Красные Башмачки

Глава четырнадцатая

Тоффини так ничего и не придумал. Лиз осталась жить в его доме. Она помогала Ивонне на кухне, шила рубашки мэтру и его подмастериям. Чему-то у белошвейки Дагмар она все же научилась.

Иногда она позировала Тоффини, на этот раз — одетой. Он делал множество набросков карандашом.

— Для чего это, мастер?

— Есть одна затея… пока она витает в воздухе…

Мэтр покрутил кистью над головой.

— Ничего заранее не хочу говорить.

Лиз больше и не спрашивала. Нужно — позировала, не нужно — з анималась по хозяйству.

Прошла неделя. В воскресенье Лиз не пошла в церковь со всеми. Выпал свежий снег и на улицах под ногами сразу же образовалась наледь.

«Если я упаду — это может повредить ему».

Лиз думала о ребенке постоянно. Она уверила себя, что дитя от Марко. Так было спокойнее на душе. Ребенок от любимого человека — это подарок небес…

Мэтр погладил Лиз по голове, он все понял.

Оставшись одна, Лиз вошла в комнату, в которой раньше жил Марко. Здесь на пустой, не застланной кровати она всласть наплакалась.

«Если бы я знала грамоту — сама написала бы Марко! Он тогда обязательно бы вернулся ко мне!»

Когда Тоффини со своей свитой вернулся из церкви, Лиз подошла к нему с этим вопросом.

— Мастер, я хочу научиться читать и писать.

— Для этого найдется достойный учитель.

— Я с радостью возьмусь тебя учить, дочь моя!

Лиз обернулась.

— Отец Мартин!

Она со слезами на глазах поцеловала руку монаха и получила благословение. Полное добродушное лицо отца Мартина расцвело улыбкой.

— Давно я тебя не видел, Элиза, ты похорошела.

— Спасибо святой отец.

— Да, да, в самом деле! Ты давно не ходила в храм на исповедь? Я исповедую тебя.

Лиз и отец Мартин поднялись в ее комнату.

Девушка обо всем чистосердечно рассказала доброму старику. Получила неожиданно мягкую епитимью и отпущение грехов к своему огромному облегчению…

Монах пообещал приходить каждый день, чтобы учить Лиз грамоте.

Он исполнил свое обещание. Невзирая на снегопад и пронизывающий северный ветер, отец Мартин приходил утром каждый день. Он учил Лиз чтению по святой книге. Для письма мэтр Тоффини выдавал бумагу и карандаш.

Сначала все шло очень скверно. Буквы не желали складываться в слова, а вместо букв рука девушки рисовала дрожащие каракули.

Дни шли за днями.

К Рождеству Лиз уже читала по слогам.

Во дворе дома мэтр распорядился поставить елку. Дерево украсили разноцветным серпантином из бумаги и разноцветными леденцами. Привратник Ганс присматривал, чтобы мальчишки их не воровали.

У Лиз исчезли всякие сомнения. Ее животик подрос и только широкая юбка укрывала его от посторонних глаз.

Ивонна погадала на куриных потрохах и уверенно заявила о том, что у Лиз будет мальчик.

— Мальчик, прихожий и красивый.

— Как Марко, с карими глазами и кудрявый?

Ивонна усмехнулась.

— Поживем, увидим!

На рыночной площади Неймегена гудела каждый день ярмарка, самая богатая и веселая в году. Горожане и приезжие гости заполняли площадь веселой толпой. Здесь же пришлые комедианты давали представление за представлением. На каждому углу торговали гретым красным вином и жареными сосисками. Палатки торговцев подсвечивают в сумерках сотни свечей. У костров, где жарят тушки свиней, греются гуляки, изрядно навеселе… мех, песни со всех сторон.

Так было в прошлом году, когда Лиз с девушками из «веселого дома» ходила на ярмарку. Где то лежат бусы купленные тогда…

В трактирах у пристани пиво лилось рекой. По студеным волнам незамерзающего Рира приплыло под Рождество множество судов.

Бурлящий весельем город привлекал многих. Окрестные аристократы тоже съехались в город в ожидании торжественной ночной службы. Епископ рирский сам должен был служить в соборе в рождественскую ночь.

Лиз очень хотелось попасть на ярмарку, но она боялась толчеи и многолюдства. «Ему могут повредить…»

Растущий в ее теле ребенок занимал мысли.

«Какой он будет, мой малыш?»

Работы в соборе были приостановлены и леса разобраны. В холоде краски сохли слишком долго.

Тоффини без дела не сидел. Множество заказов поступало от знатных особ. Портреты, портреты…

Весь день высокородные господа с женами посещали дом мэтра и позировали для них.

Лиз сидела в своей комнате, боясь высунуть носа весь день. Ни к чему знатным господам знать о ней.

Под вечер усталые слуги мыли кисти. Подмастерья ужинали вместе с мэтром. Лиз сказалась больной и осталась в комнате.

На мутных кругляшках узкого окна вырос обильный иней. Девушка сидела, кутаясь в плащ у камина, зачарованно глядя в плещущие по березовым поленьям языки пламени. Дрова в этом году были дороги и Лиз экономно подкладывала поленья. На столе лежал карандаш поверх листа бумаги. Она никак не решалась начать письмо к Марко. В голову ничего не приходило-только пустой вздор…

Отец Мартин хвалил ее за старательность, но Лиз понимала, что добрый монах льстит ей. Буковки выходили корявые и разные по высоте, только что пузатенькие, округлые. «Как я… Свинцовый карандаш — это не то, что перо, смоченное в чернилах…»

Постучав в дверь, вошел мэтр Тоффини.

— Ты совсем одна, моя птичка. Пойдем на ярмарку? Сегодня самый веселый вечер, а завтра в сочельник уже будет по иному. Идем?

— Я толстая и неуклюжая, мастер. А если упаду?

— Что за вздор! Идем же, тебе надо глотнуть свежего воздуха! Сегодня совсем не холодно!

Лиз подчинилась. Спускаясь по лестнице под руку с мэтром спросила:

— Отец Мартин сегодня не приходил. Он не заболел?

— Праздник же, Элиза, старику тоже надо отдохнуть. Мы, старики, быстро устаем.

— И совсем вы не старик, мастер! — возмутилась Лиз.

Тоффини улыбнулся ей печально в ответ.