Краткая история аргентинцев

Как уже было сказано, частью поиска политической формулы, которая придала бы некое единство провинциям, стало подписание двух договоров. Один из них, Договор Пиляр (1820), отражал национальные и федералистские устремления участников (Буэнос-Айрес, Санта-Фе, Энтре-Риос) и даже определял меры, необходимые для конституционной организации страны. Впрочем эти меры не были реализованы на практике. Другим договором стал Федеральный пакт (1831), обязавший своих членов (Буэнос-Айрес, Санта-Фе, Корриентес; к ним постепенно присоединялись и остальные) собраться, как только наступит мир и общественное спокойствие, на Конгресс, задачей которого станет принятие федеративной системы. Говорилось также о Письме из асьенды Фигероа (1834) — главном документе, отражавшем взгляды Хуана Мануэля де Росаса по вопросу организации страны. В целом он полагал, что в стране не было необходимых условий для установления конституционного строя и только время могло расставить все на свои места.

Росас

Мы прервали наш рассказ на 1835 г., поэтому нужно сказать несколько слов о Росасе, чье второе правление началось в первые месяцы этого года и продлилось шестнадцать лет, до битвы при Монте-Касерос в феврале 1852 г.[37] Мы не будем много рассуждать об этом, потому что дискуссии вокруг Росаса ходят по кругу и для меня они перестали представлять интерес. Дело в том, что в спорах на эту тему речь идет о значении ценностей, таких как свобода и национальный суверенитет, которые продолжают оставаться важными в коллективной и даже индивидуальной жизни современных аргентинцев.

У Росаса были очень своеобразные взгляды на свободу: он считал, что правительства должны быть авторитарными и проводить скрытые или явные репрессии. Он не обладал ни малейшей терпимостью и плюрализмом по отношению к оппозиции; он верил в необходимость патерналистской власти, управляющей даже самыми мелкими деталями общественной жизни. С другой стороны, он упорно защищал аргентинский суверенитет (в то время под таковым подразумевалась независимость) и смело противостоял притязаниям Франции и Англии, в то время самым могущественным державам в мире, и сумел сдержать их атаки.

Поскольку Росаса критикуют или восхваляют за такие разные грани его личности, уже нет смысла вести споры о нем с точки зрения историографии. Маловероятно, что будет найден какой-нибудь документ, проливающий свет на неизвестные моменты, связанные с личностью Росаса или его правлением. Материал, с которым работает историк, фактически исчерпан. Идут споры вокруг ценностей, которые и сегодня волнуют людей; дискуссии о Росасе — это споры об этих ценностях. Росас никогда не понравится тому, кто считает свободу главной ценностью общественной жизни, однако тот, кто считает суверенитет основой нации, станет хорошо отзываться о нем. И так будет продолжаться еще долго.

Вне зависимости от этих дискуссий надо указать на основные характеристики правления Росаса. Это, в первую очередь, консерватизм. Консервативный режим не стремился к изменениям и в определенном смысле вернул многие порядки колониального прошлого. Например, ввел запрет на дебаты, которые могли бы расколоть общество, утверждал абсолютное превосходство мнения власти, а конкретно идей, изложенных Росасом в 1836 г. во время празднования 25 мая. Я имею в виду малоизвестную речь, главным содержанием которой стал тезис о том, что Майская революция на самом деле представляла собой проявление верности королю Испании и была нацелена на сохранение его владений в целости, однако, непонимание роялистов вынудило патриотов пойти дальше и провозгласить независимость.

Таким образом, во многом Росас продлил жизнь явлениям колониального периода. Он придавал большое значение религии и патерналистскому характеру власти, и, безусловно, сегодня мы бы назвали его правление реакционным. В его время не велось строительства общественных учреждений, университет фактически прекратил работу, потому что не было государственного финансирования и немногочисленные занятия в Буэнос-Айресе не прекращалась благодаря тому, что сами студенты платили преподавателям.

Во время правления Росаса страна фактически закрылась от внешнего мира, хотя иностранцев, живших в Аргентине, не преследовали и не дискриминировали и в страну даже шел небольшой иммиграционный поток. Однако не было желания открыть окно в мир и отсутствовал интерес к идеям, которые могли прийти из-за границы. Напротив, ощущалось некоторое недоверие ко всему иностранному, что совпадало с настроениями самого Росаса — патриота, националиста, ценившего все аргентинское, даже если оно было примитивным и варварским.

Консервативная политика в стране, консерватизм по отношению к тому, что уже существовало, — все это постепенно развивало чувство национального единства, которое раньше было недостаточно зрелым. Длительное правление Росаса с его бюрократической рутиной интегрировало провинции в общенациональный организм, чего до этого не существовало. Хотя Росас и говорил о Федерации и позиционировал себя в качестве федералиста, на практике он возглавлял абсолютно централистский режим.

Так, Росас сумел создать подлинно национальное правительство. Накануне своего свержения губернатор Буэнос-Айреса обладал фактически теми же полномочиями (а в отдельных случаях даже большими), которыми в наши дни конституция наделяет президента Аргентины.

Губернатор Буэнос-Айреса помимо внешней политики вел пристальное наблюдение за провинциями, граничившими с соседними странами, чтобы препятствовать подпольной торговле золотыми монетами (утечке валюты, как мы бы сказали сегодня), а также следил за тем, чтобы в этих странах не велась пропаганда, способная навредить федеральному режиму.

Губернатор Буэнос-Айреса также имел подобие министерства экономики, поскольку он собирал налоги с таможни Буэнос-Айреса и иногда великодушно посылал субсидии бедным провинциям. Так произошло с провинцией Сантьяго-дель-Эстеро: ей были посланы деньги для спасения от экономического краха.

Наряду с этим Росас создал что-то вроде министерства обороны, так как он контролировал то, что сегодня мы бы назвали национальной армией; в разное время эта армия воевала с Боливией, частью Восточного берега, Бразилией, а также с Францией и Англией, которым война формально не была объявлена, однако шли боевые действия.

Росас вмешивался в дела провинций, которыми был недоволен: иногда он всего лишь отправлял письмо, используя тот страх, который внушала мощь Буэнос-Айреса, а иногда посылал военную экспедицию, как это произошло с Северной коалицией[38].

Он также ведал всеми церковными делами — назначением епископов, оглашением папских грамот и других документов, следил за религиозными орденами и приходскими священниками, чтобы знать, были ли они верны режиму. И, естественно, он осуществлял тщательную цензуру прессы и препятствовал проникновению в страну оппозиционных книг и газет.

Тот факт, что Росас обладал полномочиями, которыми затем конституция наделила национальное правительство, создал предпосылки, позволившие после окончания его длительного правления и после разгрома в битве при Монте-Касерос, объединить страну на основе конституции.

Конституции

Стоит отметить, что одним из проявлений консерватизма Росаса стало игнорирование духа времени, что обычно происходит с подобными режимами. На определенном этапе жесткое сохранение статус-кво может быть полезным, потому что позволяет избежать распрей и хаоса. Но затем время выдвигает новые требования, возникают новые потребности, и слишком консервативное правительство не в состоянии их ни почувствовать, ни ответить на их вызовы. Именно это произошло с режимом Росаса.

В 1835 г. режим был необходим, чтобы положить конец гражданским войнам, терзавшим аргентинское общество. Но по мере дальнейшего развития начали появляться новые потребности, в том числе духовные и правовые. Такой была потребность принять конституцию. В 40-е годы XIX в. народные революционные движения в Европе требовали или навязывали королям конституции. Повсеместно умами овладела идея о том, чтобы писаный закон должен регулировать отношения между сувереном и подданными, между различными органами власти, а также устанавливать гарантии и права граждан.

Та же потребность ощущалась и в Рио-де-Ла-Плате, но Росас не заметил ее. Когда в мае 1851 г. Хусто Хосе де Уркиса поднял восстание, Росас ограничился интеллектуальной контратакой и опубликовал знаменитое Письмо из асьенды Фигероа, написанное семнадцать лет назад. Для него все оставалось по-прежнему, он продолжал считать, что было необходимо время для возникновения конституционной организации общества снизу.

Его правительство превратилось в анахронизм. То, что пятнадцать лет назад было полезным, в новых условиях уже не имело смысла. Тем не менее в распоряжении Росаса все еще находились крупные военные формирования. Все губернаторы провинций выступили на его стороне, и казалось, что федералистские массы Буэнос-Айреса также сохраняли ему верность. Но в действительности правительство Росаса прогнило, у него уже не было тех аргументов, которые бы оправдали сохранение его власти.

В этой связи стоит отметить, что было как бы несколько разных Росасов для разных регионов, на которые его политика оказала влияние. Одним был Росас в городе и провинции Буэнос-Айрес, где, вероятно, народ любил его, а средний класс уважал, где он стал гарантией безопасности, навел порядок и создал условия, чтобы люди могли работать и богатеть. В провинции Буэнос-Айрес, например, один английский путешественник, Вильям Маккэн, в 1847 г. позволил себе роскошь объехать за месяц почти всю провинцию, останавливаясь лишь в домах англичан, шотландцев или ирландцев. До такой степени иностранцы пользовались всеми возможными гарантиями, и никто не беспокоил их, даже тогда, когда Росас вел боевые действия с Англией и Францией.

С другой стороны, в провинции Буэнос-Айрес было достигнуто определенное мирное сосуществование с индейцами, почти не совершавших набегов в эпоху Росаса. Здесь действовала система взяток: правительство Буэнос-Айреса посылало индейцам табак, лошадей, мате и в целом сохраняло с индейцами мир. Таким был Росас в Буэнос-Айресе.

Но на побережье Росас был совсем другим, и именно он спровоцировал выступление против него каудильо провинции Энтре-Риос Хусто Хосе де Уркиса. Росас обладал монополией на речное судоходство и не позволял иностранным кораблям плавать по рекам внутренних провинций, препятствуя процветанию экономики прибрежной провинции Энтре-Риос. Такой Росас нравился меньше еще и потому, что он жестко подавлял постоянные восстания в провинции Корриентес.

И наконец, во внутренних провинциях существовал еще один Росас, которого боялись и ненавидели, Росас, который направил на помощь президенту Уругвая Орибе военную экспедицию, запомнившуюся ужасными жестокостями. Росас, который приказал расстрелять Хосе Кубаса в Катамарке, Марко Авельянеду в Тукумане (1840), также осуществил другие репрессии. Эти факты, а также экономические неурядицы сильно беспокоили правительства провинций, прозябавших в нищете на фоне процветания Буэнос-Айреса. Эту ситуацию нужно было преодолеть, чтобы страна могла организоваться, предоставить гарантии и права своим гражданам, создать, наконец, политическую систему и установить более справедливое распределение доходов нации.

Битва при Монте-Касерос

После битвы при Монте-Касерос Росас исчез с политической арены, покинул родину и поселился в Англии, а Уркиса превратился в главное действующее лицо. Битва при Монте-Касерос не была сражением между двумя враждующими партиями, где одна победила, а другая — партия Росаса — проиграла. Это была борьба внутри федералистской партии, в результате которой старый каудильо был смещен и новый каудильо, Уркиса, занял его место.

С Уркисой объединились некоторые фракции, также ненавидевшие Росаса: бывшие унитарии, то есть те, кто называли себя унитариями, но на самом деле были либералами и жили в изгнании, как Сармьенто и Митре, а также бразильцы (Росас им объявил войну за год до этого), усилившие войска Уркисы и предоставившие ему переход через реку и в конечном итоге сделавшие возможным триумф в битве при Монте-Касерос.

Действия Уркисы в провинции Буэнос-Айрес были умеренными. Там постепенно формировался центр политической власти, состоявший в основном из либералов и бывших унитариев. Чувства портеньос были задеты тем, что Росаса свергли не они, а армия, пришедшая из внутренних провинций. Нечто похожее произошло в 1820 г. с Рамиресом и Лопесом, но на этот раз событие было более впечатляющим.

После битвы при Монте-Касерос Росас подал в отставку с поста губернатора, и законодательное собрание было распущено. Режим Уркисы организовал новые выборы, на которых победили сторонники Буэнос-Айреса, было сформировано новое законодательное собрание и назначен временный губернатор — Висенте Лопес-и-Планес. Тогда Уркиса, ранее пообещавший стране принять конституцию, собрал в городе Сан-Николас-де-лос-Арройос губернаторов всех провинций и добился принятия соглашения (так называемое Соглашение Сан-Николас), ставшего вместе с Договором Пиляр и Федеральным пактом одним из трех документов, упоминавшихся в преамбуле конституции.

Соглашение Сан-Николас было принято губернаторами, занимавшими свои посты при Росасе, но легко интегрировавшимися в режим Уркисы, который предпочел использовать губернаторов в качестве инструментов для перехода к новому институциональному этапу. Это соглашение действительно было очень важным. Во-первых, оно предусматривало механизмы для созыва Генерального учредительного конгресса в городе Санта-Фе; при этом каждая провинция имела право отправить двух депутатов в Конгресс. Это положение очень не понравилось Буэнос-Айресу, который имел столько же депутатов, как, например, Жужуй или Ла-Риоха.

Во-вторых, это соглашение упразднило внутренние таможни, отменило пошлины на проезд лиц и перевозку товаров по аргентинской территории, объявило свободу судоходства по рекам и стало шагом на пути к законодательному оформлению свободы торговли, до этого не существовавшей; все это создавало условия для принятия будущей конституции. Помимо создания единого внутреннего рынка на аргентинской территории, это соглашение также национализировало таможню провинции Буэнос-Айрес, то есть теперь доходы таможни, ранее достававшиеся исключительно Буэнос-Айресу, должны были делиться между всеми провинциями.

В-третьих, в Соглашении Сан-Николас говорилось о создании временного правительства, которое получило название Директории. Уркиса был назначен главой Директории и получил определенные полномочия; среди прочего он руководил всеми военными формированиями, существовавшими в стране, ведал национальной казной, и в первую очередь доходами таможни Буэнос-Айреса.

Соглашение Сан-Николас было довольно рискованным предприятием, поскольку ни один из губернаторов формально не имел полномочий для подписания такого договора. Но общее желание объединить страну было очевидным, несмотря на противодействие частных интересов и главным образом, интересов Буэнос-Айреса. С другой стороны, существовали аргументы, в том числе и юридические, против этого договора. Они были изложены Бартоломе Митре в законодательном собрании Буэнос-Айреса.

Митре отметил, что, во-первых, губернатор Буэнос-Айреса при подписании договора не имел полномочий распоряжаться имуществом провинции, ее ресурсами или войсками. Во-вторых (это не было озвучено, однако подразумевалось в речи Митре), национализация имущества, например таможни или самого города, не входило в интересы Буэнос-Айреса, поскольку его могли объявить столицей федерации.

Речь Митре привела к тому, что законодательное собрание Буэнос-Айреса отвергло соглашение, которое было одобрено всеми остальными провинциями. После отставки губернатора Лопеса-и-Планеса, почувствовавшего себя дискредитированным, Уркиса совершил государственный переворот и принял руководство главной провинцией страны. Но оппозиция внутри Буэнос-Айреса была очень велика, поэтому в конце концов революция в сентябре 1852 г. позволила портеньос вернуть себе контроль над городом. Уркиса попытался организовать осаду города, но не смог этого сделать и вынужден был отступить.

Несколько месяцев спустя в Санта-Фе собрались делегаты от всех провинций, за исключением Буэнос-Айреса. Они приняли национальную Конституцию 1853 г. и избрали президентом Хусто Хосе де Уркису. Начиная с этого момента в течение десяти лет сохранялась очень опасная ситуация. С одной стороны, существовала Аргентинская конфедерация, состоявшая из тринадцати провинций, которые хотели представлять всю нацию в целом. В конфедерации действовала национальная конституция, принятая участниками конгресса в Санта-Фе, также существовало законодательное собрание и исполнительная власть, штаб-квартира которой находилась в городе Парана. В случае необходимости туда приезжали иностранные послы и консулы, но при любом удобном случае они сбегали, поскольку Парана была очень скучным городом и дипломаты предпочитали жить в Буэнос-Айресе.

С другой стороны, существовал Буэнос-Айрес, чье положение было двусмысленным: он не провозглашал независимости и не объявлял о своем суверенитете. Он не заявлял о себе как о независимом государстве, но и не входил в конфедерацию. Буэнос-Айрес считался автономным образованием, признававшим свою принадлежность к Аргентинской республике.

Раздельное существование

Это разделение, которое могло стать постоянным и покончить навсегда с мечтой о национальном единстве, вызвало противостояние между двумя организациями: одна из них была национальной, со столицей в Паране, а другая имела центром Буэнос-Айрес. Они соревновались между собой, враждовали и атаковали друг друга, иногда даже военными средствами. Каковы были реальные препятствия, не позволявшие им объединиться? Главным образом это разница в экономическом развитии между Буэнос-Айресом и остальными провинциями. Существовала пропасть, такая же, как и во времена Росаса, между прогрессом Буэнос-Айреса и экономическим и политическим развитием других провинций.

Например, в 1857 г. в Буэнос-Айресе уже существовало газовое освещение улиц, железная дорога, доходившая до Сан-Хосе-де-Флорес, и здание таможни, построенное для удовлетворения нужд растущей торговли. Энтре-Риос — наиболее развитая провинция, не могла даже близко сравниться с Буэнос-Айресом. И тем более не могли этого сделать Сантьяго-дель-Эстеро, Кордоба, Тукуман и др., находившиеся во власти каудильо эпохи Росаса, не имевшие ни такого просвещенного правящего класса, каким обладал Буэнос-Айрес, ни таких важных и прочно укоренившихся учреждений, как университет, законодательное собрание и периодическая печать. Эта огромная разница делала трудным нахождение формулы, которая могла бы объединить Буэнос-Айрес с остальными провинциями.

Кроме того, у Аргентинской конфедерации почти не было источников дохода, в то время как таможня питала правительство Буэнос-Айреса. Эти доходы позволяли, например, подкупить командующего флотом конфедерации, осаждавшего Буэнос-Айрес, или создать Национальную гвардию для противостояния коннице Уркисы, которая хотя и состояла из жителей Энтре-Риоса и выглядела очень живописно, тем не менее обладала очень ограниченным наступательным потенциалом. С другой стороны, в конфедерации были и экстремисты, желавшие присоединить Буэнос-Айрес силой; в свою очередь в Буэнос-Айресе некоторые выступали за провозглашение независимой республики. Но в конце концов и там и здесь победило благоразумие.

Какие факторы не позволили этому разделению продлиться вечно? Во-первых, понимание того, что Буэнос-Айрес сам по себе никогда не сможет стать полноценной страной, а также то, что другие провинции без Буэнос-Айреса не были жизнеспособны. Эта идея возникла еще во времена вице-королевства: Буэнос-Айрес и внутренние провинции были очень разными, но при этом дополняли друг друга. По отдельности они не могли существовать, поэтому нужно было искать формулу компромисса.

Патриотизм некоторых руководителей также способствовал национальному единству. Очевидно, что Уркиса (несмотря на то что он был из внутренних провинций) желал окончательного объединения страны и понимал, что добиться этого без Буэнос-Айреса невозможно. Данное обстоятельство, как мы увидим, в определенной степени объясняет его действия во время битвы при ручье Павон[39].

И, наконец, имел значение исторический опыт, показывавший, что в течение полувека (с 1810 г.) аргентинцы как из внутренних провинций, так и из Буэнос-Айреса искали формулу гармоничного сосуществования. Общее прошлое, общие герои, воспоминания о великом деле независимости... Присутствие некоторых людей из той эпохи, которые были еще живы, делало настоящим преступлением такое разделение, грозившее стать вечным.

Все эти факторы заставляли думать, что, несмотря на конфликты, столкновения и различия, было возможно найти окончательное решение, что и произошло после двух крупных сражений. Одно из них — сражение при Сепеде (1859), в котором Конфедерация победила Буэнос-Айрес. После победы Уркиса подошел к городу, но в очередной раз повел себя очень сдержанно. Он не вошел в Буэнос-Айрес, а встал лагерем в Сан-Хосе-де-Флоресе и всего лишь попросил отставки губернатора Валентина Альсины, ярого сторонника гегемонии Буэнос-Айреса, и назначения вместо него кого-нибудь, с кем можно было бы вести диалог.

Так была достигнута договоренность, вошедшая в историю под названием Пакт Сан-Хосе-де-Флорес, согласно которому Буэнос-Айрес обязывался войти в Конфедерацию, пообещавшую, в свою очередь, признать изменения, которые Буэнос-Айрес намеревался внести в конституцию. На самом деле существовала очень болезненная тема — вопрос о столице. Конституция 1853 г. в первой редакции гласила, что столицей аргентинской нации будет Буэнос-Айрес, с чем не могли согласиться портеньос, потому что это означало отдать город общенациональным властям, которые, вероятно, было бы невозможно контролировать.

Поэтому среди прочих менее значимых реформ конституции было установлено, что Конгресс примет соответствующий закон, который определит столицу аргентинской нации. Провинция, которая должна была уступить правление будущей столицей, имела право одобрить решение Конгресса принятием в законодательном собрании особого закона. Таким образом, если Национальный конгресс провозглашал Буэнос-Айрес столицей, то он, в свою очередь, мог санкционировать или не санкционировать передачу города нации.

Пакт Сан-Хосе-де-Флорес, ставший продолжением тенденций, содержавшихся в Договоре Пиляр, Федеральном пакте и Соглашении Сан-Николас, был последним шагом на пути к национальному объединению, последним соглашением, сделавшим возможным мирное присоединение Буэнос-Айреса к Конфедерации.

Но после того как Буэнос-Айрес изучил национальную конституцию, предложил ряд реформ и послал делегатов в Конгресс, специально собравшийся по этому случаю, произошли некоторые политические события, вызвавшие новый разрыв между ним и Конфедерацией. Войска Буэнос-Айреса и Конфередации вновь столкнулись между собой в 1861 г. в битве при Павон, почти в том же месте, где произошла битва при Сепеде. С военной точки зрения никто не победил, потому что, хотя кавалерия Уркисы действовала успешно, пехота портеньос под командованием Митре фактически не пострадала, и Уркиса покинул поле боя. Митре воспользовался этим и продвинулся со своим войском до города Росарио, а Уркиса вернулся в провинцию Энтре-Риос и оставался там, не предпринимая активных действий.

В Паране правительство Конфедерации, увидев, что от Уркисы нет никакой помощи, объявило себя распущенным. Митре, в свою очередь, послал войска во внутренние провинции, чтобы изменить неблагоприятную для себя ситуацию. Тем самым он добился от правительств ряда провинций передачи ему полномочий для проведения внешней политики, а также временного управления делами страны, — Митре сделал то же самое, за что он критиковал Уркису после битвы при Монте-Касерос.

В 1862 г. прошли выборы, и 12 октября того же года Бартоломе Митре стал президентом. К тому времени Буэнос-Айрес уже был частью страны и ее временной столицей, поскольку законодательное собрание приняло соответствующий закон: город не был отдан национальному правительству, а сам приглашал правительство расположиться в Буэнос-Айресе в качестве гостя. Эта юридическая тонкость отвечала интересам портеньос.

Национальное правительство

Обратимся к деятельности национального правительства, которое было вынуждено силой подавить восстания во внутренних провинциях (особенно восстания Чачо Пеньялосы, защищавшего разгромленную Конфедерацию своими немногочисленными силами; сначала он потерпел поражение, а спустя несколько лет был убит). Но все же, плохое или хорошее, в Буэнос-Айресе существовало правительство, чья юрисдикция распространялась на всю нацию. Впервые с 1820 г. в стране существовало официальное и подлинно национальное правительство.

Найденный компромисс продлился лишь два десятилетия. В любом случае для того времени это являлось благом. У провинций была конституция, таможня Буэнос-Айреса тратила свои доходы на общенациональные проекты, существовали конституционные гарантии и разделение властей, более того, в стране действовала определенная идеологическая схема, если можно ее так назвать.

Речь идет в первую очередь о концепции, изложенной Хуаном Баутистой Альберди в книге «Основы и исходные положения для политической организации Аргентинской республики». Когда Уркиса собрал в Санта-Фе конгресс (этот конгресс примет Конституцию 1853 г.), его члены начали искать модель для будущей конституции. Хотя на Конгрессе высказывались вполне конкретные идеи о том, что необходимо предусмотреть в конституции, ее авторам не доставало некой основы для работы. Тогда в руки законодателей попала маленькая книга, написанная Альберди, аргентинским адвокатом, жившем в городе Вальпараисо (Чили). Он уехал из Буэнос-Айреса за двадцать лет до этого из-за разногласий с Росасом (хотя его никогда не преследовали) и развил в Чили блестящую профессиональную деятельность.

В своей книге Альберди предложил проект конституции и теоретическую основу для развития новой страны, оставлявшие позади долгую диктатуру Росаса и длительный период гражданских войн. По его представлениям эта страна должна была исполнять другую роль и другие функции, в том числе и по отношению к внешнему миру.

Что вкратце написал Альберди? Я резюмирую его взгляды своими словами: давайте создадим конституцию, говорил он, которая предоставит все возможные гарантии тем, кто захочет приехать в нашу страну работать, развивать производство, обучать и учиться, передавать свои знания. То есть такую конституцию, которая гарантирует создание процветающего общества. Но при этом давайте не будем слишком либеральными в политической сфере, потому что в стране не существует ни электората, ни гражданского общества. У местных жителей пока нет привычки работать и уважать власть. У них нет опыта для избрания эффективного правительства.

Что же делать в такой ситуации? Поощрять иммиграцию. Надо, чтобы в страну приезжало как можно больше иностранцев, лучше всего англосаксов, и пусть они перемешиваются с местным населением. И когда дети или внуки этих иммигрантов создадут новый тип аргентинца, наступит момент предоставить им не только гражданские, но и политические свободы. А пока должны править наиболее способные, лучшие люди; нужно проводить политику поощрения иностранных инвестиций, создавать сеть железных дорог, рационально эксплуатировать ресурсы пампы, что постепенно создаст условия для установления республики по форме и содержанию. Пока этого не случилось, надо сохранять только видимость республики.

В целом это было довольно реалистичное мировоззрение, сравнимое, если хотите, с идеями Росаса, изложенными в письме из асьенды Фигероа.

И хотя об этом открыто не говорили, но такие идеи господствовали в эпоху президента Бартоломе Митре (1862— 1868) и получили еще большее значение в эпоху президента Хулио Роки после 1880 г. То есть все были согласны с такой последовательностью действий: создадим процветающую страну, попытаемся включить ее в современный мир, откроем границы для иммигрантов, капиталов, идей и пока отложим ненадолго политические вопросы, так как еще не сложились условия для установления идеальной республики. Аргентина — это не Европа и не США.

А по мере того как страна богатеет, процветает, пользуется духовными и материальными благами цивилизации, наслаждается миром и порядком, мы будем готовить условия, чтобы, когда наступит время, проводить иную политику. На промежуточном этапе народ не будет голосовать, а если и будет, то на контролируемых выборах, что позволит естественному правящему классу продолжать править. Повторяю, это было реалистичное мировоззрение, оно господствовало в Аргентине до принятия закона Саенса Пеньи в 1912 г.