Красотка-еврейка

XX

В то время как Генрих Наваррский был еще у принцессы Маргариты, Рене шел в Лувр, объятый думами, навеянными на него откровениями Годольфина. Он имел право свободного доступа к королеве во всякое время. Екатерина не могла и дня прожить без своего парфюмера, и Флорентинец знал больше государственных тайн, чем сам король. Когда он вошел в комнату королевы, она как раз дочитывала объемистое письмо младшего сына, герцога Анжуйского, который писал ей из Анжера о бунтовщическом движении среди гугенотов.

— Ну, погоди только! — со злобой пробормотала она, — я заставлю короля, несмотря на всю его слабость, издать хорошенький указ против этих поклонников проповеди! А, это ты, Рене? — сказала она, увидев парфюмера. — Ты очень кстати!

— Я нужен вашему величеству?

— Да. Ты напишешь под мою диктовку письмо герцогу Анжуйскому. Я должна, наконец, покончить с гугенотами!

— Совершенно согласен с вашим величеством!

— Герцог пишет мне, что гугеноты опять начинают затевать что-то. Но что мне ответить ему? Посоветуй, Рене!

— Я прочел в звездах, что гугеноты погубят монархию! — важно сказал он. — Конечно, это еще не окончательно, — стал он сбиваться с тона, заметив, как побледнела Екатерина, — это зависит от того, поставят ли их на свое место… Словом, я не знаю, но совершенно ясно, что опасность есть и монархию будет защищать женщина…

— И… эта женщина?

— Это вы, ваше величество!

— А восторжествует она?

— О да, но лишь ценой потоков крови!

— Кровь! — сказала Екатерина, с суеверным почтением прислушиваясь к изречениям Рене. — Да, кровь должна будет пролиться, и опять меня будут винить в жестокости, кровожадности, нетерпимости. А между тем, видит Бог, в моем сердце нет и следа фанатической нетерпимости к иноверцам. Я, дочь герцогов Медичи, воспитанная лучшими профессорами Флоренции, могу ли быть настолько умственно ограниченной, чтобы преследовать людей лишь за то, что они предпочитают проповедь мессе? Но дело в том, что за религиозными убеждениями у гугенотов скрываются мятежные политические надежды. Они восстают против пышности и великолепия трона и его ближайших помощников, готовы разграбить монастыри, — словом, хотят ниспровергнуть весь тот порядок вещей, на котором уже столько лет зиждется величие Франции… Гугеноты — враги монархии и трона, а потому должны погибнуть!.. Однако писать, Рене, писать! — спохватилась она. Екатерина продиктовала парфюмеру письмо герцогу Анжуйскому. В этом письме она ссылалась на болезнь короля, которая мешает в данный момент предпринять что-либо решительное, но, по ее мнению, у герцога как губернатора Анжера достаточно власти, чтобы сажать в тюрьмы и вешать всех тех, кто будет уличен в антимонархической деятельности. Поэтому она усиленно рекомендовала сыну суровую непреклонность и строжайшие меры.

— Ваше величество, — сказал Рене, поднося королеве письмо для подписи, — вы предписываете спасительную строгость по отношению к провинциальным гугенотам. Ну а парижские?

— До них дело дойдет потом, — ответила королева.

— Да я вот почему говорю, — настаивал Рене. — Есть тут один субъект, у которого много денег. Это страшный лицемер; он притворяется, будто ходит к обедне, а на самом деле поддерживает своими деньгами еретиков.

— Ну что же! — ответила Екатерина. — Когда я буду сводить счеты с парижскими гугенотами, напомни мне его имя!

— Но было бы желательно, чтобы с ним было покончено ранее… Мало ли что может случиться? Пьяный рейтар…

— Ты что-то слишком одушевлен мыслью послужить монархии, друг мой Рене! — перебила его королева, устремляя на него пытливый взгляд. — Этот человек — враг тебе, или же он богат, и ты хочешь ограбить его! Нет, милый мой, я уже достаточно прощала тебе, не могу же я дать тебе отравить или зарезать все население королевства!

— Ваше величество, — с важным видом ответил Рене, — я прочел в звездах, что смерть этого человека послужит на благо монархии!

— Рене, Рене, — пробормотала королева, — между нами существует столько страшных тайн, что мне не приходится торговаться с тобой из-за жизни одного человека. Делай что хочешь, я даже не желаю знать имя этой новой жертвы… Но берегись! Настанет день, когда король проснется в дурном расположении, и вот как ты сейчас требуешь от меня человеческой жизни, так от него могут потребовать твоей! Ну, а теперь ступай и пошли мне моих фрейлин! Рене ушел с видом тигра, уносящего свою жертву. Королева подарила ему жизнь Самуила Лорьо!

Вместо того чтобы вернуться в свои комнаты, которые Рене занимал в верхнем этаже Лувра, он вышел во двор и направился в кордегардию ландскнехтов. Большинство уже спали. Один еще сидел и грелся у очага. Завидев Рене, он сейчас же встал и вышел к нему.

— Ведь ты стар и жирен, Теобальд, — сказал Рене. — В твоем возрасте следует бояться апоплексии, и ты делаешь большую ошибку, что так греешься. Лучше пойдем со мной, прогуляемся по набережной!

— Да ведь сегодня холодно! — сказал Теобальд.

— Холод только полезен тебе.

— А моему кошельку он тоже будет полезен?

— Может быть.

Рене взял ландскнехта под руку и увлек его к набережной. Там он сказал солдату:

— Друг мой Теобальд, ты старый друг, и мы с тобой уже не раз…

— Да-да, не раз, — ворчливо перебил Теобальд, — я-то служил вам не раз, а что вы платили за это? Пятьдесят пистолей за убийство дворянина! Да ведь это курам на смех!

— Теперь тяжелые времена, — ответил Рене. — А потом, в данном случае речь идет не о дворянине, а о самом обыкновенном горожанине!

— Так он, верно, богат?

— Это совершенно неизвестно.

— Да ведь и то сказать: полиция не дремлет, и будь то дворянин или горожанин…

— Не бойся, дружок, королева подарила его мне!

— Ну, если королева вмешивается в такие дела, значит, горожанин должен чего-нибудь стоить!

— Дело не в нем, а в его жене, которую я люблю!

— Что? — изумленно спросил Теобальд. — Да разве вы вообще этим занимаетесь? Разве вы можете кого-нибудь любить?

— Это в первый раз…

— Но вы могли бы взять жену, не убивая мужа!

— Не могу, потому что хочу жениться на ней!

— Вот как? — вскрикнул Теобальд. — Ну, теперь я вижу, что вы стараетесь втереть мне очки! Этот горожанин, должно быть, очень богат, если вы хотите жениться на его вдове!

— Ну вот что! — кусая губы, сказал Рене. — Поведем дело без дальних разговоров. Я даю тебе сто пистолей!

— Отлично! Прибавьте еще пятьдесят, и дело сделано!

— Идет!

— Ну а где мне найти этого несчастного?

— Не беспокойся, я сам помогу тебе справиться с этим делом. Будь завтра в девять часов вечера на мосту Святого Михаила!

— Ладно, буду! Покойной ночи!

— Быть может, я делаю ошибку, — бормотал Рене, направляясь к себе в лавочку. — Ведь Годольфин достаточно ясно сказал, что все это должно произойти через три дня, а я собираюсь поторопиться… Нет, лучше всего еще раз выспросить его!

И тот самый момент, когда он уже собирался вступить на мост, он услыхал сзади себя шум чьих-то шагов, настойчиво преследовавших его по пятам.

— Кто там? — крикнул он, оборачиваясь назад. Ответом ему был сначала взрыв громкого хохота, потом знакомый насмешливый голос сказал:

— Ба, да ведь это наш друг Рене!

С этими словами незнакомцы подошли к парфюмеру, и Рене с некоторым трепетом увидел, что это были сир де Коарасс и Ноэ.

— Нет, вам положительно не везет, — сказал Генрих. — Нас двое, а вы один… К тому же мы в очень пустынном месте. Сена вздулась и быстро мчит свои темные воды…

Рене положил руку на рукоятку шпаги.

— А моему другу сиру де Коарассу, — продолжал в свою очередь Ноэ, — чрезвычайно хочется ткнуть вас шпаюй и бросить в воду!

— Ко мне! На помощь! — закричал Рене, обнажая шпагу. Генрих продолжал смеяться, а затем сказал:

— Полно! Я предпочитаю не убивать вас, а поупражняться в искусстве предсказания будущего!

— Простите мне это первое движение самозащиты, господа. — ответил Рене. — Я понимаю, что такие люди, как вы, не занимаются убийством из-за угла.

— Ну еще бы! — отозвался Ноэ.

— А потом, — продолжал Генрих, — я рассчитываю оказать вам столько услуг, что вы кончите тем, что полюбите меня. Так вот, если хотите, я опять погадаю вам, только спрячьте сначала свою шпагу в ножны! Однако здесь ужасно темно! Пойдемте к самому мосту, там у фонаря можно будет разглядеть получше линии руки.

Они подошли к фонарю.

Здесь Генрих принялся с важным видом рассматривать протянутую руку парфюмера и сказал:

— Господин Рене, у нас в голове имеется некий замысел, посредством которого вы собираетесь одновременно удовлетворить две страстишки: к понравившейся вам женщине и к ее богатству!

Рене вздрогнул и с трудом подавил крик.

— Как? — сказал он. — Так вы и это… знаете?

— Господи, как же мне не знать, если у будущего нет тайн от меня! — ответил Генрих. — Только вот что еще: по-моему, вам следует немного подождать с исполнением своего замысла!

— Сколько же времени мне надо ждать? — спросил Рене.

— Три дня! — ответил Генрих.

— Да что вы — сам дьявол в образе человеческом, что ли? — крикнул Рене, бледнея как смерть.

— Как знать! — ответил Генрих.

И молодым людям пришлось видеть, как гроза всей Франции, страшный Рене, дрожал, словно испуганный ребенок.