Кровь хрустального цветка

Глава 9 Кай

Океан здесь ледяной и всегда неподвижный, словно ветер боится потревожить его поверхность.

Мертвый виток. Слышал, что так эту часть Мелеющих морей называют некоторые из тех, кто ходит поверху. Но для меня неподвижность не мертва.

Она выжидает.

Огибаю грани бирюзового айсберга, такого здоровенного, что сложно понять, где его начало. Где его конец.

Внутри пойманы тела, заперты в кататонической вечности – существа, которые так и не успели разложиться, прежде чем их сковал лед.

Эту часть океана усеивают сотни таких плавучих кладбищ, увековечивающих многое из того, что я предпочел бы забыть.

Плыву дальше, вытянув руки вдоль тела. Хвост мерно двигается, словно в медленном, ритмичном танце.

Я здесь не для того, чтоб предаваться мыслям о прошлом. Я здесь потому, что мой драко-собиральщик решил, что в нашей сокровищнице есть уголок, которому не помешало бы добавить еще немного блеска.

«Почти на месте. Выпусти Зиканта на волю».

Он давит на кожу изнутри, заставляет ее зудеть, угрожает разорвать ее на части. Челюсть ноет так, будто вот-вот сорвется с…

– Прекрати. Ты слишком большой. Она увидит.

«Большой… но быстрый. Хвост побольше твоего».

Закатываю глаза и поддаю ходу, стиснув зубы. Когда мы так близки ко всему, чем оба дорожим, с ним невозможно спорить.

Дно океана внезапно обрывается, что всегда напоминает мне о собственной незначительности. Здесь вода совсем черная, как беззвездная ночь, и такая же пустая.

Рыба не бороздит здешние просторы, акулы слишком хитры. Дельфины и киты изо всех сил стараются огибать впадину.

Пересекать эту часть океана отваживаются лишь по-настоящему отчаянные.

Отчаянные и глупые.

Каждый осторожный взмах моего хвоста заставляет грудь сжиматься, когда я прокладываю путь меж айсбергами, вздрагивая всякий раз, когда два таких сталкиваются и трещат, будто молнии в небе. Время от времени я останавливаюсь и проверяю, не следит ли за мной кто.

Не тянется ли что-нибудь снизу, чтоб меня схватить.

Устремляюсь вверх, сбавляю скорость у стеклянной поверхности и медленно сквозь нее прорываюсь. Выдыхаю сквозь жабры, спрятанные за ушами, ровно и мерно.

Сдержанно.

Чего уж точно нельзя сказать о нем.

«Достань камень. Достань камень!»

– Тихо ты.

Наслаждаюсь шедевром перед глазами – маленьким островом в осколке утреннего солнца, что прорезал облака. От великолепных шпилей хрусталя, пронзающих небеса, отражаются все цвета радуги, окутывая остров мерцающим ореолом света.

Как природа породила такое чудо, всегда было выше моего понимания.

Торчащий посередине гейзер сочится рекой цвета крови, что высекает кривую тропу в море, окрашивает часть воды розовым, наполняет воздух запахом серы.

Вспоминаю, как раньше купался в этой теплой, богатой питательными веществами воде, и накатывает прилив безмятежности. От нее всегда так блестела чешуя…

«Достань камень!»

Вздыхаю.

– Какая ж ты иногда заноза в заднице.

Взгляд устремляется на пляж без прибоя, зазубренную полосу берега, что усеяна более мелкими осколками кристаллов… и костями существ, которых она предпочла исторгнуть поближе к поверхности после того, как обглодала.

Рассматриваю кристаллы издалека, их формы, как они переливаются на солнце, пытаюсь понять, какой сияет ярче всех. Зрение у меня хорошее, но ему не сравниться со способностью прикоснуться к чудесному, хрупкому, уникальному…

Драгоценному.

Оно не позволяет мне поднести их к солнцу, крутить так и эдак, наблюдать, как оживают их грани…

«Ближе».

– Ладно. Только… херни не вытвори.

Скольжу по воде медленней заходящей луны, затем застываю – взгляд мечется, чувства обострены.

«Не останавливайся».

– Подавись ты моллюском, – рычу я, и Зикант мгновенно затыкается.

Продолжаю двигаться уже мирно, хотя он все скачет туда-сюда, ударяясь о стенки моих внутренностей.

Чем ближе я к сверкающей береговой линии, тем сильнее меня заражает его возбуждение.

Орлейт любит круглые камни, но океан в этой части света недостаточно буйный, он неспособен отполировать что-либо до гладкости. Однако… думаю, она оценит кристалл, который ловит солнце и переливается всеми цветами радуги.

Орлейт нарисовала для меня действительно особенную вещь. Ей удалось уловить саму суть острова, который она не видела, значение которого она не понимает. И не знает его раздирающей душу истории.

Пусть неплохая, раковина-малышка не сумела бы передать полноту моей благодарности.

Мои черты ожесточает решимость.

Во имя нашей сокровищницы. И во имя нее.

Зикант согласно хмыкает, и я медленно подаюсь вперед. Кулаки сжимаются и разжимаются, сжимаются и разжимаются. Каждый плавник чутко улавливает малейшее изменение в движении воды. Делаю вдох, вытягиваю руку, будто я много ближе, чем на самом деле…

По спине скользит холодок, останавливая взмах хвоста и кровь в венах, разрушая порыв.

– Она смотрит.

«Достань!»

– Нет, – начинаю медленно, неуклонно отступать. – Не сегодня.

Кожа свербит, чешуя вот-вот лопнет. Он пытается толкнуть меня вперед изнутри, трясет грудную клетку так, что содрогается все тело.

Рычу.

– Хочешь подохнуть на том берегу?

Ему не нужно отвечать, я и так знаю, что он думает: оно того стоит.

Развернувшись, несусь через открытый океан так быстро, что едва успеваю сделать еще один вдох, как оказываюсь на том же пути через айсберги, а его рев то и дело сотрясает воду.

Лишь когда я выбираюсь из расселины, мне перестает казаться, что за мной следят. И все же не осмеливаюсь ослабить хватку на своем беснующемся звере. И, верно, не осмелюсь, пока не найду, чем его отвлечь.

Раньше такого не случалось.

Когда-то эти воды были мирными, безопасными.

Полными жизни.

Теперь у них есть собственный разум и они злы, порочны…

Смертоносны.

Стоять на страже руин в прошлом процветавшей святыни – работа, которая когда-то принадлежала нам.

Я уже должен был привыкнуть ко вкусу неудачи.

Но нет.