Критика политики и реформ Петра I

Заключение

Подводя итог настоящей работы хотелось бы вновь, очень кратко, остановиться на нескольких фактах из различных сфер государственной и международной жизни России XVII века иллюстрирующих то «наследство» получил Петр от своего отца – царя Алексея Михайловича и старшего брата – царя Федора Алексеевича. Итак:

1646г. Указ о составлении Переписных книг.

1647г. Устав «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей».

1647-54гг. Основание Ангарского, Верхнеудинского, Нерчинского острогов.

1648г. Путешествие Семена Дежнева к Берингову (будущему) проливу.

1649-50г. Присоединение Даурии на Амуре к России.

1650г. Устройство солеварни в Старой Руссе.

1654г. Присоединение Украины. В том же году – Торговый устав.

1654-57г. Первое русское посольство в Китае.

1656г. Образование Царицыной мастерской палаты.

1660г. Приезд в Москву персидских купцов.

1661г. Проект «прорытия Волго-Беломорского канала».

1666г. Основание кожевенной мануфактуры на Клязьме.

1670-71г. Посольство в Хиву и Бухару.

1672г. Первое театральное представление при царском дворе.

1674г. Приезд купцов из Пекина для установления торговых связей.

1674г. Первый учебник русской истории – «Синопсис» Иннокентия Гизеля.

1675-76г. Поездка русского посла Н.Г. Сапафария в Пекин, первое подробное описание Китая на русском языке.

1678-79г. Перепись населения, введение подворного обложения.

В истории нет понятия «если бы», а иначе долго и с удовольствием можно было бы рассуждать о том, каких бы «головокружительных» успехов достиг бы император Петр I, именуемый «Великим», когда бы ему пришлось начинать «на пустом месте». О том, зачем Петр с упорством, достойным лучшего применения, рубил «окно в Европу» (Между прочим, это знаменитое: «Петр прорубил окно в Европу» выдумано не в России – этот пассаж впервые употребил в 1769 г. в своих «Письмах о России» итальянец Франческо Альгорроти), когда Алексей Михайлович уже приоткрыл дверь на Восток. И много ли чугуна наплавили бы на заводах Акинфия Демидова, коль скоро «сиволапые» стрельцы не присоединили бы к России эти земли, покорив местные племена.

Одно можно сказать определенно: всеми своими «потугами», «авралами» и «ура-патриотизмом» Петру, самому ли или с чьей-то подсказки и при чьей-то поддержке, но удалось сбить Россию с естественного пути развития. Как бы выглядела карта нашей Родины сейчас, об этом можно только строить гипотезы, более или менее ублажающие национальное самосознание. Но один ответ очевиден: Россия до Петра осуществляла пусть медленное (однако не ставшее из-за этого порочным), но эволюционное развитие. Реформы, проводились с несоизмеримо меньшей кровью, не сотрясали страну столь жестоко, не создавали непреодолимой пропасти меж высшими и низшими, меж народом и государством, церковью и народом. Все, что нам известно о достижениях России допетровской эпохи, позволяет говорить об этом с уверенностью.

Преобразования предшественников Петра в России поступательно выполняли главную цель – включали ее в мировую систему. Именно мировую, а не только европейскую, на которой позднее «зациклится» Петр. Россия устанавливала более тесные, близкие отношения со странами, находящимися на разных этапах промышленного, торгового, культурного развития. Все это, преобразовываясь через творческие возможности русского народа, обращалось в импульс к независимому развитию во всех областях жизни: от производства материальных продуктов и предметов жизненной необходимости до создания духовных ценностей – науки, литературы, искусства.

И на этом фоне резкое и необдуманное ускорение в сфере связей с Европой предпринятое Петром получило закономерные отрицательные последствия. Процесс преодоления внутриевропейского сепаратизма, временного, частично раздельного развития Запада и Востока континента, превращения региональных связей в подлинно общеевропейские не был простым, одноплановым, безболезненным. Вступление России в Европу мало походило на появление на свет в дружной большой семье нового человека, которого «старшие» встречают ласковой заботой и спешат помочь ему встать на ноги.

Скоростное сближение России с Европой происходило в условиях острой борьбы, ибо появление новой гиперактивной страны натолкнулось на боязнь конкуренции, на обоснованный страх перед опасностью утраты привилегированного положения и нарушения монополии, необходимости чем-то поделиться с новым участником общеевропейской жизни. Россия обретала свое право на место под солнцем в общеевропейской жизни ценой тяжелой борьбы. Необходимые для этого разнообразные связи порождали неизбежно новые формы ее зависимости. Происходил процесс развития взаимозависимости, в котором независимость нуждалась в постоянной и терпеливой защите, военной и дипломатической.

И потому является безусловно справедливым, что историографии петровской эпохи, с самого начала ее формирования, в разной форме возникали вопросы и сомнения в отношении осуществленного под влиянием Петра сближения с Западной Европой. Не поставил ли Петр Россию в своем увлечении Западной Европой на службу чуждым ей и враждебным интересам? Не лучше ли было продолжать дистанцированное, самодостаточное в духе «старомосковского благолепия»? Не оказалась ли петровская европеизация России делом антинациональным и антипатриотическим? Не ликвидировал ли Петр русскую самобытность и пресловутый «русский дух», добавив к техническому отставанию от Европы духовную опустошенность народа утратившего, с разрушением казавшихся незыблемыми нравственных устоев, жизненных принципов и приоритетов, львиную долю национального самосознания?

В данном случае уместно прислушаться к словам иностранца, например такого, как Роже Порталь: «Когда в связи с Петром Великим ставят проблему иностранного влияния, ликвидации отставания от Запада, отречения от прошлого, то забывают главное, заключающееся в том, что в момент, когда Петр взял власть, Россия находилась под угрозой экономической колонизации, от которой правительство и русские купцы должны были защищаться». Действительно, до Петра Россия находилась «под угрозой». С помощью Петра эта угроза благополучно осуществилась.

Создается впечатление, что в реальной жизни, в исторической действительности, в практической деятельности Петр представлял собой воплощенное «горе – злосчастье» для России: по случаю Ништадтского мира он устроил в столице праздник, а не успел он пройти, как на Петербург обрушилось страшное наводнение. Закончилась Северная война, и в 1721 - 1724 годах по России прошла волна страшного неурожая, голода, эпидемий. Петр заявлял, что хочет народного процветания, и десятки тысяч человек гнили заживо и умирали от непосильного труда на строительстве каналов, крепостей, Петербурга. Вместо справедливого распределения налоговых тягот, Петр укрепил социальную отсталость. Он обещал, что сделает из дворян работников, образованных офицеров, инженеров, ученых, администраторов, а через три десятка лет после его кончины они стали освобождаться от обязательной службы.

И разве не Петр своим восторгом перед всем иноземным (товары, приспешники, «друзья», женщины), и пренебрежением к отеческой традиции не наградил Россию немецкой, по существу династией?

Петр был крайне озабочен тем , чтобы начатое им дело продолжалось преемниками, а принес в жертву амбициям собственного сына. И в итоге русский престол остался на произвол судьбы. И как бы в исторических трудах не назывался последующий период, в какие бы «шелка и бархат» не маскировался, но то состояние в котором Петр оставил Россию по сути своей именуется коротким и емким словом: СМУТА.

Герцогиня Курляндская, будучи формально русской по происхождению, утвердилась у власти при помощи известного нам Остермана. Императрица Анна Иоанновна боялась русских, не доверяла им и притащила в Петербург свору курляндских проходимцев: воцарилась печально знаменитая бироновщина. Как пишет Ключевский, «немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забрались на все доходные места в управлении... Стон и вопль пошел по стране». «Птенцы гнезда Петрова» на поверку оказались воронами. На русском троне проходит галерея отпрысков захудалых немецких князей, всех этих герцогов Мекленбургских, Голштейн-Готторпских, принцев Вольфенбюттельских, Ангальт-Цербстских. Представительница последних правила под именем Екатерины II и от герцога Голштинского, выступавшего у нас под «псевдонимом» Петра III, произвела на свет Павла I, за которым последовали его сыновья Александр I и Николай I.

Иностранцы стояли за кулисами многочисленных переворотов: Остерман привел к власти Анну, придворный лекарь Лесток — Елизавету, Миних — Анну Леопольдовну... А русское дворянство оставалось политически пассивным и все более праздным классом. Петр каленым железом выжег у них активную часть национального сознания. А проведенное им формирование общественного мнения, или, как теперь, говорят PR-акция сделали фигуру всякого «немца» на Руси априори респектабельной и достойной уважения.

Для его наследников стало проблемой избавиться от такой «опоры династии», ибо русским еще требовались свои «сорок лет», чтобы вернуть веру в себя. С великим опозданием Николай I со свойственной ему «солдатской» прямотой уже признавал: «Русские дворяне служат государству, немецкие — нам».

Однако правление Петра и последовавшие за ним «неметчина» вкупе с «бабьим царством» сработали с престолонаследниками как шоковая терапия. Главным побудительным мотивом и обоснованием всякого действия становится идея сохранения и укрепления власти правящей династии. Поэтому все послепетровское правление Романовых представляет собой стремление к отрицанию задач абсолютистского государства, в том виде, которое являлось особенностью петровской политической мысли.

Не случайно сразу после смерти Петра его приближенные выступают с предложениями об отмене некоторых его нововведений. При этом они даже пользуются поддержкой вдовы Петра — воцарившейся на троне Екатерины I.

Возвращаясь к роли «онемеченной» династии Романовых, которая во главу угла поставила интерес династический, следует подчеркнуть одно важное обстоятельство. Во внешней политике династический интерес часто совпадал с национальными интересами России. А в победоносных действиях тогдашней русской армии, по счастью применялись тактические и стратегические принципы, отличные от опыта Полтавы, иначе разгром Наполеона, его прославленной армии вряд ли был возможен.

Но даже победа в Отечественной войне 1812 года привела лишь к тому, что Россия сохранила роль великой державы. Но эту роль она играла только в военных и дипломатических делах. В социальном и культурном отношении она из-за крепостного права, образца указа 1711 года, оставалась одним из наименее развитых европейских государств. «Дух Петра» веял над Россией...

Противоречивое, и в сущности своей отрицательное, отношение царского дома Романовых к Петру сказалось в любопытной истории с личным имуществом царя. Это были его отнюдь не роскошная одежда, книги, карты, чертежи, разные предметы быта и т.п.

Особенно много осталось после него разных орудий труда: десяток станков, огромный набор инструментов, которыми он сам работал. Сначала все хранилось в основанной Петром Кунсткамере, а потом Николай I приказал перенести коллекцию, включая «Лизетту» – чучело лошади, на которой, по установившемуся преданию Петр скакал в огне Полтавского сражения, и другие реликвии, в дворцовый музей Эрмитаж. Устроили специальную галерею Петра Великого, расставили вещи в длинном коридоре. Свободный доступ публике туда был закрыт на протяжении 60 лет. Возможно, царствующие особы опасались демонстрировать народу экспонаты, которые могли утвердить посетителей в «странном» образе жизни Петра.

Двойственным, противоречивым оказалось и отношение к Петру большинства господствующего дворянского сословия. Одни его представители, подобно Пушкину, рассматривали его как преобразователя. Иные же пытались поставить под сомнение и справедливо осудить его «деяния». Это старался, например, сделать в своем знаменитом памфлете «О повреждении нравов в России» историк екатерининских времен князь М. Щербатов.

Интересно посмертное отношение к Петру за границей. Иностранные дипломаты сообщали из Петербурга о том, что началась правительственная чехарда вокруг русского трона в борьбе клик и кланов за власть. Но это утверждение базировалось в том числе и на том, что некоторых русских представителей за рубежом радовало исчезновение Петра.

Но сам факт, что Россия оказалась способной породить такую фигуру, как Петр, имел необратимый характер. За границей больше всего опасались, что вдруг появится какой-либо «аналог» Петра. Еще больше боялись, что самая крупная европейская держава будет «прирастать» такими же непредсказуемыми «демаршами» как и при Петре. Этого, к счастью, не произошло, да и не могло произойти. Советский историк К. Н. Державин писал: «Для Западной Европы первой четверти XVIII века Россия и Петр Великий были не всегда понятными, но ясно ощутимыми».

Кончина Петра послужила поводом для подведения итогов его деятельности, а спровоцированное им положение России на мировой политической арене вызвало к обсуждению вопросы ее дальнейшего участия в решении запутанных проблем европейской политической жизни.

Нет возможности даже кратко разобрать тот поток литературы о Петре и России, который хлынул после его смерти и не иссякает до сих пор. Остановимся только на некоторых, самых общих ее тенденциях. XVIII век был так называемым «веком Просвещения». В авангарде европейской политической мысли шли французские «просветители». И они были выразителями удобного для себя, «передового» европейского общественного мнения. Но, к сожалению, вопреки Руссо с его справедливыми взглядами на деятельность Петра верх брала иная, более политизированная оценка петровских преобразований. Ее «исповедовал» Вольтер. Этот «самый знаменитый из просветителей», в отличие от Руссо, считал себя историком. До создания книги о Петре он уже написал ряд столь же достоверных «исторических произведений»: «Век Людовика XIV», «История Карла XII», «Опыт о нравах и духе народов». При этом, работая над книгой «Россия при Петре Великом», Вольтер пользовался обширным кругом источников. Российское правительство предоставило в его распоряжение далеко не бесспорные документы, в том числе такие щекотливые, как материалы о «деле царевича Алексея». К сожалению, нет места для подробной характеристики этого труда Вольтера. Поэтому ограничимся лишь мнением К.Н. Державина, который писал по поводу книги Вольтера о Петре: «В Петре I, несмотря на все свое пристрастие и всю свою интимную любовь к веку Людовика XIV, Вольтер обрел идеал своего исторического героя в исторической действительности». И с этим мы согласимся. Действительно, по уровню воплощенного деструктивизма Петр – истинный вольтерьянец.

Другое направление в петровской историографии XVIII века, связанно с именем прусского короля Фридриха II. Напомню, что это был тот самый монарх, на которого советская историография безапеляционно и безосновательно прилепила клеймо Маркса: «Всемирная история не знает короля, цели которого были бы так ничтожны». Известно, что бывший секретарь прусского посольства в Петербурге Фоккеродт, сочинил памфлет, включающий в себя воспоминания и (к сожалению) как принято в подобных сочинениях сплетни и слухи Петре и вымыслы и представил королю это сочинение. Но Фридрих счел памфлет слишком «размытым» и добавил в текст собственные суждения, призванные развенчать Петра. Не желая быть обвиненным в «западничестве» я вынужден признать справедливость, хотя и излишне грубую, прусских сочинителей, которые изобразили Петра, психически ненормальным человеком, трусливым и глупым, невежественным, невероятно жестоким и бесчестным.

Так возникло известное «фоккеродтовское» направление в историографии Петра, которое существует и до сих пор. К огромному сожалению его «взяли на вооружение» все политические противники России, и теперь трезвые оценки соседствуют в нем с нелепостями возводимыми в ранг исторических фактов.

Пример тому – пресловутое «Завещание Петра Великого», распространенное во Франции незадолго до нашествия Наполеона на Россию и предназначенное «идейно» оправдать эту авантюру. Явная фальшивка пускалась в ход при каждой новой агрессии против нашей страны. Ее использовали Геббельс и Гитлер, хотя уже давно историки разных стран убедительно доказали, что «завещание» – обыкновенный подлог и мошенничество.

Однако же, справедливости ради, следует заметить, что так называемое «Письмо Петра к Сенату», якобы составленное во время Прутского похода, не имеющее аутентичного подлинника и опубликованное в 1785 году на немецком языке (подчеркнуто мной – А.Ч.) до сих пор многими историками, особенно советского периода, предполагается подлинным.

В связи со всеми этими противоречиями, поднимается и такой вопрос: а что общего может быть между деятельностью Петра, от которой нас отделяют два с половиной столетия, и современностью? Дескать: что было, то было и быльем проросло, и нечего ломать копья по неактуальному вопросу, а лучше направить энергию в «нужное русло». На первый взгляд действительно ничего общего: так резко изменился с тех пор весь мир, и особенно сама Россия.

А между тем большинство населения планеты стоит сейчас перед той же самой задачей, которую декларировал Петр как основную идею своей политики. В настоящее время она оформилась в глобальную проблему ликвидации экономической и технической отсталости многочисленных стран так называемого «третьего мира».

Увы, если смотреть фактам в лицо и называть вещи своими именами, то задача ликвидации отсталости, явившейся на этот раз плодом горбачевского «постсоциализма» вновь грозно возникла с еще большей остротой, чем в России конца XVII века. В данном контексте уместно напомнить о некритической, а зачастую и положительной оценке форм и методов экспериментов проводимых Петром над Россией, которую демонстрировали так называемые «ученые» и «творческая интеллигенция» в угоду «нынешней власти». Не смысла, ни целей ее не понимая. Лишь желая угодить.

Но оказывается, в «идеологии» и «реформаторстве» Петра содержится нечто такое, что волнует и тревожит даже наиболее развитые страны современного мира, стоящие перед проблемами своих острых противоречий. Они пытаются найти решение в применении теории технократии. Коротко говоря, ключ к решению всех социальных и политических проблем видят в повсеместном внедрении путем калькирования новейших политических и наукоемких технологий со стран «высшего дивизиона» на «аутсайдеров». А поскольку Петр использовал в России именно «метод переноса», да еще и в приказном порядке, то его объявляют если не основоположником, то предтечей пресловутой технологической революции, а то и образцовым технократом. Именно в этом увидел главное значение деятельности Петра Арнольд Тойнби. В одной из последних своих работ он писал: «Счастье России, что Петр оказался прирожденным технократом, который, кроме того, обладал диктаторской властью московского царя». Однако используя современный фактический материал, я беру на себя смелость утверждать, что подобное «счастье» – это «счастье» Сербии, Черногории, Ирака, и других «зон интересов» западных стран (читай – США (отмечено мной – А.Ч.)), которые своим «провозвестником» сами объявили Петра I. Скажи мне, кто твой вождь...

Для одних – «тех, кто там» – жизнь Петра — «несравненный пример для подражания», для других «тех кто здесь» — хаос опрометчивых и сумасбродных поступков с необратимыми последствиями. Подтверждение тому — сама русская история.

В этой работе была сделана попытка, через критику внешних проявлений, в числе прочего воссоздать реальный образ того, кому В. Г. Белинский предлагал воздвигнуть алтари во всех городах российских. К чему привел опыт возведения подобных алтарей, мавзолеев и пантеонов «живого бога» нам известно.

«Беда... Петра I не в том была, что воеводу стали именовать генералом и что он явился перед народом бритым и в иноземном мундире, а в том, что он сам, вместо того, чтобы быть связанным с народом любовью в единстве духовных и национальных интересов, почувствовал себя инородным телом, стоящим выше народа и отдельно от него и призванным властительски принуждать и заставлять. Петровский Регламент привел к административной Табели о рангах, и, к большой нашей скорби, выдержал и революцию, и десятилетия эмиграции и на будущее не показывает признаков желания уйти со сцены».