Кубинский зал

4

Вот краткая история объекта недвижимости под названием «остров Манхэттен». Его древний, как луна, каменный массив на протяжении двенадцати тысяч лет утюжили могучие ледники. Примерно в те времена, когда начиналась писаная история человечества, они отступили, оставив после себя скалистый остров, засыпанный толстым слоем гравия и песка. Широкая река бежала по острову и впадала в защищенную со всех сторон бухту, по берегам зеленели девственные дубовые леса, на взгорках клены и каштаны чередовались с вязами. В бухте водились устрицы и съедобные моллюски-разиньки; река и прибрежные воды изобиловали рыбой, в лесах водились кролики, бобры, лисы и благородные олени. Под сенью густой листвы прокладывали свои извилистые тропы индейцы-алгонкины.

Потом пришли времена Хенрика Гудзона и Голландской Ост-Индской компании, Питера Стайвесанта и его Новых Нидерландов. Улучшилась конструкция парусников; король Карл II и его братец герцог Йоркский захватили Новые Нидерланды; восстание чернокожих рабов в 1720 году ускорило сегрегацию цветного населения; Парижский договор 1763 года сделал Северную Америку английской. Самая большая и широкая алгонкинская тропа («брод вей») стала крупнейшим торговым путем, связавшим северную и южную часть острова. Под живописным платаном на Уолл-стрит мужчины в бобровых шапках начали совершать первые биржевые операции. Роберт Фултон изобрел колесный пароход, способный двигаться против течения и оказавший огромное влияние на развитие торговли внутри страны. Большой пожар 1835 года полностью уничтожил деловой район города. Был прорыт судоходный канал Эри, связавший Манхэттен с центральной частью страны, и в алчное чрево молодого города рекой потекли товары — дерево, скот, ржаное виски и другая фермерская продукция. Бродвей стал еще шире и еще длиннее. Неурожай картофеля 1846 года наводнил Манхэттен дешевой ирландской рабочей силой. Неудачная революций 1848-го наполнила город немцами, готовыми за нищенскую плату исполнять любую работу. В центре города появились трущобы, где процветали преступность, порок и болезни, и в конце концов отцы города распорядились снести их и разбить на их месте Центральный парк. Берега Гудзона покрылись грудами пустых устричных ракушек, старых башмаков и битых бутылок, костями павших лошадей, ржавыми пушечными ядрами и другим мусором. Отгремела война Севера и Юга, обогатившая торговцев и оружейников. Был изобретен более экономичный способ выплавки стали. Корнелиус Вандербилд основал Пенсильванскую железнодорожную компанию. К северу от Манхэттена был открыт богатый водосборный район, позволявший снабжать чистой питьевой водой многочисленное население города, а вдоль обоих побережий острова появились корабельные верфи. В западной Пенсильвании нашли нефть. Джон Пирпойнт Морган-младший, обладатель огромного красного носа (такого безобразного, что при виде его большинство конкурентов сдавались без боя), успешно продолжил дело отца. Томас Эдисон изобрел электрическую лампочку, оказавшуюся настолько удобной и экономичной, что весь город был немедленно электрифицирован. Поезда перешли с паровой на электрическую тягу. В Нижнем Ист-Сайде появились публичные дома, разжигавшие сексуальные аппетиты бесчисленных молодых людей. «Босс» Твид, укравший сто шестьдесят миллионов, упростил процедуру натурализации иммигрантов — в том числе сотен тысяч итальянцев и евреев из Восточной Европы, многие из которых поселились в Нижнем Ист-Сайде и стали клиентами вышеупомянутых публичных домов. Чтобы перевозить эту людскую массу, пришлось построить ветку электрической надземки. Фондовый рынок пережил небывалый расцвет. Фотограф Якоб Риис опубликовал свою книгу с фотографиями трущоб Нижнего Ист-Сайда, где процветали преступность, порок и болезни. Появились «патентованные» лекарственные средства, представлявшие собой самый обычный раствор опия с незначительными добавками и действовавшие настолько эффективно, что больные зачастую забывали, что умирают от дизентерии. Фондовый рынок пережил крах. Прекратилось строительство деревянных парусников. Была разработана технология строительства с использованием стального каркаса. Появился новый метод перегонки сырой нефти. Были изобретены двигатель внутреннего сгорания и телефон, завоевавший такую популярность, что весь город был немедленно телефонизирован. На заводах были получены улучшенные марки конструкционной стали. Началась Первая мировая война, обогатившая торговцев и наводнившая город неграми с Юга, готовыми работать за гроши. Европа оказалась на грани хаоса. Было изобретено всемогущее радио. Канул в небытие гужевой транспорт. Район Гарлем стал центром культуры выходцев из южных штатов. Началась эпоха «сухого закона» и подпольных магазинчиков по торговле спиртным. Геологи обследовали остров и нашли мощный слой коренных подстилающих пород, на которых отныне можно было возводить высотные офисные здания. Фондовый рынок пережил очередной взлет. Чванливые и самодовольные долларовые мешки потянулись к показному блеску, который успешно поставляли роскошные бары, отели люкс и закрытые клубы только для миллионеров. Открывались десятки низкопробных эстрадных театриков, разжигавших сексуальные аппетиты бесчисленных молодых людей. Сногсшибательные океанские лайнеры, сияя огнями, бороздили во всех направлениях Атлантику и Тихий океан. Разразился биржевой кризис 1929 года, началась Великая депрессия, за годы которой было завершено строительство «Крайслер-билдинг», «Эмпайр Стейт-билдинг», «Уолдорф-Астории» и Рокфеллеровского центра. Появились сногсшибательные кинофильмы. Началась Вторая мировая война, обогатившая торговцев. Коммерческие театры на Таймс-сквер были переоборудованы в кинотеатры, а в Гарлеме восстали негры. Европа в очередной раз оказалась ввергнута в хаос. Только что построенный комплекс зданий ООН сделался еще одной городской достопримечательностью. Иммигранты из Пуэрто-Рико, которых становилось все больше, заселили покинутый итальянцами и евреями Нижний Ист-Сайд. Новая технология очистки сырой нефти позволила получить новый продукт — так называемое реактивное топливо. Появилось всемогущее телевидение. Цены на внутренние авиарейсы упали до неприличия, а в Гарлеме опять начались негритянские волнения. Фондовый рынок пережил бум. Была создана система федеральных шоссе, связавших все штаты между собой. Обанкротились железные дороги. В 1966-м был разобран старый вокзал «Пенсильвания»; это массивное, величественное здание в неоклассическом стиле всегда считалось запечатленным в камне символом civitas [16] Нью-Йорка, и его перестройка не могла не вызвать волны протестов. В городе появился героин, даривший настолько приятные ощущения, что наркоманы готовы были ежедневно совершать по преступлению, лишь бы достать деньги на любимое зелье. Кинотеатры на Таймс-сквер были переоборудованы в порнотеатры, разжигавшие сексуальные аппетиты бесчисленных молодых людей. Закрылись и были снесены старые верфи на побережьях. Белое население начало мигрировать из города. Впал в стагнацию фондовый рынок. Вознеслись к небу стодесятиэтажные башни Центра международной торговли. Пригородные зоны превратились в желанную гавань, в страну обетованную для нервных, издерганных горожан. Отгремели Стоунволские демонстрации геев за свои права в Виллидж. Опустели пригородные зоны. В город прибыл король-кокаин высшей очистки — настолько приятный, что марафетчики даже не замечали, как белый порошок выжигает им мозги. Вновь расцвел фондовый рынок. На Гаити, в Индии и в Пакистане произошел демографический взрыв. Появились широкофюзеляжные авиалайнеры, и цены на международные перелеты поползли вниз. Кокаин уступил трон крэку — настолько приятному, что человек мог целый день сосать ножку от стула и чувствовать себя наверху блаженства. Развалился Советский Союз. Белое население снова ринулось в город, чтобы спекулировать недвижимостью и обмывать удачные сделки в шумных компаниях. Взошла звезда Дональда Трампа — градостроителя и владельца недвижимости. На фондовом рынке разразился жесточайший кризис, известный как «катастрофа 1987-го». Вышли из моды океанские лайнеры. Стали животрепещущей новостью — и вскоре были забыты — волнения чернокожих в Говард-бич. Порок, болезни и преступность в трущобах Томпкинс-сквер-парк достигли таких масштабов, что отцы города приняли решение об их сносе. Чванливые и самодовольные долларовые мешки потянулись к показному блеску, который обеспечивали известные бары, знаменитые отели и закрытые клубы. Из пост-коммунистического Китая повалили в страну многочисленные, словно на одном станке сработанные китайцы со своим женьшенем и каратэ. Стал популярен Интернет, разжигавший сексуальные аппетиты бесчисленных молодых людей, что привело к интернетизации всего города. Порнотеатры на Таймс-сквер были перестроены и превратились в отели для туристов. Толпы людей зачастили в кофе-бары, чтобы обсудить Интернет и новости фондового рынка. Ознаменовался сворачиванием фондового рынка приход третьего тысячелетия. Два реактивных лайнера врезались в башни Центра международной торговли, что — как утверждали многие — и стало настоящим началом двадцать первого века.

За этими лежащими на поверхности грандиозными событиями всегда стояла кропотливая индивидуальная работа юристов и корпораций, продававших, покупавших, закладывавших, сдававших в аренду и перекраивавших на новый лад каждый квадратный дюйм территории острова и даже право на насыщенный смогом воздух над ним. Разумеется, все это проделывалось исключительно ради собственной выгоды, и хотя подробности сделок — а именно записанные на бумаге и рассортированные по шкафам-картотекам конфиденциальные сведения о том, кто владеет тем или иным зданием или участком, и сколько он за него заплатил, — представляют собой поистине гигантский массив информации, почти все эти сведения сосредоточены в одном месте: в Суде по делам о наследстве в Нижнем Манхэттене на Чэмберс-стрит, 31, комната 205.

Именно там, на ступеньках суда, я стоял на следующее утро с пакетом купленного у уличного торговца арахиса в жженом сахаре. Небо было хмурым, ветер — холодным, и я то и дело начинал притопывать ногами, стараясь согреться. Здание суда, построенное в 1901 году, представляло собой вычурно украшенную величественную громаду с охранявшими вход гигантскими бронзовыми статуями, но сейчас я не был расположен ими любоваться. Этой ночью я спал очень мало, вернее — почти не спал. Когда серый рассвет двинулся вниз по вентиляционной трубе возле моего окна, я открыл глаза в надежде, что события прошедшей ночи, быть может, предстанут передо мной в более благоприятном свете. Уже много раз я просыпался в мрачной квартирке на Тридцать шестой улице и, за секунду до того, как окончательно прийти в себя, воображал, будто снова нахожусь в своей восьмикомнатной квартире в Верхнем Ист-Сайде, и мой сын мирно спит в мягкой фланелевой пижамке у себя в спальне, а Джудит — уютная, все еще теплая со сна — готовит на кухне кофе, и к ней можно подкрасться сзади и немного потискать. В эти краткие мгновения я чувствовал себя почти счастливым, но сегодня утром я был бы доволен и даже рад, если бы мне хотя бы в мечтах удалось вернуться к моему недавнему одинокому, безотрадному и пустому, но все же вполне невинному существованию.

Увы, мне не повезло. Видение посмертной гримасы Хершела — застывшей, запорошенной снегом маски, странно напоминавшей каменные божества с острова Пасхи — неотвязно преследовало меня. Казалось, Хершел глядит на меня даже с темных, заснеженных фасадов зданий на Бродвее, по которому я добирался до Чэмберс-стрит. Я проклинал себя за то, что дал втравить себя в эту странную историю. Нельзя трогать мертвые тела, говорил я себе, даже если это происходит ночью, даже если тебя никто не видит. Белые адвокаты — особенно белые адвокаты (пусть даже в последнее время им не очень-то везет) — не должны перетаскивать с места на место черных мертвецов, под каким бы благовидным предлогом это ни делалось. А потом лгать полицейским. Мне оставалось только надеяться, что Джей и Поппи сумеют успокоить родственников Хершела и в ближайшие дни его прах будет подобающим образом предан земле. На месте Джея я бы даже взялся оплатить похороны, чтобы избежать осложнений. Впрочем, он был не глуп, и я не сомневался, что именно так Джей и поступит — и на этом все закончится.

Что касалось меня, то с моей стороны было бы самым умным никогда больше не иметь с Джеем никаких дел, что бы ни говорила, что бы ни обещала мне Элисон. Проблема, однако, заключалась в том, что мое имя значилось в документах о продаже земли, а что написано пером, не вырубишь топором. Даже будучи случайным, «одноразовым» адвокатом, я был обязан — хотя бы ради собственного успокоения — удостовериться, что сделка была законной. Возможности как следует изучить все документы заранее у меня не было, и, вспоминая подозрительные события прошедшей ночи, я решил взглянуть на зарегистрированные сделки по офисному зданию на Рид-стрит, 162.

«Зарегистрированные» в данном случае было ключевым словом. Сделка может быть заявлена, совершена, признана, но официальной она становится только после регистрации в установленном порядке. Иными словами, только после регистрации купли или продажи в государственном органе та или иная куча кирпичей или бревен становилась чьим-либо владением. Если задуматься, в самом процессе перехода права собственности от одного человека к другому есть нечто таинственное, почти мистическое. Сам объект сделки остается тем же самым, зато его описание и связанное с ним имя меняются в мгновение ока. Триста лет назад во времена действия английских норм общего права каждая сделка по продаже недвижимости сопровождалась ритуальным преломлением трости, символизировавшим специфичность и необратимость действия.

Наконец двери суда открылись, и я вслед за остальными поднялся по ступеням в вестибюль. В последний раз я был в этом здании несколько лет назад, однако с тех пор здесь почти ничего не изменилось. В вестибюле по-прежнему висела доска с объявлениями о шерифском аукционе конфискованных машин; скользкий пол из желтоватого мрамора упирался в подножие внушительной широкой лестницы, которая вела в различные отделы городского департамента финансов. Но наверху иллюзия величия рассеивалась. В комнате № 205 облупившаяся краска свисала с потолка как отставшая кора сикоморы. Сама комната была разделена на отдел регистрации и просмотровый зал, в котором перенесенные на микрофиши регистрационные записи можно было просматривать с помощью читального аппарата.

Всех приходящих сюда можно разделить на две группы: адвокатов в дорогих костюмах и всех остальных. Эти последние, как правило, выглядят как самые настоящие наркоманы, пьяницы, уголовные преступники и психи — обычные представители городского дна. Но, несмотря на непрезентабельный внешний вид, эти мужчины и женщины играют важную роль в экономической жизни города, так как на самом деле это внештатные делопроизводители, секретари или эксперты, работающие на ту или иную титульную компанию или юридическую фирму. Все они небрежно приятельствуют между собой, ссорятся из-за свободных читальных аппаратов, распечатывающих сводные таблицы текстовых процессоров, и внимания разговорчивого русского парня, выдающего микрофиши. На то, что человек, выросший в коммунистическом Советском Союзе, имеет доступ к наиболее полным и точным сведениям о том, что и кому принадлежит в Нью-Йорке — этой столице мировой торговли, никто не обращает внимания.

Порядок работы тоже остается без изменений. Сначала надо дать клерку адрес, который вы хотите проверить. Он сообщает вам регистрационный номер дома и участка. В соседнем помещении эти номера вводятся в компьютер, который выдает номера регистрационных и залоговых записей, а также картотечный номер соответствующей микрофиши и номера страниц. Эта информация поступает обратно к служащему вместе с небольшим жетоном (который необходимо приобрести в расчетной кассе в конце коридора, где сидят средних лет чернокожие женщины, обожающие поболтать в рабочее время о своих любовных похождениях), после чего вам вручают соответствующую кассету с нечетким расплывчатым текстом. Если у вас возникают какие-то затруднения, вам помогут, но весьма неохотно, ибо служащие изначально считают всех приходящих сюда никчемными дураками.

Путаные иероглифы налоговых штампов на документах могли бы поставить в тупик самого Шампольона [17], но если знаешь, что искать (а я знал), можно получить довольно много очень интересной информации, в том числе о неизменно растущих ценах на манхэттенскую недвижимость. С давно забытого 1697-го по апрель 1983 года великий город Нью-Йорк взимал со своих граждан налог на продажу недвижимости в размере одного доллара десяти центов с каждых ста тысяч долларов оценочной стоимости. С 1983 года из-за роста цен на кондоминиумы налог на продажу поднялся до четырех долларов с каждой сотни тысяч; на этом уровне он остается и поныне, и возможно, продержится еще долго. Именно так я подсчитал, что здание на Рид-стрит, которое Джей Рейни приобрел или, вернее, обменял прошлой ночью в Кубинском зале, стоило в 1912 году девять тысяч долларов, пятьдесят шесть тысяч в 1946-м, сто двенадцать тысяч в 1964-м, четыреста две тысячи в 1972-м, восемьсот семьдесят пять тысяч в 1988-м, полтора миллиона в 1996-м и два миллиона двести тысяч в 1998 году. Эта последняя сумма была выплачена юридическим лицом, скрывавшимся под названием «Бонго партнерс». Никакой «Буду Лимитед» — компании, значившейся владельцем объекта недвижимости в подписанном Джеем контракте, — в списке собственников здания не было вообще.

Некоторое время я сидел неподвижно, испытывая одновременно и раздражение, и растерянность. Я почти физически ощущал, как вокруг моих лодыжек обвиваются холодные щупальца чудовища под названием «отчуждение незаконно приобретенного имущества». Разумеется, с продажей здания дело было нечисто. Да и с чего бы подобной сделке быть прозрачной? Законные дела никогда не начинаются в отдельном зале ресторана и не заканчиваются примерзшим к бульдозеру трупом. Поделом тебе, Билл Уайет! Ты сел в лужу — в лужу дерьма! Согласно регистрационным записям города Нью-Йорка, а в настоящее время — сейчас, в этот самый момент — владельцем офисного здания на Рид-стрит была фирма «Бонго партнерс». И если компания «Буду Лимитед» не имела прав на его продажу, следовательно, Джей Рейни продал свою драгоценную землю на побережье Лонг-Айленда за бесценок — за каких-то шестьсот с небольшим тысяч, которые он получил наличными. Иначе говоря, его элементарно кинули, и теперь Джей имел полное право подать на меня в суд за профессиональную небрежность и злоупотребление доверием клиента. Эксперт титульной компании должен был убедиться, что право собственности на здание не принадлежит никому другому, кроме «Буду Лимитед», но в спешке я не задал ему ни одного вопроса. Но почему, почему мистер Баррет не сказал нам, что зарегистрированным собственником здания числится «Бонго партнерс»? Я мог выдать сразу несколько возможных ответов на этот вопрос, но ни один из них не способен был меня утешить. Правда, если судить по названиям, то обе компании были как-то связаны между собой, барабаны вуду — барабаны бонго, что-то в этом роде, но и это не внушало мне оптимизма. Очевидно было одно — я слишком рано распрощался с Джеем Рейни, ничего еще не кончилось.

Сняв копии с документов, я убрал их в кейс и уже собирался уходить, когда мне вдруг вспомнилось, как Липпер рассказывал, будто стейкхаусом когда-то владел Фрэнк Синатра. Возможно, он не врал; в любом случае это был, как говорится, «повод улыбнуться», и я решил потратить еще немного времени, чтобы отвлечься от мрачных размышлений. И я заказал список сделок с рестораном на Западной Тридцать третьей улице.

История этого объекта недвижимости напоминала историю Нью-Йорка в миниатюре. Поначалу это было даже не здание, а два необработанных участка земли, принадлежавших Первой Пресвитерианской церкви. Пятнадцать лет спустя первый, более узкий участок — все еще не обработанный — был продан Пенсильванской железнодорожной компании, проложившей в этой части города несколько рельсовых путей. Компания воздвигла на западном краю участка свое «ремонтное вагонное депо из рифленого железа». Узкий длинный прямоугольник на плане совпадал с очертаниями Кубинского зала, и я понял, почему он находился гораздо ниже остальных помещений стейкхауса — очевидно, в депо была ремонтная яма. В 1845 году второй участок был продан братьями-пресвитерианами некоему англичанину, который два года спустя построил на нем первый вариант ресторана — постоялый двор под названием «Эль и бифштексы». В 1851 году тот же англичанин выкупил ремонтное депо, перестроил и присоединил к своему заведению. В промежутке между 1877-м и 1879 годами ресторан (уже как объединенная собственность) несколько раз переходил из рук в руки, возможно — благодаря разразившемуся в тот же период экономическому кризису. В 1921 году, когда экономика немного оживилась и люди снова начали ходить в рестораны, стейкхаус оказался присоединен к примыкавшему к нему с восточной стороны дому из коричневого песчаника — и снова продан. Сумма удержанного налога на продажу оказалась довольно солидной, и я догадался, что после реконструкции все три здания оказались под одной крышей. Несомненно, новый ресторан пользовался известностью, но продолжалось это не слишком долго. Во времена Великой депрессии здание было конфисковано городскими властями за неуплату налогов и продано с молотка. С тех пор конструкция здания не изменялась, зато владельцы сменяли друг друга примерно раз в десятилетие, что продолжалось с тридцатых по конец шестидесятых годов, когда ресторанный бизнес был лишь немногим проще, чем в наши дни. В конце концов наступил период относительной стабильности, когда ресторан находился в собственности юридического лица, именовавшегося с 1972-го по 1984 год «Сити партнерс Лимитед», с 1984-го по 1988-й — «Сити партнерз энд Кº», а с 1988-го по настоящее время — инвестиционный фонд «Сити партнерс риэл эстейт» — и представлявшего собой холдинговую компанию открытого типа по торговле недвижимостью. Никаких сюрпризов я так и не обнаружил — перечень владельцев ресторана вряд ли мог быть более обыкновенным и скучным. Фрэнк Синатра — романтический певец с «медовым» голосом, любимец и любитель женщин, отчаянный эгоманьяк — никогда не имел к ресторану никакого отношения. Как, впрочем, и старина Липпер, что, откровенно говоря, удивило меня гораздо больше.

Но, по большому счету, меня это не касалось. Сейчас мне необходимо было как можно скорее отыскать Джея и рассказать ему о «Бонго партнерс» и о сделке, которая вполне могла оказаться незаконной.

Купленное Джеем здание располагалось недалеко от мэрии — меньше чем в десяти минутах ходьбы, и я отправился туда пешком, но шум и сутолока Бродвея не успокоили меня. Стоял самый обыкновенный холодный четверг. Выпавший ночью снег успел превратиться в слякоть, а низкое серое небо грозило дождем, который, как я тут же подумал, смоет остатки снега не только в городе, но и на участке Джея. Отпечатки наших ног и колес на снегу, разумеется, исчезнут, но обнажатся следы трактора, по которым можно будет прочесть, чем занимался Хершел перед тем, как свалился с обрыва. Хорошо это или плохо, продолжал рассуждать я. Что, если следы на земле поставят под сомнение рассказанную Поппи версию событий? В ней — казалось мне — было что-то смущавшее меня, но что?

Нужно воспользоваться методами, которым меня когда-то учили, подумал я. Еще в юридической школе я проходил летнюю практику в офисе заместителя окружного прокурора Бруклина. Среди прочих служащих там работал пожилой обвинитель по фамилии Кувер, регулярно отказывавшийся от повышений, ибо это означало переход из практиков в управленцы. Вместо этого он предпочитал и дальше портить зубы (у него была привычка жевать пластмассовые ложечки для размешивания кофе) и отправлять в тюрьму одного правонарушителя за другим. Он действительно умел добиваться обвинительных приговоров и в своем кругу слыл человеком-легендой. На своем веку Кувер перевидал немало юристов-практикантов, которые приходили и уходили (в основном, конечно, уходили, предпочитая работе в прокуратуре доходную службу в юридических отделах крупных корпораций), и был не слишком высокого мнения об их профессиональных способностях. Я, разумеется, не был, да и не стремился быть исключением из общего правила, и часто оказывался в тупике, пытаясь сопоставить нормы доказательного права с жаргоном полицейских докладных записок и рапортов. Но однажды в самом начале моей практики, когда я корпел над простеньким отчетом об аресте по обвинению в продаже наркотиков на весьма незначительную сумму, Кувер обратил на меня внимание и мимоходом бросил: «Чти Хроноса, сынок». Поначалу это заявление меня озадачило, но потом я вспомнил, что в греческой, кажется, мифологии Хронос был богом времени, и это привело меня к мысли составить простейшую хронологическую последовательность событий. Я запомнил урок, и теперь попытался вспомнить, в какой очередности развивались события прошедшей ночью.

Но я так и не успел ни в чем разобраться, так как достиг Рид-стрит и вынужден был смотреть на номера домов. Номер 162 я нашел довольно быстро; дом стоял в ряду однотипных зданий с выходящими на улицу высокими окнами. Его архитектура была самой утилитарной, но казалась элегантной в своей простоте. Рамы были двойными, с полированными стеклами, отмытый фасад сверкал свежей краской, подъезд в духе современных веяний был застеклен, латунная фурнитура — тщательно отполирована. Подобная недвижимость считается удачным вложением капитала, и я мог понять Джея, стремившегося приобрести здание, способное, если бы он того пожелал, до конца его дней приносить стабильный доход за счет средств от аренды. На другой стороне улицы напротив номера 162 стоял почти готовый многоквартирный дом — последыш недавнего строительного бума, а за углом притулился бар того распространенного типа, где европейские туристы, стремящиеся лицезреть живых кинозвезд, общаются с девицами из Джерси, мечтающими быть принятыми за знаменитых артисток.

— Билл! — раздался за моей спиной знакомый голос. — Откуда ты взялся?!

Я обернулся и увидел Джея, который подрулил в своем джипе к тротуару. Когда он вышел из машины, я увидел, что Джей одет в превосходный костюм и синий галстук, чисто выбрит, причесан и готов заниматься делами. Стоящий передо мной крупный, энергичный мужчина нисколько не походил на скрюченную развалину, каким он казался мне всего несколько часов назад. Именно таким — уверенным, сильным — Джей выглядел, когда я в впервые увидел его в Кубинском зале.

Джей поднял голову и развел руки широко в стороны.

— Наконец-то! — выдохнул он. — Чек в банк я уже отвез.

Я пожал ему руку, но предупредил:

— Нам нужно поговорить, Джей.

Его улыбка сделалась несколько неестественной.

— Конечно, я знаю, но давай сначала пройдемся по этажам и как следует посмотрим, что я купил.

Он достал связку ключей, полученных от Герзона накануне вечером, и отпер входную дверь. В вестибюле оказалось довольно пыльно, в щель для почты кто-то просунул толстую пачку меню торгующих навынос закусочных, и бумажки разлетелись по всему полу. Не обращая на них внимания, Джей направился к широкой лестнице, ведущей на второй этаж.

— Постой, — сказал я, кладя руку ему на плечо. — Что случилось потом, после того, как мы уехали? Хершела нашли? Полиция начала расследование?

Он обернулся.

— Я звонил Поппи сегодня утром. Он сказал, что за Хершелом приезжала «скорая». Врачам пришлось постараться, прежде чем они сумели оторвать его от трактора. — Он поморщился. — Они использовали воздуходувку.

— А потом?

— Хершела отвезли в Риверхедскую больницу. Уже сегодня вечером родственники смогут забрать тело. Утром я послал букет цветов его семье. В Риверхеде есть крупное похоронное бюро, которое обычно занимается черными покойниками. Они обо всем позаботятся.

Я пристально вглядывался в его лицо, ища на нем следы смятения или тревоги, но Джей выглядел абсолютно спокойным. Впрочем, он мог быть просто опытным лжецом — для бизнеса способность лгать не моргнув глазом бывает только полезной.

— Поппи упомянул, что когда он заметил Хершела, было почти десять вечера.

— Да?

— Вообще-то странно… Работать на улице практически в темноте, в такой холод…

Джей пожал плечами:

— Может быть, он просто не успел доделать все, что собирался.

Я старался думать как можно быстрее.

— Поппи сказал, что видел трактор.

— Ну и что?

— В десять вечера, с расстояния в полмили или больше?

— У трактора сильные фары, их заметно издалека.

— Но как он мог увидеть его с дороги, если трактор уже свалился с утеса?

Джей уставился на меня:

— Кажется, я понимаю…

— Помнишь, Поппи говорил, что Хершел работал на участке весь день и что его тело пролежало на холоде уже часов восемь — что-то в этом роде?

— Он так говорил?

— Это значит, что Поппи не видел Хершела после наступления темноты.

Джей поднял вверх обе руки.

— Я хорошо знаю Поппи, он постоянно все путает. В детстве у него была сильная травма головы. Он даже четырех классов не окончил.

Но я по-прежнему не был убежден.

— Ты заметил, что Хершел был без носков?

— Нет.

— По-моему, довольно странно, что человек, который собирается работать на холоде, забывает надеть носки, — сказал я.

— Хершел был крепким стариком.

Насколько мне было известно, даже очень крепкие старики предпочитают держать ноги в тепле, но я не стал настаивать.

— Все это выглядит очень подозрительно, — пробормотал я. — От начала и до конца… А я-то хорош!.. Начал с того, что помог тебе обменять землю на дом, а кончил тем, что вытаскивал свалившегося с обрыва старика негра. Твоего знакомого старика негра. Джей. Зачем ты впутал меня во все это?! — воскликнул я, и капелька слюны, вылетев у меня изо рта, попала ему в лицо. — Кроме того, меня видели копы. Мне это не нравится, Джей!

Он поднял ладонь, успокаивая меня:

— Я понятия не имел, что Хершел упал с обрыва. В записке, которую Поппи передал через тебя, ничего об этом не говорилось. Я знаю, что ты беспокоишься… Не стоит. Все в порядке, Билл. Поппи сказал мне, что все уладил. Он знает семью Хершела уже много лет.

— Все равно я хочу знать, в чем там было дело.

Джей кивнул с таким видом, словно предвидел мой вопрос.

— Неделю назад я попросил Хершела выровнять землю — срыть бугры, засыпать канавы. За лето и осень дорогу окончательно размыло, а на другой стороне участка осталось несколько куч щебенки, и я хотел, чтобы он ее подремонтировал. Хершел и его семья арендуют небольшой дом на соседнем участке, так что это было и в их интересах. Наконец, у меня там оставался этот трактор и несколько старых грузовиков…

— А как насчет копов?

— Я звонил им сегодня утром, — сказал Джей. — Я знаю этих ребят уже много лет, а они знают меня. У них нет никаких претензий. Хершел, несомненно, умер от сердечного приступа.

— Почему «несомненно»?

— Его нашли за рулем трактора, на теле не было ни единой царапинки. А в медицинской карте у него и заболевание сердца, и перикардит, и отек легких. Работать на морозе с таким «букетом» бывает…

Мне не хотелось слушать, как непрофессионал рассуждает о медицинских проблемах.

— А копы не спросили тебя, что ты делал на участке в ту же ночь, когда умер Хершел?

— Вообще-то спросили.

— И что ты им ответил?

— Я сказал, что только что продал участок и приехал проверить, успел ли Хершел выровнять ямы и починить дорогу.

— Что довольно близко к истинному положению дел, не так ли?

— Ты сам знаешь, что первая половина и есть правда, Билл. А насчет второй половины… К сожалению, Хершел не закончил работу и торопился доделать ее, прежде чем выпадет настоящий глубокий снег. Именно поэтому он взял трактор, поехал на участок и… заработал этот дурацкий сердечный приступ.

— А если копы придут с тем же вопросом ко мне?

Лицо Джея странно обмякло; некоторое время он смотрел прямо сквозь меня, сосредоточившись на каких-то картинах, нарисованных его воображением. Как мне показалось, он пытался напомнить себе о каком-то символе веры, об идее, которой поклялся хранить верность.

— Я сомневаюсь, что это произойдет, — промолвил он наконец.

Я решил оставить эту тему и поговорить о своих сомнениях относительно законности сделки.

— Я проверял регистрационные записи владельцев этого здания, — сказал я. — Похоже, Джей, у тебя серьезная проблема.

— Вот как? — Джей наклонился и, подобрав с пола пачку меню, бросил их мусорный контейнер. — Вряд ли.

— «Буду Лимитед», которая продала тебе дом, не является его собственником.

— Я знаю, — ответил Джей, разглядывая список разместившихся в здании организаций. — Все не так страшно, как ты думаешь; наверное, просто еще не пришли документы. Тебе не нужно было проверять… — Он повернулся ко мне. — Ты мне нужен, Билл. Я хочу, чтобы сегодня ты поговорил от моего имени с одним парнем…

— Ты что, совсем меня не слушаешь? Это здание не твое!

— Разумеется, оно мое! — Джей с такой силой ударил по стойке перил, что лестница задрожала.

— Я бы хотел, чтобы ты убедил меня в этом.

Но Джей не собирался пускаться в подробности — ему это было попросту не интересно. Он уже устремился вверх по лестнице, поскрипывавшей под его тяжелыми шагами.

— Это совершенно обычная практика, Билл, — бросил он на ходу. — Одна из фирм, входящих в корпоративный союз, действует в общих интересах под своим собственным именем. Так часто делается. Все совершенно законно. — Его голос отразился от потолка из гофрированного железа где-то высоко наверху и эхом вернулся к нам. — Тебе с твоим опытом следовало бы знать такие вещи. Нет, Билл, мне действительно очень нужно, чтобы ты сегодня поговорил кое с кем как мой адвокат. Пожми ему руку, улыбнись, своди поужинать и все такое…

— Ничего не выйдет, Джей.

— Что такое?

— Я больше не твой адвокат. — Я повернулся, чтобы уйти. И мне следовало уйти — уйти еще тогда. Выйти на улицу и шагать по заснеженному тротуару тем же путем, каким я сюда пришел, — и не останавливаться, пока я снова не окажусь в менее опасном и зыбком мире, где окружающее по крайней мере выглядит правдоподобно. Но я замешкался, а уже в следующую минуту Джей вернулся ко мне и, достав из кармана узкий бумажный листок, протянул мне:

— Это за вчерашнее, за твою работу.

— Откуда ты знаешь, сколько я беру?

— Я прикинул, сколько могут стоить твои услуги. Это был чек на двадцать пять тысяч долларов.

Довольно щедро. Слишком щедро, если на то пошло. Он хотел заткнуть мне рот этими деньгами. Я вернул ему чек:

— Мне не нужны твои деньги. Я хочу выйти из игры, пока не поздно.

— Хорошо. — Джей кивнул. — Как скажешь.

— Я скажу только одно: я понятия не имею, что еще я должен сделать, чтобы во всем разобраться. Я не знаю, что произошло вчера с точки зрения закона. Похоже, эксперт из титульной компании не…

— Поужинай сегодня с парнем, о котором я тебе говорил, и все узнаешь.

— Кто он?

— Продавец.

— Владелец здания?

— Да.

— И новый владелец твоей старой фермы.

— Правильно.

— Почему вы решили поужинать вместе?

— Мы не решали. Он позвонил полчаса назад и сказал, что должен передать мне еще пару документов. Настаивал на этом. А я только что депонировал его чек в банке, и мне хотелось быть вежливым. Именно поэтому я не сказал, что не смогу с ним встретиться. Сегодня вечером… Нет, невозможно! Тебе придется поужинать с ним вместо меня, Билл. Можешь задавать ему любые вопросы, он объяснит. Ну, договорились?

— Только поужинать?

— Да. Он тебе все расскажет.

Я пожал плечами, но Джей этим не удовлетворился.

— Давай я хоть покажу тебе дом. Начнем с подвала.

Так мы и поступили — осмотрели подвал, потом стали подниматься на этажи.

— Здесь восемь больших офисов. Мне придется изменить несколько договоров аренды с нанимателями. Если хочешь, можешь мне помочь, — предложил Джей.

— Нет.

— Как хочешь. Кстати, тебе не кажется, что здание расположено довольно удачно? Людям нравится, когда офис находится в деловом центре, как в старые добрые времена. Кроме того, здесь поблизости есть хорошие рестораны, галереи. — Джей показал мне ряд старых отверстий, просверленных в ступенях прямо по центру широкой лестницы. Отверстия были зачищены и заглушены деревянными пробками. — Видишь? — спросил он. — Здесь был длинный металлический желоб, который спускался до самого низа.

— Для готовых товаров?

— Верно. В девятнадцатом веке здесь шили бобровые шапки, потом начали сколачивать стулья. В начале двадцатого века здесь какое-то время размещалась мастерская, занимавшаяся изготовлением бейсбольных перчаток.

А теперь, подумал я, в этом здании находятся фирмы, которые оперируют не товарами, а символами товаров.

Мы постучались в дверь одной из небольших компаний, которая называлась «РетроТекс». Нам открыл молодой индиец.

— Мистер Коулз на месте? — спросил Джей.

— Он разговаривает по телефону.

— Мое имя Джей Рейни, я — новый владелец этого здания, — представился Джей. — А это Билл Уайет, мой адвокат. Я хотел бы познакомиться с мистером Коулзом.

Индиец провел нас в приемную. Фирма была небольшой, но я заметил несомненные признаки процветания. Зеленые паласы, латунные настольные лампы, дубовые шкафы-картотеки, мощная современная кофеварка. По экранам нескольких компьютеров ползли яркие цифры.

— У вас приятная обстановка, — заметил Джей, оглядываясь.

— Нам нравится, спасибо.

— Что, мистер Коулз еще не освободился? — Джей бросил быстрый взгляд на часы.

— Одну минуточку, я сейчас узнаю.

Молодой индиец куда-то ушел и вскоре вернулся, за ним шел высокий, плотный, хорошо одетый мужчина, выглядевший так, словно лет двадцать назад он неплохо играл в регби. Индиец вернулся за свой рабочий стол, а мужчина протянул нам руку.

— Здравствуйте, здравствуйте, — прогудел он с заметным английским акцентом. — Я Дэвид Коулз. — Его взгляд скользнул по моему лицу и остановился на Джее. — Вы, должно быть, и есть новый владелец?

Джей и Коулз обменялись рукопожатием. Казалось, каждый из них несколько ошарашен габаритами другого.

— Рад познакомиться с вами, мистер Коулз, — сказал Джей. — У вас очень уютный офис.

— Да, нам хотелось устроиться получше, — подтвердил тот.

— Чем занимается ваша компания? — спросил я.

— О, всем понемногу. — Коулз сам улыбнулся своему уклончивому ответу. — Главным образом мы разрабатываем программное обеспечение по индивидуальным заказам, пробуем себя в системах безопасности и в других перспективных областях… Как говорится — крутим любовь с несколькими парнями одновременно. Тут главное вовремя вскочить на подножку, а еще главнее — вовремя спрыгнуть.

— Давно вы снимаете здесь помещение? — спросил Джей.

— Чуть больше года.

— Перебрались в Штаты из Лондона?

— Верно. — Коулз посмотрел на Джея. — Вы, наверное, нас проверяли. Я прав?

— Нет, — любезно отозвался Джей. — Я просто догадался.

— Хотите, покажу вам наше хозяйство?

— Конечно, — сказал Джей. — Я был здесь однажды, с продавцом, но мы вас не застали.

Экскурсия заняла всего несколько минут и закончилась в кабинете Коулза — просторной комнате, из окон которой открывался неплохой вид на беспорядочное скопление кирпичных зданий с покатыми крышами, над которыми торчали похожие на пальцы дымоходы.

— Мне это немного напоминает Лондон, — рассмеялся Коулз. — Не сильно, но достаточно, чтобы скучать о нем.

На его рабочем столе я заметил несколько семейных фотографий, с полдюжины обгрызенных карандашей в стакане, три или четыре калькулятора и пепельницу, полную окурков. По-видимому, Коулз был человеком непоседливым, обожал семью, любил точные подсчеты и дымил на рабочем месте как паровоз.

— Ваш договор аренды заканчивается… когда? — вдруг спросил Джей. — Если я ничего не перепутал, вам остается что-то около года.

— Совершенно верно, — подтвердил Коулз. — Должен сказать честно, нам здесь было довольно удобно — ведь мы расширяемся, даже несмотря на все капризы экономики.

— То есть вам нужна большая площадь?

— Честно говоря, не знаю. — Коулз улыбнулся мне. — Все будет зависеть от того, насколько сговорчив окажется новый хозяин.

— Офисы по соседству с вами свободны.

— Я знаю.

— Хотя один потенциальный клиент у меня, кажется, есть.

— Тогда действуйте, — сказал Коулз. — Нам пока хватает места.

Джей с сомнением посмотрел на стену кабинета.

— Возможно, потребуется проделать кое-какой ремонт. Вам не будет мешать шум?

— А сильно будут шуметь?

— Боюсь, что да. Впрочем, я могу договориться, чтобы часть работ производилась в выходные, когда у вас никого нет. Это поможет несколько снизить уровень шума.

— Что ж, это было бы очень любезно с вашей стороны.

— Тогда так и сделаем. — Джей показал на фотографии. — У вас очень милая семья.

— Да… благодарю вас, — ответил Коулз, непроизвольно поворачиваясь к снимкам на столе. На одном из них была запечатлена красивая темноволосая девушка с младенцем на руках. Рядом стояли фотографии еще двух женщин — постарше и помоложе, — которые снялись с Коулзом.

— Я знаю, это выглядит странно, — сказал он, заметив, что я удивленно нахмурился. — Я… потерял жену несколько лет назад… — Коулз взял фотографию старшей женщины. — Она… она родила мне дочь, поэтому я решил, что не стану ее прятать. — Его лицо снова отразило боль, которую он пережил когда-то. — Я снова женился, и довольно скоро, но я сделал это скорее ради дочери, чем ради себя. — Он повернулся ко мне. — А у вас есть дети?

— Да, но… То есть, конечно, есть, — забормотал я, чувствуя себя так, словно меня ударили по голове. — У меня есть сын.

Некоторое время мы молчали — трое мужчин, погруженных каждый в свои мысли.

— Ну хорошо, — сказал наконец Коулз. — Прошу меня извинить, но мне надо вернуться к работе.

— Вы когда-нибудь встречались с прежними владельцами? — спросил я напоследок. — У них еще такое необычное название…

— Вы имеете в виду «Бонго партнерс»? — уточнил Коулз. — Конечно, я с ними встречался. Хваткие ребята, специализируются на инвестициях. Мой договор об аренде я заключал в их лондонском офисе — это дает кое-какие выгоды при переводе долларов в фунты и обратно. Думаю, дело с ними иметь можно — как-никак, они обобрали меня не до нитки, кое-что оставили.

Я как раз собирался спросить, знает ли он что-нибудь о «Вуду Лимитед», но тут мы услышали, как кто-то громко стучит в дверь подъезда внизу.

— Наверное, кто-то забыл ключ, — сказал Джей. — Надо пойти посмотреть, пока он не выломал дверь.

Мы попрощались с Коулзом и вместе спустились вниз. Сквозь стеклянную дверь подъезда мы увидели какую-то фигуру, освещенную неярким зимним солнцем. Это была невысокая черная женщина лет шестидесяти в скромном пальто, перчатках и красной вязаной шерстяной шапочке.

— Черт возьми!.. — пробормотал Джей, открывая дверь. — Миссис Джоунз? Вы, я вижу, решили выбраться в город?

— Да, Джей Рейни, взяла вот и приехала.

Он придержал ей дверь.

— Может быть, войдете?

Миссис Джоунз нахмурилась, но осталась на месте.

— Как вы меня нашли?…

— Поппи сказал мне, что вы оба можете быть здесь. Я приехала и стала стучать…

— А позвонить в звонок вы не пробовали?

— Не видела я никакого звонка.

— Может быть, все-таки войдете? Здесь внутри теплее.

— Нет, не буду я входить. Лучше я скажу вам все, что хотела, и пойду. Я не займу много твоего времени, Джей Рейни, совсем ни капельки не займу.

Пришлось нам выйти на холод.

— Это мой адвокат Билл Уайет, — назвал меня Джей.

Старая негритянка кивнула мне, но лицо ее выражало настороженность и отвращение.

— Ладно, пусть будет адвокат. Только зачем он тебе понадобился? Разве ты ждал меня?

— Нет, конечно, — ответил Джей. — А в чем дело?

Миссис Джоунз покачала головой:

— Странно, что у тебя под рукой оказался адвокат.

— Мы просто осматривали здание, — объяснил я.

— Ты знал, что я приеду? — требовательно спросила миссис Джоунз. — Небось этот Поппи тебя предупредил!

Джей наморщил лоб.

— Чем могу быть вам полезен, миссис Джоунз? Поверьте, мне очень жаль, что с Хершелом случилась такая беда. Утром я послал…

Она с горечью помахала пальцем перед его носом.

— Со мной эти штучки не пройдут, Джей Рейни, — заявила она. — Я приехала, чтобы сказать тебе — ты должен что-то сделать.

— Что, например?

— Ты должен что-то сделать для его семьи. — Ее глаза, желтые от старости, не мигая, смотрели на Джея. — Хершел сорок лет работал на твоих родных.

— Я знаю, — сказал Джей.

— Когда у твоих родителей возникли проблемы, он один тянул вашу ферму на своем горбу. И продолжал работать, когда твой отец заболел. И когда он умер — тоже. Ты ведь почти не жил там и не знаешь, каково это было!

— Да.

— Значит, теперь ты должен что-то сделать.

— Вы имеете в виду деньги.

— Их я и имею в виду. Деньги! Хершел был нашим единственным кормильцем. — Она с неодобрением покосилась на меня — постороннего белого, который узнал что-то, не предназначенное для его ушей. — Ты ведь знаешь моих мальчиков, Роберта и Тайри; у них теперь свои семьи. Они когда-то работали с Хершелом. Но ты не знаешь Томми и его двоюродного брата Гарольда.

Джей молчал.

— Они очень расстроены.

— О'кей. — Джей быстро взглянул на меня, стараясь, чтобы его голос звучал здраво.

— Я сказала — они очень расстроены, а это нехорошо! — Миссис Джоунз топнула ногой. — Они позвонили мне утром и сказали, что узнали новости от жены Тайри, которая наболтала им всяких глупостей, будто ее свекра бросили на улице замерзать, и все такое. Не удивительно, что мальчики ужас как разозлились! Особенно им не понравилось, что врачам со «скорой» пришлось обдувать Хершела горячим воздухом, чтобы оторвать от трактора. — Она с вызовом вздернула подбородок. — Это неуважение, Джей. Это значит, что Хершел умирал и никто, никто не пришел к нему на помощь. Он сидел на морозе один и взывал к Небесам, но ни единая живая душа не знала, что происходит. Никому не было дела, что старый негр умирает в одиночестве и не слышит ни слова утешения. У него было плохое сердце, у Хершела, и от этого он умер, не успев даже пошевелиться. Жена Тайри все рассказала. Она сама очень расстроилась и плакала, и еще она ужас до чего разозлилась! Да-да, она разозлилась, и мальчики разозлились тоже, вот как! Я не собираюсь ничего скрывать, Джей Рейни, — только не в таких делах. Я все скажу как есть. А эти мальчики опасны, и теперь у них есть причина, чтобы сердиться, — вот что я хочу сказать. Никто не подумал о нем, никому не было дела до старого больного негра! Все знали только одно: Хершел всегда делает, что ему велят, хотя бы на улице мороз трещал. А твой отец, Джей Рейни, он никогда не платил ему за социальное страхование, вот почему Хершел до сих пор работал. И вот почему он в конце концов умер. Семидесятитрехлетнему старику нельзя было работать на таком холоде; вот почему его родные — все мы — очень расстроены. Ты слышишь меня, Джей Рейни? Мы все ужасно расстроены. Взять хотя бы Гарольда — он всегда так уважал Хершела! Теперь Гарольд стал важным человеком, у него тут в городе свой клуб или что-то такое, и у него у самого есть деньги и работники, так что на твоем месте я бы не стала слишком сердить этого мальчика. Он слышал обо всем, что случилось, и я уверена, что теперь он просто кипит. У него всегда был характер — что твой порох; из-за него он может всяких дел наделать — уже наделал. Нет, я не буду всего рассказывать, скажу только, что он вышел из тюрьмы пять лет назад, и я подозреваю, что он все-таки был немножко виноват, да… Страшно подумать, что еще может взбрести ему в башку. Не-ет, этот мальчик взаправду опасный, я всегда это говорила.

Она поджала губы, отчего наивная театральность ее монолога сразу стала и очевидной, и странно убедительной.

— Так вот, Джей Рейни, — продолжила миссис Джоунз, чувствуя, что сумела произвести впечатление, — ты всегда был добр к Хершелу, поэтому я подумала, что должна тебя предупредить. — Миссис Джоунз выдержала небольшую паузу, желая убедиться, что Джей все понял правильно, потом повернулась в мою сторону, словно все сказанное относилось и ко мне. — Я хочу сказать — я не смогу удержать мальчиков, если они что-то задумают. К тому же они давно не мальчики. Они начали жить своим умом лет с четырнадцати — пятнадцати, а теперь они уже взрослые мужчины и живут здесь, в городе. — Она на мгновение отвернулась, и я подумал, уж не высматривает ли она одного из своих «мальчиков» в конце улицы. — Мне говорили — Гарольду очень повезло, что он отделался таким маленьким сроком. Он так сильно избил того мужчину, что…

— Пожалуйста, передайте, гм-м… своим «мальчикам», что мы решим этот вопрос по справедливости, — сказал Джей.

— По справедливости?… Они хотят сто тысяч долларов.

— Это большие деньги, миссис Джоунз.

Она посмотрела на меня, и ее глаза потемнели.

— Скажите ему, мистер Уайет.

— Что я должен ему сказать?

— Скажите ему, что никакие это не большие деньги. Даже старая черная женщина это понимает. Есть много всяких вещей, которые обходятся гораздо дороже. Самые пустяковые проблемы — и то обходятся дороже.

— Послушайте, миссис Джоунз, — заговорил Джей, — у Хершела было очень больное сердце. Сколько приступов у него уже было? Четыре? Пять? Один раз я сам отвозил его в больницу. А сколько раз я платил за него врачам?…

Миссис Джоунз еще крепче сжала губы и покачала головой:

— Но ведь это ты послал его работать на твоей земле в такую холодину!

— Я просил его об этом на прошлой неделе, пока было достаточно тепло, — упрямо возразил Джей. — Там и работы-то было максимум часа на четыре. Хершел сам откладывал ее до последнего, пока не ударили холода.

Он еще не договорил, а миссис Джоунз уже качала головой.

— Нет. Я помню — Хершел ходил работать на твой участок пять или шесть дней назад. И он все закончил, потому что в тот день он готовил яблочное пюре. В ноябре Хершел всегда собирал падалицу и складывал в погреб, а в начале зимы, когда полевые работы заканчиваются, готовил яблочное пюре. Он всегда так делал — уж я-то знаю; как-никак, я прожила с ним всю свою жизнь. Мой муж никогда не изменял своим привычкам. Раз он готовит яблочное пюре, значит — работа на земле закончилась до весны. В то утро он притащил на кухню пять бушелей яблок, приготовил нож для чистки кожуры и разделочную доску и включил по телевизору спортивный канал. Нет, Джей Рейни, он больше не собирался сгребать никакую землю, да еще в снежный буран, — это я точно говорю.

Джей покачал головой, не соглашаясь с ней.

— Хершел не закончил работу, иначе бы он не оказался там вместе с трактором. Я не был на своем участке почти неделю и…

— Да он сам мне сказал!.. — взвизгнула миссис Джоунз. — Хершел несколько раз говорил, что ты постоянно ему звонишь и напоминаешь, как важно закончить все работы к такому-то и такому-то числу, а ему как раз нездоровилось. Я говорила, что раз он болен, ему нельзя работать, но он все равно пошел. Но это было больше недели назад, Джей Рейни! Мой Хершел сделал все, что он тебе обещал. Вчера он перемыл все яблоки, потом спустился в погреб и сказал, что ему нужны еще банки. А потом уехал и не вернулся. Становилось все темнее, и мы ужасно беспокоились, но Хершел так и не вернулся домой, а в четыре утра нам позвонили и сказали, что он умер! Примерз к трактору! Я не знаю, что он там делал, Джей Рейни, но я считаю: раз он взял твой трактор, значит, он делал что-то для тебя!

— Но если, как вы говорите, Хершел уже закончил… — начал Джей и осекся, сообразив, что спорит с памятью мертвеца. — Что ж, хорошо. Я думаю, мы сумеем выработать соглашение, которое всех устроит.

Но я в этом сомневался. Ситуация казалась тупиковой.

— Позвольте задать вам один вопрос, миссис Джоунз, — сказал я. — Просто из любопытства… Вы, случайно, не помните, какую игру смотрел по телевизору ваш муж, когда собирался чистить яблоки? Может быть, «Никсов», или что-то другое?…

Старая негритянка посмотрела на Джея:

— Мне кажется. Джей Рейни, тебе нужно завести другого адвоката.

— Почему?

— Потому что этот пытается говорить вместо меня — вот почему. И делает это неправильно.

— Почему же неправильно?

— Потому что Хершел всегда смотрел, как тот парень. Тайгер Вудз, выбивает мячик далеко-далеко.

Один из зимних турниров по гольфу, сообразил я. Самое начало игры.

— Признаю свою ошибку, — быстро сказал я.

— Признаешь?

— Я думал, это происходило вечером, — сказал я.

— Хершел не стал бы работать вечером. Вы думаете, он совсем спятил? Это было после второго завтрака. — Миссис Джоунз переводила разочарованный взгляд с меня на Джея и обратно. — Почему вы об этом спрашиваете? Лучше я скажу своим мальчикам, что ты готов заплатить эти деньги, Джей Рейни. Я скажу им — ты будешь рад заплатить им сто тысяч. Я скажу им — ты сказал, что это хорошая сумма, справедливая сумма, потому что тебе тоже неприятно, что с Хершелом стряслась такая беда. Вот что я им скажу. Они ждут моего звонка, Джей Рейни. А пока… пока они наблюдают за тобой. Они знают, что это твой дом, Джей Рейни; Поппи дал мне этот адрес, а я сказала им. Понимаешь?… Я скажу им, что ты согласен заплатить, Джей Рейни. Надеюсь, они согласятся взять эти деньги, но я не уверена. Мальчики уже давно меня не слушаются. Теперь они сами по себе — гуляют со своими девочками, катаются в своих автомобилях и занимаются всякими другими делами, а я им больше не указ. — Она застегнула верхнюю пуговицу пальто и подтянула перчатки. — Ну вот, сказала, что хотела. Теперь я, пожалуй, пойду.

И, ничего больше не прибавив, она круто развернулась и зашагала прочь по заснеженному тротуару.

Я повернулся к Джею.

— Это обыкновенное вымогательство, — сказал я. Джей все еще смотрел вслед миссис Джоунз.

— Я обязан что-то сделать, но… Не могу же я расплачиваться за все их несчастья. В конце концов, Хершел должен был только починить дорогу и засыпать ямы и рвы. Я заплатил ему вперед и велел сделать все необходимое, пока стоит теплая погода, потому что выравнивать землю лучше до морозов. Я был уверен, что Хершел все давно закончил. Это ведь была совсем небольшая работа.

— Что он делал так близко к обрыву?

— Понятия не имею. Я вообще не знаю, что он там делал, потому что все следы запорошило снегом. И почему, черт возьми, у трактора была включена задняя передача? Но пусть тебя это не беспокоит, Билл. Это мои проблемы.

Честно говоря, я был рад это слышать.

— Как тебе показался Коулз? — спросил Джей.

— По-моему, неплохой мужик.

— Ты видел его семейные фотографии? Его первая жена — она была настоящая красавица, — сказал Джей. — Мне кажется, он ее очень любил.

Странно было слышать от него эти слова, исполненные глубокого и искреннего сочувствия, и некоторое время мы стояли на крыльце, погрузившись в молчание, в котором, впрочем, не было ни неловкости, ни натянутости. Порой мужчины становятся друзьями буквально за считанные минуты.

Джей посмотрел зачем-то на свои руки и отвернулся. В эти краткие мгновения он казался очень незащищенным и ранимым, и я воспользовался моментом, чтобы присмотреться к нему повнимательнее. При обычных условиях человек напоминает моллюска в раковине — не стоит лицемерить и отрицать это. Каждый из нас носит непроницаемую маску, обращенную ко всему миру; это наш фасад, наша защита, наша броня. Суровое выражение лица, уверенная речь, неприступная манера держаться — вот основные элементы этого фасада, но они отнюдь не всегда отражают подлинный характер существа из плоти и крови, прячущегося внутри крепкой раковины, которая нужна нам, чтобы внушать опасение окружающим противостоять внешним нападениям. Наличие вокруг нас твердой брони не исключает, однако, способности меняться, приспосабливаться к окружающим условиям. Скорее даже наоборот. И все же этот фасад, эта скорлупа никогда не исчезает. Слой за слоем она продолжает нарастать изнутри, слой за слоем отмирает и отшелушивается снаружи, но подрагивающее, студнеобразное существо внутри почти никогда не остается без защиты. Внешность, таким образом, оказывается не столько обманчива, сколько неполна. Что видишь, то и получишь; что не видишь — тоже получишь. Но сейчас Джей сам сбросил свой панцирь, словно ему было все равно, что я увижу и что подумаю.

— Мне кажется, он был без ума от нее, — повторил он. — С тобой было такое? У тебя была женщина, о которой ты постоянно думаешь?

— Я был женат.

— И что?

— Она от меня ушла.

— Ты сказал, что у тебя есть сын.

— Она забрала его с собой. Я не видел его уже… — Я не смог закончить предложение, но не потому, что не знал, сколько времени прошло с того дня, когда я видел Тимоти в последний раз.

Джей открыл рот, но ничего не сказал. По сравнению с тем, каким он был всего полчаса назад, Джей выглядел усталым и обескураженным, словно из него, как из воздушного шарика, вышел весь воздух, и мне вдруг пришло в голову, что я наблюдаю подобную метаморфозу уже в третий раз за сутки. Не далее как вчера вечером в Кубинском зале он выглядел бодрым и энергичным, потом на улице он показался мне подавленным; когда мы вытаскивали трактор, Джей опять излучал энергию, а затем отключился на заднем сиденье джипа.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Нормально. Вот, возьми… — Он протянул мне сложенный листок бумаги, вырванный из блокнота. — Это адрес.

— Какой адрес?

— Адрес ресторана, в котором ты должен встретиться с этим чилийским виноделом. Сегодня в шесть часов.

— Как его имя?

— Марсено или что-то в этом роде.

— Почему бы тебе не встретиться с ним самому? — спросил я. — Мне кажется, эта встреча может оказаться важной.

— Вечером у меня другие дела.

— Более важные чем это?

— Да, более важные, — подтвердил Джей, не глядя на меня.

Возможно, я бы сделал это, возможно — нет. Возможно, было бы разумнее сначала поговорить с Элисон. А возможно, я хотел поговорить с ней в любом случае. В конце концов я остановил такси, двигавшееся в направление городского центра, и назвал водителю адрес стейкхауса, не без труда перекричав настроенное на канал новостей радио. Крякнув, таксист тронул машину с места. Начался дождь, вода потоками стекала по окнам, а небо сделалось по-зимнему пустым и темным. Откинувшись на спинку сиденья, я смотрел, как за стеклами проносятся размытые очертания Нижнего Манхэттена. Казалось, будто я плыву в мутных волнах бессмысленной информации, захлестывающих меня со всех сторон, и хотя мне по силам разглядеть каждую отдельную каплю, их общее значение ускользает от меня.

Эта мысль заставила меня повнимательнее взглянуть на листок бумаги, который дал мне Джей. Адрес ресторана был написан сильно наклоненными печатными буквами, но гораздо больше заинтересовала меня сама бумага. Как я уже заметил раньше, это был лист из отрывного бизнес-блокнота. Перевернув его, я окончательно убедился в этом, увидев на обратной стороне напечатанные типографским способом слова: «Сохранность — надежность — своевременная до…». Интересно, что это было? Чем таким особенным пользовался Джей, что требовало сохранности, надежности и своевременной доставки?

Через пятнадцать минут я уже сидел за столиком № 17 и листал дежурное меню.

Элисон появилась после того, как меня обслужили. Как и всегда, у нее в руке была планшетка с пружинным зажимом.

— Привет, мистер адвокат для особых случаев! — Встав рядом со мной, она легко коснулась моего плеча кончиком пальца. — И чем вы, мальчики, занимались всю ночь?

— Разве Джей тебе не сказал?

— Он мне даже не звонил. — Он слегка пожала плечами. — Ну так как?…

— Я, право, не знаю… — начал я. — Это его дела, и…

— Но мне-то ты можешь сказать!

— Мы ездили смотреть его землю.

— И все?!

Я поднял руки:

— Именно так.

Похоже, мой ответ не особенно понравился Элисон.

— И во сколько ты вернулся домой? — спросила она.

— Джей высадил меня у моего дома около пяти, — честно ответил я. — Послушай, Элисон, ты обещала включить меня в список посетителей Кубинского зала, или как там это у вас делается. Я хочу побывать на вашем шоу.

Она огляделась по сторонам, не подслушивает ли кто нас.

— Я помню. Я все сделаю, Билл, как и обещала.

— И когда это будет?

— Не могу сказать. Ты и сам, наверное, уже заметил, что у нас нет твердого расписания.

— Я заметил, что вы устраиваете представление не реже одного раза в месяц.

— Все зависит от Ха — когда он будет готов.

— Но почему все зависит от Ха?

— Потому что Ха — наш главный артист, наша суперзвезда. Впрочем, непосвященные об этом не знают.

— Артист? Но что он делает?

— В свое время узнаешь.

Я вспомнил, как он разворачивал белую ткань, вспомнил блеск спрятанных внутри инструментов.

— Кстати, Фрэнк Синатра никогда не владел этим рестораном.

— О, я знаю. Липпер говорит это… просто так. Значит, ты проверил?…

— Да, я проверил.

— Старина Липпер — известный выдумщик.

— Между прочим, старина Липпер тоже не является владельцем ресторана.

— Не может быть! — воскликнула Элисон.

— Как ни странно, но это так.

— Но он владеет этим зданием, Билл, я знаю!

— Зданием по этому адресу владеет какое-то открытое акционерное общество. Скорее всего, Липпер арендует его на основе какого-то долгосрочного договора.

— Значит, Липпер не собственник, а арендатор?

— Похоже на то.

Элисон вздохнула.

— Однажды я просила его дать мне процент в прибыли, но он мне отказал. И знаешь что?… — Она наклонилась ниже, и я увидел, как крепко она прикусила нижнюю губу. — Ведь это мой ресторан, Билл. Я им управляю, я принимаю решения, благодаря мне он не просто работает, но и приносит деньги. Липпер ничего не делает — он только каждый месяц получает бухгалтерские отчеты и приезжает сюда со своей сиделкой, чтобы выпить на дармовщинку. А я тут за него надрываюсь!..

Одна из официанток сделала Элисон какой-то знак.

— Я сейчас вернусь, — сказала она. — Похоже, у нас опять проблемы с рыбными блюдами.

Я проводил ее взглядом. Вопрос о том, кто является владельцем собственности, всегда бывает довольно сложным. А в случае со стейкхаусом ситуация была и вовсе запутанной. У здания был законный собственник — публичная компания; официальный владелец (таковым, во всяком случае, провозглашал себя Липпер) и фактический хозяин — Элисон, на стороне которой было моральное право. Подобные вещи, впрочем, случаются достаточно часто; каждый, кто занимается недвижимостью, рано или поздно оказывается вовлечен в мир межличностных отношений, где за каждым решением скрывается весьма сложная подоплека, включающая смерть, развод, болезнь, глупость, жадность, горе, неверность — словом, все, что угодно. Все, что только есть в человеческой душе, может быть выражено через самую обыкновенную кучу уложенных в определенном порядке кирпичей и раствора. Или, если посмотреть на дело с другой стороны, за каждым домом всегда стоит своя история. Я хорошо помню, как в первый год моей практической работы ко мне явился грязноватый коротышка-пуэрториканец, который для такого случая раздобыл где-то приличную рубашку, хотя и без галстука. Собственно говоря, он пришел не ко мне — он пришел в фирму, потому что ему был нужен совет, а старшие коллеги и партнеры просто «скинули» его мне как нечто не стоящее их драгоценного времени и усилий. Поначалу и я пришел к аналогичному заключению, однако уже через несколько минут мне стало ясно, что я ошибся. Пуэрториканец сказал, что пришел сюда, а не к местному адвокату в Квинсе, потому что хотел, чтобы его дела были урегулированы без шума и в точном соответствии с законом. Иными словами (хотя это и не было произнесено вслух), мой клиент нуждался в своего рода «культурной протекции» уважаемой и солидной фирмы, где работают евреи и «белая кость» [18]. Пуэрториканец умирал от рака простаты и вынужден был торопиться. Как выяснилось, он владел тремя многоквартирными домами, мастерской по покраске автомобилей, гаражом, фирмой по чистке водоотстойников на Лонг-Айленде, половиной акций заправочной станции и еще кое-каким имуществом. В США он приехал в 1962 году и, вступив в профсоюз, некоторое время работал маляром. «Я прожил здесь три года, — рассказывал он, — и однажды спросил своего приятеля, владевшего небольшой закусочной, что он делает с деньгами, которые зарабатывает. Он ответил — покупаю кирпичи. Зачем, удивился я. Затем, ответил он, что кирпичи всегда растут лучше, чем капитал. Как так? А так: кирпичи приносят гораздо больший процент, чем деньги».

И вот теперь он умирал, и ему нужно было избавиться от собственности до того, как его семья начнет ссориться из-за наследства, что могло существенно обесценить его имущество. Положение осложнялось тем, что, кроме жены и двух сыновей, у него было еще четверо незаконнорожденных детей от внебрачных связей с тремя разными женщинами. Законная жена ничего не знала о его похождениях; точно так же все три любовницы не подозревали о существовании друг друга. Одной из них, как он признался в перерыве между двумя приступами кашля, была девчонка из кордебалета «Рокеттс», с которой он познакомился лет тридцать назад, когда был совсем молодым guapo [19] «с красивой шевелюрой». С тех пор его любовница дважды побывала замужем и дважды развелась и жила теперь в крошечной квартирке в Бруклине. «Ах, если б ты только знал, — сказал он, и его глаза заблестели от воспоминаний, — как эта девчонка умела трахаться! Я чуть член себе не сломал!»

Его отношения с другой женщиной были несколько более продолжительными. Их ребенок появился на свет с врожденным пороком сердца и должен был всю жизнь избегать сколько-нибудь существенных физических нагрузок. Пятнадцать лет, сказал мой клиент, его любовница самоотверженно заботилась о нем и никогда не жаловалась. Потом он вдруг заплакал. «Мой сын ни разу не играл в бейсбол, ни разу не плавал в море». В конце концов ему удалось устроить так, чтобы его двоюродный брат женился на этой женщине и стал его сыну приемным отцом. И как ни странно, все получилось на редкость удачно. «Это самое лучшее, что я сделал в жизни», — сказал он.

Как я понял из дальнейшего, мой клиент хотел продать собственность, чтобы обеспечить своих незаконнорожденных детей. Стоимость его движимого и недвижимого имущества приближалась, по его оценке, к двенадцати миллионам, и я, самодовольный юнец, который все еще полагал, что закон именно таков, каким его преподают в юридическом колледже, пообещал разобраться в деле и подготовить необходимые бумаги. Что я и сделал. Как оказалось, имущество стоило не двенадцать, а все девятнадцать миллионов. Мой клиент умер через две недели после того, как были готовы документы. Подписывал он их уже в больнице — с трубками аппарата искусственного дыхания в носу — в промежутке между двумя уколами морфина.

Или еще один случай, когда ворочавший миллиардами застройщик и владелец недвижимости приобрел изысканный старый отель неподалеку от Публичной библиотеки. Он истратил сто шестнадцать миллионов на его перестройку и переоборудование, и все только для того, чтобы — вкатив в вестибюль по специальному пандусу свою прикованную к инвалидной коляске мать — объявить ей, что этот отель принадлежит ему. Вся его головокружительная карьера была лишь средством доказать матери, что он что-то собой представляет, — так сказала мне его жена, прекрасно сложенная молодая женщина с безупречной, подозрительно похожей на настоящую грудью, с которой я разговорился на прогулочном теплоходе, курсировавшем по проливу Лонг-Айленд-Саунд. У миллионера она была уже третьей, и до «смены караула» ей оставалось еще года два. Мне она показалась славным, но слабым человеком; вся ее красота не могла ей помочь, ибо привлекала только мужчин, желавших уложить ее в постель. Допив коктейль, она внезапно выбросила в океан оставшийся на дне лед и ломтик лимона, потом швырнула в волны бокал и, повернув ко мне свое красивое лицо, сказала с ожесточением и горечью: «Он все делает ради матери, хотя на самом деле он ее ненавидит». Я только кивнул. «Почему он не хочет завести детей? — спросила она. — Я только этого и хочу».

Через год ее место заняла другая женщина. Когда переоборудование отеля было завершено, меня пригласили на церемонию открытия, и я заметил — не мог не заметить, — что, пока перерезали красную ленточку, мать нового владельца безмятежно спала в своем мягком инвалидном кресле, зажав между костлявыми коленями трость и открыв рот, так что всем присутствующим и корреспондентам были хорошо видны ее вставные челюсти.

Слегка покачивая бедрами, к моему столику снова подошла Элисон.

— Все думают, что рыба — это просто, — сказала она. — Никто не хочет подумать о том, что ловят ее одни, покупают другие, готовят третьи… — Она устало опустилась на стул. — Может, поручить Ха присмотреть за рыбой вместо меня?

— Почему именно Ха?

— Он в ней отлично разбирается.

Но рыбная тема меня не привлекала. Куда больше меня интересовали события прошлого вечера и ночи.

— Скажи, Элисон, что еще ты знаешь о Джее? Где его офис, чем он занимается?

Элисон перевела дух:

— Я не знаю, где его офис.

— Он никогда тебе не рассказывал?

— Кажется, он говорил что-то насчет строительного бизнеса.

— Куда ты звонишь, если он нужен тебе днем? По какому номеру?

Она подавленно улыбнулась:

— Я ему не звоню.

— Не звонишь?

— Нет. Разве это не странно?

— Значит, Джей звонит тебе?

— Да.

— Ты была когда-нибудь у него дома?

— Нет.

— Ты знаешь, где он живет?

— Нет.

— Есть у тебя хоть один его телефонный номер?

— Нет.

— Нет?

— Стыдно признаться, но он так и не дал мне свой номер.

— То есть домашнего телефона у тебя нет?

— Нет.

— А служебный? Мобильный? Я абсолютной уверен, что у него есть мобильный телефон.

Элисон машинально чертила на своей планшетке какие-то каракули.

— Иногда мне кажется, что я вовсе ему не нравлюсь.

— Почему тебе это кажется? Потому что Джей ничего о себе не рассказывает? А ты пробовала поискать в Интернете?

— Разумеется, пробовала, но ничего не нашла.

— То есть он сам звонит тебе и предлагает встретиться?

— Как правило — да.

— Хотел бы я знать, что сталось с кодексом выживания крутой нью-йоркской девчонки!

— Ох, Билл, я обо всем забыла.

— И чем вы занимаетесь вдвоем? Прости, что я спрашиваю, но мне очень хочется разобраться, что он собой представляет, этот парень.

— Он звонит мне сюда, в ресторан. Потом мы встречаемся — здесь или у меня на квартире.

— А потом?

— Ты сам знаешь, что бывает потом.

— И все-таки?

— Обычно мы… развлекаемся, потом я готовлю ему что-нибудь перекусить.

— Значит, это происходит не ночью?

По лицу Элисон я видел, что она не ожидала такого вопроса.

— Обычно нет…

— А когда?

— Часа в три, в четыре, когда в ресторане почти не бывает посетителей.

— Вы никогда не ужинали вместе?

— Очень редко, — призналась она. — Джей говорит — ему нравится встречаться со мной в моей квартире.

— И ты миришься с этим, потому что…

Элисон снова прикусила губу и опустила взгляд, потом порылась в сумочке и достала сигарету. Я понимал ее состояние — своими вопросами я загонял ее в угол, но отступать я не собирался.

— Эти… визиты, они ведь продолжаются недолго, да? Час, полтора — сколько?…

— Да, — сказала она тихо. — Ну и что?

— Это немного. Особенно для настоящего романтического свидания.

— Ты мне говоришь?…

— Скажи, Элисон, не было ли так, что Джей сначала действует энергично, а потом вдруг… скисает?

— Да! Именно так и было в последний раз, когда… — Элисон не договорила. Подняв голову, она смотрела на ворвавшегося в зал полного мужчину в белом халате и фартуке. Я узнал его — это был ресторанный шеф-повар.

— Я этого не вынесу! — выкрикнул он. — Опять эта чертова рыба!

— Хочешь, чтобы я сама посмотрела? — спросила Элисон.

— Это не рыба, а дрянь! Самое настоящее оскорбление! Твой оптовик мошенник, Элисон. Он поставляет настоящее дерьмо — мол, нате, жуйте мое драгоценное дерьмо! — И, круто развернувшись, повар исчез в кухне.

Элисон встала:

— Хочешь посмотреть, с чем мне приходится возиться чуть не каждый день?

Я прошел за ней сквозь открывающуюся в обе стороны дверь с маленьким окошком, мимо длинных разделочных столов и транспортера. Маленький мексиканец окатывал пол водой из шланга. Шеф-повар уже поджидал нас. Перед ним на длинном мокром лотке лежала обезглавленная рыбина трех футов длиной; мне показалось, что это — желтоперый тунец. Кто-то уже пытался его чистить.

— Я не собираюсь есть всякую дрянь! — с жаром воскликнул повар. — Вот, смотрите!

Рыба была разрезана вдоль, и он приподнял верхнюю половину. Обнажилось розовое мясо. В толще его мы увидели молочно-белую червеобразную трубку с карандаш толщиной не меньше полутора футов длиной. Повар тронул ее ножом, и трубка начала сокращаться и корчиться.

— О'кей, я вижу, — сказала Элисон. — Я сегодня же позвоню… — Она повернулась ко мне. — Вот с чем приходится иметь дело!

— Черви! Цепни! — выкрикнул повар, когда я повернулся, собираясь уходить. — Нет, не дождетесь! Никаких паразитов! — Он схватил секач и с силой рубанул рыбу поперек туловища. Мы попятились.

— Ни-ка-ких чер-вей! — Повар продолжал в ярости рубить рыбу, превращая ее в фарш. — Никаких — глистов! Пусть — ваш — хренов — рыбник — поставляет — РЫ-БУ!

Среди множества невероятных чудес есть в Манхэттене маленький зал, напоминающий изнутри кашмирский плавучий дом, парящий на высоте пятнадцати этажей над Сентрал-парк-Саут. Он богато отделан тканями, украшен вышитыми подушками и бронзовыми статуями Будды — ни дать ни взять небесный гарем султана. Деревянные поверхности украшены позолоченной резьбой, негромко и ненавязчиво играет ситар. С этой высоты Центральный парк похож на огромное темное озеро, а фары мчащихся такси напоминают огоньки крошечных субмарин, держащих курс на освещенные многоквартирные дома на дальнем побережье. В зале много свечей, их огоньки колеблются, отражаются в стеклах окон, и от этого кажется, будто над парком беззвучно вспыхивают десятки фейерверков.

На самом деле это, конечно, никакой не гарем, а небольшой ресторан на четыре столика. Именно здесь я сидел в моем единственном хорошем костюме и, поигрывая вычурно украшенной бронзовой ложкой, дожидался сеньора Марсено — нового владельца семейной фермы Рейни. Напротив меня молча сидела темноглазая женщина с крошечным остроконечным носиком, которому хирург каким-то образом сумел придать безупречную форму. Маленький нос подчеркивал полноту и совершенство ее крупного рта, который, казалось, обещал многое и сам был готов превратиться в пещеру наслаждений, способную вместить самые неотложные и жгучие желания — если, разумеется, вам удалось угодить его хозяйке.

Когда женщина заговорила, мне стоило огромных усилий не смотреть на этот рот. Она представилась как мисс Аллана, нью-йоркский деловой партнер мистера Марсено. Ее имя показалось мне красиво-искусственным, словно название марки автомобиля или лекарства. Говорила она с отчетливым латиноамериканским акцентом и, как я вскоре убедился, не видела необходимости поддерживать светский разговор. — Вместо этого мисс Аллана сидела молча, устремив неподвижный взгляд вдаль — словно в какой-то воображаемый мир (или миллионерский рай типа «все включено»), куда не допускались безденежные (вроде меня) любители на халяву полюбоваться чужими губами.

— А вот и я, мистер Рейни, — раздался позади меня бодрый голос.

Я обернулся. Несомненно, это был мистер — или сеньор — Марсено собственной персоной: низкорослый, с загорелым лицом и черными, густыми бровями. Так же уверен в себе, как и богат, подумалось мне.

Мистер Марсено поставил на пол кейс и пожал мне руку.

— Боюсь, мистер Джей Рейни не смог сегодня прийти, — сказал я и представился.

Мистер Марсено ядовито улыбнулся и сложил вместе кончики пальцев.

— Значит, это вы обошлись мне в лишних двести шестьдесят пять тысяч?

Я видел, что на самом деле сумма была для него пустячной.

— Боюсь, что так.

Марсено посмотрел на мисс Аллану и шевельнул бровями, потом снова повернулся ко мне.

— Вероятно, мне стоило бы нанять вас вместо Герзона.

— Я только защищал интересы моего клиента.

— Разумеется, разумеется… Кстати, почему ваш клиент не смог прийти на встречу?

— Срочное дело, требующее неотложного вмешательства. Еще раз приношу вам наши извинения.

— Понятно. — Марсено снова кивнул женщине, которая проявляла столь полное отсутствие интереса к разговору, что выглядело это на редкость эротично. — Да, подобные вещи случаются… Бизнес есть бизнес. Впрочем, я рад, что мистер Рейни смог прислать хотя бы своего представителя. Как вам нравится вид, мисс Аллана?

Эти слова были, по-видимому, чем-то вроде романтического пароля, ибо женщина медленно кивнула в ответ и улыбнулась неторопливой, влажной улыбкой морской анемоны, которая, чувствуя близость добычи, раскрывает устьице питательного мешка.

— Вот в чем наша проблема, мистер Уайет, — начал Марсено, после того как мы сделали заказ. — Как вы знаете, мы приобрели землю, принадлежащую мистеру Рейни.

— Насколько мне известно, вы не столько купили ее, сколько обменяли на принадлежащее вам офисное здание в центре города, — уточнил я.

— Хорошо, давайте попробуем сформулировать по-другому. Новым собственником его земли является компания под названием «Буду Лимитед». Забавное название, вы не находите? Ву-уу-ду-уу! — Он словно в трубу задудел.

— Допустим.

— Компанию «Вуду Лимитед» купили мы.

— Когда?

— Накануне обмена собственностью с мистером Рейни.

— Был ли этот обмен одним из условий перехода «Вуду Лимитед» в вашу собственность?

— Да.

— Почему вы не захотели подождать, пока купля-продажа земли не будет официально оформлена или хотя бы доведена до конца?

— В этом не было необходимости. Мы были уверены, что сделка состоится.

Я кивнул:

— Значит, вы приобрели формально зарегистрированную, но не ведущую операций фирму, которая обменяла свое офисное здание на участок земли?

— Совершенно верно, мистер Уайет.

Я по-прежнему ничего не понимал.

— Что вам известно о фирме «Бонго партнерс», которая на сегодняшний день является официальным владельцем здания на Рид-стрит?

Марсено откинулся на спинку кресла.

— Все не так сложно. Корпорация «Бонго» действительно владела этим офисным зданием. Недавно она передала его новому юридическому лицу с названием «Буду Лимитед». Это произошло не далее как три дня назад.

— Значит, именно поэтому перемена титульного права собственности не отразилась в официальных записях?

— Совершенно верно. Я вижу, вы проверяли.

Мне было ясно, что я испытываю терпение Марсено. Несомненно, он хотел обсудить со мной нечто более важное, и все же я решил довести дело до конца.

— Мне бы хотелось убедиться, что я все понял правильно, — сказал я. — Итак, основанная группой британских инвесторов компания «Бонго партнерс» вступила во владение зданием на Рид-стрит. Вероятно, это была обычная коммерческая операция по вложению денег в недвижимость. Затем «Бонго» передали здание на баланс новой фирме под названием «Буду Лимитед», а потом продали «Буду» вашей компании. И, наконец, «Буду», действуя уже под вашим контролем, обменяла здание на восемьдесят шесть акров земли на мысе Норт-Форк на Лонг-Айленде. Я ничего не упустил?

— Нет, все так.

— Довольно неудобная схема, вы не находите?

— Почему вы так считаете?

— Почему бы вам не купить землю у Джея напрямую?

Марсено улыбнулся с выражением странного садизма на лице, и мне вдруг стало понятно, что он считает меня круглым дураком.

— Потому, мистер Уайет, что ваш клиент не продал бы нам свой участок.

— Не понимаю. — Я и в самом деле не понимал.

— Мистер Рейни не хотел продавать свою землю; он хотел обменять ее на это здание.

Мне снова захотелось взглянуть на губы мисс Алланы, но я удержался, боясь, что это зрелище может меня отвлечь.

— Вы хотите сказать, что он не соглашался взять деньги?

— Нет. Ему нужно было это здание.

— Именно это конкретное здание или здание вообще?

— Мистеру Рейни было нужно именно это конкретное здание, мистер Уайет. Честно говоря, я не понимаю, почему он пошел на это, ведь любое здание в конечном итоге всего лишь куча кирпичей, тогда как земля… Земля — вечна, как вечен виноград, который идет на приготовление хорошего вина. Впрочем, возможно, я пристрастен… — Он посмотрел на мисс Аллану. — В душе я романтик, мистер Уайет, это мой недостаток.

Мисс Аллана улыбнулась и снова стала смотреть в окно.

— Вероятно, подобный обмен дает определенный выигрыш при налогообложении, — вслух рассуждал я. — Если бы Джей сначала продал землю, это бы повлекло за собой взыскание налога на увеличение рыночной стоимости капитала…

— Мы это просчитывали, — перебил Марсено. — Мы тоже подумали о дополнительных налогах и даже готовы были отчасти их компенсировать.

— Кстати, в каком порядке развивались события?

— Что вы имеете в виду?

— Я хотел спросить, кто на кого вышел.

— Мы искали подходящий участок земли, — сказал мистер Марсено. — И нашли землю мистера Рейни. Но наш агент сказал, что земля не продается, во всяком случае — не за деньги. Мистер Рейни соглашался только обменять ее на вполне конкретное, как вы выразились, здание. Признаю, это показалось нам необычным, но мы были готовы попробовать. Мы разыскали владельца указанного здания; как вы уже знаете, им оказалась лондонская «Бонго партнерс». Разумеется, они никогда не слышали ни о нас, ни о мистере Рейни, но наше предложение пришлось весьма кстати: «Бонго партнерс» как раз собиралась избавиться от этого своего имущества. Мы могли бы купить здание непосредственно у «Бонго», но юристы рекомендовали поступить иначе — не оформлять прямую сделку купли-продажи, а сначала образовать новое юридическое лицо, передать ему здание, а уж затем присоединить это юридическое лицо к нашей корпорации путем формального поглощения. В этом был определенный смысл как с точки зрения налогов, так и с точки зрения ограничения нашей ответственности. Так мы и сделали. Мы купили «Вуду Лимитед», включив в договор слияния отдельный пункт, согласно которому мы получали право обменять здание на землю. И как мы планировали, так все и получилось.

— Я слышал, существовал какой-то крайний срок для заключения сделки. Как вы это объясните?

— Я ничего об этом не знаю, хотя не буду скрывать — мы действительно потребовали от Герзона подписать контракт как можно скорее. А уж как он этого добился — это, согласитесь, не наше дело.

Я вспомнил, как Герзон давил на Джея, угрожая отказаться от сделки, если тот не подпишет договор немедленно.

— Куда вы так спешили? — спросил я.

— Мы торопимся начать освоение участка, мистер Уайет.

— У вас с собой есть копии договоров?

Марсено открыл кейс и протянул мне небольшую пачку документов:

— Здесь все, о чем я только что говорил. Право собственности на здание по Рид-стрит перешло сначала от «Бонго» к «Буду Лимитед», а еще через день — к мистеру Рейни.

— И вся эта сумасшедшая писанина, вся эта куча бумаг только из-за того, что Джею Рейни приспичило владеть вполне определенным зданием?

— Да. — Должно быть заметив, что я впал в задумчивость, Марсено сказал:

— Теперь, когда я ответил на ваши вопросы, может быть, и вы мне кое-что объясните. Но сначала позвольте рассказать вам кое-что о моей семье, мистер Уайет. Мы занимаемся виноделием уже без малого два столетия. Наши виноградники расположены под Сантьяго в районе Льяно дель Маипо — там растут отличные сорта каберне, пино нуар и мерло. В настоящее время мы пробуем выращивать сорт сирах, который у вас называется, кажется, шираз. В своей работе мы придерживаемся самых передовых методов в сочетании с давними традициями. Массовая подрезка против беспорядочного разрастания. — Он снова посмотрел на мисс Аллану. Она улыбнулась в ответ и отвернулась опять. — Мы стараемся добиться максимальной урожайности, но вместе с тем чрезвычайно осторожны в обращении с землей и с людьми, которые на ней работают. Мы не злоупотребляем гербицидами и пестицидами. К счастью, в Чили нет эпидемии филоксеры, и мы можем прививать французские черенки на французский подвой, тогда как вы в своей Калифорнии прививаете французские черенки на американский подвой. До сих пор наша корпорация развивалась вполне успешно, но мы намерены расширяться. Мои родственники уже несколько десятилетий имеют собственные квартиры в Манхэттене, и этот город нам нравится. И мыс Норт-Форк на Лонг-Айленде нас тоже давно интересует. В последнее время мы стали получать информацию, что на рынок поступает оттуда очень качественное «мерло». Разумеется, стоит оно недешево, но рынок уже отреагировал на эти поставки достаточно устойчивым спросом.

— Что вы имеете в виду?

— Выращивать виноград в этих широтах обходится дорого. Здесь очень высокая стоимость земли, к тому же лоза, как вы, возможно, знаете, начинает плодоносить только на третий или четвертый год после посадки. А пригодные для изготовления хорошего вина ягоды она дает только через десять лет. В традиционных винодельческих районах земельная рента, как и стоимость самого винограда, относительно невысока — она была выплачена много лет назад и больше не является ценообразующим фактором. Примерно то же самое происходит сейчас или произошло недавно в долине Нэпа и в Сонопе. Земельная рента выплачена, лоза высажена и укоренилась. Как известно, даже лучшее вино попадает в ягоды из земли. Именно этим мы и занимаемся на своих винодельнях — помогаем вину воплотиться сначала в гроздья, а затем в… О чем это я говорил?

— О том, что вам нравится приезжать в Нью-Йорк-Сити, — подсказала мисс Аллана глубоким, чуть хрипловатым голосом. — Вы любите здесь бывать.

— Да, это действительно так. И вот я приезжаю и слышу о каких-то виноградниках на Норт-Форке. Естественно, мне стало любопытно, и я попросил водителя отвезти меня туда, чтобы посмотреть землю. Конечно, я вернулся оттуда по уши в грязи, но я привез и карты и… — Марсено пришлось приложить усилие, чтобы взять себя в руки. — В общем, место оказалась превосходным. Эта земля — настоящий дар небес, всю ценность которого мы еще не начали постигать. А участок, который мы выменяли у мистера Рейни, и вовсе великолепен. Он крайне удачно расположен; кроме того, согласно статистическим данным, количество градусо-дней, или, иными словами, количество теплых дней в году, там на четыре больше, чем в пятнадцати милях к востоку. Вы скажете; четыре дня — не много, но на самом деле эти дни очень важны и для вегетации, и для вызревания плодов. Каждый дополнительный градусо-день снижает риск и увеличивает размер потенциального урожая, который мы соберем до наступления холодов.

Наконец, на участке мистера Рейни выпадает осадков на два дюйма больше, чем в других районах острова. Сорок четыре дюйма в год против сорока двух, а между тем, для того чтобы приготовить по-настоящему качественное «мерло», виноградник нельзя орошать искусственным путем. Если естественной влаги недостаточно, ягоды опадают, и вино приходится делать из того, что останется. Разумеется, для этого необходима жесткая самодисциплина. Именно так на протяжении веков поступали французы. Вам, например, известно, что в Бордо искусственное орошение виноградников запрещено законом?

Он явно ждал ответа, и я поспешил покачать головой:

— Нет, я этого не знал.

— Мы проверили и другие погодные данные за много лет. В этом районе только пять дней в году температура бывает выше девяноста градусов по Фаренгейту, и меньше одного дня в году, когда температура падает ниже ноля [20]. Как видите, нет ни продолжительной жары, ни сильных морозов, способных повредить корневую систему. И это очень, очень хорошо! — Он удовлетворенно покивал. — Данные по качеству почвы тоже вполне приличные. Вам известно, что рыхлый пористый суглинок с примесью песка как нельзя лучше подходит для виноградарства? Фактически лучшего и желать нельзя! У нас в Чили есть почвоведческая лаборатория, где хранится восемь тысяч образцов почвы. В нашей стране земля совсем другая, в ней много продуктов вулканической деятельности: сажи, пемзы и прочего, но мы изучаем и другие почвы. Мы послали сюда нашего агронома и поручили ему высчитать угол естественного наклона почвы. Если уклон не превышает одиннадцать градусов, водяной пар начинает застаиваться в низинах, препятствуя достаточному подсушиванию листьев. Это означает, что посадки могут быть поражены грибком или ужасной черной гнилью. Так что этот фактор тоже очень важен. Мы изучили весь район, мистер Уайет, осмотрели девять разных земельных участков. Честно говоря, мы нашли один, который был еще лучше, чем ферма Рейни, но его успела перехватить у нас французская винодельческая компания. Кроме того, собственность мистера Рейни в пересчете на акр была немного дешевле, так что мы решили приобрести именно ее. А о том, на каких условиях участок может быть продан, сообщил нам наш агент.

— Из «Хэллок пропертиз»? — спросил я, припомнив знак при въезде на участок Джея.

— Да. — Марсено посмотрел на мисс Аллану и улыбнулся мне, и я понял, что совершил ошибку.

Марсено тем временем продолжал:

— Каждый раз, когда мы покупаем большой участок, мы стараемся действовать как можно мягче. Мы не разрушаем местное сообщество, а, напротив, стараемся вписаться в него. Наши мотивы, я думаю, понятны. Нам хочется, чтобы местные жители были рады нашему появлению. Мы устанавливаем с соседями дружеские и деловые отношения, чтобы никто не смог сказать о семье Марсено ничего плохого. В любом случае нам приходится нанимать местную рабочую силу, опираться на местных торговцев, поэтому мы и проявляем добрую волю.

— Что ж, это звучит разумно.

Марсено подался вперед.

— Это единственный разумный способ вести дела на новой территории. Однако, мистер Уайет, приобретая землю в собственность, мы должны быть уверены, что нас не ждут никакие неприятные сюрпризы. Что видишь, то и получаешь — так, кажется, говорится?…

Я промолчал, думая, конечно, о примерзшем к сиденью трактора Хершеле.

— Вы меня понимаете?

— Что же вы увидели? — спросил я.

— Мы увидели прекрасный участок пахотной земли с хорошей дренажной системой на берегу Лонг-Айленд-Саунд. С нашей точки зрения, это самое подходящее место для того, чтобы разбить виноградники и построить современный дегустационный центр с видом на море.

— Разве вы получили не то, что видели?

— Мы не знаем, что мы получили, мистер Уайет. Мы проделали анализ почвы, но выборка была недостаточно репрезентативной. Вчера, после того, как мы подписали договор на покупку «Вуду Лимитед», но до того, как мистер Герзон и мистер Рейни подписали контракт о продаже участка, мы поехали на Лонг-Айленд, чтобы еще раз взглянуть на землю. И знаете, что мы там увидели? На участке работал какой-то трактор.

— Трактор?

— Да, трактор, который сгребал верхний слой почвы. Мне показалось — он засыпает какую-то яму, но я не уверен; начинался снег, и я не разглядел все подробности. Но я видел следы тракторных покрышек!

— Вы говорите — это было вчера?

— Да, вчера, в среду, во второй половине дня. То есть пока было еще светло. Это совпадало с тем, что сказала Джею миссис Джоунз.

— Вы не могли бы припомнить поточнее?

Марсено наклонил голову набок.

— Это было часа в четыре, в начале пятого. Но знаете, что я вам скажу, мистер Уайет? Тракторных следов было слишком много! Я сам в молодости работал на наших семейных виноградниках, поэтому я в этих делах разбираюсь. Кто-то сгребал почву несколько часов подряд.

Я по-прежнему не был уверен, в какой именно последовательности разворачивались события, однако похоже было, что когда Марсено осматривал участок, Хершел уже свалился с обрыва. Следовательно, видеть трактор Марсено не мог.

— Я хорошо знаю, мистер Уайет, что такое работа с землей. Приходится перемещать почву, выкапывать канавы и так далее. Однако этот участок не обрабатывался уже довольно много времени. Я сам пересек его из конца в конец не менее шести раз. И вот в день, когда сделка вот-вот будет подписана, я вдруг вижу следы колес трактора! Что бы это значило, спрашиваю я себя. Зачем кому-то понадобилось перемещать столько земли? Что пытаются от нас спрятать?

Я не мог, разумеется, ответить на этот вопрос. Мне пришло в голову только одно: кто бы ни производил эти земляные работы, он специально выбрал этот день и этот час в расчете не только на темноту, но и на снегопад. Если Хершел — а скорее всего, это был именно он, — начал, к примеру, в час пополудни, а снег пошел в три часа, когда до темноты оставалось всего часа полтора, следовательно, вероятность того, что кто-то заметит следы бульдозера до подписания договора, была минимальной. То, что Марсено побывал на участке в четыре, было чистой воды невезением.

— И что было дальше? — спросил я, чтобы что-нибудь сказать.

— Стало темнеть. Наш водитель сказал, что скоро начнется настоящий снежный буран и нам лучше поскорее вернуться в город. — Марсено повернулся к мисс Аллане и быстро сказал что-то по-испански. Та вспыхнула и отвернулась, но вид у нее был очень довольный. Кое-что я, однако, понял. «Когда я закончу с этим идиотом гринго, мы с тобой…» — вот что сказал Марсено; остальное я прочел по выпятившимся губам мисс Алланы.

— Короче говоря, у меня не было времени все как следует осмотреть, — закончил Марсено.

Ему не хватило времени подойти к краю обрыва и увидеть в сорока футах внизу замороженный труп.

— Почему вы не приостановили сделку, если у вас были какие-то сомнения? — спросил я.

— Я пытался дозвониться мистеру Рейни, но он не отвечал на вызовы. Потом я позвонил агенту по недвижимости, и она сказала, что если мы приостановим сделку, земля может уйти к другому покупателю. Я не хотел рисковать и решил довести начатое до конца. — Марсено не мигая смотрел на меня, так крепко сжав губы, что его рот сделался размером с булавочную голову. Судя по всему, он был в ярости. — Сегодня утром мой человек сообщил мне, что обнаружил на снегу новые следы и целую кучу мороженой картошки. Вчера вечером я не видел никакой картошки, а сегодня утром она вдруг появилась. Как вы можете это объяснить?

Мне отчаянно хотелось в туалет; еще немного, и я бы обмочился. Чтобы сдержаться, я прикусил кончик языка так сильно, как только мог.

— Я хочу знать, мистер Уайет, что пытаются от меня скрыть. Мне бы хотелось, чтобы мистер Рейни сам сказал мне, в чем дело. Он должен знать свой участок. В конце концов, он вырос на этой ферме. Площадь участка равняется восьмидесяти шести акрам — не так уж много, но мы можем потратить много времени и денег на подробное обследование всей территории. Снег скоро стает, возможно, завтра его уже не будет. В чем там дело? Зарытые в землю старые бензиновые цистерны? Гербициды? Что?! Я знаю, что картофелеводы на Лонг-Айленде много лет использовали мышьяк и что в старых амбарах до сих пор хранятся большие запасы этого вещества. И не только мышьяк — это вообще может оказаться все, что угодно! Подземные воды поднимаются к поверхности, уходят в глубину, движутся во всех направлениях, контролировать их невозможно. Что они разносят? Я боюсь сажать лозу, мистер Уайет, потому что через три года корни могут наткнуться на какой-нибудь яд. В лучшем случае посадки просто погибнут. В худшем — в нашем вине окажется какой-нибудь гербицид или тот же мышьяк. Мы сами используем «Раундап» — это очень хорошее средство, которое, разлагаясь, превращается в обычную воду, но в прошлом многие фермеры использовали куда менее безобидные химикаты. И если в нашем вине окажутся какие-то опасные соединения, нам придется выкорчевывать лозу, мистер Уайет. Это будет ужасно! Ужасно и очень дорого, так что мы предпочитаем быть осторожными. Как говорится, семь раз отмерь…

— Да.

— У меня сложилось впечатление, что трактор пытался засыпать землей участок площадью около двух акров. Глубина вспашки под виноградники составляет в ваших единицах двадцать четыре дюйма — это стандарт, который всем прекрасно известен. Это больше, чем требует картофель, поэтому тот, кто работал на тракторе, решил добавить еще слой грунта, чтобы наши культиваторы ненароком не зацепили что-то, что там спрятано. Общеизвестно, что когда земля замерзает, а потом оттаивает, она как бы выталкивает на поверхность закопанные предметы, но если сверху насыпать еще слой, этот процесс может занять значительно больше времени. Мы хотим знать, в чем проблема, мистер Уайет. И мы хотим решить эту проблему, не привлекая внимания местных жителей. В противном случае информация может дойти до официальных властей, а я слышал, что если в дело вмешается департамент охраны окружающей среды штата, все может застопориться на годы. На годы, мистер Уайет! Я уверен, вы прекрасно понимаете: мы не хотим, чтобы наша репутация омрачилась каким-либо скандалом, тем более что мы делаем только первые шаги в этом регионе. И мы вынуждены поэтому действовать решительно.

— Хорошо, — сказал я. — Я поговорю с моим клиентом.

— Мы бы хотели, чтобы ваш клиент отвез нас на участок и сказал, что находится под землей. Я хочу, чтобы мистер Рейни указал точку и сказал — копайте здесь, и вы наткнетесь на то-то и то-то. Мы не намерены сажать лозу, чтобы потом ее выкорчевывать.

— Это… звучит разумно, — сказал я и впился зубами в кусок рулета, хотя больше всего мне хотелось укусить собственный кулак.

— Мы уже многое знаем о мистере Рейни, мы знаем, что он вырос в тех местах. Я даже пытался договориться с ним по телефону и был чертовски вежлив…

В этом я не сомневался.

— Мы хотели бы получить ответ через сутки.

— Я посмотрю, что можно сделать.

— Вот-вот, посмотрите, — сказал мистер Марсено. — Или мы посмотрим, что сможем сделать мы. — Он достал что-то из нагрудного кармана. — Вот, — сказал он. — Кажется, это ваше…

Марсено протягивал мне ту самую визитную карточку, которую копы забрали у меня прошлой ночью.

— Ведь это ваша визитка, верно?

Да, это моя визитка. Аккуратный, четкий шрифт, название компании и адрес, моя фамилия и должность, мои прежние телефоны (все четыре) и адрес электронной почты — знаки и символы моей прошлой жизни. При виде карточки мне стало не по себе. Я вручил ее полисмену прошлой ночью в сотне миль отсюда — и вот она снова вернулась ко мне. Но как? Вероятно, Марсено, как любой предусмотрительный бизнесмен, уже успел установить «дружеские отношения» с местным полицейским участком. Возможно, он даже специально попросил копов присмотреть за его новой собственностью, и когда ему сообщили о появлении посторонних, мистер Марсено немедленно отправил за карточкой одного из своих подручных.

— У меня тут есть для вас кое-что еще, мистер Уайет.

— Да?

Он кивнул мисс Аллане. Та медленно наклонилась (ее спина осталась прямой, ноги — скрещенными) и взяла с пола довольно большую сумочку. Из сумочки мисс Аллана достала стандартного размера конверт из плотной желтой бумаги. Марсено взял конверт, открыл и вытащил оттуда два документа. Даже со своего места я видел, что это исковое заявление в суд.

— Будьте добры, передайте этот документ Джею Рейни. — Мистер Марсено вручил мне первый экземпляр. — А это копия для вас лично.

Я пробежал глазами первую страницу. Это действительно был иск в суд, и в нем я был назван соответчиком.

— Постойте, Марсено, это же…

— Если ответ мистера Рейни нас удовлетворит, мы разорвем эту бумажку.

— Но послушайте же! Я здесь совершенно…

— Вы были официальным представителем мистера Рейни, когда он заключал договор с «Вуду Лимитед».

— Но я вовсе не являюсь его…

— И согласно сведениям, полученным нами от полиции, именно вы сопровождали мистера Рейни вчера ночью в его поездке на участок. Кажется, на языке права это называется вторжением на территорию частного владения?

Марсено встал. То же сделала и мисс Аллана. Не прибавив больше ни слова, они вышли из ресторана. Я не сомневался: Марсено собирался отвести мисс в свои апартаменты и провести некоторое время наедине с ее восхитительными влажными губами; мне же для забавы он оставил судебный иск.

Несколько минут я сидел точно громом пораженный. Потом передо мной как по мановению волшебной палочки появилось огромное блюдо запеченных в тандуре цыплят, но я отодвинул его в сторону и снова взял в руки первую страницу судебного иска. Глаза меня не обманули: Джей и я — мы оба обвинялись в мошенничестве, неправомерном поведении, намеренном искажении фактов, введении в заблуждение и многом другом, что только смогли придумать Марсено и компания. Сумма иска составляла ни много ни мало десять миллионов долларов. Судя по терминологии, документ этот состряпал какой-нибудь младший партнер в юридической фирме третьего разбора, что, впрочем, не представляло никакой сложности; для этого достаточно было просто взять старый иск, вписать в него новые имена и адреса, кое-что подправить и подредактировать. Говоря простым языком, это была самая обыкновенная лажа, рассчитанная на то, чтобы привлечь внимание Джея и заставить его что-то предпринять. Подобные иски, как правило, не вызывают ничего, кроме изжоги, и напоминают об избитой истине, что ошибки стоят дорого, а угрозы — дешево. Вместе с тем даже явно сфабрикованные обвинения обладают свойством выжимать из людей все соки и портить им нервы, ибо выиграть такое дело обходится невероятно дорого, тогда как проигрыш может обернуться катастрофой. Такие дела тянутся и тянутся, они становятся частью вашей истории болезни и превращают вашу жизнь в круговерть «ходатайств», «заявок», «апелляций» и прочих «юридических действий», так что очень скоро вы начинаете жить не по календарю, а по расписанию судебных слушаний и заседаний. Но больше всего я боялся, что между Хершелом, безмолвно глядящим в небо превратившимися в ледяные шарики глазами, и праведным гневом Марсено есть какая-то неизвестная мне связь. А основания так думать у меня были. В конце концов, старые чернокожие работники с сорокалетним опытом за плечами очень редко отправляются выравнивать землю в пургу без носков.

Можно ли назвать то, что случилось дальше, везением?… Не думаю. Скорее, это была счастливая догадка, которая пришла мне на ум, уже когда я спустился на улицу и стоял на холодном февральском ветру, засунув в карман куртки свернутый в трубку, толстый, как журнал, иск, испытывая одновременно и злость на Джея, и страх. Мне нужно было срочно найти Джея, но я понятия не имел, где его искать. Потом я вспомнил, что сегодня четверг, а в программке школьных соревнований, которую я нашел в «бардачке» Джеевой машины, все баскетбольные матчи старших школьниц, проводившиеся вечером в четверг, были отмечены галочкой. Кроме того, как раз сегодня утром Джей сказал мне, что вечером будет занят каким-то важным делом. Да, догадаться было легко, но мне все же потребовалось некоторое время, чтобы сложить два и два и получить искомый результат. Возле отеля «Плаза» я остановил такси и назвал адрес. Школа, о которой шла речь в программке, находилась всего в двадцати кварталах, и я ее хорошо знал. Это была очень хорошая частная школа для детей старшего возраста, и если бы моя жизнь сложилась иначе, несколько лет спустя именно туда мог бы поступить мой Тимми.

Школьный спортзал находился за углом главного здания, чуть в стороне от главного входа, и я хорошо слышал крики болельщиков, доносившиеся из высоких освещенных окон. Стараясь не встретиться взглядом с охранником, я быстро прошел по коридору, заставленному оловянными кубками и другими трофеями, многие из которых были завоеваны пятьдесят и восемьдесят лет назад, и оказался в небольшом старомодном спортивном зале.

Зал был набит родителями. Они выглядели утомленными, но лица у всех были сытыми, благополучными. Многие, разрываясь между служебным долгом и родительскими обязанностями, приехали сюда прямо с работы и держали в руках кейсы. Это были люди с положением, их брак был прочен, а расписание деловых встреч составлено на месяцы вперед. Когда-то и я был таким, как они. Едва подумав об этом, я сразу ссутулился от стыда и от страха быть замеченным, узнанным кем-то, кого я когда-то знал. Никогда нельзя предвидеть, с кем можно столкнуться в подобных местах, а мне вовсе не хотелось встречаться с родителями бывших друзей Тимоти или, упаси бог, с людьми, которые когда-то знали Уилсона Доуна.

При этой последней мысли я едва удержался, чтобы не начать озираться по сторонам. К счастью, на мне был хороший костюм, и я был рад этому, словно костюм мог от чего-то меня защитить.

Когда я вошел, команда хозяев проигрывала соперницам девять очков. Мне повезло, и я отыскал свободное кресло на галерке. Матч близился к концу — в четвертой четверти оставалось играть минут восемь. Девочки на площадке взмокли от пота, раскраснелись от усилий и волнения. У большинства уже были груди — или намек на груди; форму или растрепавшиеся волосы они поправляли по-женски изящными, плавными движениями, но по большому счету они все еще были детьми.

Я оглядел зал в поисках Джея и вскоре обнаружил его на противоположной трибуне — в секторе, зарезервированном для болельщиков гостевой команды. Он сидел на верхнем ярусе у самой стены, как-то странно подавшись всем телом вперед.

Глядя на него, я почувствовал, как во мне шевельнулось отвращение. Казалось, его склоненное вперед большое тело не выражает ничего, кроме вожделения и похоти. Джей пристально смотрел на площадку в небольшой, похожий на театральный бинокль, но за игрой он не следил. Мяч летал от кольца к кольцу, девчонки взвизгивали, тренеры выкрикивали указания, но бинокль Джея даже не дрогнул. Неожиданно он отложил его и достал небольшой блокнот. Нацарапав в нем несколько фраз — несомненно, такими же наклоненными, полупечатными буквами, какими он записал для меня адрес ресторана, — Джей ненадолго закрыл глаза, потом добавил еще несколько слов. Что-то словно подсказало мне, что я присутствую при таинстве, при акте поклонения. Наконец Джей закрыл блокнот и, убрав его в нагрудный карман, снова взялся за бинокль.

Я хотел подойти к Джею, но потом мне пришло в голову, что я смогу узнать гораздо больше, если буду наблюдать за ним незаметно. Возможно, подумал я, он знаком с одной из девчушек на площадке или с ее родителями. Возможно, он — сексуальный маньяк-педофил, выслеживающий жертву. Что ж, в любом случае Элисон будет небезынтересно узнать о его странном поведении.

Между тем игра продолжалась. В зале было тепло, и я расстегнул куртку. Похоже было, что гости выиграют с преимуществом очков в двенадцать. Тренеры продолжали орать, зрители подбадривали играющих. Одна из девочек в команде хозяев заработала персональное замечание и была заменена.

— Замена! — провозгласил судья-информатор — гнусавый подросток в пиджаке и галстуке. — Вместо… — он назвал имя и фамилию, которых я не расслышал, — в игру вступает Салли Коулз, номер пятый.

Под вежливые аплодисменты от судейского столика выбежала на площадку еще одна девушка. Высокая, длинноногая, кажущаяся немного нескладной в просторной трикотажной майке и шортах, она быстро заняла свое место на площадке. Коулз… Салли Коулз… Не иначе, подумал я, это дочь того англичанина, с которым мы встречались сегодня утром. Я не очень хорошо рассмотрел стоявшие на столе фотографии и не узнал ее, но не сомневался, что это она. На вид Салли было лет четырнадцать, и она все еще была больше похожа на девочку, чем на женщину: груди еще не развились, линии тела были скорее волнистыми, чем округлыми. Только большие глаза и правильные черты лица указывали на то, что когда-нибудь в будущем она станет настоящей красавицей.

Я снова посмотрел на Джея. Теперь его бинокль следил за всеми перипетиями игры, вернее сказать — за всеми передвижениями Салли. Когда же игра остановилась у дальнего конца площадки прямо напротив него и Салли Коулз — лицо блестит от пота, глаза насторожены, ноги в ожидании свистка судьи слегка согнуты в коленях — оказалась в каких-нибудь тридцати футах от Джея, он опустил бинокль, направив его прямо на девочку.

Я смотрел то на Джея, то на Салли, пытаясь угадать, что их связывает, но в этот момент сзади меня кто-то окликнул. Не без страха я обернулся и увидел Дэна Татхилла — старого доброго Дэна Татхилла, который сидел на пять рядов выше меня и махал рукой. За время, что мы не виделись, Дэн еще немного поседел и очень располнел. Шепнув что-то сидевшей рядом жене, он стал спускаться ко мне, перешагивая через ряды кресел и придерживая руками огромный колышущийся живот, обтянутый короткой спортивной курточкой.

— Господи, Билл, ты прекрасно выглядишь! — воскликнул Дэн, спустившись ко мне; при этом он громко сопел, как и полагалось человеку подобной комплекции. — Я как тебя увидел, сразу сказал Минди — это не кто иной, как Билл Уайет. Рад тебя видеть, старик. Как делишки?

Мы пожали друг другу руки, как старые друзья-заговорщики.

— Пришел посмотреть на дочь? — спросил я.

— Ага. Во второй двадцатиминутке она провела отличный бросок из-под корзины. Смотрелось дьявольски эффектно, но я уверен — ей просто повезло, что мяч угодил в кольцо. А тебя каким ветром сюда занесло?

— Так… ищу кое-кого. Я должен был встретиться здесь с клиентом.

Дэн кивнул. Похоже, мое объяснение произвело на него благоприятное впечатление.

— Я его знаю?

— Навряд ли.

Дэн понял, что я ничего ему не скажу.

— Как дела на фирме? — в свою очередь спросил я.

— Ох, лучше не спрашивай. — Его лицо исказилось от неподдельной боли. Мне всегда нравилась эта черта Дэна: все чувства и переживания тотчас отражались на его лице. — Тебе-то я, конечно, скажу, но… В общем, контора трещит по швам. Полный бардак, никто не знает, у кого в руках все рычаги. Молодежь точит зубы на стариков за то, что те загребают все премиальные. Я теперь тоже отношусь к старикам, но ко мне это, слава богу, не относится. А вот настоящие старики нервничают. Не далее как на прошлой неделе они уволили двух молодых адвокатов, еще двое ушли сами. Жуть, что делается, Билл! Исполнительный комитет фирмы превратился в натуральный гадюшник.

— Я думал — ты сам давно заседаешь в этом комитете, — сказал я, бросив взгляд на противоположную сторону зала, чтобы убедиться, что Джей никуда не ушел.

— Я там был. — Дэн пожал плечами, словно хотел показать — все течет, все меняется. — Послушай, Билл, я действительно чертовски рад тебя видеть. Просто отлично, что ты все еще работаешь по специальности. — Он дружески толкнул меня в плечо. — И выглядишь ты отлично. Молодец, что поддерживаешь форму. Сгоняешь вес на тренажерах?

Я рассмеялся:

— Просто хожу в один стейкхаус. В последнее время я питаюсь исключительно бифштексами.

Дэн серьезно посмотрел на меня:

— Я что-то слышал об этой диете, надо будет обязательно попробовать. Питаться одним протеином — в этом есть рациональное… Знаешь, Билл, я до сих пор сожалею о том, что случилось.

— Да… — сказал я.

— Где ты приземлился, пардон за выражение?

— Я приземлился… скажем так, довольно жестко, Дэн.

— Но кое-какая работа у тебя, похоже, есть, — сочувственно заметил он.

— Вот именно — кое-какая…

Он пристально посмотрел на меня, и я почти услышал, как крутятся колесики у него в голове. Мне был хорошо знаком этот взгляд. Дэн любил делать дела, любил заключать сделки, любил быстроту и напор.

— Давай как-нибудь пообедаем вместе, Билл, — сказал он задумчиво. — Поговорим как следует; я думаю, нам с тобой есть о чем поговорить.

— Скажи когда. Я практически свободен.

Дэн достал из кармана электронный органайзер и озабоченно нахмурился.

— Я всегда говорил — лучше не ронять эту штуку… — пробормотал он, тыкая в кнопки толстым, как сосиска, пальцем. Несколько мгновений он пристально разглядывал крошечный экран. — Как насчет послезавтра? Скажем, в час дня в «Гарвард-клубе»?

— Идет.

— Я и правда рад повидаться с тобой, Билл, — сказал он. — Откровенно говоря, в последнее время произошло много интересного… Нет, сейчас я не могу тебе все рассказать, вот встретимся и обкашляем, о'кей? — Дэн пожал мне руку с таким чувством, словно это он, а не я нуждался в помощи, и вернулся к жене, оставив меня в полной растерянности. Я не знал, что и думать, и единственным, в чем я был уверен, так это в том, что встреча с Дэном произвела на меня на удивление приятное впечатление. Кроме всего прочего, она лишний раз подтвердила, как важно иметь в запасе по крайней мере один приличный костюм: в нем я все еще мог сойти за своего в обществе, из которого когда-то выпал. Даже собравшиеся в зале родители не обращали на меня никакого внимания — для них я был лишь еще одним сорокалетним парнем в галстуке, и это было хорошо, это оставляло надежду…

Потом я снова повернулся к площадке и попытался найти взглядом Джея. Но его уже не было.

Возможно, подумал я, мне еще удастся его догнать. Задевая сидящих и на ходу бормоча извинения, я быстро спустился вниз и выбежал на улицу, надеясь увидеть в конце улицы его массивную фигуру. Но Джея нигде не было видно. Тогда я решил рискнуть и двинулся в направлении Лексингтон-авеню — мимо домов и освещенных окон, за которыми кто-то чужой мучился, страдал, радовался.

Именно в этот момент кто-то бережно взял меня под руку.

— Спокойно, — раздался хриплый голос.

По обеим сторонам от меня шагали рослые белые парни.

— Возьмите бумажник, — сказал я. — Только документы оставьте.

— Расслабься, чувак.

— Мне наплевать на кредитные карточки, просто…

— Расслабься, кому сказали!

Они подталкивали меня к припаркованному во втором ряду лимузину. Третий мужчина выскочил из машины и распахнул заднюю дверь.

— Постойте, куда вы меня тащите? Я только что говорил с Марсено! У меня в кармане иск в суд. Я прекрасно понимаю, что дело серьезное и он не шутит. Я…

Один из парней пожал плечами:

— О чем это он? Я не врубаюсь.

Мимо промчалось такси. Оно не притормозило, и бандиты втолкнули меня в лимузин, усевшись по обеим сторонам от меня. Сиденье было мягким, и я не без удобства откинулся назад. Так же поступили и мои конвоиры. Потом тот, что сидел справа, скомандовал:

— Поехали.

Лимузин тотчас тронулся.

— Г. Д. сказал, что позвонит, когда будет готов. Мы медленно ехали вдоль Седьмой авеню.

— Кто такой Г. Д.? — спросил я.

— Так зовут босса — человека, который держит нас у себя на службе.

Его акцент показался мне похожим на ирландский.

— Да ладно, ребята, — сказал я. — Хватит шутки шутить. Отпустите меня.

— Мы исполняем приказ.

— И все-таки мне кажется, вы схватили не того человека.

Человек справа от меня что-то пробормотал себе под нос и, вместо того, чтобы прямо здесь, в машине, разнести мне башку выстрелом (впрочем, если подумать, это было только логично — ведь потом кому-то пришлось бы убирать разлетевшиеся по салону кровь и мозги), включил в телевизор, вмонтированный в консоль перед нами. Телевизор был настроен на канал новостей Си-эн-эн, и некоторое время мы молча смотрели краткий обзорный репортаж о событиях на Ближнем Востоке.

— Они там ни хрена не поняли, Дэнни, — проворчал тот, что сидел слева. — Забыли сказать, кому на самом деле принадлежит вся эта долбаная нефть.

— Мой двоюродный брат участвовал во второй войне в Заливе. Он говорит…

— Ну ребята же! — снова сказал я. — Вы ошиблись. Я не тот, за кого вы меня…

— Он убил хоть одного из этих дерьмоедов с полотенцами на башке?

— По его счету, он прикончил сорок одного араба, — ответил тот, которого звали Дэнни. — Еще он рассказывал, что стрелял по каким-то иракским грузовикам, разнес их в щепки.

Я сделал еще одну попытку:

— Вам нужен вовсе не я, парни. Вы, наверное, ищете…

— Я знаю, один чувак в Квинсе торгует такими хреновинами…

— Ври!

— Клянусь! По восемь тысяч баксов за штуку.

Бандит слева кивнул:

— Можно поехать туда прямо сегодня, вот только сначала закончим с мистером Эндрю Уайетом.

— Меня зовут не Эндрю, а Билл. Билл Уайет!

— Он отлично рисует, этот чувак, прямо настоящий мастер, верно?

— Пожалуй. Особенно у него получаются типичные американские пейзажи: виды Мэна и все такое — скалистые берега, море и прочее…

— Не зря его считают великим американским художником.

— Наверное, можно и так сказать.

— Эй, Билли, а ты тоже — великий американец?

Бандиты и их бандитская мечта… Тем не менее эти парни, похоже, не питали зла ко мне лично, поэтому я промолчал. Лимузин свернул на Двадцать третью улицу, потом двинулся по Уэст-Сайдскому шоссе (там Дэнни выключил телевизор) и наконец добрался до южной оконечности Манхэттена. Обогнув Бэттери-парк, машина поехала вдоль восточного побережья острова на север, по магистрали ФДР [21]. Здесь из-за сильного движения нам пришлось немного притормозить. Наконец, примерно на середине острова, лимузин свернул на Гарлем-ривер-драйв и снова поехал на юг через Уэст-Сайд.

— И долго еще нам кататься? — спросил Дэнни.

— Пока Г. Д. не позвонит.

— Мне нужно отлить.

— На углу Тридцать четвертой и Девятой улиц есть «Макдональдс».

Несколько минут спустя мы остановились, и мои конвоиры по очереди воспользовались туалетом.

— Ты?…

Я покачал головой — я был слишком напуган.

Затем мы объехали остров по периметру еще один раз. Время близилось к полуночи, Дэнни и его напарник откровенно скучали.

— Гребаный Г. Д.!

— Это наша работа. Он нанял нас, чтобы мы ее сделали.

— А вас, парни, нельзя подкупить? — спросил я. — Если вы подвезете меня к банкомату, я помогу вам очистить мой счет. Потом мы расстанемся. Единственное, чего бы мне хотелось, это чтобы вы оставили мне кое-какую мелочь на пару стаканчиков виски.

Бандит слева рассмеялся:

— А ты ничего чувак!

Потом в машине зазвонил сотовый телефон, и оба моих сопровождающих заметно вздрогнули. На звонок ответил тот, что сидел слева.

— О'кей, — сказал он в трубку, слегка понизив голос. — Мы сейчас подъедем.

Лимузин свернул в район Западных Двадцатых улиц — совсем недалеко от того места, где я жил, — и остановился возле тротуара. Меня вытащили из салона и повели вверх по ступенькам старого фабричного здания. Дэнни и его напарник держались почти вплотную ко мне; они буквально толкали меня вперед, а один из них — я не видел кто — снова взял меня под руку. Сгоряча я подумал о бегстве, но сразу понял, что все попытки вырваться были напрасны.

Наконец меня подвели к черной металлической двери. На ней не было ни вывески, ни каких-либо надписей, по которым я мог догадаться, куда меня привезли.

— Ну вот, здесь мы с тобой прощаемся, — сказал Дэнни.

— Что вы имеете в виду? — удивился я.

— Таких, как мы, здесь недолюбливают. — Он посмотрел на меня почти весело. — Правда, мы не жалуемся.

Дверь отворилась. И из нее вышли четверо чернокожих парней в хороших костюмах, и Дэнни с приятелем сдали меня им, что называется, с рук на руки. Они тотчас втащили меня внутрь здания, дверь захлопнулась, и я услышал ритмичный рэп, который становился все громче по мере того, как меня почти бегом вели по длинному темному коридору, сооруженному из крашеной фанеры. По дороге нам попалось несколько юных чернокожих девушек, хихикавших у двери с надписью «Посторонним вход воспрещен», и я понял, что появление в этих стенах сорокалетнего белого мужчины является ненормальным, противоестественным, шокирующим, как если бы в коридоре вдруг оказалось стадо северных оленей.

Фанерный коридор был освещен тусклыми красными лампочками, и в нем витал запах марихуаны. Он заканчивался у лестничной площадки, где двое негров деловито, но без воодушевления, избивали третьего. Завидев нас, они обернулись в изумлении.

— Тихо! — пробормотал один из моих конвоиров.

— Он — коп?

Меня подтолкнули к лестнице. На следующей площадке я увидел толпу чернокожих подростков. Они во все глаза таращились на питбуля, который висел в воздухе на высоте трех футов, вцепившись зубами в толстую веревку с несколькими узлами.

— Эй! — сказал кто-то из моих тюремщиков. — Сколько уже?

— Девять минут.

Питбуль вращал налитыми кровью глазами и время от времени свирепо тряс головой; в уголках его губ уже показалась пена.

— А сколько рекорд?

— Двадцать шесть.

Мы поднялись еще на один пролет; стены здесь были сплошь заклеены рекламными листовками, портретами звезд рэпа и вставленными в рамочки обложками музыкальных альбомов. Навстречу прошла дородная негритянка в платье из золотой парчи и солнечных очках.

— Привет, крошка, — бросила она на ходу.

Наконец мы остановились перед стеклянной дверью, на которой было выведено по трафарету: «Мастурбация Лимитед».

— Входи, ты!..

За дверью оказался небольшой кабинет с широким тонированным окном, выходившим на танцпол внизу. Четверо конвоиров вошли следом за мной, плотно закрыв дверь. Слева от входа стоял неподключенный микшерный пульт, несколько «вертушек» и магнитофонных дек. В центре комнаты сидел очень толстый негр в красном шелковом халате и портативном переговорном устройстве; кроме того, на нем были солнечные очки в золотой оправе, на темных стеклах переливались какие-то голографические наклейки. Кресло было приподнято таким образом, чтобы он мог, не вставая, наблюдать сквозь стекло за всем происходящим на танцевальной площадке клуба. Рядом стояла двухсотгаллонная бочка из-под масла с прорезью в крышке. Пол и стены кабинета ритмично вибрировали в такт низким басовым нотам; время от времени до моего слуха доносился приглушенный вопль или визг восторга. Внизу, на танцполе, ритмично дергалось и извивалось не меньше двух сотен тел; блики стробоскопов метались по этой живой массе, а на сцене, то размахивая цепями, то хватаясь за промежность, кривлялась модная рэп-группа.

— Вот тот пижон, Г. Д.

Г. Д. указал мне на стул и взмахом руки отослал охрану.

— Мы будем снаружи, друг.

На меня Г. Д. так и не взглянул. Несколько минут он наблюдал за происходящим на танцполе и отдавал какие-то указания в микрофон переговорного устройства.

— Проверьте, что эти ниггеры делают у красного дивана… — Он наклонился к окну, присматриваясь. — Нет, не этот… Чувак в зеленом. Да-да, он… Он мне не нравится. Скажите этому негритосу, что я читаю его мысли. О'кей, спокойно. Эй, Антван, ты меня слышишь? Принеси эту коробку ко мне, немедленно. Принеси ее сюда!

— Эй, — сказал я. — Не хочешь рассказать, зачем я здесь?

— Заткнись и не мешай человеку работать, — был ответ. — Антван, я хочу, чтобы ты был у меня… — Г. Д. повернулся ко мне. — Как ты меня назвал? «Эй»?!

— Я только спросил, зачем я тебе понадобился.

Нижняя часть его лица под очками расплылась в широкой ухмылке.

— Тебя плохо воспитывали, белый человек. Меня зовут Г. Д.

— Рад познакомиться, Г. Д., — сказал я. — А теперь скажи, что тебе от меня нужно.

Дверь распахнулась. Молодой парень с волосами, заплетенными во множество коротких косичек, и татуированным утенком Даффи на предплечье втащил в комнату небольшой металлический сундучок с замком. По всей вероятности, это и был Антван. Его взгляд упал на меня:

— Это еще кто?

Г. Д. пропустил вопрос мимо ушей.

— Открой, — коротко скомандовал он.

Антван открыл сундучок и наклонил его в сторону Г. Д. Даже оттуда, где я сидел, было видно, что он битком набит деньгами.

— О'кей?

Г. Д. протянул руку, вытащил из сундучка тонкую пачку купюр, потом взял моток упаковочной ленты и крест-накрест обмотал ею сундучок не меньше пяти раз.

— Этого достаточно… — пробормотал он себе под нос и расписался на ленте толстым фломастером. — Положи в сейф.

Антван опустился на колени возле пристеночного столика, открыл какую-то дверцу, поставил сундучок внутрь и снова закрыл.

С танцпола внизу по-прежнему доносился визг и вопли.

— Сколько у тебя там девчонок? — спросил Г. Д.

— Девятнадцать и Серена за кассой.

— Ла Квин сегодня выступает?

— Да. — Антван улыбнулся. — Хочешь ее видеть?

— Скажи, пусть поднимется ко мне и кое-что мне покажет.

Не успел Антван выйти, как в кабинете появился еще один чернокожий в рубашке из вельветина. На одной руке у него был большой шрам.

— Кто этот белый ублюдок? — спросил он, хмуро поглядев на нас.

— Никто. Просто пришел в гости. Давай лучше взглянем, что там у тебя.

Негр со шрамом достал небольшой серебристый пистолет.

— Хорошо. Он сопротивлялся?

— Почти нет, босс.

Г Д. опустил пистолет в прорезь на крышке бочки, потом достал из кармана халата пригоршню банкнот и протянул негру со шрамом:

— Вот, возьми. — Они легонько стукнули кулак о кулак, после чего негр со шрамом ушел, и Г. Д. повернулся ко мне: — Значит, ты работаешь на Рейни?

— Нет.

— Врешь.

Я пожал плечами.

— Моя тетка сказала — она разговаривала с тобой сегодня.

— Она разговаривала главным образом с Джеем. Я оказался рядом случайно.

— Чего она от вас хотела?

— Денег.

— Верно. Но она — старая, глупая женщина. Она сделала одну ошибку.

— Какую же?

— Назвала не ту цифру.

Я промолчал.

— Я сказал — она назвала не ту цифру. Она потребовало слишком мало.

— Понятно.

— Ты не уважаешь моих чернокожих братьев?

— Уважаю.

— Ты ненавидишь негров?

— Нет.

— Ты считаешь, они должны оставаться нищими и дохнуть от СПИДа и прочего дерьма?

— Нет.

— Может быть, ты считаешь негров глупыми?

— Нет.

— А вот мне сдается, ты считаешь всех чернокожих кретинами. Похоже, у тебя сложилось предубеждение против моих братьев.

— А я уверен — у тебя сложилось очень сильное предубеждение против белых.

— Ты ненавидишь черных.

— Нет.

— Ты ненавидишь их, потому что они выше тебя!

— Нет.

— Тебе не нравится сексуальная доблесть моих черных братьев.

— Очень нравится.

— Черные тебе омерзительны.

— А тебе омерзительны белые? — спросил я. Г. Д. резко выдохнул через нос:

— Да!

— И ты ненавидишь белых?

— Да, я их ненавижу.

Вот и поговорили, подумал я.

Дверь кабинета снова открылась, и внутрь заглянула какая-то девушка. Губы у нее были выкрашены в желто-оранжевый цвет, напоминавший расцветку нью-йоркских такси. Такого же цвета были туфли на высоких каблуках, трусики-«шнурочки» и отделанный бахромой лифчик.

— Иди сюда, Ла Квин.

— О, я знаю, что ты хочешь! — пропищала Ла Квин тонким, счастливым голосом, и я догадался, что тут не обошлось без маленьких таблеточек, которые делают голос человека высоким и счастливым. Потом Ла Квин увидела меня:

— Это кто?

— Просто один белый придурок, который сам не знает, что делает.

— Хочешь развлечься, Г. Д.?

— Иди ко мне, девчонка. Как говорил мой папаша, ты выглядишь лучше, чем банковский чек.

Ла Квин игриво покосилась на меня:

— Эй, не смотрите, мистер.

Но я все равно смотрел — не мог не смотреть. Ла Квин опустилась на колени между огромными, дряблыми ляжками Г. Д., который распахнул полы халата. Впрочем, мне с моего места было видно лишь похожую на виолончель коричневую спину Ла Квин, ее сдвинутые вместе лодыжки и торчащие каблуки.

— Не спеши, детка. — Г. Д. взял девушку за подбородок и заставил приподнять лицо. — Тебе нравится эта штука, не так ли? Тебе нравится мой першинг?

— Очень нравится, Г. Д.

— Скажи это, детка. Скажи: мне нравится твой «першинг».

— Мне нравится твой «першинг», Г. Д., он меня заводит. Ты мой лучший негр, Г. Д. Дизель.

Г. Д. снова прижал Ла Квин к своей промежности и посмотрел на меня поверх ее поднимающейся и опускающейся головы.

— Моя тетка казала — ты заставил моего дядю Хершела работать в мороз и из-за этого с ним приключился сердечный приступ. Все, кто был знаком с моим дядей, знали, что у него больное сердце.

— Я здесь ни при чем. Хершел работал на Джея Рейни.

Г. Д. принялся притопывать ногой, выбивая какой-то неспешный ритм, и я увидел пистолет, прикрепленный ремнями к его лодыжке.

— Это — не — имеет — значения. Рейни — платит — тебе.

— А мне кажется…

Г. Д. посмотрел на меня, обнажив в улыбке свои золотые коронки.

— Тоже хочешь минет?

— Нет, спасибо, — сказал я так спокойно, как только смог.

— У тебя такой вид, словно… Эй, похоже, тебе это правится, чувак! Я по глазам вижу. — Он бросил взгляд на курчавую головку Ла Квин. — А выглядит очень аппетитно, верно?

— Нет, спасибо, — повторил я.

— Что?! Тебе не нравится моя женщина?

— Нет, почему же… Просто я…

— Недостаточно хороша для тебя, а?…

— Я этого не говорил.

— Может быть, для тебя она слишком черная?

— Нет.

— Понимаешь, чувак, белые парни, как ты, боятся черных женщин. А белые женщины очень любят черных парней. Черные женщины не интересуются белыми. Все они хотят только черных, понятно? И китаянки, и латинки — они тоже хотят только черных. Однажды попробовав черного, женщина никогда не вернется к белому, дружище. — Г. Д. властно опустил мясистую руку на затылок Ла Квин, погладил и с ненавистью посмотрел на меня. — Может быть, тебе самому нужно попробовать, чтобы поверить? Я могу попросить Ла Квин — она обработает тебя, когда закончит. Может быть, ей не захочется, но она сделает это, правда, детка?…

Ла Квин, рот которой был занят, кивнула и издала какой-то утвердительный звук.

— Тогда ты сможешь судить об этом сам, чувак.

Я не ответил. Каждый из нас жил в своем кино, хотя оба фильма были жуткими. Г. Д. шепнул Ла Квин:

— Здесь поосторожней, детка.

Потом он поднял на лоб свои идиотские очки и уставился на меня необычайно маленькими, внимательными глазками, утонувшими в черных подушках щек.

— Моя тетка сказала, что дядю Хершела нашли примерзшим задницей к бульдозеру. Он замерз насмерть! Как это могло случиться, чувак? Как черный парень мог замерзнуть?! Это, знаешь ли, ни в какие ворота не лезет. Не иначе, здесь что-то нечисто, и мы обязательно найдем этого Поппи, или Попая [22], или как там зовут этого придурка. — Г. Д. внезапно наклонился, вытащил свой пистолет и направил на меня.

— Просто руки чешутся кого-нибудь убить, — заявил он. — Белые люди никогда не платили дяде Хершелу сколько положено. Он работал на этой земле лет тридцать, но так ни хрена и не заработал. — Свободную руку Г. Д. опустил на плечо Ла Квин, заставляя девушку сбавить темп. — Я требую компенсации. Вам с Рейни придется раскошелиться. Мне сказали — эта земля была продана за четырнадцать миллионов долларов.

— Тебе сказали неправильно.

— Заткнись и не перебивай. Я хочу получить триста…

— Этот вопрос надо решать не со мной.

— Тысяч долларов. Нет, мистер Уайет, я думаю — ты именно тот, кто нам нужен. Я просто уверен в этом. Мы следили за тобой, мы знаем, где ты живешь, мы знаем, где находится новый дом твоего дружка Рейни. Вы у нас под колпаком, чувак.

Я от души надеялся, что он блефует — хотя бы отчасти.

— И тем не менее, — сказал я, — тебе лучше поговорить об этом с самим Рейни.

Г. Д. хрипло застонал и, запрокинув голову назад, уставился выпученными глазами в потолок.

— Давай, Ла Квин, давай, сестренка!

Девушка задвигалась чаще, быстрее.

— Соси! — выкрикнул Г. Д. Нажав Ла Квин на затылок обеими руками, так что пистолет оказался где-то возле ее уха, он прижал ее голову к своим ляжкам с такой силой, что девушка задергала ногами, задыхаясь. Колени Г. Д. задрожали от наслаждения, и когда наступил кульминационный момент, он откинулся назад и поднял над головой пистолет.

— А-а-ах, блин, твою мать!!! — проревел Г. Д. и дважды выпалил в потолок.

Я поморщился.

— О-о-ох, спасибо, сестренка!.. — простонал Г. Д., откидываясь на спинку кресла. Свободной рукой он оттолкнул Ла Квин от себя, так что мне стал виден огромный, мокрый, черно-розовый член, торчавший между его ляжками словно кол. Слегка наклонив голову, Г. Д. оглядел свое хозяйство, потом поднял на меня глаза, желая убедиться, что я смотрю на него — и на него. Ла Квин, положив голову на бедро Г. Д., подобострастно облизывала понемногу уменьшавшийся член, глядя на меня холодно и враждебно. В воздухе неприятно пахло порохом.

Г. Д. взялся за свое переговорное устройство.

— Антван, поднимись ко мне и убери этого белого с глаз долой. — Он снова направил пистолет на меня. — Ты достанешь мне эти деньги, Уайет, — сказал он, слегка поглаживая голову Ла Квин, которая продолжала ласкать губами его обмякший пенис. — Ты достанешь мне эти гребаные деньги, мистер адвокат, иначе я найду тебя и выбью из тебя все твое адвокатское дерьмо!