То, что солдаты Лаверна называли раскопками, на деле не слишком отличалось от изнурительной работе в соляных шахтах.
Каждое утро, едва первые лучи солнца показывались из-за горизонта, пленников сгоняли в траншеи, по которым они неровным строем спускались в тоннели, вырытые под землей их предшественниками. Дышать там почти нечем, от удушливо-пряного запаха прелой земли и человеческого пота многим становилось плохо. Некоторые особенно невезучие умудрялись распрощаться со скудным завтраком прямо тут же и весь день работали на пустой желудок.
Час за часом пленники копали, не зная ни цели своей работы, ни что они ищут, ни что будет с ними, когда они найдут это таинственное «что-то».
Каждое утро Ромэйн казалось, что она попала в Фату, мир уродливых демонов. От работы ныла каждая мышца, к концу дня голова гудела от голода. Её несколько раз тошнило в тоннеле, но никто и слова ей не говорил – каждый из окружающих её людей только и думал о том, чтобы удержать свой собственный завтрак внутри.
Фэй как могла пыталась ей помочь, но даже её сил хватало только на то, чтобы от рассвета до заката махать киркой. Ливр, Рин и Барниш таскали в тоннель деревянные подпорки, которые были нужны для того, чтобы пласты земли не упали им на головы и не похоронили их.
К вечеру они так уставали, что переставали чувствовать тошнотворный запах пота и голод. Выбираясь из тоннеля ночью, они получали по миске похлебки, ели и сразу же отправлялись спать.
Ромэйн не могла найти в себе сил, чтобы обсуждать побег. Едва её голова касалась пола, сознание покидало её и глаза она открывала только утром, когда стражники принимались звонить в колокола и будить пленников.
Так много работать ей не приходилось никогда в жизни. Если тренировки Железных Ласточек когда-то казались ей изнуряющими, то теперь она начала понимать, насколько легкими и щадящими они были. В тоннелях её не щадил никто. Кнут то и дело опускался на спину, если она мешкала, солдаты пихали её в спину и заставляли поторапливаться, и никто во всем мире не мог сделать так, чтобы это прекратилось.
Иногда она плакала, уходя подальше от всех, чтобы никто не видел её слез. Фэй и так слишком беспокоилась о ней, а мужчинам, которые неожиданно стали их надежными соратниками, видеть это было ни к чему. Ливр как-то раз даже пытался поделиться с ней похлебкой видя, что она вот-вот упадет, но она отказалась, хотя больше всего на свете хотела съесть эту жидкую, безвкусную жижу.
Ей начало казаться, что все воспоминания о Синей Крепости – это всего лишь сны. Неужели у неё когда-то была чистая одежда и вкусная еда, любящие родители и даже слуги? Сейчас, копаясь в земле от рассвета до темноты, она с трудом могла вспомнить тепло очага и запах свежего постельного белья.
– Он снова глазеет на тебя.
Ромэйн хмыкнула, но головы не подняла. Странного наблюдателя они заметили еще неделю назад, он появился в лагере внезапно и стал с завидной регулярностью рассматривать собравшихся за их столом. Юноша не приближался, не пытался заговорить, просто сидел на камне и крутил что-то в руке, но его взгляд всегда был устремлен на Ромэйн – она чувствовала его кожей.
– А он ушастый, – не дожевав заметил Латиш, обдав Барниша брызгами слюны и похлебки.
– Что ты за свинья невосп…
– Не такой уж и ушастый, – тихо заметила Фэй.
– До тебя ему далеко, что есть, то есть, – согласился Латиш, воровато поглядывая на юношу через плечо. – Кто таков?
– Если бы мы знали. – Фэй придвинула к себе миску и склонилась над ней, делая вид, что ест. – Но его внимание не играет нам на руку. Как мы сбежим, если он постоянно глазеет?
– Уходить нужно ночью, – со знанием дела сказал Барниш, вытирая лицо краем рубахи Латиша. – Патрулей меньше, да и заспанные они, поди пару раз проходят по лагерю и спать ложатся.
– Будь это так, мы бы давно сбежали, – холодно сказал Рин и нахмурился. – Ночью лагерь патрулирует три группы солдат. Они проходят мимо нашего барака двенадцать раз.
– Откуда ты знаешь? – удивленно спросила Ромэйн.
– Опусти голову ниже. – Фэй надавила ладонью на ее затылок.
– У меня хороший слух, – неопределенно пожав плечами ответил Рин.
– Если выбираться отсюда, то нужно брать севернее, – прошептал Ливр. – Позавчера там обвалилась часть забора, через дыру может пролезть человек.
– Хорошо. – Фэй оглядела сидящих за столом людей. – И когда нам это сделать?
– Чем скорее, тем лучше, пока дыру не залатали. – Латиш принялся ковырять в носу. – Мои старые кости жуть как ломит, еще пара недель и вам придется нести меня.
– Никто тебя не понесет, – фыркнул Барниш. – Ты вообще случайно оказался за нашим столом.
– Трое вели меня, – изрек Латиш, щелчком отбрасывая то, что успел наковырять в носу. – И вот я с вами. Я уже говорил, что дослужился до матерого в Зеленых Пальцах?
– Три дня назад ты говорил, что работал на гильдию торговцев шелком, – напомнила Фэй.
– Одно другому не мешает, – отмахнулся Латиш. – Так что, когда планируем сбежать? Мне ужасно надоело махать киркой от рассвета до заката.
– Завтра – это слишком поспешно? – спросила Ромэйн.
– В самый раз, – буркнул Барниш. – Мне тоже не нравится пахать во благо нового императора.
– И как мы незаметно проберемся к дыре в заборе? – спросила Фэй.
– У нас будет около тринадцати минут, – сказал Рин.
– Темнота наш лучший друг. – Ливр пожал плечами. – В жизни у меня были проблемы и посерьезнее, справимся.
– Мне бы вашу уверенность, – пробормотала Фэй.
Ромэйн внимательно посмотрела на подругу и увидела неуверенность, отразившуюся на ее лице. Все, что у них есть – это информация о том, как часто патрули проходят мимо их барака и то, если поверить Рину на слово. Он, в конце концов, мог ошибаться. А дыра в заборе? Если ее уже залатали, придется перебираться через высокую деревянную стену и сделать это тихо вряд ли получится.
Сидящий на камне незнакомец вдруг улыбнулся. Вместо того, чтобы отвести взгляд, Ромэйн нахмурилась и выпятила нижнюю губу, пытаясь придать лицу злобное выражение. Кем бы он ни был, лучше бы ему держаться от нее подальше.
– Лыбится, ты погляди… – пробормотал Латиш. – Думается мне, ты ему приглянулась.
Ромэйн сжала ложку и плотоядно усмехнулась.
– Тогда пусть попробует приблизиться ко мне, и я…
– Забьешь его ложкой? – Барниш рассмеялся.
– Нет, нет, она его…
Но слова Латиша утонули в громком хохоте Барниша. Ромэйн его веселья не разделяла – кто знает, что может быть на уме у человека, который братается с солдатами? Неужели он и впрямь пялится на нее и обдумывает те мерзкие вещи, на которые намекал Барниш в ночь их знакомства? Живой она ему не дастся, лучше уж умереть, чем отдаться одному из приспешников Лаверна!
– Отпусти ложку, – тихо сказала Фэй, наклонившись к уху Ромэйн. – Ты так сжимаешь ее, что пальцы побелели.
Опомнившись, Ромэйн отложила ложку и отодвинула от себя миску. Всю последнюю неделю они работали голодными, и она не могла позволить себе отказываться от еды, даже скверной, но сегодня аппетит пропал. А все из-за остроухого проходимца, который никак не мог оторвать глаз от их стола.
– Если он… – начала было Ромэйн, но Фэй перебила ее:
– Я убью его. Задушу голыми руками, я это умею.
– Тебе уже приходилось? – искренне удивилась Ромэйн.
– Жизнь в Синей Крепости только казалась безмятежной, мне и моим сестрам часто приходилось ловить воров и разбойников.
– Как ты думаешь, – Ромэйн проглотила ком, подступивший к горлу, – кто-нибудь из них выжил?
– Из Ласточек? – Фэй задумалась. – Они хорошо обучены, но если твой отец приказал стоять до последнего, они выполнили приказ.
– И погибли?
– Скорее всего.
По серому лицу Фэй пробежал болезненный спазм. Она попыталась скрыть его за кривой улыбкой, но Ромэйн поняла все без слов. Железные Ласточки стали родными и для нее, но для Фэй они были семьей. Если женщины сгинули во время штурма Синей Крепости, её подруга, можно сказать, осталась сиротой. Как и сама Ромэйн.
– Мне жаль, – прошептала она и, найдя пальцы Фэй под столом, сжала их.
– Мне тоже, Ромэйн. – Фэй легко толкнула ее плечом. – Но мы отомстим.
Ночами только мысли о мести согревали Ромэйн. Во снах она видела как рушится Дом-Над-Водой, как потоки крови стекают в Багровую реку, как предатель Лаверн падает с башни, объятой пламенем. Бабушка верила, что во снах можно увидеть будущее, и Ромэйн отчаянно цеплялась за ее слова, надеясь, что однажды увидит падение дома Багряных Вод.
– Какой я неловкий!
Ромэйн вздрогнула от неожиданности. Остроухий незнакомец рассыпал у их стола горсть монет и, всплеснув руками, принялся их собирать.
– Если собрались сбежать, – вдруг прошептал он, – лучше не надейтесь на дыру в заборе – ее залатали еще утром.
– Ты кто такой? – прошипела Фэй.
– Просто друг. – Юноша ослепительно улыбнулся и выпрямился. – Прошу прощения за беспокойство.
Проводив его взглядом, Ромэйн повернулась к притихшим мужчинам. Барниш нахмурился так, что темные брови сошлись над переносицей. Рин продолжал безразлично доедать похлебку, а Латиш и Ливр смотрели вслед удаляющемуся незнакомцу.
– Что будем делать? – спросила Фэй.
– Думать, – буркнул Барниш.
– Теперь у нас полно времени, – язвительно бросил Латиш и снова засунул в ноздрю мизинец.
Маленькая пташка решила сбежать из клетки. Это так мило. Было бы мило, не будь она и ее дружки настолько тупыми.
Рай закинул ноги на низкий деревянный стол и залпом допил остатки скверного вина.
Девчонку из Наполненных Чаш он нашел, вот только камня при ней нет. Солдаты обыскивают пленников утром и вечером, ее лежанку он лично обшарил еще неделю назад и ничего не нашел. Но камень должен быть у нее!
Ему не хотелось признавать это, но девчонка – его последняя надежда. Вряд ли новый император будет рад услышать, что камень выскользнул у него из рук. Кто знает, как Лаверн Второй расправляется с теми, кто не оправдывает его ожиданий. Райордану нравилось жить и он был готов на все, лишь бы продолжать дышать, да и, в конце концов, у него есть семья. Пусть он и сбежал из дома много лет назад, был один человек, за жизнь которого он переживал не меньше, чем за свою.
Демиан.
Рыжее солнышко дома Ледяных Мечей. Обожаемый всеми бастард. Глухонемой от рождения, он умудрился покорить каждого жителя Хладной Крепости, но не Суровую Мартильду. Это благодаря Демиану Райордан научился читать по губам и сумел узнать, что замышляет девчонка из Наполненных Чаш и ее дружки.
Де-ми-ан…
В детстве Райордан задирал его, порой был совершенно невыносим, но брат терпел все его выходки. Младший, рыжий, еще и бастард – Райордан вдоволь поиздевался над ним, а потом вдруг понял, что Демиан опасности не представляет. Мать не полюбила его, отец слишком занят, чтобы обращать внимание хоть на кого-то, мальчишке самому нужна была защита и в тринадцать лет Рай вдруг понял, что должен стать той стеной, которая будет ограждать беззащитного брата от злого мира. Они вместе учились читать и писать, Демиан учил его языку жестов, который придумал сам. Оказалось, что рыжий бастард не так уж плох, с ним было весело, он всегда рассказывал удивительные истории, которые сам придумывал. Ну, как рассказывал - записывал их на листке бумаги, а потом заставлял Райордана читать вслух. Сперва казалось, что это глупая затея, но потом Рай понял, что брат считывает слова по движению его губ. Долгими зимами они часами сидели у огня и обсуждали древние сказки северных домов, Сынов Зимы и эльфов, мечтали вместе вырваться из Хладной Крепости.
Жаль, что этого так и не случилось.
Райордан выплеснул в кружку остатки вина и сплюнул на землю.
Они полюбили друг друга, и любовь эта была отчаянной, так любить способны только существа, лишенные родительского тепла и участия. Даже отцовские псы относились к своему потомству лучше, чем отец и мать относились к Райордану и Демиану. У них были кров и еда, но не было объятий, поцелуев, ласковых поглаживаний по голове и любящих взглядов. В конце концов, они стали друг для друга чем-то большим, чем просто неполнокровными братьями. Между ними было что-то… Ведь было? Когда руки Демиана льнули к его рукам, Рай чувствовал, как затягивалась рана в груди, как одинокий ребенок внутри оттаивал и тянулся к свету. И этим светом был Демиан. Его Демиан.
Райордану было девятнадцать лет, когда кто-то разнес по Хладной Крепости слух о том, что они с братом делят ложе. Он до сих пор помнит, как горели уши, как огнем пылало лицо, когда отец орал на него, брызжа слюной. Им с Демианом запретили видеться и Рай сбежал, бросил его там, в горах, в тени Хрустальной Башни.
Между ними никогда ничего не было и не могло быть. Их любовь друг к другу была иного толка, но разве объяснишь это злым языкам, распускающим сплетни? Все считали его мужеложцем и кровосмесителем, а он просто пытался заменить брату отца, мать, весь мир. И у него получалось.
– Глупые, глупые мысли… – прошептал Райордан и вышвырнул кружку из палатки.
Он до сих пор рисует его, когда есть время. Его вьющиеся локоны цвета осенней листвы, его смеющиеся глаза и улыбку. Рисует узкую щербинку между передними зубами, веснушки и морщинки-лучики, разбегающиеся от уголков его глаз. Его осудили ни за что и порой в пьяном угаре он даже жалеет, что все сплетни были ложью. Уж лучше бы он действительно был тем бессердечным чудовищем, которое соблазнило младшего брата. Тогда ненависть отца была бы обоснована.
Какого черта он вообще думает об этом?
Нервным движением Райордан сорвал с себя плащ и бросил его на походную кровать. Хватит. Нужно остановиться. Эти мысли всегда приводят его к бутылке, а сейчас ему очень нужен ясный разум.
Девчонка. Бритая почти наголо девчонка из Наполненных Чаш – вот его цель. Никаких больше братьев, никаких холодных, словно куски льда, родителей. Он должен узнать, куда девчонка дела Морион и достать его. А для этого придется втереться к ней в доверие, возможно, даже помочь сбежать.