Попытка психологического портрета Петра I


То, что Петр I был человеком нездоровым в психическом плане, в общем, никогда не подвергалось сомнению. Роберт Мэсси, автор классического трехтомного труда «Петр I» пишет: «... молодой царь начал страдать досадным, нередко заставлявшим его испытывать мучительные унижения, недугом. Когда Петр возбуждался или напряжение его бурной жизни становилось чрезмерным, лицо его начинало непроизвольно дергаться. Степень тяжести этого расстройства, обычно затрагивавшего левую половину лица, могла колебаться: иногда это был небольшой лицевой тик, длившийся секунды две-три, а иногда – настоящие судороги, которые начинались с сокращения мышц левой стороны шеи, после чего спазм захватывал всю левую половину лица, а глаза закатывались так, что виднелись одни белки. При наиболее тяжелых, яростных припадках затрагивалась и левая рука – она переставала слушаться и непроизвольно дергалась; кончался такой приступ лишь тогда, когда Петр терял сознание.

Располагая только профессиональными описаниями симптомов, мы не сможем наверняка установить ни саму болезнь, ни ее причины. Скорее всего, Петр страдал малыми эпилептическими припадками – сравнительно легким нервно-психическим расстройством, которому в тяжелой форме соответствует истинная эпилепсия, проявляющаяся в так называемом «большом припадке».

О пьянстве – фактически алкоголизме Петра написано немало. Чего стоит один «Сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор» – долголетняя забава Петра, злейшая пародия на церковную иерархию, по тем временам считавшаяся необыкновенным святотатством. «Князем-папой» был назначен Зотов, сам Петр удостоился лишь с присущей ему скромностью звания «протодьякона» собора. Именно тогда и стали шептаться, что на престол взошел антихрист.

Можно еще добавить: так как в петровские времена солдат в армию брали навечно («бессрочно»), а кое-кто, удрученный такой перспективой, бежал, то всем поголовно «забритым», словно по «Апокалипсису» стали делать на правой руке татуировку в виде креста, чтобы безошибочно опознавать беглых. За двести с лишним лет до нацистских номеров-татуировок на руке узников концлагерей...

При Алексее Михайловиче количество деяний, за которые по закону полагалась смертная казнь, приближалось к шестидесяти. При Петре – возросло до девяноста. Любопытно высказывание Петра о полиции: «Полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобности».

Роберт Мэсси, к его чести, вовсе не пытается объявить петровские зверства «исконно русской привычкой». Наоборот. Американец, долго перечисляет сходные по времени западноевропейские примеры – виды пыток и казней, сверхсуровые законы. С одной-единственной целью: доказать, что подобная практика во всей Европе была обыденной. И дальше пишет еще более определенно: «И все-таки Петр не был садистом. Он вовсе не наслаждался зрелищем человеческих страданий – не травил же он, к примеру, людей медведями просто для потехи, как делал Иван Грозный. Он пытал ради практических нужд государства, с целью получения необходимой информации и казнил в наказание за предательство. И немногие из его русских и европейских современников в XVII веке взялись бы оспаривать подобные выводы».

Грозный был сатрапом. Петр же создал систему. Система Петра в чем-то – предвосхищение нацистской. Простая аналогия: теоретически любой антисемит в свое время, возникни у него желание, имел возможность ударить, оскорбить еврея, устроить погром – однако всегда и везде рисковал попасть под кулак городового. Но нацистские законы как раз официально поставили евреев вне закона. Нечто подобное случилось и при Петре – если раньше для того, чтобы угодить на дыбу, требовались веские основания, отныне под пытошную практику была подведена теория. А теория, общеизвестно, в тысячу раз превосходит жестокость любых сатрапов – поскольку для теории всякий становится не личностью, а «подлежащим биологическим объектом».

Когда в пытошные явился патриарх, чтобы просить пощады для стрельцов, Петр его буквально вышвырнул. Были казнены несколько священников, только за то, что они молились за несчастных. Для полковых священников мятежных войск соорудили особую виселицу в виде креста, их вешал придворный шут, наряженный православным иерархом.

В одной своей книге Игорь Бунич утверждает, что существуют резолюции Петра на следственных делах: «Смертью не казнить. Передать докторам для опытов». Конкретных источников Бунич не приводит – а его гипотезы не всегда подтверждены документами. Однако это чрезвычайно похоже на Петра.

Даже император Николай II высказался о Петре I весьма нелицеприятно: «Я не могу не признать больших достоинств моего предка... но именно он привлекает меня менее всех. Он слишком сильно восхищался европейской культурой... Он уничтожил русские привычки, добрые обычаи, взаимоотношения, завещанные предками».

В связи с дурными привычками внесенными Петром нельзя не остановиться еще раз на проблеме так называемого «русского пьянства». Сейчас клеймо «косорукого пьяницы» настолько приклеилось к образу «среднего россиянина», что создается впечатление что алкоголизм – это неотъемлемая часть «русского характера» присущая ему «от начала времен». Я позволю себе не согласиться с этим, и вот почему: иностранцы, и прежде всего Лефорт — большой мастер выпить, пили не меньше, а главное — гораздо чаще. Поборники московской старины с укоризной говорили, что-де Лефорт спаивает молодого царя. Действительно, с Лефортом Петр пил много. Для обоснования причин этого пошли легенды об особом, «политическом» характере отношения Петра к пьянству. Анри Труайя в книге «Петр Великий», вышедшей в Париже в 1979 году, пишет о петровских застольях: «В большинстве случаев он сохранял ясное сознание, несмотря на большое количество поглощаемого алкоголя. В то время как вокруг него люди расслаблялись, лица гримасничали и языки заплетались, он наблюдал эту сцену острым взглядом и запоминал пьяные признания. Это был способ узнавать тайны окружавших его людей. Таким образом, даже попойки использовались им для государственных интересов».

Такое мнение, довольно часто, впрочем, встречающееся в литературе о Петре, представляется абсолютной идеализацией. Дело обстояло проще и страшней. На этом примере легко отделить проблемы поступательного интегрирования в Европу и – я подчеркну – в Азию, демонстрируемое Россией при предшественниках Петра, и порочные «заимствования» осуществляемые самим Петром. Это прежде всего касалось регулярного употребления спиртного, характерного для нравов «цивилизованной Европы». «Германия зачумлена пьянством», — обличал своих соотечественников церковный реформатор Мартин Лютер. «Мои прихожане каждое воскресенье смертельно все пьяны», — тогда же с горечью признавал английский пастор Уильям Кет. Другой англичанин позже так описывал нравы страны пуритан в XVIII веке: «Пьянствовали и стар и млад, притом чем выше был сан, тем больше пил человек. Без меры пили почти все члены королевской семьи... Считалось дурным тоном не напиться во время пиршества... Привычка к вину считалась своего рода символом мужественности во времена, когда крепко зашибал молодой Веллингтон, когда «протестант» герцог Норфолкский, упившись, валялся на улице, так что его принимали за мертвеца, и когда спикер Корнуэлл сидел в палате общин за баррикадой из кружек с портером — председатель достойных своих багроволицых подопечных... В Лондоне насчитывалось 17 тысяч пивных, и над дверью чуть ли не каждого седьмого дома красовалась вывеска, зазывавшая бедняков и гуляк из мира богемы выпить на пенни, напиться на два пенса и проспаться на соломе задаром».

В Немецкой слободе, где жили отнюдь не лучшие выходцы из разных европейских стран, нравы и обычаи оказались такими, что москвичи не зря окрестили ее «Пьяной слободой». О дальнейшем распространении этой заразы я позволю себе не распространяться, поскольку это не является предметом настоящей работы. Одно можно сказать точно: определение «пьяный – не работник» было подтверждено Петром очевидно и бесспорно.

Загрузка...