ШАНГО — ХОРОШО!


До города оставалось километров десять, когда выдвинувшимся вперед подразделениям было приказано остановиться. Из-за колючего кустарника, где укрылась рота лейтенанта Василия Салыкина, были видны крыши пригородных домов и две высокие трубы, из которых валил черный дым. Почему остановка — солдаты не знали. Быть может, впереди противник? А может, следует ждать, пока подойдут главные силы армии? Ротам и батареям было приказано находиться в готовности отражать нападение противника со стороны города.

Дотемна рыли в каменистом сухом грунте неглубокие траншеи, устанавливали пулеметы и орудия, потом ужинали в потемках, и команда «отбой» была дана только в полночь.

После гибели командира роты Мякова произошла перестановка. Котин и Колобов получили повышение в должности: первый стал командиром взвода, второму доверили отделение. В отделении тринадцать солдат. Все новички, прибывшие из резерва. Молодые и необстрелянные.

Колобов в действующей армии с сорок первого, прошел рядовым стрелковой роты от Москвы до Берлина, несколько раз лежал в госпиталях, но никогда не командовал солдатами. Получив в подчинение отделение, он преобразился: перестал балагурить и говорить стал с хрипотцой, не торопясь. Он знал всех своих бойцов. С солдатами Колобов умел ладить. С каждым поговорит, у каждого проверит оружие, обувь, обмундирование. При обходе всех спросит: сыт ли, не болит ли что и найдет минуту для беседы. Рассказывал солдатам о былых сражениях. Для молодых воинов — «академия».

В ту ночь отделение Колобова разместилось под навесом, где хранились высохшие стебли кукурузы. Приказав часовому смотреть в оба, командир расстелил шинель и улегся на мягкую постель рядом со своим другом сержантом Котиным.

— Давно не спал под навесом, — сказал он, подсовывая под голову вещевой мешок. — Здесь мы хорошо отдохнем…

Только заснул Колобов, как послышался требовательный голос:

— Товарищ командир, срочно в штаб! И на одной ноге!..

— Это почему же на одной? — удивился сонный Колобов, застегивая ворот гимнастерки.

— Комбат так сказал. — Солдат кинул за спину автомат. — Не отставай, Котин!

— А я не Котин, я — Колобов.

— А зачем же вскочил? Где Котин?

— Здесь я, — отозвался сержант. — Остаешься за меня, Колобов.

— Есть остаться за командира! — отчеканил Колобов.

Небольшая походная палатка командира батальона была недалеко, но темной ночью в зарослях полыни без проводника найти ее невозможно.

На складном столике светили два карманных фонарика. Один — ярко, а другой — тусклым красноватым светом.

Майор взял фонарик, который светил ярко, и навел луч света на человека в длинной беловатой рубахе. Он был небольшого роста и босоногий.

— Этот китайский патриот знает, где притаились камикадзе. Знаешь, кто это такие? — спросил майор. — Смертники.

— Слышал, но ни разу не видал, — ответил сержант Котин.

— Век не видать бы их! — в сердцах бросил командир батальона. — Заживо продали себя императору, а когда узнали, что Квантунская армия разбита, не против в живых остаться…

Майор осветил сержанта с головы до ног, потом остановил круг света на впалой груди китайца и стал говорить громко, словно туговатому на ухо собеседнику:

— Вот ему покажи, товарищ, где ты повстречал смертников. Он пойдет со своими солдатами и возьмет в плен всех камикадзе. Можешь указать то место?

— Они за слива-дерева попрятались близко от дороги, а утром будут бросаться под ваши танки. Я знаю… Это опасный японский солдат. Но у них нет винтовки. И совсем мало их, только пять.

— А ты откуда так хорошо знаешь русский язык? — поинтересовался майор.

— О! Я был слуга у русского эмигранта. Генерал Богоявленский. Он уже умер, а его семья совсем близко. Я за скотом смотрю. — Китаец поклонился.

— Надо бы проводнику обувь дать какую-нибудь, — предложил Котин. — Как-то неудобно: мы в сапогах, а он разутый.

— Нет, не надо, совсем не надо, — возразил китаец. — Обувь делает громко шум, а мы подкрадемся тихо…

— Понял, Котин? — спросил майор. — А если понял, то всему взводу разуться. И тихо. Вот он говорит, что они залезли в земляные норы и сверху закрылись кукурузными стеблями. Задача: подкрасться и всех взять в плен! Если будут сопротивляться или убегать, уничтожить! Все ясно? Выполняй!

Китаец опять поклонился майору, но на этот раз сложил ладони перед своим лицом.

Когда вышли из палатки, китаец схватил шершавой рукой руку сержанта и заговорил взволнованно:

— Спасибо, товарищ, спасибо. И не бойся, это трусливые японцы. Я говорил с одним камикадзе. Я пас волов, а он подошел ко мне и сказал: «Япония потерпела крах, нет смысла умирать за императора». Значит, они уже не настоящие камикадзе. Я ему ответил: «Сдайся русским, они справедливые, пленных не убивают». Но он трясет головой: «Нет, смертников убивают».

— Чепуха, конечно, — сказал Котин. — Мы не уничтожаем военнопленных. Ну, пошли, я подниму свой взвод.

Как приказал майор, весь взвод разулся. На ноги намотали портянки. Котин и Колобов проверили у каждого солдата снаряжение, не гремит ли что. Котелки и саперные лопаты оставили на месте.

Всем, кто в ту ночь вышел на боевое задание, была поставлена конкретная задача: с кем идти рядом, по какому сигналу набрасываться на врага. Было решено развернуться в цепь и прочесывать придорожную местность до самого моста.

Но когда через час-полтора пришли на место, китаец вдруг сказал, что принятый маневр плохой, опасный, и пояснил:

— Как только будет схвачен хоть один смертник, все другие убегут или подорвут себя.

— Что ты предлагаешь? — спросил сержант.

— Моя думает так: вы притаитесь. Моя будет кричать по-японски: «Сдавайтесь, Красная Армия обещает сохранить вам жизнь. Зачем умирать за императора? Японская армия уже разгромлена. Вы все окружены». Я — китайца, люблю СССР и добра хочу…

— Послушай, сержант, он дело говорит, — сказал вполголоса Колобов. — Эти смертники враз могут взорвать и себя, и наших ребят, если мы не успеем скрутить им руки.

Китаец взял руку Котина и прислонил к своей груди:

— Вот мое сердце говорит, что надо делать.

— Согласен. Но не подходи к ним, мил человек, близко. Смертник может ударить ножом.

Проводник быстро исчез в ночи.

Минут через пять-шесть он что-то выкрикивал вдали на японском языке, перебегая с места на место. Его голос слышался то слева, то справа. Потом стало тихо, но не надолго. Проводник опять стал что-то выкрикивать, и, как показалось Котину, кто-то ему кричал в ответ.

— Отозвался один, — сказал Колобов. — Может, я побегу туда с ребятами?

— Давай! — согласился Котин. — Но тихо.

Едва ефрейтор Колобов с пятью солдатами ушел вперед, как на дороге неожиданно вырос темный силуэт человека. Он стоял на одном месте. В темноте невозможно было увидеть, есть ли у него оружие.

— Ложись! — приказал шепотом сержант. — Не стрелять.

Человек зашевелился, но с места не двигался. Потом что-то крикнул, словно протявкал щеночком, и исчез.

— Пинтохин, Лыков! Тихо вслед за ним! Напасть незаметно. Мгновенно заломить руки, чтобы он не успел взорвать заряд.

— Есть! — ответил Пинтохин. — Коля, за мной!

Не прошло и минуты, как послышался бас:

— Знамо, не вырвешься!

Вскоре Пинтохин вместе с Лыковым, таким же могучим солдатом, приволокли смертника, увешанного, как парашютист, сумками. Японец что-то бормотал, крутил головой, но не сопротивлялся, не пытался убегать.

— Вот досада, никто не знает, что он говорит… — сокрушался сержант Котин. — Снимите с него взрывчатку, — приказал он.

— Товарищ командира! — кричал из темноты проводник. — Эй, эй! Товарищ!

— Мы здесь! — отозвался Котин.

— Не стреляй, товарищ командира! Это мы: один китайца и три японца…

— Сюда, мы ждем! — еще раз крикнул сержант.

Смертники были увешаны взрывчаткой, заложенной в прочные брезентовые сумки. Никто из них не мог сам снять смертоносный груз, намертво застегнутый их командиром.

— Они просят, — сказал проводник, — убить их здесь, чтобы император на том свете не узнал, что их взяли в плен…

— Мы гарантируем жизнь всем, кто сдался в плен, — объяснил Котин. — А император японский теперь не накажет солдат. Все японские войска окружены и сдаются в плен.

Китаец долго объяснял что-то японским солдатам.

— А где же еще один? — спросил Котин. — Ты сказал, что видел пятерых.

Китаец не успел ответить. Не так далеко тишину распорола автоматная очередь, а потом блеснуло пламя и раздался взрыв.

Японцы что-то говорили, взволнованно размахивали руками и порывались бежать туда, где раздался взрыв.

Вскоре появился Колобов со своими солдатами.

— Убегал, — доложил он. — Я полоснул вверх, чтобы напугать, а он, дурак, взорвался.

— Знамо, взорвался, вон как громыхнуло, — заключил флегматичный Пинтохин.

— Слушай, товарищ, — обратился Котин к проводнику, — спроси у японцев, есть еще смертники здесь?

— Нет, больше нет, — ответил проводник. — Уже спрашивал. — Он стал разговаривать с японскими солдатами, подскакивал то к одному, то к другому, а потом перевел: — Они говорят, что мост заминирован и, возможно, там за рекой есть охрана.

— Ну, что ж, — заключил сержант. — Срочно возвращаться к своим!

В пути один из японцев не умолкая говорил проводнику, а тот переводил, что он еще молодой солдат и не отвечает за присягу, которую дал императору. Зачем умирать, если он не жил, как другие камикадзе, не имел много денег. Старые, ожиревшие камикадзе могут умирать, потому что они ели сколько хотели, имели много денег. А в его семье восемь детей…



Другой японец сказал, что у камикадзе три смерти: от взрыва своей взрывчатки, а если струсил, то от сабли командира, и от пули врага, если сдался в плен…

— Враки! — сказал Колобов. — Ни одного пленного мы пальцем не тронем. А вот японцы зверствуют над нашими людьми.

— Знамо, — согласился Пинтохин. — Мне один земляк в полку сказывал, что эти смертники целыми ротами набрасываются. И как очумелые. Их лупят, а они лезут да еще орут по-своему: «Умрем за императора! Банзай!»

— Разговоры прекратить! — потребовал сержант. — Прибавить шаг!

…Ночная темь уже растворялась, и Котин заметил, что один японец удивленно посматривает на его ноги.

— Послушай, товарищ, — обратился он к проводнику, — объясни японцам, что Красная Армия не босиком ходит. У нас есть сапоги, а на боевое задание пошли нарочно без сапог.

— Шанго, — ответил китаец, но переводить не стал. Лишь ворчал тихо по-русски: «Японский закон грозит китайца смертью за то, что китайца ест рис… Полиция ни за что забирает китайца, до смерти травит собаками… Китайца ненавидит японца».

Маршал Малиновский, прочитав донесение штаба, в котором сообщалось о захвате в плен смертников, написал на уголочке листа: «К награде всех!»

— Интересное донесение, — сказал он члену Военного совета генералу Тевченкову. — А кто-то доказывал мне, что смертники не сдаются… Вот почитайте, что сообщает один полк.

Пока генерал читал донесение, маршал изучал другие документы и делал пометки на полях.

— А вот полюбуйтесь, — восторженно сказал Родион Яковлевич и стал читать вслух: — «При бомбардировке г. Хайлар авиационными силами Красной Армии подчиненные мне войска отступили в местечко Шиньсхен и в данное время находятся здесь в составе 1000 с лишним всадников. Только что, сейчас, то есть в 6 часов утра 11 августа, я услышал, что войска, вверенные Вам, вступили в местечко Улан-Дарган. А поэтому спешу доложить Вам о своем желании со всеми моими силами вступить под Ваше высокое покровительство». Каково? — спросил Малиновский. — Это пишет командующий 10-м военным округом Маньчжоу-Го генерал Чжоу Линь командиру нашего 94-го стрелкового корпуса генералу И. И. Попову.

— Нет ничего разумнее, — ответил генерал, — как всем японским войскам поскорее сложить оружие. О решении Военного совета фронта добровольно перешедшие на сторону Советской Армии маньчжуро-монгольские части разоружать, а личный состав распускать по домам им известно.

— Нужно сообщить об этом Главнокомандующему, — сказал Родион Яковлевич. — Думаю, что Александр Михайлович (он имел в виду маршала Василевского) вылетел во Владивосток. Самое время активных действий Тихоокеанского флота.

Маршал хотел еще что-то добавить, но явился адъютант и доложил, что самолет готов к вылету. В то утро командующий фронтом решил побывать на командном пункте командующего 17-й армией генерала А. И. Данилова, куда должен был прибыть для согласования вопросов взаимодействия командующий конно-механизированной группой генерал И. А. Плиев и начальник штаба Вооруженных Сил на Дальнем Востоке генерал С. П. Иванов.

— Поинтересуйтесь, Александр Николаевич, — прощаясь с членом Военного совета генералом Тевченковым, сказал Родион Яковлевич, — сдаются ли воинские части противника на других фронтах?

От Тамсаг-Булака на востоке МНР, куда перебрался из Читы почти весь штаб Забайкальского фронта, до КП 17-й армии на ПО-2 чуть больше часа полета. Внизу — порыжевшая под палящим солнцем скупая степь. Лишь кое-где пасутся табунки лошадей, белеют жилища монголов. Земля словно кнутом иссечена. Многочисленные колонны машин и танков оставили продольные длиннющие узкие колеи. Кое-где стоит неподвижно танк или автомашина — видимо, вышли из строя во время бурного продвижения войск из районов сосредоточения. Бегут навстречу друг другу автоколонны.

Родион Яковлевич стал прикидывать в уме, на что обратить внимание командующего конно-механизированной группы советско-монгольских войск. Прежде всего — учитывать условия местности. Пока — степь, а впереди будут горы. Нельзя отставать, нужны мощные передовые отряды, нужна надежная авиационная разведка. Письмо, которое прочитал генерал Тевченков, подсказывало: сначала нужно установить, не хочет ли гарнизон сдаться в плен без боя, не выбросил ли белый флаг? И только в случае сопротивления нанести бомбовый удар, а вслед за ним артиллерийский налет. Значит, нужно изменить тактику выдвижения артиллерии. Поскольку у противника нет авиации, можно иметь артиллерийские полки в первом эшелоне наступающих войск. Им не угрожает нападение с воздуха.

Мысленно Родион Яковлевич вел разговор с генералами, которые ожидали его на командном пункте. Он знал их хорошо. Генерал Иванов молодой, ему только 38 лет. Высокий, статный. Во время Сталинградской битвы был начальником штаба 1-й танковой армии в звании полковника. В декабре сорок второго Иванов уже генерал — начальник штаба Юго-Западного фронта, затем начальник штаба Воронежского, Закавказского, 3-го Украинского фронтов. Опыт у молодого генерала богатый.

Такой же молодой и энергичный Исса Александрович Плиев — командующий конно-механизированной группой. Сын бедного крестьянина-осетина начал службу в Красной Армии в 1922 году рядовым в отряде особого назначения. Ветеран красной кавалерии. И не случайно его, прославленного командира кавалерийских соединений, Героя Советского Союза, назначили командующим советско-монгольской конно-механизированной группой войск.

Еще в 1936 году по приглашению правительства Монгольской Народной Республики Исса Александрович был направлен в составе группы советских военных специалистов на должность инструктора штаба Объединенного военного училища Монгольской народно-революционной армии. За три года он овладел монгольским языком, узнал особенности театра военных действий, где теперь возглавляет мощную группу советских и монгольских войск.

В боях под Москвой, когда погиб легендарный генерал Доватор, его место занял Плиев и успешно командовал кавалерийским корпусом.

Родион Яковлевич вспомнил, как создавал у себя на 3-м Украинском фронте конно-механизированную группу в составе 4-го гвардейского кавалерийского и 4-го гвардейского механизированного корпусов с частями усиления. Командующим группой был назначен генерал-лейтенант Плиев.

Войска группы Плиева в первых числах апреля сорок четвертого года в распутицу вышли в тыл противника и, развивая наступление по Черноморскому побережью и устью Днестровского лимана, первыми ворвались в Одессу — в родной город Родиона Яковлевича Малиновского. А затем, совершая рейд по тылам противника, конно-механизированная группа под командованием генерала Плиева обеспечила окружение и разгром частей 6-й немецко-фашистской армии. Малиновский писал представление о присвоении генералу Плиеву высокого звания Героя Советского Союза…

— Идем на посадку! — доложил летчик.

— Вот и хорошо, — ответил маршал.

Загрузка...