Кубинский кризис. Хроника подводной войны

Советские: каждый сам за себя

Утро, среда

Капитан 2 ранга Н. Шумков

«Б-130»

480 миль юго-восточнее Бермудских островов

Проделав часть пути в компании с «Блэнди», капитан 2 ранга Шумков почувствовал себя уверенно, поскольку знал теперь, что кто бы ни был командиром эсминца, но во всех ситуациях он действовал корректно, был внимателен в соблюдении мер безопасности и настырен в преследовании. Лодка находилась на поверхности и из-за поломок обладала ограниченными возможностями только одного дизеля, дававшего пониженный уровень мощности на выходе; она шла на скорости всего полтора узла, что было явно недостаточно для того, чтобы оторваться от американских сил.

«Блэнди» имел возможность быстро получить авиационную поддержку. Несколько раз, когда была большая волна, эсминец увеличивал дистанцию до двух тысяч метров, оставаясь слева и сзади от кормы «Б-130». Шумков был уверен, что это делалось для того, чтобы эсминец мог держать их в зоне хорошей радиовидимости своего радиолокатора, потому что шквалистый ветер ухудшал визуальную видимость. Американцы теперь наверняка были в курсе того, что на лодке имеется какая-то механическая проблема, но Шумков был уверен, что всей серьезности их положения они не представляли. Шумков постарался не передавать сообщений, которые могли бы быть использованы для выяснения подробностей поломки дизелей. Связист Шумкова уже сорок два раза передавал на коротких волнах кодированный доклад об обстановке и только потом получил подтверждение в приеме телеграммы из Москвы.

Сначала это было всего лишь квитанция в приеме телеграммы без каких либо указаний. Потом, через сорок восемь часов, в течение которых лодка шла курсом на северо-восток со скоростью полтора узла, «Б-130» получила приказание осуществить рандеву со спасательным буксиром СС-20 «Памир». Они позже узнали, что ГШ ВМФ продолжал включать приказания для «Б-130» во все боевые телеграммы для остальных лодок бригады, тем самым держа его коллег в неведении относительно истинного местоположения и действительного состояния лодки Шумкова. Дубивко, командир «Б-36» и приятель Шумкова, и в самом деле считал тогда, что «Б-130» действует совсем рядом с назначенным его лодке районом патрулирования. Это могло кончиться совсем плохо для Дубивко, потому что, когда лодка Дубивко имела пассивный гидролокационный контакт, то они сочли этот контакт лодкой Шумкова. Гораздо позднее Шумков узнал, что еще немного — и это бы дорого обошлось Дубивко, когда его лодку под РДП первый раз обнаружил ЭМ ВМС США «Чарльз П. Сесил».

Шумков никогда не понимал до конца, по каким причинам (помимо, наверное, соображений безопасности) Москва держит в неведении остальные лодки. Естественно, в бригаде знали, где они находились, и единственным объяснением включения их в приказы бригады было стремление заставить американцев считать, что в районе действует больше подводных лодок, чем их было на самом деле. В течение суток, последовавших за всплытием «Б-130», «Блэнди» был ее единственным спутником, не считая эпизодических прилетов базовых патрульных самолетов дальнего действия. Этими самолетами были, как правило, «P2V» с базы авиации ВМС в Джексонвилле, штат Флорида.

Утром следующего дня состав компании, сопровождающей советскую подводную лодку, увеличился.

— Командир, шумопеленгаторы дают контакт на пеленге один восемь ноль, — доложил акустик. Шумков в это время находился на штурманском мостике; он разрешил экипажу отправлять наверх, в рубку, одновременно трех человек, чтобы те глотнули свежего воздуха и, если повезет и налетит шквалистый ветер с дождем, постояли под теплыми струйками.

— Понял. Доложите данные по доплеровской станции.

Через несколько секунд последовал ответ:

— Доплеровская станция включена. Контакт имеет два винта и приближается на скорости двадцать узлов.

Шумков терпеливо ждал; наконец через несколько минут пришел доклад и от вахты радиоперехвата:

— Командир, контакт вызывает «Блэнди» в тактической противолодочной радиосети. Контакт идентифицируется как эсминец «Кепплер», он также из состава 24-й эскадры эсминцев ВМС США.

Утро, четверг

ЭМ ВМС США «Блэнди»

480 миль юго-западнее Бермудских островов

— Бассет, у нас уже есть связь с «Кепплером»? — Келли задал вопрос из своего командирского кресла на правом выступе ходовой рубки.

— Пока нет, сэр. Центр боевой информации ждет, когда он доложит о себе в общей сети противолодочных сил.

Вахтенным офицером центра боевой информации был Билл Морган. Он сидел у планшета вместе с оператором РЛС Когсуэллом.

— Когсуэлл, быстро свяжитесь с радиорубкой и скажите им, чтобы они поставили дополнительно «Джи-Ар-Си-27» на прослушивание общей сети противолодочных сил. — «Джи-Ар-Си», в просторечии именуемый «Грек», был надежным приемопередатчиком, и Морган, офицер-связист, предпочитал держать его в резерве в качестве запасного. Связь была неустойчивой, и Морган решил подстраховать важную частоту второй радиостанцией. Он едва успел включить новую радиостанцию, как в динамиках центра боевой информации прогрохотало:

— «Эксклэмейшн», это «Риэр Гард» (ЭМ ВМС США «Кепплер»), докладываю о прибытии.

Келли вовремя выбросило из кресла, чтобы он мог увидеть офицера штаба, коммандера Кэмпбелла, вышедшего из центра боевой информации и переступающего через комингс.

— «Кепплер» должен докладывать непосредственно нам, а не передавать через «Эксклэмейшн», — как обычно, он был придирчив.

— Может быть, он уже вызывал вас, а вы не отвечали, — ответил Келли, на лице которого медленно зарождалась ухмылка. Было заметно, что коммандера Кэмпбелла переполняют эмоции, и он начал пунцоветь.

Келли быстро прошел в центр боевой информации и схватил Моргана за руку.

— «Кепплер» что-нибудь докладывал штабу?

Глаза у Моргана заблестели.

— Сэр, мы с Когсуэллом сидим на прослушивании общей сети противолодочных сил и не слышали ни одного сообщения в адрес «Абигейл Зулу», то есть командующего эскадры. Однако только что «Кепплер» доложил в наш адрес — у нас позывной «Эксклэмейшн» — о своем прибытии.

— Как такое может быть? — Келли отозвался немедленно. — Боб Саммерс (командир «Кепплера») инструкцию знает, он что, боится коммодора и вместо штаба адресует доклад «Блэнди»?

Только после этого в центр боевой информации вошел коммодор Моррисон.

— Доброе утро, Эд. Я так понимаю, что «Кепплер» прибывает сменить вас.

Кэмпбелл тем временем присоединился к группе офицеров у планшета, успев сообщить коммодору, что «Кепплер» доложил о прибытии по радио корреспонденту с позывным «Эксклэмейшн», который принадлежал «Блэнди», а не корреспонденту «Абигейл Зулу», т. е. командующему эскадры. Это было серьезным нарушением воинского этикета.

— Неужели Саммерс не знает, кто является командующим эскадры? Он должен докладывать мне, а не вам, Эд. — Моррисон выглядел по-настоящему сконфуженным.

Келли посмотрел на Моргана, который, в свою очередь, быстро взглянул на оператора РЛС Когсуэлла.

— Сэр, мы с Когсуэллом стоим на этой частоте все утро и слышали только наш позывной, «Эксклэмейшн». Опять же, связь очень плохая, и «Кепплер» все еще достаточно далеко; должно быть, атмосферная поляризация.

— Верно, — подхватил Келли. — Да, действительно, у нас были эти проблемы, конечно же, атмосферная поляризация.

В конце концов все услышали новый выход «Кепплера» на связь:

— «Эксклэмейшн», это «Риэр Гард». Готов сменить вас согласно приказу.

В этой радиосети радиообмен производился в микрофонном режиме, и Морган быстро ответил:

— «Риэр Гард», это «Эксклэмейшн». Я доложу «Абигейл Зулу», что вы прибыли согласно приказу. Конец связи.

Келли ухмыльнулся и покинул центр боевой информации. Подходя к выходу, он рукой потянул за собой Моргана.

— Морган, — спокойно сказал он, — спектакль хорош, однако постарайтесь не сбивать с толку штаб, это нехорошо. — Широко улыбнувшись, он вернулся в свое кресло на мостике. Морган тоже улыбнулся, а раскалившийся офицер штаба Кэмпбелл начал готовить боевой приказ для «Кепплера», который должен был сменить «Блэнди» и продолжить сопровождение лодки.

Через несколько минут на мостике появился Фрэнк Фленеген с телеграммами.

— Командир, здесь последняя информация по советскому буксиру СС-20 «Памир». Он примерно в сорока милях севернее Бермудских островов и направляется сюда. Мы считаем, что он должен встретиться с этой лодкой, у которой на рубке номер 945, чтобы оказать ей помощь и, возможно, взять на буксир. Буксир был замечен «Р-3», вылетевшим из Норфолка в южном направлении.

— Спасибо, Фрэнк, — Келли продолжал улыбаться. — Но, боюсь, нам придется пропустить эту потеху, потому что нас перенацеливают считать ракеты, которые убывают с Кубы. Вот там будет гораздо горячей.

Появившийся на мостике Боб Бринер встал позади Фленегена.

— Боб, предупреди Джима Бассета, чтобы он опять подготовил свои досмотровые группы; на этот раз, кажется, нам придется их задействовать, хотя нам и не следовало бы этого делать. В конце концов русские согласились на проверку и фотографирование ракет, которые они выводят с Кубы. В любом случае мы должны быть готовы.

Бегом поднявшись по трапу и тяжело дыша, на мостик буквально влетел старпом, только что побывавший внизу, где он проверял досмотровую группу Вестермана. На этот раз группа оказалась готовой.

На мостике появился коммодор.

— Коммодор на мостике, сэр, — гаркнул вахтенный.

— Вот говнюк, — Келли почти не скрывал своего раздражения, потому что он предпочитал заниматься планированием самостоятельно, без какой-либо помощи со стороны штаба.

— Эд, когда мы окажемся в пределах досягаемости вертолета, вы должны забрать флотского фотографа с «Эссекса». Это произойдет завтра утром.

— На кой черт нам нужен флотский фотограф, сэр? У нас есть свои собственные фотоаппараты.

— Эд, его посылает командующий ударной группой; это будет большая помощь для нас, потому что у него будет хороший аппарат, к тому же этот парень прошел подготовку по фоторазведке. Вы можете посадить его на сигнальный мостик, чтобы у него был хороший обзор.

Несколько мгновений Келли раздумывал, потом вышел на выступ мостика и глянул вверх.

— Чем выше, тем лучше. — Он потянул за собой старпома и указал на мачту. — Видите площадку РЛС поиска воздушных целей?

Старпом вытянул шею и стал смотреть вверх, где на высоте восемьдесят футов (около 25 м. — Прим. перев.) на мачте поверх мостика находилась площадка РЛС «SPS-6» поиска воздушных целей. Стальные ступеньки были приварены по всей длине мачты, начиная с четвертой палубы, прямо над указателем «Марк-56», и кончая самой площадкой, где имелась выдвижная стальная панель, на которой обслуживающий персонал мог заниматься ремонтом.

— Пошлем фотографа наверх, пусть снимает с площадки. Отправим вместе с ним Хухтхаузена, ему это упражнение знакомо, ведь он часто поднимается туда со своими людьми, чтобы поработать на «SPS-6». Пусть наденут страховочные пояса и возьмут телефон, будут оттуда для лучшего обзора корректировать курс эсминца, — Келли замолчал. — И еще, Лестер, проследите, чтобы перед тем, как лезть наверх, Хухтхаузен вырубил РЛС, не то на обед мы получим поджаренного офицера-радиоэлектронщика. — Довольный тем, что ему в голову пришла очередная неординарная мысль, Келли усмехнулся.

Старпом засуетился и вскоре родил новое корабельное расписание, нареченное «Расписание по фотографированию с мачты»; оно было изложено на бумаге и практически отработано — не хватало лишь еще не прибывшего фотографа.

Я поджидал профессионала с кучей оборудования, и, поскольку мне предстояло сопровождать этого человека наверх, стал заранее готовиться к восхождению. На флоте, однако, как бы тщательно ты ни составлял планы, что-нибудь да вмешается и поставит эти планы под угрозу.

Занятые сопровождением «Б-130» Шумкова всю ночь и еще несколько дневных часов, мы, наконец, передали контакт ЭМ ВМС США «Кепплер» и на скорости двадцать пять узлов убыли для проверки одного из первых торговых судов, уходящих с Кубы согласно условиям нового соглашения с Советским Союзом. Нам было приказано войти в состав сил, выделенных для перехвата и сопровождения советских торговых судов, покидающих Кубу в рамках согласованного компромисса. Утром минувшего воскресенья, 28 октября, советское правительство публично заявило, что оно уберет свои ракеты с Кубы.

«Блэнди» стал одним из нескольких десятков американских эсминцев, высланных на перехват уже известных советских торговых судов, занятых вывозом с Кубы вооружения и личного состава. Эсминцам была поставлена задача — для обеспечения хорошей дальности для фотосъемки подойти достаточно близко к торговому судну и сфотографировать груз на палубе; наиболее важным считались баллистические ракеты средней и промежуточной дальности. Принимая во внимание неожиданный отход Советов от коварства, заключавшегося в скрытной доставке на Кубу вооружения и войск, Запад с естественным опасением воспринял публично объявленное согласие убрать их. Атмосфера пребывания советских войск и вооружений на Кубе была пронизана секретностью, советских военнослужащих заставляли носить гражданскую одежду, что они и делали, нелепо надевая тропические рубашки поверх традиционных тельняшек с длинными рукавами. И конечно, нетрудно было отличить русских или украинцев, имевших широкие скулы и нос картошкой, от смуглых кубинцев.

Первым торговым судном, которое мы перехватили, был сухогруз «Дивногорск» под советским флагом; его водоизмещение составляло десять тысяч тонн, портом приписки была Одесса, а палубный груз состоял, очевидно, из ракет «SS-4». Вертолет с авианосца «Эссекс» доставил нам фотографа, прибывшего из отделения боевого фотографирования штаба Атлантического флота. Фотограф, молодой петти-офицер третьего класса не старше девятнадцати лет, выглядел на посадочной площадке вертолета бледным и испуганным; у него был новейший фотоаппарат и громадный телеобъектив — мы должны были получить фотографии только высшего качества.

Итак, у нас была новая задача, и наш старпом, лейтенант-коммандер Лy Лестер, начал энергично действовать и проворно сочинил расписание для действий в особых условиях, как и требовало новое задание. На флоте корабельное расписание используется как организационная основа самой жизни корабля, т. е. все виды работ на корабле оговорены в специальной таблице, называемой расписанием, которое определяет каждому члену экипажа место и обязанности в любой ситуации. Этот порядок пришел еще со старого парусного флота, когда простые матросы призывались на службу зачастую из низов общества и, хоть и были в большинстве своем храбрыми и здоровыми людьми, не отличались особой остротой ума. Однако вскоре стало понятно, что расписание на корабле является ключевым элементом, не позволяющим любому событию на корабле (а разного рода события могли случаться на кораблях с завидной регулярностью) перерасти в хаос.

На «Блэнди» имелись расписание вахт и постов, расписание на случай противолодочной операций, расписание на пополнение запасов, расписание на случай оставления корабля, расписание для действия досмотровых групп, расписание по уборке корабля, праздничное расписание, а теперь еще и расписание действий при подсчете ракет. Проект последнего расписания был подготовлен старпомом, а офицеры дивизионов откорректировали его применительно к обязанностям своих подчиненных. В результате получилось удачное сочетание недавнего теоретического обучения в колледжах младших офицеров, приправленное мудростью начальников, практическим опытом петти-офицеров и правильными действиями и преданностью матросов и машинистов.

Все было возможным, и не было чересчур сложных задач для этой системы, которая эволюционировала много столетий, в течение которых жила эта морская традиция. Каким же образом, спросит любопытный, дела на флоте могут иногда быть донельзя запутанными?

В ходе подготовительных мероприятий к выполнению новой задачи, всего лишь в нескольких сотнях миль к северо-востоку от Гаваны, в океане, в самый разгар международного кризиса, благодаря неустанным трудам старпома на корабле откопали человека, который говорил по-русски. Этим лингвистом оказался натурализованный гражданин США по имени Вальтер Дубицкий; он был родом из Чехословакии и его родным языком был чешский, кроме того, он немного говорил по-украински и еще немного по-русски. Дубицкий представлял из себя образец классического моряка, имел звание петти-офицера второго класса и являлся машинистом из ремонтного дивизиона, который десятилетиями обслуживал эсминцы в Ньюпорте. Он был хорошо известен в эскадре и в Ньюпорте как легендарный американский матрос, хоть и бывший немного старше большинства своих сослуживцев, но всегда безукоризненно выглядевший в морской форме. Во время увольнений он слонялся по родному порту вместе со старшиной-рулевым Эмери, причем каждый цеплял на одно ухо золотую серьгу, а временами они носили на своих плечах и длиннохвостого попугая. Оба были отличными петти-офицерами, никогда не попадали в серьезные передряги, но все время ходили по узенькой дорожке, отделявшей порядок и дисциплину от «капитанской мачты». Дубицкому несколько раз присваивалось звание петти-офицера первого класса, но ему никак не удавалось удержаться в этом звании: однажды его арестовали вместе с Эмери за то, что в состоянии интоксикации они «катались» верхом на палке, изображавшей лошадь, по центру Теймз-стрит в Ньюпорте; в другой раз он «позаимствовал» такси для доставки на корабль заболевшего друга и был снова арестован. Дубицкий не был так густо покрыт татуировками, как Эмери, у которого они занимали большую часть не закрытого одеждой тела, включая сделанное на затылке изображение глаза. У сидящего на стуле у стойки бара (он там частенько пропадал) и коротко стриженного (он всегда носил короткую прическу) Эмери этот «глаз» смотрелся выглядывающим из затылка. В общем, эта парочка была классическими морскими волками.

В качестве помощника офицера-связиста я работал, согласно инструкции, с Биллом Морганом и отвечал за подготовку сообщений, которые семафором посылались на русские суда и предписывали им нужные курс и скорость. Я готовил сообщения на простеньком английском языке, затем петти-офицер Дубицкий, который работал в паре со мной, переводил их на русский. Процесс, казалось, шел хорошо, только вот в концовке каждого сообщения Дубицкому всегда требовалось много дополнительных слов, чтобы, как он заявлял, сообщение звучало на хорошем и доступном русском языке. Объяснив, что эти слова-вставки нужны для «подчеркивания» смысла, Дубицкий, однако, не смог перевести мне ни одного из своих дополнительных слов, что породило у меня определенные подозрения относительно его переводческих способностей. Гораздо позднее, когда я изучал русский язык, то узнал, что обычно в русском языке требуется меньше слов для передачи полноты мысли, нежели в менее точном английском языке. Тем не менее я доверял Дубицкому, а старпом все подгонял и подгонял нас. Много лет спустя, просматривая сохранившиеся у меня записи текстов переданных нами сообщений, я обнаружил, что Дубицкий использовал самые грязные ругательства, которые только можно найти в русском языке (а русский язык очень богат на ругательства), давая советским судам указания во время нашей деятельности во время кубинского кризиса.

Мы двигались вперед на встречу с торговым судном, перевозящим ракеты, и отрабатывали свои действия по новому расписанию. Поскольку старпом вдруг назначил меня внештатным дежурным офицером разведки корабля, то я стал отвечать за доставку нового фотографа вверх, на мачту, на высоту восемьдесят футов, где он должен будет делать снимки, когда мы будем идти борт о борт с советским торговым судном. Мы планировали сфотографировать каждую из ракет — после того как ее раскроют — и потом как можно скорее передавать пленку и соответствующее разведывательное донесение вертолетом на авианосец для последующей отправки в штаб Атлантического флота.

После долгого шестичасового преследования «Блэнди» с кормы подошел к «Дивногорску» и передал ему семафором международной азбуки Морзе на английском и русском языках требуемые фразы из нового боевого приказа.

— Пожалуйста, примите истинный курс ноль шесть ноль градусов и скорость двенадцать узлов и начните расчехлять свои ракеты для проверки, согласно договоренности между нашими двумя странами.

Свежеиспеченная группа фоторазведки, состоявшая из напуганного фотографа и меня, вскарабкалась наверх по прочным стальным ступенькам, приваренным к мачте; за моими плечами болтался самодельный рюкзак, в который поместились большая фотокамера, объективы, фотопленка и телефон. Волнение моря было небольшим и высота волн не превышала двух-трех футов, однако на высоте восьмидесяти футов все это многократно усиливалось, так что мне пришлось приложить максимум усилий и упорства для того, чтобы, держась за ступеньки мачты, тащить наверх фотооборудование и подбадривать нерешительного фотографа. Мы закрепили страховочные пояса за мачту, потом я натянул наушники телефона и стал осматриваться. Нам повезло с погодой, поскольку мы были всего в какой-то сотне миль от Гаваны, и ветер, хоть и сильный на такой высоте, оказался теплым.

«Дивногорск» выполнил наше распоряжение, переданное семафором, и медленно занял указанные курс и скорость. Потом случилась небольшая задержка, это произошло тогда, когда наши связисты несколько раз передавали указание расчехлить переднюю ракету по левому борту. (На главной палубе корабля находилось четыре ракеты, закрытые брезентом, а на верхних палубах толпилось около пятисот советских солдат, одетых в защитную форму; упершись в поручни, они наблюдали, как мы дюйм за дюймом подходим ближе.) Русские начали неторопливо выполнять наше указание, а я, спокойно сидевший на мачте, заметил, к своему ужасу, что фотограф явно ужасно страдает от головокружения и начинает зеленеть. Неожиданно он показал мне жестами, что его вот-вот стошнит. Неспособный чем-либо помочь ему из-за сильной продольной и поперечной качки, я беспомощно наблюдал, как он буквально выбросил свой завтрак на ветер. Поскольку бедолагу-моряка стошнило несколько раз подряд, я с тревогой подумал, что если события не пойдут быстрее, то он вскоре ослабнет настолько, что не сможет держать в руках фотокамеру.

Находившиеся на верхних палубах судна советские солдаты неторопливо спустились в трюмы, а рабочая команда в составе пяти матросов и здоровяка-боцмана стала расчехлять первую ракету. Я помогал держать корабль в нужном положении, прося по телефону вахту на мостике снизить или увеличить скорость, и поддерживал фотографа в рабочем состоянии. Съев несколько сухих крекеров и апельсин, принесенные мной из кают-компании, фотограф сумел остановить рвоту. Позднее, во время второго захода для фотографирования той же ракеты, я передал ему и несколько таблеток от морской болезни, но они тоже вскоре выскочили из него. Тем не менее мы повторяли процедуру захода до тех пор, пока не получили подробные фотографии каждой расчехленной ракеты; потом, вместе с совсем обессилевшим фотографом, мы спустились с мачты во время большого перерыва, вызванного выяснением некоторых проблем, возникших у нас с русскими.

Весь тот продолжительный период нахождения рядом с «Дивногорском» коммодор Моррисон постоянно был на связи с командующим АПУГ, который находился на борту «Эссекса».

Находясь на мачте вместе с фотографом, я удивлялся долгим перерывам между моментом открытия русскими одной из ракет на палубе и получением нами приказа начать ее фотографирование. Проблема же заключалась в наличии резиновой упаковки, которой была плотно обернута каждая из ракет, резина, как предположили мы, защищала ракеты от воздействия погодных условий. После того как «Блэнди» семафором передавал сухогрузу грязные команды Дубицкого на русском языке на расчехление ракет, рабочая команда русского судна подходила к ракете и поднимала внешнее покрытие, сделанное из брезента, и отступала назад, позволяя нам рассмотреть ракету и сделать снимок. Однако коммандеру Келли этого было мало.

— Откуда, черт побери, мы можем знать, коммодор, что в этой упаковке ракеты, а не какие-нибудь гигантские сосиски?

— Эд, нам сказали, чтобы мы велели им только раскрыть ракеты. По-твоему, что там внутри?

— По-моему, нам следует отправить группу Вестермана полностью вскрыть упаковку, а фотографу потом снять все это с близкого расстояния. Как еще, черт побери, нам быть уверенными?

Настойчивость Келли вызвала большой фурор на борту авианосца, и адмирал то и дело повторял свой вопрос:

— Вы можете утверждать, что это ракеты?

— Конечно же, коммодор, я не могу утверждать, что это ракеты — до тех пор, пока Вестерман не поднимется на судно и не пощупает их. — Ответ Келли только обострял ситуацию.

В конце концов коммодор Моррисон дал командующему ударной группы на «Эссекс» точно такой же ответ, переданный в длинном семафорном сообщении. Потом последовала необычайно долгая заминка, и я продолжал оставаться на мачте вместе со страдающим морской болезнью фотографом. Коммодор собрал свой штаб для обсуждения этого вопроса, а вахтенный офицер увел эсминец на безопасную дистанцию — около ста футов (около 30 м. — Прим. перев.) — от «Дивногорска»; тем временем старпом спорил с «непробиваемым» Джексоном по поводу того, как лучше накормить экипаж, несущий продолжительную службу по якобы «особой морской задаче по приемке топлива». На самом же деле никакой приемки топлива мы не производили, да и подобной задачи не могло быть ни в одном из флотских наставлений, поэтому Джексон непреклонно настаивал на том, что надо ждать, когда все это закончится, а уж потом он накормит всех и каждого. Однако старпом, оказавшийся в плену традиционной заботы о благополучии экипажа любой ценой, упорствовал, а мы к тому времени уже два часа были борт о борт с упрямыми русскими и, похоже, оставались бы в таком положении неопределенно долгое время.

В конце концов проблема прошла по всем инстанциям и дошла до ГК Атлантического флота в Норфолке, министра обороны и Белого дома. Под вопросом был факт выполнения русскими недавнего соглашения, разрешающего американским кораблям производить проверку, подтверждающую, что русские на самом деле вывозят с Кубы свои ракеты. Упорство коммандера Келли, требовавшего, чтобы русские сняли с ракет резиновую упаковку, оказалось для соглашения костью в горле. Борт о борт с советскими судами были и другие американские эсминцы, производившие проверку и фотографировавшие ракеты в такой же резиновой упаковке, но только коммандер Келли потребовал, чтобы русские показали оружие без упаковки.

В конце концов Келли подготовил телеграмму, в которой сжато изложил проблему. С тех пор ее много раз цитировали в публикациях по кубинскому ракетному кризису как пример вопросов, которые не были решены. Келли так описал ракеты, которые мы видели, находясь борт о борт с «Дивногорском»:

Это сообщение было передано в адрес командующего Атлантическим флотом с борта авианосца ВМС США «Эссекс», на котором располагался командующий АПУГ «Браво», хотя оригинал сообщения был написан коммандером Эдом Келли.

Проблема в конце концов была озвучена 11 ноября в Пентагоне перед журналистами, которым заместитель министра обороны Розуэлл Джилпатрик заявил:

— Советы объявили, что там сорок две (ракеты), и мы насчитали сорок две вывозимые ракеты… Но до тех пор, пока мы не проведем проверку непосредственно на острове Куба, мы не можем быть уверены в том, что сорок две ракеты являются максимальным количеством ракет, доставленных Советами на Кубу[14].

Тем временем я продолжал находиться на мачте, а Стиву Джексону было приказано организовать питание по боевому расписанию, т. е. кормить команду на постах. Мы все, т. е. те, кого не было на мачте, ели сэндвичи с копченой колбасой и пили кофе. В конце концов меня на время отозвали с мачты вниз, и «непробиваемый» дал мне пару сэндвичей, которые мне посчастливилось самому съесть на высоте восемьдесят футов на площадке обслуживания РЛС «SPS-6», поскольку не было сомнений в том, что страдающий морской болезнью фотограф может принять в себя что-то еще помимо тех нескольких крекеров и апельсина, которые он уже проглотил.

Это была первая из нескольких встреча «Блэнди» с советскими торговыми судами, и возможно, одна из самых впечатляющих. Потом нас послали проверять второе судно, которое называлось «Физик Курчатов». На этот раз нам показалось, что мы знаем, что и как делать, однако в жизни никогда не происходит так, как запланировано. Вместе с Гэри Лaджером я нес вахту на мостике с восьми до двенадцати часов. Предыдущий день был напряженным и полным приключений, а эта вахта поначалу была спокойной.

Мы заметили «Физика Курчатова», который шел на северо-восток со скоростью двадцать узлов. Мы долго догоняли его, и наконец на следующее утро, с первыми лучами солнца, приблизились к нему и во второй раз за последнее время передали сигнал:

— Ваше правительство согласилось открыть ракеты. Пожалуйста, сделайте это, начав с правого борта, с ракеты номер один.

Мы опять выполняли процедуру подхода к торговому судну. На этот раз волна шла с севера, и был приличный ветер. После того как мы подошли к судну на дистанцию, на которой мы обычно производим дозаправку, я встал на указатель «Марк 56», балансируя на четвертой палубе над ходовой рубкой, и ожидал команды подниматься на мачту.

Стоя там и наблюдая за советским судном, к которому наш эсминец подошел примерно на пятьдесят футов, я заметил, что главная палуба советского торгового судна полна солдат, на которых были брюки защитного цвета и тельняшки. Солдаты стояли, глядя на нас, точь-в-точь, как и наш экипаж глазел на них — по крайней мере, те из нас, кто не был занят на постах. Мы бросили линь, чтобы измерить дистанцию, и русские поняли этот маневр, действуя так, словно раньше они этим уже занимались. Пока мы изо всех сил старались занять надлежащую позицию относительно русского судна и передать указания расчехлить ракеты, дверь в надстройке «Курчатова» распахнулась, и из нее появилась женщина, сделавшая шаг через комингс двери. Явно застигнутая врасплох видом американского военного корабля на такой близкой дистанции, она замерла от неожиданности. Внезапно налетевший порыв ветра задрал ее желтую юбку вверх, обволакивая голову и обнажая миниатюрные лодыжки и пару красивых ног. Когда бедняга стала тянуть юбку вниз, чтобы прикрыться, «Блэнди» взорвался громким ревом и аплодисментами. Русские, увидев реакцию американцев, тоже стали громко аплодировать. Чем же мы здесь на самом деле занимаемся, подумал я в тот момент, и весь страх перед другой стороной, казалось, пропал. Во многом те люди были похожи на нас.

Кетов ускользает на «Б-4»

2 ноября 1962 г.

Капитан 2 ранга Рюрик Кетов

ПЛ «Б-4»

100 миль к югу от Кингстона, Ямайка

Когда «Б-4» Рюрика Кетова пересекала параллель 20 градусов северной широты и проходила Наветренным проходом, погода начала улучшаться. Волны затихли, и поверхность моря стала похожей на стекло; в ночные часы, когда лодка всплывала для зарядки батарей, подводники видели чудное море. Механики Кетова сумели улучшить герметизацию протекавшего люка, что дало лодке возможность погружаться на глубину 80–90 метров — серьезное достижение в схватке с рыскавшими повсюду американскими противолодочными самолетами.

«Б-4» прошла Наветренный проход 20 октября, и, к большому облегчению Кетова, ей оставалось менее суток хода до Мариэля. Затем последовал приказ прекратить переход, он здорово расстроил Кетова, да и весь экипаж чувствовал досаду, Позже выяснилось, что из четырех лодок бригады на переходе они оказались самыми быстрыми. В тот день они шли под РДП, выдвинув антенну для приема плановой послеобеденной передачи. Закончив прием, удрученный Пронин с телетайпной лентой подошел к Кетову, который находился в центральном командном.

— Товарищ командир, вы не поверите, — и передал телеграмму Кетову, который быстро ее прочел.

Текст телеграммы гласил: «Прекратить переход в пункт назначения, повторяю, прекратить переход и выйти в район (координаты указывались). Приступить к боевому патрулированию. Обеспечить скрытность присутствия».

— Товарищ командир, что творится, о чем мы не знаем?

Кетов взглянул на Пронина и искренне пожалел, что не может ответить на вопрос. Они находятся здесь, прямо на заднем дворе противника, и не знают, что вокруг происходит.

— Я знаю не больше вашего и полагаю, что какие-то обстоятельства вызвали приостановку действия операции «Кама».

Пронин посмотрел на командира, и вдруг ему захотелось признаться, что он прослушивал запрещенные радиостанции. Серьезное противостояние в этом районе набирало силу, а они знали только то, что им удавалось выудить из эфира. Хотя «Б-4» не пропустила ни одной циркулярной передачи по флоту, о тактической обстановке в Карибском море они знали прискорбно мало. Это преступление, думал Кетов, продолжать движение на юг, туда, где, как они позднее узнали, был водоворот деятельности кораблей противника. Передачи из Москвы обычно производились дважды в сутки, но в них давались только новости по стране — как здорово идет уборка урожая в СССР, как умело партия решает все международные проблемы. Кетов, как и другие командиры лодок бригады, разрешил радиооператорам прослушивать американские программы, из которых они и узнали об американской блокаде 22 октября.

Выяснив, что море у них над головой буквально кишит американскими военными кораблями, Кетов изменил маршрут перехода, приняв совместное с командиром бригады Агафоновым решение идти на юг и обогнуть юго-восточную оконечность Кубы, избегнув тем самым контакта с ордами надводных кораблей. Когда потребовала обстановка, они взяли курс на север, в район патрулирования, назначенный «Б-4». Поскольку от них по-прежнему требовали оставаться незамеченными, они проследовали в район патрулирования, спокойно пройдя проход острова Теркс, который, в силу своей узкости, по-видимому, не принимался американцами в расчет в их планах борьбы с подводными лодками. «Б-4» кралась вдоль побережья Кубы, и ночью, двигаясь под РДП, они ясно видели огни на кубинском побережье. Так они и шли, на малой скорости, с выглядывающей из воды рубкой, вентилируя внутренние помещения лодки и заряжая батареи. Кетов наблюдал береговые огоньки, вдыхал запах древесного угля и сладкий аромат горящих полей сахарного тростника. Им было невыносимо тяжело находиться так близко у цели и в последний момент быть повернутыми назад, ведь они так надеялись, что им придется базироваться в этой прекрасной тропической стране. У Кетова было такое ощущение, словно он выиграл роскошный приз только для того, чтобы его отобрали в самый последний момент.

— Самолет, три румба по правому борту, приближается быстро! — хрипло прошептал сигнальщик.

— Срочное погружение! Очистить мостик! — Кетов бросил последний беглый взгляд на берег и поспешил вниз, громыхнув крышкой люка. Так началась растянувшаяся надолго игра в прятки, от которой, как признавался позже Кетов, его нервная система так и не пришла в порядок.

2 ноября самолет «Трэкер» «S2F», взлетевший с авианосца ВМС США «Индепенденс», имел короткий радиолокационный контакт с устройством РДП лодки «Б-4» Кетова. Авианосец входил в состав 135-й ударной группы (авианосная ударная группа вторжения), которая находилась южнее Кубы и строго восточнее Ямайки. Американцы присвоили этому радиолокационному контакту номер «С 21», потом они получили надежный радиолокационный контакт с лодкой с помощью вертолета, и самолет «Трэкер» также подтвердил контакт своим детектором магнитной аномалии. Командующий ударной группы благоразумно отвел свои корабли в район с меньшими глубинами моря, где лодке было труднее скрыться.

Был разгар дня, но то, что услышали операторы Кетова в американских новостях, было настолько плохим, что они, невзирая на то, день сейчас или ночь, решили, что им необходимо принять передачу из Москвы, и поэтому они поднялись ближе к поверхности; именно тогда у Кетова и произошла серьезная стычка с командиром бригады Агафоновым, находившимся у них на борту. Агафонов начинал все больше нервничать в ожидании новых приказов из Москвы.

Из радиообмена американцев Кетов знал, что над ними в воздухе висит противолодочный самолет, сама лодка была на глубине двадцать метров; время приема очередной передачи из Москвы приближалось. На данном этапе получение новых приказов было жизненно важным делом, а их предыдущие попытки принять приказы оказались неудачными, потому что антенну СДВ где-то замыкало на корпус, и они не могли ничего принять. Агафонов хотел немедленно всплыть, так, чтобы рубка выглядывала из воды, и полностью выдвинуть коротковолновую антенну, чтобы одновременно с приемом передачи на сверхдлинных волнах, которые в этих широтах не всегда проходили, вести прием и на коротких волнах. Кетов предлагал воздержаться от всплытия. Не хватало еще, думал он, чтобы нас визуально засек «Нептун» «P2V» — он был уверен, что самолет болтается где-то рядом. На лодке слышали, как с самолета сбросили гидролокационные буйки, потом раздались взрывы зарядов «Джули», которые запускали буйки в работу по определению направления на лодку. Кетов был уверен, что надежного контакта с лодкой у американцев нет и они вот-вот подгонят в этот район надводный корабль — какой-нибудь из многочисленных эсминцев, действовавших вместе с авианосцем «Индепенденс». Кетов, однако, видел и другое — Агафонов нервничал все сильнее и сильнее, предполагая, что им должны передать какие-то новые и чрезвычайно важные приказы. Кетов по этому поводу был менее оптимистичен, потому что они находились в море вот уже больше четырех недель, совершая этот поход, и за это время получили минимум указаний, не считая короткого распоряжения, которым отменялся переход в Мариэль и назначался новый район патрулирования — небольшой круг радиусом двадцать пять миль. В границах нового района патрулирования действовать будет непросто, и они недоумевали, почему им назначили такой тесный район.

Поскольку командир бригады Агафонов был начальником, то, естественно, Кетов был обязан подчиняться его приказам — до тех пор, пока, по его мнению, то есть мнению командира лодки, они не идут во вред управлению лодкой. На «Б-4» Агафонов был относительно новым человеком в сравнении с Кетовым и большинством его офицеров, которые вводили лодку в боевой состав флота и досконально знали ее особенности. Когда Агафонов решил всплывать для приема радиопередачи, Кетов решительно запротестовал.

— Всплываем, — приказал Агафонов.

— Товарищ командир бригады, я уверен, что поблизости от нас самолет, и он нас наверняка заметит, если мы всплывем, — Кетов не собирался оставаться в стороне и наблюдать, как они лезут в ловушку.

— Проверю лично, — ответил Агафонов и полез на штурманскую площадку рубки, на которой находились боевой и командирский перископы. Кетов наблюдал за тем, как комбриг спешит вверх по трапу к основному люку, на котором старшина уже открывал внутреннюю крышку. Потоки воды ринулись вниз, в командный центр — так происходило всегда при открытии этой крышки. Кетову стало не по себе. Несколько недель они тесно взаимодействовали, попеременно выполняя одну и ту же работу, и, конечно, оба испытывали определенную стесненность от сложившейся ситуации. И все же, считал Кетов, Агафонов не так хорошо владеет ситуацией, как он.

Кетов подошел к навигационному перископу, находившемуся возле заднего шпангоута командного центра; он знал, что у того большие возможности по обзору воздушного пространства, и для поиска самолетов он часто использовал именно этот перископ. Кетов всматривался в окуляр перископа, ничего там не обнаружил и теперь поджидал, что же скажет Агафонов.

— Контактов не вижу, горизонт и воздушное пространство над нами чисты, — сообщил Агафонов вниз по телефону внутрикорабельной связи.

— Товарищ комбриг, я уверен, что самолет там — я видел его несколько минут назад. Сейчас, правда, я его тоже не заметил, но он, скорее всего, где-то рядом.

— Если бы там был самолет, я бы его увидел, — сказал Агафонов. — Всплываем — это приказ!

Кетову этого было достаточно.

— Товарищ Агафонов, прошу освободить меня от командования подводной лодкой, запись об этом происшествии я сделаю в корабельном журнале. Штурман, принесите журнал. — Кетов взял у штурмана журнал и записал: — Командир бригады капитан 1 ранга Агафонов В.Н. освободил капитана 2 ранга Кетова P.A. от командования подводной лодкой «Б-4».

По корабельной трансляции Кетов объявил о том, что командир бригады Агафонов освободил его от командования, а затем направился в свою каюту. Агафонов не сообразил, что находившийся на навигационном мостике командирский перископ был ограничен в обзоре узким конусом, составлявшим примерно плюс-минус семь градусов. Кетов же придерживался того мнения, что «Нептун» начнет сбрасывать глубинные бомбы или ручные гранаты — все, что у него есть на вооружении, — в зависимости от того, находятся они в состоянии войны или нет. Последнего они действительно не знали.

Едва «Б-4» оказалась на поверхности, как ее наблюдатели засекли «Нептун», бывший от них в трех милях по курсу, но было уже поздно, самолет приблизился и стал сбрасывать гранаты, из которых первая разорвалась очень близко к лодке. Освещение на борту погасло, и механик задействовал аварийное электропитание. Лодка совершила срочное погружение на глубину сто метров; нормальное освещение было восстановлено. Лодкой продолжал командовать Агафонов, одну за другой он делал попытки оторваться от самолета; у находившегося в своей каюте Кетова болела душа за дело, но он принципиально не выходил.

Агафонову не повезло, американский самолет словно прилип к лодке. Они слышали шлепки от сброшенных в воду гидролокационных буев и следовавший за этим разрыв гранаты — таким способом пассивные гидролокационные буи определяли их местоположение.

Кетов оставался в своей каюте около часа, потом он решил выйти из бездействия. Он вернулся в центральный командный, понаблюдал за действиями Агафонова и признался себе, что тот действует наилучшим образом. Командир бригады жестом прогнал его, и он снова вернулся в свою каюту, уверенный в том, что рано или поздно их вынудят всплыть, возможно, прямо в центре стаи американских эсминцев.

В течение трех часов Агафонов безуспешно убегал от самолета. Всякий раз, когда Агафонов считал, что ему удалось на несколько миль оторваться от самолета, тот снижался и опять определял их новое местоположение. После трех часов тщетных маневров Агафонов вызвал Кетова в центральный командный.

— Товарищ Кетов, принимайте командование лодкой.

Окрыленный тем, что он выиграл спор, Кетов вновь приступил к обязанностям командира. Позднее он вспоминал, что стычка не была такой уж серьезной, как она показалась вначале; такие споры случаются, когда в походе на борту находятся старшие начальники. Обычно такие споры решаемы, однако они оказывают сильнейшее воздействие на психику. По мнению Кетова, размолвка закончилась, и теперь надо было думать о том, как оторваться от американцев. Он стал размышлять.

Если американцам приказано отогнать их от американского побережья, то он им поможет, и на скорости четыре узла лодка легла на курс ноль девять ноль. Они спокойно двигались в восточном направлении, но шли с небольшим зигзагом. Кетов знал, что самолет вскоре должен был быть сменен, поскольку он находился в районе патрулирования уже более четырех часов. Той возможности продолжительного нахождения в районе патрулирования, какой обладали более новые «Орионы» «Р-3», у самолетов «Нептун» «P2V» не было.

Прошел еще час, а они не услышали ничего нового. Кетов знал, что прежний самолет ушел, но в район патрулирования мог уже прибыть или вскоре прибудет другой самолет. Пассивный гидролокатор лодки неожиданно засек новый самолет, который снизился, сбросил буи, выложив из них фигуру, и потом через каждые пять минут стал сбрасывать гранаты, пытаясь определить курс «Б-4».

Теперь лодка была на глубине шестьдесят метров, и когда Кетов сверился с гидроакустическим планшетом штурмана, то увидел, что они находятся как раз под слоем температурного скачка. Им невероятно повезло в том, что слой температурного скачка оказался так неглубоко; теперь он давал им хоть какую-то акустическую защиту. В местных водах было несколько течений, прозванные русскими «мягкими акустическими точками», и Кетов решил ими воспользоваться. Интервалы между взрывами увеличились с пяти до пятнадцати минут, и Кетову доложили, что несколько надводных кораблей приближаются к району их нахождения и пытаются отыскать лодку. Потом интервалы между взрывами увеличились до двадцати минут. Довольный Кетов решил, что всего этого с них достаточно и настало время убегать по-настоящему.

— Механик, сколько еще протянем на батареях?

— При средней скорости хода заряда хватит на девяносто минут, товарищ командир.

— Штурман, сколько осталось до захода солнца? — спросил Кетов.

— Командир, — ответил штурман, — до захода остался один час сорок минут.

Кетов дождался, когда самолет сбросил очередную партию буев, за которой последовала серия разрывов. Он опять повернул на восток и увеличил скорость до десяти узлов. К тому времени, когда самолет сбросил новую партию буев, лодка уже была им потеряна. Стало темнеть, а с наступлением темноты самолет не мог летать на малых высотах, чтобы воспользоваться установленным на нем детектором магнитной аномалии. Кетов слышал, как самолет сбросил очередную партию буев к югу от лодки, опять пытаясь определить их местоположение, но они уже была вне его зоны досягаемости. В темноте они медленно всплыли, выставив на поверхность только РДП, и начали зарядку батарей. Самолет опять их не поймал — ни своей РЛС, ни буями «Джезебел». Операторы Кетова доложили о том, что южнее их надводные корабли работают активными гидролокаторами, пытаясь, как и самолет, поймать лодку, но «Б-4» постепенно увеличила отрыв от кораблей и самолета противника и скрылась в тропической ночи.

На следующий день Кетов получил радиограмму из Москвы, которой подтверждался приказ прервать переход на Мариэль и начать патрулирование в небольшом районе радиусом двадцать пять миль. Выполняя этот приказ, Кетов впервые воспользовался пассивным гидролокатором «РГ-10». Этот гидролокатор был установлен на «Б-4» буквально перед выходом лодки в море из бухты Сайда, однако он до сих пор не работал. Техник по радиоэлектронному оборудованию, мастер своего дела, три с лишним недели возился с гидролокатором и в конце концов ввел его в строй. Для них навсегда осталось загадкой, почему гидролокатор до этого толком не работал, сам Кетов видел причину в том, что гидролокатор был чересчур восприимчив к холоду. Как бы там ни было, теперь он работал, давая им возможность обнаруживать американцев на больших дальностях по сравнению с их штатными гидроакустическими средствами. «Б-4» была единственной лодкой в составе квартета «Фокстротов», на которой было установлено это новое оборудование, позволившее ей в дальнейшем загодя обнаружить американцев и уходить от них до того, как американцы их засекут.

Через месяц Кетов покинул район патрулирования и стал понемногу пробираться на север. У них все еще не было приказа о возвращении на базу, но поступали приказы о выходе в новые районы патрулирования, каждый из которых располагался в 100–120 милях севернее предыдущего. Наконец 20 ноября «Б-4» получила приказ вернуться в порт приписки Полярный. Забавно, что вскоре после получения приказа о возвращении операторы радиоперехвата «Б-4» перехватили переданную открытым текстом телеграмму командующего ВМС США в Атлантике, в которой выражалась благодарность находившимся в этом районе советским подводным лодкам за предоставленную возможность поучаствовать в совместных операциях. Это был настоящий сюрприз, подтвердивший мнение Кетова о том, что все это время американцы точно знали о их походе и полученных приказах. Просто в тактическом плане американцы не смогли принудить к всплытию все советские подводные лодки. Что же касается Кетова и экипажа «Б-4», то им удалось ускользнуть и избегнуть неприятностей, связанных с всплытием в самой гуще численно превосходящего американского флота.