Кремлевский пасьянс

Глава первая

То, что случилось, – случилось в феврале 1985 года.

Февраль и март 85-го. Что мы знаем о них? Скупые строки официальной хроники, путанные высказывания очевидцев, немногочисленные и какие-то торопливые эпизоды в мемуарах первых лиц. Странное умолчание… Или заговор молчания?

1985-й. Год поворотный. Именно здесь хранятся ответы на некоторые неразгаданные до сих пор тайны. Именно отсюда берет начало грандиозная ложь, невиданная по своим масштабам мистификация, жертвой которой стали миллионы людей.

С тех пор минуло десять лет. Время подводить итоги и задавать вопросы. Прежде всего самому себе, зная что не ты первый задаешь эти вопросы и вряд ли будешь последним. Слишком много вокруг всего этого лжи и раскопать правду будет не так-то просто.

Что с нами происходит? Когда это началось? И чем все закончится? Вот уже десять лет мы послушно следуем за новыми пастырями. У них благообразная внешность и лексика пророков. Они обещали по капле выдавить из нас рабов, но выдавили остатки человеческого. Они присягнули вывести нас в страну обетованную, но мы потеряли собственную страну. Мы так слепо верили, мы были так глупы и наивны, нам так хотелось лучшей жизни, настоящей свободы и настоящего равенства, что мы легко дали себя одурачить, разрушив собственными руками все, чем гордились наши предки.

С нами происходит какая-то странная метаморфоза. Мы перестаем быть людьми. Мы превращаемся в хищника с человеческим лицом. Но человек и без этого уже достаточно страшен и непредсказуем.

У нас отняты все права, кроме одного, – всеми доступными способами, включая самые низкие и подлые, бороться за выживание. И мы боремся. Из нашей груди вырываются хриплые стоны, мы пускаем в дело любые средства, включая собственные зубы и ногти, лишь бы выжить, лишь бы уцелеть в смертоносных безжалостных джунглях новой жизни.

Там, за кордоном, нас по-прежнему боятся и не понимают. Нас боялись и раньше, когда мы были сильны и хорошо вооружены, но это был страх перед грубой силой. Сейчас, когда мы слабы и почти безоружны, нас боятся еще больше. И те, которые испытывают страх перед нами, правы. Это страх перед неизвестностью. У нас почти не осталось ограничителей и тормозов, и мы готовы на все. Ради того, чтобы выжить.

Нет, нас нельзя назвать даже падшими ангелами. Мы еще падаем и никто не знает, как долго будет длиться падение.

Февраль и март 1985 года. Что мы знаем о них? Эти два месяца – белое пятно на исторической карте России. Терра инкогнита. Целина. Что за тайны хранит в себе это время? И будут ли они когда-нибудь преданы огласке? Нет, автор не рискует брать на себя такое бремя – быть первопроходцем. Еще живы многие очевидцы и участники тех событий. У них еще есть шанс. Сказать правду, покаяться или промолчать – это дело их совести.

Подождем. Мы научились ждать за эти годы. А чтобы не скучать все это время, расскажем свою историю.

Эта история – плод воображения автора. Любые совпадения с истинными событиями февраля – марта 1985 года являются случайными. Имена и фамилии некоторых реально существующих людей, без упоминания которых нам не обойтись, изменены. Пусть им ничто не помешает. У них еще есть время сказать правду.

Глава вторая

В блоке «А» центрального корпуса «Кремлевки» в эти дни было тихо и малолюдно. Объясняется это просто, из шести палат блока в настоящий момент занята только одна – под номером первым. Несмотря на дневное время, внутри палаты царит полумрак, все шторы задернуты, слева от кровати единственного пациента горит ночник. В темноте светятся рубином и изумрудом шкалы и экраны многочисленных приборов, изредка раздается попискивание самописца. Кроме самого больного, в палате несут круглосуточное дежурство врач и опытная медсестра. Время от времени к больному заглядывают лечащий врач профессор Галазов или академик Чанов – начальник Четвертого управления Минздрава СССР. Они перекидываются парой-тройкой фраз с дежурным врачом, скользят рассеянным взглядом по показаниям приборов и торопливо уходят, словно боятся, что ЭТО случится именно в их присутствии. Затем расходятся по своим кабинетам, чтобы строчить бюллетени о состоянии здоровья своего пациента. Бюллетени поступали в один из кабинетов Секретариата ЦК КПСС. Отсюда по особому списку они направлялись членам Политбюро. Но не всем. Список был коротким. Доступ к секретной информации имели пятеро: двое секретарей ЦК, министр обороны, председатель КГБ и министр иностранных дел.

Читатель уже успел догадаться, что пациент палаты № 1 не был простым человеком. Его титул звучал длинно и маловразумительно, поэтому ограничимся двумя словами – Генеральный секретарь. Этому человеку было семьдесят два года, когда судьба вытянула для него счастливый жребий. Но та же судьба сыграла с ним злую шутку – к тому времени, когда он стал правителем самого большого государства в мире, одной из двух сверхдержав, его организм уже был разрушен неизлечимой болезнью. Похоже, в силу своих болезней он так и не успел осознать собственное величие. Передвигался он с большим трудом, плохо понимал происходящее вокруг, каждая прочитанная по бумажке речь давалась ему с трудом. Болезнь Генсека не составляла секрета для его соратников. Наоборот, именно это обстоятельство и сыграло главную роль в том, что этого немощного человека, по меткому выражению одного из всемогущей пятерки – «эту серую канцелярскую мышь», поставили на столь ответственный пост.

На этом посту он устраивал всех, ибо был неопасен. По сути, он был Никто. Страной и половиной мира от его имени правили другие. И накапливали силы для решающего сражения за престол.

Человек по имени Никто умирал.

Во втором часу дня в центральном корпусе «Кремлевки» поднялся переполох. В вестибюле появилась группа людей в штатском, обслуживающий персонал и немногочисленных посетителей вежливо попросили пройти в боковые крылья здания. Часть дверей была заперта, остальные взяты под охрану.

К парадному входу подкатила кавалькада черных правительственных автомобилей, захлопали дверцы машин, и группа представительного вида мужчин поднялась в вестибюль. В фойе, отделанном мрамором и карельской березой, их встречали академик Чанов и профессор Галазов. Они обменялись рукопожатиями с двумя мужчинами из этой группы, не обращая внимания на остальных: со вторым лицом государства секретарем ЦК Лычевым и Председателем КГБ Черновым. Внешне эти двое поразительно напоминали братьев близнецов: примерно одного возраста – под шестьдесят и роста – не выше среднего. Оба внушительной комплекции, седина на висках, пальто одинакового темно-серого цвета, возможно даже скроенные у одного портного. На голове у Лычева меховая шапка, Чернов одет в генеральскую папаху из серебристо-черной мерлуши. Разные у них были только глаза – у первого взгляд покровительственно-барственный и даже пренебрежительный, у второго глаза пустые, как у замороженной рыбы, лишь изредка в их глубине вспыхивали недобрые огоньки.

– Как он там? – начальственным басом спросил Лычев. – Скоро загнется?

Чанова передернуло, но он сохранил вежливую полуулыбку на широкоскулом лице и кивнул в сторону лифта, намекая тем самым, что разговор не для чужих ушей. Оставив свиту в вестибюле, они вчетвером поднялись на третий этаж, где размещались палаты блока «А».

– Плохо, – виноватым голосом произнес академик, когда они подошли к дверям палаты.

– Я и без тебя знаю, что плохо, – недовольным тоном бросил Лычев. Они вошли в просторное помещение с двумя столами, уставленными телефонами правительственной связи. Обычно на весь период болезни Генсека эти столы занимают его помощники, но сегодня помещение пустовало. Больной две недели назад потерял речь и держать здесь людей не было никакого смысла. Смежные помещения занимала охрана, контролирующая немногочисленный персонал, допущенный для работы в блоке «А».

– Ты мне лучше скажи, когда он загнется? – громко пробасил Лычев. – Когда, наконец, сдохнет наш дорогой и горячо любимый товарищ? – со смешком добавил он, сбрасывая пальто, тут же услужливо подхваченное Галазовым.

Второе лицо имело привычку говорить всем «ты». В прежние времена он умел быть вежливым, обходительным и полезным и, благодаря во многом этим качествам, быстро поднимался по ступеням партийной иерархии. Но сейчас он был на самом верху и прятать свое истинное лицо не было никакой нужды.

– Десять дней, – сухо произнес академик, набрасывая на плечи Лычева белоснежный халат. – От силы пятнадцать. Вы хотите к нему пройти?

– А ты думаешь, я ради твоих красивых глаз сюда приехал? – коротко хохотнул Лычев.

– Василич, – повернулся он к своему спутнику, – подожди меня здесь.

Лычев толкнул дверь в палату и остановился у входа, давая глазам привыкнуть к полумраку.

– Посидите пока в предбаннике, – попросил академик дежурного врача и повернулся к медсестре: – Вас это также касается.

Когда они остались вдвоем, Лычев подошел к кровати и склонился над больным. Какое-то время он молча вглядывался в лицо своего бывшего соратника, затем резко отшатнулся, словно испугался, что тот сможет прочесть его мысли.

– Он в сознании? – почему-то шепотом спросил Лычев.

– Нет, – покачал головой академик. – Он редко приходит в себя. По правде говоря, он уже почти мертв.

– Лучше бы он был настоящим трупом, – пробасил посетитель, заметно осмелев, и принялся с интересом разглядывать многочисленные трубки и датчики, связывавшие тело больного с приборами и системами жизнеобеспечения.

– А если проявить к больному гуманность? – вдруг спросил он.

– Гуманность? Это как?

Чанов сделал вид, что не понял намек Лычева.

– Как, как… – передразнил его Лычев. – Вот так!

И продемонстрировал характерный жест, как бы отключая по одной трубке и шланги.

– И все, – вздохнул он напоследок. – И отпустили бы бедолагу. Сам же говорил, что он уже почти труп.

– Зачем вы так? – В голосе Чанова поневоле прозвучала обида. – Сами же меня потом в порошок сотрете…

– Правильно, сотру, – легко согласился Лычев. – Ладно, считай, что я пошутил. Это останется между нами, так?

– Да, врачебная тайна, – выдавил из себя улыбку академик.

– Ну вот и прекрасно!

Посетитель хлопнул его по плечу и направился к выходу.

– Значит, десять дней?

– Возможно, и пятнадцать, – осторожно заметил Чанов. – Но это максимум.

– Две недели, – коротко бросил своему спутнику Лычев, усаживаясь в правительственный лимузин. – Поедем вместе. Нужно обсудить ситуацию.

– Много, – покачал головой Чернов. – С каждым днем этот выскочка становится все сильнее. Зря мы посадили в кресло серую мышь. Надо было давать бой.

– У нас не было стопроцентной уверенности, – нахмурился Лычев.

– Сейчас ее еще меньше.

– Зато у нас есть план, – многозначительно сказал Лычев. – Все готово?

– Почти, – уклончиво ответил Чернов.

– Что значит «почти»? – вскипел Лычев, но быстро остыл. – Ладно, давай не будем давить друг на друга. Дело сложное, я бы сказал, деликатное, надо обкашлять. Едем к тебе. Водитель, площадь Дзержинского!

Не прошло и часа, как «Кремлевку» навестила еще одна важная персона. Все повторилось с точностью до деталей. Люди в штатском очистили вестибюль, к подъезду подкатила кавалькада машин, из них высадилось полтора десятка представительных мужчин и направилось внутрь здания, где гостей уже встречали академик Чанов и профессор Галазов. На этот раз они выделили из толпы прибывших только одного человека, вежливо поздоровались и направились вместе с ним в блок «А». Этот человек был еще сравнительно молод, чуть старше пятидесяти, среднего роста, подвижен, крепкого телосложения. Так уж случилось, что у Генсека не было официального преемника, зато неофициальных было сразу двое – Лычев и Сергеев. Оба к этому времени успели стать заметными фигурами в партии и государстве, каждый из них представлял в Политбюро не только самого себя, но и интересы двух партийно-государственных элит, цели и задачи которых в последнее время заметно рознились.

– Как он? – спросил Сергеев, вглядываясь в лицо больного. – Как себя чувствует наш дорогой и горячо любимый товарищ?

– Он без сознания, – тихо подсказал академик.

Сергеев сразу потерял интерес к больному и пытливо посмотрел на Чанова.

– Сколько?

– Две недели.

Академик пожевал губами и добавил:

– В худшем случае десять дней.

Сергеев поскреб подбородок и задумчиво произнес:

– Мало. Могу не успеть.

– Что? – переспросил его Чанов. – Извините, не расслышал.

– Вот что, академик. Я очень надеюсь, что наш дорогой товарищ поправится. Я верю в отечественную медицину, верю в чудеса, которые способны творить наши врачи…

Сергеев остановил словесный поток и взял академика за рукав:

– Товарищ Чанов… Виктор Алексеевич, скажите, может, для больного что-нибудь нужно? Импортные препараты, приборы? Вы только скажите, из-под земли достанем. Очень важно, чтобы наш дорогой и любимый товарищ прожил как можно дольше…

Он выпустил рукав и механически добавил:

– На благо нашей партии и советского народа.

– Я все понимаю, – академик постарался вложить в свои слова максимум преданности. – Мы с Галазовым, а также другие врачи делаем все возможное, но… Медицина здесь бессильна.

Сергеев сухо кивнул. Надел пальто, меховую шапку пирожком. Прощаясь с Чановым, он заглянул ему в глаза и жестко сказал:

– Чанов, минимум две недели! Головой отвечаешь.

– Сегодня сводку можно не делать, – с иронией сказал академик, когда они с Галазовым вошли в его кабинет. – Все важные персоны уже отметились.

На столе стоял поднос с кофейником и бисквитами, и Чанов разлил кофе по чашкам. Когда он помешивал ложечкой кофе, его пальцы заметно дрожали.

– Брось переживать, Алексеич, – успокаивающе произнес Галазов. – Лучше скажи, что ты думаешь об этих визитерах?

Они уже давно были знакомы друг с другом и могли говорить вполне откровенно.

– Ты прекрасно знаешь, что я о них думаю, – поморщился Чанов. – Относительно визита… Очевидно, фактор времени играет для каждого из них важную роль. Но какое кощунство… Господи, куда мы катимся?

Он задумчиво помешивал ложечкой остывший кофе. Отставил чашку в сторону и внимательно посмотрел на Галазова.

– Кстати, дорогой. Ты как лечащий врач… Как ты думаешь, а когда он отдаст концы? Только честно?

– Честно? – переспросил Галазов. – Если честно, то хрен его знает!

Оба врача многозначительно переглянулись и, не выдержав, громко расхохотались.

Глава третья

Разговор в кабинете Председателя КГБ подходил к концу. Глаза Лычева рассеянно скользили по дубовым панелям кабинета, портретам вождей, зеленому сукну длинного стола. Лычев молчал, пытаясь вспомнить что-то важное, какую-то деталь, упущенную им в разговоре. Он вздохнул и уже в который раз сказал:

– Значит так, Василич… Разрабатываем пока оба варианта. Сугубо секретно и очень тщательно. Проследи, чтобы все было чисто. Сам понимаешь, решается не только наша с тобой судьба.

– Я понимаю, – сухо заметил хозяин кабинета. – План отличается простотой и высокой эффективностью. Главное – суметь правильно воспользоваться результатами.

– Можешь не сомневаться, – в глазах Лычева вспыхнули злые огоньки. – Я сумею ими воспользоваться.

Чернов нахмурился, и Лычев торопливо поправился:

– Я хотел сказать, мы воспользуемся.

– Есть желание узнать подробности?

В голосе председателя КГБ отчетливо прозвучала ирония.

– Нет.

Лычев поерзал в кресле и повторил еще раз, на этот раз более спокойным тоном:

– Нет, дорогой. Я не хочу знать никаких подробностей. Вы профессионалы, вам и карты в руки. Я должен быть уверен в одном – что в нужный момент палец нажмет на курок. С твоей стороны все готово?

– Я сказал, почти готово. Я должен знать, кто будет мишенью.

Чернов сказал эти слова бесстрастным тоном, а его пустые выцветшие глаза смотрели куда-то поверх головы собеседника.

– Ладно, Василич, – вздохнул Лычев. – Давай отбросим дипломатию и поговорим без обиняков. Санкции на проведение акции не будет, даже на первый ее вариант. Политбюро на такое не пойдет. Нас выставят вон и до конца дней упрячут на «заслуженный отдых». А если прознают про существование еще одного плана…

Он покачал головой и добавил:

– Это будет полный… Друзья-коллеги нас не поймут.

– Кто будет мишенью? – повторил свой вопрос Чернов.

– А ты не догадываешься? – взорвался Лычев. – Не строй из себя дурочку! Ты прекрасно знаешь, о ком идет речь! Говори, что ты хочешь?

– Я уже говорил, – мрачно заметил хозяин кабинета.

– И всего-то?

Лычев облегченно вздохнул. Кажется, ему все же удалось склонить на свою сторону этого опасного человека. Лычев занимал высокий пост, но, как и прежде, в душе побаивался грозных органов. Этот страх был вбит в него с детства, и иногда Лычев даже забывал, что именно он, секретарь ЦК, курирует сейчас КГБ и что любого гэбэшника он может при желании раздавить, как клопа. Но Чернов опасный человек и лучше иметь его среди своих союзников.

– Я обещаю, – произнес он искренне. – Ты будешь вторым человеком в государстве. Разве этого мало?

– Сейчас это место занято.

– А мы его освободим, – со смешком заявил Лычев. – По рукам?

Чернов вяло пожал протянутую руку, и они поднялись с кресел.

– Все, Василич, закругляемся. Время еще есть, так что готовьтесь. Дату и цель я сообщу своевременно, а пока что придется ограничить наши контакты. Понадобится помощь, обращайся.

– Есть проблема, – Чернов не скрывал своей обеспокоенности. – На предварительной стадии нам пришлось проделать большой объем работы. В таких случаях всегда трудно избежать мелких просчетов. За один из кончиков сейчас пытается кое-кто уцепиться. Если они потянут…

– Кто? – тяжело посмотрел на него Лычев.

– Министерство обороны. Вернее, ГРУ.

У Лычева подогнулись ноги в коленях, и он опустился в кресло.

– Я же просил… Я требовал, чтобы вы действовали осторожно!

Ему понадобилось время, чтобы прийти в себя. Но большой опыт, приобретенный в аппаратных схватках, помог ему взять себя в руки.

– И насколько это серьезно? Как глубоко они копнули?

Чернов посмотрел на него с легким презрением, появившаяся на лице улыбка обнажила желтые от многолетнего курения зубы.

– Нет, весь клубок им не распутать, но могут возникнуть неприятности. И неприятности эти падут на мою голову. Мне нужно прикрытие.

– Я не хочу ссориться с военными, – задумчиво сказал Лычев. – Они еще не определились, колеблются. Но прикрытие обеспечу, не сомневайся. Твои люди пусть то же пораскинут мозгами, нужно сбить этих ищеек со следа.

Он опять поднялся с кресла.

– С маршалом я сам поговорю. Нечего ГРУ совать нос в наши внутренние дела. Все, я беру решение этой проблемы на себя. И все же, Василич, я очень тебя прошу, соблюдайте осторожность!

Он подошел к портрету Ленина на стене и сказал:

– Промедление – смерти подобно!

Повернулся к председателю КГБ и добавил:

– Все, Чернов, разговор окончен. Работайте спокойно. Я дам сигнал, когда спустить курок.

Когда Лычев покинул кабинет, на губах хозяина Лубянки появилась недобрая улыбка. Спесивый болван желает сделать из него марионетку? Нет, этот номер не пройдет. Он влез не в свою епархию, в подобных играх ничего не смыслит. Тем хуже для Лычева. Пусть пока корчит из себя барина. «Я дам сигнал, когда спустить курок»… Пустоголовый дилетант. Не удосужился даже задать себе элементарный вопрос: а захочет ли Чернов спустить курок? И если захочет, то в кого направит оружие? Не в его ли тупую башку?

Чернов почувствовал удовлетворение от удачно проведенной комбинации. Игра близка к финалу, все нити у него в руках. По-настоящему контролирует ситуацию только он, Чернов. Да, он ввязался в опасную игру, но у него есть преимущество первого хода. Главное же заключается в том, что теперь он может выбрать любой цвет – белый или черный. Или сразу два, что сулит немалые выгоды.

Глава четвертая

– Меня нет, – предупредил Сергеев помощника, направляясь в свой кабинет. – Ни для кого.

– Даже для жены? – удивленно переспросил тот.

– Даже для жены, – подтвердил Сергеев. – Якимов здесь?

– Да, он ждет вас в кабинете.

Якимов стоял у окна и приветствовал появление Сергеева дружелюбным кивком. Несмотря на разницу в возрасте, она составляла почти десять лет, они считались друзьями. Злые языки поговаривали, что у Сергеева нет друзей, только единомышленники, но это была неправда, и одно из подтверждений тому – Якимов. У этого человека политическая карьера складывалась не так гладко, как у Сергеева, взлеты чередовались с падениями, он прошел огонь и воду, в ЦК знал все и вся, и его умные проницательные глаза смотрели на окружающий мир с легкой иронией, словно он наперед уже знал все, что может случиться. Сейчас его дела шли в гору – Секретарь ЦК, кандидат в члены Политбюро, ближайший соратник Сергеева. Если у Сергеева и была команда, то этот человек, вне всякого сомнения, составлял лучшую ее половину. Якимов был единственным, кто мог заходить к Сергееву без предварительной договоренности.

– Ты звал меня, о Зевс, – шутливо спросил Якимов, но осекся под мрачным взглядом хозяина кабинета.

– Извини, – буркнул Сергеев, – не до шуток. Только что из «Кремлевки». Больше двух недель не протянет.

– Это что, новость для тебя?

– Нет, но я все же рассчитывал, что он протянет чуть подольше. Лишняя неделя нам бы не помешала. Мы можем лишиться важного козыря.

– Ты говоришь о Женеве?

Сергеев кивнул и нажал на кнопку селектора.

– Распорядитесь, чтобы нам принесли чаю.

Эти двое понимали друг друга с полуслова. На двенадцатое марта было запланировано начало переговоров между СССР и США по ядерным и космическим вооружениям. Переговоры должны состояться в Женеве. Сам по себе этот факт ровным счетом ничего не означал, мало ли какие проводятся переговоры, но на Женеву была сделана большая ставка. По совету Якимова, Сергеев уже второй год проявлял повышенную активность на международной арене, причем действовал на удивление толково и грамотно. Последняя его поездка была особенно удачной, и встречу с Маргарет Тэтчер и британскими политиками он не без основания записал себе в актив. Тем самым Сергеев недвусмысленно намекнул западным политикам: «Я такой же, как вы, и со мной всегда можно договориться. После того, конечно, как я стану первым человеком государства».

А договариваться нужно было и следовало делать это как можно скорее. В текущем году администрация США запланировала выделить на военный бюджет почти триста миллиардов долларов. Эти цифры были хорошо известны Москве и послужили предметом бурного обсуждения на закрытом заседании Политбюро. Найти адекватный ответ не удалось – при крайнем напряжении сил советский военный бюджет в эквивалентном выражении не дотягивал даже до двух третей американского. С каждым годом положение становилось все более катастрофическим, все ресурсы исчерпаны, страна и так тратила на военные расходы почти сорок процентов ВНП^[1]. Гонка вооружения для Советского Союза становилась делом крайне разорительным. Американские власти, в свою очередь, были прекрасно осведомлены о состоянии дел в советской экономике и блокировали любые попытки договориться. Аналитики ЦРУ прогнозировали неизбежный крах советской экономики уже к девяностому году. При одном условии – если Советы сохранят нынешний уровень военных затрат. Они были недалеки от истины, и Сергеев это прекрасно знал.

Проблема еще заключалась в том, что американцы не шли на переговоры. Ни под каким видом. Они не соглашались ни на какие условия. Затягивание переговоров являлось в настоящий момент их единственной и, нужно признать, очень эффективной тактикой. Плод уже дозревает и скоро наступит время, когда можно будет сорвать его без особых усилий.

В Советском Союзе это хорошо понимали, но что-либо предпринять в этой ситуации было трудно. Средств, чтобы поднять экономику и обеспечить перевооружение армии, у СССР не было. Но даже в этой драматической ситуации большинство в ЦК и слушать не хотело о сокращении прямых военных расходов. Создалось тупиковое положение, и тот, кто сумеет усадить американцев за стол переговоров, получит в свои руки огромные козыри.

Ценой колоссальных усилий, опираясь на поддержку Смоленской площади и своих единомышленников, Сергееву удалось наладить прерванный диалог и договориться с американцами о встрече в Женеве. Не без труда ему удалось добиться и согласия Политбюро. Кстати, это было на том заседании, где в последний раз присутствовал Генсек. Кроме Сергеева, в Женеву должны были отправиться министры обороны и иностранных дел, американскую делегацию возглавлял вице-президент. Нет, немедленного успеха от этих переговоров Сергеев не ждал, это было бы глупо. Но он знал, что сказать американцам, и, по крайней мере, добился бы договоренности о встрече в верхах. Он надеялся участвовать в этой встрече уже в ранге руководителя государства. Многое зависит от американцев, но они обязаны проявить гибкость, ведь Сергеев уже не раз достаточно прозрачно высказывался о своих ближайших планах.

Выходит, он напрасно форсировал события. Пока Сергеев будет в Женеве, компания Лычева тоже не будет терять времени зря. Черт бы побрал все эти внутрипартийные законы и традиции! Почему обязательно нужно ждать, пока очередного небожителя не зароют в землю? Почему бы заранее не освободить умирающего человека от бремени ответственности? Азиатчина! Еще три месяца назад, когда было ясно, что Генсек смертельно болен, Сергеев попытался осторожно прощупать почву относительно его смещения, но был не понят даже своими ближайшими соратниками.

– Нужно переиграть с Женевой, – нарушил молчание Якимов, словно прочитал его мысли. – Тебе нельзя сейчас покидать Москву. В таких делах все решают часы и даже минуты.

– Я такого же мнения, – медленно кивнул Сергеев. – Но как подать эту неприятную новость американцам? В любом случае, женевского козыря у нас на руках не будет. Это плохо.

– Но не смертельно, – краешком губ улыбнулся Якимов. – У нас и без того есть преимущество. Пусть небольшое, шаткое, но мы явно сильнее Лычева.

– Не забывай, в Политбюро у нас равенство сил, – возразил ему Сергеев.

– Да, но только в том случае, если министр обороны примет сторону Лычева. Маршал все еще колеблется. Тебе нужно поговорить с ним еще раз.

– Я не знаю, с какой стороны к нему подступиться. Лычев наобещал ему с три короба, а мы не можем себе этого позволить. Но ты прав, с военными и оборонкой нужно договариваться.

Он помолчал и задумчиво добавил:

– У меня нет сомнений, что мы победим. Проблема заключается в другом. Наша победа должна быть достаточно убедительной, это обстоятельство не позволит в будущем Лычеву и его друзьям открыто противодействовать нашим замыслам. В противном случае они будут постоянно путаться у нас под ногами, совать нам палки в колеса, все, что угодно, вплоть до открытого саботажа. Нужно обезопасить себя от этих людей уже сейчас, поэтому победа должна быть как можно более убедительной.

– Ну, не знаю… – протянул Якимов. – Как ты себе это представляешь?

Сергеев тяжело вздохнул и покачал головой.

– Да, наверное, ты прав. Остается только уповать на его величество случай. И еще надеяться, что Лычев допустит какую-нибудь оплошность.

В тот момент Сергеев даже не подозревал, что оба его предположения сбудутся. И очень скоро.

Глава пятая

Министр обороны был не на шутку встревожен, и это обстоятельство не ускользнуло от Кандаурова. Генерал-полковник Кандауров возглавлял ГРУ четвертый год и хорошо знал маршала по прошлым временам, когда тот был первым заместителем Устинова. У министра крутой нрав и сам он не из разряда пугливых. Еще больше встревожился Кандауров, когда узнал, что перед ним у маршала побывал начальник Генштаба.

Маршал сухо ответил на приветствие и жестом пригласил Кандаурова следовать за ним. Они пересекли огромный кабинет и оказались в другом, более скромном по размерам помещении. Комната отдыха, где они расположились за небольшим столиком, напоминала уютную гостиную в каком-нибудь европейском отеле.

– Владимир Алексеевич, два часа назад я имел разговор с Лычевым. Признаюсь, некоторые аспекты этого разговора мне очень не понравились.

Сразу после Лычева ему позвонил Сергеев, но маршал не стал рассказывать об этом Кандаурову. Он все еще не определился, кому из этих двух претендентов отдать предпочтение. Министр обороны прекрасно осознавал, что позиция армии и оборонной промышленности может сыграть в споре между Сергеевым и Лычевым решающую роль. Сам маршал был человеком военным до мозга костей, политические интриги и закулисные сделки претили ему, но в стране безвременье, нет единой сильной руки, а последствия раскола могут быть ужасными. До поры до времени он занимал в этом споре нейтральную позицию, но сейчас наступило время выбирать сторону. Он не имел права ошибиться, поскольку прекрасно знал цену такой ошибки, лично для него, министра обороны, для людей, которых он выдвинул на ключевые посты в армии, для всего мощного и чрезвычайно сложного организма Вооруженных сил СССР. Все, чему он посвятил лучшие годы своей жизни, может пойти прахом, стоит лишь ему допустить промах.

Министр обороны не доверял ни Лычеву, ни, тем более, Сергееву. Он оказался в роли невесты, которую ведут под венец сразу два жениха, и оба ей кажутся постылыми, а их уверения в любви насквозь фальшивыми. Эти двое из разряда тех молодцев, которые могут испариться после первой же брачной ночи, оставив девушку в «интересном положении». Но других предложений не было, и маршалу предстояло сделать выбор среди этой парочки. Конечно, он мог и дальше продолжать играть в нейтралитет, но подобная тактика к добру не приведет. Победитель не простит этого маршалу и найдет способ избавиться от не слишком сговорчивого министра обороны, поставив на его место послушного человека. Благо, подлецы никогда не переводились в Отечестве.

– Товарищ маршал, – кашлянул в кулак Кандауров, напоминая о себе. – Я так понимаю, что эти «аспекты» касаются вверенного мне ведомства?

– Совершенно верно. В чем дело, Владимир Алексеевич? Чем объяснить столь повышенный интерес к ГРУ со стороны ЦК? Напортачили где-нибудь или опять не поделили добычу с коллегами из госбезопасности?

– Скорее, второе, чем первое, – осторожно заметил Кандауров, в то же время пытаясь припомнить все ЧП, имевшие место в последнее время. – Могу я узнать подробности? В этом случае мне проще будет ответить на ваш вопрос.

– Подробности? – хмыкнул маршал, раздумывая, в какой степени он может довериться Кандаурову. В принципе, он не видел причин не доверять своему подчиненному. Такого же мнения придерживается и начальник Генштаба. Так или иначе, ему потребуется помощь Кандаурова и часть информации он ему может открыть.

– Подробности? Пожалуйста. Беседа была короткой и носила предварительный характер. В общих чертах мы коснулись стратегических целей и приоритетов оборонной промышленности, Лычев проинформировал меня о своей позиции по созданию новых образцов вооружения. Ничего существенного он не сказал, да и какой смысл говорить о подобных вещах по телефону. Лычев обозначил пунктиром проблемы, для обсуждения которых нам следовало бы встретиться лично, вот и все, пожалуй.

Он сделал паузу и многозначительно посмотрел на Кандаурова.

– Надеюсь, вы понимаете смысл и цель этого разговора.

– Понимаю, Николай Алексеевич.

Кандауров был хорошо осведомлен о схватке, разгоревшейся в верхах, и позволил себе сделать предположение:

– Я почти уверен, что с чем-то подобным к вам обратился и Сергеев?

«Сукин сын! – с уважением подумал маршал. – А голова у тебя и впрямь работает неплохо». Естественно, эта мысль вслух не прозвучала.

– Вернемся к предмету нашего разговора. В конце разговора, проходившего, как говорится, в теплой и дружественной обстановке, Лычев вдруг ни с того ни с сего взъярился. Он проинформировал меня, что располагает сведениями о наличии крупных недостатков в работе военной разведки. Если так и дальше будет продолжаться… Одним словом, ЦК вынуждено будет заняться кадровыми перестановками. Когда я попросил его уточнить суть претензий к ГРУ, Лычев ушел от прямого ответа, заявив примерно следующее: «Я надеюсь, вы сами приструните товарищей из ГРУ. Напомните им еще раз, что их дело – внешняя разведка в интересах укрепления обороноспособности страны, а внутренними расследованиями, в том числе и в армейской среде, пусть занимаются компетентные органы: КГБ, МВД и прокуратура! Время сейчас трудное, нужно крепить ряды и прочее в таком же духе.

Маршал раздраженно махнул рукой и после небольшой паузы добавил:

– Кандауров, в его последних словах прозвучала угроза. Я не мог ошибиться. Это тем более странно, что ссориться ему сейчас с нами явно не с руки. Отсюда следует, что дело не в каких-то пустяках, где-то вы крупно прокололись или наступили на его любимую мозоль. Что скажете, Владимир Алексеевич?

Кандауров внутренне весь подобрался и смело посмотрел министру в глаза.

– Товарищ маршал! Николай Андреевич, мне нечего от вас скрывать. У меня есть только одно объяснение столь пристальному вниманию Лычева к ГРУ – он действует с подачи Чернова. Что же касается наших взаимоотношений с коллегами из ПГУ, то здесь за последнее время не случилось ничего экстраординарного. Несколько раз лопухнулись они, у нас также были небольшие неприятности, и если у Чернова есть компромат на резидентов ГРУ, то примерно такое же количество негатива на офицеров внешней разведки КГБ хранится в вашей знаменитой папке.

Кандауров имел в виду объемную папку из черной кожи, с которой министр обороны отправлялся на заседания Политбюро и другие важные совещания. У маршала как-то сразу не сложились отношения с председателем КГБ Черновым, тот частенько пользовался недозволенными приемами в незатухающей конкурентной борьбе двух монстров: армии и госбезопасности. Для подобных случаев и накапливался компромат на чекистов, а основным поставщиком сведений служило ГРУ.

– Владимир Алексеевич, если я вас правильно понял, речь идет об операциях, проводимых вашим ведомством внутри страны? Что же получается, товарищ Кандауров? Выходит, Лычев прав, утверждая, что вы занимаетесь противозаконной деятельностью?

Лицо Кандаурова приняло страдальческое выражение, и он позволил себе проигнорировать вопрос министра. Впрочем, маршал и не нуждался в ответе, он хорошо знал истинное положение дел. Сложный и громоздкий армейский механизм покоился на трех китах: политорганы, особые отделы и, собственно, армейские структуры. Эти три вертикали пронизывали армию сверху донизу. Политорганы замыкались непосредственно на ЦК, а особые отделы курировал Третий главк КГБ. Последнее обстоятельство играло немаловажную роль, поскольку позволяло руководству госбезопасности контролировать ситуацию не только в отдельных подразделениях, но и на самом верху, в крупных армейских штабах. Самому маршалу политорганы и особые отделы представлялись гирями, висящими у него на ногах. Для противодействия проискам гэбистов военная контрразведка не очень годилась, поэтому профессионалам из ГРУ приходилось время от времени проводить внутри страны довольно рискованные операции и готовить аналитические подборки по внутренним проблемам. Естественно, подобный аспект деятельности ГРУ носил противозаконный характер. Информация, поставляемая в этих случаях военной разведкой, носила сугубо конфиденциальный характер, все участники этой опасной игры были знакомы с ее правилами, и проколы случались крайне редко. Сейчас министр обороны как никогда нуждался в точной объективной информации о положении дел в стране, в центральном аппарате таких ведомств, как КГБ и МВД, и на самом верху, в секретариате ЦК. Как человек военный, маршал хорошо знал истину, что выигрывает обычно та сторона, которая еще до сражения успела разгадать истинные замыслы противника. Но и чрезмерный риск в его положении был недопустим.

– Давайте разбираться, – вздохнул маршал. – Рассказывайте, когда вы успели перебежать дорогу Чернову.

– Николай Андреевич, в конце прошлого года, вы должны это помнить, в армии проводилась внеочередная аттестация офицеров младшего и среднего звена. Вспомнили?

– Вспомнил.

Маршал сразу же насторожился. Об этой аттестации ему говорил и начальник Генштаба.

– А что в ней не так?

– На первый взгляд, ничего необычного. Аттестацию проводили политорганы, выглядела она как обычная кампания, словом, работа ради галочки в отчете. Но вот что любопытно… Нам удалось выяснить, что настоящим инициатором аттестации является Третий главк КГБ. Следовательно, за всем этим стоит Чернов. А если принять во внимание то обстоятельство, что и армейские политорганы, и КГБ курирует Лычев, то…

Кандауров сделал паузу, предоставив возможность делать выводы самому маршалу.

«Опять эта парочка! – чертыхнулся про себя министр. – С ними нужно держать ухо востро».

– Ну и что? – пожал плечами маршал. – Что в этой аттестации необычного?

– В рамках всеармейской кампании, – продолжил Кандауров, – особисты отдельно проверили около трехсот офицеров. Действовали они осторожно, не афишируя своих намерений. Уровень проверки достаточно высокий, копали глубоко. Наш интерес вызвали критерии, по которым офицеры отбирались в этот список. Дело в том, что все они проходят службу в спецназе, преимущественно в ВДВ и морской пехоте. Профессионалы довольно приличного уровня, большинство имеет боевой опыт.

– Что, опять гэбисты норовят забрать у нас лучших людей? – нахмурился маршал. – Чернов сам напрашивается на неприятности. Думаю, в ЦК мне пойдут навстречу…

– Я не стал бы обращаться в ЦК, – позволил себе совет Кандауров. – И я не все еще рассказал об этой странной аттестации. Существует еще один список, между собой мы его называем «особым списком». В нем фигурирует двенадцать фамилий, со временем, возможно, нам удастся его расширить. Этих офицеров госбезопасность проверила особо тщательно. Лучшие из лучших. Элита армии. Каждый из них по-своему уникален. Очевидно, именно на этой стадии гэбисты и засекли наше пристальное внимание к их действиям. По каким-то причинам Органы пытаются скрыть от нас даже сам факт проверки этих людей.

– Ваши соображения, генерал?

– Существует два возможных объяснения, товарищ маршал. Первое. Органы готовят крупномасштабную акцию…

– Вы в своем уме, Кандауров! – вспыхнул министр, но тут же взял себя в руки. – Продолжайте.

– Повторяю, возможно Органы готовят крупномасштабную провокацию.

Кандауров, казалось, не обратил никакого внимания на реакцию маршала.

– Объект провокации – министерство обороны, вернее, армейское руководство.

– Доказательства? – коротко бросил маршал. Он расстегнул китель и ослабил узел галстука. – Кандауров, вы отвечаете за свои слова?

– Так точно, товарищ маршал.

Начальник ГРУ внешне выглядел спокойным и уравновешенным, и в то же время он испытывал огромное нервное напряжение, справиться с которым ему удавалось лишь благодаря выдержке и накопленному за долгие годы профессиональному опыту.

– В настоящий момент мы располагаем лишь косвенными доказательствами. Помните, не так давно в Западной группе случилось подряд два ЧП? Практически одновременно исчезли двое офицеров…

– Напомните их фамилии, – нахмурил лоб маршал.

– Сарычев и Кирпатенко.

– Что-то припоминаю, – неуверенно произнес маршал. – Кстати, что про них известно? Нашлись?

– Эти двое входили в тот самый список…

Кандауров расслабился и позволил себе улыбку, правда, не очень жизнерадостную.

– И оба исчезли при весьма загадочных обстоятельствах. Версия, которую выдвинул особый отдел Западной группы войск, – дезертирство, переход границы и прочее в том же духе.

– Ваша версия, Кандауров?

– Не хочу тратить ваше время на более пространное объяснение, ограничусь лишь утверждением, что эти двое не могли оказаться на той стороне. Хотя бы по причинам технического характера. Да и не такие они люди, чтобы бежать на Запад…

– Дальше! – поторопил министр.

– А дальше третий подобный случай. В Афганистане, два дня назад. Старший лейтенант Ермаков пропал без вести при весьма странных обстоятельствах. Для сведения, Ермаков числится в «особом списке». Командовал операцией некий майор Фомин…

– Постойте, постойте… – встрепенулся маршал. – Майор Фомин? Так, так…

Он скользнул встревоженным взглядом по телефонам, протянул руку к одному, но в самый последний момент передумал.

– Мне известно это имя. К сожалению, это все, что я могу вам сейчас сказать.

Министр многозначительно поднял глаза к потолку.

– Возможно, начальник Генштаба сможет внести ясность? – почему-то полушепотом спросил Кандауров.

– Не думаю, – покачал головой маршал. – Достаточно, генерал, давайте оставим этого Фомина в покое. Ну а в целом вы правы. Все эти исчезновения мне не нравятся.

– Сложилось опасное положение, – продолжил ровным голосом Кандауров. – Пропадают наши люди, лучшие люди, и следы ведут на Лубянку. Кто знает, что у них на уме?

– Это все Чернов. Яму под меня роет, подлец, – вполголоса произнес маршал. – Кандауров, вы говорили, что у вас есть и другие соображения. Выкладывайте!

– Я не уверен, что… – Кандауров замялся, и маршал сделал нетерпеливый жест, требуя продолжения.

– Эта версия мне и самому не нравится, – признался начальник ГРУ, – но многие факты говорят в ее пользу. В последнее время органы заметно активизировались, особенно их контрразведка. Но Второй главк КГБ почему-то борется не с внутренними врагами, а установил тотальную слежку за моими людьми из оперативного отдела, которые занимаются этим расследованием. Товарищ маршал, они следят за каждым нашим шагом. Из-за кордона пока не поступало тревожных сигналов, но внутри страны они нам работать не дают. Они явно что-то затевают и опасаются, чтобы мы каким-то образом не нарушили их планы. И я уверен, что эта акция…

– Ну что же вы замолчали, генерал, – нетерпеливо произнес министр.

– Связана с грядущими кадровыми перестановками, – закончил мысль Кандауров, поражаясь собственной смелости.

Маршал встал и принялся мерить шагами комнату. Генерал также поднялся, но министр усадил его обратно в кресло.

– Сидите, сидите… Мне нужно подумать.

Фомин… Маршал знал, о ком идет речь. Этого человека им сосватали из военного отдела ЦК, указание исходило непосредственно от самого Лычева. Легенда звучала так. ЦК КПСС располагает сведениями о коррупции и незаконных махинациях военных в Афганистане. Торговля оружием и армейским имуществом, наркотики, контрабанда… Эти случаи поручено расследовать органам госбезопасности. На самом верху было принято решение внедрить в штаб ОКСА офицера из госбезопасности. Этот человек получил «крышу» в Генштабе и исключительные полномочия на проверку любого офицера ОКСА. Маршала довольно жестко предупредили, что об этой стороне деятельности майора Фомина из военных знает только он, министр, и начальник Генерального штаба. Подтекст ясен. Если эти сведения каким-то образом просочатся в Кабул… В ЦК будет сделан вывод, что преступные нити тянутся в Москву, в министерство обороны, к самому министру и начальнику Генштаба. Именно поэтому он не торопился рассказывать Кандаурову о Фомине. А что, если Чернов и в самом деле задумал какую-то подлость? Сейчас время смутное, и в средствах никто особо себя не ограничивает. Нет, на этот раз отсидеться не удастся. Фактически, его уже втянули в эту схватку. Ну что ж… Чернов сам напрашивается на неприятности. Пора вплотную заняться этим негодяем. И при первом же удобном случае выдернуть ему ноги из задницы.

– Поступим следующим образом, генерал… Во-первых, мне нужны доказательства. Не предположения, Кандауров, а веские доказательства, что к исчезновению наших офицеров причастна госбезопасность. Во-вторых, я должен точно знать, что за комбинацию разыгрывают Органы и какое отношение она имеет к нам, министерству обороны. Третье. Займитесь Фоминым, разгадка этой личности может послужить ключом к решению всей проблемы. Мобилизуйте всех своих людей, если понадобится, снимите необходимое количество оперативников из зарубежных резидентур. Но слишком не увлекайтесь, мы не можем ослабить внешнюю разведку.

Кандауров кивнул и маршал продолжил дальше:

– Из числа наиболее опытных людей создайте две группы, одна пусть вылетит в Афганистан и займется расследованием обстоятельств исчезновения Ермакова, вторую нацельте на Фомина. Обкладывайте его осторожно, за ним стоят большие силы. Людям будете сообщать лишь тот минимум информации, который позволит им выполнить свое конкретное задание. Меньше будут знать, дольше проживут. Я допускаю, что КГБ попытается каким-то образом блокировать ваши действия…

– Да, в средствах они особо стесняться не будут, – подал реплику Кандауров.

– Проинструктируйте людей соответствующим образом, – жестко сказал маршал. – На войне как на войне.

На лице министра появилась недобрая улыбка.

– Сколько времени вам понадобится, чтобы собрать нужную информацию?

– Трудно сказать, – задумался генерал. – Все зависит от степени противодействия со стороны Органов. Минимум десять суток.

Маршал вспомнил последний бюллетень о состоянии здоровья Генсека и покачал головой.

– Кандауров, у нас нет десяти дней! Пять и ни днем больше!

Генерал хотел возразить, но наткнулся на тяжелый взгляд министра.

– Пять суток, Кандауров! И пусть твои люди работают спокойно. Об остальном позабочусь я.

Когда Кандауров попрощался и вышел, министр обороны подошел к окну и устремил неподвижный взгляд сквозь густеющие вечерние сумерки в сторону, где находилась площадь Дзержинского.

– Говнюк ты, Чернов! Решил войну со мной затеять? А ты знаешь, что такое гореть в танке? Ты под пулями стоял? Ты на кого руку поднял, подлец? Ничего, я тебе ноги-то из задницы повыдергаю!

Глава шестая

Серая «волга» с заляпанными грязью номерами держала путь на юго-восток. Позади остались Рязанский и Волгоградский проспекты, слева промелькнули окраинные Выхино и Жулебино, справа заснеженные верхушки деревьев Кузьминского лесопарка. Машина вымахнула на эстакаду, оставляя под собой Кольцевую дорогу, и соскользнула на гладкое бетонное полотно Новорязанского шоссе. На двенадцатом километре водитель повернул направо, проехал по грунтовке вдоль берега замерзшего ручья и углубился в лес. Вскоре дорога уперлась в металлические ворота, вмурованные в высокую бетонную стену. Мужчина чуть притормозил, дожидаясь, пока разойдутся в стороны массивные створки, и въехал на территорию объекта. Он уверенно направил машину к единственному строению, смахивающему на небольшой ангар. Двери ангара были распахнуты настежь.

Мягко зашипел гидравлический насос, опуская платформу с автомобилем. Под землей оказался довольно вместительный гараж, в отдельных боксах стояли два «рафика» и три легковушки, в том числе и бежевая «волга» с шашечками такси. Водитель съехал с платформы, и она вернулась в исходное состояние, отрезая путь наверх.

Посетителя уже ждали двое плечистых мужчин. Один взял у водителя ключи, скользнув внимательным взглядом по его фигуре, другой почтительно, но без особого подобострастия, кивнул гостю и предложил следовать за ним.

– Сукин сын! – пробормотал гость. – Даже мне не доверяет.

Они вошли в лифт, но спуск был недолгим. Коридор, в котором они оказались, уперся в стену, и сопровождающий нажал потайную кнопку. Стена разделилась на две половины, и он кивнул гостю:

– Прошу, вас ждут.

Помещение, в котором он оказался, было достаточно просторным, а окружающий интерьер создавал чувство комфорта. Стол сервирован на двоих, стулья с высокими резными спинками. В углу камин, в котором весело потрескивают березовые поленья. У камина стоит высокий человек. Все его внимание, казалось, поглощено причудливой игрой языков пламени.

– Здравствуй, Авадон, – глухо произнес гость. По всему было видно, что в этой комнате он был не первый раз.

Человек у камина прислонил к стене бронзовые щипцы, неторопливо вытер белоснежным платком руки и медленно развернулся. Его серые стального оттенка глаза холодно посмотрели на посетителя, но губы сложились в приветливую улыбку.

– Здравия желаю, товарищ генерал.

– Не называй меня генералом, – буркнул гость, оглядываясь, куда бы повесить пальто.

– Шкаф у вас за спиной. И не называйте меня Авадоном. Авадона больше нет. Он умер. Это случилось два года назад, если вы забыли.

Гость разделся и хотя на нем был штатский костюм, выправка и манера разговаривать выдавали в нем человека, имеющего за плечами немалый опыт военной службы. Павел Семенович Ремезов начинал свою службу в сорок шестом году, в конвойных войсках. Прошел суровую школу НКВД, затем учеба на юрфаке и направление в Органы. Карьера его складывалась временами нелегко, но в середине шестидесятых он провернул несколько удачных операций на ниве борьбы с диссидентами и правозащитниками, его заметили в Москве и предложили работу в центральном аппарате КГБ. Свой шанс он не упустил и в восемьдесят третьем возглавил одно из самых мощных управлений – Второй главк КГБ. В аппарате поговаривали, что генерал-полковник Ремезов по своим потенциальным возможностям и влиянию мало чем уступает самому Чернову. А кое в чем и превосходит хозяина Лубянки. Например, в вероломстве.

– Мог бы и сам меня встретить, – недовольным тоном произнес Ремезов, напустив на себя обиженный вид. Он скользнул взглядом по обстановке, оценил убранство стола, а также количество и качество напитков и закусок.

– Неплохо ты здесь устроился.

– Вашими молитвами. Прошу за стол.

У человека, которого Ремезов назвал Авадоном, было много имен и несколько прожитых жизней. Настоящее его имя было – Константин Заровский. До сентября 1980 года Заровский числился среди кадрового состава ПГУ, но к самой внешней разведке имел лишь косвенное отношение. Он был ликвидатором, и в его послужном списке числились три удачно проведенные акции.

В семьдесят восьмом году руководство КГБ пошло навстречу настоятельной просьбе палестинских друзей и выдало «добро» на проведение довольно рискованной операции, роль исполнителя в которой отводилась Заровскому. Один из лидеров ООП пошел на прямое предательство, разорвал отношения со своими прежними товарищами и от имени какой-то мифической палестинской организации провел серию сепаратных переговоров с израильтянами. Этот человек был достаточно популярной личностью среди арабов, поэтому его следовало нейтрализовать как можно скорее. Самим палестинцам эта задача оказалась не по зубам. Их бывший соратник скрывался на военной базе неподалеку от Парижа, его тщательно охраняли спецслужбы Франции и Израиля. Никто так и не узнал, как Заровскому удалось добиться цели, но факт остается фактом – палестинца нашли повешенным в собственной комнате. Акция была проведена блестяще. Официальная версия гласила – самоубийство, но подозрение пало на офицеров Массада, которые таким образом решили избавиться от человека, не умеющего держать собственное слово. Еще две его ликвидации были связаны с Польшей, с событиями, имевшими место там в восьмидесятом году. В мятежной Польше вспыхнуло восстание, возглавляемое профсоюзом «Солидарность». В страну поступали огромные денежные суммы с Запада, полиграфическое оборудование и системы связи, в средствах массовой информации западного мира ширилась пропагандистская компания в поддержку восставших. С востока над Польшей нависли Вооруженные силы СССР, концентрировавшиеся на границе для «проведения широкомасштабных военных маневров». Именно в этот критический момент на сцену был выпущен Заровский, и во многом благодаря его усилиям чаша весов склонилась в сторону Кремля, а Польша получила на несколько ближайших лет военный режим. Двумя точными выстрелами Заровский решил проблему нейтрализации поставок с Запада. Ключевыми фигурами, своего рода посредниками между Западом и «Солидарностью», являлись два польских эмигранта. Один из них проживал в Лондоне, второй в Германии, во Франкфурте-на-Майне. Оба были убиты с разницей в три дня, и налаженная схема поставок была на некоторое время парализована. Это сократило сроки, в которые удалось сломить сопротивление «Солидарности» и привести к власти в Польше военных.

В конце восьмидесятого Ремезов, тогда он был заместителем начальника Второго главка, предложил коллегам из ПГУ сделку: в обмен на Заровского он посулил им двух своих лучших офицеров. Начальник ПГУ посчитал сделку удачной, Заровский к тому времени уже считался «отработанным материалом». В своих заявлениях советское руководство не раз подчеркивало, что СССР отвергает терроризм, как средство решения проблем, но на практике к подобным методам все же приходилось прибегать. Серьезных проколов удалось при этом избежать. Исполнителей готовили основательно, операции всегда были тщательно продуманы, так, чтобы в случае неудачи подозрение не падало на соответствующие учреждения СССР и его союзников. Существовал порядок, согласно которому ликвидатор мог принять участие только в одной акции. Как правило, остаток жизни эти люди проводили безбедно, в тихой кабинетной обстановке. Крайне редко позволялось использовать человека дважды, таких случаев было не больше пяти. И лишь для одного Заровского, из-за его совершенно уникальных качеств, было сделано исключение – он привлекался трижды. И хотя Заровский сработал чисто, для ПГУ он уже не представлял прежней ценности, так что Ремезов заполучил его без особых трудностей. И не преминул воспользоваться своим новым приобретением.

Но прежде, чем это случилось, Ремезов некоторое время приглядывался к своему новому подчиненному. В недрах Второго главка КГБ существовал секретный отдел, так называемое «подразделение Л». Подобными отделами в то время располагали также ГРУ и внешняя разведка КГБ. Контрразведке всегда нужны люди, умеющие решать вопросы жизни и смерти. Заровский и здесь преуспел, он отметился в акциях, направленных на нейтрализацию ключевых фигур правозащитного движения в СССР. Погибли двое известных ученых, один попал в автокатастрофу, второй отравился газом в собственной квартире. Обе трагедии носили случайный характер и даже у близких родственников не возникло каких-либо подозрений.

В результате Заровский возглавил отдел «мокрых дел» и его личные услуги потребовались лишь весной восемьдесят третьего. Это была наиболее сложная и опасная операция из числа тех, в которых доводилось участвовать Заровскому. Его жизнь висела на волоске, но и на этот раз ему сопутствовала удача. В результате акции, в которой Заровский фигурировал под кличкой Авадон, Ремезову удалось избавиться от собственного начальника, тормозившего его карьеру. Тот умер от сердечного приступа, во всяком случае, таково было заключение медэкспертов.

Ремезов всерьез подумывал, что ему пора избавиться от Авадона, но, во-первых, это было не так просто, Заровский был чертовски осторожен, а, во-вторых, опыт и интуиция подсказывали Ремезову, что делать этого не нужно. Где он потом найдет исполнителя такого уровня? Хотя он даже самому себе не хотел признаваться, что откровенно побаивается этого человека. Иногда ему казалось, что не он использует Заровского в своих целях, а Заровский незаметно подводит его к тому или иному решению.

Совершив последнюю акцию, Заровский ушел на дно, уехав на несколько месяцев в «служебную командировку» в Западную Европу. Вернувшись, он принялся работать с удвоенной энергией, проявив свой многогранный талант в полном блеске. О некоторых его занятиях не знал даже начальник Второго главка. В октябре восемьдесят четвертого Ремезов стал постепенно вводить его в начатую им совместно с Черновым комбинацию. Заровский к тому времени уже оброс новыми именами и должностями, но номинально все еще возглавлял «подразделение Л», хотя за последние месяцы ни разу не появился на базе, где проходили подготовку его подчиненные. По приказу Ремезова он лично отобрал среди них десять человек, подготовкой которых рьяно занялись четверо инструкторов. В данный момент они как раз находились на секретной базе, где разместилось новое подразделение. Кроме Ремезова, о существовании этой группы никто среди высшего руководства КГБ не знал, в том числе и Чернов. Впрочем, Чернова редко интересовали частности, для него главным всегда был конечный результат.

В феврале 1985 года подполковнику госбезопасности Константину Заровскому исполнилось тридцать четыре года. Но мы будем не далеки от истины, высказывая догадку, что человека с такой фамилией в кадровом списке Второго главка не числилось. Даже сам Ремезов на вопрос, является ли в настоящее время человек, когда-то носивший кличку Авадон, сотрудником госбезопасности, не смог бы дать однозначный ответ. Этот человек работал сразу в нескольких учреждениях под разными фамилиями. Среди его легальных «прикрытий» числилось и такое – офицер Оперативного управления Генерального штаба Вооруженных сил СССР майор Фомин.

Глава седьмая

– Устал, – со вздохом пожаловался Ремезов и опустился на стул. – Ну что там у тебя?

Он проинспектировал напитки и закуски и остался доволен результатами.

– Разбаловал я тебя. По заграницам шляешься, нахватался там всяких манер. Неплохо устроился, – икорка, балычок, лосось… Так, а это что у нас такое?

Ремезов приподнял сверкающую крышку и вдохнул аппетитный запах.

– И повара за собой личного таскаешь, что ли? Ты кто у нас сегодня? Фомин?

Фомин молча уселся напротив Ремезова, откупорил бутылку шотландского виски, плеснул в стакан, добавил содовой и протянул напиток генералу. Себе он налил коньяк.

Ремезов поднес стакан к носу, широко раздул ноздри и блаженно прикрыл глаза.

– Надо же! Дрянь дрянью, хуже любого самогона, а вот нравится и все!

Он открыл глаза и сумрачно посмотрел на Фомина.

– За что выпьем, Фомин? За то, что ты провалил операцию?

Брови Фомина чуть заметно поползли вверх, но он промолчал и, последовав примеру генерала, отпил глоток коньяка.

– Надо же так лопухнуться! – закусывая балыком, сказал Ремезов. – Я от тебя такой подлянки не ожидал.

Он внезапно нахмурился и отложил вилку в сторону.

– Помещение продезинфицировал?

– Об этом нужно сразу спрашивать, – с легкой иронией заметил Фомин.

– Я сам знаю, что мне спрашивать, а что нет, – проворчал Ремезов. Он отправил в рот очередную порцию балыка, какое-то время методично работал челюстями, затем вытер рот салфеткой и откинулся на спинку стула.

– Устал я, Фомин. Как собака устал. Ты вот сидишь тут, икорку трескаешь, а я пашу, как проклятый. Наверху все взбесились, перегрызлись между собой, а крайними, как всегда, будем мы.

Он сделал еще глоток и невесело рассмеялся.

– Вот сейчас бы расслабиться, выбросить всю эту муру из головы, а хотя бы и напиться… Ан нет, не могу. Дела проклятые не дают. А из-за тебя, Фомин, у меня постоянно головная боль. Ладно, к делу!

Он встал из-за стола, подошел к камину и протянул к огню ладони. В сполохах огня его лицо напоминало маску, что-то зловещее и давно забытое, из древних времен язычников.

– Операцию ты провел неплохо, – ровным голосом произнес Ремезов. – Правда, о некоторых нюансах следует поговорить.

Он вернулся за стол, налил полный стакан содовой и залпом его осушил.

– Начнем разбор полетов. Этот Ермаков подходит нам по всем статьям. Если верить словам Кондрашова, то этот десантник настоящий зверь. Матерый зверюга! Или Кондрашов переусердствовал в своих похвалах?

Фомин молча вертел в пальцах вилку, на его лицо набежала легкая тень. Кондрашов был правой рукой Ремезова и отвечал за доставку Ермакова в Москву. Он принимал в акции непосредственное участие, видел все собственными глазами, и теперь Фомин терялся в догадках, в каком свете Кондрашов представил генералу их совместную операцию.

– Что молчишь? – нетерпеливо прикрикнул Ремезов. – Так хорош он или нет? И стоит ли затраченных усилий?

– Ермаков опасен, – наконец поднял глаза Фомин. – Очень опасен. Вы получили именно то, что искали. Но я плохо представляю себе, каким образом вы собираетесь его использовать? Он не из тех, кто будет плясать под чужую дудку. Вам его не сломать. Плюс ко всему он сейчас очень зол, поэтому опасен вдвойне. Малейший промах, любой недосмотр…

Фомин покачал головой.

– Кстати, где он сейчас?

– В надежном месте, – на лице генерала появилась хищная улыбка. – Он будет делать все, что от него потребуют. Есть один весьма действенный способ заставить его выполнять наши приказы. Можешь не сомневаться, я отвечаю за свои слова.

– Что это за способ? – безразличным тоном спросил Фомин.

– Слишком много вопросов, Фомин! – В голосе генерала послышалась неприкрытая угроза. – А может, в штаны наложил? Кондрашов так и сказал, что все там в штаны наложили, кроме, разве, тебя. Это ты взял Ермакова.

– Я, – глухо обронил Фомин.

– То-то, – со смешком произнес генерал. – А то я уж подумал, что этот щенок напугал даже тебя. Или все же напугал?

– Нет, но он заставил меня кое о чем задуматься, – тихо произнес Фомин.

Генерал пропустил реплику мимо ушей. Он пододвинул к себе пепельницу и закурил.

– Большие потери. Черт побери, Фомин, он перебил кучу наших людей! Сколько, четырнадцать?

– Тринадцать. Одного я сам пристрелил: он начал палить в Ермакова боевыми… Остальные к тому времени были парализованы от страха. Пришлось мне вмешаться и самому заняться Ермаковым.

– Как это ему удалось?

– Да парень разозлился, очень разозлился… – хмыкнул Фомин. – Поначалу он мне не показался, какой-то весь уставший, даже заторможенный. В тот момент я засомневался, правдива ли информация об этом Ермакове? Он не похож на лихого вояку, скорее напоминает дембеля, сидящего на чемоданах в ожидании, когда его отправят за речку. Но времени-то у нас в обрез. Я прикинул, что с проверкой следующей кандидатуры можем не успеть. Сами понимаете, на подготовку ушло бы как минимум две недели. Так что задний ход давать было поздно. А потом Ермаков как-то незаметно встрепенулся, буквально преобразился на глазах. Он что-то учуял. Надо признать, нюх у него просто поразительный, я в первый раз с таким сталкиваюсь. Да что там говорить, – махнул рукой Фомин, – в нем все поражает: интуиция, реакция, колоссальная выдержка, умение драться и стрелять. Одним словом, каким-то образом ему удалось меня вычислить еще до начала акции…

Увидев, как удивленно приподнялись брови генерала, Фомин качнул головой.

– Нет, не в этом смысле. Он почувствовал, что я, то есть майор Фомин, представляю для него какую-то угрозу. Он насторожился и, начиная с этого момента, действовал практически безошибочно. И если бы наша операция была спланирована не так тщательно… Я думаю, нас ждали бы крупные неприятности.

Самого Ермакова держали на мушке четыре снайпера из разных точек. Стреляли парализующими зарядами. Людей я отбирал лично, все из «подразделения Л». Любой из них с трехсот метров попадет в пятикопеечную монету. Конечно, при стрельбе капсулами, да еще в ночных условиях, меткость на порядок ниже, но все же… Феноменальная реакция. Конечно, если бы не мой приказ стрелять по Ермакову только парализаторами, у него не было бы никакого шанса. Остальных мы убрали быстро и практически бесшумно. Кстати, эти два его сержанта…

– Вот видишь, – укоризненно посмотрел на него Ремезов.

– Да, в тот момент не удалось их убрать. Это нужно сделать сейчас.

В глубине его серых глаз появились недобрые огоньки.

– Убрать?! – сердито переспросил Ремезов. – После драки кулаками не машут! Устроил бойню, навалил кучу трупов, а об этих двух не позаботился! А мне прикажешь после тебя дерьмо разгребать! В Кабуле сейчас такой переполох, что к этим двум и на пушечный выстрел не подступиться. Военная прокуратура, контрразведка, да и наши «приятели» из ГРУ, похоже, туда тропку протоптали. Нет, лучше их не трогать, только лишнее внимание к себе привлечем. Хорошо хоть в самом кишлаке следы уничтожил.

– Это была ваша идея, – холодно посмотрел на него Фомин. – Я предлагал более умеренный вариант. Вы обещали, что о прикрытии и возможных последствиях позаботитесь сами.

– Ну хорошо, – скривил лицо Ремезов. – Да, это была моя идея. Хотелось посмотреть его в деле, в настоящем деле. Двоих его предшественников мы не проверили, и напрасно. Они нам не подошли.

– Ну что, теперь вы довольны? – краешками губ улыбнулся Фомин.

– Довольны, – кивнул генерал. – Мы уже провели обследование. Идеальная кандидатура. Лучше только ты.

Он посмотрел на Фомина и растянул губы в ухмылке:

– Ай да Фомин! А ведь ты, подлец, не так прост! Теперь я начинаю понимать, почему ты рыл под собой землю от усердия. Знал, что если не найдем подходящего человека, пахать придется тебе?

– Ну откуда мне знать? – напустил на себя невинный вид Фомин. – Все секреты у вас в руках. Я только догадывался. Могу я увидеть Ермакова?

– Увидеть?

Ремезов ненадолго задумался и махнул рукой.

– А почему бы и нет? Но не сейчас, через недельку.

– Где он сейчас?

– На одном секретном объекте. Ладно, от тебя у меня нет секретов.

Фомин скептически улыбнулся, но промолчал.

– Чего лыбишься? – спросил генерал. – Ты и так столько всего знаешь, что давно пора списать тебя в расход.

Ремезов громко рассмеялся над собственной шуткой и встал из-за стола.

– Все, Фомин. Спасибо за угощение, мне пора. Держи своих людей наготове.

Он надел пальто и остановился у входа.

– А ведь ты боишься его, Фомин! Признайся, ты боишься этого парня?

– Боюсь, – холодно сказал Фомин. – Только не за себя. За вас.

Глава восьмая

– Калайчев, на выход!

Сержант Калайчев отложил в сторону иголку с ниткой и вопросительно посмотрел на посыльного.

– Ротный вызывает. Срочно!

Калайчев поправил форму, критическим взглядом осмотрел себя в зеркале и направился в ротную канцелярию. Кроме ротного, капитана Агеева, назначенного три дня назад вместо Ермакова, в канцелярии находились еще два офицера, в форме военной юстиции.

Калайчев коротко доложился и застыл у входа.

– Проходите, Калайчев, – ротный сделал приглашающий жест. – С вами желают поговорить товарищи из прокуратуры.

Он замялся и бросил быстрый взгляд в сторону одного из офицеров, рослого мужчины средних лет в чине майора.

– У меня дела в штабе. Я могу быть свободен?

– Пожалуйста, – кивнул тот. – Мы не надолго. У нас к сержанту всего несколько вопросов.

Ротный вышел, плотно притворив за собой дверь. Майор повернулся к Калайчеву и неожиданно спросил:

– Сержант, почему вы не хотите помочь следствию?

Калайчев поднял голову и с недоумением посмотрел на майора.

– Товарищ майор, я не понимаю… В ходе дознания я ответил на все вопросы.

Майор выбрался из-за стола, подошел к Калайчеву и положил ему на плечо тяжелую руку.

– Садитесь, сержант.

Он коротко рассмеялся и тут же поправился.

– Присаживайтесь. В ногах правды нет.

Калайчев опустился на стул, стоявший прямо напротив стола, за которым сидел еще один следователь, в чине капитана. Умные проницательные глаза этого человека видели Калайчева, казалось, насквозь. Сержанту понадобилось сделать усилие, чтобы выдержать его взгляд.

Майор встал у него за спиной и после небольшой паузы продолжил:

– Сержант, мы знакомы с вашими показаниями. У нас сложилось впечатление, что вы утаиваете от следствия важную информацию.

Калайчев повернулся в сторону майора, но из-за стола раздалась резкая, как щелчок бича, команда:

– Сидеть! Сидеть прямо, Калайчев! И смотреть мне в глаза!

Калайчев подчинился команде и удивился той поразительной перемене, которая произошла с лицом капитана за эти считанные секунды. Сейчас тот был похож на удава, гипнотизирующего тяжелым неподвижным взглядом свою потенциальную жертву. Губы Калайчева моментально пересохли, по спине заструился холодный пот.

– Да или нет? – прямо над ухом раздался грубый окрик майора.

– Не понимаю смысл вашего вопроса, – тихо сказал сержант.

– Отвечайте! – рявкнул майор.

– Никак нет. Я рассказал все, что знал.

– Кто такой майор Фомин?

Голос майора изменил тональность и последний вопрос был задан вкрадчивым шепотом.

– Никакого майора Фомина я не знаю.

– Какова была цель операции? Что говорил во время инструктажа старший лейтенант Ермаков?

– Захват либо уничтожение малочисленной банды моджахедов.

– Кто командовал операцией?

– Старший лейтенант Ермаков.

– Почему вы разделились на две группы?

– Командир роты приказал моей группе блокировать вход в ущелье, а сам с десятью десантниками отправился досматривать кишлак.

– Кто командовал группами?

– Старший лейтенант Ермаков и я, сержант Калайчев.

– Кто осуществлял общее руководство операцией?

– Вы уже спрашивали. Старший лейтенант Ермаков.

– Отвечайте только на поставленные вопросы, – жестко вмешался в их диалог капитан, продолжая по-прежнему сверлить немигающим взглядом переносицу Калайчева.

– Вы знаете Фомина? – продолжил допрос майор.

– Никак нет.

– Говорите просто «да» или «нет». С вами на задание летал офицер. Так?

– Да.

– Каковы его функции в этой операции. Ермаков говорил вам об этом?

– Нет.

– Этот офицер разговаривал с вами?

– Нет.

– А с другими десантниками?

– Нет.

– Он отдавал какие-либо приказы?

– Не знаю. Он все время держался рядом с Ермаковым. Насколько я знаю, никто из солдат не имел с ним контактов.

– Говорите только о себе. Фамилия и звание офицера?

– Он не представился.

– Он из штаба ОКСА? Его фамилия Фомин?

– Не знаю.

– Чем занимался этот офицер во время операции?

– Не знаю.

– Он был в вашей группе?

– Нет.

– Почему вы не пришли на помощь группе командира роты?

– Старший лейтенант Ермаков передал по рации, что его группа попала в засаду. Он приказал выводить людей из ущелья и вызвать по рации подкрепление. Я выполнял приказ.

– Это вы вынесли старшину из-под огня?

– Да, но не из-под огня. Я обнаружил его в полукилометре от кишлака. Он потерял много крови и был без сознания.

– Вернувшись к кишлаку, вы нарушили приказ командира!

– Я не был у кишлака и участия в бою не принимал.

– Это были не моджахеды? Кто? Белые? Наемники? Кто эти люди, Калайчев?

Вопросы сыпались как из рога изобилия, и Калайчев едва успевал на них отвечать. Взгляд капитана давил на него неподъемным грузом, не давая ему расслабиться ни на секунду.

– Где был майор Фомин во время боя?

– Я не знаю майора Фомина.

– Куда исчез сопровождавший вас офицер?

– Не знаю. В моей группе его не было.

– Это старший лейтенант Ермаков приказал вам ничего не говорить о Фомине?

– Нет. Я не знаю никакого Фомина.

– У вас уже спрашивали о майоре Фомине?

– Да.

– Кто?

– Дознаватель из следственной бригады.

– Что вы ответили?

– Я не знаю майора Фомина и никогда о нем не слышал.

Допрос продолжался в том же ключе еще четверть часа и к окончанию допроса Калайчев уже едва проталкивал слова сквозь пересохшее горло. Наконец поток вопросов иссяк, и майор вернулся за стол. Он как-то странно посмотрел на сержанта и налил полный стакан воды.

– Выпейте воды, сержант.

В лице капитана также что-то неуловимо изменилось, его взгляд стал почти дружелюбным. Калайчев осушил стакан и вопросительно посмотрел на офицеров.

– Вас интересует судьба старшего лейтенанта Ермакова? – спросил майор. – Пропал без вести. Вот так, Калайчев. Вы свободны.

Калайчев направился к выходу, но его остановил голос майора:

– И вот еще что, сержант… К тем вещам, которые вы не знаете, не помните или забыли, следует причислить и наш разговор. Я выражаюсь достаточно ясно?

Калайчев едва заметно улыбнулся, козырнул и вышел из канцелярии.

Глава девятая

Офицеры многозначительно переглянулись, и майор сделал предупредительный жест. Капитан понимающе кивнул и показал рукой на выход.

– Ты уж меня совсем за желторотого держишь, – с улыбкой произнес капитан, когда они вышли на воздух. Офицеры пересекли плац и опустились на скамейку рядом со спортплощадкой.

– А хрен тебя знает, Иваныч, – засмеялся майор. – Вдруг квалификацию потерял? Сколько за бугром не был? Года четыре или больше?

– Три, – уточнил капитан. – Мне и в Москве неплохо. Относительно моей квалификации можешь не беспокоиться. Сам видишь, какие дела приходится раскручивать.

Эти офицеры в действительности не имели никакого отношения к военной юстиции, хотя из их предписаний следовало, что майор Колычев и капитан Величко являются работниками следственной части военной прокуратуры и направлены в Афганистан для усиления следственной бригады, работающей по делу Ермакова. Оба являлись кадровыми офицерами военной разведки, в подполковничьих чинах. Майор Колычев на самом деле был Савельевым, оперативником с большим опытом работы за рубежом. Шесть лет он прослужил в бельгийской резидентуре, рядом с секретами НАТО. Капитан Величко, он же подполковник Вельяминов, имел не меньший профессиональный опыт, иначе его не поставили бы во главе подотдела Оперативного отдела ГРУ.

Савельев протянул коллеге сигарету и дал прикурить от зажигалки.

– Ну как он тебе показался, Иваныч?

Вельяминов глубоко затянулся и выпустил кольцами дым. Совсем рядом, за столбами с колючей проволокой, находился военный аэродром. Со стороны гор на посадку заходил тяжелый транспорт. Вельяминов дождался, когда колеса самолета коснутся бетонки, и бросил окурок в бочку с водой.

– Крепкий орешек. Выдержан, хорошо контролирует себя. Для непрофессионала у него приличная реакция. Прокололся всего два или три раза, да и то, едва заметно.

– Это когда я спросил у него о приказе Ермакова забыть майора Фомина?

– Да. В тот момент он едва не лопухнулся. Чуть не сказал «да». Общее же мое впечатление такое, что он знает, о чем идет речь. Но по неизвестным причинам скрывает свои знания.

– Этому есть два возможных объяснения, – задумчиво произнес Савельев. – Предположим, Ермаков действительно отдал ему такой приказ. Отсюда следует, что каким-то образом он сумел оценить степень опасности, которую представляет из себя Фомин. И, прикрывая своих подчиненных, действовал вполне осознанно. Другое дело, откуда подобные мысли могли появиться у Ермакова. Что дало ему повод заподозрить майора Фомина? К сожалению, мы ничего об этом не знаем.

– Ты говорил, существует и второе объяснение.

– Вполне тривиальное. Во время акции случилось нечто такое, от чего сержант Калайчев наложил в штаны и решил держать язык за зубами.

– А старшина из госпиталя, что, тоже наложил? – с иронией посмотрел на него Вельяминов. – А этот капитан, начштаба батальона? Вспомни, каких трудов нам стоило его расколоть. Хорошо хоть в ОКСА ниточку дали, было за что дергать. Странное совпадение, ты не находишь? Плюс ко всему, эти трое не из пугливых.

– Да, на медвежью болезнь не похоже, – согласился Савельев. – Я не знаю, кто их надоумил, но тактику они выбрали верную. Старая добрая истина – меньше болтаешь, дольше проживешь.

Они невесело засмеялись и закурили еще по одной.

– Я бы ему пару кубиков «сыворотки» вкатил, – мрачно заметил Вельяминов. – Мигом бы все рассказал.

– А толку с того? – пожал плечами коллега. – Что Фомина он знает, это и так ясно. Ну а подробности… Откуда сержант может знать подноготную этого типа?

Савельев щелчком отправил окурок за колючую проволоку.

– Ну что, Иваныч, так и будем ходить вокруг да около? Давай прикинем, что нам удалось выяснить.

Он принялся загибать пальцы.

– Первое. Майор Фомин из штаба ОКСА привез в батальон приказ о передислокации в Джелалабад. Здесь все чисто. И приказ был и майор такой в то время существовал. Второе. Начштаба утверждает, что Фомин имел с собой еще один приказ. Штаб ОКСА по этому случаю отмалчивается, удалось лишь выяснить, что акция направлена против людей Надира. А вот здесь уже в деле появляются какие-то странности. Что это за майор такой, если он правомочен действовать через голову любого военачальника в Афганистане? Дальше. Начштаба утверждает, что разговор об этой акции происходил в его отсутствие, поэтому каких-либо деталей или подробностей он не знает. Но комбат попросил его выяснить, что за личность этот самый Фомин, следовательно, майор из штаба ОКСА вызвал у него какие-то подозрения. Четвертое. Тот же начштаба уверен, что Фомин отправился на акцию вместе с Ермаковым, а штаб ОКСА утверждает обратное: майор Фомин остался в Кабуле и по вызову из Генштаба тем же утром убыл в Москву. Странно, не так ли? И, наконец, пятое, последнее. Что произошло в Кашране, мы можем только догадываться, но итог нам известен: девять человек убитых, Ермаков пропал без вести, а майор Фомин то ли пропал, то ли улетел в Москву, то ли вообще такого человека в природе не существует. Эти двое, Калайчев и Витвицкий, что-то от нас скрывают, и по всему видно, что им есть что скрывать. Какую-то ясность мог бы внести комбат, но по странному стечению обстоятельств он был убит в тот же день.

Савельев поднял вверх сжатый кулак и угрюмо посмотрел на него.

– Вот так, Иваныч. Что скажешь?

– Фомина нужно искать. Пусть он сам все объяснит.

– А что его искать? Мы его уже нашли. Адрес хорошо известен – Генеральный штаб.

– Если бы все было так просто, нас бы сюда не послали, – ухмыльнулся Вельяминов.

– Вот дерьмо! – Савельев сплюнул под ноги. – Ты как хочешь, а мне это дело не нравится. А не прикинуться ли нам слабоумными? Нутром чую, отвернут нам бошки, Иваныч!

– Тогда сам Кандауров нам кое-что наизнанку вывернет. Он ясно сказал, найти Фомина, живого или мертвого. Или собрать о нем максимум информации. Нет, под дураков работать не стоит, себе дороже получится. Надо копать.

Вельяминов замолчал, с мрачным видом наблюдая за пятнистым транспортом, который, опорожнив свои металлические внутренности, медленно выруливал на взлетную полосу.

– Открутят нам бошки, – обреченно вздохнул Савельев. – Кончики на самый верх тянутся, это ясно. Господа дерутся, а у холопов чубы трещат. Чем займемся, Иваныч? С солдатами будем говорить?

– Нет никакого резона. Они ничего нового не скажут. Едем к себе. Скоро Кобозев должен вернуться, может, ему удалось чего раскопать?

– И то правда, Иваныч, – согласился Савельев. – Мы свою работу сделали. Пора сматываться из Афгана. В Кабуле гэбэшников сейчас больше, чем муслимов. Того и жди какой-нибудь подлянки. С них станется.

Они молча направились к своей машине. Каждый из них знал и понимал больше, чем мог сказать, пусть даже своему близкому другу. Над военгородком с грохотом пронеслась грузная туша транспорта. Они задрали головы и с завистью провожали самолет взглядом, пока тот не скрылся за горными вершинами.

Глава десятая

Полковник Кобозев, заместитель начальника оперативного отдела ГРУ, в это время смотрел вниз, где возле его ног молчаливые люди в камуфляже сортировали на разостланной плащ-палатке добытые за день трофеи. К нему подошел невысокий худощавый человек, одетый, как и все, в форму без знаков различия.

– Иван Никифорович, еще одна, – сказал он полушепотом.

Кобозев кивнул, и они отошли в сторону. Полковник вытащил из-за пояса пару резиновых перчаток, натянул их и протянул руку. На ладонь легла белая остроконечная капсула.

– Целая! – ахнул Кобозев. – Молодцы! Считайте, что заработали по ордену.

Он извлек из внутреннего кармана небольшой полупрозрачный пакетик и добавил к двум деформированным капсулам целую.

– Как дела у Крачко?

– Пусто, – тихо произнес его помощник. – Я только что говорил с ним.

В Кабуле при штабе ОКСА находились две диверсионно-разведывательные группы, но подчинялись они напрямую начальнику оперативного отдела ГРУ. По приказу Кобозева обе группы с раннего утра были переброшены в район Кашрана. Они обследовали горы в радиусе двадцати километров от места трагедии. На время операции им были приданы офицеры из афганской службы безопасности, они также взяли на себя функцию переводчиков. Действовали с вертолетов, обшаривали склоны гор, заглядывали в ущелья и пещеры, останавливаясь в кишлаках, расспрашивали местных жителей. Ответы были немногословные, шурави здесь не видели, чужие люди давно не появлялись, стрельбы не слышали и прочее, в том же духе.

Солнце клонилось к горизонту, и светлого времени осталось от силы час. Кобозев скользнул взглядом по фигуркам людей, копавшихся в останках перепаханной огненным плугом горы, остановил глаза на каменистой площадке, где когда-то в глиняных дувалах жили мирные люди, и негромко приказал:

– Отзывай обе группы. Сворачивай работы. Картина ясна.

Он круто развернулся и направился к радисту.

– Связь с Кабулом.

Радист щелкнул тумблером и протянул ему трубку.

– Мы возвращаемся, – негромко сказал в микрофон Кобозев. – Подготовьте оба транспорта. Всем группам отбой. Сбор у самолетов, в девятнадцать ноль-ноль.

Он сделал паузу и потрогал рукой сверток. Он знал истинную цену этой находке. А еще он хорошо знал некоторых людей, которых, впрочем, за людей, уже давно не считал.

– Обеспечьте максимальные меры безопасности. Транспорты оцепить, внутрь оцепления пускать только по нашим пропускам. Договоритесь с ПВО и ВВС, пусть обеспечат прикрытие. Действуйте по полной программе. Все, выполняйте!

Полковник Кобозев пересек площадку и остановился у самого края пропасти. Он молча смотрел в бездну, разверзшуюся у него под ногами, и думал. Он думал об этой белой остроконечной капсуле, о стране, в которой живет, и об окружающих его людях. Еще он думал о пропасти, от которой его отделяет всего лишь один шаг.

Именно здесь и в данный момент времени заместитель начальника оперативного отдела ГРУ полковник Кобозев разрешил для себя одну важную проблему. Проблему, которая уже давно превратила всю его жизнь в сплошной ад. Теперь ад начнется для других людей, и Кобозев сумеет об этом позаботиться.

Полковник не догадывался, что одновременно с ним подобную проблему решили для себя еще двое. Мотивы их решений существенно отличались, но выводы совпадали с большой точностью. Оба жаждали превратить жизнь некоторых людей в ад и готовы были об этом позаботиться. Надо сказать, они умели это делать.

Существовало еще одно обстоятельство, о котором не подозревал Кобозев. В укромном месте на склоне близлежащей горы расположились двое в длиннополых одеждах. Один из них с помощью сверхмощной оптики наблюдал за действиями людей Кобозева, второй тем временем щелкал затвором длинноствольного фотоаппарата.

Эти люди не числились в кадровых списках КГБ или ГРУ. И это были не афганцы.