Причина ошибочного использования эволюционной теории — природа механизма наследования, который и до сих пор до конца не изучен и тем более не был понят в XIX в. Спенсер ожидал быстрых изменений в человеческом поведении, а Гэлтон воображал, что расу можно улучшить программой селективного наследования из-за частичного биологического невежества.
Непонимание природы механизма наследования было наиболее уязвимым местом дарвиновской теории. Дарвин предполагал, что существуют случайные вариации признаков у наследников любых видов животных и что некоторые вариации, ввиду лучшего приспособления к окружающей среде, в большей степени закрепятся у одних, чем у других. К примеру, юный жираф, родившийся с самой длинной шеей, лучше приспособлен к условиям и первый кандидат на выживание.
Но каким образом закрепится этот признак? Жираф с самой длинной шеей не обязательно найдет партнера со столь же длинной шеей; вполне возможно, что унаследуется короткая шея. Все эксперименты по скрещиванию животных укрепили ученых во мнении, что наследуемые признаки смешиваются в последующих поколениях; поэтому жираф с длинной шеей, скрещенный с жирафом с короткой шеей, даст поколение с шеей средней длины.
Другими словами, все полезные и хорошо подходящие к условиям характеристики усредняются; они сведутся к невыдающемуся среднему уровню в результате случайного скрещивания; естественному отбору не останется поля деятельности — соответственно, эволюционных изменений не произойдет.
Некоторые биологи приводили такие доводы, но без особого успеха. Швейцарский ботаник Карл Вильгельм фон Нагели (1817 — 1891), поборник дарвинизма, предположил, что, для того чтобы эволюция пошла в каком-либо определенном направлении, должен произойти некий внутренний толчок.
Например, лошадь, как показали раскопки, произошла от небольшого существа ростом с собаку и с четырьмя пальцами на каждой конечности. Прошли века, и лошадь выросла в холке, окреп ее скелет, она один за другим теряла пальцы, пока не превратилась в непарнокопытное. Нагели предположил, что какая-то сила толкала лошадь поэтому пути эволюции: она увеличивалась в размерах и шла к однопальцевой конечности, пока не стала бы слишком большой для выживания. Она уже не смогла бы прятаться от врагов и была обречена на вымирание. Эта теория получила название ортогенез, однако не была признана современными биологами.
Решение проблемы связано с именем австрийского монаха и ботаника-любителя Грегора Иоганна Менделя (1822 — 1884). Мендель увлекался как математикой, так и биологией; соединив оба своих увлечения, он в течение восьми лет, начиная с 1857 г., скрещивал декоративный горошек разных цветов.
Он искусственно опылял растения таким образом, чтобы в случае наследования характеристик они наследовались бы только от одного родителя. Он собирал и хранил семена, произведенные от самоопыленного сорта, затем высевал их отдельно и изучал распределение характеристик в новом поколении.
Он обнаружил, что, если посеять семена от карликового сорта, вырастали только карликовые растения. Семена, произошедшие от этого второго поколения, также давали только карликовые растения. Карликовые растения горошка являлись в1 данном случае прямыми потомками.
Семена от высокорослых растений не всегда вели себя аналогичным образом. Некоторые высокорослые растения (составлявшие около трети произраставших в его саду) показали себя прямыми потомками, дающими одно за другим высокорослые поколения. Остальные давали разброс характеристик. Некоторые семена от этих высокорослых растений давали высокие растения, а другие — карликовые. Всегда разброс был таковым, что высокорослых было вдвое больше, чем карликовых. Очевидно, что существовало два вида высокорослых растений: прямые потомки и непрямые потомки.
Мендель приближался к истине шаг за шагом. Он скрестил карликовые растения с высокорослыми растениями (истинными потомками) и обнаружил, что каждый полученный в результате гибрид давал высокорослое растение. Итак, признак карликовости исчез.
Затем Мендель добился самоопыления каждого гибридного растения и изучил полученные семена. Все гибридные растения оказались непрямыми потомками. Около одной четверти семян, полученных от них, дали карликовые растения, одна четверть — «прямые» высокие растения, а оставшаяся часть (половина) дала «непрямые» высокие растения.
Мендель объяснил этот разброс тем, что каждое растение несет в своем генотипе два фактора, влияющих на рост как генный признак. Мужская часть генотипа несет один фактор, женская часть — второй. При скрещивании два фактора объединялись и новое поколение давало пару (по одному от каждого родителя, если они получены от скрещивания этих двух родителей).
Схема распределения признаков наследственности в высоких и карликовых растениях:
1 - результат скрещивания истинных высоких растений с карликовыми, дающий гибриды либо неистинные высокие растения;
2 -- распределение признаков между истинными высокими, карликовыми, гибридно-высокими потомками в пропорции 1:1:2.
В - высокие; к - карликовые; Вк - гибридно-высокие
Карликовые растения несут только признак карликовости, и, комбинируя этот признак путем само- или искусственного опыления, можно получить только карликовые растения. «Прямые» (истинные) высокие растения несут только признак высокорослости, и комбинация дает только высокие растения.
Если «истинное высокое» растение скрещивать с карликовым растением, «высокий» фактор комбинируется с признаком карликовости, и следующее поколение станет гибридным. Все растения в этом поколении будут высокими, поскольку признак высокого роста — доминирующий, подавляющий карликовость. Однако фактор карликовости не исчезает.
Если такие гибриды либо перекрестноопыляемы, либо самоопыляемы, они неистинные потомки, поскольку несут в генотипе оба фактора, которые могут комбинироваться в широком разнообразии способов (что диктуется только случаем). «Высокий» фактор может комбинироваться с другим «высоким» фактором, производя истинно высокорослое растение. Это и происходит в одной четверти случаев. «Карликовый» признак может скомбинироваться с другим таким же, и получится карликовое растение. Это также случается в одной четверти случаев. В оставшейся части комбинаций «высокий» признак комбинируется с «карликовым» либо «карликовый» — с «высоким», производя неистинные (непрямые) высокорослые растения.
Мендель пошел дальше, чтобы показать, что аналогичное распределение признаков характерно и для других показателей, а не только роста. Он доказал, что каждый экстремум характеристик удерживал в дальнейшем свою идентичность. Если в каком-либо поколении этот признак исчезал, то появлялся в последующем поколении.
Это был ключик к теории эволюции (хотя Мендель никогда и не думал о приложении своих выводов к этой теории), поскольку сделанные им выводы означали, что случайные вариации видов в течение времени не усреднялись, а то появлялись, то исчезали как наследственные признаки, пока естественный отбор не давал полное их использование.
Ответ на вопрос, отчего же эти признаки казались усредненными в последующих поколениях, был таков: при случайном скрещивании наследуемые характеристики на самом деле были комбинацией генных характеристик. Разные компоненты их могут наследоваться независимо, и, пока каждый признак наследуется в манере «да» или «нет», общий результат некоторых «да» и некоторых «нет» — эффект усредненности.
Выводы Менделя также повлияли на евгенику. Выходило, что «вытравить» нежелательные характеристики не так уж просто: они не проявятся в одном последующем поколении, однако проявятся в другом. Искусственный отбор — дело более тонкое и более длительное, чем предполагал Гэлтон.
Гендель педантично описал результаты своих опытов, но, понимая свое положение малоизвестного ботаника-любителя, счел более мудрым заручиться поддержкой авторитетного ученого. Поэтому в 1860 г. он отослал свои результаты на суд Нагели. Тот отнесся к творчеству Менделя весьма холодно. Ему показалось малоинтересным подсчитывать расщепление признаков у какого-то горошка: гораздо более его влек мрачный мистицизм вселенских теорий вроде ортогенеза.
Мендель был разочарован. В 1866 г. он опубликовал свои заключения, однако без поддержки маститых ученых он остался незамеченным. А между тем Мендель был основоположником науки, которую мы сейчас именуем генетикой, или изучением механизма наследования, но ни ему, ни кому-либо иному это еще не было известно в те времена.
Во второй половине XIX в. перед ученым миром встала и еще одна проблема: в результате последних достижений физики длинная история Земли оказалась гораздо короче той, что представлялась. Закон сохранения энергии требовал разрешить вопрос: откуда приходит энергия Солнца? Тогда еще ничего не было известно ни о ядерной энергии, ни о радиоактивности. Можно было бы предположить, что эволюция шла скачками, поскольку в свете открытий физики оказалось, что для постепенной «дарвинистской» эволюции попросту не хватает времени.
Голландский ботаник Хуго де Ври (1848—1935) был одним из сторонников эволюции скачков. К своей теории мутаций он пришел позже Менделя, но тем же путем, наблюдая за растущими в собственном саду растениями. Он обнаружил, что индивидуальные характеристики передаются из поколения в поколение без смешения и усреднения, причем в каждом поколении появляется новая разновидность растений одного и того же вида, отчетливо отличающаяся от прочих, и она также закрепляется наследственно. Де Ври назвал эти внезапные изменения мутациями (по-латыни — «изменения»).
Такие скачкообразные изменения в генетике всегда были известны простым скотоводам. К примеру, в Новой Англии в 1791 г. появилась закрепленная мутация коротконогой овцы. Ее закрепляли и разводили только потому, что она не могла перепрыгивать изгороди — а значит, облегчала задачу скотовода. Однако скотоводы не были озабочены теоретическими изысканиями, а ученые до поры до времени не вдавались в проблемы скотоводов.
Когда де Ври уже готовился опубликовать свои выводы, добросовестное изучение предыдущих работ по теме открыло перед его изумленным взором 34-летней давности изыскания Менделя. Кроме того, еще двое ученых, немец Карл Э{5их Корренс и австриец Эрих фон Сейсенег, в том же году опубликовали работы, весьма сходные с работой де Ври. И все трое независимо процитировали выводы Менделя и привели свои в подтверждение его прозорливости.
Таким образом, были разрешены казавшиеся неразрешимыми вопросы дарвинизма.
В XX в. законы Менделя приобрели еще большее значение.
Ученые, работавшие над клеточной теорией в течение XVIII и начала XIX в., не видели слишком многого, даже имея улучшенный микроскоп. Клетка — это прозрачное тело, следовательно, специалисты должны были описать ее вдоль и поперек. Но они не видели в ней ядра — уплотнения в центре. Первым его обнаружил шотландец-ботаник Роберт Браун (1773 — 1858), сделавший предположение о ядре в 1831 г.
Семь лет спустя, когда Шлейден выдвинул клеточную теорию, он обратил особое внимание на ядро. Ученый догадался, что именно ядро связано с репродуктивной функцией, однако считал, что новые клетки «вырастают» прямо из его поверхности. К 1846 г. Нагели показал, что это неверно. И все же в первой части своего предположения Шлейден оказался прав: именно ядро отвечало за деление. Накопленные знания требовали усовершенствования методики детального изучения строения клетки.
Методика пришла сама собою и совсем из иной области: из органической химии. Вслед за открытиями Бертло химики-органики начали разрабатывать методики синтеза органических веществ, которых нет в природе. Многие из них были ярко окрашенными и в 1850-х годах положили начало гигантской индустрии синтетических красителей.
Если содержание клетки действительно гетерогенно, вполне возможно, что некоторые части могут реагировать с определенным химическим агентом и абсорбировать его, в то время как другие части не могут. Если агент является красителем, то в результате некоторые части клетки будут окрашены, в то время как иные — нет. Благодаря такой методике можно наблюдать не замеченные прежде детали строения.
Наиболее известным в биологии экспериментатором в данной области является немецкий цитолог Уолтер Флемминг (1843—1905). Он изучал животные клетки и обнаружил, что внутри ядра клетки имеются пятна материала, интенсивно абсорбируемые красителем. Они ярко выступают на бесцветном фоне. Флемминг назвал этот абсорбирующий материал хроматином (от греческого «цвет»).
Когда Флемминг окрашивал сектор растущей ткани, он убивал клетки, однако каждая из _>шх находилась на определенной стадии деления. В 1870-х годах Флемминг начал работать над изменениями в хроматиновом (окрашенном) материале, которые сопровождают прогрессивные изменения в делении клеток.
Он обнаружил, что, как только начался процесс деления клеток, окрашенный материал разделился на короткие нитеобразные объекты, которые позже были названы хромосомами (окрашенными телами). Поскольку эти нитеобразные хромосомы характерны для делящихся клеток, Флемминг назвал процесс митозом (от греческого «нить»).
Другие изменения, сопровождающие начало митоза, демонстрировали звездообразные фигуры (по-гречески «астра» — «звезда»). Объекты были похожи на крошечные точки, окруженные тонкими, расходящимися во все стороны нитями. По окончании деления астры два объекта расходились к разным полюсам клетки. Тонкие нити будто натягивали хромосомы, которые группировались посередине клетки.
В решающий момент деления каждая хромосома давала точную копию самой себя. Сдвоенные хромосомы впоследствии расходились поврозь, но одной из каждого дуплета—к каждому полюсу.
Клетка делилась, и посередине ее формировалась мембрана. На месте одной материнской клетки возникали две дочерние, каждая — с равным числом окрашенного материала (благодаря дублированию хромосом), таким образом, чтобы каждая хромосома дочерней клетки присутствовала когда-то в материнской клетке. В 1882 г. Флемминг опубликовал свои наблюдения.
Далее работу продолжил бельгийский цитолог Эдуард ван Бенеден (1864 — 1910). В 1887 г. он продемонстрировал два важных факта поведения хромосом. Во-первых, он представил доказательства того, что число хромосом постоянно в разных клетках организма, а во-вторых, что каждый вид характеризуется своим числом хромосом (теперь, к примеру, известно, что каждая клетка человека содержит 46 хромосом).
Далее он обнаружил, что формирование половых клеток — яйцеклеток и сперматозоидов — не сопровождается репликацией (удвоением) хромосом. Каждая яйцеклетка и каждый сперматозоид получают только половину обычного набора хромосом.
Американский цитолог Уолтер Саттон (1876 — 1916) указал в 1902 г., что поведение хромосом подтверждают наследственные факторы по Менделю. Каждая клетка имеет фиксированное число пар хромосом. Они способны продуцировать физические характеристики от клетки к клетке, поскольку при каждом клеточном делении число хромосом аккуратно сохраняется; каждая хромосома реплицируется для того, чтобы сформировать новую клетку.
Стадии митоза:
1 — хромосомы формируют ядро; 2 — они начинают расщепляться на две идентичные половины; 3 — хромосомы разделились, однако остаются сдвоенными у центра; 4 — они выстроились в линию, и «астры» отодвинулись к двум полюсам; 5 — хромосомы разделились и двинулись к полюсам; 6 — клетка начинает удлиняться; в результате сформировываются две идентичные клетки, каждая со своим ядром и одинаковым количеством хроматина, как в материнской клетке на первой стадии.
При формировании половых клеток каждая получает только половину обычного набора хромосом (одну из каждой пары). Когда происходит оплодотворение от слияния сперматозоида и яйцеклетки, восстанавливается обычное число хромосом. Когда оплодотворенное яйцо делится вновь и вновь для формирования независимого организма, набор хромосом тщательно восстанавливается. В новом организме одна из каждой пары хромосом приходит от материнского организма, а другая — от отцовского. Бесчисленные комбинации в дальнейшем производят всевозможные вариации характеристик, на которые только способен естественный отбор.
В начале XX в. теорией эволюции и генетикой была достигнута определенная вершина. Однако оказалось, что это лишь прелюдия к еще более потрясающим открытиям.