Красный всадник (Уот Тайлер)

— НО Я НЕ ХОЧУ НИКАКИХ БУНТОВ… — НА ЭТОТ РАЗ ОНИ ПОСТУПАЮТ ПРОТИВ ВАШЕЙ ВОЛИ, ГОСУДАРЬ…

орота с лязгом сомкнулись, пропустив во двор карету. Человек в надвинутом низко на глаза клетчатом капюшоне скрепил тяжелые створки железным засовом. Затем подошел к карете, открыл запыленную дверцу и помог выйти грузному вельможе в черном плаще. Поздоровавшись, приезжий направился к порталу напрямик по траве, минуя выложенную камнем дорожку. Дорожка шла около стен замка, окружавших двор с трех сторон.

Человек в капюшоне, шедший позади, тихо спросил приезжего:

— Когда назначить совет, Уильям?

— После полудня. Кто еще здесь в Виндзоре?

— Пока никого. Я приехал вчера.

Они проследовали через пустынный вестибюль в сумрачную анфиладу таких же пустынных покоев.

В небольшой комнате, окна которой почти упирались в серые камни крепостной стены, оба остановились.

— Герцог Ланкастерский не приедет. Так будет лучше. Ричарда подготовим мы, — сообщил приезжий.

— Не без особых на то усилий?

Приезжий усмехнулся и передал встречавшему пакет:

— Это ваше, Хелз. От герцога. Мир с Шотландией окупит все расходы.

Когда он сбросил плащ в кресло, свинцовая гладь настенного зеркала отразила золотые звезды мундира.

Его спутник поклонился и вышел. Через соседнюю комнату он попал в маленькую каморку. Обстановку ее составляли узкая скамья у стены и вплотную придвинутый к ней массивный стол. Здесь, тщательно прикрыв дверь, Хелз разорвал пакет. В нем лежали свернутое вчетверо письмо и шелковый мешочек, туго набитый монетами.

Хелз с трудом оттащил стол и пролез под ним в угол каморки. Вынул ключ из кармана плаща и острой зубчатой бородкой поддел одну из деревянных плиток пола. Она подалась и откинулась. Хелз разгреб мусор и стружки, нащупал крышку и замочное отверстие, сунул в него ключ, повернул. Под крышкой в ящике были сложены один к одному несколько мешочков с деньгами. Хелз положил туда еще один. Потом запер ящик, накрыл плитой и задвинул стол опять в угол. Ключ исчез в кармане.

Прочитав у мутного окошка письмо, Хелз поднял голову. Под капюшоном тускло блеснули глаза.

Короткие звенящие звуки доносились из углового зала — более светлого и просторного, чем остальные покои резиденции; его называли иногда «рыцарским».

Придворный в клетчатом капюшоне бесшумно скользил из одной гостиной в другую навстречу этим звукам. В кабинете, стены которого были обиты алым плюшем, он помедлил, прислушался. Затем нажал медную ручку высоких дверей, вошел в угловой зал и чуть не споткнулся о стоящее у самого входа бюро с черным распятием на краю крышки.

Спиной к нему, держа в руках по шпаге, стоял молодой человек в черной бархатной куртке и панталонах, левая половина которых была красной, а правая — синей. Так одевались в последнее время многие из знатных молодых людей.

В центре зала фехтовали двое. Крепкий коренастый мальчик с рыжеватыми кудрями беспрестанно наступал. Юноше, отбивавшему его удары, приходилось, видно, нелегко.

— Держите позицию, сэр! Крепче ноги! Крепче ноги! — выкрикивал нападающий.

Но юноша в атласном камзоле, стянувшем узкую спину, и белых кружевных чулках отступал.

«Что же это, ваше величество?..» — покачал головой вошедший придворный. Взглянув на распятие, он из-под плаща незаметно толкнул бюро кулаком. Распятие качнулось вперед, потом назад и повалилось на пол. Услышав грохот, нападающий поднял руку со шпагой. Миг стоил игры… В локоть ему вонзилось стальное острие.

— A-а, это вы, сэр Роберт Хелз? — сказал, оглянувшись, юноша в кружевных чулках. — Генри, подай мой носовой платок. Он на столе, в арабской шкатулке.

По щекам его струйками стекал пот, намокшие волосы, обхватывая выпуклый лоб, падали на тонкие брови.

— Простите, ваше величество, я нечаянно помешал игре, — поклонился Хелз.

— Вы не помешали. Скорее н-наоборот. Что, Джон, не позвать ли врача?

Джон стоял, отвернувшись, и сжимал рукою локоть. Меж пальцев сочились капельки крови. Молодой человек в бархатной куртке отбросил шпаги, подошел к нему и рванул сукно рукава.

— Не стоит беспокоиться, — сказал он, осмотрев рану, — всего лишь царапина.

Хелз поднял упавшее распятие и разглядывал его.

— Цело и невредимо, ваше величество. И все так же стоит пятьдесят фунтов, будьте уверены. Это говорит вам королевский казначей. И все так же готово выслушать любые ваши молитвы.

— Тогда я молю бога, — сказал Ричард, пытаясь стащить с руки перчатку, — чтобы на сегодня заболел отец Рондел.

— Зачем же, ваше величество? Государю подобает знать историю. Знание прошлого помогает понять настоящее и указывает пути в будущее. Эта школа ничуть не хуже той, что вы проходите под руководством вашего брата Джона.

— Рыцарь д-должен уметь владеть шпагой прежде всего… И побеждать, как п-побеждал мой доблестный отец.

— Вы похожи на него, ваше величество… Чтобы быть великим королем, надо быть великим рыцарем, каким был ваш покойный отец.

Бледные щеки Ричарда чуть порозовели. Он посмотрел на Хелза, на обоих своих двоюродных братьев. Генри, низко склонив голову, завязывал платком руку Джона.

— Как видите, носовой платок, изобретенный мною, удобен и для ран. Следующий бой я назначаю на после полудня. Что скажет на это брат, рожденный в Болингброке?

— Вы превзойдете всех рыцарей королевства, государь, — сказал Генри. — Отец мой не узнает вас, вернувшись из Шотландии.

— Когда обещает быть герцог?

— Не скоро, ваше величество, он слишком занят.

— Отцу Ронделу передайте, что я жду его в этом зале. Я вас прошу — сделайте это, Хелз.

Когда двери за Хелзом закрылись, король подошел к своему рабочему столу, где на одном конце стопами лежали толстые, переплетенные в итальянскую парчу книги, а на другом — возле шахматной доски стоял огромный желтый глобус.

Ричард опустился в кресло, положил на колени Ирландское Евангелие, подаренное матерью — принцессой Жанной Кентской, и бережно развернул его. Нежный орнамент зеленого, желтого и голубого цвета украшал страницы. Книга нравилась Ричарду, хотя и не была столь торжественна, как разрисованные французскими мастерами сочинения древних ученых — Платона[1], ученика Сократа[2], и Аристотеля[3], ученика Платона, книги о Плинии[4] и Эпикуре[5], толкователь снов Артемидора[6], одетая в белый бархат латинская грамматика Доната[7].

Тихо удалились наконец из зала Джон и поддерживающий его под руку Генри.

Ричард раскрыл книгу и углубился в чтение.

— Проходите, отец Рондел, — раздался за спиной глухой голос Хелза.

Вслед за учителем и казначеем в зал вошел слуга. На подносе он держал чашу с пивом, в котором плавали кусочки яблока. Ричард с жадностью отпил из чаши и посмотрел, покривившись, на Рондела, худого старца с седыми бровями и глубокими морщинами на застывшем в отрешенности лице.

— Вы хорошо выглядите, ваше величество, — произнес монах.

— Благодарю и надеюсь, что ваше получасовое пребывание здесь не изменит этого впечатления.

— Очень жаль, ваше величество, что у вас сегодня мало времени… Мне хотелось рассказать о том, кто триста лет назад построил этот замок. О Вильгельме Завоевателе…[8]

— Я могу уйти, государь? — спросил Хелз.

— Конечно… Так что же было интересного в те далекие времена, над которыми не властна лучезарная наука о будущем — астрология? И да поможет нам Юпитер, покровитель мудрецов! — сказал Ричард, глубоко усаживаясь в кресло.

— Надеюсь, ваше величество, вы знаете, как давно известна Британия народам, населяющим землю. О ней рассказывали в своих сочинениях еще Геродот[9] и Юлий Цезарь[10]. Я уже упоминал древних жителей острова: иберийцев-земледельцев, кельтов-скотоводов, англов, саксов… Почти четыреста лет владел нашими землями Рим. Из-за них схватились при Гастингсе короли Гарольд Синезубый[11] и Вильгельм Завоеватель. Из-за них не раз жестоко дрались между собой бедняки-крестьяне. Но для того чтобы все привести в порядок и дать отпор всем врагам, нужна единая сильная власть. Ведь если каждый человек поодиночке станет пользоваться свободой, он может оказаться в беспомощном положении. Значит, нужно поступиться частью своей независимости и покориться воле, которая представляет волю всех, — покориться воле короля. — Монах вздохнул. — А теперь, если пожелаете, можете рассказать мне — для проверки памяти — о войнах Цезаря.

— Быть может, вы послушаете о борьбе несчастного короля Стефана[12] против жестокой Матильды[13]? В тот век было столько королей, сколько замков, и каждый король правил как хотел. Однако… — Ричард замолчал, подыскивая нужное слово.

— Однако всех их заменил один могущественный владыка, — закончил фразу за короля святой отец. — Я уже слышал все это от вас, ваше величество, в прошедший вторник. Тогда, насколько я помню, вы не знали, в чем заключается «Магна Карта» — «Великая хартия вольностей» Иоанна[14] и обещали заглянуть в нее.

— Разве я не знал? Расскажите-ка мне о ней.

— Я могу, конечно, еще раз… «Великая хартия вольностей» начинается так: «Иоанн, божьей милостью король Англии, сеньор Германии, герцог Нормандии и Аквитании и граф Анжу, архиепископам, епископам, аббатам, графам, баронам, юстициариям, чинам малого ведомства, шерифам[15], бейлифам[16], слугам и всем должностным лицам и верным своим выразил привет…» Статья первая, и главная, гласит: «Церковь навсегда должна быть свободной и сохранять свои права и вольности». Тому, кто забывал об этом, сопутствовали неудачи. В больших трудах утверждал свою власть Генрих III. Этот король был бесстрашным в битвах, хотя, как рассказывают, чрезмерно чувствительным в мирных делах. Он мог, например, плакать, восхищаясь цветом покрашенного окна… Да… Но у нас нет времени! В конце прошлого столетия вступил на престол Эдуард I. Он никогда не правил без согласия парламента, ваше величество. При Эдуарде II дети в школах стали изучать свой родной язык, а не французский…

— Неплохо бы и нам последовать их примеру.

— Уже последовали, государь. Как известно, профессор Уиклиф[17] немало поусердствовал, чтобы перевести на английский язык библию.

— Библия — это опять о прошлом. А что вы скажете о настоящем? Или о будущем?

— Настоящего нет, государь. Каждый миг настоящего — увы, уже прошедшее. А будущее, особенно для молодых, подсказывают звезды. Двадцатого мая светило покинуло созвездие Тельца и находится в созвездии двух Близнецов, рожденных от причуд Юпитера и Леды. Положение звезд сулит неуверенность и разброд.

— Кому?

— Всем, кто родится до двадцатого июня, ваше величество.

— Что говорят звезды моему рождению?

— В день светлого шестого января, государь, родятся под влиянием Единорога.

— В моем гербе, однако, лев. Он благороден и неусыпен: не смыкает глаз даже во сне. Кстати, царь зверей и рождается зрячим.

Звук рожка, донесшийся из столовой, возвестил о приблизившемся часе обеда.

— Ваше величество, прикажете подавать? — спросил вошедший в зал мажордом[18].

— Уже пора? Урок закончен, отец Рондел.

— Подчиняюсь, государь. Ведь Homo Dei хоть и в царской короне, но должен ежедневно принимать пищу не менее трех раз.

Ричард сделал нетерпеливый жест.

— А на досуге, ваше величество, — продолжал старец, — я посоветовал бы вам эти латинские слова написать на листке и вглядеться в них. Вы заметите, что даже в начертаниях букв видится их святой смысл: «Человек божий»… — Рондел поднял палец. — До следующего вторника, государь!

— Прощайте! А вас, мажордом, я попрошу накрыть стол в этом зале. Кто приглашен к обеду?

— Граф Солсбери, сэр Джон, сэр Генри и миссис Перрерс, государь.

Ричард обошел кресло и скрылся за ним, в маленькой двери. Она вела к внутренним королевским покоям замка.

В высокие двери напротив слуги внесли белую шелестящую скатерть и накрыли ею стол у окна. Затем начали расставлять кушанья и приборы. Сквозь серебряные крышки чаш и соусников пробились в зал аппетитные запахи. Стол увенчало блюдо с жареным павлиньим мясом.

Из двери, почти не видной за креслом, показался король. На нем были белый, шитый у ворота серебром камзол и белые остроносые туфли. За ним следовал Хелз.

Мажордом объявил о приходе гостей — и в зал гордо вступил блестящий рыцарь — граф Уильям Солсбери. За ним чинно проплыла по ковровой дорожке миссис Алиса Перрерс. Подчеркнуто изящны были движения леди, позволившей себе надеть платье с длинным, как у герцогини, серым шлейфом. Вышитые шелком концы пояса волочились по полу. В седых пышных волосах матово поблескивали нити голубого жемчуга. Она отвесила королю церемонный поклон и прошла к столу.

Вошли Джон и Генри. На этот раз одна половина панталон у Генри была зеленой, другая — лиловой.

Ответив на приветствия, Ричард жестом пригласил гостей рассаживаться.

— Как остроумно с вашей стороны, государь, устраивать обед в рыцарском зале, — произнесла миссис Перрерс.

— Парадные трапезы утомляют, господа. Сегодня скромно пообедаем здесь. А после отдыха…

— Турнир и конная прогулка в рощу, — подсказал Генри.

— Турнир, наверное, будет не хуже плясок вчерашних итальянских танцовщиц, — продолжала нараспев леди.

— Жаль, не открыт еще сезон охоты.

Миссис Перрерс просияла:

— Ваше величество, вы собираетесь охотиться? Лес от одного вашего присутствия зазеленеет. И небо будет ясным, как на той прелестной картине, что привезли ганзейские купцы из Новгорода. Один из них подарил мне браслет…

В этот момент высокие двери зала вдруг со стуком распахнулись. И без доклада, гремя шпорами и шпагами, в зал вошли лорды. Они были чем-то встревожены.

Все за столом повернулись в их сторону. Ричард вопросительно поднял глаза, зажав в руке нож.

Хелз встал.

— Чем вызван ваш внезапный приход, господа? — спросил он.

— Пусть вам поведает дурные вести Джон Лег! Он верный ваш сержант, милорд. То, что он должен сообщить, не терпит промедления!

— Жаль, нет здесь отца! Он бы наглецов выдворил! — пробормотал Генри Болингброк.

Хелз с досадой бросил на стол скомканную салфетку. Ричард положил нож и сказал:

— Я слушаю.

— О государь! — Сержант Джон Лег, в пыльном, разорванном плаще, с растрепанными волосами, упал на колени. — Меня сожгли вчера!..

— Однако же он жив, не правда ль? — Джон, забывшись, толкнул локтем Генри и тут же скривился от боли.

— Все имение пропало! — продолжал Лег. — Дом, дворы… Церковь сгорела. Проклятие разбойникам! У-у!.. Вот я весь перед вами. Все сгорело — вплоть до крепостных списков. И даже то, что меня зовут Джон Лег, теперь не сразу докажешь…

— Что еще сообщишь?

— Еще скажу, что имение Роберта Хелза, государь, тоже сгорело.

— Не путаешь ли ты, сержант?

— Сожгли его дотла, ваше величество. Сбежавший из Брентвуда чиновник рассказал.

Ничто не изменилось в тусклых глазах Хелза. Лишь губы сжались.

— Кто совершил такое? — спросил Ричард.

— Крестьяне. Они кричали, государь, что жгут господские имения во имя справедливости, обещанной им «Великой хартией вольностей» Иоанна.

— Зачем ты ко мне пришел?

— Мы привели его, ваше величество, — сказал один из лордов. — То, что рассказал сержант, еще не все. В огне усадьбы всего Кента, государь! Эссекс тоже горит!..

— Вечно алчущая свора рабов, наверное, давно забыла уроки Лициния Красса[19]! — подняла очи к небу миссис Перрерс.

— Чем ты успел прогневить бога, Лег? — спросил граф Солсбери.

— Ваше величество, я чист перед творцом. Точно так же, я верю, чист и сэр Роберт Хелз. Бунтовщикам-то что до этого!

Ричард посмотрел на остывшее в тарелке мясо, на нетронутый кубок с вином, перевел взгляд на графа Солсбери, тоже вставшего со своего стула.

— Но… я не хочу никаких бунтов.

— На этот раз они поступают против вашей воли, государь, — поклонился королю Солсбери.

Прозрачные восковые капли катились по желтым бокам свечей и застывали мутнея. Колеблемые дыханием, два язычка пламени освещали середину круглого стола, покрытого темно-красным плюшем, таким же, как на стенах, с трудом вырывали из глубины кабинета позолоту камина. Возле него в низком кресле сидел Ричард. Уставившись на острые носки своих туфель, он ждал вместе с другими собравшимися здесь членами Королевского совета лорда Уильяма Латимера. Хелз объявил, что Латимер прибыл сегодня из Эдинбурга от герцога Ланкастерского с важными указаниями. Тишину кабинета нарушало только тиканье часов в высоком деревянном футляре.

Роберт Хелз сидел боком к Ричарду и смотрел на огонь свечей.

Граф Солсбери что-то сосредоточенно чертил сухим пером по ворсистой скатерти.

Епископ Фордгэм, хранитель королевской печати, восседал, опершись щекой о руку с массивным бриллиантовым перстнем на указательном пальце.

Величественно возвышался между двумя политическими советниками пышноусый герцог Йоркский — Эдмунд Ленгли, дядя короля.

Часы пробили пять раз.

Никто не сдвинулся с места. Ни один мускул не шевельнулся на лицах лордов.

Дверь кабинета открылась. На пороге стоял Уильям Латимер. После негромких приветствий он опустился в оставленное для него кресло под часами и оглядел собравшихся. Затем, едва разжимая губы, заговорил:

— Я вижу в присутствующих не только короля и членов Королевского совета. Здесь собрались доблестные воины… Среди нас нет сегодня Джона Гонта. Он заключает в Эдинбурге мир с королем Шотландии. Но три дня назад я разговаривал с ним. Это он послал меня в Виндзор сказать, что думает и беспокоится о нас и что мечи наши мы должны по-прежнему держать наготове. Война, начатая Эдуардом Третьим, не кончилась, и свет победы при Креси не должен гаснуть. Граф Солсбери, вы помните, надеюсь, эту битву не хуже той, при Пуатье[20], где вы командовали армией.

— Да, лорд, это была последняя наша победа накануне целого ряда поражений и неудач в течение двадцати пяти лет.

— Чтобы неудач больше не было, нужно иметь много денег, как любит повторять старый финансовый волк Ричард Лайонс. А наши деньги — это шерсть, это сорок пять сортов шерсти. Фландрия остается лучшим рынком. И мы ее не отдадим, так же как и путь туда — цветущую Гасконь. Однако наши гарнизоны в Креси, Шербуре, Бресте и армию вашего дяди, государь, надо содержать, выплачивать им жалованье. Четырехмесячная экспедиция Букингэма в Бретань, как ни печально, провалилась, и от этого сумма необходимых королевству денег только увеличилась. Разуверившись в наших воинских способностях, парламент предложил собрать шестнадцать тысяч фунтов стерлингов мирным путем, объявив в ноябре прошлого года налог. Одну треть суммы согласилась дать церковь. Остальное должны выплатить крестьяне. Чтобы быть справедливыми и облегчить им выплату, мы разделили налог на три срока. Две трети нужно было собрать в январе, одну треть — в июне…

— К чему вы это говорите, Латимер? — спросил Ричард.

— Англия в очень тяжелом положении, государь.

— Что думает королевский казначей? — спросил, не поворачивая головы, Ричард.

— Королевству нужны деньги, ваше величество. Королю нужна армия, а ее нет. Отряды, которые имеются у лордов, немногочисленны, разрознены и не подготовлены. При создавшейся ситуации…

— Какой ситуации?

— Угрозы со стороны бунтующих крестьян, о которой сообщил Джон Лег.

— Джон Лег пострадал не просто так, — вмешался епископ Фордгэм. — Крестьяне знают, что именно он предложил в марте указ о новом составе комиссии для строжайшего расследования налоговых списков в графствах. Его не любят…

— Так это месть, по-вашему?

— Чернь завистлива и ненасытна, государь. Солон[21], прощающий долги, ей необходим каждый год, а не раз в две тысячи лет, — сказал казначей.

— К тому же чернь ужасно ленива, — добавил, зевнув, Эдмунд Ленгли. — А лень всегда ограждается мошенничеством.

— И этому есть немало примеров, — продолжал Латимер. — В Норфолке восемь тысяч мошенников не внесли в налоговые списки имена своих жен, чтобы не платить за них. В графстве Саффолк обнаружено тринадцать тысяч пропущенных имен. Комиссия, посланная в графство Эссекс, нашла, что не попала в списки половина населения.

— Виновных наказали, но крестьян этим не образумили. Более того, все члены комиссии были обезглавлены! — сказал Хелз.

— И эти люди еще требуют справедливости! — возмутился Эдмунд Ленгли.

— Вы не знаете, как поступить с разбойниками?! — удивился Ричард.

— Позвольте, государь, предостеречь вас, — сказал граф Солсбери. — Чернь может быть опасна. Вспомним французскую Жакерию[22], когда крестьяне принялись резать лордов. Эти люди слишком тупы, чтобы понять, в чем истинные интересы государства.

— Но своего Гильома Каля[23] у нас нет, — сказал епископ, — и, я надеюсь, не может быть. После того как этому негодяю надели на голову раскаленный докрасна треножник и ввели на эшафот, вряд ли кто захочет подстрекать крестьян.

— Он был смелый…

— Да, ваше величество. И дважды смелым должен быть тот, кто решится без страха повторить его судьбу.

— Так что вы предлагаете? — спросил Ричард.

— Пока нет Джона Гонта, слушать нас, ваше величество, — с трудом выдавил улыбку лорд Латимер. — И ничего не предпринимать без Королевского совета.

— Тогда пусть скажет совет, — медленно произнес Ричард, — что надо делать человеку, когда он устанет.

— Уставшему да поможет отдых, государь.

— Ну что ж, я вас послушаюсь.

Ричард встал и, чуть покачнувшись, направился к двери. Лорды недоуменно переглядывались. У двери Ричард поднял указательный палец и громко прошептал:

— Sic volo, sic jubeo!

Потом толкнул дверь ладонями и вышел.

— Он что-то молвил? — спросил Ленгли.

— В десяток латинских фраз, знакомых мне, эта не входит, — сказал Хелз.

— Он сказал: «Так хочу, так велю!» — пояснил Солсбери. — Латынь доступна не всем, и с цифрами воистину несовместима.

Хелз встал.

— Придется пожелать вам, господа, спокойной ночи. Государственные дела столь тяжки, что, как видите, могут быстро утомить. Но выдержка пусть вам и впредь не изменяет. Лорд Латимер, спасибо за речь, которая, дай бог, послужит просветленью государя. Ему идет уже пятнадцатый год. И недалек день, когда Джон Гонт сложит свое опекунство. Вершить делами будет король Англии — Ричард Второй! Прощайте!

Не зажигая огня, Ричард прошел по темному коридору и отворил дверь спальни. Пахнуло застоявшимся воздухом непроветриваемого помещения и утренними притираниями. Ричард подошел к чуть синеющему в нише окну, нащупал на стуле мех рысьей шкуры и сел, запустив руку в скользкие ворсинки.

От легкого стука он вздрогнул. Дверь открылась. Со свечой в спальню вошла миссис Перрерс.

— Вы звали меня, кажется, государь? Я пришла.

— Не говорите, сударыня. Сядьте вот здесь со мною и немного помолчите.

— Как вам угодно, государь.

Миссис Перрерс поставила свечу на подоконник и опустилась у ног Ричарда на пол.

— Неплохо было б вам сейчас побеседовать с подушкой, государь, — сказала Алиса.

— Припоминаю я, как моя няня Миндана, укладывая меня спать, каждый вечер рассказывала что-нибудь забавное. Чтобы наутро я вставал в хорошем настроении. Теперь об этом никто не заботится.

— Я не знаю ничего забавного, государь. Разве только песенки моей маленькой вышивальщицы: «Ля-ля, ля-ля, я жду тебя…» — Она слегка тронула пальцем струны прислоненной к ножке стула лютни. — Впрочем… я могу рассказать вам историю, которую слышала еще девочкой от одного аббата…

Ричард сбросил на пол свои длинноносые туфли и забрался с ногами на шкуру.

— Давно это было. Правил богатой страной Мессенией царь Кресфонт. Была у него красавица жена по имени Меропа и трое сыновей. Но успех обычно рождает зависть. А власть манит. Несладко спалось другу Кресфонта, терзали его по ночам черные мысли. Считал себя он достойнее Кресфонта. И кончил тем, что тайно убил царя и его старших сыновей. Сам стал правителем Мессении, женился на вдове царя. Младшего сына, Телефонта, она отослала в другую страну, подальше от тирана. Мальчик вырос. Однажды в полночь, ни разу не лязгнув железными доспехами, к нему явилась тень Кресфонта и поведала правду о тиране.

Телефонт поклялся отомстить за отца и поруганную мать. Он вернулся в Мессению, встретился с Меропой и рассказал ей о призраке отца. Меропа обещала помочь, а сама предупредила мужа о возвращении Телефонта. И тиран убил младшего сына царя, поднявшего меч не окрепшею еще рукой и ведомого только знанием истины, не жизни… И верно говорят: тот, кто сильнее, тот король, а правда не всегда укажет надежный путь…

— Я слышал это, но конец был другой. Телефонт погиб, а перед смертью успел ударить мечом тирана в сердце. Мне Чосер[24] рассказывал, читал он много греческих писателей. Где он сейчас?

— Наверное, в Тауэре.

— Давно я его не видел. Хотелось бы попасть в его библиотеку, перечитать старые стихи. Может быть, он даст мне и новые сонеты своего друга — Томаса Гауэра[25]. К тому же я должен вернуть трактат об утешении души философией. А это не худшая из многих книг библиотеки Чосера.

— Мы скоро будем в Тауэре. Но ваша матушка… Ах, не случилось бы с ней чего по дороге из Кентербери! Вы слышали о мятеже…

— И вы тоже говорите мне о нем. Идите. Я устал.