Кэтрин Гаскин Край бокала

Глава 1

Почему-то, когда я вижу, как ветер гонит по улице клочок бумаги, вспоминаю, как в то утро он вошел в магазин. Он отворил дверь почти бесшумно, но с улицы потянуло легким ветерком, и я подняла голову. Мне показалось тогда, что вот сейчас снова подует ветер, и посетитель исчезнет так же внезапно, как и появился. Я посмотрела на него, и безотчетный инстинкт, пробудившийся во мне, подсказал, что я не хочу его ухода. Я поспешно направилась к нему по узкому проходу, заставленному мебелью и всяким товаром. Было такое ощущение, что я смотрю на него сквозь увеличительное стекло — таким он мне показался большим — и вижу только его одного. Возможно, моя реакция на его появление отразилась на моем лице, вызвав у него некоторое беспокойство. Он стоял с таким видом, будто хотел тотчас уйти, чтобы мне не мешать.

— Чем могу вам помочь? — спросила я.

Он прямо посмотрел мне в глаза, и я поняла, что этот человек не робкого десятка. У него было красивое мужественное лицо: ясные синие глаза смотрели смело, даже чуть вызывающе, а твердые, жестко очерченные губы можно было бы назвать чувственными. Он улыбнулся, отчего его лицо, показавшееся мне сначала жестким, смягчилось, и даже дождливое утро стало не таким скучным.

— О, я вас не побеспокою, — ответил незнакомец. — Нельзя ли мне посмотреть на ваш товар?

— Конечно. — Мне хотелось, чтобы он посмотрел на меня, но я пропустила его вперед, дав возможность осмотреться.

Он, продолжая улыбаться, точно я сделала ему большое одолжение, сказал:

— Вы очень любезны.

Меня приятно поразил его низкий бархатистый голос; говорил он с заметным ирландским акцентом, что явно не соответствовало внешнему виду человека, одетого по столичному, — он был в хорошем твидовом костюме и модном плаще.

Я стала гадать, кто он по профессии, но тут же поймала себя на том, что играю в игру, в которой дала зарок не участвовать. Я начинаю интересоваться личностью покупателей, словно собираюсь оставаться в этом магазине всю жизнь, как Бланш, которая провела здесь двадцать лет. Отвернувшись, я стала смотреть в окно, успокаивая себя мыслью, что все это временно.

Имя Бланш д'Арси, написанное золотыми буквами, все еще красовалось на черной табличке над входом в магазин на Королевском проспекте, хотя Бланш не было на свете уже четыре месяца. Постоянные покупатели, любившие хозяйку, соблюдая верность ее магазину, до сих пор приходили сюда. Срок аренды магазина кончался через шесть лет, но я знала, что не останусь здесь так долго. Мне хотелось продать этот магазин. В то пасмурное лондонское утро я была не в духе, и мне хотелось уехать куда-нибудь в солнечный край. Я надеялась, что именно таким местом будет Франция, где я собиралась вскоре провести отпуск.

Вдруг я услышала звук разбившегося стекла, который отвлек меня от размышлений. Обернувшись, увидела, что загадочный посетитель смотрел не на осколки хрусталя на полу, а на меня. Он ждал, когда я посмотрю на него.

— Прошу меня извинить, — проговорил гость. — Я был так неловок.

Вот уж неловким я бы его не назвала. Этот человек глядел мне в глаза, и оба мы понимали, что он солгал, но это его не волновало. Хрустальная вазочка была разбита намеренно.

— Конечно, я заплачу вам, — быстро произнес он. — Сколько она стоила?

Я подняла с пола осколок, на котором рукой Бланш была проставлена цена. Он также нагнулся, сделав вид, что хочет помочь мне собрать осколки, и наши глаза снова встретились.

— Это — Шеридан, — ответила я. — Три гинеи.

Он кивнул, словно деньги мало занимали его, и сказал:

— Хрусталь ирландский.

— Да, — кивнула я.

Незнакомец молча взял у меня осколок, даже не взглянув на цену, — ему просто хотелось коснуться моей руки.

Он по-прежнему молчал, и мне пришлось заговорить первой, хотя не очень хотелось давать объяснения.

— Моя мать всегда покупала ирландское стекло, когда была возможность. Она родилась в Ирландии.

— Ваша мать?.. Так это Бланш д'Арси?

Я с новой силой почувствовала боль, словно осколки хрусталя ранили мою руку.

— Да, это была Бланш д'Арси. Она скончалась.

— Вот оно что… — Он явно растерялся. — Простите. Когда это случилось?

— Четыре месяца назад. Знаете, я не… — Мне не хотелось, чтобы этот человек спрашивал меня о ней. Он понял мое состояние и сказал:

— Ну что ж, ничего не поделаешь, такова жизнь. — Он продолжал вертеть в руке осколок, не глядя на него. — А есть ли у вас еще ирландский хрусталь… Что-нибудь старинное… может быть, тоже хрусталь Шериданов? — Видя, что я колеблюсь, он продолжал: — Знаете, это было бы оригинально — привезти в Ирландию что-то ирландское из Лондона. Ирландия слишком долго была бедной страной, и наши люди уже успели забыть, на что мы были способны.

Он сказал это так, что я поверила в его искренность. Но просьба его показалась мне странной. Из своего опыта общения с покупателями я знала, что молодые люди редко интересуются старинным хрусталем, а этот человек, со своим интересом к подобным вещам, выглядел очень необычно. Я взглянула на его руки. Слишком тяжелые для его тела, красные, со множеством мелких шрамов, они, как мне подумалось, не подходили для человека с таким лицом, как у него.

— Должно быть, кое-что есть там, в дальнем помещении, — ответила я наконец. — Идите за мной.


Я поймала себя на мысли, что, должно быть, схожу с ума. Этот человек нарочно разбил хрустальную вазу, а теперь я хочу показать ему хрусталь Шериданов. При этом я спокойна лишь внешне, на самом же деле чувствую странную тревогу — и это после того, как уже решила, что обрела душевный покой и равновесие. Это ощущение раздражало меня, и я молча проводила его в небольшой кабинет, где работала Бланш и где находилось немало антикварных вещей. Там, в застекленном шкафу, стояла примерно дюжина изделий из хрусталя Шериданов. Я не помню, чтобы Бланш когда-либо показывала их покупателям. Даже тем, которые специально интересовались раритетом. У меня возникло чувство, что я вторгаюсь в святая святых, на что имела право только Бланш. Она ведь никогда не выставляла эти вещи в торговом зале. Видимо, Бланш не считала разбитую сейчас вазу слишком ценной и потому выставила ее на всеобщее обозрение. Когда мы вошли в кабинет, я отперла шкаф и увидела, что мой спутник смотрит не на хрусталь, как сделал бы солидный покупатель, а на меня. И это вовсе не было мне неприятно, напротив, я снова как будто почувствовала утреннюю прохладу.

Хрустальные изделия на полках давно не протирались, и они покрылись пылью, но даже сейчас выглядели потрясающе, как всякое изделие настоящих искусных мастеров. Я выбрала самое простое из них — десертное блюдце с выгравированными в центре цветами.

Но тут незнакомец тихо присвистнул, и его рука потянулась к самой лучшей, самой изящной из стоявших здесь вещей — хрустальному бокалу с двумя ручками из витого стекла, украшенными листиками и цветами. На самом бокале был изображен чей-то портрет с гравированной надписью. Гость перевернул бокал, чтобы посмотреть марку гравера. Руки его были сильными и уверенными, так что можно было не опасаться за судьбу этой старинной вещицы.

— Это Шеридан… — проговорил он не глядя на меня.

— Да.

— Сколько стоит?

Этого я не знала. Обычно, когда по субботам торговала, подменяя Бланш, пользовалась ценниками на то или иное изделие. Сама же я не знала, что сколько стоит в магазине. Это знали Бланш и ее компаньонка Мэри Хагис.

— Эта вещь не продается, — пришлось ответить мне.

— Но вы же показали ее, — удивился он.

Это была правда, но я сама не могла понять, отчего это сделала.

— Я думала, что вы хотите посмотреть хороший ирландский хрусталь.

Он пожал плечами:

— Для того чтобы просто смотреть, есть музеи. Но если бы этот бокал продавался, то сколько, к примеру, он мог бы стоить?

Я почувствовала, что попалась. Он, очевидно, понял, что мне самой это неизвестно. Желая назвать цену подороже, я сказала первое, что пришло в голову:

— Семьдесят гиней.

— Вы с ума сошли, — заметил он беззлобно, просто констатируя факт.

— Но это очень хорошая работа, — попыталась я отстоять свою позицию.

Гость снова улыбнулся. Он, по-видимому, решил снисходительно отнестись к моему невежеству…

— Позвольте мне рассказать вам кое-что. Это не просто «очень хорошая работа». Это — уникальная вещь. Если бы вы интересовались историей английского стеклоделия, то нашли бы изображение этого бокала в любом каталоге.

— «Английского»? — Эта его оговорка снова придала мне уверенности в себе.

— Английского, — повторил незнакомец. — Это ведь так называемая каллоденская чаша. Оригинал этого бокала и две сделанные с него копии стали главной причиной, по которой семья Шеридан вынуждена была переселиться в Ирландию, и их счастье, что им разрешили это сделать, не обвинив в измене.

— «В измене»? — переспросила я.

— Да. Вот видите, — указал он на портрет, — это Чарльз Эдвард Стюарт, принц Чарли — юный претендент на престол во времена якобитов. Вот эти цветы — чертополох и розы — символы шотландской и английской короны. Шериданы тогда стояли за претендента, и сам великий Томас Шеридан сделал две копии со своего первого бокала и послал их принцу, когда тот со своим войском, если мне не изменяет память, в 1745 году вошел в Ливерпуль. Вы должны знать английскую историю лучше меня.

Потом счастье снова отвернулось от Стюартов, и принцу пришлось бежать на север. Можно сказать, битва на Каллоденских болотах была концом мечты якобитов. После поражения при Каллодене один бокал был найден в вещах, брошенных принцем. Говорят, его разбил сам военачальник — победитель, герцог Кумберлендский. Шериданы бежали в Ирландию. Но где-то между Ливерпулем и Каллоденом исчез второй бокал — то ли был разбит, то ли отдан кому-то из верных людей.

— А еще один?

— До сих пор в семье Шеридан, в Ирландии.

Я в изумлении уставилась на бокал, который гость все еще держал в руках.

— Тогда, значит, этот…

— Это тот самый, что был тогда потерян.

Он любовно смотрел на эту удивительную вещь и нежно касался ее сильными пальцами, словно гладил тело возлюбленной. Голос его стал тихим и мечтательным.

— Где же он был больше двухсот лет?.. Может быть, лежал у кого-то в чулане, так как показывать его было опасно, до тех пор, пока не забылась история принца? А потом, должно быть, был продан с аукциона. Вместе с другим имуществом. И как же он нашелся? Боже, какой невероятный случай!.. И чтобы именно ей…

Тут незнакомец умолк и сам поставил бокал на полку, прикрыв дверцу шкафа.

— Как видите, — продолжал он уже обычным тоном, — эта вещь бесценна. Она могла бы украсить коллекцию какого-нибудь миллионера или вернуться в семью Шеридан. Или же, — тут он усмехнулся, — вы, как патриотка, могли бы подарить ее Музею Виктории и Альберта на том основании, что это действительно английское изделие.

— А вы чуть не купили ее за семьдесят гиней, — заметила я.

Он покачал головой:

— Конечно, подобная вещь не может доставить удовольствия — это почти все равно, что украсть ее у вас.

— А если бы она могла доставить удовольствие? — спросила я вдруг.

Он снова усмехнулся и ответил с вызовом:

— О, я всегда готов попытать счастья с лошадью или с женщиной.

— К счастью для них, не так ли? — сказала я в тон. — Так мило с вашей стороны предоставлять им такой шанс.

— Я думаю, — парировал гость, — что вы хотите посмеяться над бедным сельским парнем с болот. — Его ирландский акцент заметно усилился.

— Я здесь для того, чтобы помогать покупателям, а не смеяться над ними.

— Ну да. — Он, как мне показалось, помрачнел. — Действительно, я — покупатель, а вы — дочь Бланш д'Арси.

— И что это должно означать?

— Решительно ничего. Я, кажется, должен вам три гинеи? Поскольку я не богатый коллекционер, мне лучше уйти отсюда и не отрывать вас от дела. — С этими словами он отсчитал деньги и положил на стол ровную сумму, чтобы мне не надо было давать сдачи.

— Вы знали мою мать? — спросила я.

— Нет, я никогда не был знаком с Бланш д'Арси. Счастливо оставаться.

Он повернулся и пошел к выходу. Я сказала: «До свидания», но он, кажется, не услышал меня. В дверях он снова обернулся, и я сделала шаг ему навстречу.

— Еще один вопрос, — сказал незнакомец. — А вашего отца тоже нет в живых?

Я тихо охнула и сердито выкрикнула:

— А вам какое дело?!

— Пусть это вас не беспокоит, — произнес он примирительно и вышел, закрыв за собой дверь.

Выглянув в окно, я увидела его высокую фигуру на Королевском проспекте у автобусной остановки. Я побежала к дверям и успела заметить, как он сел в автобус номер одиннадцать и уехал.

Вплоть до полудня я была подавленна и неспокойна. Заходила одна из постоянных покупательниц Бланш, но я невпопад отвечала на ее вопросы и, наверное, показалась невежливой. Возможно, она больше не придет сюда, но тогда я думала только о письме, полученном накануне, и о человеке, который рассказал мне о каллоденской чаше.


После полудня я рекламировала сигареты, делая вид, что курю их перед камерой. Это и есть моя основная работа. Дело нелегкое. Особенно трудно изобразить настоящее удовольствие от сигареты, но без этого не получится рекламы. Когда все закончилось, меня попросили к телефону. Звонил мой агент Клод.

— Послушай, Мора, — заговорил он, не тратя времени на приветствия. — Мне надо с тобой увидеться. Буду ждать тебя в «Белом олене» в полшестого. У меня кое-что есть для тебя.

Клод повесил трубку, не спросив, смогу ли я подъехать туда в это время.


«Белый олень» — один из модных баров, а Клод посещает только такие заведения. Я села за его столик. В баре было мало посетителей, так как он только что открылся. Клод — не любитель женщин, он просто терпимо относится к моделям ради своего заработка. Он очень вежлив с модными кинорежиссерами и издателями, а также с симпатичными молодыми людьми, так что на остальных у него не хватает сил.

— У меня два дела, — начал он сразу. — Во-первых…

— Клод, если ты не возражаешь, я бы сначала чего-нибудь выпила. Время уже позднее.

Он нетерпеливо махнул рукой хозяину бара. Я заказала шотландское виски, зная, что придется заплатить за себя, — Клод обычно не тратит лишних денег на своих моделей.

— Ну вот, — продолжал Клод. — Есть работа. Во-первых, имеется проходная роль в кино, которое Питер Латч снимает в Испании. Там всего-то надо сказать пару фраз, но главное — там девушка носит сказочный наряд. Его надо продемонстрировать. Сам Латч просил пригласить тебя.

— Меня? Но почему меня?

Он пожал плечами, будто и сам не знал.

— Ну, вы, кажется, виделись на вечеринке у Томпсона?

Действительно мы там виделись, но он сказал мне всего несколько ничего не значащих слов. Известные режиссеры, как Латч, окруженные молодыми актрисами, редко разговаривают с моделями. Неужели он запомнил даже, как меня зовут?

Тем временем принесли виски. Сделав глоток, я спросила:

— Когда?

— Ну, ему нужно побыстрее, через неделю, не позже. Тебе это подходит, ты ведь все равно собиралась ехать в отпуск?

— Ну, не совсем. Я ведь собиралась ехать отдыхать, а не работать.

Действительно, я очень ждала этой поездки, первого отпуска с тех пор, как не стало Бланш. Первого перерыва в тоскливой жизни. Но конечно, я хотела поехать на юг сама, на своей машине, когда и куда сочту нужным. Клод от изумления даже посмотрел на меня поверх очков. Обычно он разговаривал со мной, как бы не замечая меня.

— Ты не можешь отказаться, Мора. Ведь он — «делатель звезд». Второй такой шанс не представится!

— Да я не отказываюсь. Но это — мой отпуск.

— Ну, если ты так ставишь вопрос… Мне очень жаль, что Латч беспокоился о тебе. И я тоже кручусь ради тебя. Мои девушки до сих пор меня не подводили!

— Клод, я устала! — ответила я неожиданно резко. — Я поеду и сделаю все, что надо, но не ожидай от меня восторженных излияний. И ведь Латч не собирался сделать меня звездой, верно?

— Как знать, детка, — ответил он с холодной улыбкой. — Таких вещей никто не знает заранее. А теперь тебе надо бы еще выпить.

После того как я смирилась, он был готов немного меня побаловать.

— У меня пока есть, — ответила я.

Не слушая меня, Клод снова сделал знак хозяину, но тот был занят, так как народу стало слишком много. Клод сам пошел к стойке, чтобы сделать заказ, а значит, готов был заплатить. Это означало, что у него есть еще какое-то поручение.

— Это было первое дело, — продолжал Клод, потягивая вермут — он не пьет крепкие напитки. — Но самое важное — впереди. Как говаривала моя мамаша, «если уж пойдет дождь, так сразу ливень». Ты, наверно, слышала, что Розмари Пакс попала в автомобильную аварию? Бедняга, теперь она не сможет работать минимум полгода. — Я поняла, что ему было вовсе не жаль Розмари. Ее беда была его успехом. — Конечно, это остановило весь проект с «Дикой природой». Ведь она была занята в этом контракте.

Я кивнула. Для молодых моделей в том сезоне самым большим призом было добиться единоличной работы с рекламой новой линии косметики. Пока с Розмари не случилось несчастье, она могла целый год видеть свое собственное лицо повсюду.

— И что же? — спросила я.

— Дядюшка Клод поработал, и теперь ты будешь девушкой «Дикой природы», — торжествующе ответил он. — Невероятно, а?

— Невероятно. — Я заставила себя улыбнуться. — Как ты это сделал?

— У меня ушки на макушке, — улыбнулся Клод. — Я знал, что они уже начинали делать пробы. Кампания должна была начаться осенью, а теперь, после того, что случилось с Розмари, они выйдут из графика. А тут пришел я с твоими фотографиями, которые сделал Макс Арнот, и они не устояли.

— С фотографиями Макса?.. — вырвалось у меня. — Ты хочешь их использовать?

— Конечно. Макса надо подключить, — перебил Клод. — Он согласился, поскольку все это так много для тебя значит. И агентство Мортона будет радо, что этим займется великий Макс Арнот. Для них это хорошая реклама. Здорово, а?

На этот раз я не могла так быстро согласиться. Из всех многочисленных моих фотографий, которые были сделаны за три года работы моделью, именно эти запомнились мне на всю жизнь.

Они были сделаны во время субботнего пикника прошлой осенью. Тогда Макс позвонил моей матери и сказал, что они с Сюзи приглашают нас отдохнуть. Тогда уже они, как наши близкие друзья, тоже знали, что Бланш долго не проживет. Тот день был дождливым, и роща, куда мы приехали, была безлюдной. После полудня выглянуло солнышко, осветив золотистые и красные осенние листья. Бланш смотрела на все окружающее так, будто предчувствовала, что видит все это в последний раз. Вдруг она сказала: «Макс, не сделаешь ли несколько снимков Моры, мне на память?»

Мы понимали, что она хотела оставить их для нас. Я стряхнула с себя скверное настроение, потому что не хотела, чтобы она смотрела на мое унылое лицо на снимках. Заставив себя улыбаться, я позировала под высокими, освещенными солнцем деревьями. Ветер трепал мои распущенные волосы и юбку, а я смеялась, запрокинув голову. Макс понял мое настроение и постарался запечатлеть его, применив все свое мастерство.

Для меня это было, по сути, первой по-настоящему хорошо сыгранной ролью. И Клод это оценил, тем более что Макс в тот не очень яркий день пользовался цветной пленкой, хотя предпочитал черно-белую.

— Значит, Макс действительно согласен? — спросила я наконец.

Клод забеспокоился. Мы оба знали, что Макс слишком талантливый и знаменитый фотограф и слишком крутой человек, чтобы терпеть мелкие интриги Клода. Про него нельзя было беззастенчиво врать.

— Он согласен, если ты согласна. Говорю же, он хочет тебе помочь. Чертовски благородно с его стороны!

— А им обязательно нужны именно те фотографии? Может быть, будет достаточно тех, которые Макс делает сейчас?

— Им нужны именно те, — не без раздражения ответил мой собеседник. — Иначе, ты думаешь, я смог бы продать им тебя? Без готовых фотоснимков для осенней кампании им придется туго. Они попросту покупают снимки Макса. И карточки не обязательно должны быть твоими. Макс может сфотографировать любую девушку так, что заглядишься. Тебе повезло. Ты будешь героиней серии. В конце этого года сможешь назначить свою цену. Так что, делай как тебе говорят и положись на меня. — Клод удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

Он все решил за меня. Теперь в течение года мой портрет будет красоваться на рекламных щитах, на стенах вокзалов, в косметических магазинах и на обложках журналов для молодых дам. Мне бы следовало радоваться, но никакой радости не было. Я знала о моделях, которые, раз войдя в игру, уже не могли из нее выйти. А главное — эти мои фотографии были личными, вовсе не предназначенными для рекламы.

Клод выпил еще вина и стал записывать, повторяя вслух, что мне предстоит делать на съемках у Латча. Я слушала вполуха. Я как будто смотрела на себя со стороны, пытаясь понять, что со мной происходит. Мне два раза за один день, как сказал бы Клод, выпала невероятная удача. Я могу достигнуть того, чего другие модели добиваются очень долго. Я огляделась. Теперь все места в баре были заняты. В здешнем мире ценят как раз такие вещи, как роли у Латча и работу топ-модели, например, в серии «Дикая природа». Они будут мне аплодировать, многие станут завидовать. Могу ли я претендовать на что-то еще? Не безумие ли с моей стороны — хотеть счастья, если с меня довольно успеха? Может быть, недавно полученное письмо за подписью «Ллойд Джастин» обещает мне спокойный, надежный быт, новый дом, освещенный солнцем Калифорнии. Но кто может подарить мне счастье?

Клод, по крайней мере, честно обещает только успех.

Положив его записку в сумочку, я снова огляделась и увидела его — того покупателя, который сегодня утром рассказывал мне о семье Шеридан. Я его про себя окрестила Шериданом. Меня одновременно охватило чувство радости и беспокойства. В нашей встрече не было ничего странного. «Белый олень» находится недалеко от магазина, к тому же место это известное и здесь бывают многие. Но в этот раз мне вовсе не хотелось, чтобы он опять внезапно исчез. Теперь я готова была ответить на любые его вопросы. Я вдруг поняла, что меня так шокировало утром: он спрашивал о личном, а в Лондоне это не принято. Я стала ждать, когда он обернется и увидит меня. Он стоял у стойки бара рядом с группой молодых людей, но был явно не из их компании. Мой утренний посетитель прислушивался к их разговору и, видимо, хотел примкнуть к ним. Потом один из парней попросил закурить, потому что он достал зажигалку. По опыту я знала, что сейчас незнакомец предложит им выпить, чтобы таким образом завязать знакомство. Так оно и случилось. Я видела, как он поднял свой стакан, как слегка кивнул, улыбнувшись в ответ какой-то девушке из этой группы, которая поблагодарила его за угощение. Однако все его попытки сблизиться ни к чему не привели — он был чужим среди них. Он помрачнел и отошел в сторону. И тут он увидел меня. Реакция его была быстрой и неожиданной. Поставив свой стакан на стойку и расталкивая молодых людей, за которых только что заплатил, не обращая внимания на протесты, он направился не ко мне, как я ожидала, а к выходу. Я услышала, как за ним захлопнулась дверь. Неловко вскочив, я едва не опрокинула столик на сидевшего напротив Клода.

— Мора?.. — удивленно начал он, но я убежала, бросив на ходу:

— Я тебе позвоню завтра, хорошо?

Через минуту я уже была на улице, но этот человек точно сквозь землю провалился. Я стояла, чувствуя себя до крайности глупо и странно, не понимая, почему за ним побежала. Наконец, застегнув плащ, я пошла домой.


В тот вечер перед сном я еще раз перечитала письмо Ллойда Джастина, перспективного молодого инженера из солнечной Калифорнии, у которого был дом с бассейном. Прошлым летом он хотел жениться на мне и увезти меня в Калифорнию, где нашел работу на одном из гигантских самолетостроительных заводов. Тогда я колебалась и не дала ответа: ведь для замужества нужно чувствовать к человеку нечто большее, чем я чувствовала к Ллойду. Его рассердило мое молчание. Но тогда я узнала, что Бланш тяжело больна, и сказала ему, что мой ответ не имеет значения — ее я все равно не оставлю. Должно быть, я сообщила ему об этом в бестактной, даже грубой форме. Он обиделся на меня и долго не писал. Я чувствовала, что мне его не хватает, и, может быть, сожалела о разрыве, но много думать об этом не позволяли болезнь Бланш и постоянная работа, которую находил для меня Клод.

Узнав через общих друзей о кончине Бланш, Ллойд снова написал мне, приглашал приехать, обещая солнечную жизнь в солнечном краю. Но и теперь я не была уверена в своих чувствах. Однажды (я тогда еще не была знакома с Ллойдом) мы разговорились с Бланш о браке, и я запомнила ее слова: «В брак стоит вступать тогда, когда ты просто не представляешь себе другой судьбы». Но в том-то и дело, что я вполне представляла свою жизнь и без Ллойда.

Под эти размышления я заснула, а во сне снова увидела себя в осеннем лесу, но уже в сказочном наряде из фильма Латча. Вдруг появился Шеридан, который протягивал мне каллоденскую чашу, сияющую на солнце. Но тут внезапно подул холодный ветер, я поежилась, солнце исчезло, а вместе с ним пропали Шеридан с чашей.


Когда я проснулась субботним утром, на улице было пасмурно, в комнате — холодно, а мое пуховое одеяло лежало на полу.

Загрузка...