Кровавая ярость

Глава 17

Сэкстон закрыл дверь, чувствуя слабое сопротивление панели.

«О, как же ты красив», подумал он, заметив румянец Рана и его опущенный взгляд. Несмотря на огромную силу, заключенную в этом теле, в нем чувствовалась некая уязвимость, из-за которой хотелось предложить мужчине безопасную гавань. С другой стороны, такие люди всегда были слабым местом Сэкстона.

— Прости меня, — прошептал Ран.

— За что? — Сделав вдох, Сэкстон задержал в своих легких его восхитительный запах. — Почему ты извиняешься?

— Я не знаю.

— Нет ничего страшного в том, что я нравлюсь тебе. Абсолютно. Посмотри на меня. Давай… подними глаза.

Казалось, прошла вечность, прежде чем этот сияющий взгляд встретился с его.

— Я не знаю, что делать, — прошептал Ран. Вот только его взгляд не сходил с губ Сэкстона.

«О, нет», — подумал Сэкстон. «Все ты знаешь».

Но это было не в природе Рана — брать все в свои руки. К счастью, Сэкстон знал, как это исправить.

— Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал, — тихо произнес он. — Просто чтобы узнать, каково это. Чтобы больше не задаваться этим вопросом.

Все это не вызывало сомнений. Ответом на эти вопросы послужило сексуальное напряжение, что мгновенно возникло между ними, словно стена огня, которая обещала растопить их тела… и, возможно, души.

Только вот Ран посмотрел в сторону двери.

Сэкстон вздохнул.

— Никто не узнает. Я обещаю.

Печально, что пришлось убеждать в этом мужчину, словно они собирались сделать что-то грязное, что заставит других изменить свое мнение о них или заставит их чувствовать себя хуже, чем они есть… но не было причин для наивности. Подавляющее большинство гражданских, вроде Рана, имели гораздо более консервативные взгляды на подобные вещи, нежели аристократы. Глимере была присуща толерантность другого типа, если, конечно, ты собирался связать себя узами брака с особой женского пола, зачать пару наследников и никогда не заявлять открыто о своих пристрастиях.

Ничего из этого Сэкстон делать не собирался в угоду своему отцу и кровной линии. Именно по этой причине они отказались от него.

Заботясь об уединении, он наклонился в сторону и задернул шторы, огромные полосы темной ткани скользнули на место, закрывая их от внешнего мира, создавая атмосферу интимности.

— Никто не узнает, — прошептал он, несмотря на растущее в груди разочарование.

В ответ Ран протянул дрожащую руку… только чтобы остановиться у рта Сэкстона.

— Ты этого хочешь? — выдохнул Сэкстон.

Ран опустил руку.

— Да.

Сэкстон подошел вплотную, но не слишком близко, выдерживая расстояние между их грудными клетками. Затем обхватил лицо Рана.

Тело мужчины дрожало, гора мускулов и тяжелых костей приготовилась рвануть с места, но вот куда, он него или к нему… этого Сэкстон не знал.

— Я не причиню тебе вреда — поклялся Сэкстон. — Обещаю.

И медленно притянув к себе парня, Ран уступил легкому давлению.

Наклонив голову в сторону, Сэкстон прижался губами ко рту Рана, и тот изумленно охнул. Сэкстон почувствовал этот шок, и должен был что-то сказать.

Но не захотел прерываться на разговоры.

Нежно, мягко… он снова и снова прикасался к этому рту. Сначала ответа не последовало, губы напротив его собственных одеревенели. Но потом они раскрылись и коснулись в ответ в сладкой нерешительности.

Тело Сэкстона взревело, член напрягся, устремился вверх, желая, чтобы его приласкали рукой или ртом. И взамен он хотел узнать каждый квадратный сантиметр тела этого мужчины. Тем не менее, терпение — добродетель, заслуживающая поощрения больше, чем неуклюжая жадность.

Сэкстон отстранился и внимательно посмотрел на Рана.

— Как это было?

— Еще, — послышался умоляющий стон.

Сэкстон издал звук, напоминающий мурлыканье, и прижался к телу Рана. Обхватив рукой эти широкие плечи, он снова прижался к сладкому рту, а другую руку обернул вокруг талии, твердых, как камень, гладких, словно отполированных, мышц.

Рана колотило дрожью, и это возбуждало не по-детски. А что еще лучше? В районе бедер чувствовалась твердая эрекция, рвущаяся к освобождению. Сэкстон понимал, что не стоит торопиться, не хотел соблазнять парня, пока тот находится в замешательстве. Наоборот, он хотел, чтобы Ран сам, добровольно согласился на то, что, несомненно, будет невероятным сексуальным опытом…

Когда на кухне зазвонил телефон, они оба подпрыгнули.

— Разве ты не должен взять трубку? — спросил Ран хрипло.

«Наверное, должен», подумал Сэкстон. Но только для того, чтобы спустить гребаный телефон в унитаз или, может быть, разбить молотком. Только вот…

— Это может быть Король, — Сэкстон отодвинулся. — Подожди минуту.

Быстрым шагом он бросился к черной гранитной столешнице, где оставил свой телефон возле кофейника.

— Алло… о, да, конечно, мой Господин. Говорите. Ага. Да. Правильно…

Сэкстон закрыл глаза. Нельзя было проявить невежливость или уклониться от своих обязанностей, но ему нужно было разобраться с Рофом как можно быстрее, чтобы продолжить то, на чем они остановились… в надежде зайти дальше поцелуев.

— Да, мой Господин. Я подготовлю соответствующие документы и передам их второй стороне завтра вечером… когда? Сейчас? — Сэкстон нецензурно выругался про себя. — Да, я сейчас же прибуду в Дом для Аудиенций и принесу… что? Да, и это тоже. Благодарю вас, Милорд. С удовольствием.

Он повесил трубку с мыслью, что, на самом деле, его удовольствие стояло прямо здесь…

— Проклятье, — обернувшись, пробормотал он сквозь зубы.

Ран исчез через раздвижную стеклянную дверь, оставив после себя лишь легкое волнение штор, холодный вечерний воздух шевелил ткань, сдувая тягучий запах сексуального пробуждения.

Возник порыв последовать за ним, но Сэкстон его сдержал. Ран сделал свой выбор, по крайней мере, на сегодня.

Не сказав, вернется ли.

Сэкстон потрогал свои губы.

— Надеюсь, ты вернешься, — прошептал он в пустоту пентхауса.

***

Автобус катился по дороге в учебный центр со скоростью чуть медленнее, чем вода испаряется из стакана. В холодильнике. В течение ста пятидесяти гребаных лет.

Пэйтон сидел по левую сторону от прохода, прямо напротив окна, сосредоточенно вглядываясь в черное стекло и пытаясь игнорировать собственное отражение. Больше с ним никого не было, и он не мог понять, хорошо это или плохо. Хорошо бы отвлечься… но, с другой стороны, болтовня в ухо могла раздражать… и нет, спасибо, отвечать кому-то тоже ужас как не хотелось.

Облегчение наступило, когда автобус остановился. И снова поехал. И затем немного погодя… снова замедлился.

Наконец, они добрались до последовательности ворот. Как и другие новобранцы, Пэйтон их никогда не видел, не знал, как они выглядят и не смог бы описать путь до тренировочного центра даже самой Деве-Летописеце. Но он был хорошо знаком с этим старт-стопным режимом перемещения по территории Братства и спуском под землю к самому центру.

Мне надо поговорить с тобой наедине. У нас мало времени.

Образ Ромины, стоящей у входа в ванную комнату, то, как она нервно теребила в руках ткань своего голубого платья, с широко раскрытыми глазами… ее бледное лицо, искаженное страхом, словно за ней гнались… он покачал головой и потер переносицу.

Ромина отчаянно нуждалась в друге. Также ей нужен был Пэйтон.

Боюсь, тебя хотят обмануть. Объяви сегодня вечером, что ты не одобряешь мою кандидатуру, и тебя освободят от этого бремени.

Когда он потребовал объяснить, о чем, черт возьми, она говорит, девушка рассказала ему ужасную историю, такую жуткую, что он не хотел даже думать об этом.

И, в конце концов, она не солгала. Она действительно считалась испорченной по меркам Глимеры, и речь не об избалованном или изнеженном характере. Согласно всем стандартам, Ромина не имела права на замужество, хотя и не по собственной вине, если, конечно, она говорила правду. И учитывая произошедшее с ней, зачем рассказывать об этом совершенно незнакомому человеку?

Он восхищался ее честностью. И чувствовал себя таким же сломленным, неспособным на брак по стольким причинам. В этом плане у них было много общего.

Знаю, что ты поступишь правильно. Я просто не хочу, чтобы еще кто-нибудь пострадал.

После этого она вернулась к столу. И он попытался последовать за ней… только в конечном итоге у него ничего не вышло. Вместо того чтобы вернуться в столовую, он направился к парадной двери. Отец что-то кричал ему вслед, но нет, Пэйтон ушел. Он дематериализовался туда, где их забирал автобус, отправил сообщение о своем прибытии и ждал двадцать пять минут на морозе без зимней куртки.

Когда он забрался в салон автобуса, пальцы в карманах свело от холода, а зубы выдавали дробь. От тепла озябшее тело прошила жгучая боль, но он едва ли это заметил.

Самое печальное: в среде, где росли и воспитывались он и Ромина, они считались не более чем пешками в социальных шахматных играх своих семей.

Господи, бедная девушка.

И он понятия не имел, что теперь будет делать.

Но что было ясно? Его отсутствие во время подачи сыра и фруктов отметили должным образом. Телефон звонил трижды, и отец оставил ему голосовые сообщения. Пэйтон их не слушал. Зачем? Он знал, что там, мог сам продублировать и тон, и смысл сказанного.

— Мы приехали, господин.

Пэйтон подскочил. Фритц, преданный дворецкий, который служил водителем автобуса уже много ночей, был одновременно обеспокоен и улыбчив, его морщинистое лицо напоминало распахнутые шторы в дружелюбном доме.

— Господин, Вы в порядке? Я могу Вам чем-нибудь помочь?

— Простите, — Пэйтон встал. — Простите… я в порядке. Спасибо.

Да хрен там в порядке. Он был далеко не в порядке, с его ракурса прекрасный город Порядоквилль не маячил даже на горизонте.

Когда он вышел из автобуса, дворецкий проводил его к стальной входной двери, эхо их шагов отражалось от бетонных стен многоуровневой парковки. А потом они оказались внутри, шли по длинному широкому коридору. Когда Пэйтон остановился перед закрытой дверью в больничную палату Ново, Фритц низко поклонился и ушел выполнять свой следующий долг.

Прежде чем постучаться, Пэйтон провел пальцами по волосам. Убедился, что одежда в порядке. Проверил свой…

— Можешь заходить.

Услышав сухой голос Ново, Пэйтон выпрямил спину и толкнул дверь в больничную палату.

Окей… вау.

Она выглядела намного лучше. Ново уже сидела, пара-тройка мониторов исчезла, на ее коленях стоял столик с остатками трапезы: свежая датская булочка, наполовину пустая тарелка с фруктами, тосты и небольшой горшочек с клубничным джемом. Очевидно, она уже съела яичницу.

Больничная еда здесь была совершенно не «больничной».

— Как официально, — тихо произнесла она. — Совсем не обязательно было наряжаться по такому случаю.

Он окинул себя взглядом.

— На мне смокинг?

— Звучишь удивленно. А ты думал, в чем пришел?

Когда он снова посмотрел на нее, Ново приподнялась на подушках, которые помогали ей держаться вертикально… и гримаса боли, мгновенно отразившаяся на лице, и которую Ново сразу попыталась скрыть, сказала ему, что как бы ей не хотелось казаться сильнее, домой до конца ночи она точно не попадет.

С кормлением или без.

— Ты в порядке? — спросила Ново.

Пэйтон решил сначала отшутиться, но потом подумал о Ромине.

— Нет, на самом деле нет.

— Неразделенная любовь тебя снова подвела? Хочешь, отправлю тебе открытку? Плюшевого медвежонка, чтобы было что потискать. Нет, подожди… шоколад и бокал вина?

Пэйтон проигнорировал ее слова и направился к дальнему углу, ноги отказали ему ровно в тот момент, когда он добрался до стула. Обхватив голову руками, он просто уставился на пол. Он хотел Ново со страшной силой. Но не мог выбросить из головы то, что рассказала ему другая женщина. Его мысли были еще там, с его семьей. Насколько же дерьмово могут обстоять дела, когда кроме денег у тебя нет ничего, что могло бы поддержать тебя в этом мире.

— Господи, — пробормотала она, — Выглядишь так, будто у тебя намечается нервный срыв.

— Расскажи мне о своей семье, — услышал он свой голос. — Какие они? Чем они ранили тебя?

Ново отвернулась.

— Нам не стоит говорить об этом.

Разочарование нарастало, и Пэйтон сказал себе, что не должен пытаться воссоздать ту дружбу, что была у него с Пэрадайз, с кем-то еще. Это был короткий этап его жизни, который закончился, когда она наладила свою жизнь; он же по-прежнему топтался на месте.

Боже, так хотелось покурить.

Похлопав по внутреннему карману пиджака, он прощупал… о, крутяк, подумал он, обнаружив там пару старых косячков.

Пэйтон вытащил один из них и достал из кармана брюк золотую зажигалку.

— Здесь нельзя курить.

Пэйтон посмотрел в сторону больничной койки.

— Тебе запах не нравится?

— Мне все равно. Но здесь баллон с кислородом, и я уверена, что доктора не оценят этот жест, даже если нас не разнесет на молекулы.

Со стоном, Пэйтон поднялся и направился к металлическому цилиндру. Наверху был клапан, и значит, крутить надо вправо. Братья научили его этому. И, конечно же, теперь штука была плотно закрыта.

Пэйтон щелкнул зажигалкой на обратном пути к стулу и присев, сделал первую затяжку. Задержав глубоко шипящее дыхание, он с нетерпением ждал прихода, который отключил бы его мозг к чертям собачьим.

— Пожалуйста, — сказал он, выдыхая. — Просто… расскажи мне что-нибудь. Что хочешь. Мне нужно с кем-то поговорить.