Кратеры в огне

Ночь наступила слишком быстро

Ришар отбыл на свою плантацию в Кению, а я вернулся к своему Китуро. Вулкан все больше и больше успокаивался; уже вернулись слоны, а также пигмеи – единственные люди, живущие в этих лесах. Однажды, когда мы заблудились, один из них помог нам выбраться из непроходимой чащи.

Чтобы запастись необходимыми продуктами, они поступают следующим образом: вечером, в сумерки, пробираются до какой-нибудь деревни банту и вешают на дерево большие куски мяса, а через 24 часа возвращаются на то же место за оставленными для них в обмен солью, маниоковой мукой, бананами, фасолью...

Я с грустью заметил, что у провожавшего нас пигмея пальцы на ногах были сплошь изъедены проникающими под ногти паразитами. Он ушел, как только вывел на дорогу меня и моего спутника Уальда.

Мугуболи, к которому мы подошли около четырех часов, был на пути к полному затуханию. Мы быстро его осмотрели и готовы были идти назад, но нас задержала прекрасная антилопа понго (высотой до загривка больше метра), застрявшая в одной из трещин лавового потока. Пришлось перерезать бедному животному сонную артерию, чтобы избавить его от долгой мучительной агонии.

Оставалось только два часа дневного света, а нам еще нужно было пройти 3 километра по очень трудным лавам 1938 года, чтобы выбраться на дорогу в Саке.

Торопились изо всех сил, но поверхность была очень плоха, а мне к тому же сильно мешала боль в ушибленном накануне колене. Через 30 минут я предложил Уальду не задерживаться из-за меня и идти вперед одному.

– Ни за что на свете!

– Да почему? Ведь вы еще до ночи будете в деревне и пришлете за мной людей с факелами!

Мне удалось его уговорить, и он ушел; хромая, я медленно плелся за Уальдом, но вскоре потерял его из виду. Двое африканцев, шедшие за мной, нагруженные антилопой весом не меньше 80 килограммов, сильно отстали. «Зачем терять столько хорошего мяса?» – рассудили они.

Я шел все с большим и большим трудом. Моя левая нога – это целый хирургический музей: сломана два раза, колено вывихнуто, со ступни слезла кожа, когда я ее как-то (по ошибке) опустил в кипящий источник в Катанге, и, наконец, неосторожный выстрел раздробил ее на двадцать частей.

В сумерках бои меня нагнали, спрятав пока антилопу в какой-то щели, и мы продолжали путь; к этому времени стало уже совсем темно. Я уверен, что это была самая темная ночь изо всех ночей года. Небо заволокло тяжелыми, очень низкими тучами, иногда начинал накрапывать мелкий неприятный дождь. Как нарочно было новолуние, и в довершение всего даже красное пламя вулканов нас обманывало.

Ньирагонго в 25 километрах закутался в облака, а в двух лье отражение на небе затухавшего красного жерла Китуро маскировалось низко висевшими клубами пара. Мугуболи казался совсем погасшим. Далеко впереди был огонь лесного пожара, но он только слепил. Видимость равнялась нулю, и продвигаться вперед можно было, буквально на каждом шагу ощупывая землю. Трещины и обычные препятствия, встречающиеся на лавовом потоке, которые легко обойти или перепрыгнуть, когда хоть немного видно, в темноте превращаются в опасные западни.

Как только я нащупывал углубление, мы садились на край и, крепко держась на месте, ногами исследовали пустоту; в такие минуты я походил на робкую купальщицу (остались еще такие!), пробующую ногой холодную воду реки. Африканцы, хотя и одаренные от природы острым зрением, видели не больше меня. Каждый шаг, каждый поворот, каждый спуск и каждый подъем делались на ощупь.

Через полчаса мы останавливались на несколько минут в надежде, что, свернувшись в клубок или лежа на спине, удастся заснуть хоть на несколько минут. Но тут нас немедленно выслеживали комары. Этим проклятым насекомым не нужно света! Я затыкал уши, чтобы по крайней мере не слушать их писка, и даже пытался приносить их в жертву своей досаде, но, пребольно шлепнув себя раз пять-шесть, отказался от мечты об отдыхе и возобновлял жалкое подобие ходьбы.

– Люди не придут со светом?

Что я мог ответить милому Пайе? Я сам их с нетерпением ждал.

– Может быть, они боятся слонов,– предположил Пайя.

Время от времени мы громко кричали, но ответа не слышали. Я беспокоился: что случилось с моим товарищем, который мне признался в своей полной неспособности ориентироваться в темноте?

Для того чтобы на четвереньках и разными другими способами «пройти» полтора километра, отделявшие от дороги, нам понадобилось 10 часов! Только в четыре утра мы вышли на дорогу.

Несколькими минутами позже мы уже были в деревне и ввалились в хижину. Но от усталости не могли сомкнуть глаз. Хижина была чистая, со стенками и крышей из толстых камышей. За бамбуковой перегородкой иногда возились и блеяли овцы. Нечто вроде шезлонга из дерева и коровьей шкуры, предоставленные мне, три низкие табуретки, на которых сидели хозяин и мои бои, десяток глиняных горшков, кружек и мисок составляли всю меблировку «комнаты». Между нами на земле робкий огонек облизывал три положенные звездой ветки, а дым выходил сквозь отверстие в центре соломенной крыши. Тишина была полная, только африканцы изредка перебрасывались короткими фразами.

Мы вышли незадолго до рассвета и сейчас же встретили носильщиков, отправленных мною в Саке.

– Где мистер Уальд?

– Не знаем.

Меня охватило ужасное беспокойство. До этого я считал, что мой спутник, придя раньше в деревню, по какой-то причине (например, из-за отсутствия факелов) не мог, как было условлено, прислать мне подмогу. Но теперь оказалось, что он вовсе не приходил в деревню. Между тем в момент, когда совсем стемнело, он должен был находиться всего в нескольких сотнях метров от дороги.

Если Уальд только сломал себе ногу в трещине, беда была не так велика, но ведь он вполне мог свалиться с одного из тысяч обрывов и разбиться насмерть. Что делать? Только одно – рассыпаться, как стрелки, по фронту в два километра, обследовать местность и уповать на лучшее.

Мы вышли из деревни. Но не успели приступить к поискам, как показалась высокая фигура Уальда. Не помню, когда я еще чувствовал такое облегчение.

Бедняга! Застигнутый ночью меньше чем в 200 метрах от цели и совершенно слепой в темноте, он забился в какую-то трещину и просидел в ней всю ночь.

Это было мудрое решение, при всей некомфортабельности убежища. Одетый только в тонкий резиновый плащ поверх трусов и бумазейной блузы, он целую ночь дрожал под моросящим дождем и задувавшим сквозь щели ветром.

– Ах, несчастный, долгой же вам показалась ночь в одиночестве!

– Ничуть! Комары не оставляли меня ни на минуту.

– Неужели вы не слышали? Мы вам кричали до хрипоты.

– Представьте, и я также. Кричал регулярно каждые пять минут.

– Но ведь мы прошли не дальше чем в двухстах метрах от вашей ямы. И не бегом!

По-видимому, виной было акустическое явление, связанное с особенностью ямы, куда спрятался Уальд.

В этой связи мне вспомнилось приключение альпиниста Ги Лябура, упавшего в трещину на леднике Нантильон; его крики не были слышны спасательной партии, между тем как он ясно слышал приближавшиеся и удалявшиеся голоса. Лябура нашли через 11 часов, к счастью, живым.