Часть II Дипломаты и разведчики

22 октября 1962 г.

Посольство СССР

Флигель военного атташе

Белмонт-Серкл,

Вашингтон, федеральный округ, Колумбия


Утром в понедельник, то есть в тот же день, когда президент Кеннеди объявил о морской блокаде Кубы, а бригада подводных лодок капитана 1 ранга Агафонова уже вышла на боевое патрулирование вблизи Багамских островов, помощник военно-морского атташе советского посольства в Вашингтоне капитан третьего ранга Лев Вторыгин направлялся в кабинет своего шефа.

— Вызывали, товарищ адмирал? — красивый флотский офицер произнес это приглушенным голосом, как это обычно делалось в посольском флигеле на Белмонт-стрит в северо-западном Вашингтоне. Русские офицеры разговаривали на пониженных тонах, поскольку считали, что американцы прослушивают их разговоры с помощью электронных средств. В конце концов, для Советов было нормальной практикой ставить прослушивающие устройства в посольства западных стран в Москве; всему этому учили в Военно-дипломатической академии — московской «школе обаяния» для всех военных и военно-морских атташе.

Вице-адмирал Леонид Бекренев повернул выключатель, и тяжелая симфоническая музыка из четырех динамиков ворвалась в комнату, маскируя их разговор. Лев Вторыгин сразу понял, что его начальник, военно-морской атташе, хочет обсудить какой-то важный оперативный вопрос. Бекренев жестом предложил молодому офицеру присесть за маленький столик в угловом алькове, отделенном от кабинета тяжелыми красными шторами. Внутренние помещения советских дипломатических зданий во всем мире выглядели одинаково. Высокие потолки и большие окна, прикрытые выглядящими пыльно занавесками из мебельного ситца и обрамленные тяжелыми темно-красными портьерами, обычно задернутыми, если комнатой пользовались. Мебель была современной, с блестящей полировкой, и на первый взгляд выглядела высококачественной, однако при близком рассмотрении выяснялось, что это был дешевый ширпотреб из прессованных опилок, отделанных ламинатом. Даже в Румынии и Югославии, где еще сохранились ремесленники с гордыми традициями ручного производства мебели, они не выдерживали заставляющего их цепенеть влияния государственной собственности. Показной хрусталь люстр освещал неизменный цветной портрет Ленина, с теплотой глядящего вниз на дипломатов.

— Лев, становится жарко. Москва опасается, что американцы чересчур болезненно реагируют на ситуацию в Гаване и, возможно, проводят подготовительные мероприятия к интервенции. Ты в курсе, что на прошлой неделе они провели военное учение на острове Вьекес? На брифинге для прессы сказали, что по сценарию учение было направлено против карибского диктатора Ортсак — если прочесть наоборот, то получится Кастро.

Вторыгин кивнул.

— Вы же не думаете, на самом деле, что они…

Адмирал оборвал его:

— Мы не занимаемся предположениями, мы наблюдаем и докладываем о том, что происходит. Теперь слушай меня внимательно, — он открыл настенную карту, и его голос зазвучал официально:

— Ты хорошо знаешь местность и занимался этим раньше. Бери Поликарпова, садитесь в «Лендровер» и начинайте с Кэмп-Лежэн, потом направляйтесь на юг по маршруту 95 до Мурхед-Сити и понаблюдайте за движением в районах погрузки, а также на железных дорогах и автомагистралях.

Адмирал аккуратно нанес маршрут поездки на большую карту, которую он достал из-под белого экрана. Жара позднего бабьего лета сделала комнату душной и тесной, но кондиционер там никогда не работал. Вторыгин подумал, что кондиционер выключили по соображениям безопасности, потому что он был еще одним местом, куда американцы могли воткнуть подслушивающую аппаратуру. Азарт начал понемногу овладевать им — ему нравился такой вид разведки на маршруте и свобода действий вне душных помещений посольства и любопытных глаз офицеров безопасности. Они были везде и наблюдали за всем; он подумал, что, даже когда он направляется в ванную комнату, кто-то приглядывает за каждым его движением.

Командировки в западные страны на дипломатические посты были весьма престижны, и никто не выпадал из-под бдительного наблюдения службы безопасности, потому что в прошлом слишком много офицеров из советских посольств бежали. На советском ВМФ все еще висел тяжелым грузом скандал с капитаном 3 ранга Артамоновым, командиром эсминца класса «Скорый», базировавшегося в Риге (база Балтийского флота). Он исчез в 1959 году и появился затем в Соединенных Штатах вместе со своей польской подружкой; в Ленинграде у него остались жена и сын. Артамонов, принявший имя Ник Шадрин, стал самым настоящим трофеем для ЦРУ, РУМО (Разведуправление Министерства обороны) и Отдела разведки ВМС США; его представляли на собраниях офицеров на американских военных базах как образец обиженного советской властью. В сентябре 1960 г. Артамонов, загримированный до неузнаваемости, был заслушан в комитете по антиамериканской деятельности палаты представителей конгресса США. Адмирал Бекренев и капитан 3 ранга Вторыгин следили за ходом слушаний, во время которых Артамонов дал критическую оценку советской политической системы и высказал мрачные предположения о планируемых СССР будущих военных авантюрах за рубежом.

Вторыгин служил с Артамоновым на одном корабле и здорово нервничал из-за своей прежней дружбы с предателем — факт, который, по-видимому, сотрудники службы безопасности еще не раскопали. Вторыгин помалкивал, что было хорошей практикой в том деле, которым он занимался, но в любой момент ждал, что любимая им работа в Вашингтоне может закончиться, потому что он близко знал беглеца. Они вместе проводили увольнения на берегу, вместе пили и гонялись за юбками. Он, однако, все держал при себе. Результаты разработок КГБ в собственной стране не были так эффективны, как пугала молва.

Адмирал Бекренев в общих чертах обрисовал план маршрута, по которому Вторыгин должен был ехать, — вверх и вниз по Восточному побережью: Норфолк, база амфибийных сил в Литтл Крик, база авиации ВМС в Ошеана, Джексонвилл, Чарльстон и как можно ближе к Ки-Уэсту.

— А что с поисково-ударными противолодочными группами из Ньюпорта и Куонсет Пойнт на Род-Айленде? — спросил Вторыгин, отметив про себя, что эти районы не включены в план.

— Теперь они закрыты для наших поездок как ответная мера на то, что мы закрыли Мурманск и некоторые районы Ленинграда для их военных атташе в Москве. — Озабоченный адмирал посмотрел на часы. — Я хочу, чтобы вы выехали сегодня, так как считаю, что они вскоре закроют для нас еще больше военных районов — просто из-за того, чтобы не дать нам подобраться к ним поближе и все разглядеть. Как бы там ни было, сейчас я заполню заявку на вашу поездку, и вы с Поликарповым немедленно выезжаете. Если они закроют новые военные районы, мы можем сослаться на то, что мы об этом не знали. Таким образом, вы будете в пути, а мы скажем, что мы вас не предупредили, поскольку нас самих американцы вовремя не поставили в известность. Попробуйте побывать в каждом из районов, отмеченных красным цветом, даже если вас будут останавливать. Слежка наверняка будет, но вы же знаете, какими небрежными, пассивными и ленивыми бывают сотрудники Службы наблюдения ВМС и ФБР. Если вы поторопитесь, то сможете побывать в большинстве из этих районов еще до того, как они предпримут какие-то запретительные меры. Ехать надо быстро, но не гнать и не нарушать дорожные правила, чтобы не привлекать внимания. — Подчеркивая смысл своих следующих слов, адмирал хлопнул кулаком по столу. — И запомните: если вас поймают за фотографированием в запрещенных районах, то мы будем отрицать, что вы действовали официально, и вам самим придется отвечать за свои поступки.

Вторыгин выглядел ошеломленным.

— Вы хотите сказать, товарищ адмирал, что нас просто вышвырнут из страны и никто нам не поможет?

— Вот именно, а сейчас езжайте. Ваша машина будет стоять заправленной в гараже, наличные деньги на расходы заберете в финансовой части; у них там лежит конверт для тебя и Поликарпова. И еще, Лев. — адмирал улыбнулся и погрозил молодому капитану 3 ранга пальцем, — никакой самодеятельности. Ты меня понял?

Вторыгин удивился, но потом увидел насмешливый намек в глазах адмирала.

— Так точно, товарищ адмирал. — Он развернулся и направился к двери.

Итак, адмирал припомнил ему его короткую связь с официанткой в гостинице «Холидей Инн» во время его прошлой поездки по наблюдению за дорогами в окрестностях Вашингтона; он был уверен, что на него настучал попутчик, помощник военного атташе. В этот раз он едет с помощником военно-морского атташе Борисом Поликарповым, которому, как он знал, можно доверять. Важность поездки означала, что у них скорее всего не будет времени на такую ерунду.

Поликарпов грузил в «Лендровер» небольшой коричневый чемодан, когда Вторыгин, открыв дверь гаража, зашел на участок обслуживания машин. Там работали русские, привезенные сюда в качестве работников посольства, что совсем не походило на американское посольство в Москве. Ни один местный американец не работал внутри советского посольского комплекса. Вторыгина всегда поражало, что американцы так слепо доверяли сотням москвичей, которых они нанимали для работы в своем посольстве.

Москвичи в американском посольстве делали все — преподавали русский язык, управляли машинами американских дипломатов, организовывали их поездки. Как результат, они знали о каждом шаге сотрудников зарубежной службы Государственного департамента — даже если были няньками у их детей, убирали помещения посольства и работали в закусочной посольства.

Эти американцы странно доверчивы и очень наивны, думал Вторыгин, подходя к участку мойки машин и передавая спортивную сумку «Адидас» своему напарнику, рост которого составлял шесть футов (около 183 см. — Прим. перев.). До приезда в Вашингтон Поликарпов служил помощником военного атташе в Оттаве, у него был превосходный английский, однако из Канады его вышвырнули, подловив на получении секретных материалов от секретарши Министерства обороны Канады, с которой ему удалось несколько раз переспать. Канадская королевская конная полиция, контрразведывательный вариант американского ФБР — Вторыгин подумал о вычурности названия канадской службы — застукала парочку с поличными в номере мотеля в Торонто. Поликарпова объявили персоной нон грата и отправили домой. Обычно он был очень аккуратен, но Вторыгин несколько раз ворчал на него, что только красота дана от природы, а все остальное приобретается в ходе постоянной работы, после чего Поликарпов стал еще более аккуратным и внимательным. Вторыгину нравились совместные поездки с высоким и красивым офицером, быстрым за рулем и всегда готовым обнаружить слежку.

Серый «Лендровер» спокойно выехал из гаража через высокие посольские ворота на Массачусетс Авеню, направляясь на автомагистраль «Ширли-юг». Они планировали выехать на основную магистраль и провериться на наличие слежки; если слежка будет, то они попробуют оторваться от нее на заправочной станции возле Куантико, а затем еще раз постараются потерять «хвост», первыми выскочив на маршрут 1 в Стаффорде, штат Вирджиния, и тут же повернут назад, чтобы взглянуть на железнодорожные станции погрузки на базе морской пехоты в Куантико.

22 октября 1962 г.

Кабинет военного атташе

Посольство США, Москва


— Очередное указание по сбору специальной информации, сэр. — Раздраженный уоррент-офицер с эмблемами Сухопутных войск США передал кусок бумаги с телетайпным текстом полковнику ВВС Уильяму Ф. Скотту, военно-воздушному атташе Соединенных Штатов, бывшему по своей воинской специальности старшим летчиком многомоторного самолета. — Кажется, им там, в Вашингтоне, здорово приспичило.

— Никогда не видел ничего подобного за двадцать два года службы. Похоже, мы катимся к ситуации настоящего кризиса, почти такого же хренового, как противостояние в Берлине в прошлом году. — Рослый военно-воздушный атташе прочел телеграмму и вернул ее уоррент-офицеру. — Вызовите всех основных сотрудников на совещание в «пузырьке» через тридцать минут. Я расскажу, что нам приказано сделать.

Полковник Скотт стал спускаться вниз по узкой и пыльной лестнице с десятого этажа посольства, где находился кабинет военного атташе, на седьмой этаж, на котором располагались выглядевшие более роскошно кабинеты посла и заместителя главы миссии. Скотт проработал в Москве два года и только что получил продление еще на год; он устал от угнетающего существования, жизни и работы в скучной канцелярии посольства, когда всего только несколько этажей разделяли его совершенно секретное рабочее место от его же изысканно убранной квартиры с высокими потолками. Все было неплохо, не будь он стеснен в передвижениях вне здания постоянной слежкой и частыми беспокоящими действиями советских тупиц из отдела безопасности иностранных дипломатов КГБ. Он и пятнадцать других офицеров из аппарата военного атташе посольства находились под постоянным наблюдением при перемещениях по столице и во время поездок за пределами Москвы. Поначалу все было не так плохо, однако после двух лет на такой работе у офицеров и членов их семей появилось и стало прогрессировать особое напряжение, которое, сначала незаметное, привело всех к расстройству сна и повышенному нервному возбуждению. Только находясь вне СССР, отдыхая и восстанавливая силы, или в отпуске на родине, им становилось понятно, в каких тисках они находятся в Москве; когда возвращался сон и спадало напряжение, они особенно остро понимали, насколько уставшими и измотанными были они там.

Скотт вошел в кабинет заместителя главы миссии.

— Майк, мы получили новые жесткие указания из Пентагона.

Заместитель главы миссии (ЗГМ), дипломат зарубежной службы Госдепа с длинным послужным списком, имевший за плечами четыре командировки в коммунистические страны, сидел за столом, заваленным бумагами. Он глянул поверх сползших на кончик носа очков.

— Пойдем в зал заседаний, или же ты можешь написать это на доске? — Сотрудники посольства в Москве избегали обсуждать содержание секретных документов, вместо этого они царапали слова мелом на многочисленных школьных досках, стоявших в большинстве кабинетов в надежных уголках посольства, так как считалось, что все помещения посольства находятся под электронным наблюдением.

— Нам надо еще посла прихватить, потому что мои приказы повлекут за собой серьезный риск компрометации большей части моих офицеров.

— Подожди здесь, — сказал ЗГМ, поднялся и вышел из комнаты, направляясь к секретарю посла. Через несколько мгновений он заглянул в комнату: — Пойдем, Билл, босс уже направляется в зал заседаний.

Они вдвоем прошли в холл и шагнули в узкий старомодный лифт, рассчитанный на троих, но теперь, из-за весовых ограничений старого лифта, перевозивший только двоих. Лифт, как и вся канцелярия посольства, был построен немецкими военнопленными, которые работали в Москве в начале 1950-х годов.

— Это начинает походить на что-то настоящее.

ЗГМ кивнул.

— Боюсь, что мы действительно застукали их на чем-то из ряда вон выходящем, но Советы это не охладит. Они не будут вежливо безразличны к потере лица.

Они встретили посла прямо у входа в зал заседаний. Трое мужчин, все среднего возраста, вошли в небольшой загончик, который представлял из себя пластиковое помещение, имеющее форму пузырька, и был завешен грязными голубыми портьерами. Рядом с маленьким столиком стояло с полдесятка кресел. Воздух был спертым, несло запахом сигарет. Кондиционер заработал сразу же, как только ЗГМ закрыл похожий на люк вход. Заиграла негромкая музыка, которая препятствовала любой попытке перехватить их разговор.

Полковник Скотт начал приглушенным голосом:

— Господин посол, ВМС только что сообщили нам, что на Кубе, вокруг Сьенфуэгоса и рядом с Гаваной, сфотографированы советские ракетные позиции. Аналитики считают, что они предназначены для ракет «земля-воздух» и баллистических ракет промежуточной дальности (БРПД). ЦРУ и РУМО доложили, что отмечено еще с полдюжины советских торговых судов с крупными трюмами; суда везут предметы, напоминающие БРПД и самолеты «Ил-28», и уже находятся на подходе к Гаване. Сегодня вечером по вашингтонскому времени президент планирует обратиться с посланием к стране относительно нашей реакции на это. Нашим атташе приказано вести круглосуточное наблюдение за основными военными целями в Москве и Ленинграде, так, как мы делали в прошлом году во время берлинского кризиса.

Посол кивнул.

— И что это значит?

— Сэр, это значит, что весь личный состав военных атташатов, включая сержантов и уоррент-офицеров, будет находиться в дороге двадцать четыре часа в сутки, ведя наблюдение согласно нашему подробному плану.

— Будете ли вы совершать какие-либо явные действия, которые могут повлечь инциденты?

— Так точно, сэр, от нас требуют предоставить фотографии любого нехарактерного перемещения войск, обычно находящихся в постоянной степени боевой готовности — таких, как гвардейские части ВДВ, Таманская дивизия, и выходы кораблей из Ленинграда и Мурманска и любого другого пункта, в котором наши парни из военно-воздушного и военно-морского атташатов смогут поближе подобраться к основным базам. Мы также произведем обычную проверку зданий Министерства обороны, штабов ВМФ, сухопутных войск и РВСН на предмет выявления признаков повышения степени боевой готовности.

Посол посмотрел на ЗГМ, потом на полковника Скотта, покачал головой и вздохнул:

— Сейчас такое время, что инциденты непозволительны. Я понимаю, что у вас приказ, понимаю важность ваших задач, но растолкуйте своим людям, что они должны проявлять максимальную осторожность и избегать инцидентов. Это особенно касается военно-морского атташе — у него манеры ковбоя — и его парней. Я не хочу от них ненужного риска, когда они будут выполнять задание в Ленинграде и Мурманске. Помните прошлый случай, тогда тоже была напряженность, и двоих ваших моряков поймали во время фотографирования подводных лодок на Неве? Эти бандиты повалили ребят на землю и содрали с них штаны. Мне не надо повтора; они не должны идти на такой риск, у нас и без этого достаточно сложная ситуация, — посол понизил голос. — Поняли, Скотт?

В начале октября помощник американского военно-морского атташе в СССР был объявлен персоной нон грата; второй сотрудник посольства США был также объявлен персоной нон грата 12 октября.

— Да, господин посол. — Лицо полковника покраснело, он припомнил унизительное потрясение после того, как его военно-морской атташе в звании кэптена и помощник атташе, майор морской пехоты, позвонили из американского консульства в Ленинграде и сообщили, как их заставили пройти с голой жопой по забитым людьми улицам Ленинграда в час пик. Это произошло после того, как советская группа наблюдения взяла их на набережной Шмидта, где они партизанили, пытаясь сосчитать количество подводных лодок, стоявших у стенки на Неве. Все не было бы так плохо, не напечатай русские фотографии двух офицеров, бегущих по городу в одних рубашках и с сумками фотокамер через плечо… Белые ягодицы засверкали на первой странице «Известий» — «американские военные шпионы изобличены в Ленинграде».

Все это происходило в разгар недавнего берлинского кризиса, когда американские и советские танки стояли в Берлине друг против друга у контрольно-пропускного пункта «Чарли». Полковнику Скотту пришлось пережить немало трудных минут, обстоятельно докладывая в Вашингтон, почему двое сотрудников его военно-морского атташата были пойманы буквально без штанов, и тогда это не казалось смешным. Иваны могли быть холодными и безжалостными, но временами у них просыпалось чувство юмора.

Посол поднялся, открыл входной люк и стал выходить из зала заседаний. Неожиданно он повернулся к безмолвному полковнику:

— И еще, Билл, Христа ради, не надо больше голливудских автогонок, устраиваемых вашими сотрудниками. Они сюда прибыли не в догонялки играть. Пусть ездят на метро или побольше ходят пешком, потому что я уже устал отвечать московской дорожной полиции, ГАИ, на ее доклады о нарушениях правил дорожного движения вашими офицерами. Скажи им, чтобы они повзрослели; они здесь на работе, но они не могут работать, играя в «полицейских и грабителей». — Полковник опять стал наливаться красным, но заметил, что в глазах посла мелькнула смешинка. — Я бы хотел, чтобы во всех отделах посольства были такие же подъем и моральный дух, как в вашем аппарате военных атташе, Билл, но все время держи своих подчиненных на контроле. Сейчас у нас серьезные дела, а не чертов цирк.

Посол вышел, оставив двоих мужчин в зале заседаний, ЗГМ посмотрел на полковника Скотта.

— Я полагаю, он разбирается в ваших делах чуточку лучше, чем мы думали. Он всегда изъясняется так пространно, но он ведь действительно мало что упустил, не так ли?

У Скотта был смущенный вид.

— У нас работа, выполнение которой зависит от того, сможешь ли ты оставаться незамеченным, и это непростая задача в обстановке полицейского государства. Мои ребята находятся под ужасающим напряжением, а со стороны кажется, что они играют. Да ладно, все это ерунда, мы выполним работу, невзирая ни на что. — Он поднялся, и двое старших дипломатов вышли из «пузырька».

В течение ближайших двух часов четверо сотрудников военного атташата в гражданском платье покинули здание посольства — двое через центральный вход и еще двое — через боковые автомобильные ворота; обе группы немедленно запрыгнули в городские автобусы разных маршрутов. Охранники КГБ в серой форме, сидевшие в крохотных сторожевых будках, немедленно подняли трубки телефонов. Опять начиналась игра, и ставки в ней были выше, чем прежде.

Поездки по Советскому Союзу для американских дипломатов были сложны, трудны, зачастую утомительны, временами чрезвычайно опасны и — всегда — являлись вызовом. Западным дипломатам разрешались поездки по территории, занимающей менее 1 % общей сухопутной площади Советского Союза. Тогдашняя политика посольства США в СССР заключалась в том, чтобы младшие сотрудники зарубежной службы Госдепартамента и младшие офицеры атташата путешествовали по стране как можно чаще. Было невозможным, находясь в столице или сидя в посольском комплексе-гетто, составить точное представление о жизни в СССР. С самого начала поездка в какой-нибудь город на обширной внутренней территории СССР была труднопреодолимым бюрократическим процессом. Сотрудникам посольства приходилось вступать в переписку с советским Управлением дипломатической службы, называвшимся, по его русской аббревиатуре, УПДК, которое само по себе являлось туманящим голову и вызывающим запор учреждением, срывавшим все попытки западных дипломатов организовать поездку за пределы столицы. Для сотрудников военного атташата сложность усугублялась наличием дополнительных препон в лице Управления по иностранным военным дипломатам при Министерстве обороны, называемого УВС (Управление внешних сношений,). Это исключительно сердитое заведение уступало только УПДК в изыскании методов воспрепятствовать обычным процедурам, основанным на здравом смысле, для путешествия из точки «А» в точку «Б» на территории СССР. Даже проделав всю подготовительную работу по организации поездки, имея на руках билеты на поезд или самолет и разрешение на выезд из столицы от УВС и УПДК, дипломат или сотрудник атташата мог быть в последнюю минуту бесцеремонно лишен права на поездку телефонным звонком, отменяющим разрешение на выезд, — просто так, на ровном месте; а в результате шла насмарку подготовка, на которую было потрачено несколько недель.

Для военных дипломатов поездки осложнялись еще и постоянной слежкой, которая начиналась с момента убытия из посольства, осуществлялась в поездах и самолетах — чтобы предотвратить неверное поведение дипломатов на маршруте следования, и продолжалась в городе, в который они прибывали, — зачастую в форме постоянного присутствия сотрудников «Интуриста», заведовавших жильем, предназначенным для дипломатов, и во время неизбежных поездок по городу, которые дипломаты совершали не только для ориентирования и планирования, но с целью действительно интеллектуального обогащения. Во время этих чопорно-пропагандистских поездок путешественник узнавал о героической борьбе местного населения с фашистами во время Великой Отечественной войны, часами разглядывал гротесковые монументы победы социализма над фашизмом — громадные конструкции такой величины и уродства, что на память приходили сравнения с ужасными сновидениями больного лихорадкой. В любом случае западный дипломат выдерживал эти поездки только ради ознакомления с обстановкой для последующих набегов с разведывательными целями да еще, если повезет, ради встреч и разговоров с местными жителями для получения представления о том, как здесь люди живут и что их волнует, или, как говорили в Госдепе, чтобы «пощупать пульс страны». Встречи с местным населением были гораздо более сложным делом, чем это представлялось на первый взгляд, особенно для военных дипломатов. Когда местный житель различал в русском языке атташе иностранный акцент, он немедленно настораживался, поскольку туристов с Запада — в виде индивидуальных туристов — большей частью просто не было. Потом неизбежно всплывал наружу тот факт, что турист является дипломатом, и русский начинал тревожиться еще сильнее. Если выяснялось, что путешественник является американцем, то русский вежливо уходил; если он был американским дипломатом, то русский бросался наутек; если это был военный дипломат, то русский удирал с объятыми ужасом глазами, опасаясь, что служба безопасности его задержит и допросит, или жестоко изобьет, или, хуже всего, предъявит обвинение в связях с иностранными шпионами.

Незадачливые дипломаты, у которых единственной целью и работой в этой поездке были те самые глухие и зачастую заброшенные города, где они собирались пощупать пульс страны, оказывались в затруднительном положении, отыскивая собеседника для разговора. Любая завуалированная попытка встретиться с местным жителем наедине только запутывала положение и осложняла жизнь местного жителя. Зачастую вместо попыток контакта с местными жителями приходилось ограничиваться неизбежной болтовней с экскурсоводами «Интуриста» или шоферами такси, которым разрешалось общаться с иностранцами, но которые мало что могли добавить к тому, что им разрешалось говорить иностранному дипломату и что тот уже знал.

Были, конечно, исключения, но все обусловливалось конкретным периодом «холодной войны», а не короткими периодами «оттепели» или ограниченной разрядки во время правления Хрущева, когда можно было ожидать несколько теплых дежурных слов от человека, контакт с которым санкционирован. Любая последующая попытка встретиться с местными жителями в частной обстановке была опасна для самих жителей и продолжительности пребывания дипломата на его посту — отклонения от нормального поведения, т. е. от стерильной жизни в интуристовской гостинице, ужина в отведенных для иностранцев ресторанах, редких походов в музей или на культурное мероприятие — могли привести к составлению внушающего благоговейный ужас Акта, т. е. доклада о недипломатичном поведении, и дипломат мог ехать домой как персона, уличенная в «деятельности, несовместимой со статусом дипломата» и ожидающая неминуемой высылки.

Были, однако, моменты, когда можно было и посмеяться, и погоревать из-за случайного прокола в главной работе по сбору разведывательной информации. Был случай, когда двое военно-морских атташе, англичанин с американцем, несколько часов слонялись по заброшенному промышленному пустырю в районе порта и наблюдали за объектом, а после этого вернулись в свой номер в одесской гостинице. Единственный ресторан, обслуживающий иностранцев, открывался не скоро, и, чтобы убить время, один из атташе открыл краны, предвкушая прелести принятия горячей ванны. Ждущие наполнения ванны водой офицеры быстро уснули — один на кровати, а другой на кушетке. Через полчаса обоих разбудил неистовый стук в дверь, которую открыла дежурная по этажу своим ключом (на каждом этаже гостиницы имелась дежурная по этажу, как правило, женщина с большой талией). К этому моменту ванна была переполнена, и вода стекала на нижний этаж, в столовую, замкнув лампы освещения на потолке. Дежурная по этажу громко и долго ругалась, потом, делая положение вещей еще хуже, брызжущая слюной дежурная вышла из номера, так хлопнув дверью за своим крупным задом, что этажом ниже, в столовой, рухнул потолок, сделанный из некондиционной штукатурки, впитавшей влагу. Атташе заставили подписать милицейский протокол, выселили из гостиницы и отправили в Москву; а потом был представлен неизбежный Акт.

Сон в номерах гостиницы зачастую мог быть прерван в любое время, особенно если двое офицеров ездили вместе — беззаботный женский голосок предлагал полный массаж тела прямо у них в номере.

Тем не менее поездки были нужны не только руководству, но и самим офицерам, полным энтузиазма, ибо они вырывали их из затхлой атмосферы столицы и нескончаемой череды дипломатических обедов и приемов, которые могли повредить не только рассудок, но и здоровье в целом. Это была тяжелая жизнь.

За тринадцать дней кубинского ракетного кризиса, т. е. с восемнадцатого по тридцать первое октября тысяча девятьсот шестьдесят второго года, сотрудники военных атташатов США в СССР покроют в дороге больше миль, чем за предшествующие полгода, день и ночь странствуя по темным улицам и аллеям Москвы и безлюдным прибрежным районам Ленинграда, Риги, Мурманска и Архангельска.

После обращения Кеннеди к стране 22 октября советские телевидение и радио в своих ежечасных нападках стали кричать о «преступных намерениях врагов мира» и «сумасбродстве американских агрессоров». О советских войсках или ракетах на Кубе, однако, упоминания не было. На текущей неделе Красная Армия проводила свои обычные ночные репетиции военного парада на Красной площади, который состоялся 7 ноября в честь годовщины большевистской революции. Атташе отметили, что представленные в этот год образцы вооружений были идентичны показанным на параде в прошлом году. Советы держали свои карты прижатыми к груди и никому их не показывали.

Советская общественность и не подозревала в то время, что в октябре была расколота целостность ее собственной внутренней безопасности. Именно в тот самый день, когда президент Кеннеди объявил о блокаде Кубы, сотрудники КГБ арестовали полковника Олега Пеньковского, шпиона, занимавшего высокую должность. Его задержание втянуло старших чинов тайной полиции и советской военной разведки в крупный скандал, связанный со шпионажем. Позднее Пеньковский был казнен.

22 октября 1962 г.

Сотрудники аппарата

военно-морского атташе СССР

Вторыгин и Поликарпов

В южном направлении на маршруте 95

из Вашингтона, федеральный округ Колумбия


Двое сотрудников советского военного атташата спешили на юг по автомагистрали «Ширли». Они ехали в сделанном по индивидуальному заказу «Лендровере», на котором, чтобы затруднить слежку в ночное время, была опция выключения габаритных и тормозных огней; кроме того, на машине были установлены топливный бак увеличенной емкости, в который входило 60 галлонов (около 230 литров. — Прим. перев.), и усиленная подвеска; чтобы скрыть содержимое салона, все стекла были тонированы. Вообще-то их прежний опыт подсказывал, что если уж слежка висит у тебя на хвосте, то не надо от нее отрываться, поскольку это вызывает противодействие ФБР или парней из контрразведки ВМС. Они осознавали, что американцы были профессионалами, старающимися выполнить свою работу, просто сделать ее вовремя и в конце своей дневной или ночной смены вернуться к своим семьям. Уход от слежки усиливал противодействие, увеличивал число следящих и приводил к их более агрессивному поведению. Работая с государственными служащими США, русские пришли к выводу, что, позволяя тем двигаться следом, они их убаюкивают и заставляют думать, что с безопасностью все в порядке и поездка носит совершенно невинный характер.

Однако, когда они занимались какой-нибудь компрометирующей деятельностью, к примеру, работали с тайником или встречались с завербованным ими американцем, то у них должна была быть уверенность, что они смогут оторваться от замеченного «хвоста», сделать нужное дело и, представив себя просто жертвами плотного дорожного движения и запутанной езды по городу, быстро вернуться к своим подопечным. В идеале сотрудники аппарата советского военного атташе старались выбирать отдаленные проселочные дороги с длинными и просматриваемыми подъездами; на таких дорогах можно легко засечь «хвост» и иметь достаточно времени, чтобы уехать и вырваться из данного района непойманными.

Лев улыбнулся, подумав про основные законы их деятельности и о том, как часто он и Поликарпов бывали близки к провалу при выполнении некоторых тайных операций. Американцы, пришел к выводу Лев, ужасно наивны и доверчивы. Они просто не обладали нездоровым складом ума постоянно все подозревать; но именно такой менталитет был у любого советского гражданина, оставшись вмятиной от десятилетий самосохранения при режимах, когда каждым и любой — друг, сосед и даже член семьи — мог рассказать о твоих личных поступках. Советские граждане жили в состоянии вечного страха и неуверенности.

Поликарпов свернул на дорогу, ведущую в Куантико; «хвоста» за ними пока не было. Они ехали по дороге и радовались, что оказались вдалеке от ежедневных неурядиц в посольстве, в котором наблюдали за каждым их шагом. Нынешняя поездка была для них забавой, поскольку разведка на маршруте была гораздо более легким делом, чем работа с нелегалом, напряженная и действующая на нервы. Сотрудники советского военного атташата наслаждались относительной свободой в поездках по стране, лишь иногда ведя наблюдение и изредка фотографируя, поскольку их основное внимание было сосредоточено на другом — на открытой американской печати и обширных материалах из открытых источников по военной технике и вооружению, которые давали достаточно подробную информацию для анализа. Растущая напряженность вокруг Кубы потребовала подготовить быстрое и надежное донесение в Москву о сути намерений США, вот почему сотрудников советского военного атташата и отправили проверить, действительно ли вооруженные силы США производят погрузку на суда амфибийные части морской пехоты и переводят 82-ю и 101-ю воздушно-десантные дивизии в повышенную степень боевой готовности. Такие мероприятия трудно скрыть от общественности страны, и, следовательно, от любопытных сотрудников советского атташата, безнаказанно разъезжающих по Америке. Это была желанная работа.

«Лендровер», управляемый Поликарповым, миновал на маршруте 1-й главный въезд в Куантико и повернул в сторону маленького городка Три Корнерз, который прятался между военной базой и рекой Потомак. Останавливаться там им не разрешалось, но быстрый наскок мот пройти незамеченным. Когда они подъехали к железнодорожной линии, то увидели, что она занята составом. Насколько мог видеть глаз, открытые платформы были сплошь заставлены техникой и вооружением морской пехоты, окрашенными в оливковый цвет, — машинами, танками, грузовиками и артиллерией. Поликарпов быстро разворачивал машину, а Вторыгин поспешно считал технику и вооружение и делал записи в маленьком блокноте. Пока никаких признаков «хвоста» не было.

Неожиданно на встречной полосе показалась голубая полицейская машина с работающими проблесковыми маячками; на машине были номера штата Вирджиния. Поликарпов немедленно заподозрил худшее и съехал на обочину, а Вторыгин спрятал свой блокнот. Полицейская машина пересекла разделительную линию и пристроилась позади машины русских, оставив сирену включенной. Поликарпов остановил машину и ждал, когда офицер полиции подойдет к ним. Вторыгин вздыхал, убежденный, что их засекли в районе Куантико и доложили, кому следует. Офицер подошел к дверце водителя, отдал честь и попросил документы, потом отошел, чтобы опять взглянуть на номера «Лендровера». Поняв, что это дипломаты, полицейский покраснел, однако почему-то внешне никак не отреагировал на тот факт, что код на регистрационном знаке их автомобиля означает принадлежность к советскому посольству. Офицер был очень молод, он извинился и махнул рукой — проезжайте. Поликарпову полегчало, однако Вторыгин лучше понимал, в чем тут дело.

— Он знал, кто мы такие, и просто притормозил нас, чтобы убедиться в этом.

Минут через двадцать из какой-то оживленной боковой улочки в Стаффорде вынырнул черный седан «Форд» и пристроился за ними на весь остаток дня. Поликарпов вернулся на маршрут 1, а затем и на 1–95, продолжая движение в южном направлении. Они повернули на Фредериксбург, вышли на маршрут 17 и поехали длинной живописной дорогой на юг в Ньюпорт Ньюс. Немного не доехав до моста, переброшенного через реку Йорк из Глочестер Пойнт в Йорктаун, они остановились и зарегистрировались в мотеле. Было уже темно. Вторыгин понимал, что отсюда и до самого Норфолка за ними будет неотступная слежка, и он предпочел остановиться в этом месте, которое, для полноты картины, было угрожающе близко к комплексу Кэмп Пири, где, как они знали, находилась учебная база спецконтингента ЦРУ. У Вторыгина не было никакого желания побродить возле этого тщательно охраняемого объекта, который располагался на другом берегу реки Йорк в громадном старом армейском лагере с изолированными зданиями и короткой взлетно-посадочной полосой, удобно укрытой от наблюдения с любой окрестной высоты. Ночь обещала быть плохой, поскольку их «хвост» забудет про сон, ведя непрерывное наблюдение за двумя советскими дипломатами — ведь не к добру же сюда пожаловали русские.

Вторыгин с Поликарповым прошли через мост в Йорктаун и поужинали в «Ник'с сифуд павильон», потом они невинно вернулись в мотель. Поликарпов сделал условный звонок с платного уличного телефона, который, как они были уверены, не должен был прослушиваться.

На следующее утро они поднялись с первым лучом солнца, опять пересекли реку Йорк и нырнули в Ньюпорт Ньюс. «Хвост», теперь уже в голубом многоместном фургоне «Шевроле», показался лишь тогда, когда они ехали по авеню Хантингтон, которая тесно примыкала к судоверфи «Ньюпорт шипбилдинг энд драйдок», прекрасно обозреваемой с дороги. На сборочной площадке верфи был виден корпус очередного строящегося авианосца. Вторыгин внутренне напрягся, его поразила та легкость, с которой можно было ездить возле крупного судостроительного предприятия, лишенного какой-либо маскировки. Если бы у них было побольше времени, они бы остановились на авеню Хантингтон и пообедали, наблюдая за тем, как громадный авианосец медленно обрастает оборудованием и увеличивается в размерах. Смотреть за этим было восхитительно, и оба советских офицера вновь подивились тому, какими открытыми были американцы.

Через туннель Харбор они въехали в Норфолк и опять отметили, выезжая из туннеля по поднимающейся в горку автомагистрали, какой замечательно четкий вид ВМБ Норфолк и ее причалов находится у них перед глазами. Вторыгин яростно строчил в блокноте. У причалов были пришвартованы только два авианосца, а третий, как заметил Поликарпов, проходил главный фарватер, держа курс на Хэмптон Роудз и далее в Атлантику. Покрутившись у базы амфибийных сил флота в Литгл Крик, они сделали остановку у ресторана морепродуктов на Вирджиния Бич. Всюду, где они проезжали, были толкотня и сутолока, вызванная множеством автомашин, въезжающих на базы и выезжающих с них. В воздухе над базой авиации ВМС было много самолетов. Определенно, военная машина находилась в движении.

Поздним вечером того же дня, после того как они уже сделали несколько заходов, разглядывая и классифицируя все еще находившиеся у причалов десантные корабли, Поликарпов и Вторыгин заплутали и не могли найти выезд на главную дорогу. Солнечный свет угасал, они были голодны, а машина «хвоста» собачкой тянулась за ними. В конце концов, после того как они более получаса плутали, отыскивая дорогу к своему мотелю, машина «хвоста» выскочила вперед и резко затормозила рядом с советскими офицерами.

— Просто езжайте за нами, — сказал один из агентов ФБР через открытое окно, и Поликарпов, как покорная овца, последовал за ними и вскоре выехал на основную автомагистраль, а потом и к мотелю; после этого автомобиль ФБР исчез в ночи. Обе стороны устали от длинного дня, проведенного в машинах, и хотели устроиться на ночной отдых. Они действительно были профессионалами, выполняющими свой долг.

Вторыгин периодически звонил из общественных телефонов в кабинет советского военного атташе и докладывал ранее оговоренным кодом о состоянии вооруженных сил США, количестве и типе оборудования, загрузку которого они наблюдали. В тот же день, когда Вторыгин и Поликарпов отправились вести разведку на юге, вторая группа сотрудников советского военного атташата с наступлением темноты выскользнула из здания на Белмонт-стрит и была доставлена посольским шофером на вокзал «Юнион Стейшн» в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия. Там они сели на поезд, который шел на север до Бостона. Они предусмотрительно выбрали купе с левой, или западной, стороны поезда. Целью этой группы был закрытый район Нью-Лондона в штате Коннектикут и база подводных лодок в Гротоне. Направлявшийся в Бостон поезд утром делал остановку в Нью-Лондоне, и в свете утреннего солнца они могли глянуть на реку Темзу и посчитать, сколько там находится подводных лодок с базы. Это был особо закрытый район, однако, не имея предварительного разрешение на поездку в этот район от американских властей, им пришлось бы выйти в Бостоне и рискнуть, без предварительно купленных билетов, просто приехать в Нью-Лондон дневным поездом. На руках у них были билеты на поездку в северном направлении до Нью-Йорка, который им разрешалось посещать. Если их поймают в районе Нью-Лондона, направляющимися на север, их просто вернут в посольство. Если же до Нью-Лондона им удастся добраться, то они сойдут с поезда в Провиденсе, на Род-Айленде, возьмут напрокат машину и постараются подобраться как можно ближе к Куонсет Пойнт, где базировались противолодочные авианосцы, входящие в состав трех поисково-ударных групп. Там они посмотрят, на месте авианосцы или нет, а потом отправятся в Ньюпорт, чтобы глянуть там на штаб крейсерских эсминцев Атлантического флота и сосчитать эсминцы, пришвартованные у пирса 1 и пирса 2.

Если бы эта группа забралась не дальше Бостона, то назад, в Вашингтон, ей пришлось бы возвращаться машиной, докладывая по дороге — как и работающей на юге группе Вторыгина — оговоренные телефонные сообщения в кабинет атташе на Белмонт-стрит. До поездки участники группы пожаловались адмиралу Бекреневу, что они являются сухопутными офицерами, не очень-то здорово разбирающимися в типах подводных лодок, в ответ адмирал бросил на стол экземпляр классификатора американских подводных лодок.

— Вот вам, изучайте и запоминайте, и будьте готовы сегодня отправиться в Нью-Йорк вечерним поездом в семь тридцать.

Пока эти две группы сотрудников атташата, состоявшие из сухопутных и морских офицеров, мотались где-то вне столицы, очередная группа дипломатов из советского посольства выехала на Массачусетс Авеню, повернула на Висконсин Авеню, через мост Ки Бридж переехала в Росслин и, проехав Пампанио-билдинг, свернула и ненадолго остановилась, чтобы посчитать освещенные окна на девятом и десятом этажах здания, где находились кабинеты сотрудников секретной 157-й ударной группы, гнезда агентурной разведки ВМС США. Хозяева этих кабинетов отвечали за сбор информации разведчиками ВМС, разбросанными по всему миру. После короткой остановки дипломаты проехали по автомагистрали 50 мимо Пентагона. Отметив, что окна Пентагона сверкают огнями, а количество машин на северной и южной автомобильных стоянках является достаточно большим для часа ночи, они вернулись в посольство СССР. Атташе никогда не спит!

Загрузка...