Кровью!

13

– Вам нехорошо? Мне позвать доктора Хауэлла? – Беременная потянулась за сотовым телефоном, лежащим на столе рядом с флаконами лекарств.

Она не успела дотронуться до трубки, как Соня запустила руку в темные обильные косички и отдернула голову женщины назад, открыв шею цвета кофе с молоком. Острие ножа прижалось к бьющемуся пульсу беременной.

– Кто ты? – прошипела Соня, как бьющий из щели пар.

– Аниз. – Женщина говорила медленно и отчетливо, будто обращаясь к взволнованному ребенку. Она пыталась не показать испуга, но Соня видела, как вцепились ее руки в распухший живот. – Что вы делаете? Мне больно...

– Где Морган?

– Наш Отец?

Соня намотала на руку еще одно кольцо косиц, вздернув Аниз на цыпочки.

– Мне он не отец, сука ты! Отвечай, черт тебя побери, или я влезу сама и возьмуто, что я хочу знать! Кто еще есть в этом гадючнике призраков?

Глаза Аниз забегали, глядя на что-то за плечом Сони.

Мысль, что их могло быть двое, пришла Соне в голову в тот самый момент, когда ей на череп обрушилась кочерга.

Уж конечно, двое их тут, жалкая ты ссыкуха! – свосторгом вскрикнула Другая, когда полыхнули боль и гнев, питая друг друга. – Их и должно было быть двое! А младенец– третий. Вместе размножаются – вместе жрут.

Другая хотела вырваться на свободу. Хотела изо всех сил. Хотела отвернуть голову этой брюхатой суке. Выдавить глаза мудаку с кочергой. Вырвать это нерожденное отродье из брюха матери, схватить зубами за башку и трясти, как терьер трясет крысу.

– Нет. Не выпущу. Пока нет. Побереги это все для Моргана.

Пока Соня боролась с Другой, еще один удар обрушился ей на плечи, сбив на пол. Ребра с хрустом треснули, рот заполнился кровью.

– Прекрати, Фелл! Я сказала прекрати!

Аниз попыталась перехватить кочергу. Мужчина был высок и тощ, с резными чертами бледного лица. Волосы цвета расколотой сосны свисали до плеч длинными шелковистыми прядями. Красноватые глаза расширились, как у пантеры, чующей добычу. Соня слишком хорошо знала этот хищный, жестокий взгляд.

– Я тебе говорил, что все они нас ненавидят! Завидуют нам, потому что Отец наш любит нас больше, чем их!

– Да нет, Фелл! Она не ренфилд. Ты посмотри на нее, посмотри!

Фелл неохотно повернулся к Соне, и кочерга в его руке задрожала.

Соня криво улыбнулась, сплюнув полный рот крови.

– Эта маленькая леди права. Сам видишь – я не ренфилд.

Она вскочила, и он не успел и шевельнуться, как Соня ногой выбила у него кочергу и перехватила ее в воздухе. Аниз вскрикнула, когда Соня ткнула рукоятью кочерги в живот Фелла, сбив его на пол, а потом крепко прижала ногой, наступив на горло. Перевернув кочергу, она уставила острие Феллу между глаз.

– Только шевельнитесь кто-нибудь, и я вгоню эту штуку прямо ему в мозг.

– Аниз! Беги за помощью! – прошипел Фелл, стараясь не шевелиться.

– Я тебя не оставлю!

– Делай, как я сказал, Аниз!

Аниз отрицательно покачала головой, и слезы потекли у нее по щекам.

– Ты умеешь плакать!

Соня убрала кочергу ото лба Фелла, но ногу оставила под кадыком. В ее голосе слышалась пораженная зависть.

– Конечно, умею! – Аниз вытерла слезы ладонью. – Каждый умеет.

– Нет, не каждый. Ты когда-нибудь видела, как плачет Морган?

Аниз уставилась на Соню, будто та заговорила на языках, как апостолы пятидесятницы.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Не важно. Важен только Морган. Я хочу знать, куда спрятался этот ублюдок.

– Наш Отец?

– Перестань его так называть!

Фелл и Аниз уставились на нее так, будто она велела им перестать называть небо голубым или траву зеленой.

Выругавшись, Соня шагнула прочь от Фелла, жестом приказав ему встать рядом с его подругой.

Фелл посмотрел на Аниз, потом на свою обидчицу, будто ожидая неприятного фокуса.

– Встань, я сказала! – рявкнула Соня, ткнув его ногой в крестец.

На этот раз он послушался и поспешил к Аниз. Обняв жену, будто защищая ее, он бросил на Соню взгляд, полный чистейшей ненависти.

– Ну чем не милое воссоединение семьи? – сухо засмеялась Соня и скрутила кочергу в крендель. – Вряд ли Большой Папочка вам сказал, что у вас есть старшая сестра. Впрочем, неудивительно. Вряд ли он вообще знает, что я есть на свете.

– Можно моей жене сесть?

Слова Фелла сочились едкой кислотой.

Соня пожала плечами. Фелл помог жене сесть в кресло. Соня заметила, что аура у них почти одинаковая, хотя у женщины она более устойчивая. Мелькнула праздная мысль, не связано ли это с растущей у нее внутри жизнью.

Присмотревшись ближе, Соня увидела, что энергетические экраны, окружающие этих двоих, такие же, как и у нее самой, хотя определенно слабее. Уже давно она научилась приблизительно распознавать возраст Притворщиков по аурам. Аниз и Фелл, по меркам Притворщиков, были еще совсем молоды.

Это объясняло многое. Если ее собственное развитие может служить примером, то они еще оба были «немые» – не способные к телепатии.

– Надо отдать должное этому мерзавцу – он планирует по-крупному.

– Я так понял, что ты говоришь о нашем Отце?

Соня скривилась:

– Слушай, белобрысенький, может, ты перестанешь твердить о «нашем отце», пока не разозлил меня настолько, что я брошу все хорошие манеры и вырву тебе язык на фиг?

– Хорошие манеры? Это так ты называешь нападение на мою жену и на меня?

– Мне просто не хватает светского лоска.

Аниз взяла руку мужа двумя своими, не отрывая глаз от Сони. Несмотря на красноватый оттенок, эти глаза все еще могли сойти за человеческие.

– Кажется, ты много знаешь о нашем Отце – Моргане, как ты его называешь. Я никогда не видела создания, подобного тебе, – кроме Фелла и меня самой. Даже наш Отец в тех редких случаях, когда Он дарил нам Свое присутствие, не был на нас похож. Ты говоришь, что ты – наша сестра. Как это может быть?

– Ты говоришь о Моргане как о божестве каком-то.

– Он наш Создатель. Он наш Отец. – Аниз улыбнулась мужу, а он сжал ее руку. Соню поразила резкая и острая боль зависти. – Из Сущности Его мы зачаты и по Образу Его вылеплены. Мы начали быть между первым и вторым и никогда не знали иной жизни, иной любви.

Соня молчала, задумчиво глядя на Аниз. В 1970 году она сама вышла из девятимесячной комы и обнаружила, что долговременная память пуста. Она отчаянно искала личность, любую личность, чтобы заполнить эту пустоту. Это было как раз перед тем, как она попала в руки жестокого уличного сутенера Джо Лента. Он более чем охотно стал лепить ее по своему образу и предписывать пределы ее мира.

Несколько месяцев от первого пробуждения и до зверского избиения, которое пробудило Другую и привело к кровавому убийству ее бывшего благодетеля, Соня видела Лента почти в том же свете, в каком Аниз и Фелл видели Моргана. А что? Лент придал ее жизни форму и смысл. Он был нужен ей, как нужна вода пустому кувшину. Но эта пора невинности кончилась с убийством Лента и восстановлением памяти. С тех пор ее жизнь стала адом на земле.

Соня встала на колени напротив Аниз и заглянула ей в глаза. Фелл напрягся, но Аниз не вздрогнула, не отшатнулась от Сони, когда рука старшей женщины взяла ее за подбородок.

– Прости, – шепнула Соня, – но настала пора кончать с детством.

Глаза Сони дернулись, когда она вошла в сознание Аниз. Беременная подпрыгнула, как от удара током, глаза закатились в орбитах. Челюсти ее захлопнулись, клыки показались из-под верхней губы.

Самая большая проблема с физическим ударным запуском чужой памяти состоит в том, что может возникнуть защитный шок. Если Соня не будет осторожна, Аниз может обратиться к собственной памяти, а впасть в кататонию.

– Аниз! Эй, что ты с ней делаешь?

Соня чувствовала руки Фелла на себе прежней, но была слишком занята, чтобы их стряхнуть. Сейчас нужно было только чуть подтолкнуть...

Ты больше не Соня. Ты Аниз. Только на самом деле не Аниз, ты Лакиша Вашингтон. Ты растешь на Четырнадцатой улице Восточного Окленда – в округе настолько мерзкой, грязной, полной насилия и безнадежности, что полиция неофициально считает ее зоной свободной стрельбы. Твоя мать – наркоманка, продающая себя за дозу. Твой отец – какой-то белый, у которого оказалось нужное количество денег и похоти. Мать бросила тебя одну в колыбели, где ты вопила и верещала от страха перед крысами, а сама пошла встречаться со своим дилером. Через шесть часов соседи выломали дверь и спасли тебя.

С тех пор ты живешь с бабкой. Мать исчезла из твоей жизни, и ее смерть от передозировки, когда тебе было семь, уже ничего не значила – смерть дальней подруги твоей бабки.

Вопреки всем шансам ты приспособилась к среде, для неискушенных более враждебной, чем поверхность Венеры, В школе ты учишься хорошо, стараясь утвердить себя, улучшить себя. Ты так хочешь вырваться, что ощущаешь это желание физически. Ты умеешь избегать волчьих ям, что поглотили многих твоих друзей и одноклассников: наркотики, подростковая беременность, алкоголизм, брошенная школа. Ты хочешь от жизни большего, чем пахать за минимальную зарплату в угловом ларьке «Кентуккийские жареные цыплята».

Твоя целеустремленность зарабатывает тебе уважение и презрение среди сидящих в капкане. У тебя репутация «отличной» девчонки, которая «знает, чего хочет», но «слишком Умная и слишком о себе воображает», чтобы привлекать противоположный пол. Тебе доверено произносить выпускную речь от класса, и отмечены твои выдающиеся успехи. Впервые в своей молодой жизни ты можешь вырваться из костоломной и душеубийственной нищеты, в которой ты родилась и которой не покорилась.

Ты на втором курсе, когда в бесплатной больнице умирает твоя бабка. Несмотря на горе, ты испытываешь облегчение: теперь тебе никогда не надо будет возвращаться на Четырнадцатую улицу. В колледже ты так же усердно учишься, как училась в школе, и получаешь диплом по экономике бизнеса. К твоему восторгу, тебя нанимает престижная финансовая фирма из Сан-Франциско. Ты возвращаешься в Калифорнию, но теперь ты живешь на правильной стороне Залива. У тебя славная квартирка в районе Твин-Пикс, с видом на город. С балкона чуть проглядывает твоя родина – в тех редких случаях, когда ты смотришь в ту сторону.

Отделенная от тебя временем и широкой полосой воды, она выглядит обманчиво безмятежной, но никогда – манящей. Ты счастлива. Все, что ты себе наметила достигнуть, доказать себе и другим, выполнено так, как тебе и не снилось. Тебя уважают на работе, ты делаешь больше денег, чем большинство американцев твоего возраста, белые или черные, мужчины или женщины, и все впереди безоблачно.

Никто не знает, что ты – выблядок шлюхи, которая сдохла со шприцем под кожей, приткнувшись разбитой куклой между парой мусорных ящиков. Никому это знать не нужно, да и способа узнать тоже нет.

И тут начинаются сны. Плохие сны. Насчет тварей в темноте с красными горящими глазами и бритвами зубов – они смотрят на тебя, беспомощно лежащую в кровати. Сны становятся все хуже и уже мешают работать. И тогда ты делаешь то, что делает всякий уважающий себя молодой городской профессионал. Ты находишь себе психиатра.

Доктор Джоуд Кэрон – его очень рекомендуют. У него много клиентов в политической и финансовой элитах Сан-Франциско. Он красив. Он сочувствует. Он понимает. Из тех психиатров, которым молодая женщина может без страха открыть душу. Доктор Кэрон говорит, что ничего нет плохого когда ты поворачиваешься спиной к мерзости и несчастьям прошлого; нет оснований считать себя виновной в том, что входишь в систему, эксплуатирующую твоих друзей в твоем старом районе. Ты никому ничего не должна, кроме себя. И вскоре сны проходят, но твоя зависимость от доктора Кэрона растет. Когда ты с ним, твоя воля растворяется. Но тебя это не пугает и не тревожит. Ты ощущаешь покой.

Однажды доктор Кэрон приглашает тебя на уик-энд к себе «в Долину». Ты оказываешься одной из десяти пациентов, пятерых мужчин и пятерых женщин, приехавших в странный и хаотичный дом Кэрона. Все неженатые, незамужние, и каждый живет один. Все либо сироты, либо в детстве отобраны у родителей. Никого из вас никто не хватится. Но вы не знаете ничего этого, пока не начинаются эксперименты.

Доктор Джоуд применяет лекарственную терапию, разработанную им и тихим лунолицым человеком, известным как доктор Хауэлл. Каждому участнику даются различные дозы внутривенно. Доктор Кэрон что-то бормочет насчет поисков «сосуда достойного». И тут начинается ад кромешный.

Трое подопытных почти сразу погибают в судорогах. Двое получают обширный инфаркт. Еще двое выдавливают себе пальцами глаза. Один, вопя, как раненый зверь, прыгает на ослепленных и рвет их зубами. Ты же ничего такого не делаешь – ты засыпаешь. Долгий сон, полный сновидений о стерильных комнатах, набитых шприцами и капельницами.

А когда ты просыпаешься, ты уже не Лакиша Вашингтон. Ты Аниз, потому что Отец твой говорит тебе, что так тебя зовут. Значит, так это и должно быть. И Отец твой, зная, как тебе одиноко, дает тебе друга: Фелла. Он красив, и ты любишь его, как велит Отец твой. Значит, так это и должно быть.

– Черт тебя побери, убери от нее руки!

Кулак Фелла ударил Соню в лицо, отбросив от Аниз. Очки ее полетели через всю комнату. Соня лежала на полу, оглушенная, из сломанного носа капала кровь, а личность Лакиши-Аниз уходила из нее постепенно, уступая место Соне Блу.

Аниз сидела и смотрела на свои руки, будто увидела их впервые. Она дрожала, как в приступе малярии, и не поднимала глаз на Фелла.

– Что ты с ней сделала? – Фелл с размаху двинул Соню носком в ребра. Она приняла удар, не жалуясь. Боль она заслужила. – Отвечай! Что ты с ней сделала?

Он занес ногу для второго удара.

– Оставь ее, Фелл.

– Очки...

Аниз кивнула:

– Помоги ей найти очки, Фелл.

– Аниз, что с тобой сталось?

– Делай, что я сказала, Фелл! – Резкость ее голоса заставила его вздрогнуть. Он сделал, что ему велели, и принес зеркальные очки Сони.

Соня сидела на полу, скорчившись, по верхней губе размазалась кровь. Когда Фелл подошел, она подняла голову и глянула на него исподлобья. У него перехватило дыхание, когда он увидел эти нагие глаза и огромные зрачки.

– Привыкай, детка, – прошипела она, вырывая очки у него из рук. Фелл подумал, о чем это она.

– Вряд ли мне стоит тебя благодарить за то, что ты сделала, но теперь я помню. – Аниз сидела, сложив руки на огромном животе, и не сводила глаз с Сони. – Я помню все.

–Осознать себя – это всего труднее и больнее. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь... думаешь.

Аниз медленно кивнула.

– Обмен здесь не односторонний. Я тоже часть твоих воспоминаний получила.

– О чем это ты говоришь, Аниз?

Беременная подалась вперед, не замечая своего друга, будто его и не было.

– Чего он от нас хочет?

Соня показала рукой ей на живот.

– Ребенка?

– Это ты не просто ребенка носишь, лапонька. Это его билет в божественность.

Аниз нахмурилась:

– Я не поняла...

– Когда вампир нападает на человека, он инфицирует его чем-то вроде вируса. Этот вирус вызывает резкие мутации в биохимии и физическом строении человека. Половина хромосом хозяина меняется и становится такой, как у заразившего вампира. Это не очень отличается от зачатия у людей, только вместо зародыша – взрослый труп. Поскольку частично новый вампир совпадает с Производителем, существует определенная... биологическая преданность. Повиновение Производителю, Создателю заложено в кровь.

Аниз мешком рухнула в кресло.

– Значит, безнадежно и пытаться бороться с ним.

– Нет, не безнадежно! Повелевать тобою Морган может, толькоесли ты не будешь сопротивляться! Как ты думаешь, откуда взялся Морган? Он был Произведен, как я только что описала. Но у него хватило силы воли разорвать связь с Создателем, поставить свою личность выше личности Производителя. И ты это тоже можешь, Аниз. Ради твоего ребенка ты просто должна!

Соня не была на сто процентов уверена, что говорит правду, но никак не хотела признавать биохимическую предопределенность, естественную или неестественную.

– Все опять сводится к моему ребенку? Почему?

– Вампиры вроде Моргана не способны породить живое. Они не могут размножаться по-настоящему. Большинство вампиров обладают серьезными недостатками, поскольку... ну, поскольку возникают из мертвечины. Разум у них разрушен почти полностью. Только немногие восстают без той или иной формы повреждения мозгов. Очень многовремени пройдет, пока новый вампир наберет такую силу, как Морган: десятки, если не сотни лет. Вот и подумай, что значит для Моргана иметь живоговампира, способного размножаться и размножать хромосомную структуру самого Моргана.

За то время, что нужно для почкования одногокороля вампиров, он получит целую армию послушных клевретов, неуязвимых для серебра и способных передвигаться в свете дня! И ни у одного не будет ненужных воспоминаний о прежней человеческой жизни. Неудивительно, что ренфилды вас ненавидят. Из-за вас они станут ненужными! А Морган сделается императором-богом, Аниз! Ты же дашь ему первого из первосвященников.

– Аниз, все это чушь, и ты это знаешь! Никогда наш Отец не стал бы...

– Заткнись, Фелл! Заткнись! – прошипела Аниз, обнажая клыки. Обиженный Фелл прикусил губу и отвернулся. Аниз снова повернулась к Соне. – И что ты хочешь, чтобы я сделала?

– Идем со мной, – ответила Соня неожиданно для самой себя.

– Уйти? Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Не ушла. Сбежала!

– И куда же мы пойдем?

– Аниз, там целый мир! Найдем место, где ты сможешь родить. Если не здесь, так в Центральной или Южной Америке.

– Но Морган...

– Насчет него пусть у меня голова болит, ладно? Так что ты решаешь? Ты со мной?

– Я... да. Я с тобой.

Тяжело ухнув, Аниз вытащила свое тело из кресла.

– Аниз, милая, что с тобой сталось? Ты никогда так со мной не обращалась! Что эта сумасшедшая с тобой сделала?

– Она разбудила меня, Фелл! Я больше не хожу во сне. Наконец-то я что-то для себя делаю, что сама придумала!

– Ты с ума сошла! – Он схватил ее за руку выше локтя. – Я решительно тебе запрещаю!

Аниз выдернула руку:

– Прочь от меня, кретин!

Фелл был похож на молодого бычка, получившего удар мясницким молотом. Он еще жив, но уже изменился навеки. Соня почти ждала, что он пошатнется и упадет.

– Пойдем. Если уходить, то лучше сейчас. – Соня показала на потайную дверь, через которую вошла.

– Нет, есть другой путь. Ведущий прямо наружу. Никто не знает, что мне он известен.

– Отлично. Если уйдем сейчас, у нас еще будет час или два светлого времени. – Соня резко глянула на Фелла. – А ты? Ты идешь с нами?

Фелл открыл рот, будто хотел что-то сказать, потом помотал головой.

– Вообще-то мне бы надо тебя убить.

Он поднял подбородок и расправил плечи:

– Почему же не убиваешь?

Она не ответила. И все еще думала над этим вопросом, когда Аниз вывела ее из гостиной в коридор.

Сердце «Западни Призраков» по сравнению с защитными внешними слоями было просторным и уютным зданием поздневикторианского стиля, украшенным антикварными предметами. Насколько Соня могла понять, сейчас они с Аниз находились на первом этаже. Меньше всего это помещение походило на святая святых повелителя вампиров.

Аниз показала на узенькую дверцу рядом с лестницей.

– Она ведет в подземный ход от главного здания к бывшим конюшням. Морган и его ренфилды входят и выходят этим путем.

– Кто тебе позволил выйти из комнаты?

Аниз ахнула, и Соня слилась с тенью. Суровая женщина с типичной бледностью и остроликостью ренфилда укоризненно смотрела на Аниз с подножия лестницы.

– Мне было скучно. Я хотела пойти погулять.

Ренфилдша шагнула вперед.

– Ты знаешь, что не имеешь права бродить по дому без надзора. Это доктор Хауэлл тебе сказал идти гулять?

Что-то в ее голосе подсказывало, будто бы ничего лучшего для нее сейчас не было, чем уличить доброго доктора в профессиональной небрежности.

– Мне никто ничего такого не говорил! Я сама решила.

Ренфилдша заморгала, глядя на Аниз так, будто та вдруг заговорила на суахили.

– Никто ничего за себя не решает. Ты с кем говорила?

– Ни с кем я не говорила, сама с собой.

– Ты маленькая вшивая лгунья. – Губы ренфилдши расползлись, показав желтые табачные зубы.

Аниз ударила ренфилдшу открытой ладонью. Женщина упала на пол, опершись на локоть, на правой стороне лица сразу стал наливаться кровоподтек. Полные ненависти глаза уперлись в Аниз. Ренфилдша сплюнула полный рот крови и зубов.

– Плевать мне, что ты его призовая кобыла-матка. Я тебе мозги сейчас выжгу!

– Это вряд ли.

Ренфилдша дернула головой на голос Сони как раз вовремя, чтобы получить удар подкованным ботинком под подбородок. И свалилась на потертый ковер со сломанной шеей.

Аниз уставилась на мертвую.

– Ты ее убила!

– Пришлось. Она могла поднять тревогу.

Аниз таращилась на собственную руку, измазанную кровью мертвой женщины, потом посмотрела на Соню.

– Пойдем, время теряем! – Соня взвалила тело ренфилдши на плечи и открыла дверь в туннель.

– Ты ее уносишь с собой? – с неподдельным отвращением спросила Аниз.

– Куда-то ведь надо ее сунуть? Не оставлять же это солнышко, чтобы об нее споткнулась уборщица!

Аниз пошла за Соней под лестницу. Они запихнули труп в угол, а потом спустились по короткой деревянной лестнице в длинный кирпичный туннель. Здесь пахло сырой землей, пауками и крысиной мочой. Ни одну из женщин не смущал недостаток света на пути. В конце туннеля в потолке был люк и свисала вниз железная лестница. Солнце проникало в щели, освещая лениво танцующие в воздухе споры грибов.

– Ну что же, вверх, юная мать!

Аниз поставила ногу на первую перекладину, глянула вверх, на пробивающийся луч, потом на Соню.

– А как же Фелл?

– Мы его звали с собой.

– Соня, он не понимает! Все случилось так быстро, и он не может осознать, что на самом деле происходит. Он тебя боится. Может, если я с ним поговорю, он послушает?

– Аниз...

– Я ничего этого не просила! – Голос ее был полон злости и страха, как у ребенка, пытающегося подавить чувство горя от того, что его предали. – Я только хотела избавиться от кошмаров! От этих красноглазых тварей в темноте! А теперь я очнулась от сна – и оказалось, что я все еще в том же кошмаре. Все вверх ногами, все набекрень! Я беременна, а я... я не люблю мужчин, Соня.

– Я знаю, – сказала Соня тихо, успокаивающе.

– Но все равно Фелл – отец моего ребенка. Я перед ним в долгу!

– Аниз, если ты вернешься, твои слабые шансы на спасение становятся нулевыми. Как ты собираешься уходить? Пешком?

– Лапонька, нельзя вырасти в Восточном Окленде и не знать, как угонять автомобиль.

Соня подумала, не оглушить ли беременную и не утащить ли ее к машине, но отбросила эту мысль.

– Ладно. Иди за ним. Договоримся о встрече: тут неподалеку есть городишко под названием Эль Паджаро. Я там остановлюсь в мотеле. Ищи взятый напрокат «форд-эскорт». Но обещаю тебе, Аниз: если ты снова подпадешь под власть Моргана, у меня не будет иного выхода, как убить тебя вместес твоим ребенком. Это ясно?

Аниз кивнула:

– С манифеста Линкольна об освобождении миновало полтораста лет. Я не собираюсь рожать раба.

– Тогда я пошла.

Соня помедлила и внезапно обвила руками плечи Аниз в торопливом объятии.

Аниз обняла ее в ответ, шепнув:

– Бог в помощь, сестра.

Проводив глазами Соню, уходящую в солнечный свет, Аниз повернулась обратно во тьму. Хотелось плакать, но глаза отказались проливать слезы.