Крепости неодолимые

СВЯЩЕННИК ПОЛКОВОЙ

Суворов еще никогда не переживал столь длинной ночи. И совсем не потому, что густые декабрьские сумерки на Дунае наступали необычно рано и утренний свет с трудом пробивался сквозь низкие свинцовые облака. Весь день он провел в войсках, где на каждом шагу, словно магическое заклинание, слышалось слово «штурм». Он решился на него и не сомневался, что за те дни, которые он провел под Измаилом, решимостью проникся каждый русский воин. Нет, вовсе не механизмом и «артикулами предусмотренным» внушал он настойчиво мысль, что «не руки, не ноги, не бренное человеческое тело одерживали на войне победу, а бессмертная душа… и если душа воина велика и могуча, не предается страху и не падает на войне, то и победа несомненна».

Суворов категорически запретил держать войска в боевых порядках до сигнала. Солдаты группами, плотно прижавшись друг к другу, старались сохранить тепло, коротали время в разговорах и шептали молитвы. Может быть, среди них звучали и составленные много лет назад самим Суворовым, когда он командовал Суздальским пехотным полком.

Суворов после объезда войск вернулся на свой бивак, прилег к костру, но заснуть не смог. Сердце стучало, словно молоточком по наковальне, а перед глазами стояли строки ордера главнокомандующего Потемкина: «…Остается предпринять с божьей помощью на овладение Измаила… Извольте поспешить туда для принятия всех частей в вашу команду… Моя надежда на бога и на вашу храбрость».

Что мог Суворов ответить светлейшему, который сам еще двадцать лет назад брал штурмом Измаил? Что много воды с тех пор утекло и турецкий полумесяц сиял на небосклоне и не собирался покидать его, впрочем, как и воины Аллаха Измаил? И Суворов отписал Потемкину в Бендеры: «Обещать нельзя божий гнев и милость зависит от его провидения».

Штурм турецкой крепости достаточно подробно описан, и иногда кажется, что многочасовой бой виртуозно с листа и легко был исполнен русскими офицерами и солдатами. Но ведь сраженье складывалось из сотен, тысяч единоборств, где порой все решало мгновенье.

…Полоцкий пехотный полк входил в состав колонны бригадира Орлова, которая, по замыслу Суворова, должна была атаковать Толгаларское укрепление и ров левее Бендерских ворот. Вначале все складывалось успешно. Казаки, действовавшие в первом эшелоне, частью сил уже преодолели препятствие, когда внезапно ворота отворились и во фланг им устремились янычары. Казаки гибли под ударами сабель. И тогда на помощь пришли полочцы. Но и они, словно споткнувшись о невидимую преграду, остановились. Командир полка полковник Ясунский был тяжело ранен: наступило замешательство. Историк Полоцкого пехотного полка В. М. Кузнецов описал этот эпизод в стихах.

В нестихающей канонаде, в грохоте разрывов и выстрелов, в раздирающих душу человеческих воплях, перекрывая их, властно и призывно прозвучал голос святого отца, присутствие которого в первых рядах сражающихся было вовсе не обязательным. По долгу совести священник Полоцкого полка отец Трофим Куцинский предпочел быть там, где лилась кровь духовных чад. Пули не миновали священника. Уже на крепостной стене он был ранен в ногу, а от креста осталось лишь основание.

На следующий день после взятия Измаила, на штурм которого, по словам Суворова, «можно пускаться один раз в жизни», состоялся молебен. Под гром орудийного салюта отправлял его священник Трофим Егорович Куцинский. Перед генералами, штаб- и обер-офицерами раздавалась «Многая лета» победителям.

Суворов в рапорте о взятии Измаила отписал Потемкину о подвиге Куцинского. В Петербург, в столицу империи, главнокомандующий направил представление. «Полоцкого пехотного полка священник Трофим Куцинский, во время штурма Измаильского, ободряя солдат к храброму с неприятелем бою, предшествовал им в самом жестоком сражении. Крест Господен, который он, яко знамение победы для воинов, носил в руках, пробит был двумя пулями. Уважая таковую его неустрашимость и усердие, осмеливаюсь просить о пожаловании ему креста на шею».

Без сомнения, речь шла о награждении святого отца орденом св. Георгия. Но Екатерина II не решилась нарушить статут. О священниках в нем не говорилось ни слова. Впрочем, в то время не существовало вообще какого-либо законодательного акта, который определял бы должностные обязанности полковых священников. По мирному времени, когда полки находились в местах постоянной дислокации или вели кочевой образ жизни, они подчинялись местным епархиальным властям. И если полк делал непродолжительную остановку на две-три недели, полковой священник был обязан войти в сношения с ближайшей епархией.

Воинский устав 1716 года упоминает лишь о высшей должности обер-полевого священника на время военных действий: «положен в числе чинов генерального штаба для исполнения обязанностей священнослужителя при главнокомандующем армии и для начальствования над полковыми священниками».

Тем не менее Екатерина II не оставила без награды отца Трофима и пожаловала ему наперсный крест с бриллиантами на георгиевской ленте. По ходатайству императрицы священник Полоцкого пехотного полка был возведен в сан протоиерея.

Подвиг отца Трофима — первое дошедшее до нас в документах и воспоминаниях свидетельство беспримерного мужества, твердости духа священнослужителей. Сколько их, безымянных, осталось вне страниц истории, чьими кропотливыми трудами и стараниями незримо ковался дух русской армии, ее победы. Невозможно определить, каких усилий стоило им воспитать, по словам Кутузова, подлинное сокровище — русского солдата, в любви к отечеству, вере, престолу — воистину неодолимой силе, вовеки прославившей его имя.

Когда Суворов говорил солдатам: «Молитесь Богу, от него победа, — чудо-богатыри! Бог нас водит, он наш генерал», то трудно усмотреть в его набожности неискренность, ханжество. Да и вся его жизнь, полная аскетизма, подвижничества и долготерпения, говорит о прочности религиозных чувств великого полководца.

Он необычайно ценил нелегкий труд полковых священников, старался внушить командирам мысль о тесном сотрудничестве и постоянной поддержке представителей церкви в войсках. В том, что отдача от военных священников была велика, говорят многочисленные факты. В мирное время в полках, где существовал прочный контакт командования со священнослужителем, было гораздо меньше преступлений и, следовательно, телесных наказаний, чем в тех частях, где он отсутствовал. Боевые товарищи-офицеры сочувственно относились к нуждам и запросам полковых священников, материальное положение которых было далеко не так прочно, как кажется нам сейчас, и зачастую собирали деньги по подписке. Ратное содружество, которое прочно цементировала православная вера, создавало во многих полках русской армии атмосферу подлинного доверия между начальниками и подчиненными, поселяло в душах воинов пренебрежение к опасностям, порождало поразительную выносливость.

Но только ли воины обладали этими качествами? Суворовские полки проделывали быстрые марши, форсировали реки, преодолевали непреодолимые горы, в сражениях отстаивали честь русского оружия и, как правило, выходили из них победителями. Трудные испытания, которые выпадали на долю солдат, мужественно и стойко переносили и полковые священники, чье пастырское слово во многом облегчало тяжелый воинский труд.

…Когда священника 104-го егерского Устюжского полка отца Лаврентия Сущинского спрашивали, какое из событий наиболее врезалось в память, он, имевший за плечами не одну кампанию, отвечал: <1799 год, Швейцарский поход Суворова, Сент-Готард и многие славные дела под предводительством шефа полка князя генерал-майора Багратиона».

У уроженца русской равнины невольно пробегал холодок при воспоминании о коварном «швейцарце», с утра и до позднего вечера нудно завывавшем адовым воем, о колючей и злой горной пурге, смертоносными вьюнами кружившей над воинами, о насупившихся мохнатых шапках горных вершин, обдававших солдат градом камней. Вспоминались ему облитые кровью скалы, багряный снег и сотни трупов, в застывших позах указывавших на французские укрепления на Сент-Готарде. В предании говорится, что будто бы Суворов приказал рыть себе у подножия горы могилу. Какие слова необходимо было найти, чтобы внушить усталым и измученным солдатам необходимость идти вперед, под выстрелы неприятеля? Слова такие отец Лаврентий нашел, и Сент-Готард пал. Между тем ни на одном художественном полотне, в том числе и на знаменитом суриковском, мы не обнаружим ни священника Устюжского полка, ни служителей других частей. Стоит только вчитаться в хронику полка, и тогда станет понятно, что это несправедливо. «В 5 часов утра 16 сентября полк выступил с бивака при дер. Бюрглен и, следуя в голове авангарда, стал взбираться по узкой тропинке, гуськом на крутые скаты высокого снегового хребта Росшток, подъем на который был таков, что доводил егерей, людей не изнеженных и крепких нервами, чуть не до обморока… Люди выбивались из сил, приостанавливались и переводили дух и брели далее… Многих из своих егерей недосчитался князь Багратион за этот переход…»

Мужество отца Лаврентия по достоинству было оценено в словах представления к награде: «…Во всех движениях войск находился, не отставая ни на шаг, за что был пожалован скуфьею и наперсным крестом из кабинета его величества, украшенным алмазами». Священник Устюжского полка еще не единожды смотрел в лицо смерти, о чем говорит высокая награда — орден св. Владимира 4-й степени с бантом, что по тогдашним меркам было исключительным явлением. А получил свой боевой крест отец Лаврентий за знаменитое Шенграбенское дело в 1805 году, находясь в отряде, которым командовал Багратион.

Напомним, что орден св. Владимира имел девиз «Польза, честь и слава» и считался высокой офицерской наградой.

В 1800 году в жизни церкви произошло важное событие. Императору Павлу I пришла мысль отделить военное духовенство от епархиального и сделать должность полкового обер-священ-ника постоянной. По обыкновению, император взял на себя написание указа, и из-под его пера появились такие строки: «…Положенный полевой обер-священник как в военное время и тогда, когда войска в движении, равно и в Мирное время, иметь должен в ведении своем всех священников армии и, следовательно, по всей сей части… принадлежит ему главное начальство… и что идет до юридических надобностей».

Первым главой военного духовенства стал протоиерей П. Я. Озерецковский. Святейший Синод утвердил это назначение. Несколько позднее из практики войн и мирной жизни сложились обязанности военных священников. Так, главный священник армии и флотов должен был «наблюдать, чтоб истины православной церкви служителями ея и православными воинами исповедуемы были в чистоте; избирать священников в армию достойных по воспитанию и жизни…; предоставлять священникам, прослужившим в армии несколько лет, покойные места в крепостных собоpax и госпиталях; входить с представлениями в Синод о назначении увольняемым от службы священникам пенсий или пособий, а также вдовым и детям их; делать… распоряжения о назначении и доставлении детей армейского духовенства в епархиальные училища; принимать под свою защиту и покровительство сирот армейского духовенства…»

Обер-священники русской армии не на бумаге, а делом доказывали, что занимают сей высокий пост не зря, надежно дер. жали руку на пульсе духовной жизни вооруженных сил России и не проходили мимо кажущихся житейских мелочей, как и предписывали положения императорских указов. Но не одни сухие канцелярские фразы порождали служебное рвение. В каждом из высших духовных наставников прочно била христианская убежденность, понимание важности задач русской армии, сострадание к ближнему.

Приведенные положения взяты из брошюры, которая свободно продавалась в книжных магазинах и была доступна любому россиянину. Человек военный или обыватель мог самостоятельно судить о практической деятельности военного духовенства, имея перед собой его обязанности.

К сожалению, автору этих строк не удалось отыскать что-либо подобное в анналах истории Главного политического управления Советской Армии. Должностные обязанности его начальников закрыты за семью печатями, а Устав внутренней службы определяет их только до полкового звена. Сравним их с теми, что возлагались на полковых священников, исключив общие положения о подчиненности, докладах и т. и. «Определенные в полки священники, — гласил один из параграфов, — соображаясь с важностью и достоинством своего звания, обязаны стараться поведение свое при всяком случае и времени сохранять в чистоте и благонравии, оказывать старшим уважение, послушание и подчиненность и во всем быть примером военнослужащим. Па обязанностях полковых священников состоит: обходиться с нижними воинскими чинами в духе кротости, степенно и приветливо, отнюдь не подражая тому властительному тону, который, вследствие строгой воинской подчиненности, обязаны в обхождении с ними наблюдать офицеры; внушать им, чтобы они имели христианскую любовь к богу и ближним, уважение к верховной монархической власти…; раскрывать важность присяги, гибельные последствия клятвопреступников в земной их жизни и неизбежный суд по смерти; никуда от места службы без дозволения не отлучаться, а в особенности во время военных действий и перед самым сражением, где они обязаны быть при своих полках для исправления надлежащего молебствия, ободрения гласом веры и благословения своих духовных детей, быть готовыми победить или положить за веру и отечество свои души».

Жизнь, не стоявшая на месте, требовала участия полковых священников в крещении младенцев, в венчании, отпевании усопших…

История государства Российского нимало не волновала Наполеона, но он полагал, что своим вторжением он пишет ее последнюю страницу. Не питал Наполеон интереса и к личностям, о которых упоминалось в воззвании Александра I к народу: «Да встретит враг в каждом военном Пожарского, в каждом гражданине — Минина, в каждом духовном — Палицына». Они были вообще неизвестны французскому императору. Но уже после первых жарких сражений на российской земле он вынужден был поинтересоваться, о ком шла речь в упомянутом обращении, а из докладов генералов сделал вывод, что призыв имеет реальное воплощение в действительности. Русские воины сражались так, будто каждый бой для них последний, умирали не прося пощады, жители жертвовали своими жилищами, оставляя завоевателям выжженную пустыню, приходские священники уходили вместе с армией, а в рядах сражающихся не раз видели людей в рясах, с распятием над головой.

Как мы могли убедиться, статут ордена св. Георгия лишал возможности награждения священников, и все же в 1812 году для одного из них было сделано исключение.

…Наполеон искал генерального сражения с русской армией, и казалось, что оно произойдет под Витебском, где остановился Барклай де Толли. Но кровопролитный бой под Островно лишил его этой надежды. Уже в самом начале сражения священник 19-го егерского полка отец Василий Васильковский окропил боевые знамена, затем воинов, стоявших в батальонных колоннах, когда раздался призыв боевой трубы, двинулся вместе с ними на врага.

В свинцовом вихре, бушевавшем на выжженном солнцем поле, между расстроенных боем рядов мелькала фигура в черной рясе. Отец Василий давно уже лишился скуфьи, наперсный крест дважды становился на пути пуль, одежда была изорвана, лицо почернело от порохового дыма, и только глаза выражали гнев, когда он видел, как падал на землю убитый или тяжело раненный егерь. Он спешил к нему, и если удавалось, то успевал причастить умирающего и прочитать короткую молитву. Одну из них прервал визг гранаты, которая разорвалась невдалеке и обдала святого отца комьями земли и осколками. Кровь заструилась по щеке, но он не оставил поля боя. И только после сильной контузии в грудь отец Василий направился в тыл. Мог ли Наполеон, имея дело с такими людьми, одолеть Россию? Выиграть одно или несколько сражений — да, но покорить — никогда!

Вспомните молебен накануне Бородинского сражения перед иконой Божьей Матери, спасенной от поругания неприятелем в Смоленске, и тогда станет понятна решимость каждого православного воина отстаивать отечество до конца. Так было при Бородино и в десятке других баталий, где рядом с солдатами и офицерами с великой пользою для дела сражались словом господним и вели за собой в бой священник Московского гренадерского полка Мирон Орлеанский, протоиерей лейб-гвардии Измайловского полка отец Симеон Александров и многие другие.

В сожженной и покоренной Москве не успевшие покинуть город жители могли слышать пастырское слово священника Кавалергардского полка отца Михаила Гратинского, волею судьбы оказавшегося в самом эпицентре шабаша иноплеменных вандалов, Они таскали его за бороду, плевали в лицо, сорвали рясу и крест, избили до полусмерти, издевались над христианским богом. Но святой отец мужественно перенес все пытки и унижения и умудрился в присутствии французских офицеров отслужить в домовой церкви генеральши Глебовой-Стрешневой молебен о послании воинству расейскому победы над супостатом и скорейшего изгнания французов из Москвы. Знали бы захватчики, о чем молился полковой священник, вовек бы не сносить ему головы.

Но отец Михаил на этом не успокоился и добился у французов разрешения отправлять богослужение в уцелевшей церкви св. Евпла на Мясницкой улице. Здесь 15 сентября, в день празднования коронования Александра I, он устроил торжественный молебен с колокольным перезвоном. Удары колоколов возвестили о непокоренности духа и веры, о скором избавлении от врага. Докладывая полевому обер-священнику, о. Гратинский писал: «Вся церковь была омыта слезами. Сами неприятели, смотря на веру и ревность народа русского, едва не плакали». После освобождения Москвы о. Михаил Гратинский стал духовником Александра I, получил из его рук орден св. Анны II степени и дошел с ним до самого Парижа.

В сражении под Малоярославцем, где, по словам Колленкура, «остановилось завоевание мира», мы вновь находим фамилию священника 19-го егерского полка отца Василия Васильковского. В рапорте командира 6-го корпуса генерала Д. С. Дохтурова о нем говорится: «…Находясь в этом сражении впереди полка с крестом в руках, своим наставлением и примером мужества поощрял солдат поражать врагов и умирать бесстрашно за веру и государя, при чем сам он был ранен в голову».

Отец Василий Васильковский был первым среди полковых священников русской армии, удостоенный ордена св. Георгия 4-й степени. Всего же история военных священнослужителей знает еще три примера подобного награждения. Обладателями Георгиевских крестов стали: священник Тобольского пехотного полка отец Иов Каминский, одним из первых переправившийся через Дунай под неприятельскими выстрелами в русско-турецкую войну 1828–1829 годов; протоиерей Могилевского пехотного полка Иоанн Матвеевич Пятибоков за аналогичный подвиг, но уже в 1854 году. Ровно через год обладателем ордена стал иеромонах 45-го флотского экипажа Иоанникий Савинов. О нем сестра милосердия Стахович писала родным из осажденного Севастополя, что «он очень много помогал и несколько дней перевязывал раненых. Он очень умный и благочестивый монах, очень храбрый и спокойный духом».

Чтобы заслужить такую оценку, понадобилось пробыть долгие месяцы под непрерывным огнем, рядом со смертью, готовой в любую минуту оборвать жизни, не дрогнуть самому и вселить непоколебимость в воинов. Таким отец Аника, как попросту называли иеромонаха севастопольцы, остался в памяти героев обороны города. Одному из ее руководителей генералу Хрулеву с большими усилиями приходилось сдерживать порывы святого отца.

Степан Александрович Хрулев слыл среди солдат первейшим из храбрецов и, имея характер беспокойный и непоседливый, немало досаждал неприятелю устроением всевозможных каверз и внезапных вылазок. Одна из них была назначена в ночь на 11 марта 1855 года на Камчатский люнет. Французы, поначалу опешившие, пришли в себя и вступили в рукопашный бой. Каково же было удивление Хрулева, когда он услышал в темноте:

— Где наши? Скажите же, ради бога, где наши?

Генерал увидел перед собой монаха, лицо которого в лунном свете выглядело необычайно бледным. На нем были ряса, черный клобук, эпитрахиль. В руке монах держал крест.

— Кто ваши, батюшка? — спросил Хрулев.

— Моряки.

— Они впереди, но там не ваше место, пойдите на перевязочный пункт.

— Мое место там, где утешают в страданиях, где приготовляют к смерти, — ответил иеромонах и бросился вперед.

Очевидец этого эпизода записал в дневнике: «В ту минуту, когда во время штыковой схватки положение наше было наиболее затруднительно, когда новые колонны заставили нас податься назад, раздалось пение тропаря: «Спаси, господи, люди твоя и благослови достояние твое». Отступавшие моряки повернули, и грянуло «Ура!».

О полковых священниках, чьи имена остались за пределами очерка, можно написать многотомный труд, который бы высветил не только их героические дела, но и страдания и мучения священнослужителей в плену у неприятеля, который поведал бы о пожертвованиях в годину тяжких испытаний на алтарь отечества немалых сумм, о разделенной вместе с народом людской боли, об их жизненном пути, который после ран и увечий зачастую обрывался за пределами родины. Нельзя обойти стороной и внешне неброскую, но столь необходимую деятельность военных священников во время эпидемий, часто бушевавших в России.

Пренебрегая опасностью заразиться, шли полковые священники в тифозные, язвенные и холерные бараки, в лачуги заболевших с тем, чтобы сказать слово надежды, поддержать страждущих и предать земле усопших. В такое время было не до деления по национальному признаку. Во время моровой язвы в Тифлисе в 1795 году священник Грузинского гренадерского полка отец Григорий Аврамов приложил немалые усилия к спасению многих жителей, пострадавших от болезни. «Внимая гласу истины христианского любомудрия», днем и ночью не покидали своих чад в беде священники Хотинской крепостной церкви отец Константин Маньковский и священник Владикавказского полка отец Ефрем Асатианов. Холерная эпидемия, унесшая в 1812 году десятки жизней, обошла их. Скольких они спасли от мучений, осталось неизвестно.

Правительство бросало на борьбу с эпидемиями воинские части, и постоянно рядом с врачами, санитарами, солдатами находились полковые священники, которые призывали пострадавших не падать духом, соблюдать элементарные гигиенические меры, вселяли надежду на исцеление. И если оно приходило, то радость была всеобщая.

В мирные годы полковые священники не сидели сложа руки, и, может быть, их труд внешне был не очень заметным, но зато стало заметно двигаться дело просвещения солдата. И пусть сейчас наивными кажутся небольшие брошюрки с краткими уроками по закону божьему и солдатские катехизисы, они несли людям слова многовековой мудрости, приобщали к познанию мира, открывали возможность к проявлению собственного «я». Не потому ли красиво и возвышенно под сводами храмов звучали солдатские хоры полков русской армии, которые вели доброе соперничество между собой в репертуаре и преподношении слушателям молитв и духовных песнопений.

Ширилась сеть храмов и полковых церквей, которые до сих пор притягивают взор христианской гармонией, величием и обычной скромностью. Накануне первой мировой войны полковые священники отправляли богослужение в 27 соборах, в 618 церквах на суше и в 39 на военных судах. Где бы ни находился русский воин, он твердо знал, что не останется без внимания православной церкви, твердо стоявшей на защите достоинства военного человека. И даже там, где проносились зыбкие пески, где шумела многовековая тайга, где приходилось ютиться в палатках, землянках или просто под открытым небом, солдаты не щадили сил в возведении полковых церквей. Такой была и церковь 28-го Сибирского стрелкового полка во имя св. Николая Чудотворца на окраине Иркутска. История ее возведения такова. «Для постройки полкового храма путем воззваний среди добрых людей, в особенности воинских чинов, безо всякой помощи со стороны казны, было собрано 25 000 рублей…» Пальма первенства перенесенных трудов, хлопот и забот по праву принадлежит полковому священнику о. Павлу Крахмалеву. Ему принадлежала инициатива создания полкового храма, им же на своих плечах была вынесена вся тяжесть по сбору пожертвований и благоустройству внутреннего благолепия церкви. Увы, ныне от этой церкви, так же как и от многих других, не осталось и следа. Оказались растащенными и уничтоженными великолепные иконы, церковная утварь, священные книги, перестали звучать в храмах голоса тех, кто призывал на подвиг во имя и во славу России.