Крестовые походы. Идея и реальность

Крестовые походы были бесконечной священной войной, которая вовлекла в свою орбиту прежде всего исламский и восточнохристианский миры. Хотя в теории западные христиане вели в Святой Земле оборонительную войну и изначально желали помочь восточным братьям по вере и защитить христианские святыни, на деле крестовые походы привели к углублению пропасти между христианами и мусульманами и к еще более решительному разрыву с греко-православной Церковью.

Глава 14 Византия и крестоносцы

С самого начала Византия играла важнейшую роль в крестоносном движении: как мы помним, именно ради помощи ей была предпринята первая военно-религиозная экспедиция на мусульманский Восток. Но по сути крестоносная идея не вызывала никакого сочувствия у византийцев, так как походы западных рыцарей были в целом не в интересах Византийской империи и даже наносили ей урон. Византия вовсе не собиралась примкнуть к крестовому походу — греки только желали обратить его к своей пользе и стремились к тому, чтобы с помощью крестоносцев вернуть под власть императора захваченные турками земли. В первых трех походах Византия является и союзницей, и препятствием на пути крестоносцев, и это ее двойственное положение приводит к тому, что в 1202–1204 гг. она становится мишенью западных рыцарей. В XIV в., в период поздних крестовых походов, когда Запад начинает осознавать турецкую опасность и стремится защитить христианский мир, Византия снова становится активным партнером западных христиан, но к этому времени она уже превратилась в слабеющую державу, которая неумолимо утрачивает свои позиции.

Отношение крестоносцев к Восточной Римской империи было весьма непростым. С одной стороны, византийцы были «друзьями» (amici), ради освобождения которых и предпринимался Первый крестовый поход, с другой — греки оставались для крестоносцев схизматиками: они — те, кто не подчиняется Святому Престолу. Надо сказать, что Византия, вторая половинка античного Рима, занимала промежуточное положение между исламом и западным христианством: мусульмане для византийцев — хорошо известные враги, но порой и союзники, и Запад с самого начала крестоносного движения подозревает Константинополь в двойной игре. На этом фоне Византия в ущерб западным христианам подчеркивала свое превосходство как истинной наследницы Рима. В глазах греков именно Восточная империя получила из рук Рима единственно правильную религию, в то время как универсалистские притязания папства представляются им необоснованными, впрочем, как и претензии западных государей на императорский титул. Вместе с тем крестоносцы в ее глазах хотя и варвары, но все же исповедующие христианство. Они — «братья» по вере и подданные всеобщей христианской империи, во главе которой стоит, конечно, Константинополь. Сквозь призму такого взгляда Греческая империя судит о варварстве и религиозных «заблуждениях» крестоносцев.

В эту эпоху Византия, пожалуй, самое богатое и процветающее государство в Европе, объединившее обширные территории в Греции, на Балканах и Малой Азии. Роскошь и блеск византийского двора, пышность придворного церемониала, обилие реликвий в Константинополе — «царском городе», образованность и утонченность нравов византийской знати, уровень культуры и научных знаний — все это производило впечатление на латинский Запад, который существенно отставал от греческого Востока. Потому византийцы с презрением и опаской относились к латинянам — варварам в их глазах, а те с жадностью и завистью взирали на Восточную Римскую империю.

Смотревшие свысока на христианский Запад греки привыкли воспринимать западноевропейских рыцарей прежде всего как наемников. Действительно, император часто пользовался услугами западных воинов, которые в составе особых войск сражались против турок-сельджуков или печенегов, а также подавляли мятежи славян. При этом греки считали латинян, особенно норманнов, которые были им лучше всего известны, не менее опасными, чем турки. В самом деле, еще до крестового похода, во второй половине XI в., норманны сумели подчинить своему господству южноитальянские владения Византии включая Калабрию и Апулию, последнюю точку в завоевании которой поставило взятие Бари в 1071 г. После этого греки стремились предотвратить угрозу нападения воинственных северян, заключая с ними соглашения и приглашая их на военную службу, обещая им высокое жалованье и должности. Однако деятельность норманнов не ограничивалась военной сферой. Они также поддерживали находившиеся под их покровительством приморские города в их торговом соперничестве с империей; к тому же защищали латинскую церковную культуру от греческого влияния и, похоже, под влиянием союза с папством лелеяли в уме свою церковно-политическую программу. Неслучайно еще во время Первого крестового похода Боэмунд Антиохийский писал папе Урбану II об успехах латинского войска: «Мы одолели турок и язычников, но не можем одолеть еретиков и схизматиков».[123] Византийцы в общем имели полное основание полагать, что под лозунгом освобождения Святой Земли крестоносцы, во всяком случае норманны, желали на самом деле подчинить себе Византию. Во время Первого крестового похода появление норманнских вождей — Боэмунда Тарентского и его племянника Танкреда — пугает греков: ведь еще совсем недавно, в начале 80-х гг. XI в., норманны воевали с греками, и отец Боэмунда Роберт Гвискар во главе сильной армии угрожал грекам, сойдясь с ними в сражении при Диррахии в 1084 г. Анна Комнина, дочь византийского императора Алексея I, в своем сочинении, прославлявшем ее отца — «Алексиаде», неслучайно писала о том, что у крестоносцев были самые разные намерения: «Люди простые, искренние хотели поклониться Гробу Господню и посетить Святую Землю», а вожди, прежде всего норманнские, «таили в себе намерение: не удастся ли им в придачу к остальной наживе попутно захватить и сам царственный город».[124]

Дальнейшие факты только подтверждали правомерность опасений византийской принцессы: после возвращения из Святой Земли вождь норманнов Боэмунд Антиохийский в 1106 г. активно пропагандирует новый крестовый поход — против Византии, а во время крестового похода 1147–1149 гг. норманнский правитель Сицилии Рожер II, пользуясь трудностями Византии, наблюдающей за передвижением крестоносных войск, осаждает империю с моря. Влияние прогибеллинских и про-норманнских сил в армии крестоносцев сыграло определенную роль и в трагической девиации крестового похода 1202–1204 гг. А в начавшемся в 1270 г. крестовом походе Людовика Святого норманнские амбиции в отношении Византии разделял и один из самых значительных предводителей экспедиции — Карл Анжуйский. Примеры можно продолжить.

Как бы то ни было, Византия всегда была для крестоносцев важным транзитным пунктом на пути в Священную Землю. С начала Первого крестового похода западные лидеры договариваются с византийским императором об обеспечении войск продовольствием и фуражом во время передвижения по балканским владениям империи, о переправе крестоносцев на византийских судах через проливы и о всяческой помощи крестоносной армии. С самых первых шагов крестоносного движения отношения между крестоносцами и Византией, как было сказано, принимают напряженный характер. Уже во время похода 1096 г. прибытие фанатичных западных воинов вызывает серьезное беспокойство греческого императора: ведь он ожидал наемников, но то, что он видит, ни на что не похоже. Он уговаривает рыцарей поступить к нему на службу, рассчитывая обязать их клятвой верности и обещанием вернуть земли, некогда принадлежавшие Византии, он также готов хорошо заплатить за их службу и осыпает их щедрыми подарками, но блеск и пышность византийского двора только разжигают алчность и зависть крестоносцев. При этом дворе с его церемониями и строгим чинопочитанием западные воины производили впечатление неотесанных и плохо воспитанных непрошеных гостей, которые постоянно нарушали этикет и, едва покинув императорский дворец, чинили бесчинства и грабежи. Византийские власти с трудом налаживают ненадежные отношения с латинянами и в дальнейшем предпринимают меры для собственной защиты. Уже во время крестового похода 1147–1149 гг. византийскому императору Мануилу Комнину приходится заключить договор с турками-сельджуками с тем, чтобы обезопасить свою страну от возможных нападений идущих в Святую Землю крестоносцев, а во время крестового похода 1189–1192 гг. Исаак II Ангел даже вступил в союз с «врагом Креста» — Саладином. Оскорбленный этим известием, германский император Фридрих I чуть не захватил византийскую столицу. Продвижение западных воинов по византийским землям в каждом походе сопряжено с большими трудностями: рыцари часто жалуются на то, что император не обеспечивает их необходимым продовольствием, а то и вообще чинит всякие препятствия. Все эти и многие другие обстоятельства дают западным христианам основание для того, чтобы подозревать византийского государя, а заодно и всех греков, в «коварстве» и «предательстве». Эта тема — чистейшая легенда, возникшая еще во время Первого крестового похода, во многом благодаря враждебному отношению к грекам норманнов и искусственно ими подогреваемая, постепенно становится важной составляющей крестоносной идеологии: именно «вероломством греков», как и «волей Господней» и грехами предводителей крестового похода, средневековые миряне были склонны объяснять неудачи крестоносцев.

На этом фоне отношения между Византией и государствами латинского Востока выглядят на первый взгляд более дружественными. В их истории наблюдаются не только периоды противостояния, но и сближения. Например, считающийся самым «прозападным» византийский император Мануил I Комнин (1143–1180) в середине XII в. воевал вместе с крестоносцами за интересы латинского Востока и, объединив усилия с Иерусалимским королевством, совершал походы на фатимидский Египет. Однако это не мешало императору бороться против западных христиан за Антиохию, которую византийцы продолжали считать своей территорией.

Можно предположить, что наиболее часто конфликты крестоносцев с Византией возникали на их пути к Святой Земле. И когда Восточная империя вновь сталкивалась с ними во время крестовых экспедиций XII в., взаимное раздражение и недовольство греков и латинян только нарастали. Со стороны грубых воинов все те же высокомерные требования, те же грабежи и насилие, со стороны греков все те же меры, часто недостойные, чтобы отделаться от неудобных посетителей. Все больше затруднений в общении между императором и латинянами по части этикета, и все больше крестоносцы укрепляются в мысли о том, что пора расправиться с этим ненадежным союзником. Уже в армиях Людовика VII и Фридриха I зреют замыслы разделаться с Византией, а после неудачного крестового похода 1147–1149 гг. советник французского короля Сугерий откровенно обсуждает планы военной экспедиции против Греческой империи. Когда же в течение крестоносной эпопеи к этой неприязни и взаимному непониманию прибавилось представление о богатстве и слабости дряхлеющей Империи, крестоносцы уже не могли противиться искушению.

Вечное соперничество и вражда между греками и латинянами находят свое разрешение в крестоносной экспедиции 1202–1204 гг., завершившейся взятием и разграблением Константинополя. Так поразительным образом крестовый поход, изначальная идея которого заключалась в освобождении и защите восточных христиан, в начале XIII в. приводит к военному конфликту между латинянами и Византией. Западные рыцари обвиняют греков-схизматиков в предательстве крестоносного дела, в противоправных действиях и узурпации власти законного правителя и так оправдывают войну против Византии. Греки же окончательно убеждаются в разбойничьем характере крестового похода, в котором венецианцы в своих целях используют алчность крестоносцев, жаждущих заполучить византийские богатства. Сам факт разграбления величайшей столицы мира произвел неизгладимое впечатление на греческий мир и способствовал дальнейшему отчуждению. Именно в 1204 г. политические факторы, наложившись на церковные, в совокупности привели к подлинному расколу христианской Церкви на западную и восточную.

Можно считать, что все же главной причиной фатальных противоречий крестоносцев и Византии было то изначальное непонимание, которое встретила у греков сама идея крестового похода. В начале крестоносной эпопеи их рассказы о притеснениях восточных христиан и насильственных действиях турок, имевшие цель привлечь внимание к проблемам Византийской империи, их постоянные обращения за помощью к папству и рыцарству были восприняты на Западе совсем не так, как того желали византийцы. Западные христиане использовали представившийся им повод для объявления священной войны против иноверцев, что империя отнюдь не имела в виду. Греки не понимали великого порыва религиозного энтузиазма, с каким Запад откликнулся на призыв Урбана II, и видели в крестовом походе только политическое предприятие. Примечательно, что если войны византийского императора Ираклия I против персов, в результате которых он в 628 г. вернул главную христианскую святыню — Честной Крест, — рассматривались в латинской традиции как предтеча крестоносного движения, то в самой Византии их никогда не воспринимали как священную войну. Вообще идея справедливой войны в защиту христианства против нападений или угроз неверных, ради отвоевания незаконно захваченных у христиан святых мест была совершенно чужда Византии. Восточная империя по существу не отошла от представлений, существовавших еще в античном Риме, где не делалось различий между справедливыми и несправедливыми войнами, так как все войны велись либо против варваров, либо против мятежников, а значит, с точки зрения римлян, все были справедливыми. Византия восприняла эту идею, но с обратным знаком: христианская империя тоже не делила войны на законные и незаконные, но при этом считала все военные действия злом. На Западе же эти представления вытеснили новые, более практичные идеи, в основе которых лежало учение о праве христианского общества на войну, и в этом смысле западная Церковь оказалась гибче, чем более суровая и жесткая Церковь Византии. Греки были скандализованы западными представлениями о том, что война может быть священной, что убийство людей допустимо рассматривать как благочестивое дело, а кровопролитием можно спасти душу. В отличие от христианского Запада, в Византии не отступали от евангельских принципов, запрещавших христианам проливать кровь, как и от ветхозаветной заповеди «Не убий». Характерное же для идеологии крестового похода представление о том, что умерший на поле боя может заслужить венец мученичества, вообще вызывало отвращение греков. Эта идея порождала у них ассоциацию с понятием джихада у мусульман, которые были главными врагами Византии. В X в. отличившийся своими победами над арабами полководец и император Никифор II Фока пытался внедрить представление о священной войне в сознание византийцев: он просил константинопольского патриарха почтить память погибших в войне против неверных и увенчать их венцом мученичества, но встретил сухой и решительный отказ. С точки зрения греческого клира, лишение неверного жизни есть грех, от которого надо очиститься. Воин, совершивший убийство, должен понести наказание, даже если убивает во имя благого дела. В Византии следовали «канону» Василия Великого, который призывал в течение трех лет отказывать в причастии тому, кто убил врага на войне. Клириков же, обагривших руки кровью, подвергали интердикту. Возможно, что на практике эти принципы даже и нарушались, но в любом случае первоначальные идеи, высказываемые отцами Церкви, запрещавшими христианам брать оружие в руки, были чрезвычайно крепки в Византии.

Лучше всего отвращение греков к самому духу крестового похода иллюстрирует яркий эпизод «Алексиады» Анны Комниной, где она с негодованием рассказывает о некоем латинском священнике, который лично участвовал в бою во время морского сражения и метал стрелы против византийских воинов. «Мы руководствуемся канонами, законами и евангельской догмой, — пишет византийская принцесса, — но… варвар-латинянин совершает службу, держа щит в левой руке и потрясая копьем в правой, он причащает телу и крови Господней, взирая на убийство, и сам становится «мужем крови», как в псалме Давида». «Таковы эти варвары, одинаково преданные и Богу и войне», — заключает она свой рассказ.[125] Конечно, это слишком поспешное обобщение, и то, что она имела возможность наблюдать, было скорее редкостью — ведь западное каноническое право в принципе запрещало духовным лицам брать в руки оружие. Тем не менее описанный ею эпизод — еще одно подтверждение того, какая громадная пропасть существовала между представлениями греков и латинян.

Итак, в силу совершенно отличных от западных культурных традиций, идея священной войны вызвала в Византии отторжение, а религиозные намерения крестоносцев остались непонятыми. Возможно, западные христиане и византийцы достигли бы некоторого взаимопонимания, если бы получше узнали друг друга. Но на Западе не владели греческим языком, а в Константинополе латынь считали варварским, «скифским» языком, невозможным для общения и письма. К этому следует добавить религиозные разногласия, усугубленные схизмой 1054 г.: латиняне, с точки зрения греков, не понимают никейский символ веры, они заблуждаются, утверждая, что Святой Дух нисходит не только от «Бога-Отца», но и «от Бога-Сына» (filioque), причащаются опресноками, у них клирики соблюдают целибат и носят тонзуру; у них другие праздники и обычаи и пр. Эти культурные различия между греками и латинянами только усугубляли ту взаимную антипатию, которая стала постоянным спутником крестовых походов и затрудняла всякое соглашение между греческим Востоком и латинским Западом.

К тому же помимо воинов-крестоносцев византийцы имели дело и с другими латинянами — итальянскими купцами. Венеция, Генуя и Пиза — большие торговые города — вскоре после Первого крестового похода интенсивно осваивают Восточное Средиземноморье и почти во всех византийских городах создают свои коммерческие учреждения. Венеция господствует на островах греческого Архипелага, Генуя — в Черном море, и обе стремятся к главенствующему положению в Константинополе, где византийские императоры предоставляют целые кварталы городам-республикам и одаривают их щедрыми привилегиями. Все это, конечно, способствует своеобразному смешению цивилизаций, но проникновение латинской культуры затрагивает лишь верхушку греческого общества. В целом же соперничество греков и латинян в экономической области, засилье чужеземцев в сфере торговли и ничем не ограниченный произвол итальянских торговцев вызывают протест византийцев. Это недовольство, помноженное на религиозные контроверзы, время от времени приводит к вспышкам гнева, как, например, 2 мая 1182 г., когда византийская чернь устроила в латинском квартале Константинополя жестокий погром, разрушив не только дома богатых латинян, но и церкви, больницы и богадельни. Похоже, это была небольшая прелюдия к тому народному мятежу, который охватит греческую столицу в начале 1204 г., когда простые византийцы восстанут против власти западных рыцарей и их ставленников — восстановленных западными рыцарями на престоле Исаака II Ангела и его сына Алексея III, и все в конечном итоге завершится полным разгромом Константинополя крестоносцами.

С этих пор отношения между Византией и крестоносцами становятся еще более сложными и противоречивыми и в общем безнадежными. После крестового похода 1202–1204 гг., в принципе осужденного Иннокентием III, папы постепенно укрепляются в мысли о том, что греки не только схизматики, но и еретики и враги Церкви, а стало быть, крестовый поход против них вполне правомерен, тем более в целях защиты Латинской империи — этого слабого государства крестоносцев, возникшего на обломках Византии. Однако, как мы видели, походы против византийцев не были очень популярны, да и войны с германским императором и гибеллинами существенно отвлекали внимание Святого Престола; и со временем папы оставили идею крестового похода в Романию ради нового проекта — заключить унию с греческой Церковью. Греки же тем временем не оставляют надежду вернуть Константинополь и восстановить разрушенную крестоносцами Византийскую империю, что в 1261 г. удается никейскому императору Михаилу VIII Палеологу — тем самым Латинская империя прекращает свое существование. Такой поворот событий заставляет папство, желавшее подчинить город латинскому влиянию, изменить свою политику, и вот в 1274 г. римский понтифик Григорий X созывает в Лионе церковный собор, на котором пытается объединить восточное и западное христианство. Собор провозглашает формальную унию, которую, однако, не поддерживают греческие прелаты: ведь Запад предлагал лишь незначительную помощь в обмен на полное подчинение римским догмам, а это не устраивает восточную Церковь. Надо признать, что византийцы вообще были противниками соединения Церквей, считая, что за внешне бескорыстной помощью латинян скрываются сугубо политические интересы. В самом деле, в это время многие правители христианского Запада — от представителей Гогенштауфенов до французского принца и в то время сицилийского короля Карла Анжуйского — лелеяли честолюбивые мечты любыми средствами восстановить Латинскую империю и отвоевать византийские территории. А духовные вожди крестоносцев — папы — думали о том, чтобы, воспользовавшись затруднениями греков, побудить их к союзу с Римом и подчинению византийской Церкви Риму. После Лионского собора папы еще возлагали надежды в этом смысле на Михаила VIII и пытались вести гибкую политику в отношении Византии. Но следующий за Григорием X римский папа Мартин IV, весьма слабый, оказался креатурой Карла Анжуйского, желавшего осуществить прежние антивизантийские проекты норманнов и силой подчинить Византию своему господству. Король Сицилии даже заключил с изгнанным латинским императором Бодуэном II де Куртенэ договор, по которому последний передавал ему право на верховную власть над всеми владениями крестоносцев в прежней Латинской империи, выговорив себе лишь Константинополь и несколько островов в греческом архипелаге. Однако Мартину IV так и не удалось организовать новый крестовый поход, а Карлу Анжуйскому — использовать индульгенции для завоевания Византии: помешала Сицилийская вечерня 1282 г. Тем не менее антивизантийские тенденции в европейской политике продолжают существовать и в XIV в. — ведь, несмотря на падение Латинской империи, титул ее правителя сохранялся, и его примеривали на себя западные государи.

В начале XIV в., когда Европа оказалась перед лицом новой угрозы — турецкой экспансии, антивизантийские настроения несколько ослабевают. К тому времени турки-османы уже захватили Болгарию, поглотили Малую Азию и угрожали проливам, и только Византия, несмотря на свою беспомощность, оставалась верным стражем Босфора и Дарданелл. На этом этапе папство благословляет войну против турок ради освобождения бывших византийских владений и оказывает помощь Византии, но эта помощь для нее более невыносима, чем господство неверных. Опять возобновляются попытки союза и унии с греками, и в 1439 г. на Ферраро-Флорентийском соборе провозглашается слияние греческой и латинской Церквей. Однако попытки заключить союз с Римом были снова обречены на провал: греческий народ опять с возмущением и негодованием воспринимает унию, сочтя ее предательством Церкви и родины. Разумеется, после неудачных попыток объединить церкви латинян уже мало интересовало, поглотят ли турки Византию. От Византийской империи оставался только Константинополь и полуостров Морея — со всех сторон государство было окружено турками. В это время весь мир сознает, что Константинополь скоро окажется добычей мусульман, но, похоже, только генуэзцы и венецианцы, у которых есть экономические интересы в византийской столице, размышляют о том, как защитить город. Другие думают о Константинополе примерно то же, что и кастильский путешественник Перо Тафур: греки в плачевном положении, но они «заслуживают еще худшего, если иметь в виду их черные грехи и пороки».[126]

Трагическое событие — взятие города турками в 1453 г., знаменовавшее окончательную смерть греческого государства, — хотя и было воспринято латинским Западом как постигшая христианство величайшая катастрофа, но далеко не у всех вызвало сочувствие к грекам. Латинский мир допустил гибель Византии в конечном счете потому, что видел в ней постоянного соперника и вероломного еретика-схизматика, упрекая ее в провале крестовых походов и в нежелании вступить в лоно католической Церкви. Несомненно и то, что одним из факторов падения Империи была та неприязнь греков по отношению к западным христианам, которую породил именно крестовый поход, — это чувство возобладало над враждебным отношением к мусульманам. Неслучайно накануне турецкого завоевания великий византийский полководец Лукас Нотарас произнес ставшую афоризмом фразу: «Лучше увидеть среди города царствующую чалму, чем латинскую тиару».[127] Ненависть к латинянам стала частью византийского сознания, а значит, и православия.

После падения Византии память о ней становится также важной частью культурного и политического воображения Запада. Однако если эпоха Ренессанса еще многое почерпнула у Византии — прямой преемницы Греции и Рима, если в XVII в. династия Бурбонов во Франции проявляла интерес к византийскому церемониалу и многое заимствовала из него для ритуалов придворной жизни, то в XVIII в. образ Византии в глазах европейцев, казалось, окончательно померк. Философы Просвещения стали изображать Восточную империю как олицетворение вероломства в политике и оплот мракобесия и деспотизма, и только через столетие в Европе пробудился интерес к одной из самых блестящих мировых цивилизаций, и тогда европейцы вновь открыли для себя великую культуру. И все же некоторые из созданных еще в эпоху крестовых походов стереотипных представлений о Византии дожили до современности.

Глава 15 Крестовые походы и ислам

Конечно, на протяжении веков западные христиане были прежде всего втянуты в орбиту постоянных конфликтов и контактов с исламским миром — арабами и турками. Здесь мы и постараемся посмотреть на крестовые походы глазами мусульман и вписать эти события, которые до сих пор рассматривались со стороны христианской Европы, в контекст истории мусульманского Востока.

Как ни парадоксально, крестоносные экспедиции в Святую Землю в целом воспринимались исламским миром скорее как незаметный эпизод на периферии мусульманского мира. Арабский термин для обозначения «крестоносной войны» (аль-хуруб ас-салибиййа), представляющий собой кальку с западных языков, вообще появляется только в середине XIX в., а позже была написана и первая книга об этих событиях на арабском. Скорее всего, религиозный смысл крестоносных экспедиций мусульманам, точно так же, как и византийцам, не был вполне ясен, хотя внешне крестовые походы должны были напоминать мусульманский джихад. Конечно, это только внешнее сходство, так как, в отличие от джихада — наступательной войны с целью покорения неверных, — крестовые походы, как мы видели, были в принципе войной оборонительной, по крайней мере на доктринальном уровне. Встретившись с крестоносцами на поле боя, мусульмане продолжали называть их привычным словом «франки», как они до того называли всех западных христиан и вообще всех европейцев. Похоже, поначалу мусульманский мир, поглощенный междоусобицами, не осознал всю важность военно-религиозных экспедиций христиан на Восток. Попытаемся восстановить историю христианско-мусульманских отношений на протяжении всего периода крестовых походов.

Несомненно, успехи Первого крестового похода и образование латинских государств на Ближнем Востоке оказались возможны в большой степени благодаря сложной религиозной и политической ситуации на Ближнем Востоке. В самом деле, в это время в регионе враждовали две крупные политические и религиозные силы: на юге существовал халифат Фатимидов со столицей в Каире, власть этого государства — где исповедовался шиизм (одно из двух главных направлений в исламе) — распространялась на Египет и часть Палестины, к их владениям относились также крупные города Бейрут, Тир, Сидон и Акра. Остальные земли (северная Сирия и большая часть Палестины) находились во владении мощного государства Сельджукидов, образованного в середине XI в. в ходе завоеваний тюркского племени огузов и пришедшего в упадок к концу XI в. Сельджукские султаны считались поборниками суннизма (другого главного направления в исламе) и подчинялись аббасидскому халифу в Багдаде — этот правитель теократического государства рассматривался как политический и религиозный глава исламского мира, но на деле уже не обладал никакой властью.

Как известно, сунниты наряду с Кораном признают сунну — священное предание о жизни пророка, являющееся вторым по значению (после Корана) источником мусульманского вероучения и права. Они считают законной высшую политическую власть халифов, а имамами (предстоятелями на молитве) у них являются высшие духовные лица, избираемые из членов мусульманской общины (уммы). В шиитском же исламе имам выполняет обязанности посредника между Богом и человеком, и первым имамом был объявлен Али ибн Абу Талиба (зять Мухаммада), он и его потомки считаются единственно законными наследниками и духовными преемниками пророка. Шииты верят в то, что последний таинственным образом исчезнувший имам (двенадцатый, согласно шиитам-двунадесятникам, или седьмой в соответствии со взглядами исмаилитов) перед концом света вернется в образе Махди (своего рода мессии), с тем чтобы восстановить справедливость и обратить всех в ислам.

Надо заметить, что накануне крестовых походов религиозная ситуация на Ближнем Востоке была чрезвычайно сложной. Т. н. Великая Сирия (Сирия, Ливан и Палестина), где приходилось действовать участникам первой крестоносной экспедиции, не была единым исламским миром. Большинство мусульман были, конечно, суннитами, официально лояльными к аббасидским халифам. При этом суннитская и шиитская общины не были столь четко противопоставлены друг другу: многие сунниты сочувствовали шиитам, а многие шииты служили Аббасидам и Сельджукидам, и в крупных мусульманских городах приверженцы обоих направлений в исламе мирно жили бок о бок. Наряду с этим в городах и деревнях существовали и крепкие общины местных христиан: мелькиты, яковиты, несториане, марониты и др.

Весьма непростой на рубеже XI–XII вв. была в этом регионе и политическая ситуация — она характеризовалась нарастающей нестабильностью, связанной с распадом империи Сельджукидов. После смерти Малик-шаха в 1092 г. его наследники начали междуусобную войну за владения в Иране, Ираке и Сирии, и ни попытки старшего сына Беркиярука сохранить империю от распада, ни стремление аббасидского халифа Аль-Мустазхира контролировать процесс из Багдада не возымели желаемого эффекта. Приставленные править сельджукскими городами и провинциями военачальники — атабеки (букв, «отец-правитель» — так называли воспитателей малолетних сельджукских султанов), воспользовавшись ситуацией, отстраняли от власти своих воспитанников и начинали править единолично.

К концу XI в. Великую Сирию раздирали постоянные военные конфликты: сельджукские военачальники сражались с армиями египетских Фатимидов. Но и между сельджукскими правителями происходили междоусобицы: правителю города Алеппо и владевшему большей частью северной Сирии племяннику Малик-шаха Ридвану, находившемуся под влиянием ассасинов-исмаилитов, противостоял его младший брат Дукак, сидевший в Дамаске. В борьбе против Алеппо Дукака поддерживал сельджукский султан Яги-Сиан, правивший в Антиохии, которая совсем недавно (в 1084 г.) была отвоевана у византийцев. А с востока Ридвану угрожал мосульский атабек Кербога. Почти в каждом городе Великой Сирии был свой правитель-военачальник, и, как правило, представители этой военной элиты были турками-сельджуками или курдами.

Что касается Иерусалима, который считался целью крестовых экспедиций, то в 1071 г. важнейший для христиан город был отвоеван турками-сельджуками у шиитского Египта. Иерусалим был священным городом (аль-кудс) не только для христиан, но и для мусульман — он является дли них третьим по значимости после Медины и Мекки. По мусульманским представлениям, именно в Иерусалиме произойдет конец света, и там состоится всеобщее воскресение и Страшный суд — вот почему многие мусульмане желали быть похороненными в Иерусалиме. В этом городе находились важнейшие мусульманские святыни. Согласно исламскому преданию, в 619 г. пророк Мухаммад, ведомый архангелом Гавриилом, совершил ночное путешествие из Мекки в Иерусалим к «отдаленной мечети» (Аль-Акса) верхом на крылатом коне Бураке и вознесся на лестнице света к Аллаху (т. н. ми'радж). В конце VII в. по распоряжению халифа Абд Аль-Малика выступ скалы, с которого начал свое небесное восхождение пророк Мухаммад, был закрыт куполом, и в 691 г. под ним была выстроена мечеть Куббат ас-Сахра, которая наряду с Аль-Аксой является важнейшей мусульманской святыней. В 1098 г. с приближением крестоносцев Фатимиды, воспользовавшись трудностями турок-сельджуков, вернули себе священный город. Иерусалим хотя и был важнейшей тля мусульман святыней, но для Фатимидов не имел большого стратегического значения — их опорным военным пунктом был город Рам-ла, а их флот располагался в Аскалоне. За пределами палестинских городов Фатимиды с трудом контролировали ситуацию, и на палестинских дорогах, в том числе паломнических путях к Иерусалиму, рыскали бедуины и «туркоманы» (тюрки-огузы), грабившие купцов и паломников независимо от их религии.

Именно о нападениях этих кочевников на паломников рассказывали, сгущая краски, греки и западные путешественники, воздействуя на воображение западных христиан. А византийский император Алексей I накануне Первого крестового похода обращался к Западу за помощью в борьбе с султаном Кылыч-Арсланом I — правителем Румского султаната со столицей в Никее, образованного в 1077 г. в результате отторжения сельджуками у Византии ее малоазийских провинций. Кылыч-Арслану I в свою очередь угрожала туркоманская династия Данишмендидов, основанная в Восточной Анатолии вскоре после нанесшей грекам огромный урон битвы при Манцикерте в 1071 г. Подвластное мусульманским правителям население состояло в основном из православных греков, в лице которых крестоносцы нашли поддержку. Благодаря междоусобицам мусульманских правителей, крестоносцам удалось сначала взять Никею в 1097 г., а затем в 1098 г. осадить Антиохию. Хотя на помощь Яги-Сиану двинулись мусульманские войска из Алеппо, Дамаска и Мосула, их силы были разобщены, и крестоносцам удалось взять верх. Наконец, в 1099 г. фатимидский везирь Аль-Афдаль проиграл сражение за Иерусалим, и, возможно, кто-то из суннитов даже радовался поражению шиитов. Многие мусульмане не смогли сразу оценить все значение крестоносного движения и взятия христианами Иерусалима. Поначалу для них крестовые походы были лишь продолжением извечных конфликтов с Византией. Франков часто принимали за византийские войска, и никто не ожидал, что они сумеют удержаться в Палестине.

Но победы крестоносцев рано или поздно должны были вызвать реакцию мусульманского мира. В 1105 г. появился трактат дамасского правоведа и филолога Али ибн Тахир Аль-Сулами «Книга о джихаде» (Китаб аль джихад). В глазах автора триумф христиан являлся свидетельством упадка ислама и слабости халифата. Аль-Сулами знал о мусульманско-христианских конфликтах в Испании, Сицилии и северной Африке и вписал события крестовых походов в очень широкий контекст. С точки фения автора трактата, мусульмане повсюду терпят поражения по той причине, что пренебрегают своей обязанностью вести священную войну против иноверцев, и потому Аллах наказывает их за грехи. Джихад — понятие ислама, которое означает «усердие на пути Аллаха», «борьба за веру». Имеется в виду как внутренняя борьба — против собственных страстей и пороков, так и внешняя — защита ислама и в случае необходимости даже вооруженная борьба против врагов веры. Такую борьбу возглавляли праведные халифы, законность правления которых признавалась суннитами. Правда, в богословии шиитов только имам может объявить священную войну, а поскольку до конца света имам сокрыт, то они считают невозможным вести джихад в отсутствии «скрытого имама». Разумеется, идеологи джихада всегда подчеркивали выдающуюся роль Иерусалима в священной войне мусульман против врагов веры.

Идеи джихада были восприняты в мусульманском обществе не сразу, для этого должны были сложиться определенные предпосылки. Взаимоотношения мусульман и христиан развивались на Ближнем Востоке, конечно, непросто. Поначалу массовые убийства мусульман и евреев во время взятия Иерусалима в июле 1099 г., политика уничтожения местного населения во время завоевания территорий привели к тому, что многие города и деревни обезлюдели. Например, жители Рамлы сбежали из города при первом же известии о приближении крестоносцев, а для заселения опустевшего Иерусалима франкам даже пришлось приглашать христиан из Трансиордании. Со временем крестоносцы ввели более или менее рациональную политику управления: покоренные мусульмане платили подушную подать и облагались податями — настолько необременительными, что даже путешествующий в 80-х гг. XII в. по Востоку арабский поэт Ибн Джубайр был вынужден признать, что положение местных крестьян было в общем сносным. Тем не менее крестьянские волнения в государствах латинского Востока случались нередко: в 1130 г. вспыхнуло восстание против франкского владычества в районе Наблуса, в 1144 г. произошел бунт в южной Трансиордании. Многие мусульмане бежали из Иерусалимского королевства и других государств и оседали в Алеппо и Дамаске, где они образовывали целые кварталы, Именно эти беженцы и стали в конце концов пропагандистами священной войны против христиан. В 1117 г. они призвали ата-бека Иль-Гази из династии Артукидов править Алеппо и возглавить священную войну против крестоносцев. 28 июня 1119 г. у крепости Артах, в нескольких километрах от Антиохии, в т. н. битве на Кровавом поле новый правитель разбил объединенное войско регента Антиохии Рожера Салернского — это была одна из первых серьезных побед мусульман. Правда, сам Иль-Гази был всего лишь полководцем и не годился на роль духовного лидера, но зато сменившие его мусульманские правители проявили себя как настоящие вожди джихада. Так, Имад-ад-Дин Зенги (ум. 1146) — сельджукский военачальник, поначалу ата-бек Мосула, а затем с 1127 г. правитель Алеппо и основатель династии Зенгидов — сочетал военную борьбу против крестоносцев с религиозной деятельностью. К примеру, он поддерживал медресе — учебные заведения, открывавшиеся при мечетях, и обители суфиев (исламских мистиков) — ханаки — своего рода монастыри, которые были очагами мусульманского богословия. Цели джихада для мусульман отнюдь не ограничивались уничтожением латинских княжеств, но служили средством объединения всего мусульманского мира и вписывались в более широкий план нравственного возрождения ислама. Так или иначе Имад-ад-Дин Зенги добился крупных военных побед, и осенью 1144 г. ему удалось захватить столицу Эдесского графства, что, собственно, и приблизило Второй крестовый поход.

Движение джихада нарастало, и, похоже, идеи Аль-Сулами стали осуществляться на практике. Сын Имад-ад-Дина Зенги Нур-ад-Дин продолжил дело отца. В 1148 г., когда крестоносцы осадили Дамаск, мусульманский вождь со своим войском пришел на помощь единоверцам, в результате чего осада была снята. После смерти в 1154 г. последнего правителя Дамаска из династии Буридов Нур-ад-Дин стал сам править этим городом и, будучи единственным лидером мусульманской Сирии, целенаправленно стремился объединить под своей властью весь мусульманский Ближний Восток. Он уже лелеял планы отвоевать у христиан Иерусалим, но на пути к этой цели ему необходимо было завоевать Египет, и сельджукский вождь включился в сложную политическую борьбу, в которой участвовали фатимидский Египет, Иерусалимское королевство и Сирия. Ситуация складывалась непростая: египетские правители искусно лавировали между крестоносцами и Зенгидами, но в конце концов благодаря умелым действиям Ширкуха — военачальника Нур-ад-Дина, происходившего из курдского клана, Египет — последняя шиитская твердыня — был взят в 1169 г., а сам Ширкух назначен везирем страны. Так был завоеван фатимидский Египет, однако плодами этих успехов предстояло воспользоваться племяннику Ширкуха Юсуфу ибн Айюбу, позже известному под именем Салах-ад-Дина (Саладина), который в 1171 г. низложил последнего фатимидского халифа и, признав духовным главой мусульман суннитского халифа в Багдаде, стал основателем новой династии — Айюбидов. Салах-ад-Дину удалось завершить объединение Сирии и Египта (чего так опасались крестоносцы) и создать новый султанат, в котором суннизм был объявлен государственной религией. Новый мусульманский вождь рисуется современниками не только как воин и правитель, но и как образованный и богобоязненный человек: он был сведущ в науках и исламском праве, знал арабскую поэзию и был ревностным мусульманином, стремившимся изгнать франков из Святой Земли. У своих единоверцев он пользовался необычайным почитанием. Арабский писатель XII в. Усама ибн Мункыз называет его не иначе как «царь победоносный, благо мира и религии, султан ислама и мусульман, объединяющий слова истинной веры и поражающий поклонников креста».[128] Когда Салах-ад-Дин взял власть в свои руки, то прежде всего занялся расширением границ своего государства. Объявив себя духовным наследником Нур-ад-Дина, он лишил его наследников их владений — сначала Дамаска, затем других сирийских городов — Хамы и Хомса, а позже взял под свой контроль Алеппо (1183) и Мосул (1185). Он также укрепил позиции своего клана, раздавая богатейшие земли своим родственникам и союзникам. Тем временем работавшие в его канцелярии мусульмане-идеалисты (в их числе — описавший крестовые походы знаменитый историк Имад-ад-Дин Исфахани) и беженцы из Палестины, отстаивающие идеи джихада, рассылали по всему исламскому миру письма, в которых военные действия султана, в том числе направленные против мусульманских соседей, интерпретировались как священная война, целью которой является уничтожение государств латинского Востока. Так идеи джихада использовались для легитимации власти Салах-ад-Дина. В 80-е гг. XII в. он начинает активную борьбу против христиан и выступает против Иерусалимского королевства. В своей борьбе против неверных он опирается на созданную им мощную армию, состоявшую из тюркских и курдских профессиональных военных и мамлюков — солдат рабского происхождения. В июне 1187 г. он переходит через Иордан, видимо, с целью завоевать город Тивериаду в Галилее. Решающее сражение между мусульманами и крестоносцами произошло, как известно, около местечка Хаттин в июне 1187 г. и закончилось сокрушительным поражением латинян. Прямым следствием этого успеха было отвоевание Салах-ад-Дином 2 октября 1187 г. Иерусалима — священного для мусульман города. Это был грандиозный успех борцов джихада. Во все концы мусульманского мира отправляются послания, в которых султан похваляется возвращением Иерусалима. Однако Салах-ад-Дин вовсе не ожидал реакции христиан на свои победы, реакции, которая не замедлила себя ждать, и начавшийся в 1189 г. крестовый поход застал героя джихада врасплох. Со временем стало понятно, что победы Салах-ад-Дина слишком дорого обойдутся государству Айюбидов…

После смерти султана в марте 1193 г. его империя постепенно приходит в упадок, подтачиваемая постоянными междоусобицами наследников султана. Еще брат Салах-ад-Дина и его преемник султан Аль-Адиль (1200–1218), известный под именем Сайф-ад-Дина (Меч веры) сохраняет целостность и мощь государства и мудро правит Сирией и Египтом, поддерживая нейтралитет по отношению к крестоносцам. Но в 1217 г. те, нарушив сложившийся баланс сил, начинают новый крестовый поход, и уже в 1218 г. египетский султан узнает об осаде Дамиетты христианами. В разгар военной кампании Аль-Адиль умирает, и его сын Аль-Камиль (1218–1240), новый правитель государства Айюбидов, признанный своими братьями в Палестине и Сирии, предлагает взявшим в 1221 г. Дамиетту крестоносцам выгодные условия мира, от которых, как мы помним, те отказываются и в результате — к радости египтян — теряют завоеванный город.

Но в целом своей политикой Аль-Камиль скорее вызвал сильное недовольство мусульманского мира: ведь, как мы уже знаем, в 1229 г. он подписал с Фридрихом II договор, в соответствии с которым Иерусалим и Вифлеем передавались христианам, за исключением мусульманских святынь священного города — мечетей Куббат ас-Сахра и Аль-Акса. Вообще положение египетских Айюбидов становится непрочным. В 1240 г. к власти пришел сын Аль-Камиля Ас-Салих (1240–1250), который все еще управлял Сирией и Египтом. Почувствовав, насколько шаток его трон, султан, дабы обеспечить стабильность своей власти, стал все больше опираться на мамлюков — воинов рабского происхождения (чаще всего то были кипчаки, которых покупали в южнорусских степях). Нельзя сказать, что это было какое-то новшество: как мы знаем, уже в армии Салах-ад-Дина было немало мамлюков, но именно Ас-Салих стал сильно зависеть от них. Он также вступил в союз с хорезмийцами — вытесненным из Центральной Азии монголами народом, выходцами из Хорезма, военные силы которых султан использовал для устрашения соседей и обеспечения их лояльности. В 1244 г. хорезмийцы по приглашению Ac-Салиха прошли через Сирию и Палестину и вступили в Иерусалим, который, как известно, они полностью разрушили, оставив город в руинах. Осенью же 1244 г. в ранее упоминавшейся битве при Ла Форби султан, опять-таки в союзе с хорезмийцами, одержал победу в Сирии над своим дядей Ас-Салих Исмаилом, эмиром Дамаска и союзником крестоносцев. Так, нарушая семейные традиции, Ас-Салих начинает бороться со своими сородичами — сирийскими Айюбидами — и тем самым разрушает созданное Салах-ад-Дином государство.

Тем временем разрушение Иерусалима в 1244 г. вызывает ответную реакцию средневекового Запада — начинается экспедиция Людовика Святого, которая повторяет ошибки Пятого крестового похода: крестоносцы берут Дамиетту, но, не довольствуясь этим, решают идти в глубь Египта и утрачивают завоеванное. В разгар событий ас-Салих умирает, и мамлюки встают во главе сопротивления крестоносцам. В 1250 г. в битве при Эль-Мансуре крестоносцы были ими наголову разбиты, а французский король вместе своими рыцарями попал в плен. Тем временем сын ас-Салиха и его законный наследник Туран-шах, узнав о смерти отца, прибывает из своего иракского удела в Эль-Мансуру. Он пытается отодвинуть от власти своих соперников — мамлюков, входит с ними в конфликт и в конце концов погибает от их меча.

Так в 1250 г. мамлюки свергли Айюбидов и взяли власть в свои руки. Но никто тогда еще не предполагал, что они будут удерживать ее вплоть до начала XVI в. В первое десятилетие правления — с 1250 г. по 1260 г. — мамлюки столкнулись с угрозой монгольского нашествия. Монголы еще в 1241–1243 гг. завоевали всю Анатолию, а затем в 1256 г. приступом взяли крепость Аламут — оплот исмаилитов в Иране — и в 1258 г. под началом хана Хулагу (внука Чингис-хана) осадили Багдад, подвергнув блистательную столицу Аббасидского халифата неслыханному разгрому: дворцы и мечети были разрушены, библиотеки сожжены, уничтожен «Дом мудрости» — интеллектуальный светоч исламского мира, а последний багдадский халиф Аль-Мустасим Биллах — религиозный глава мусульманского мира — согласно преданию, был растоптан монгольскими конями. Следующими целями захватчиков были Сирия и Египет. Они осадили Алеппо, Дамаск сдался без боя, а правитель Сирии сбежал из страны, не будучи способен защитить страну. Однако в Египте монголы встретили яростное сопротивление мамлюков: 3 сентября 1260 г. при Айн-Джалуте (неподалеку от Назарета) между армией египетских воинов под командованием султана Кутуза и эмира Бейбарса — с одной стороны, и монгольским корпусом во главе с военачальником Китбукой — с другой, состоялось судьбоносное сражение, в котором монголы были наголову разбиты, и тем самым Египет был спасен. Правда, плодами победы Кутуза воспользовался Бейбарс, убивший соперника и ставший египетским султаном.

Несмотря на то что его путь к власти был залит кровью, Бейбарс (1260–1271) оказался могущественным правителем, который всемерно способствовал развитию Египта: строил мечети и дворцы, прокладывал дороги, развивал земледелие и торговлю и пр. Как и Салах-ад-Дин, он был ревнителем суннитского ислама и возродил Аббасидский халифат, пусть даже реальная власть продолжала оставаться у египетских султанов. Бейбарс называл себя покровителем трех священных мусульманских городов — Мекки, Медины и Иерусалима— и был горячим приверженцем джихада. Неслучайно под видом священной войны он отвоевывал латинские владения на Востоке. С 1265 по 1271 гг. он, как уже упоминалось прежде, отобрал у западных христиан самые мощные замки и крепости, принадлежавшие духовно-рыцарским орденам, а также Цезарию и Антиохию. После смерти Бейбарса в 1271 г. мамлюки продолжили наступления на латинские владения: в 1289 г. был взят Триполи — важнейший средиземноморский порт, находившийся во владении крестоносцев, а затем в 1291 г. мамлюки взяли Акру — последний оплот крестоносцев. Дабы предотвратить возможный реванш западных христиан, мамлюки срыли до основания все их города и крепости. Очень жестоко они расправились и с восточными христианами — прежде всего с маронитами, изгнанными из прибрежных городов во внутренние районы Ливана. Нетерпимость мамлюков по отношению к не-мусульманам во многом объяснялась их страхом перед монголами, которые в союзе с франками были вполне способны разрушить процветающее мусульманское государство.

Если к концу XIII в. западные христиане утратили почти все свои владения в Восточном Средиземноморье, то в Западном Средиземноморье в течение всего Средневековья складывалась принципиально иная ситуация. Как известно, в 711–714 гг. арабы и исламизированные берберы заняли почти весь Пиренейский полуостров и покорили христиан. Только на самом севере из-за непроходимой гористой местности сохранились несколько христианских анклавов, где со временем возникли независимые государства: Леоно-Кастильское, Наварра, Арагон, а на юго-западе полуострова в IX в. появилось христианское графство Португалия — все они боролись за отвоевание территорий у мусульман. Мусульмане назвали завоеванную страну Аль-Андалус (страна вандалов) и сделали Кордову своей столицей. Здесь в 756 г., через шесть лет после смены власти в Арабском халифате, представитель свергнутой династии Омейядов Абд-ар-Рахман I основал Кордовский эмират, который в 929 г был объявлен независимым от династии Аббаси-дов халифатом. Значительную часть населения Кордовского халифата составляли покоренные христиане, которых называли мосарабы (от араб, муста'риб — «арабизированный»). Наивысшего расцвета Кордовский халифат достиг в период правления выдающегося государственного деятеля Мухаммада ибн Абу Амира по прозвищу Аль-Мансур (латинизированное имя Альманзор) — «Победитель» (978–1002). Во время христианско-мусульманских конфликтов Аль-Мансуру удалось перехватить у христиан военную инициативу и принудить их платить арабам дань. В 997 г. он завоевал город Сантьяго-де-Компостела, в котором хранились мощи св. Иакова (Сантьяго), считавшегося покровителем Испании и борьбы испанцев против мусульман. Со смертью Альманзора произошли существенные изменения, которые привели к ослаблению Кордовского халифата. После 1031 г. государство распалось на ряд небольших мусульманских эмиратов — т. н. тайф (Толедо, Сарагоса, Валенсия, Бадахос, Мурсия, Севилья, Гранада, Малага и др.). Самым значительным из них был Гранадский эмират, где мусульманское владычество продлилось вплоть до 1492 г. Некоторые из этих тайф воевали с христианами, а другие предпочитали заключать с северными королевствами мир и платить дань в обмен на покой. Поначалу борьба христиан против мусульманского господства в Испании имела локальное значение, но постепенно это движение выходит за пределы Пиренеев. Подобные изменения были связаны с ростом значения религиозных путешествий к Сантьяго-де-Компостела, где в кафедральном соборе хранились мощи апостола Иакова. В ходе клюнийской реформы, обновившей многие религиозные институты, это святилище превратилось в важнейший паломнический центр христианского мира. В то время при поддержке клюнийского аббатства была создана целая сеть дорог («дорога св. Иакова»), которые вели к святыне прежде всего через Францию, а также Италию и Германию. Легенда об апостоле-воине — Сантьяго Матаморосе (Иакове Мавробойце), помогавшем христианам сражаться против неверных, сыграла существенную роль в Реконкисте. Постепенно воины из других стран, главным образом из Франции, начинают принимать участие в борьбе испанцев за возвращение территорий, и это участие всячески поощрялось Церковью. Так, в 1063–1064 гг., как уже упоминалось, французские рыцари вместе с испанцами отвоевали у неверных Барбастро, город в Арагоне. Папа Александр II поддержал их участие индульгенциями, выпустив специальную буллу (Eos qui in Hispaniam) и описывая осаду как богоугодное и оправданное Господом дело. Впоследствии эта булла стала образцом для папских документов, оправдывавших крестовый поход, так что эти экспедиции сыграли свою роль в подготовке крестоносного движения.

Вообще в ходе Реконкисты христианские королевства Испании часто искали покровительства Святого Престола, в освобожденных от мусульман городах принималась римская литургия (вместо местной мосарабской) и римские церковные обычаи, а близкие Риму прелаты занимали важные церковные посты. При этом Реконкиста была достаточно неровным и непоследовательным процессом, так как между самими христианскими государствами Пиренейского полуострова также существовали серьезные противоречия. Кажется, фигура национального героя Испании — Сида Кампеадора — отчасти воплощает сложности взаимоотношений внутри христиан испанского мира. Этот кастильский дворянин (его настоящее имя было Родриго Диас де Бивар), поссорившись с королем Альфонсо VI Храбрым, впоследствии воевал против христиан, служил у эмиров Сарагосы и Лериды, а в 1094 г. захватил власть в мусульманском городе Валенсия, где основал независимое княжество.

Конфликты между христианскими государями были обычным явлением на протяжении всего средневекового периода. Но в целом Реконкиста с переменным успехом развивалась, и границы христианских королевств все больше продвигались с севера на юг, и, наконец, в мае 1085 г. Альфонсо VI Храбрый взял Толедо. Город стал опорным пунктом Реконкисты, а с начала XII в. столицей Кастилии. Однако завоевание Толедо имело и иные последствия: реагируя на победы христиан, мусульмане Аль-Андалуса призвали своих единоверцев из северной Африки — т. н. альморавидов (от араб, аль-мурабитун): так в мусульманском мире называли поборников ислама — благочестивых воинов, боровшихся против неверных и живших в т. н. рибатах — пограничных крепостях, которые были и обителями борцов за веру, и форпостами мусульман в войне против язычников. 23 октября 1086 г. эти берберы одержали победу над Альфонсо VI около Саграхаса и к 1095 г. завоевали все тайфы на Пиренейском полуострове. В 1102 г. пала Валенсия — владение Сида Кампеадора. Всецело преданные идее священной войны, ревностные поборники суннизма, Альморавиды покорили арабскую Испанию и включили ее в свое государство с центром в г. Марракеш. С экспансией Альморавидов на Пиренеях по существу начался новый этап Реконкисты, приобретавший все более явный религиозный характер. В частности, в нем значительно усилилось участие пап, которые предоставляли участвующим в военных походах рыцарям полные индульгенции, подобные тем, какие жаловались крестоносцам. Так, во время завоевания Сарагосы Альфонсо I Воителем в 1118 г. помочь единоверцам были призваны воины из других стран, которым выдавались индульгенции. Возникшие в Испании в XII в. рыцарские ордены Алькантара, Сантьяго и Калатрава также поддерживали крестовые идеалы. Со временем Пиренеи превратились в настоящий театр крестоносной войны, и не случайно важным эпизодом Второго крестового похода были взятие осенью 1147 г. Лиссабона и отвоевание крепости Альмерия у Альмохадов — так называлась новая династия, которая пришла на смену Альморавидам.

Подобно Альморавидам, Альмохады (от араб, аль-муваххидун, букв. — единобожники) (1121–1269) были суннитскими реформаторами, но происходили из другого берберского племени. Основатель движения, мусульманский богослов Ибн Тумар (ум. ИЗО) создал настоящее теократическое государство, по образцу мединской общины пророка Мухаммада и выступал как религиозный и светский глава общины, а также законодатель и командующий войсками. Альмохады захватили все альморавидские земли в Северной Африке и вторглись в Испанию, а 9 июля 1195 г. одержали еще более значительную победу над христианами при Аларкосе, в которой было разбито войско короля Альфонсо VIII Кастильского (ум. в 1214 г.). Эти события произвели огромное впечатление на пиренейских христиан. После этого поражения они забыли о своих распрях и стали действовать против мусульман сообща. Результатом объединенных усилий христианских королевств Испании и их союзников из Европы стала победа в битве при Лас-Навас-де-Толоса 16 июля 1212 г., что было важнейшим поворотным пунктом в борьбе христиан против мусульман. После этого вооруженное сопротивление маврам только набирало силу. Поначалу Иннокентий III отказался приравнивать Реконкисту к крестовому походу, но потом папские индульгенции, предоставленные участникам военных кампаний, обеспечили новую волну успехов Реконкисты в середине XIII в. — среди прочего отвоевание Кордовы (1236), Севильи (1248), Валенсии (1248) и др. К концу XIII в. Реконкиста на Пиренейском полуострове была практически завершена. Из мусульманских владений оставался только Гранадский эмират, где правила династия Насридов. Это исламское государство было вынуждено постоянно лавировать между христианами и берберскими правителями Марокко — Маринидами. Успешные военные операции христианских государств в XIV–XV вв. (возвращение Альхесираса в 1344 г. и Антекеры в 1410 г.) привели к существенному ослаблению мусульманской власти на Пиренейском полуострове. В этих кампаниях, разворачивавшихся на пиренейских землях, участвовали крестоносцы из других стран — христианские рыцари Франции и Италии не раз пересекали Пиренеи, чтобы сражаться против мусульман. Ослабление Маринидов лишало Гранаду возможного союзника в борьбе против христиан. Но и сотрудничество Маринидов и Насридов не было столь уж плодотворным, так как Насриды постоянно подозревали Маринидов в желании закрепиться в Испании. В 1369 г. эмир Гранады Мухаммад V вернул себе недавно завоеванный христианами Альхесирас, но эта победа уже не имела существенного значения. В 1469 г. после того, как Фернандо II и Изабелла I сочетались династическим браком, был заключен союз между коронами Кастилии и Арагона, и дни Гранадского королевства были сочтены. Последний эмир Гранады Мухаммад XII Абу Абдаллах, известный как Боабдиль (1482–1483, 1485–1492), еще пытался как-то сохранить Гранаду, но его власть слабела с каждым днем. 2 января 1492 г. мусульманский правитель капитулировал, сдав город Католическим королям. Реконкиста была окончательно завершена. Место, с которого, по преданию, Боабдиль бросил последний взгляд на Альгамбру, прощаясь со своими владениями, ещё и поныне иногда называют «последний вздох мавра».

А что же происходило на Ближнем Востоке после завоевания власти мамлюками? Они, как известно, правили в Египте вплоть до начала XVI г. Мамлюки — специфическое военное сословие — составляли опору египетского государства. Они рекрутировались из юношей-рабов тюркского (кипчаки), а позже — кавказского (черкесы, абхазы, грузины и пр.) происхождения. Первая их династия (1250–1390) вела свое начало от тюрок (ее представителями были кипчаки из южнорусских степей) и получила название «бахриты» (от араб, бахр — море, большая река), так как казармы мамлюкских полков были расположены на одном из нильских островов. В каирской цитадели проходила подготовка будущих воинов, о методах которой нам известно из дошедшего до нас множества военных руководств (фурусийа). Физическое совершенствование сочеталось с религиозным обучением — мамлюков обучали арабскому языку и исламу — и воспитанием в духе беззаветной преданности султану. Военные упражнения заключались прежде всего в верховой езде, стрельбе из лука на полном скаку (одно из боевых упражнений — наездники верхом на лошади стреляли по надетой на шест бутылочной тыкве). Прошедшие жесткую школу военной выучки и дисциплины мамлюки были незаменимы в бою. С их помощью султаны вели войну, прежде всего против врагов веры — священную войну против крестоносцев. После могущественного Бейбарса, победившего крестоносцев, в Египте правил хан Калаун Аль-Мансур (1279–1290), сделавший ставку на черкесских мамлюков. Он продолжал политику укрепления египетского государства, заключая договоры с европейскими государствами и создавая благоприятные условия для развития торговли в Восточном Средиземноморье. Еще 100 лет после Калауна мамлюкский Египет существовал, опираясь на созданную его правителями общественную систему, основу которой составляли икта (условное земельное пожалование за военную службу) и откупная система налогов.

Что же касается религиозного строя, то еще в начале XIV в. в мамлюкском Египте проповедовались идеи джихада, сторонником которого был известный сирийский богослов Ибн Тамийя (1263–1328), ревностный реформатор, призывавший к соблюдению религиозных законов ислама во всей их строгости и полагавший, что отказ от священной войны является самым большим грехом мусульманина. Но в это время мамлюки предпочитают грабить христианскую Нубию и Киликийскую Армению, торговать с итальянскими морскими республиками и о джихаде не помышляют.

Катастрофический удар по режиму мамлюков нанесла Черная смерть — пандемия чумы, поразившая Азию и Европу в середине XIV в. В 1347 г. корабли из Черного моря занесли ее в Египет, до этого перенесший несколько волн голода, вследствие чего ущерб от эпидемии оказался особенно крупным — в результате эпидемии примерно треть населения погибла, Каир стал пустыней, а страна не вернулась к прежней численности даже в XV в.

С 1340-х гг. обострились отношения мамлюков с Кипром в борьбе за торговое преобладание в Восточном Средиземноморье: оба государства стремились контролировать юго-западное побережье Малой Азии, в частности Киликийскую Армению. С вступлением на кипрский престол Пьера де Лузиньяна в 1359 г. разразился настоящий конфликт между мамлюкским султанатом и Кипрским королевством. Результатом его явился крестовый поход 1365 г., направленный против Александрии. Город, отдаленный от Каира, находился под слабым контролем мамлюков, которые к тому же недооценили силы киприотов. В октябре 1365 г. флот Пьера де Лузиньяна отправился в путь с острова Родос, и вскоре кипрская армия была уже в главном морском порте Египта. Нападение на мамлюков было совершено 9 октября во время пятничной молитвы, слабо защищенный город был подвергнут чудовищному грабежу — погибли мечети, дворцы, библиотеки. События произвели тяжелое неизгладимое впечатление на мусульманский мир. После похода крестоносцев в Александрию султан Шабан II (1363–1376) арестовал европейских купцов и с целью возместить нанесенный крестоносцами ущерб предпринял неудачную попытку ввести колоссальные налоги на проживавших в Египте христиан. Война между мамлюками и киприотами затянулась, и только в 1369 г. между ними был подписан мир.

В то же время продолжалась затяжная (с середины XIII в.) война между Египтом и Киликийской Арменией, которая завершилась лишь в 1375 г. победой султанов — с тех пор Киликия управлялась мамлюкским наместником и местными князьями. Но хотя вожделенная страна была завоевана и экономические связи Египта, контролировавшего торговые пути, с Венецией тем самым укрепились, положение Египта становилось все более плачевным, прежде всего ввиду междоусобных войн, которые со временем стали настоящим бедствием страны. С 60-х гг. XIV в. мамлюкские султаны рекрутируют для своего войска все меньше кипчаков в южнорусских степях (практически все они вымерли во время чумы) и все больше приобретают рабов черкесского происхождения. Вторая половина века отмечена жестокой борьбой между двумя этими группировками внутри военного сословия мамлюкского Египта. В 1382 г. власть оказалась в руках у мамлюка черкесского происхождения Баркука (1382–1399), который сверг последнего представителя династии бахритов и основал новую династию бурджитов — их наименование произошло от башнеобразных казарм (бурдж) каирской цитадели. В правление Баркука у границ мамлюкской империи появились войска грозного среднеазиатского завоевателя Тимура, известного на Западе под именем Тамерлана. В 1400–1401 гг. он захватил мамлюкские владения в Сирии — сначала город Алеппо, а затем Хомс и Дамаск и уже нацеливался на Египет. От разгрома страну спасло лишь то, что Тимур отвлекся на пребывавший под властью монгольской династии Джалаиридов Багдад, который в очередной раз подверг беспощадному разгрому. А в 1402 г. в Ангорской битве Тимур разбил и войска османского султана Баязида I (1389–1402), на которого рассчитывал боровшийся с оппозицией, сменивший Баркука его сын Фарадж ан-Насир. Эти события только усугубили ситуацию в Египте, где постоянно зрели заговоры и происходили дворцовые перевороты, которые в течение всего XIV в. подтачивали государство. Только в начале XV в., во время правления султана Барсбая (1422–1438), наступил период относительной стабильности. Тот провел военные и административные реформы, и в результате в 1426–1427 гг. ему удалось завоевать Кипр, который отныне попал в вассальную зависимость от султаната. Барсбаю в целом удалось укрепить мамлюкское государство, но после его смерти начался неуклонный упадок Египта. В середине XV в. султанам, которые непрерывно сменяют друг друга на престоле, с трудом удается удерживать власть и подавлять мятежи. В 1485–1491 гг. происходит первая крупная война между мамлюками и турками. Она идет с переменным успехом, и обе стороны стремятся привлечь западные государства, прежде всего Венецию. В 1491 г. турки, ожидающие крестовый поход с Запада, заключают мир с мамлюками и отказываются в их пользу от Киликийской Армении. Хотя итоги конфликта и благоприятны для Египта, но мамлюкам все труднее нести издержки войны и справляться с внутренней оппозицией. К этому времени Египет, который после монгольского завоевания Багдада почти полностью контролировал торговые пути между Средиземном морем и Индийским океаном, утрачивает свои позиции в связи с открытием португальским мореплавателем Васко да Гама морского пути в Африку. Война Египта с Португалией за господство в Индийском океане только приводит к новым потерям. Между тем постоянно тлевший конфликт с турками переходит в свою активную фазу. 24 августа 1516 г. в районе Алеппо турецкий султан Селим I Грозный (1512–1520) нанес крупное поражение армии египетского султана и занял этот город. В этой битве турецкая артиллерия нанесла сокрушительный удар славившейся своей боевой силой мамлюкской коннице. После победы при Алеппо Селим I очень быстро захватил всю Сирию и Палестину. Уже в августе турецкий султан принял титул «служителя обоих священных городов» — Мекки и Медины, еще подчинявшихся Египту. Последний мамлюкский султан Туман-бей организовал героическое сопротивление, но 22 января 1517 г. около Каира произошло сражение, в котором победил Селим Грозный. Египет превратился в провинцию Османской империи, где стали управлять паши — турецкие наместники.

Итак, Египет подчинился туркам-османам, стремительное восхождение которых началось еще в конце XIII в. Ядром будущей Османской империи стал бейлик (феодальное владение) в Анатолии (Малой Азии), пожалованный сельджукскими властителями Румского (Иконийского) султаната османам — тюркскому племени огузов, которое оказалось вытесненным монголами из центральной Азии на запад. Первый легендарный правитель этой области, находившейся на границе с Византией, Осман I Гази (ум. 1324) сумел извлечь выгоду из тяжелого положения султаната, дабы расширить свои владения. Его преемник и сын Орхан I (1324–1359), пользуясь междоусобицами в Византии, продолжил расширять власть турок-османов в Малой Азии: в 1326 г. он отобрал у греков Бурсу (Прусу) — город на северо-западе Анатолии, которую пытался превратить в столицу исламского мира, а затем завоевал Никею и Никомедию. Эти первые успехи поднимающейся династии, похоже, не произвели должного впечатления на западных христиан, в чьих глазах большую опасность представлял приморский бейлик Айдын (на западе Анатолии) со столицей в Смирне. Именно туда и был направлен уже упомянутый крестовый поход 1344 г., во время которого госпитальеры захватили важный морской порт. Между тем мусульманская экспансия в западном направлении продолжилась в 1355 г.: в этом году тюрки, среди которых были и турки-османы, переправились через Дарданеллы и заняли полуостров Галлиполи, создав здесь важный военный форпост. Это послужило поводом римскому папе Урбану V призвать к новой военной экспедиции, которую возглавили граф Савойский Амадей VI и его союзники, принявшие обет крестоносца. В результате т. н. Савойского крестового похода (1366–1367) Амадею VI удалось отвоевать Галлиполи у османов и вернуть его византийцам, которые, правда, не смогли удержать эту территорию и позже уступили ее туркам.

Если первые представители Османской династии — Осман I и Орхан I — вели свои военные походы преимущественно в Малой Азии, то следующий правитель Мурад I (1359–1389) начал развивать совершенно новую завоевательную стратегию, действуя в основном на Балканах и участвуя в христианских междоусобицах и извлекая из них максимальную для себя выгоду. В 1369 г. турки-османы вторглись в Западную Фракию и захватили Адрианополь, а потом взяли Софию и Ниш. Мурад I был также тем, пожалуй, первым османским лидером, кто приступил к созданию регулярной пехоты янычар — воинов, считавшихся рабами султана и набиравшихся из юношей христианского происхождения. Эта пехота участвовала в сражении на Косовом поле в 1389 г., когда Мурад I вместе со своим сыном Баязидом разгромил стремившихся отстоять свою независимость боснийских и сербских правителей. Сам султан погиб на поле битвы: согласно преданию, легендарный сербский князь Милош Обилич проник в стан врага, убил султана и принял мученическую смерть, за что стал чтим сербской Церковью и был воспет в косовском эпосе.

Сын погибшего в Косовской битве султана Баязид I (1389–1402) продолжил турецкие завоевания на Балканах, сокрушив Болгарское царство и подчинив Македонию и Фессалию. В 1396 г. он разбил крестоносное войско в битве при Никополе, чем, как известно, нанес огромный урон престижу западноевропейского рыцарства. Баязид I стремился также укрепить позиции в Анатолии, что, однако, вызвало вмешательство среднеазиатского полководца и завоевателя Тимура, сумевшего за короткий срок создать огромную империю, границы которой простирались от Дели до Дамаска. В уже упомянутом Ангорском сражении 1402 г. Тимур не только разбил турок, но и взял в плен султана Баязида. В результате всех этих событий вся Анатолия оказалась под началом Тимура и начавшее складываться государство турок-османов временно распалось. Затем последовали затяжные междоусобицы сыновей Баязида I, сопровождавшиеся то и дело возникавшими крестьянскими волнениями, и только сын Баязида I Мехмед I (1413–1421) вышел победителем из этой сложной ситуации. Ему удалось вернуть территории, обретшие независимость во время походов Тимура, и к 1415 г. восстановить власть над анатолийскими бейликами.

Во время правления его сына Мурада II (1421–1444, 1446–1451) турки продолжили свое наступление на Балканском полуострове, и христианская Европа прилагала огромные усилия для борьбы с мусульманами. Поначалу крестоносное войско под руководством Яноша Хуньяди одержало победы на землях Венгрии и Болгарии, взяв в 1443 г. Ниш и Софию. Полководец нашел союзника в лице албанского князя Георгия Кастриоти (Скандерберга), который в это время поднял восстание против турок. Победы Хуньяди были встречены с восторгом на христианском Западе. Папа Евгений IV назвал эти военные кампании «большой резней неверных», свидетельствующей о милости Бога к крестоносцам.[129] Но в 1444 г. в сражении у Варны крестоносцы, как мы помним, потерпели сокрушительное поражение, сравнимое с разгромом при Никополе. Несмотря на неудачу, Янош Хуньяди и Скандерберг были полны решимости продолжать борьбу с мусульманами и лелеяли мечты о реванше. В 1448 г. объединенная армия Яноша Хуньяди, поддержанная папскими индульгенциями, перешла Дунай, чтобы объединить силы со Скандербергом, но в битве на Косовом поле, которое уже однажды, в 1389 г., стало роковым для сербско-боснийского войска, крестоносцы были разбиты Мурадом II. Тем самым судьба балканских народов была решена.

При сыне Мурада II Мехмеде II (1444–1446, 1451–1481) государство турок-османов стало настоящей империей, владения которой включали огромные территории Малой Азии и Балкан. Мощь и силу османской державы, к тому времени располагавшей солидным флотом и армией, использовал в своей политике новый султан, которого неслучайно прозвали Фатих (Завоеватель). Действительно, ему удалось присоединить целый ряд стран — Сербию, Албанию, Боснию, в результате чего османские турки окончательно закрепились на Балканах. Но, пожалуй, главным итогом правления Мехмеда II можно считать завоевание Византии. Вскоре после взятия Константинополя — события, которое было воспринято как величайшая катастрофа христианского мира, — Фатих завоевывает острова в Эгейском море (Лемнос и др.), а затем греческие города — Патры и Коринф, после чего к концу 1460 г. — Морейский деспотат и, наконец, в 1461 г. — Трапезундскую империю. Византийские владения практически перестают существовать. Если уже до этого просторы Эгейского моря бороздили османские суда, то отныне Черное море вообще становится турецким — через его проливы турки контролируют все торговые пути Запада и Востока.

В 1481 г. Мехмед II умер, и его преемником стал султан Баязид II (1481–1512), правление которого было отмечено его бесконечными междоусобными войнами с братом Джемом. Последний потерпел ряд поражений от Баязида II и сбежал на Запад — сначала он укрывался у госпитальеров на Родосе, а затем у папы Иннокентия VIII (1484–1492). Желая выкупить брата, султан подарил папе драгоценнейшую реликвию — копье св. Лонгина, которым был прободен бок Спасителя. Папа принял подарок от Баязида, но при этом не отпустил беглеца. Следует учесть, что в это время на Западе готовили новый крестовый поход и желали использовать турецкого принца как политический инструмент. Но планы крестоносной экспедиции провалились, и Джем встретил смерть в качестве заложника, причем при загадочных обстоятельствах.

Помимо войны с братом, у султана Баязида II были и другие заботы: а именно, пограничные конфликты: с одной стороны — с мамлюкским Египтом, и с другой — с династией Сефевидов, которая в тот момент пришла к власти в Иране и объявила шиизм государственной религией. На самом деле, турки, которые были суннитами, чрезвычайно опасались возвышения шиитов и потому готовы были на военные действия против них. Однако нанести Ирану сокрушительный удар удалось только следующему османскому правителю — султану Селиму I Грозному (1512–1520), который в битве при Чалдыране 23 августа 1514 г. окончательно разбил армию основателя династии Севефидов Исмаила I. Благодаря этой и другим своим военным победам Селим I упрочил позиции своей империи и почти удвоил ее размеры, завоевав Сирию и Палестину, а затем в 1517 г. и мамлюкский Египет. Он также покорил Хиджаз и вскоре принял титул «Служителя обоих священных городов» — Мекки и Медины, ещё подчинявшихся Египту. В общей сложности Селим I увеличил территорию своего государства примерно на 70 процентов.

И все же апогея своего развития Османская империя достигла во время правления его сына — знаменитого султана Сулеймана Великолепного (1520–1566). В период его правления Блистательная Порта добилась самых больших успехов в политической и военной организации государства, в связи с чем в Западной Европе её часто сравнивали с Римской империей. Самым главным соперником султана стал избранный в 1519 г. императором Священной Римской империи Карл V, принадлежавший к испанской ветви Габсбургов — ревностный католик, стремившийся создать настоящую христианскую империю и со всей серьезностью воспринимавший турецкую угрозу. Войны Габсбургов и Турции происходили в основном на территории Балкан. В 1521 г. турки осадили Белград, в 1526 г. в битве при Мохаче была уничтожена армия венгерского короля Лайоша II, а в 1529 г. Портой была предпринята первая попытка осады Вены. Успехами в Центральной Европе Сулейман Великолепный был во многом обязан своей отборной пехоте — любимым полкам янычар, приносившим неизменные победы в наземных сражениях. Но турецкая экспансия продолжалась и в регионе Средиземного моря: в 1529 г. глава османского флота Хайр-ад-Дин Барбаросса захватил Алжир, в 1534 г. турки завоевали Тунис, который, правда, в следующем году был оккупирован испанцами. Когда же в 1537 г. тот же османский адмирал захватил и разграбил множество островов, принадлежавших Венеции, реакция христианского Запада не заставила себя ждать: для борьбы с турецким флотом папа Павел III создал Священную Лигу, объединившую несколько христианских государств (Папскую область, Священную Римскую империю, Венецианскую республику, орден Мальтийских рыцарей и Испанию). 28 сентября 1538 г. около г. Превеза состоялось морское сражение, в котором, как мы помним, европейский флот был наголову разбит. После этой победы турки продолжили экспансию, и вскоре Оттоманская Порта уже контролировала значительную часть Средиземного моря. Правда, Блистательной Порте так и не удалось взять остров Мальта, который в 1522 г. Карл V передал изгнанным турками с Родоса иоаннитам. За 30 лет своего пребывания на острове рыцари построили мощные крепости, и, когда в 1565 г. огромная армия Сулеймана Великолепного осадила остров с целью его захвата, иоанниты с успехом отразили атаку турок.

Главным препятствием агрессивной политике «Великого турка», как называли Сулеймана на Западе, был Карл V, считавшийся непримиримым врагом ислама. Однако, как ни парадоксально, в своей борьбе против Габсбургов Сулейман Великолепный нашел союзника среди христианских государств. По иронии, судьбы им стала всегда принимавшая участие в крестовых походах Франция, которая увидела в универсалистских планах Карла V угрозу для своих интересов. В 1528 г. французский король Франциск I сделал решительный шаг — он заключил с Сулейманом союз против Габсбургов; и этот франко-турецкий альянс, союз Лилии и Полумесяца, вызвавший скандал в христианском мире, служил для Франции способом ослабления своих политических противников — Габсбургов.

«Великий турок» скончался в 1566 г. после почти полувекового правления в Османской империи. Но даже его кончина не помешала внушительной османской военной машине действовать еще долгое время. Придя к власти, наследник Сулеймана султан Селим II (1566–1574) сразу стал строить планы захвата Кипра. Владевшая островом Венеция обратилась за помощью к христианским державам, но создать коалицию не удалось. Турецкий флот показался у берегов Кипра в июле 1570 г. и начал военную кампанию, тяжелая осада острова продолжалась с перерывами в течение двух лет, и, наконец, в 1571 г. Кипр перешел туркам. Эти события произвели мрачное впечатление на христианскую Европу, но вместе с тем послужили стимулом к созданию коалиции христианских государств — Священной Лиги, объединенный флот которой в 1571 г. разгромил турок в уже упоминавшейся битве при Лепанто. Победа, которая была единодушно прославлена христианами — как католиками, так и протестантами, — стала неприятным сюрпризом для султана. Однако ресурсы Блистательной Порты были еще достаточно мощными. Османы быстро восстановили свой флот и еще долгое время совершали набеги по всему западному Средиземноморью, а в Центральной Европе сражались против своего главного противника — Габсбургов. И все же наследникам Сулеймана Великолепного не удалось сохранить былое величие Империи. К середине XVII в. наступательная мощь турецкой армии значительно ослабевает, и волна завоеваний явно идет на спад. С 1645 г. турки приступили к покорению Крита и в результате самой длительной в истории осады замка Кандии только к 1669 г. захватили весь остров. В это время государство и армия Империи переживали глубокий кризис. Государственный аппарат терял свою эффективность, с начала XVII в. шел постепенный процесс разложения корпуса янычар — ранее составлявших опору государственной власти, теперь он становится угрозой для султанского престола. Военные мятежи и дворцовые перевороты сменяют друг друга в Османской империи подобно тому, как это было в мамлюкском султанате. Серьезным становится отставание Османской империи в технической сфере. С конца XVI в. турецкая артиллерия не обновляется, ей противостоят хорошо вооруженные и дисциплинированные армии европейских государств. Слабое материальное оснащение армии нередко приводит турок к поражениям в вооруженных конфликтах. В 1683 г. турки в очередной раз приступают к осаде Вены и терпят полную неудачу — победа христиан по существу означает конец завоевательных походов Османской империи в Европе.