Крестоносец в джинсах

ЧУДО ХЛЕБОВ

Процессия остановилась у Рoтпайля, города на берегу реки Некар, который немедленно запер свои ворота перед целой армией детей.

Слух о бедствиях, постигших Спирс, по-видимому, еще не достиг здешних мест.

Возможно, однако, и другое: прослышав об этом, горожане сочли рассказ пустой выдумкой. Стоял пасмурный вечер, дождь то стихал, то принимался накрапывать снова. На покатом склоне холма неподалеку от города разбили лагерь. Маленькая делегация — Николас, дон Ансельм и Петер — отправилась вести переговоры с городскими властями. Долф, по обыкновению чем-то занятый в дальнем конце лагеря, не пошел с ними. Он едва успел заметить, как совещаются монах и Николас, а тех уже и след простыл. Только Петер сумел пристроиться к ним — он хотел обратиться к горожанам от имени всех тех, кто не принадлежал к знатной верхушке этого похода. Ансельм сообразил, что нищенские лохмотья мальчишки скорее возбудят сочувствие горожан.

Николас сразу испортил все дело. Подогреваемый Ансельмом, он непрестанно твердил о своей священной миссии, был заносчив со старшинами и настоятелем собора. Это еще могло бы произвести впечатление, не вмешайся монах с угрозами и требованиями тотчас же обеспечить провиантом лагерь маленьких крестоносцев, стоящих под стенами Ротвайля. Охотиться близ крупного города невозможно; надежды на улов тоже никакой: весь промысел рыбы в дунайских водах давно отдан на откуп местным жителям. Детям оставалось кормиться тем немногим, что удалось сберечь в пути, но эти жалкие крохи все равно не могли насытить восемь тысяч голодных ртов. Рассчитывая на сговорчивость горожан, Ансельм напророчил детям изобилие съестного к исходу дня, и теперь упрямство жителей Ротвайля толкнуло монаха на необдуманный шаг.

Он вскричал:

— Господь покарает тех, кто отказывает святому воинству в помощи и хлебе насущном!

Настоятель еще раз внимательно вгляделся в монаха и лишь пожал плечами:

— Мы не позволим разным мошенникам запугивать себя. Что же до пожара в Спирсе, то не ваших ли собственных это рук дело? Если среди вас имеются тяжелые больные, привезите их в город, мы позаботимся о них. Но вы глубоко заблуждаетесь, полагая, что наш город столь богат, чтобы прокормить восемь тысяч странников. Да, урожай еще не убран с наших полей, но они под надежной охраной. Берегитесь, если мы заметим, что дети крадут зерно или скот. Стражникам незамедлительно будет дан приказ образумить их градом стрел. Советую подумать об этом.

Ротвайль, воздвигнутый на вершине холма и обнесенный прочными крепостными стенами, простирал свое господство над всей долиной. Ансельм и Николас смекнули, что поживиться за чужой счет здесь не удастся. Из окошка башни, в которой происходила беседа, хорошо просматривались окрестные поля и луга, и повсюду неусыпную службу несла бдительная стража. Оно и понятно: Ротвайль располагался на плодородных, но неспокойных землях — среди горных отрогов и холмов находили пристанище бродяги и разного рода искатели приключений. Лишь воинственные приготовления жителей удерживали их на безопасном расстоянии. Городские старосты подтвердили слова настоятеля о том, что отныне стражники не спустят глаз с маленьких крестоносцев.

— Побойтесь гнева Господнего! — Ансельм вновь попытался прибегнуть к угрозе, но его слова не оказали никакого действия, на присутствующих.

— Нам нечего бояться, — отвечали отцы города.

Они уже успели посмотреть на небо и поняли, что нынешней ночью им не страшна гроза. А назавтра дети продолжат путь. Нет, нет, город не желает иметь ничего общего с этим крестовым походом.

Петер, тихий, задумчивый Петер, неожиданно вмешался в разговор. В самых почтительных выражениях он обратился к старейшинам с просьбой принять четверых больных, которых мучила лихорадка.

— Я пришлю нашего костоправа взглянуть на них, — пообещал настоятель.

Преодолевая робость, Петер напомнил настоятелю о данном только что согласии принять тяжелобольных на попечение горожан. Оспаривать собственное заявление, сделанное при свидетелях, почтенный муж не решился.

— Хорошо, привезите больных.

Петер низко поклонился, сохраняя непроницаемое выражение лица.

Делегация возвратилась в лагерь с пустыми руками.

Выслушав рассказ Петера о переговорах в башне, Долф проникся благодарностью к парнишке, который сумел-таки уговорить горожан. Четверо малышей были настолько плохи, что Долф опасался за их жизнь. Они метались в жару, не в состоянии даже проглотить настой из трав, которым их поила Фрида. Что же с ними приключилось? Долф терялся в догадках. «Навряд ли они выкарабкаются, так пусть хотя бы встретят свой смертный час в постелях, а не в тряском возке, не на ухабистой дороге, где их придется похоронить», — размышлял Долф.

Берто и еще несколько мальчиков, пострадавших на охоте, категорически отказались покинуть лагерь. Раны быстро затягивались, и ребята уже могли передвигаться самостоятельно. Долф велел Франку, с которым он очень подружился, вновь запрячь волов и отвезти больных малышей в город. В последнюю минуту он передумал и сам вскочил в повозку. Они доставили детей в монастырский приют, где больных поместили в огромную палату под присмотром одного из служителей.

— Гони обратно, — бросил Долф, — а я пока тут осмотрюсь.

— Чего тут смотреть? — Франк удивленно поднял брови. — Ротвайль — это тебе не Кельн.

— Согласен, но мы с тобой находимся все-таки здесь, а не в Кельне, — с улыбкой ответил Долф, и Франку печем было возразить.

К этому времени Долф с легкостью объяснялся на древнeгерманском наречии, ведь с утра до вечера он только и делал, что говорил на нем, и потому без колебаний отправился в экспедицию по средневековому Ротвайлю. Город выглядел именно так, как он его себе и представлял: запутанные кривые улочки, кое-где соединенные переброшенной над ними аркой. Кварталы ремесленников, которые занимались своим делом прямо на улице под навесом.

Время близилось к семи часам вечера. Многие горожане сидели за трапезой, хотя народ по-прежнему заполнял улицы, столь узкие, что четверо прохожих уже создавали видимость людского скопления.

Люди таращили глаза на Долфа — его джинсы, свитер, обувь из кожезаменителя привлекали всеобщее внимание.

Но главное — выражение лица, которое никак не подходило человеку средневековья. Нищие хватали его за рукава, выпрашивали милостыню. Вид их был ужасен.

Калеки, слепые, увечные… Долф, содрогнувшись, ускорил шаг — ему нечего было подать им. Ноги сами привели его на улочку ювелиров и оружейников, и, завороженный, он застыл у входа в одну из лавок. Собственный нож Долфа, который и теперь торчал у него за поясом, сослужил ему за эти две недели хорошую службу. Но можно ли вообразить что-нибудь более прекрасное, чем этот богато отделанный кинжал в кожаных ножнах?

Он спросил оружейника о цепе. Кинжал стоил двадцать серебряных монет. Долф вздохнул. У него не было ничего.

А что, если…

Он вспомнил про кошелек с деньгами, засунутый в задний карман джинсов. Как же он сразу не сообразил! За все четырнадцать дней мысль о деньгах ли разу не приходила ему в голову. Впрочем, что толку здесь от голландских гульденов, рейксдаалдеров и кваартье? [6] Тем не менее он важным жестом достал кошелек, нащупал в нем один из двух рейксдаалдеров, показал монету торговцу. Тот лишь издевательски ухмыльнулся:

— Целая серебряная монета — подумаешь богатство! Двадцать серебряных динариев — и кинжал твой. — Но что-то в этой монете привлекло внимание торговца. — Откуда деньги?

— Из Голландии.

— Никогда не видел голландских монет. Если хочешь обменять их, отправляйся на соседнюю улицу, найдешь там лавку старого еврея.

Долф так и поступил. Спустя немного времени он стоял в темпом коридорчике лавки. В голове у него складывался дерзкий план. Нет, он не собирался покупать кинжал, но…

— Я хочу обменять эти деньги на монеты, которые в ходу у вас, — заявил Долф, выкладывая на стол два рейксдаалдера и три гульдена.

Старик с интересом склонился над ними:

— Что это за деньги? Я таких не знаю.

— Из Голландии.

— Ты говоришь, они серебряные? — недоверчиво спросил меняла.

— Нет, — отозвался Долф, — это не серебро. Наши алхимики открыли металл, который прочнее и дороже золота, не говоря уже о серебре. При дворе графа Виллема состоят три алхимика, которые и поставляют ему этот чудесный белый металл. Из него у нас отливают монеты, которые не гнутся и не плавятся, никакой нож их не возьмет. В северных краях такие монеты ценятся очень дорого. Датчане, так те вообще пригоняют в голландские порты корабли, груженные кожами и драгоценными камнями, чтобы обменять свой товар на наши монеты.

Поверил старик или нет? Меняла продолжал всматриваться в монеты, изучая профиль королевы.

— Кто это?

— Святая Юлиана, покровительница Голландии, — выпалил Долф.

Необыкновенные металлические кружочки, прочные, идеально ровные, с выбитыми по краю словами: «Да пребудет с вами Бог», поблескивали в лучах заходящего солнца. Старый меняла поддался искушению.

— Я дам тебе за нее десять динариев, — не очень уверенно произнес старик, пробуя монету на зуб. Она была такой прочной, что и самый острый нож не оставил бы царапины на ее поверхности. Старик не знал, что и подумать. Откуда в бедной Голландии взяться этим чудесным монетам?

— Пятьдесят динариев за пять таких монет, — невозмутимо подытожил Долф, прекрасно понимая, что меняла совсем не то хотел сказать.

— Ты потерял рассудок!

Долф горделиво выпрямился, опершись рукой на рукоять ножа, и свысока бросил:

— Как ты смеешь так говорить со мной, торговец? Я Рудолф Вега ван Амстелвеен.

— Конечно, конечно, благородный господин, — забормотал старик, весь съежившись, — прости меня, я всего лишь старый бедный еврей. Через наш Ротвайль торговые караваны не проходят.

— Так выбери себе другое место, — небрежно заметил Долф.

Старик печально смотрел на него. Ростом он был заметно ниже мальчика.

— Разве я сам не хотел бы поселиться в другом месте, благородный господин? Ты ведь знаешь, это невозможно.

Он грустно покачал седой головой, и Долф позабыл о роли надменного рыцаря. Его мучили угрызения совести.

Он знал, что и в его время люди, охваченные безумной ненавистью, истребляли евреев. Это было еще до рождения Долфа, но век-то был все тот же, просвещенный двадцатый век. В далекой древности еврейскому пароду, видно, тоже приходилось нелегко, если нельзя было даже переселиться в другое место. И он-то хорош — пугает несчастного старика, выманивает у него деньги.

Но воспоминание о тысячах маленьких голодных путников вернуло Долфу железную решимость.

— А ну-ка скажи, — продолжал он, напустив на себя самый свирепый вид, — сколько хлебов можно купить в Ротвайле на один динарий?

Старый еврей захихикал, словно услышал хорошую шутку.

— Штук пять можно, знатный господин.

— И больших?

Старик широко расставил руки.

— Не знаешь ли ты человека, который возьмется испечь их за одну ночь?

— Гардульф может, — после некоторого раздумья отвечал меняла.

— Решено. В таком случае я отдам эти деньги Гардульфу.

Пальцы старика тут же накрыли монету.

— Ах, благородный господин, разве Гардульф понимает в деньгах? Он простой булочник, к тому же потомок чужеземца.

— Не имеет значения. Мне требуется великое множество хлебов. Там в долине, у костров, их ждут тысячи голодных детей.

— Ты хочешь купить еду для них? — изумился еврей. — Как так?

— Просто сердце мое еще не очерствело, подобно сердцам жителей Ротвайля.

Слова Долфа, казалось, забавляют старика. Он вновь пригнулся над столом, изучая монеты. Спина его тряслась, как будто меняла с трудом подавлял приступ смеха.

— Это все, что у тебя с собой, благородный господин?

— Есть еще мелочь.

Десяти- и двадцатипятицентовые монетки, два пятака полетели на стол. Меняла проворно сгреб их и углубился в созерцание. С каждой монеты на него смотрела святая Юлиана, все так и есть. Особенно заинтересовали старика бронзовые монетки, на которых явственно проступала цифра 5.

— Это меч святой Юлианы, воздетый в защиту голландцев, — с самым серьезным видом пояснил Долф.

Старый еврей сложил деньги в кучку и задумчиво произнес:

— Ладно, даю тебе за все вместе пятнадцать динариев из уважения к твоему знатному роду и к тому, что ты проделал дальний путь. Это чистое разорение для меня и моего семейства, но тебе я не могу отказать.

— Двадцать, — не уступал Долф. Сердце его выбивало барабанную дробь.

— О знатный юноша, у тебя доброе сердце, ты не станешь губить бедного еврея! — вопил меняла.

«Помолчи, старик, — мысленно взмолился Долф, — и без того тошно вымогать у тебя эти деньги, но не могу я иначе…»

— Сделка не состоится, — жестко сказал он. — Покажи мне дорогу к булочнику.

Меняла не собирался выпускать из рук необычные, колдовские монеты и еще долго пытался сторговаться, но Долф, взваливший на свои плечи тяжкое бремя ответственности за все ребячье войско, стоял на своем.

Наконец он получил свои двадцать динариев, сложенные в кожаный мешочек, не зная толком, как поступить с тяжеловесными серебряными монетами. Взамен он отдал еврею ставший теперь ненужным кошелек, чем доставил старику немалую радость.

Скорее к булочнику Гардульфу!

Булочник уже погасил огонь в печи и сидел за вечерней трапезой в кругу домашних. Долф, свалившийся к ним, словно снег на голову, скороговоркой выпалил придуманное тут же приветствие, назвал свое имя, которое произвело обычное действие, и заказал булочнику восемь сотен самых больших хлебов, которые он только может испечь. Притом испечь немедленно! Он, Рудолф ван Амстелвеен, готов выложить булочнику двадцать серебряных динариев за эту работу.

— Цена маловата… — сокрушался ремесленник. — Поди испеки такую уйму всего за одну ночь. Вот-вот вечерний колокол пробьет сигнал тушить огни. Подмастерьев у меня только двое, да и те уж спят. Сжалься над нами, благородный господин, не накликай на нас беду.

Гардульф отличался своеобразной внешностью: рыжеволосый, зеленоглазый, с очень светлой кожей. За столом позевывали четверо таких же рыжеволосых малышей с мечтательными зелеными глазами.

— Ничего не поделаешь, добрый булочник, — твердо сказал Долф. — Неподалеку от города прямо под открытым небом стоят лагерем восемь тысяч голодных детей. Они призовут на твой город громы небесные, если город не накормит их.

— Ах, благородный господин, у нас никто не верит этим басням. Люди говорят, какой-то монах рассказывал о пожаре в Спирсе, но говорят также, что этот монах большой мошенник…

Долф повелительным жестом поднял руку, призывая ремесленника замолчать:

— Ты прав, булочник Гардульф, но разве можно из-за одного пройдохи, который плетет небылицы, обречь на голодные муки восемь тысяч ни в чем не повинных детей? Взгляни-ка сюда.

С этими словами он вытряс содержимое кожаного мешочка на стол, над которым склонились четыре золотистые головки.

— Все это ты можешь заработать за одну ночь, булочник.

Хозяин дома впился в серебро жадным взглядом.

— Но мои слуги заснут у очага — они трудились с раннего утра и допоздна. Старшина гильдии не позволяет нам…

— …Добрый человек, нес это мне известно, — быстро подхватил Долф (хотя на самом деле это было не так), — поднимай слуг, я сам буду помогать тебе. Вот этими руками я могу многое, особенно если ты мне как следует объяснишь.

Булочник не отрывал взгляда от поблескивавших монет.

— А где я сейчас возьму дрова? — бубнил он. — Нужен воз, не меньше.

— Через час у тебя будет целый воз дров, я позабочусь об этом.

Долф пожалел, что отослал назад повозку.

— Слушай внимательно, булочник Гардульф, — сказал он. — В знак своего доверия оставляю тебе две серебряные монеты. Я ухожу, чтобы привезти тебе дрова до вечерней стражи. Начинай замешивать тесто, я скоро вернусь.

Он собрал монеты в мешочек и выбежал из дома, оставив булочника и его семейство в полном недоумении.

Первым делом он договорился с привратником Западных ворот, чтобы тот пропустил телегу с дровами, даже если она не поспеет до того времени, как пробьет сигнальный колокол. После этого Долф со всех ног примчался в лагерь и позвал своих друзей.

— Соберите всех, кого найдете. Нужно доверху загрузить повозку дровами для булочника Гардульфа. Сегодня ночью он испечет нам хлеб.

Что тут началось! Каролюс тотчас же убежал, за ним скрылись Франк, Леонардо и Фредо.

— Тащите дрова! — послышался издали отрывистый приказ Фредо. — Дрова нужны, чтобы испечь нам хлеб.

Услышав эту новость, не меньше сотни мальчишек рассыпались по лесу. Только Петер остался с Долфом.

— Что с тобой, Петер? Почему ты не пошел с ними?

— Как ты повезешь дрова в город?

— На повозке, разумеется.

— Нельзя ее трогать — там пятеро больных.

— Ты забыл, что мы отвезли больных в город? Постой, неужели заболели еще пять?

Петер мрачно кивнул.

— Все малыши, и хворь у них та же самая: горло опухло, жар, красные пятна.

«О Господи, — в полном отчаянии подумал Долф, — это же самая настоящая эпидемия. Было четыре, теперь еще пять — сколько их будет завтра? Что это за инфекция, а может быть, вирус?» Словно в поисках ответа, он взглянул на застывшее лицо Петера.

— Тебе знакома эта болезнь? Часто ли она встречается?

— От нее умирают маленькие дети.

— Только маленькие?

— Они чаще.

Значит, заразная детская болезнь — одно из тех зол, которые победил двадцатый век. Что же делать? С чего начать?

Так, сперва изолировать больных. Всех ребят, у кого обнаружатся подозрительные симптомы, собрать вместе и не подпускать к ним здоровых. Тогда можно поставить эпидемии заслон. «Им нужно питание, полноценное и обильное питание, — думал он с чувством безнадежности, — им надо восстанавливать и подкреплять силы, иначе с болезнью не справиться».

Между тем он совсем позабыл о деле, ради которого вернулся в лагерь. Не задавая больше вопросов, он кинулся к повозке. Хильда как раз занималась уборкой, одного из больных рвало. Фрида помогала подруге.

На этой повозке, которая стала переносчиком заразы, он собирался утром доставить в лагерь хлеб! Долф крепко схватился за колесо, подождал, пока не прошла внезапно охватившая его дурнота. Все, не выдержать ему больше эту ношу. Ведь он же обыкновенный мальчишка… Несчастье в том, что он слишком много знает и понимает, да еще жалеет этих пи в чем не повинных детей. Он всхлипнул.

— Ты нездоров, сын мой?

Голос, полный дружеского участия, прозвучал совсем рядом.

Долф поднял глаза. Перед ним стоял святой отец. Нет, не дон Ансельм, не дон Йоханнес, хотя, как и они, он принадлежал к ордену бенедиктинцев. Сам не зная почему, Долф уже понял, что этот человек — самый настоящий святой отец, не из той компании, которой неизвестно зачем понадобилось вести восемь тысяч детей через альпийские перевалы.

— Эпидемия начинается, — в отчаянии прошептал Долф, — помогите мне, святой отец.

— Что начинается?

— Тяжелая заразная болезнь, которая убивает маленьких детей.

— Дай мне взглянуть на больных, сын мой.

Они взобрались на повозку. Хильда испуганно посмотрела на них.

— Случилось что-нибудь?

Малыши лежали на голой соломе. Горячечный бред, пылающие жаром воспаленные лица… Казалось, их худенькие тельца сами источают жар.

— Да, — скорбно подтвердил монах, — плохо дело. Это Багряная Смерть.

— Как? Неужели чума?

Долф задохнулся от волнения. «Только бы не это!» — молил он в душе.

Священник осенил себя крестным знамением и взглянул мальчику в лицо. Его голубые глаза светились добротой и милосердием.

— Нет, не чума, сын мой, а Багряная Смерть. Видишь, как покраснели лица детей?

Долф и сам заметил этот неизменный признак болезни, но поначалу решил, что алые пятна на лице вызваны высокой температурой.

— Они умрут?

— На все воля Божья. Те, что покрепче, могут поправиться — конечно, если за ними хорошо ухаживать.

— Я стараюсь, — тихо произнесла Хильда.

Она не расставалась со своими украшениями, но выглядела измученной. Сколько часов провела она сегодня на ногах возле больных, мучимых горячкой и рвотой!

— Оставайся здесь, Хильда, — попросил он, — и ты, Фрида, тоже. Держитесь подальше от остальных ребят. Я расставлю посты, чтобы никто не подходил к повозке: болезнь заразная.

— А мы как же? — испуганно спросила Фрида.

— С вами ничего не будет, — заговорил священник. — Багряная Смерть страшна только малышам, а ребят постарше она обходит.

— Мне нужно отдать распоряжения! — воскликнул Долф и соскочил на землю.

К повозке уже со всех сторон тянулись ребята с охапками дров.

— Святой отец, скажите им сами, чтобы не приближались к больным, — обратился Долф к монаху.

Голова у него шла кругом.

— Для чего они собирают дрова?

— Дрова нужно отвезти в город, булочнику Гардульфу. Ночью он испечет нам хлеб. Я уговорил стражу пропустить повозку с дровами через Западные ворота.

— Ну что ж, так тому и быть, — молвил незнакомец и зашагал навстречу ребятам.

Долф смотрел ему вслед. Мальчишки с вязанками дров окружили священника, и тот вместе с ними направился к городским воротам. Облегченно вздохнув, Долф снова обратился к Хильде:

— Попробую перегнать повозку подальше отсюда. Жди здесь и никого не подпускай.

Он мигом вернулся в лагерь и отыскал Леонардо. Едва дыша, рассказал другу о случившемся. К ним присоединился Фредо. Сообща ребята выкатили повозку за пределы лагеря и укрыли ее в лесной чаще. На безопасном расстоянии поставили вооруженную охрану, преграждавшую доступ к больным. Леонардо и Петер обошли спящих детей.

Как только замечали у кого-нибудь на лице красные пятна или слышали жалобы на боль в горле (именно так начинался страшный недуг), малыша тут же переводили к отдельному костру, который тоже окружила стража. Собрав вокруг одного костра всех, у кого можно было заподозрить болезнь, Леонардо распорядился напоить их крепким настоем из трав. В течение получаса он привел в импровизированный лазарет еще шестерых детей с явными признаками заболевания.

— Нужно понаблюдать за ними, — сказал он Долфу.

— Предоставляю это тебе, — ответил мальчик. — А я пойду в город: я обещал помочь булочнику.

— У него в доме есть маленькие дети?

Леонардо был, как всегда, практичен. Долф вздрогнул, вспомнив о четверке веснушчатых, рыжеволосых малышей.

— Я смою с себя всю заразу! — крикнул он и сбежал к реке.

Он вытряхнул карманы, сбросил одежду и нырнул в темную, обжигающе ледяную воду. Вода покалывала лицо, плечи, руки тысячами ледяных иголочек, но она же приносила бодрость и возвращала силы. Потом он тщательно прополоскал одежду, долго отжимал ее и, влажную, снова натянул на себя. Бр-р-р! Распихал по карманам всевозможные мелочи и бегом помчался в город. Весь в поту, запыхавшийся, он остановился у Западных ворот. Стражник вначале отказался впустить его.

— А где же обещанная повозка? — недоверчиво проворчал привратник. — Вместо нее тут прошло уж полсотни человек с вязанками дров.

— Ты пропустил их? — робко спросил Долф.

— Ну да, но с условием, что они покинут город, как только доставят свой груз. Все наши уже ушли. Правда, с ними был еще святой отец, а иначе я бы ни за что не позволил им пройти.

— Ты добрый человек, — сказал Долф. — Я хочу вознаградить тебя. Подожди-ка…

Он нащупал в кармане замечательную вещь. Чем набиты карманы пятнадцатилетнего мальчишки? Всякой всячиной. Долф нашел у себя моток веревки, слипшуюся карамельку, грязный носовой платок, мятую пачку жевательной резинки, коробку спичек и еще, к своему удивлению, маленького пластмассового человечка. Он и не помнил, как попала к нему эта безделушка. Величественным жестом достал он фигурку и вложил ее в руку изумленного стража.

— Храни этот талисман, добрый человек, — сказал он. — Это… святой Ян, он убережет тебя от дурного глаза.

Путь в город был открыт..

Отыскать улицу булочников в затихшем темном городе оказалось делом непростым. После долгих поисков он заметил дом Гардульфа совершенно неожиданно для себя.

Сквозь ставни пробивалась полоска света. Облегченно вздохнув, он постучался в дверь.

— Наконец-то, долго ходишь, — проворчал булочник.

— Прости, что вышло так. У нас большое несчастье, — объяснил Долф, к этому времени окончательно позабывший о своей роли молодого аристократа.

— Что с твоей одеждой?

— Упал в воду.

Покачивая головой, Гардульф повел мальчика в пекарню. Там, к своей неописуемой радости, Долф увидел Франка, рьяно месившего тесто. Ученики, которых тоже подняли, старались вовсю.

— Я тут решил помочь немного, — просто сказал Франк, и Долфу захотелось обнять мальчишку.

Он сбросил мокрый свитер, который хозяин тут же повесил сушить, и принялся за дело.

Для того чтобы замешивать тесто, требовалась недюжинная сила. Своими мускулистыми ручищами Гардульф за один час успевал сделать больше, чем оба мальчика вместе, но булочник не пенял им. Он видел, что ребята, и без того непривычные к такому труду, едва держатся на ногах. На исходе ночи из печи показались первые поддоны с темным, золотисто-коричневым хлебом. Вскоре они уже не помещались в тесной пекарне, и слуги составляли их за дверью. Долф наблюдал, как растет гора свежего хлеба, думая лишь об одном: «Детей надо накормить, я не позволю им заболеть, а значит, их надо как следует кормить».

Франк побледнел от напряжения. Долф чувствовал себя немногим лучше. Когда подмастерья вынимали из печи последние булки, Гардульф спросил:

— Деньги у тебя с собой?

Долф молча протянул свой мешочек и увидел, как загорелись глаза булочника. Может, сумма все-таки непомерно велика? Впрочем, какая разница! Главное, сытный завтрак для изголодавшихся детей готов.

— Будешь грузить их на телегу? — продолжал булочник.

В пекарню заглянула жена Гардульфа. Она принесла ребятам теплого молока с булочками. Мальчишки выложились так, что им кусок в горло не лез, и мечтали скорее добраться до постели, но, пересилив себя, попробовали угощение. Оказалось очень вкусно…

— Телега… — пробормотал Долф, когда до него наконец дошел смысл вопроса, — нет, с повозкой все. Франк!..

— Понятно, — зевая, отозвался тот, — иду в лагерь за ребятами, пусть помогут донести.

Спустя час целая сотня ребят явилась в город за свежеиспеченными хлебами. Донельзя гордые тем, что они сумели обойтись без подачек скаредных горожан, ребята шествовали со своей ношей по улицам Ротвайля. Редкие в этот утренний час прохожие останавливались, разинув рот.

Город полнился слухами. Утверждали, что ночью с небес спустился ангел и даровал детскому воинству сотни хлебов…

Долф не спешил возвращаться с ребятами. У него еще были дела в городе. Почти не чувствуя под собой ног, он добрался до монастырского приюта и сообщил послушнику, ходившему за больными, что на детей обрушилась Багряная Смерть. Страх отразился на лице монаха. Один из больных скончался той же ночью, двоим полегчало, и еще один навряд ли протянет до вечера.

— Только хороший уход поможет им выкарабкаться, — произнес Долф севшим голосом. — И еще: прошу тебя, никого не подпускай к ним и смотри, чтобы старшие держались подальше от младших.

— Зачем ты принес болезнь в наш город, юноша? — скорбно ответствовал монах.

— Еще вчера мы не знали об этом. Сегодня у нас появились новые больные, но мы не станем впредь злоупотреблять вашим гостеприимством.

Монах покачал головой.

— Как же так? — в раздумье бормотал он. — Почему Господь не сохранил свое воинство от бед и напастей?

Долф слишком устал, чтобы развивать эту тему. Почти автоматически в уме у него сложилась фраза:

— Господь посылает испытания своим крестоносцам.

Он вышел на улицу и теперь не шагал, а плелся, с трудом передвигая ноги. За городскими воротами он увидел Леонардо, который вместе со своим осликом поджидал Долфа. Студент радостно приветствовал друга, усадил его на ослика, и в ту же минуту мальчика сморил сон. Хотелось узнать, как идут дела в лагере, необходимо было срочно остановить колонну, но язык уже не слушался его.

Даже его силам наступил предел.