Крылья

Глава седьмая

Давненько Семен Орестович не бывал на куличевском базаре. (Именно так, а не рынком, называли его все.) Городской базар на церковной площади славился в давние времена на всю губернию. Это была не ярмарка, привязанная к какому-то празднику, — постоянно действующий рынок! Но съезжались на него со всех концов немалой округи, ехали, бывало, сутками: даже из Ростошей, даже из Рязанки, из казачьего края. Тут во времена оны торговали лошадьми, мясные ряды разве что верблюжатину не предлагали, — а медвежатина случалась.

Нет сейчас в этих местах медведей, повывели. И лошади спросом не пользуются, а если кому надо — езжай в Хреновское на конезавод, покупай выбраковку, в Куличе не купишь. Зато вещевой рынок тут огромный, не уступит иному областному центру. Продавцы с Украины, Молдавии, даже Казахстана, барахло китайское, тайваньское, турецкое, румынское… А дальше — большущий павильон: здесь торгуют съестным. И, конечно, одним лишь местным, своего производства.

Семен даже умилился, увидев горшки с варенцом (здесь его называли кислым молоком), покрытым коричневой пенкой: с детства не встречал. Да и в Куличе-то такого варенца не было всю эпоху развитого социализма, а сейчас — пожалуйста! Рука сама полезла в карман за кошельком, но вовремя остановилась на пол-дороге. Нельзя! Не за этим пришел!

— Сеня! — раздался радостный крик сзади. Семен не оглянулся. Это мог быть знакомый, — ничего, не обидится, а и обидится — невелика беда. А мог быть просто морок. Да, морок, потому что сейчас уж точно он: не может посреди павильона стоять голая девка! Она подмигнула Семену Орестовичу, но тот с каменным лицом прошел мимо. К девке разлетелся какой-то мужик, явно пьяный, попытался схватить ее за грудь — та вдруг исчезла, как не бывало. Мужик ошеломленно замер на месте, потом, пробормотав: «Домой, спать, спать…», развернулся и пошел к выходу. Значит, допился до белой горячки. Больше никто девку не видел…

Вдруг сбоку раздался грубый мат, затем звук крепкого удара, бабий крик… Через мгновение завязалась серьезная драка. Где-то уже свистел милиционер. Семен, не обращая внимания, не повернув даже головы, прошествовал дальше. Вот оно, искомое: живой гусак.

— Сколько, бабуся?

— Чего тебе, милок?

— Гусь сколько стоит?

— А триста, милок.

Цена была вполне сообразной. Странно…

Семен молча отсчитал три сотни, забрал гусака и пошел к выходу. Драки словно и не было. А может, действительно не было.

Вот теперь и со знакомыми поздороваться, и поболтать. Хотя не хочется. На счастье, и знакомых по дороге не попалось.

Печи в доме нет, тем более русской. Суседка сказал — в духовке. Духовка есть.

Гусь, смирно ведший себя всю дорогу до дома, вдруг загагакал, попытался вскочить на стол. Гуся надо задушить голыми руками. Неприятно, но… не кошка. Шея у гуся оказалась крепкой, дергался он минуты три. Семен разжег газ, вынул противень, положил на него мертвого гусака (хорошо, что ощипывать не надо, замучаешься!), убавил огонь до медленного, сунул противень внутрь духовки и закрыл ее. Ладно. Теперь до ночи ни о чем не беспокоиться.

Перекресток он выбрал давно. Туда надо было идти обязательно пешком, так что проще всего отправиться на кладбище, там есть пересечение дорожек, идущих к четырем условным выходам (забор-то давно сломали). А что дорога должна быть проезжей — так сейчас на похоронах машины доезжают, считай, до самой могилы. Домовой эту идею при обсуждении одобрил.

— Правильно, — сказал он, — голова у тебя варит. Нынче-то автомобили везде. Станешь где на перекрестке — а тут и едут, дивятся на дурака. Слухи еще пойдут! А ночью на кладбище — почти полная гарантия, что никого постороннего не будет.

— Слушай, суседка, а кого я там увижу?

— Гм… подумать надо. Ты в нечистую силу уже вроде веришь…

— Как не поверить, — ухмыльнулся Семен Орестович.

— И с детства Гоголя любил…

— Ага… — загрустил Семен, поняв, к чему ведет собеседник.

— Ну, вот их и увидишь… Да не бойся, им гусь вот так нужен! Ритуал это ихний, и зла они тебе не причинят, а вот надуть попытаются. Да ты же не дурак! Вот пономарь мой знакомый лет этак сто двадцать назад тоже неразменный рубль торговал, а соблазнился на три фунта брильянтов, идиот. Пришел домой, а в кармане галька речная!

Кладбище было рядом. Улица уже давно спала, когда Семен с жареным гусаком, завернутым в чистое полотенце, вышел на кладбищенский перекресток.

Было новолуние. Оно и к лучшему, — решил наш герой, — видеть эти рожи в подробностях — удовольствие маленькое.

Где-то далеко слышался гудок тепловоза. «Ночной на Облград, — сообразил Семен, — опаздывает…».

— Чем торгуете, почтенный? — раздался голос над ухом.

Семен Орестович вздрогнул, но тут же пришел в себя.

— Гуся продаю, уважаемый, гусака жареного. Не желаете ли? — ответил он невидимому собеседнику. Семен различал только нос, смахивающий на поросячий пятачок, да острые уши. («Ага, это из „Ночи перед Рождеством“», — решил он.)

— Желаю, желаю. Сколько просите?

— Один доллар, всего-то навсего, — нахально заявил наш герой.

— Ах ты… — дальнейшее слилось в неразборчивое бормотанье. Черт был определенно ошарашен. Он вдруг исчез, и в стороне, в нескольких метрах, раздались тихие, но возбужденные голоса. Семен осторожно повернул голову, но ничего существенного не разглядел. «Щас!», — услышал наконец он.

— Подождите, уважаемый, будет Вам доллар! — это голос погромче.

— Жду, жду, — намеренно равнодушно ответил продавец.

Минут через пять черт снова подошел к Семену.

— Давай гуся! — потребовал он.

— Бакс, — лаконично ответствовал Семен.

— Держи! — черт протянул зеленую бумажку.

— Серебряный, — так же лаконично заявил Семен.

В разговоре возникла напряженная пауза.

— А не один те хрен?! — возмущенно спросил черт.

— Стало быть, не один, — вежливым тоном ответил Семен Орестович.

— Ну, нет у меня неразменного бакса, нету! Хочешь миллион рублей?

— Я, дорогой мой, не на телеигре, — цедя слова сквозь зубы, заявил наш герой. (Домовой предупреждал: не хамить, но и не пресмыкаться, держаться на равных и слабину не показывать!). — Мне миллион не нужен. Мне нужен серебряный доллар.

— Кило топазов! — в отчаянии взвыл черт.

Семен молчал.

— Отдавай гуся, а то разорвем! Вон нас тут сколько!

— Доллар. Серебряный, — Семен Орестович был непреклонен.

Черт опять удалился на совещание. Вернулся минут через десять.

— Возьмешь контрольный пакет «Газпрома»?

— Уважаемый, ты же не хочешь торговаться до петухов? — возразил ему Семен.

— Резонно, — с большой долей уважения в голосе пробормотал покупатель. — Ладно, подожди пару минут, будет тебе серебряный бакс.

Черт засунул в рот пятерню (или «шестерню»? Количества пальцев было не видно, но если судить по суседке…) и лихо свиснул, как в «Пропавшей грамоте». Надгробная плита вблизи от Семена Орестовича поднялась, и из земли вылезло нечто громадное. («Черт, да это же натуральный козел! Тут не Гоголем, тут уже больше Гойей пахнет…» — пронеслось в башке продавца гусака. «За козла и ответить!» — послышался мысленный ответ. Семен поперхнулся.)

— Этот, что ли, такой упрямец? — зловеще проблеял козел.

— Этот, этот, — уныло ответил черт.

— Ну, ладно… Хотели мы тебя разорвать, да уж больно ты нам понравился, — заявил козел. — Держи, вот он, серебряный бакс. Неразменный! В Америку, что ли, намылился?

Семен молчал.

— Да-а, упрямый… Ладно, братаны, я вижу, вы не виноваты. На!

На ладонь нашего счастливца легла монета, блестевшая даже в темноте и показавшаяся ему неожиданно тяжелой.

— Давай гусака!

Семен протянул жареную птицу козлу. Тот схватил ее, лихо гикнул — и кладбище опустело.

«На обратном пути обычно искушения идут, — предупреждал Семена Орестовича домовой. — Там баба типа Прекрасной Елены, разбойники, грозящие голову отрезать, либо для мягкосердечных — нищенка маленькая. Если кому рубль отдашь — тут тебе и конец. Только думаю я, нечистая сила-то не дура. Откуда на кладбище Елене Прекрасной взяться либо нищенке? А разбойникам и тем более там делать нечего — они живых грабят. Так что, наверное, обойдется». Не обошлось…

Едва наш герой ступил за кладбищенскую ограду, как услышал тихое, задавленное, но такое отчаянное мычание, что сердце его сжало словно холодной рукой.

— Молчи, сука! — донесся до Семена злой мужской голос. В кустах мелькнуло что-то белое, затем мужчина взвыл, раздался звук затрещины. В голове Семена Орестовича еще не успело промелькнуть ни единой мысли, а в дело уже вступил «Отто», младший лейтенант резерва спецназа ГРУ. Зрачки расширились, включая никталопию — и черт с ней, с мигренью, неизбежно наступающей после таких фокусов с организмом! Дальше все шло на уровне рефлексов.

Мужик был один. Со щеки его капала кровь, в левой руке он зажал ладони молоденькой девчонки, а правой стаскивал с нее трусики.

Через мгновенье Семен был рядом. «Наваждение, наваждение!», — предупреждал воспаленный мозг, но руки делали свое. Необходимое и достаточное. Мужчина был подхвачен за шиворот, вздернут, потом последовал сильный удар ботинком в копчик. Дикий крик — и вот уже насильник удирает, нелепо припрыгивая, держась рукой за задницу и тихо вопя на одной ноте. «Идиот!», — подумал о себе наш герой, готовясь к самому худшему. Напрягая все мускулы, — при этом отлично понимая, что против чертей его мышцы и навыки никак не оружие, — Семен быстро осмотрелся — шало, но внимательно. Никого… Только у ног девчонка, всхлипывая и затравленно поглядывая на силуэт неожиданного спасителя (а что она еще могла увидеть?), пытается привести в порядок одежду.

«А бакс?» — ехидно прозвучало в мозгу. Семен Орестович, не попадая в карман рукой, стал себя ошлепывать. Ох… Здесь…

Огромное, почти невероятное облегчение…

— Как ты там?

— Ничего, — тихий ответ тоненьким голосом.

— Далеко живешь? Проводить?

— Не надо… — девица явно боялась и его.

— Ну, тогда до свиданья, — пробормотал наш герой и пошел домой.

Дальнейший путь — всего-то метров двести — прошел без приключений. Кляня себя идиотом и другими не слишком цензурными словами, Семен — не без некоторой дрожи в организме — тут же завалился спать, даже не раздеваясь. Утром, выпив сразу три таблетки анальгина, он вынул доллар из кармана. Бакс как бакс, вон и дата чеканки: 1898 год. Антиквариат!

А вечером состоялась уже привычная встреча с домовым.