Кто там во тьме?

9

Мне довелось встретиться с Габриэлем еще раз.

Случилось это в 1990 году; причем он сам нашел меня.

Получив письмо, я вспомнила, как много думала о них в первые годы после нашей встречи. Однако двадцать лет – большой срок, и воспоминания были уже не такими яркими. Сейчас мне даже было трудно поверить, что все случилось на самом деле. Произошедшее тогда, казалось сегодня нереальным, чем-то фантастическим, колдовским. Воображение у меня хорошо развито, я знала об этом, а потому воспринимала встречу с одним из потомков Людей Льда как с выдуманным мною персонажем.

И вот у меня в руках письмо. На конверте обратный адрес и имя: Габриэл Гард. И ни слова о Людях Льда. Но я-то знала, что Людьми Льда они называют себя только между собой.

Из адреса на конверте я поняла, что Габриэл, как и многие его родственники, живет на западе от Осло.

Некоторое время я колебалась, стоит ли открывать письмо. Вскрыв письмо, я словно бы открывала дверь в давнее прошлое, которое пора бы забыть.

Конечно же, я не удержалась. Письмо было вскрыто. Начиналось оно словами:

«Уважаемая Маргит Сандему! Не знаю, помнители Вы меня. Мы встречались в 1960 году, в больнице Лиллехаммера. Вы вместе с Вашим мужем любезно отвезли меня в Оппдал».

Значит, все происшедшее случилось на самом деле… Я стала читать дальше:

«Ярешил написать Вам, так как не раз видел Ваше имя в газетах и журналах, на обложках книг. Вы стали писательницей, и именно поэтому мне бы хотелось встретиться с Вами. Надеюсь, это возможно».

Далее Габриэл рассказывал о своей жизни. В конце письма был номер телефона.

Больше я не колебалась. Обсудив с Асбьёрном наиболее удобное для нас время, я позвонила и пригласила Габриэля к нам в Вальдрес на следующей неделе.

Несмотря на то, что Габриэл писал об учебе и работе, я, при виде его, испытала легкий шок. Мне почему-то казалось, что он остался все тем же рассеянным большеглазым юношей, с торчащими во все стороны волосами.

Габриэл сильно изменился. Ему исполнилось тридцать два; он стал удивительно похож на Натаниеля хотя, может, не так красив, не настолько сдержан. Тем не менее Габриэл обладал весьма привлекательной внешностью; волосы аккуратно уложены.

К моему удивлению, Габриэл стал учителем. Хотя почему бы и нет? Думаю, ученики его любили за его открытость, прямоту и простоту, чувство юмора.

Он весело поприветствовал нашего пса, завел с ним только им одним понятный разговор.

Я не решилась спросить, есть ли у него собака, так как хорошо помнила, что ранее у Габриэля был четвероногий друг, к которому парень был крепко привязан. Как же его звали? Пейком, кажется. Пес уже в то время был стар, и Габриэл очень за него боялся. Часто случается, что люди, имевшие собак, к которым испытывали сильную привязанность, не покупают новых. Боятся привязаться снова и испытать чувство потери еще раз.

Мне в последние годы жилось хорошо. Все складывалось прекрасно, удача словно сама шла в руки. Осознав, что из моих мечтаний могут получиться неплохие романы, я тотчас же взялась за перо. В это время у меня в голове созрел замысел уже тридцатого по счету романа. Мне нравился жанр развлекательной литературы, и я с большим удовольствием принялась писать для журналов, издавать книги в мягкой обложке.

Издательство, с которым я сотрудничала, уже давно просило меня написать целую серию из судьбы какого-нибудь рода. Сначала все это показалось мне ужасно скучным. А потом я вспомнила книги о прекрасных дамах, живущих в усадьбах, скачущих галопом на лошадях, гордо идущих на костер; прекрасные мужчины, сраженные любовью… Я продолжала писать романы.

– Знаете, я часто думала о вас, – произнесла я, как только мы, то есть я, Асбьёрн и Габриэл уселись за столик с чашечками кофе. – Как вы живёте?

– Спасибо, хорошо. Все тихо и спокойно, – вяло отозвался Габриэл.

– Вас не назовешь очень жизнерадостным.

– Да как вам сказать…

– Понимаю. Такие события не проходят бесследно.

– Вы правы.

Асбьёрн засобирался на работу. После его ухода мы с Габриэлем переместились в гостиную. Все трое детей выросли, обзавелись своими семьями. Слушать нас мог только пес; да и тот был всего лишь молчаливым слушателем. Он долго клянчил, наконец оказался допущенным в гостиную, и теперь ожидал чего-нибудь вкусненького. Габриэл слегка почесывал его, думая о своем.

– Я в полном неведении о том, что произошло потом, после того, как мы расстались в Оппдале. Звонила летом, но… не застала. Раз вы здесь, значит, все утряслось. Что же все-таки произошло?

Габриэл приступил к рассказу о поездке в Долину Людей Льда, о разыгравшейся наверху драме. О битве духовной рати, о Большой Бездне и завершающем этапе борьбы, в котором принял участие Натаниель.

Признаться, я успела позабыть, насколько захватывающими могут быть приключения Людей Льда. Однако скоро я втянулась в повествование, и все показалось мне вполне естественным. Габриэл подкреплял рассказ своими наблюдениями, так что все казалось совершенно достоверным.

Рассказ Габриэля занял около трех часов, и все это время я сидела и внимательно слушала его, почти не дыша.

Прошло некоторое время, прежде чем я снова обрела способность говорить. Разоблачение планов Люцифера, его выступление на арене, появление архангела Михаила, – рассказ ошеломил меня.

Я была приверженцем медленного развития вселенной.

Я верила, что жизнь на земле зародилась в морской пучине; виды млекопитающих, постепенно развиваясь, становились все более и более сложными. Живым организмам приходилось постоянно приспосабливаться к сложным природным условиям.

Мне нравилось представлять себе мир в качестве девственно чистого слоя, на который со временем наслаивались временные эпохи, описанные геологами. В первые «полчаса» на земле не происходило ровным счетом ничего; земля должна была устояться. Затем стали формироваться полезные ископаемые. Хотя так их стали называть сравнительно недавно. Ведь в то время они еще были не полезными ископаемыми, а живыми существами. Они начали формироваться из трилобитов и фораминифер… каракатиц и раковин…

А минут через сорок животные организмы начали перебираться на сушу; наступили сначала триасовый период, затем юрский и меловой; длительный период существования огромных ящеров…

И всего за несколько минут до наступления двенадцати часов промелькнули третичный и четвертичный периоды, разделенные на массу небольших эр…

И только за тридцать секунд до наступления полдня появился первый человек.

Лично я придерживаюсь такой теории развития мира, а потому мне несколько сложно согласиться с появлением архангелов. Однако… может, так оно и было в те времена, когда люди познавали теорию развития мира.

Может быть, Габриэл был прав, когда утверждал, что именно вера создала и поддерживала жизнь во всех древних богах и прочих существах.

Я помотала головой, пытаясь освободиться от этих мыслей.

И тут же задалась вопросом: а что же случилось с настоящим Пером Олавом Вингером?

– Его нашли в Трондхеймене, в Трёнделаге. Он совсем растерялся, не знал что ему делать, метался в разные стороны. Врачам пришлось приложить немало усилий, чтобы привести его в чувство. Сейчас-то, верно, он уже вернулся в оркестр, считая себя великим гением. Так что все осталось по-прежнему. Таран-гаи воспользовались ненадолго его обликом.

…Тут я снова подумала о несчастном Роде Людей Льда.

– Ну хорошо. А потом? Как сложились ваши судьбы? Повлияли ли на вас эти невероятные события? – тихо спросила я.

– Да, – так же тихо отвечал Габриэл. – И, как мне кажется, мне досталось больше всего.

– Мне тоже так показалось. По голосу, по лицу, – кивнула я в знак согласия.

– Маргит, у меня пропали как детство, так и юность. Не так-то просто в таком возрасте пережить столько сильных ощущений, страданий и ужаса, – подтвердил он.

– Тебя преследуют кошмары?

– Нет, вовсе нет. Как раз наоборот. Мне так и не удалось приспособиться к обычной жизни. Я слишком много видел и слишком многое пережил… Мне так и не удалось освободиться от того, иного мира, который мы называем сверхъестественным. Тот мир стал для меня настоящим, и мне его не хватает. В школе мне все казалось пресным и скучным, люди – серыми. Прошло немало времени, прежде чем мне удалось освободиться от этих предрассудков, и я не… Мне кажется, что нанесенная мне рана никогда не заживет!

– Знаешь, и мне так кажется, – задумчиво произнесла я.

– Мне было очень трудно, особенно в первое время, – горячо продолжал он. – Мне все время казалось, что стоит только позвать предков или союзников нашего рода, и все проблемы решатся сами собой. Мне так только казалось, но я был достаточно избалован и не мог согласиться с тем, что должен смириться с тем, что я стал обычным человеком. Изменяться пришлось долго.

– И ты… больше никого из них не встречал? – осторожно поинтересовалась я.

– Нет. Ни разу. Иногда мне казалось, что в порывах ветра я слышу шепот. Или вижу тени – то тут, то там. Но… все это мне только казалось.

Мы помолчали. Я затронула деликатную тему:

– Ты женат?

– Нет. Мне все время мешало пережитое. Земных девушек мне было недостаточно, они все довольно поверхностны. А мне нужно было больше понимания, знаний других сфер. Мне, естественно, очень хочется найти девушку, вместе с которой я мог бы жить. И тем не менее мы, как правило, расходимся через несколько месяцев. Инициатор разрыва всегда я. Все это чертовски плохо.

– Да, невесело. Ну, а как дела у других? Расскажи мне о всех ныне живущих из Рода Людей Льда, меня просто мучает любопытство. Мне очень хочется знать, чем все закончилось.

– Ты хочешь спросить какова развязка.

– Да. Мне бы очень хотелось услышать подробнее.

– Ладно. Расскажу.

– Давай подождем вечера. Вечером придет Асбьёрн. Ему тоже было бы интересно, ведь он был снами в Оппдале. Мы поужинаем, потом ты коротко повторишь рассказ, а потом мы будем слушать вместе. О последних двадцати годах.

– Хорошо.

– Знаешь, Габриэл… Ты до сих пор не объяснил, почему искал меня. Ты что, просто хотел поговорить с кем-то, кто хоть немного знаком с вашей историей? С тем, что произошло тогда?

Удивленно взглянув на меня, Габриэл спросил:

– Вы что, до сих пор не поняли?

– Да, конечно… – замялась я. И неожиданная догадка озарила меня.

– Мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь написал об этом книгу. Я пытался сам, но получается как-то нескладно. В то же время, мне не хотелось бы, чтобы ее написал кто попало. А вы уже в курсе дела и, что самое главное, писательница!

– Писательница? Скорее бумагомаратель. Надо сказать, меня многие просили написать их историю жизни. В большинстве своем такие жизнеописания было достаточно трагичны. Просили об этом, как правило, люди много пережившие. Но я так не могу. Мне нужен полет фантазии, иначе сразу становится видно, что мои повествования не обладают достаточной глубиной. Мои романы похожи на кино. У меня в голове словно прокручивается фильм, и получается книга. Действительность меня вдохновляет мало.

– Не знаю, Габриэл. Мне кажется, что я не смогу написать о Людях Льда. Слишком обширная тема, слишком важная да и противоречивая.

– Но у нас ведь есть все хроники! Я их привез, они лежат в машине. Мали перепечатала их на пишущей машинке, так что разобрать их будет довольно просто. Не спешите с ответом. Я понимаю, работа предстоит большая и сложная. Книга получится толстой. Может, у вас нет времени?

– Сейчас я пишу роман, и буду занята им некоторое время.

– Давайте подождем. Я не спешу.

Я ничего не ответила. Я-то знала, что тема мне не подходит. Вместо ответа я занялась мусором на столе: собрала бумажки, обертки от конфет и огрызки.

– Люцифер, наверно, имел не только положительные стороны?

– Нет, конечно. Я много думал о нем. Его, скорее, обуяла жажда власти. Как и многих других. Никто не знает, каким властителем он мог бы стать.

– Но почему он так легко и просто признал свое поражение?

– Потому, что Господь всесилен. Остальные только приспешники. В этом главное.

– Но ведь бывший Светлый Ангел имел много сторонников. Их могло бы стать еще больше, если бы его не остановили.

– Сторонников было очень много! Марко постарался на славу. Да и Люцифер был величественен. Потрясающ! И его планы…

– Можно, конечно, понять, что высшие силы заполучили землю назад, – задумчиво протянула я. – Но вот ты, Габриэл, заметил что стало лучше?

– Нет. А вы?

– Тоже. Хорошо, конечно, что Тува стала красивее. Она ведь теперь красавица?

– Тува – личность. Она не красавица, но очень обаятельна. Люди к ней тянутся. Все зависит от того, что понимать под словом «красота».

– Что ж, она это заслужила.

– Между прочим, они с Яном назвали своего первенца Тенгелем. В честь Тенгеля Доброго.

– А… Тенгель Злой?

– Его полное имя Тан-гиль.

– Ах да, конечно.

Он снова почесал за ухом нашу собаку… Собравшись с духом, я задала Габриэлю еще один вопрос:

– Между прочим… Ты рассказывал о своей любимой собаке, о Пейке, и об обещании Люцифера подарить ей долгую жизнь… Сколько же лет прожил Пейк?

– Пейк жив до сих пор, – мягко улыбнулся Габриэл.

От удивления я потеряла дар речи.

– Мне приходилось прятать его от соседей, а потом сообщать, что завел нового пса. Такой номер я проделывал неоднократно. Марко поступил точно так же с Имре и Гандом. Ведь никто не поверит, что собака дожила до тридцати пяти лет!

Я все еще не обрела способность говорить. Блюдце с огрызками выскользнуло у меня из рук. Наверно, я только теперь поняла, что история, рассказанная Габриэлем, правда – от начала и до конца.

Габриэл поднялся с кресла и прошел к окну. Из нашего окна открывается сказочный вид: холмы и озера тянутся на много миль. Видна пристань, церковь, здание горсовета и большой отрезок дороги под номером Е-6, европейской дороги, идущей к Лардалу. Из нашего окна можно было бы держать под обстрелом всю дорогу. Нам это было ни к чему…

Если мы ждали гостей, то могли видеть их машину за четверть часа до того, как они приближались к усадьбе.

Вид за окном все время менялся. Когда долину заволакивал туман, нам было видно только крыши домов да церковную башню. Весной то тут, то там можно было наблюдать пятна тающего снега.

Летом лучи заходящего солнца долго играли в узкой долине, а тень, отбрасываемая церковью, напоминала рыцарскую крепость.

Вода в озерах никогда не была одного и того же оттенка; черные вороны слетались посмотреть за огненными закатами…

Габриэл полностью погрузился в свои мысли…

– Мы только что говорили… о том, что я больше никогда их не видел… Я хорошо помню первые годы… Я мог часами стоять на коленях на диване и смотреть в ночную тьму; подолгу смотрел в окно днем… И шептал: «А есть ли там кто-нибудь?» И не было мне ответа. Я всегда верил, что они там, и это было мне большим утешением.

Он медленно повернулся ко мне. И вздохнул. Грустно и тяжело.