Крестная мать

Глава двадцать четвертая

В оперативной сводке Тягунов прочитал, что на Острогожской, в частном секторе, сгорел в гараже некий Бородкин Сергей Николаевич, 1971 года рождения, русский, без определенного места работы. «Из-за неосторожного обращения с самодельным нагревательным прибором», — так было написано в отчете пожарных, выезжавших на место происшествия. Однако экспертиза обгоревшего трупа показала, что у парня сломана челюсть — скорее всего, его ударили чем-то тяжелым, он упал и потерял сознание, в таком состоянии его и сожгли.

— Конечно, убийство, какой там несчастный случай, — согласился Косов, слушающий рассуждения Тягунова. — Пожарники напишут, только читай. Кому-то надо было замести следы, вот и долбанули парня. Ты вот что, Вячеслав Егорович… Парень этот, Бородкин, нигде у нас не проходит?

— Вроде нет, я смотрел картотеку.

— Ты еще посмотри. Может, и не картотеку, а текущие дела. Сайкина расспроси. Он же шел по какому-то автомобильному следу. А вдруг? Случай, везение, а? В нашем деле ни от чего не нужно отказываться. Бородкин этот, хоть и без определенного места работы, как там, в сводке, говорится, но ведь жил на что-то, чем-то занимался. Раз гараж был, значит, и машина могла там стоять, запчасти были… И вообще, не просто так его сожгли: какой-то интерес к нему был, может быть, долг вовремя не отдал, кредиторы счетчик включали…

— Все может быть, я согласен, Умар Асланович, — кивал Тягунов, понимая, что начальник отделения просто навязывает ему в данный момент идею, версию, и ее, увы, придется отрабатывать.

Позвонив Сайкину и назначив тому встречу, Вячеслав Егорович занялся бумагами: до обеда просидел, не вставая со стула. Ему нездоровилось (простыл, наверное), вообще бы сегодня никуда не выходить из кабинета. Но в два часа дня все-таки подъехал к цирку, где его дожидался лейтенант.

— А чего это вдруг нас на пожар понесло? — дипломатично спросил Паша. Он, видно, недоумевал по поводу этого вояжа, но Тягунов лишь скривил рот — приказы начальства не обсуждаются.

В забитом людьми автобусе они проехали несколько остановок, шли потом тихими, деревенскими почти улицами, отыскивая нужный дом.

Заплаканная, почерневшая от горя мать Бородкина, показывая пепелище, сказала, что Сергей не пил в тот день (она, во всяком случае, этого не заметила, когда заходила в гараж), пожар сам по себе не мог случиться, это кто-то из его дружков устроил.

— А кто, как вы думаете? — сейчас же спросил Тягунов.

— Да я разве знаю?! — всплеснула руками женщина. — Если бы я знала, сама бы к вам прибежала.

— Ну, вы все же назовите его приятелей. С кем дружил, кто тут у него в гараже бывал, чем занимались.

— Ну… с Вадиком он больше общался. Фамилию его я не знаю. Он почти все дни тут и вечера пропадал — ремонтировали они с Сережей машины, вари ли, красили… Я в их дела не лезла, подробностей никаких не знаю.

— А еще кто, кроме Вадика?

— Игорь какой-то на машине приезжал несколько раз, тоже им помогал ремонтировать. Машина у него иностранная, длинная такая, не наша.

— Иномарка?

— Не знаю я, мил человек, какая марка, не приглядывалась. Я в них не понимаю. Помню, что длинная такая, черная и некрасивая. Мне она не понравилась.

— Так, хорошо, Игорь с иномаркой. Еще кто здесь бывал?

— Да их тут и по десять человек бывало, что я у них, имена буду спрашивать, что ли? Ребята и ребята. Набьются полный гараж, одну машину выкатывают, другую закатывают. Ремонтировали.

— А чья эта машина была, какая сгорела?

— Сережа говорил, что это Вадик купил, по дешевке, на рынке. А гаража нету, пусть, мол, у нас постоит.

Заодно и подремонтируем. Машина старая, ремонта требует. Пусть стоит, мне-то что?

— Понятно. — Тягунов кое-что записывал для памяти в потрепанный блокнот. — А где он работал, ваш Сергей?

— Да вот тута и работал, — Бородкина развела руками. — С утра до ночи с машинами возился. Зарабатывал неплохо, ничего не могу сказать.

— Фотографии у вас дома есть какие-нибудь? Нам надо посмотреть на вашего сына. Покажите.

— Конечно, есть карточки. Идемте. — Женщина заплакала, повела оперов в дом.

Через несколько минут, сидя за столом в большой светлой комнате, Тягунов с Сайкиным рассматривали пухлый семейный альбом.

— Вот, только карточки от сыночка и остали-и-ись… — тихонько причитала Бородкина, разглядывая фотографии и подавая их сотрудникам милиции. — Никого больше нету-у… Оди-и-ин бы-ыл…

— Это он, Вячеслав Егорович! — сказал Паша, едва глянув на одну из фотографий Сереги в солдатской форме. — Он самый!.. А вот и еще один знакомый, — он ткнул пальцем в групповую фотографию: на ней несколько парней стояли у раскрытых дверей гаража — кто с бутылкой, кто со стаканом или с кружкой. — Этого как зовут? — спросил он мать Бородкина.

— Это вот Вадик и есть, — сказала она. — А вы-то откуда их знаете?

— Да по авторынку мы знакомы, я у них кое-какие детали покупал… Мы пока возьмем эти фотографии, потом вернем, — Паша отобрал несколько фотокарточек, подал их Тягунову, тот положил их в папку.

— Они натворили, что ли, чего? — спросила Бородкина, подняв на оперработников воспаленные от горя и переживаний глаза.

— Ну… будем разбираться, отчего тут у вас пожар случился, — пообещал ей Тягунов, не отвечая на прямой вопрос. — Гараж нам покажите, мы там поработаем.

— Да чего его показывать? Идите да смотрите. Я уж больше не могу! — Бородкина досадливо махнула рукой, поправила на большом портрете Сереги черную ленту, заголосила.

Оперы вышли во двор, постояли у крыльца, покурили. Потом пошли к гаражу, вернее, к тому, что от него осталось. Внимательному взору майора и лейтенанта представилась черная обугленная внутренность довольно просторного кирпичного помещения с обвалившейся и поколовшейся на бесформенные куски шиферной крышей, обгоревшие остовы мотоцикла «Урал» и «Жигулей» (практически одного кузова) — нельзя было даже определить, какого цвета машина; обуглившийся верстак с покосившимися тисками, стеллажи, сваренные из добротного уголка, изуродованные огнем запасные части к машине и мотоциклу, покореженные и потрескавшиеся от высокой температуры стекла…

— А вот и блок! — совсем по-мальчишески, радостно объявил Сайкин, присаживаясь на корточки перед стоявшим в самом углу блоком цилиндров, который огонь, судя по всему, не достал. — Кажется, тот самый, Вячеслав Егорович. Ну да, смотрите! Цифры вот перебиты, видите? Совсем свежие. Я это и на рынке сразу заметил.

Присел и Тягунов, посмотрел, пощупал блок, пригляделся к цифрам, записал их себе в блокнот. Записал и Паша.

Потом Вячеслав Егорович еще походил по пепелищу, подошел к останкам «Жигулей», поднял капот, присмотрелся к тому месту на кузове, где выбивают заводские номера. С трудом, но все же рассмотрел цифры, также записал. Подумал: если это машина Морозовых (что вполне возможно), то… Впрочем, спешить с выводами не стоит, завтра надо поехать в ГАИ, посмотреть там регистрационные карточки, тогда уже и делать выводы. И если номера совпадут, то в любом случае необходимо будет сделать комплимент Косову по поводу его интуиции, поблагодарить за то, что послал их с Сайкиным сюда, а главное, обрадовать Татьяну… Таню…

«Обрадовать!» — хмыкнул Тягунов, представив, что за «радость» доставит он женщине, показав обугленный остов машины. В тот раз он «радовал» ее видом части трупа мужа, в этот — грудой сгоревшего железа.

«Бедная ты моя!» — опять невольно, не в силах подавить неуместную сейчас сентиментальность, так и рвущуюся из самого сердца, подумал Вячеслав Егорович. Татьяна стояла у него перед глазами — несчастная, с жалобно и нервно подрагивающими губами.

«Ничего я ей пока не буду говорить, довольно с нее переживаний, — решил Тягунов, хмурясь и отгоняя видение: не вовремя, конечно, эти мысли, не к месту. Тут еще разбираться да разбираться. Машина эта, вернее, ее останки, действительно может оказаться собственностью дружка Бородкина, Вадима. Надо всё проверить, уточнить».

— Не забыть бы документы у матери Бородкина спросить, — бросил Тягунов, отрываясь от блокнота, куда он заносил кое-что для памяти. — Сходи, Паша. Спроси: а нет ли случайно документов на эту машину? Может, Сергей где оставил?

Сайкин ушел, но скоро вернулся.

— Нет ничего, Вячеслав Егорович. Говорит, что Сергей ничего про документы не говорил. У Вадима надо спрашивать, его, мол, машина-то.

— Что ж, спросим. Спросим. — Носком ботинка Тягунов ворочал головешки, какую-то железяку со множеством отверстий.

Увидеть еще что-то интересное в гараже больше не удалось. Выгорело основательно. Какие тут могли сохраниться «вещдоки», когда полыхал бензин, краска, резина, доски?!

Тягунов и Сайкин вышли на улицу, оттирали руки снегом, смотрели на дом и бывший гараж, а на них смотрела из окна мать Бородкина.

— Похоже, она в самом деле ничего не знает про тех, кто сжег ее сына, а, Вячеслав Егорович?

— Может, так, а может, и не так. — Голос Тягунова был бесстрастен. — Будем считать, что на предварительном допросе она мало что показала. Но мы еще с ней поговорим. Ты вот что, Паша, поезжай к Башметову домой, расспроси отца или кто там у него дома окажется про «Жигули»: где, мол, покупал, у кого? За сколько? Не могут же дома не знать о покупке, если она была?! Я в ГАИ съезжу. Потом, если что-то будет интересное, снова сюда приедем, допросим Бородкину по всей форме.

…Пашу Сайкина на улице Моисеева, где проживали Башметовы, ждал сюрприз: отец Вадика, открывший дверь, сказал, что сына давненько уже нет дома — может, две недели, а может, и все три.

— А где же он? Куда подевался? — настойчиво пытал Сайкин папашу Вадима — на этот раз трезвого, выбритого и, видно, только что вышедшего из ванны, с мокрыми волосами.

— А я почем знаю?! — нервно дергал тот плечами. — Он иногда и на месяц зальется… Вон, в декабре, что ли… Нет, чуток пораньше, в конце ноября, в Польшу, говорит, за шмотками, на продажу ездили. А еще раньше — в Турцию.

— А машину он когда купил?

— Какую машину?

— «Жигули». Одиннадцатую модель.

— Первый раз слышу. Да и на какие ему шиши покупать?! Хотя, пес его знает, может, у него и были какие-то деньги… Но мне он ничего про машину не говорил.

— Понятно. Вдвоем что ли живете? И в тот раз мы приходили, я что-то жены вашей не видел, и теперь.

— Наши жены — пушки заряжены… — невесело засмеялся старший Башметов. — Ушла она от нас с Вадькой, бросила. Он еще в школе учился.

— Ясно. Значит, так, Башметов: с прошлого визита вашего сына больше дома не было? И вы нисколько не беспокоитесь?

— А чего беспокоиться, лейтенант? Я же говорю: иногда по месяцу и больше его не бывает. Ездит куда-то, деньгу делает. Не в первый раз. Пусть ездит, дело молодое, и деньги нужны. А я дней и не считал, сколько их прошло. В запое был, прямо скажу, лейтенант.

— А какой это Игорь за ним приезжал? На какой машине? Как он выглядит, где живет?

Башметов поморщился, вздохнул, потер тощую, костлявую грудь заметно подрагивающей рукой.

— Я вам уже говорил: ничего не знаю. Дружков Вадьки не запоминаю, у меня нету памяти на личности.

— М-да… Ну ладно. Давайте сначала все начнем, запишем в протокол. — Сайкин решительно, локтем, сдвинул на столе грязную посуду, освободил место. — Что-то мне не нравится, Башметов, как вы себя ведете. Сына нет дома почти месяц, может, и больше, а вы и пальцем не пошевелили. К нам, в милицию, давно пора идти, искать парня надо.

— Да никуда он не денется, лейтенант! — убежденно парировал Башметов-старший. — Калымит где-нибудь. Деньги так просто не даются. Иной раз и рискнуть надо. Это я так думаю. А как Вадька зарабатывает, не знаю.

— Вот и я не знаю, — по-начальственному кашлянул Паша. — А хочу знать. Служба такая. Поехали, отвечайте на вопросы…

…В областной автоинспекции Тягунов, покопавшись с разрешения знакомого капитана в картотеке, обнаружил нужную ему карточку. Цифры, списанные на обгорелом кузове «Жигулей», полностью совпали с цифрами в регистрационных документах на автомашину ВАЗ 21011 гос. номер такой-то, выданных на имя Морозова Алексея Павловича, проживающего по адресу… Все совпадало!

Итак, машина Морозовых. И, разумеется, в гараже Бородкина она оказалась не случайно. Не случайно, конечно, погиб и сам Бородкин. Кто-то убрал свидетеля преступления. А, возможно, и одного из участников.

Тягунов обязан был обо всем тут же доложить начальнику отделения, Косову. Но Вячеслав Егорович не сделал этого. Прежде всего он решил встретиться с Татьяной. Странное предчувствие родилось в его душе и продиктовало решение. «Сходи сначала к ней», — посоветовал внутренний голос, и он охотно подчинился. Но намерениям Тягунова не суждено было сбыться: уже к вечеру он понял, что заболевает окончательно — резко поднялась температура, его лихорадило, кружилась голова, и Вячеслав Егорович едва добрался домой…