьмы и, обладая эксклюзивной информацией, передал финансовые средства, находившиеся на иностранных счетах и принадлежавшие К-17/3, своим спасителям, то есть К-17/5. Свои недостойные действия Бобков интерпретировал как нечто абсолютно благопристойное. «Мол, «трешка» спалила своего агента, не могла его защитить. А я агента спас. И, естественно, имел за это причитающуюся мне компенсацию».

Разумеется, все эти шуры-муры носили элитно-подковерный характер и никак не вписывались в спецслужбистские инструктивные нормы. Но такое уже было время — время неформалов, власти К-17 и его неписанных правил.

Согласно версии Жардецкого, Бобков и нашего агента сдал иностранцам, и помешал партнеру по К-17 накапливать средства, необходимые для намеченной К-17 приватизационной игры, и попросту украл эти средства, обесточив партнера в самый важный момент — когда каждый номинальный доллар, находившейся на зарубежных счетах реально стоил в сто, а то и в тысячу раз больше. Как говорил впоследствии один олигарх, «тогда (то есть в пике приватизации за гроши) за тридцать миллионов долларов можно было купить пол-России».

Разумеется, такая деятельность Бобкова была несообразна любым неформально элитным нормам: масонским, мафиозным, кланово-спецслужбистским и так далее.

Разборка была неминуема. Самое разумное было провести ее на третейском суде К-17. Но участники К-17 жили не по нормам средневековых тамплиеров, сицилийской мафии и т. п. Они жили по принципу, согласно которому предъявы бывают обоснованными и необоснованными. Если требующий суда пострадавший (в данном случае — К-17/3) может сделать своему противнику «больно», то он выдвигает обоснованную «предъяву». И она будет рассмотрена в суде. Если же пострадавший просто ноет и жалуется, то его предъява необоснованна. А сам он — никакой не пострадавший, а выбывший из игры «коллективный пенсионер».

Жардецкий стал обосновывать свою «предъяву», то есть искать внутри ельцинской системы тех, кто а) был расположен к нему, Жардецкому, и б) располагал и своими мотивами для наезда на Бобкова, и возможностью осуществить подобный наезд.

Человеком, отвечавшим этим требованиям, был контр-адмирал Захаров — заместитель Коржакова, руководителя Службы безопасности Президента. Расстреляв из танков парламент, Ельцин уже к зиме 1993 года оказался под влиянием силовиков. А на кого еще было опереться в условиях прущей изо всех дыр вопиющей нелегитимности? Тут-то и началось превращение надежного охранника Саши Коржакова в могущественного лидера ельцинских опричников, «особо приближенного к царю Александра Васильевича».

Коржакову, чтобы закрепиться в роли нового Малюты Скуратова, нужен был боярин-злоумышленник. На эту роль вполне подходил Лужков. Компра на Лужкова состояла в том, что этот «московский морж» заигрывал с врагами Ельцина, засевшими в Доме Советов; хотел стать сначала их премьер-министром, а потом — «хозяином земли Русской». Компра обрастала подробностями. Тут и готовый присягнуть Лужкову Отари Квантришвили с его братками-спортсменами. И Гусинский с Израилем… Ну, а где Гусинский — там и Бобков.

Короче, было решено Лужкова как следует проучить.

И сделать это, долбанув по Гусинскому. Бобкову было заявлено о сплочении антибобковских, антигусинских патриотических спецслужбистов. Патриотические спецслужбисты собирались, многозначительно жали друг другу руки, слушали патриотическую музыку. На фуршетах обменивались краткими, но ёмкими репликами.

Потом в «Российской газете» вышла статья «Падает снег». В ней содержались слабо завуалированные угрозы в адрес «банды Лужкова-Гусинского».

Потом бойцы Захарова (то есть Коржакова) положили лицом в снег охрану Гусинского, то есть подчиненную Бобкову спецслужбу группы «Мост». Поводом было то, что охранники Гусинского двигались в машине на повышенной скорости по правительственной трассе и отказались остановиться по требованию Службы безопасности Президента. Охранников догнали у офиса группы «Мост», положили лицом в снег.

В офисе у Гусинского навели шорох. Когда Гусинский обратился к подконтрольному ему главе московской ФСБ Евгению Севастьянову, приехали московские фээсбэшники. Их уже не просто в снег положили… Им сказали: «Дёрнетесь — откроем огонь на поражение!» Фээсбэшники отвалили. Севастьянов был немедленно уволен. Гусинский убежал в Лондон. Коржаков в один день превратился из периферийной фигуры в руководителя крупного элитного клана.

К-17/3, организовав такое доказательство своей дееспособности, имел право потребовать от системы, частью которой являлось, полноценного разбирательства всех тех затей, которые устроили коллеги из К-17/5 и лично Ф. Д. Бобков. Теперь-то предъява К-17/3 должна была быть признана обоснованной и подлежащей рассмотрению! Она и впрямь была признана таковой — со всеми вытекающими последствиями.

Разборку осуществили, чем-то поделились, конфликт худо-бедно сгладили. Осадочек остался, конечно. Но, чай, не дети. Гусинский поболтался в Лондоне и вернулся назад. Лужкова никто не тронул. Бобкова — тоже.

К 1996 году давление международного контекста на внутрироссийскую ситуацию превратило К-17/5 в некое очень своеобразное ответвление Демпартии США и либеральных масонских лож, так называемого «Великого Востока» («Великий Восток» Франции, «Великий Восток» Италии). Впрочем, в России был свой «Великий Восток», но лишь в качестве совсем декоративной структуры. Реальную же функциональную роль нашего «Великого Востока» (а также отделения Демпартии США) взял на себя — повторяю, очень неоднозначным, весьма причудливым образом — именно К-17/5. Оформились отношения между Бобковым и потянувшимся к Демпартии Маркусом Вольфом. Оформились отношения между Гусинским и ориентировавшимся на Демпартию Бронфманом. Сплелась целая сеть подобных отношений, и впрямь обеспечивавшая — очень кривым и своеобразным образом — ту функциональную роль К-17/5, которую я только что описал.

Что же касается К-17/3, то он ушел вправо. Сплелась сеть отношений К-17/3 с Республиканской партией США, с так называемыми Национальными масонскими ложами (Национальная ложа Франции, Национальная ложа Италии и так далее). В России, кстати, существовала и своя декоративная Национальная ложа. Но я здесь обсуждаю не декорации, а реальную (но очень искаженную, повторяю в который раз) функционально-ролевую специфику. Итак, К-17/3 обзавелся и этой ролевой спецификой, и определенными коммуникациями в еще более правой среде (Ватикан, примыкающие к нему ордена, дееспособные крайне правые структуры и так далее).

Конечно же — и в этом неснимаемая наша специфика, недоучет которой чреват серьезнейшими ошибками, — и К-17/5, и К, — 17/3 сохранили спецслужбистскую всеядность, готовность играть одновременно на совершенно разных идеолого-политических территориях. Но в первом приближении, грубость коего не отменяет необходимости его обсуждать, две подсистемы К-17 стали вести себя так, как будто бы у них появилась чуть ли не идеологическая идентичность («я, блин, русский и патриот, а ты, блин, еврей и либерал»). Это было отчетливо видно по примыкавшим к К-17/3 и к К-17/5 привилегированным бизнесменам. Называть их — в их тогдашнем статусе — олигархами, было бы неправильно. Олигархами они стали только после 1996 года.

Борис Березовский был стопроцентным детищем Коржакова и вел себя сообразно нормам К-17/3. Он подчеркивал свою глубокую православную религиозность, разыгрывая эту карту против Гусинского. Он был системным врагом Гусинского, Лужкова и прочих злых сил. Именно на этом он сделал свою карьеру бизнесмена и царедворца.

Владимир Гусинский, напротив, вел себя сообразно нормам К-17/5. Он не только демонстрировал свою предельную близость к Лужкову (на самом деле этой близостью и не пахло), не только демонстративно опекал Бобкова (уже разочаровавшегося в Гусинском и строившем реальное взаимодействие с замом Гусинского Сергеем Зверевым и его будущей женой Натальей Миронюк). Гусинский, вернувшись из Лондона в Москву, не только не пошел на поклон к начальнику ельцинской Службы безопасности Александру Коржакову и его соратнику директору ФСБ Михаилу Барсукову. Он демонстративно воевал с этими консервативными предтечами «путинского чекизма». Он даже завел в своем кабинете аквариум с двумя небольшими удавами, назвав одного из удавов Сашей, а другого — Мишей. Это было манифестацией крайней ненависти Гусинского и его лагеря к Коржакову и Барсукову. Те отвечали Гусинскому такой же сосредоточенной ненавистью.

Однажды я спросил одного своего знакомого:

— А зачем Бобков, располагая массой возможностей, пошел работать к Гусинскому, да еще и сделал Гусинского президентом Российского еврейского конгресса (РЕК), вице-президентом Всемирного еврейского конгресса (ВЕК)? Ведь Бобков не мог не понимать, что это влечет за собой достаточно серьезные издержки!

— Да плевал он на эти издержки, — ответил мне знакомый. — Да и так ли они на самом деле велики? Коль скоро речь идет не о широких спецслужбистских кругах, а о спецслужбистской элите.

Я ответил:

— Когда широкие круги начинают слишком негативно относиться к кому бы то ни было, то и элита задумывается.

— Согласен, — ответил мне знакомый. И добавил:

— Так в чем же суть твоего вопроса?

Знакомый мой был из привилегированной партийной семьи. Он плавал в спецслужбистских кругах, как рыба в воде. Не боялся думать на темы, подобные той, которую я ему предложил. И не осторожничал сверх меры, понимая, что я не буду нарушать жанр и жертвовать очень важной для меня доверительностью. К сожалению, этот знакомый умер от тяжелого заболевания. Затем от этого же заболевания умерла его жена. Впрочем, на момент нашего разговора знакомый был еще абсолютно здоров.

— Так что ты имеешь в виду? — повторил он, видя, что я не тороплюсь ему отвечать. Я и впрямь не торопился, думая, как бы точнее сформулировать свой вопрос.

— Бобков получил санкцию на трудоустройство у Гусинского? — спросил я.

— Разумеется, — ответил мне собеседник.

— У кого? Ведь не у Бакатина же! И не у Степашина, и не у Баранникова, Галушко, Барсукова (я называл лиц, последовательно занимавших главный кабинет на Лубянке).

— При чем здесь эти пешки? — не задумываясь, ответил мне мой знакомый.

— Так у кого же получал санкцию Бобков? И существовал ли авторитетный для Бобкова коллективный разум, способный дать такую санкцию? Существовал ли он? И, главное, существует ли до сих пор?

— Да, — ответил мне мой знакомый. — Такой авторитетный для Бобкова коллективный разум существовал и существует.

— И что же это за разум? — спросил я.

Знакомый ответил апофатически:

— Это не шефы Лубянки, не президенты РФ. Не иноземцы из спецслужб и не иноземцы вообще. Это местный коллективный разум. Еще могу сказать, что это никоим образом не масоны. Точка.

Мой знакомый в точности описал то, что я называю К-17, а Илья Григорьевич Эренбург когда-то назвал «Трестом Д. Е.»[31] (Д. Е. — это сокращенное «Даешь Европу!», у Эренбурга есть литературное произведение с таким названием).

Конфликтуя и преодолевая конфликты, К-17/5 и К-17/3 сохраняли единство по основным позициям. Они были едины по вопросу о десоветизации-декоммунизации, хотя для К-17/3 великодержавность сталинского СССР была некоей умеренной компенсацией за инородческое коммунистическое безумие, а для К-17/5 великодержавный сталинский СССР был квинтэссенцией коммунистического безумия. Так выглядел усредненный идеологический портрет этих двух антисоветско-антикоммунистических подсистем, входивших в К-17. Но поскольку обе подсистемы были спецслужбистскими, усредненный идеологический портрет не до конца схватывает суть различий между этими двумя подсистемами. Ибо в числе прихваченного этими подсистемами контингента могли оказаться слагаемые с любым идеологическим содержанием.