Кукла на цепочке

Пролог

Эти два удивительно похожих инцидента на первый взгляд не были связаны между собой, хотя оба они произошли в ночь на 3 февраля и имели отношение к складам военного снаряжения.

Происшествие в Де-Дорнсе, в Голландии, было таинственным, эффектным и трагическим. Случай в Метнице, в Германии, был гораздо менее таинственным, вовсе не эффектным и даже немного комичным.

В Голландии трое солдат охраняли полевой склад, сидя в бетонном бункере в полутора километрах от деревни Де-Дорнс. В половине второго ночи, по сообщению двух жителей деревни, еще бодрствовавших в тот час, послышались короткие очереди из автоматов (позднее выяснилось, что ими были вооружены часовые), и вслед за тем раздался гигантский взрыв. Впоследствии обнаружилось, что в результате этого взрыва образовался кратер диаметром шестьдесят метров и глубиной двенадцать метров.

Дома в деревне претерпели умеренные разрушения, но человеческих жертв не было.

Высказывалось предположение, что часовые стреляли в тех, кто пытался проникнуть на склад, и случайная пуля привела в действие взрыватель. Никаких следов часовых или нападавших не нашли.

В Германии хорошо организованная и довольно известная банда террористов, называющая себя «Фракцией Красной армии», заявила, что легко справилась с двумя часовыми, охранявшими полевой склад американского подразделения НАТО возле Метница. Как утверждали террористы, оба часовых были пьяны, и перед тем, как покинуть склад, нападавшие укрыли часовых одеялами – той ночью был сильный мороз. Обвинение в пьянстве американская армия отрицала, но об одеялах не было сказано ни слова. Нападавшие утверждали, что обзавелись изрядным количеством наступательного оружия, часть которого принадлежала к последним разработкам и все еще числилась в секретных списках. Это американская армия также отрицала.

Западногерманская пресса очень внимательно отнеслась к заявлению нападавших. Относительно проникновения на военные базы у «Фракции Красной армии» уже был впечатляющий послужной список: когда дело касалось защиты баз, американская армия выглядела довольно бледно.

«Фракция Красной армии» обычно скрупулезно перечисляла все, что ей удалось украсть. Однако никаких подробностей об украденном секретном оружии опубликовано не было. Приходилось делать вывод, что если заявление «Фракции Красной армии» правдиво, следовательно, публикацию этих сведений запретила американская армия, сама или через германское правительство.

Глава 1

– Несомненно, это работа сумасшедшего.

У Йона де Йонга, директора аэропорта Схипхол, высокого, худого, седовласого мужчины с аскетической внешностью, был мрачный вид и мрачный голос, но в сложившихся обстоятельствах этот человек имел полное право быть мрачным.

– Просто какое-то безумие. Столь варварский, бессмысленный, бесцельный и бесполезный поступок мог совершить только помешанный, ненормальный, совершенно ополоумевший тип.

Подобно ученому монаху, на которого он так походил, де Йонг стремился быть точным до педантизма и к тому же питал слабость к тавтологии.

– Ваша точка зрения мне ясна, и я разделяю ее, но лишь отчасти, – сказал полковник де Грааф, широкоплечий мужчина среднего роста с невозмутимым лицом, на котором лежала неизгладимая печать властности, вполне гармонировавшая с должностью шефа столичной полиции. – Я понимаю ваши чувства, мой друг. Ваш любимый аэропорт, один из лучших в Европе…

– Аэропорт Амстердама действительно лучший в Европе, – машинально заметил де Йонг, явно думавший о чем-то другом. – Был лучшим.

– И снова им будет. Преступника, ответственного за то, что здесь случилось, определенно нельзя назвать человеком с нормальным складом ума. Но это еще не значит, что он сумасшедший. Возможно, вы ему не нравитесь или он вам завидует. Возможно, это ваш бывший служащий, уволенный вашим управляющим по причине, которую он не считает достаточной для увольнения. Возможно также, что этот человек живет где-то поблизости, скажем в пригороде Амстердама или между аэропортом и Алсмером, и считает недопустимым тот уровень шума, который создает аэропорт. Возможно, это убежденный защитник окружающей среды и таким образом он протестует против реактивных двигателей, отравляющих атмосферу, – а они и в самом деле ее отравляют. В нашей стране, как вы знаете, предостаточно убежденных защитников окружающей среды. А может, этому человеку просто не нравится политика нашего правительства. – Де Грааф провел рукой по своим густым седым волосам. – Возможно все, что угодно. Но этот человек может быть таким же нормальным, как мы с вами.

– Да вы лучше посмотрите еще раз, полковник! – воскликнул де Йонг.

Он все время сжимал и разжимал кулаки, и его била сильная дрожь. Оба эти действия совершались непроизвольно, но по разным причинам. Первое было связано с гневом и раздражением. Второе было вызвано тем, что, когда со стороны залива Эйсселмер дует ледяной северо-восточный ветер, пришедший из далекой Сибири, крыша главного здания аэропорта Схипхол – не самое подходящее место для прогулок.

– Такой же нормальный, как вы или я? Но разве вы или я могли бы сотворить подобный ужас? Посмотрите, полковник, вы только посмотрите!

Де Грааф посмотрел. И подумал, что, будь он сам директором аэропорта, подобное зрелище его бы не обрадовало. Аэропорт Схипхол попросту исчез, и на его месте возникло подернутое рябью озеро, простиравшееся чуть ли не до самого горизонта. Установить источник затопления было очень легко: поблизости от ряда больших цистерн для хранения горючего, стоявших около внешнего периметра аэропорта, зияла широкая брешь в дамбе канала, идущего на юг. С обеих сторон бреши по дамбе были разбросаны камни, обломки и грязь, не оставлявшие сомнения в том, что разрушение дамбы вызвано не естественными причинами.

Натиск воды произвел сокрушительное воздействие. В зданиях аэропорта оказались залиты подвальные помещения и первые этажи, хотя сами здания практически не пострадали. Весьма значительный урон был нанесен чувствительному электрическому и электронному оборудованию, на замену которого потребуется потратить миллионы гульденов. Однако структурная целостность зданий была не нарушена: они были прочно построены и стояли на надежном фундаменте.

К несчастью, воздушные суда вне естественной среды своего обитания – очень хрупкие создания и, разумеется, не имеют никаких приспособлений для постановки на якорь. Де Граафу было достаточно беглого взгляда, чтобы это стало ему вполне очевидно. Небольшие самолеты отнесло к северу. Некоторые из них все еще беспорядочно кружили по поверхности воды. Другие затонули и были полностью скрыты из виду, над поверхностью воды торчало лишь хвостовое оперение двух из них – одномоторных самолетов, которые ушли под воду головой вниз под тяжестью двигателей, расположенных в носовой части. Некоторые двух- и трехмоторные реактивные пассажирские самолеты, в основном «Боинги-737» и DC-9, «Триденты-3» и «Боинги-727», также были сдвинуты с места потоками воды и стояли как попало по всему летному полю, с носами, повернутыми во все стороны. Два самолета лежали на боку, еще два частично затонули из-за того, что у них подломились опоры шасси, – были видны только верхние части фюзеляжа. Большие авиалайнеры – «Боинги-747», DC-10, «Тристары» – остались на своих местах, потому что были очень тяжелыми: подобные самолеты, заправленные горючим, могут весить от трехсот до четырехсот тонн. Однако два из них лежали на боку, вероятно оттого, что под действием воды подломились опоры шасси. Не нужно было иметь диплом авиаинженера, чтобы понять, что их придется списать. Левые крылья обоих самолетов были задраны вверх под углом в двадцать градусов. У правых были видны только основания, но по ним можно было сказать, что крылья, скорее всего, расколоты в длину.

В нескольких сотнях метров от главной взлетной полосы над водой виднелись опоры шасси: «Фоккер-френдшип», готовившийся к взлету, пытался убежать от воды и не смог. Вероятно, пилот не видел стремительного приближения волны, однако еще более вероятно, что он ее видел, решил, что терять нечего, и продолжил разбег, но не успел набрать нужную скорость. Этот самолет не был поглощен водой: по сообщениям очевидцев, в момент взлета уровень воды на летном поле достигал трех-четырех сантиметров, но этого оказалось достаточно для того, чтобы попытка взлететь закончилась катастрофой.

Наземный транспорт аэропорта был просто затоплен. Кое-где торчали верхние ступеньки трапов и верхние части заправщиков. В темной воде одиноко болтались рукава переходных коридоров.

Де Грааф вздохнул, покачал головой и повернулся к де Йонгу, который невидящим взглядом уставился на скрытое под водой летное поле, словно не в силах осознать чудовищность произошедшего.

– Вы в чем-то правы, Йон. Мы с вами оба в здравом уме – по крайней мере, многие так считают, – и мы ни в коем случае не могли бы совершить столь ужасные вещи. Но это еще не значит, что преступники, ответственные за подобное варварство, безумны. Скоро мы узнаем, сами или с их помощью, какова их истинная цель. На вашем месте я бы не стал характеризовать их действия как «бесцельные» и «бессмысленные». Это вовсе не бездумный, совершенный под влиянием минуты поступок сбежавшего из клиники душевнобольного. Нет, это преднамеренный акт, предназначенный для достижения заранее запланированного эффекта.

Гигантским усилием воли де Йонг оторвал взгляд от затопленного летного поля.

– Эффекта? Дикая ярость – вот единственный эффект, который вызывает у меня все это. Какие тут еще могут быть эффекты? У вас появились какие-нибудь предположения?

– Нет. У меня не было времени поразмыслить над этим. Не забывайте, ведь я только что приехал сюда. Конечно, мы еще вчера знали об угрозах, однако я, как и все остальные, думал, что они слишком нелепы, чтобы в них поверить. Но два соображения у меня уже есть. Во-первых, мы ничего не добьемся, созерцая озеро Схипхол. И во-вторых, мы здесь никому и ничему не поможем, а только заработаем пневмонию.

Исказившееся, словно от боли, лицо де Йонга показало, что́ он думает по поводу выражения «озеро Схипхол», но он ничего не сказал.

Столовая для сотрудников аэропорта была более приятным местом, чем крыша, потому что здесь не свистел ветер, хотя теплее было ненамного. Электрические обогреватели, разумеется, не действовали из-за короткого замыкания в сети, а от принесенных сюда газовых обогревателей было мало проку. Зато в изобилии имелся горячий кофе. Де Грааф подумал, что сейчас не помешало бы выпить чего-нибудь покрепче, но любителей шнапса и джина сдерживало присутствие директора. В соответствии со своей аскетической внешностью де Йонг всю жизнь был убежденным трезвенником – довольно редкая вещь в Голландии. Он никогда не заострял на этом внимание и даже никогда не упоминал о своих убеждениях. Просто так получалось, что в его присутствии люди не пили ничего крепче чая или кофе.

Де Грааф сказал:

– Давайте кратко подытожим, что нам известно. Вчера во второй половине дня было получено три идентичных сообщения. Одно получила газета, второе – руководство аэропортом, в частности господин де Йонг, и третье пришло в Управление гидротехнических сооружений Министерства транспорта и общественных работ. – Он сделал паузу и посмотрел на плотного мужчину с темной бородой, преспокойно отравлявшего атмосферу с помощью очень старой трубки. – Да, кстати. Господин ван дер Куур, заместитель главного инженера управления. Сколько потребуется времени, чтобы очистить территорию аэропорта?

Ван дер Куур вынул трубку изо рта:

– Мы уже начали. Сейчас мы заделываем брешь в дамбе металлическими щитами. Разумеется, это временная мера, но пока этого достаточно. Потом начнем откачивать воду. У нас самые лучшие и самые большие в мире насосы. Дело несложное.

– Сколько времени это займет?

– Тридцать шесть часов. – В практическом подходе ван дер Куура было нечто успокаивающее. – Конечно, при условии, что нам будет оказано содействие со стороны команд буксиров, катеров и со стороны владельцев частных судов, которые сейчас покоятся в грязи на дне канала. С теми судами, что опустились килем вниз, проблем не будет. А вот те, что лежат на боку, вполне может затопить. Я рассчитываю на то, что их владельцы нам помогут.

Де Грааф спросил:

– Есть ли погибшие в канале? Или пострадавшие?

– Один из моих инспекторов докладывал, что у капитанов и команд судов, сидящих на мели, заметно повысилось артериальное давление. Других пострадавших нет.

– Большое спасибо. Все сообщения поступили от группы, называющей себя FFF. Никаких объяснений, что означает эта аббревиатура, пока нет. В сообщениях говорилось, что группа намерена продемонстрировать, что она в состоянии затопить любой район страны по своему желанию. Для этого им достаточно взорвать стратегически важную для конкретного района дамбу. Поэтому для начала злоумышленники провели мелкомасштабную демонстрацию, которая никому не причинила вреда и свела неудобства к минимуму.

– Минимальные неудобства! Интересный масштаб у этих людей! – Де Йонг снова сжал кулаки. – Черт возьми, что же они в таком случае считают крупномасштабной демонстрацией?

Де Грааф кивнул:

– Вот именно. Они сказали, что их мишенью является Схипхол, который будет затоплен в одиннадцать часов утра. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Как мы уже знаем, взрыв произошел ровно в одиннадцать. Откровенно говоря, в полицейском управлении решили, что это розыгрыш. Ну как можно поверить, что люди в здравом уме могут превратить аэропорт Схипхол в настоящее море? Возможно, террористы придавали аэропорту некое символическое значение: как вы помните, голландский военно-морской флот разбил испанцев на этом самом месте и в то время здесь действительно было море. Розыгрыш это или нет, но мы не могли рисковать. Поэтому северный берег канала тщательно осмотрели с обеих сторон. Не было никаких следов постороннего вмешательства. Ничто не указывало на приготовления к взрыву дамбы. Поэтому мы решили, что это была чья-то дурацкая шутка. – Де Грааф развел руками. – Но, как мы теперь знаем, FFF шутить не собиралась.

Он повернулся к человеку, сидевшему слева от него:

– Питер, у вас было время подумать. Есть ли какие-нибудь соображения… Простите меня, господа. Возможно, не все присутствующие знают моего коллегу. Лейтенант ван Эффен – наш старший детектив. Кроме того, он является экспертом по взрывам, а также, за свои грехи, он назначен главой городского подразделения по обезвреживанию бомб. Так вот, лейтенант, удалось ли вам разобраться, как именно была взорвана плотина?

Питер ван Эффен был неприметной личностью: чуть выше среднего роста, как и его шеф, широковат в плечах и явно склонен к полноте. Старшему детективу было лет тридцать шесть или тридцать семь, у него были темные волосы, темные усы и дружелюбное выражение лица. Ван Эффен вовсе не выглядел старшим детективом. Он вообще не был похож на полицейского. Многие, включая значительное количество заключенных в голландских тюрьмах, считали его именно таким беззаботным и добродушным, каким он казался на вид.

– Разобраться было нетрудно. Задним умом мы все сильны. Но даже если бы это можно было предвидеть, все равно ничего не удалось бы предпринять. По нашим предположениям, два небольших судна, скорее всего катера, были пришвартованы вдоль северного берега канала. Это необычно, но законом не запрещается, если, допустим, у человека заглох мотор и владелец проходящего мимо катера остановился, чтобы ему помочь. Со временем наверняка выяснится, что оба судна были украдены. На канале всегда интенсивное движение, и тот, кто часто использует этот водный путь, сумеет узнать эти катера. Оба судна стояли очень близко друг к другу, может быть, даже частично борт о борт, прикрывая место, где работали аквалангисты. Если дело происходило в сумерки или ночью – а я уверен, что так оно и было, – то в это время на палубе обычно горят яркие огни, и тогда все, что находится ниже планшира, оказывается в глубокой тени. У террористов, вероятно, имелся бур вроде того, что используют на буровых, только поменьше, и работающий горизонтально, а не вертикально. Бур, конечно, электрический, питание от батарей или от генератора, потому что выхлопы бензиновых или дизельных установок производят слишком много шума. В Северном море и вокруг него работают сотни опытных специалистов подобного профиля, для них пробурить дамбу – пустяк. Бурить нужно было так, чтобы до другой стороны дамбы оставалось примерно тридцать сантиметров. Можете быть уверены, что предварительно террористы очень тщательно все измерили. Они вынули кусок дамбы и вставили туда трубку из водонепроницаемого материала, начиненную взрывчаткой, скорее всего старомодным динамитом или толом, – разумеется, настоящие специалисты использовали бы аматол. Потом люди из FFF установили часовой механизм – ничего сложного, для этой цели годится обычный будильник. Отверстие замазали грязью и галькой – один шанс на миллион, что кто-нибудь его заметит, – и преспокойно уплыли.

– Я почти поверил, лейтенант, что вы сами руководили этой операцией, – сказал ван дер Куур. – Так вот, значит, как это было сделано.

– Я рассказал вам, как бы я сам это сделал. Уверен, что террористы сделали примерно то же, с небольшими отклонениями. Другого пути нет. – Ван Эффен посмотрел на де Граафа. – Нам противостоит опытная команда, и руководят ими вовсе не дураки. Эти люди знают, как умыкнуть судно. Знают, как им управлять. Знают, как украсть оборудование для бурения. И конечно, они большие специалисты по взрывным устройствам. В этой команде нет маньяков с сумасшедшими глазами, выкрикивающих лозунги. Они профессионалы. Я просил сообщить мне, если с заводов, со складов или от розничных торговцев поступят сигналы о краже бурового оборудования. Мне также сообщат, если будут сигналы о краже судов в этом районе.

– А кроме этого? – спросил де Грааф.

– Ничего. Нам не за что зацепиться.

Де Грааф кивнул и посмотрел на бумагу, которую держал в руках.

– По поводу сообщений от FFF. В них не содержится никаких указаний на то, чем вызвана угроза – ныне осуществленная – совершить диверсию. Это просто предупреждение о том, чтобы никто не болтался на летном поле сегодня в одиннадцать утра и чтобы все воздушные суда еще вчера днем или вечером покинули аэропорт и перебрались на ближайшие аэродромы. Террористы не желали ненужных разрушений, это не входило в их планы. Я должен сказать, что с их стороны это очень благоразумно. Еще более благоразумным с их стороны было позвонить вам, Йон, сегодня в девять утра и сказать, что все самолеты должны быть немедленно эвакуированы. Но поскольку мы все считали, что это розыгрыш, то не обратили на их предупреждение никакого внимания. Йон, вы бы узнали этот голос?

– Нет. Это был молодой женский голос, говоривший по-английски. А для меня все молодые женские голоса, говорящие по-английски, звучат одинаково. – Он легонько стукнул по столу кулаком. – Злоумышленники даже не намекнули на причину своего чудовищного поступка. Чего они добились этой акцией? Ничего. Абсолютно ничего. Я повторяю, что люди, которые ведут себя подобным образом, страдают душевным расстройством.

– Прошу прощения, но я с вами не согласен, – вмешался ван Эффен. – Я согласен с тем, что сказал нам полковник, когда мы были на крыше: эти террористы такие же нормальные, как мы с вами. Ни один сумасшедший не смог бы осуществить подобную акцию. Как я уже сказал, эти люди – не те террористы с дикими глазами, бросающие бомбы на рынках. Двумя предупреждениями они сделали все, что было в их силах, чтобы не пострадали ни люди, ни имущество. Это не похоже на поведение безответственных лиц.

– Кто же в таком случае несет ответственность за гибель троих людей в «фоккере», который разбился на взлете?

– Террористы, разумеется косвенно. С тем же успехом можно сказать, что виноваты вы, тоже косвенно. Кое-кто скажет, что вам следовало рассмотреть вероятность того, что эта угроза не розыгрыш, учесть такую возможность и не разрешать «фоккеру» взлет ровно в одиннадцать часов. Но это разрешение было дано, и, насколько я понимаю, лично вами. Это так же верно, как и то, что террористы проверили расписание и убедились, что в нем нет самолетов, взлетающих или приземляющихся в одиннадцать утра. «Фоккер» был частным самолетом немецкого промышленника и не числился в расписании. Я полагаю, господин де Йонг, что нам не следует приписывать смерть этих троих кому-то конкретно. Просто невезение, трагическое совпадение, воля Божья, если хотите. Ничего этого не планировалось и не рассчитывалось, и за этими смертями нет каких-то мотивов. Тут нет чьей-то вины.

Де Йонг забарабанил по столу пальцами:

– Если эти злодеи столь благоразумны, как вы говорите, то почему же они не отложили взрыв, когда увидели на борту самолета людей?

– Но мы не знаем, могли ли они это видеть, а если даже и могли, то были уже не в состоянии что-либо изменить. Если сигнал к взрыву подавался по радио, то, конечно, люди из FFF могли остановить взрыв. Но, как я вам уже говорил, я почти уверен, что там был электрический таймер. В таком случае, чтобы предотвратить взрыв, они должны были заново проделать всю процедуру с судами, аквалангистами и буром – при свете дня и в считаные минуты. За то время, которым они располагали, этого сделать было нельзя.

На лбу де Йонга выступили капли пота.

– Террористы могли позвонить и предупредить.

Ван Эффен посмотрел на де Йонга в упор:

– Много ли внимания вы обратили на их предыдущий звонок?

Де Йонг не ответил.

– Вы только что сказали: террористы абсолютно ничего не добились. Я понимаю, вы расстроены, и, наверное, не стоило бы продолжать эту тему, но неужели вы так наивны, чтобы верить в свое утверждение? Эти люди добились очень многого. Они создали атмосферу страха и неуверенности, и с течением времени эта атмосфера станет только хуже. Если преступники уже нанесли один удар, причем без всякой мотивировки, то весьма велика вероятность того, что они нанесут и второй. Если да, то когда? Если да, то где? И прежде всего хотелось бы понять зачем. Какие серьезные причины заставляют их вести себя подобным образом? – Лейтенант посмотрел на де Граафа. – Цель подобного поведения – обработать жертву, держать ее в постоянном страхе. Это новая форма шантажа, и я не вижу причин, почему бы это не сработало. У меня предчувствие, что в самом ближайшем будущем мы получим новые сообщения от FFF. Эти люди не станут объяснять причины своих действий и даже не станут выдвигать никаких особых требований. О нет. Вовсе не так ведут психологическую войну. Просто очень медленно, через определенный период времени поворачивается колесико, подтягивающее веревку на дыбе. Это дает возможность жертве хорошенько подумать о безнадежности ситуации, в то время как ее воля сокрушается. По крайней мере, мне кажется, что именно так действовали в Средние века, когда использовали настоящую дыбу.

Де Йонг мрачно заметил:

– Кажется, вы немало знаете о том, как работает мозг преступника.

– Кое-что знаю, – улыбнулся ван Эффен. – Но я не стал бы давать вам советы, как управлять аэропортом.

– И какой же вывод я должен сделать из ваших речей?

– Господин ван Эффен всего лишь хотел сказать, что специалист всегда доводит дело до конца. – Де Грааф сделал успокаивающий жест. – Он – автор общепризнанного учебника по психологии преступников. Сам я этот учебник не читал. Итак, Питер, вы полагаете, что FFF очень скоро с нами свяжется, хотя и не для того, чтобы рассказать о себе или о своих целях. А для чего? Чтобы сообщить нам, где и когда ожидать их следующей… демонстрации?

– Конечно.

Наступило долгое и довольно тягостное молчание. Его прервало появление официанта, который подошел к де Йонгу:

– Телефонный звонок, господин директор. Лейтенант ван Эффен здесь?

– Это я.

Лейтенант вслед за официантом вышел из столовой. Через минуту он вернулся и обратился к де Граафу:

– Звонил дежурный сержант. Несколько часов назад двое владельцев прогулочных катеров заявили об их пропаже. Сержант, который принял их заявления, не счел нужным сообщать в наше управление. Совершенно правильно, кстати. Катера уже нашли. Один из них, кажется, захватили силой. Сейчас оба судна у нас. Я приказал отправить туда пару специалистов по отпечаткам пальцев, вернуть катера владельцам, но самих владельцев на борт не пускать. Если вы найдете время, господин полковник, то мы можем опросить обоих владельцев, когда закончим здесь с делами. Оба живут менее чем в километре отсюда.

– Эта ниточка куда-нибудь ведет?

– Вряд ли.

– Я тоже так думаю. Однако нужно использовать любые зацепки. Мы можем пойти сейчас и…

Ван Эффен осекся, так как перед ним появился тот же официант.

– Снова телефон. На этот раз вас, полковник.

Де Грааф вернулся через несколько секунд.

– Йон, у вас здесь есть стенографистка?

– Да, конечно. Ян!

– Да, господин директор! – ответил, вскакивая, светловолосый молодой человек.

– Вы слышали, что сказал полковник?

– Да, господин директор. – Он посмотрел на де Граафа. – Что мне ей сказать?

– Попросите стенографистку записать телефонное сообщение и отпечатать мне этот текст. Ты, Питер, определенно ясновидящий.

– Это FFF?

– Да. Точнее, это пресса. FFF решила воспользоваться услугами прессы. Обычный анонимный звонок в газету. Помощник редактора, который отвечал на звонок, оказался сообразительным и записал разговор на пленку, но я сомневаюсь, что это нам хоть как-то поможет. Кажется, сообщение было довольно длинным. Стенография – не мой конек, так что давайте наберемся терпения.

Ждать им пришлось не более четырех минут. В зал вошла девушка и протянула де Граафу отпечатанную на машинке страницу. Полковник поблагодарил ее, быстро пробежал глазами текст и сказал:

– Сегодняшняя акция была для них чем-то вроде заявки. А это, как я понимаю, уже заявление, и, надо сказать, довольно дерзкое. Здесь говорится вот что: «Вероятно, в следующий раз ответственные лица в Амстердаме более внимательно отнесутся к нашим словам. Теперь они знают, что у нас слово не расходится с делом. Нам не поверили, и из-за этого произошло много неприятностей. Ответственность за гибель самолетов несет господин де Йонг. Его предупреждали, но он эти предупреждения проигнорировал. Мы сожалеем о напрасной гибели трех пассажиров на борту „фоккера“, но снимаем с себя всякую ответственность. У нас не было возможности задержать взрыв». – Де Грааф сделал паузу и посмотрел на ван Эффена. – Интересно?

– Очень. Значит, у них был наблюдатель. Нам его никогда не найти. Он мог находиться в аэропорту, но здесь ежедневно бывают сотни людей, которые не являются сотрудниками аэропорта. По-видимому, это мог быть и кто-нибудь с биноклем за пределами аэропорта. Но интересно не это. Четверо сотрудников «скорой помощи», которые увезли трех серьезно пострадавших пассажиров, не знали в то время, живы их пациенты или мертвы. Двое из них, как я понимаю, умерли сразу после поступления, но они не могли быть официально признаны мертвыми, пока их смерть не засвидетельствовал врач. Откуда же об этом знает FFF? Никто из врачей или из сотрудников «скорой помощи» не мог проговориться – их бы быстро вычислили. Кроме них, единственными, кто знал об этих смертях, были присутствующие в этом помещении. – Ван Эффен неторопливо оглядел шестнадцать мужчин и трех женщин, сидевших за столиками в столовой, и повернулся к де Йонгу. – И без слов ясно, правда? Среди присутствующих есть информатор. У врага есть шпион в нашем лагере. – Детектив снова медленно обвел взглядом зал. – И мне хотелось бы знать, кто это может быть.

– В этом помещении? – недоверчиво переспросил несчастный де Йонг.

– Нет нужды повторять очевидное.

Де Йонг опустил взгляд на свои тесно сжатые руки, лежащие на столе.

– Да, конечно. Но тогда… тогда мы сумеем это выяснить. То есть вы сумеете.

– Вы имеете в виду обычное расследование? Проследить передвижение каждого из присутствующих после крушения «фоккера»? Выяснить, у кого был доступ к телефону и кто действительно пользовался телефоном? Конечно, мы можем это сделать. Можем провести тщательное расследование. И ничего не найдем.

– Ничего не найдете? – Де Йонг был совсем сбит с толку. – Как вы можете утверждать это с такой уверенностью, тем более заранее?

– Потому что лейтенант мыслит как полицейский, – вступил в разговор де Грааф. – Этих людей нельзя недооценивать, да, Питер?

– У нас умный противник.

Де Йонг перевел взгляд с де Граафа на ван Эффена и обратно.

– Не будет ли кто-нибудь из вас любезен объяснить…

– Все очень просто, – ответил де Грааф. – Вам это может показаться странным, но люди из FFF и не пытались скрывать, что им известно о погибших. Террористы понимали, что мы это узнаем. Как только что заметил лейтенант, они понимали, что мы сразу же узнаем об информаторе и о том, что это один из нас. Они были уверены, что мы проверим каждого из присутствующих, узнаем, мог ли кто-то из нас позвонить по телефону. Поэтому они устроили так, чтобы отсюда никто не мог позвонить. Информатор передал несколько слов сообщнику, которого в этой комнате нет, а сообщник позвонил. Боюсь, Йон, у вас здесь может оказаться не один информатор, а несколько. Вы, конечно, понимаете, что каждое сказанное здесь слово станет известно людям из FFF, кто бы они ни были. Мы, естественно, предпримем необходимые шаги и проведем обычное в таких случаях расследование. Однако это пустой номер, как уже сказал ван Эффен.

– Но… но все это кажется совершенно бессмысленным, – пробормотал де Йонг. – Зачем им проявлять такую хитрость неизвестно ради чего?

– Во-первых, они не так уж хитры, во-вторых, кое-чего они этим все-таки добились. Прежде всего, усилили нашу деморализацию. Но что гораздо важнее, дали нам понять, что они – сила, с которой нужно считаться, что они могут внедриться к нам и пробить нашу защиту, когда пожелают. Таким образом, FFF заявляет о себе как о высокоорганизованной группе, способной выполнять свои угрозы. Игнорировать ее опасно. И раз уж речь зашла об опасности и угрозах, давайте вернемся к последнему звонку FFF. Далее они говорят следующее: «Мы уверены, что народ Голландии хорошо осознает тот факт, что в случае, если на страну будет совершено нападение с целью подчинения, голландцы – самая беззащитная нация в мире. Не море является вашим врагом. Ваш враг – мы, а море – наш союзник. Все знают, что в Нидерландах около 1300 километров морских дамб. Некий Корнелиус Рийпма, президент департамента морских польдеров из Леувардена, провинция Фрисландия, месяц назад официально заявил, что в его провинции дамбы состоят только из слоев песка и что сильный шторм наверняка их разрушит. Под сильным штормом нужно понимать шторм, подобный тому, который в 1953 году пробил защитные сооружения в дельте и унес 1850 жизней. По имеющейся у нас информации, предоставленной Управлением гидротехнических сооружений…»

– Что? Что? – Ван дер Куур, покрасневший и заикающийся от гнева, вскочил на ноги. – Эти дьяволы осмеливаются намекать, что они получают информацию от нас? Это подлость! Это невозможно!

– Позвольте мне закончить, господин ван дер Куур. Разве вам непонятно, что они снова используют тот же прием – пытаются посеять среди нас недоверие? Из того, что нам стало известно об их контактах с сотрудниками господина де Йонга, вовсе не следует, что они контактировали с кем-нибудь из ваших людей. Так или иначе, но дальше они излагают самое худшее: «По имеющейся у нас информации, шторм, мощность которого составит лишь семьдесят процентов от мощности шторма 1953 года, способен разрушить дамбы во Фрисландии. Господин Рийпма говорит об уязвимости дамб. В Нидерландах 1300 километров дамб, из них 300 изношены до критического состояния. По самым оптимистическим оценкам, на упомянутых дамбах ремонт не будет производиться еще двенадцать лет, то есть до 1995 года. Все, что мы предлагаем, – это ускорить неизбежное».

Де Грааф замолчал и окинул взглядом присутствующих. В столовой царила мертвая тишина. Только двое смотрели на него; остальные уставились либо в пол, либо в никуда. Нетрудно было понять, что услышанное им не по душе. Он продолжил:

– «Дамбы нельзя отремонтировать, потому что на это нет денег. Все имеющиеся в распоряжении средства, а также те деньги, которые поступят в будущем, уже угроблены или будут угроблены на возведение защитного барьера в Восточной Шельде. Это последний штрих в так называемом плане „Дельта“, предназначенном для того, чтобы сдерживать натиск Северного моря. Стоимость работ колоссальная. Из-за серьезных просчетов, превышения сметной стоимости и инфляции стоимость строительства, по всей вероятности, превзойдет девять миллиардов гульденов. И эта фантастическая сумма будет потрачена на сооружение, каковое, по оценкам некоторых экспертов, не будет работать должным образом. Система защитных сооружений представляет собой 65 шлюзных ворот, стоящих между 18-тонными бетонными опорами. Несогласные эксперты считают, что сильное волнение моря может сдвинуть опоры, смять шлюзные ворота и затопить защитное сооружение. Причем достаточно сдвига всего в два сантиметра. Спросите господина ван дер Куура из Управления гидротехнических сооружений».

Де Грааф сделал паузу и поднял голову. Ван дер Куур снова вскочил на ноги, такой же красный, как и в прошлый раз; невольно возникала мысль о том, что его обычная невозмутимость – всего лишь видимость.

– Ложь! – закричал он. – Чушь! Галиматья! Клевета! Говорю вам, это ложь!

– Вы – ответственный инженер. Вы должны это знать. Так что нечего заводиться. – Де Грааф говорил мягко, примирительно. – Что это за несогласные эксперты, о которых упоминает FFF? У них, наверное, нет квалификации в области инженерной гидравлики?

– Несогласные эксперты! Жалкая горстка! Квалификация? Конечно есть – на бумаге. Ни у одного из них нет никакого практического опыта в том, что касается этого дела.

Ван Эффен спросил:

– А разве у кого-нибудь вообще есть подобный опыт? Как я понял, в Восточной Шельде использовались совершенно непроверенные инженерно-технические решения. Вы фактически пошли по нехоженым тропам. – Он поднял руку, увидев, что ван дер Куур снова готов вскочить. – Извините. Все это, в сущности, не имеет отношения к делу. К делу же относится то, что в команде FFF есть не только очень умные люди, но и специалисты в области прикладной психологии, умеющие применять свои знания на практике. Сначала они сеют сомнения, страх, раздоры и недоверие в Схипхоле. Потом применяют ту же технику по отношению к Управлению гидротехнических сооружений. И наконец, через посредство всех газет страны, которые выйдут сегодня вечером или завтра утром, а также через радио и телевидение они проделывают то же самое уже на уровне всей нации. Если хотите знать мое мнение, они достигли очень многого за очень короткий период времени. Это серьезное достижение. Эти террористы заслуживают уважения – если не как личности, то как стратеги. Я очень надеюсь, что предатель в наших рядах доведет до их сведения нашу оценку.

– Конечно доведет, – подхватил де Грааф. – И надеюсь, он понимает, что мы здесь не собираемся обсуждать шаги, которые будем предпринимать для борьбы с нависшей угрозой. Итак, дамы и господа, последний абзац послания террористов преследует ту же цель: сеять сомнения, страх, раздоры, недоверие. Заканчивается их сообщение следующим образом: «Для того чтобы продемонстрировать вашу беспомощность и нашу способность нанести удар там и тогда, где и когда мы пожелаем, сообщаем вам, что сегодня в 16:30 в морской дамбе острова Тексел будет пробита брешь».

– Что?! – вырвалось почти одновременно у дюжины людей.

– Меня это тоже потрясло, – признал де Грааф. – Но они так говорят. И у меня нет оснований сомневаться в их словах. Бринкман, – обратился полковник к молодому человеку в форме полицейского, – свяжитесь с управлением. Вероятно, это не срочно, но сообщите людям на острове о том, что их ждет. Господин ван дер Куур, возьмите необходимых вам людей и снаряжение и будьте наготове. – Полковник снова посмотрел в бумагу. – Злоумышленники утверждают, что это небольшая операция: «Мы уверены, что ущерб будет минимальным, но, возможно, жителям Остеренда и Де-Ваала стоит держать наготове свои суда или залезть на чердаки вскоре после 16:30. Очень вскоре». Отвратительная наглость! В конце они говорят: «Мы знаем, что эти географические названия дадут вам некоторое представление о том, где расположена взрывчатка, но вы ее не найдете».

– И это все? – спросил ван дер Куур.

– Все.

– Никаких причин, никаких объяснений столь чудовищных поступков? Никаких требований? Ничего?

– Ничего.

– Я все еще думаю, что это кучка жутких маньяков.

– А я повторяю, что нам противостоит группа очень умных и расчетливых преступников, которые сейчас вполне удовлетворены тем, что на какое-то время предоставили нам вариться в собственном соку. На вашем месте я бы не беспокоился насчет требований. В должное время будут и требования – в удобное для них время. Ну что ж, здесь мы больше ничего не добьемся. Впрочем, пока мы вообще ничего не добились. Я желаю вам успехов, господин де Йонг, и надеюсь, что завтра вы понемногу начнете возвращаться к нормальной жизни. Думаю, что потребуется немало времени, чтобы заменить механизмы в ваших подвальных помещениях.

Полковник направлялся к выходу, когда ван Эффен махнул ему рукой, чтобы он подождал. Осторожно оглядевшись и убедившись, что их никто не может подслушать, ван Эффен сказал:

– Мне хотелось бы проследить за парочкой господ, которые были в этом зале.

– В таком случае не теряй времени. У тебя, конечно, есть для этого основания.

– Я наблюдал за присутствующими, когда вы сообщили новость о предстоящем взрыве на Текселе. Это сообщение всех потрясло. Большинство после сообщения уставились в пространство или в пол. Думаю, что они обдумывали ужасный смысл этой новости. Но двое продолжали смотреть на вас. Может быть, они прореагировали так потому, что услышанное не было для них новостью.

– Ты просто хватаешься за соломинку.

– Разве не этим следует заниматься утопающему?

– Со всеми этими наводнениями, нынешним и предстоящими, ты мог бы выбрать не столь душераздирающую метафору. Так кто же эти двое?

– Первый – Альфред ван Рис.

– А! Сотрудник Управления гидротехнических сооружений, специалист по шлюзам, дамбам и плотинам. Абсурд! Он мой друг. Чист как стеклышко. Абсолютно честен.

– Возможно, мистер Хайд в нем не проявляется при свете дня. Второй – Фред Классен.

– Классен! Шеф службы безопасности Схипхола. Абсурд!

– Вы повторяетесь. Он тоже ваш друг?

– Невозможно! Двадцать лет безупречной службы. Шеф службы безопасности?!

– Если бы вы были преступником и вам нужно было сбить с пути любого человека в большой организации, к кому бы вы обратились в первую очередь?

Де Грааф долго смотрел на ван Эффена, потом молча пошел дальше.

Глава 2

Двух судовладельцев, лишившихся минувшим вечером своих суденышек, звали Баккерен и Деккер. Как выяснилось, они были свояками. Баккерен очень спокойно отнесся к пропаже своего катера и не особенно волновался из-за того, что ему до сих пор не дали осмотреть судно и проверить, нет ли на нем повреждений. Деккер же, напротив, кипел от ярости. Через двадцать секунд после прибытия де Граафа и ван Эффена в дом Деккера в пригороде хозяин уже уведомил гостя о том, как грубо с ним обошлись минувшим вечером.

– Неужели ни один человек не может себя чувствовать в безопасности в этом Богом забытом городе? – Деккер не выговаривал слова, а выкрикивал, но было ясно, что крик не является для него нормальной формой общения. – Полиция! Вы говорите, вы полиция? Ха! Полиция! Хорошо же вы охраняете честных граждан Амстердама! Я просто сидел у себя на катере и занимался своими делами, когда эти четверо гангстеров…

– Минуточку, – прервал его ван Эффен. – Они были в перчатках?

– В перчатках? – Маленький загорелый Деккер уставился на полицейского с гневным недоверием. – В перчатках? Вот он я – жертва дикого разбоя, а вы думаете о…

– …О перчатках.

В голосе ван Эффена было нечто такое, что пробилось сквозь гнев Деккера и заставило его немного успокоиться.

– Что, перчатки? Забавно! Да, перчатки у них были. Они все были в перчатках.

Ван Эффен повернулся к сержанту в полицейской форме:

– Бернард!

– Да, господин лейтенант, я скажу специалистам по отпечаткам, что они свободны.

– Извините, господин Деккер. Продолжайте, пожалуйста. Не показалось ли вам что-нибудь странным или необычным?

– Все это было чертовски странно, – мрачно заметил Деккер.

Он рассказал, что занимался своими делами в каюте, когда его окликнули с берега. Он вышел на палубу, и высокий мужчина – было уже темно, и лица было не разглядеть – спросил, нельзя ли нанять его суденышко на ночь. Незнакомец сообщил, что он из кинокомпании и хочет отснять несколько ночных сцен, за что и предлагает тысячу гульденов. Деккеру показалось странным, что подобное предложение делается вот так внезапно и тем более на ночь глядя. Он отказался. И тут же у него на палубе оказались трое мужчин, которые стащили его с судна, затолкали в машину и отвезли домой.

Ван Эффен спросил:

– Вы сказали им, куда вас везти?

– Вы что, ненормальный?

И впрямь, глядя на этого рассерженного человечка, было трудно поверить, что он добровольно выдаст кому-нибудь хоть какую-то информацию.

– Значит, эти люди какое-то время следили за вашим передвижением. У вас в последнее время не было ощущения, что вы под наблюдением?

– Под чем?

– Вам не казалось, что за вами следят? Может, вы несколько раз видели одного и того же незнакомца?

– Ну кому нужно следить за торговцем рыбой? Кто, по-вашему, эти люди? Они затолкали меня в дом…

– Вы не пытались сбежать?

– Вы можете выслушать человека? – с горечью спросил Деккер. – Далеко ли убежишь, если у тебя руки за спиной, да еще в наручниках?

– В наручниках?

– Вы, наверное, думаете, что только полиция использует подобные вещи. Эти злодеи притащили меня в ванную, связали мне ноги веревкой и залепили рот пластырем. Потом замкнули дверь снаружи.

– Вы были совершенно беспомощны?

– Совершенно. – При этом воспоминании лицо коротышки еще больше помрачнело. – Мне удалось встать на ноги, но толку от этого не было никакого. В ванной нет окна. Даже если бы оно и было, не знаю, как я смог бы его разбить. К тому же я все равно не мог позвать на помощь: на меня намотали бог знает сколько пластыря. Часа три-четыре спустя эти разбойники вернулись и освободили меня. Высокий сказал, что они оставили на кухонном столе полторы тысячи гульденов. Тысячу за наем катера и пятьсот – на непредвиденные расходы.

– На какие расходы?

– Откуда мне знать? – устало произнес Деккер. – Они не объяснили. Просто ушли.

– Вы видели, как они уходили? Видели тип машины, ее номер или что-нибудь еще?

– Я не видел, как они уходили. Не видел их машины и тем более ее номера, – сказал Деккер с видом человека, который с трудом сдерживается. – Когда я сказал, что меня освободили, я имел в виду, что незнакомцы отомкнули дверь и сняли наручники. Но мне потребовалось еще пару минут, чтобы снять лейкопластырь, а это было чертовски болезненно. Пришлось содрать даже немного кожи и выдрать клок из усов. Потом я поскакал на кухню, чтобы взять нож и разрезать веревки на ногах. Деньги лежали на месте, и я был бы рад, если бы вы внесли их в какой-нибудь полицейский фонд. Мне эти грязные деньги не нужны. Они почти наверняка украдены. К этому времени поблизости уже не было ни этих людей, черт бы их побрал, ни их машины.

Ван Эффен дипломатично посочувствовал:

– Если учесть все, что вам пришлось вынести, то вы еще довольно спокойны и сдержанны. Вы могли бы их описать?

– Одежда самая обычная. Плащи. Это все.

– А их лица?

– На берегу канала и в машине было темно. К тому времени, когда мы добрались сюда, на всех уже были капюшоны. Точнее, на троих. Один оставался на судне.

– В капюшонах, конечно, были прорези? – спросил ван Эффен.

Он не был разочарован, потому что ничего другого и не ожидал.

– Скорее круглые дырки.

– Эти люди разговаривали между собой?

– Не сказали ни слова. Говорил только их начальник.

– Как вы узнали, что это был начальник?

– Начальники обычно отдают приказания, верно?

– Пожалуй. Вы бы узнали его голос, если бы снова его услышали?

Деккер заколебался.

– Не знаю. Думаю, да.

– Так. В голосе этого человека было что-нибудь необычное?

– Ну… Он очень забавно говорил по-голландски.

– Забавно?

– Это был… как бы это сказать… не тот голландский, на котором говорят голландцы.

– Ломаный голландский?

– Нет. Как раз наоборот. Язык был очень хороший. Слишком хороший. Как у дикторов телевидения или радио.

– Значит, слишком правильный? Книжный? Может быть, этот человек иностранец?

– Именно так я и подумал.

– Как по-вашему, откуда родом мог быть этот человек?

– Тут уж я вам ничем не смогу помочь, лейтенант. Я никогда не выезжал из страны. Я часто слышу, как люди в городе говорят по-английски и по-немецки. Но только не я. Я не говорю на иностранных языках. Иностранные туристы в мой рыбный магазинчик не заглядывают. Я торгую на голландском.

– Что ж, спасибо, вы нам очень помогли. Еще какие-нибудь подробности об этом начальнике, если это в самом деле начальник?

– Он был высоким, очень высоким. – Деккер слабо улыбнулся, впервые за весь день. – Не нужно быть очень высоким, чтобы казаться выше меня, но этому человеку я не доставал даже до плеча. Он был сантиметров на десять-двенадцать выше вас. И худой, очень худой. На нем был длинный плащ синего цвета, и этот плащ висел на нем, как на вешалке.

– Вы сказали, что у капюшонов были отверстия, а не щели. Вы видели глаза высокого мужчины?

– Даже и глаз не видел. На нем были темные очки от солнца.

– Темные очки? Я же спрашивал вас, не было ли в этих людях чего-нибудь странного. Вам не показалось странным, что человек носит защитные очки ночью?

– Странным? С чего бы это? Послушайте, лейтенант, холостяки вроде меня проводят много времени у телевизора. А там негодяи всегда носят темные очки. Иначе как бы мы узнали, что они негодяи?

– Верно, верно. – Ван Эффен повернулся к свояку Деккера. – Как я понял, господин Баккерен, вам повезло и вы избежали общения с этими господами?

– Вчера был день рождения моей жены. Мы были в городе, обедали и смотрели шоу. Вообще-то, они могли украсть мое суденышко в любое время, я бы и не узнал об этом. Если уж эти люди следили за моим свояком, то могли следить и за мной и знали, что я навещаю свой катер только по выходным.

Ван Эффен повернулся к де Граафу:

– Вы хотели бы осмотреть суда, господин полковник?

– Думаешь там что-нибудь найти?

– Нет. Но возможно, мы узнаем, что эти люди там делали. Могу поспорить, что они не оставили никаких зацепок для трудяг-полицейских.

– Скорее всего, попусту потратим время.

Свояки направились к своей машине, двое полицейских – к машине ван Эффена, старому потрепанному «пежо» с вовсе не старым двигателем. Ничто не указывало на принадлежность машины к полиции, даже радиотелефон был спрятан. Де Грааф осторожно опустился на скрипучее жесткое сиденье.

– Я воздержусь от жалоб и стонов, Питер. Я знаю, что на улицах Амстердама подобных машин никак не меньше пары сотен, и понимаю твое стремление к анонимности. Но ведь ты бы не умер, если бы поставил сюда нормальное сиденье?

– Мне казалось, что этот небольшой штрих создает ощущение подлинности. Впрочем, сиденье можно заменить. Удалось ли вам выудить какую-нибудь интересную информацию в этом доме?

– Ничего такого, чего бы не нашел ты. Любопытно, что высокого мужчину сопровождали двое немых. Тебе не приходило в голову, что если начальник, как определил его Деккер, иностранец, то его подручные тоже могут оказаться иностранцами, причем неспособными сказать ни слова по-голландски?

– Приходило. И это вполне возможно. Деккер сказал, что начальник отдавал приказания, из чего вроде бы следует, что остальные двое говорят или по крайней мере понимают по-голландски. Но это может быть и не так. Отдаваемые приказания могли вообще ничего не значить, их отдавали просто для того, чтобы создать впечатление, что остальные двое – голландцы. Жаль, что Деккер никогда не бывал за границей. Иначе он бы, наверное, сумел определить, откуда родом высокий незнакомец.

– Я говорю на трех языках, а ты, Питер, и того более. Как по-твоему, если бы мы услышали речь этого человека, мы смогли бы определить, откуда он родом?

– В принципе это возможно. Я знаю, о чем вы думаете. О магнитофонной записи телефонного звонка, сделанной помощником редактора. Но тут у нас шансов еще меньше: телефон искажает голос. К тому же эти террористы не похожи на людей, которые совершают ошибки. И даже если бы нам удалось определить страну, откуда они приехали, как, черт возьми, это помогло бы нам их выследить?

Де Грааф зажег черную манильскую сигару. Ван Эффен опустил стекло со своей стороны. Не обратив на это внимания, де Грааф сказал:

– Умеешь же ты подбодрить! «Дайте нам еще немножко улик, или давайте раскопаем еще немножко фактов – и это нам очень поможет». Кроме недоказанного пока факта, что этот парень иностранец, мы знаем только, что он очень высокий, тощий как грабли и у него что-то неладно с глазами.

– Неладно с глазами? Все, что мы знаем, – это то, что он носит защитные очки в ночное время. Это может что-нибудь значить, но может и ничего не значить. Возможно, у него такая причуда. Возможно, в очках он себе больше нравится. Или, как предположил Деккер, он считает, что защитные очки – необходимый атрибут негодяя высокого класса. Может быть, он носит их по той же причине, что и охрана американского президента, то есть потому, что потенциальный злоумышленник из толпы не знает, смотрят на него охранники или нет, и это мешает ему действовать. А возможно, этот высокий страдает некталопией.

– Ну разумеется! Некталопия! Каждый школьник знает! Я уверен, Питер, что на досуге ты меня просветишь.

– Это занятное старое словечко для обозначения занятной старой болезни. Мне говорили, что это единственное английское слово с двумя прямо противоположными значениями. С одной стороны, оно означает ночную слепоту, то есть потерю зрения после захода солнца, причины которой до сих пор не изучены. С другой стороны, это же слово может употребляться для названия дневной слепоты, то есть способности хорошо видеть только ночью, причины чего также неизвестны. Какое из значений ни возьми, болезнь эта редкая, но о ее существовании известно давно. В темных очках, которые мы имеем в виду, могут быть специальные корректирующие линзы.

– Мне кажется, что от какой бы разновидности этой болезни ни страдал преступник, из-за нее он должен сталкиваться с серьезными профессиональными трудностями. И домушник, который работает при свете дня, и грабитель, который трудится под покровом ночи, будут несколько ограничены в передвижении, если они больны этой болезнью. Для меня это чересчур экзотично, Питер. Я предпочитаю более старомодные причины: шрам над глазом, косоглазие, нервный тик, необычную радужную оболочку с прожилками, разноцветные глаза. Бельмо на глазу, когда радужная оболочка настолько светлая, что ее трудно отличить от белка, или когда зрачки разного цвета. Пучеглазие, вызванное заболеванием щитовидной железы. Или вообще отсутствие одного глаза. В любом из этих случаев у преступника есть физический дефект, из-за которого без темных очков он был бы немедленно опознан.

– Теперь нам остается только запросить у Интерпола список преступников всего мира, имеющих дефекты глаз. Всего-то какие-нибудь десятки тысяч. Но даже если бы в списке было всего десять человек, нам бы это мало помогло. К тому же велика вероятность того, что за нашим преступником вообще ничего не числится, – размышлял вслух ван Эффен. – А еще Интерпол мог бы дать нам список всех преступников-альбиносов. Им тоже нужны очки, чтобы скрыть глаза.

– Лейтенант изволит шутить, – мрачно заметил де Грааф. Он попыхтел своей сигарой, потом удивленно воскликнул: – Но черт возьми, Питер, вполне возможно, что ты прав!

Ехавший впереди них Деккер сбросил скорость, собираясь остановиться. Ван Эффен сделал то же самое. Два суденышка стояли бок о бок у берега канала. Оба они были метров одиннадцать-двенадцать в длину, с двумя каютами и полуютом. Двое полицейских вместе с Деккером поднялись на катер. Баккерен отправился на свое судно, стоявшее немного впереди. Деккер спросил:

– Ну, господа, что бы вы хотели осмотреть в первую очередь?

Де Грааф спросил:

– Давно у вас это судно?

– Шесть лет.

– В таком случае мы с лейтенантом можем не утруждать себя осмотром. После шести лет вы знаете здесь каждый уголок, каждую царапину. Поэтому мы были бы вам признательны, если бы вы сами все проверили. Просто скажите нам, все ли на месте. Если найдете что-нибудь даже совсем крошечное, но такое, чего здесь прежде не было, дайте нам знать. Было бы хорошо, если вы бы попросили вашего свояка проделать то же самое у него на борту.

Двадцать минут спустя оба судовладельца уверенно заявили, что ничего нового у них не появилось. А исчезло следующее: пиво из холодильника и дизельное топливо из баков. Ни Деккер, ни Баккерен не могли точно сказать, сколько именно банок пива исчезло. Они его никогда не считали. Но оба были совершенно уверены, что у них недостает не менее двадцати литров горючего.

– По двадцать литров у каждого? – сказал ван Эффен. – Чтобы добраться отсюда до канала напротив аэропорта, не нужно и двух литров. Значит, преступники использовали двигатели для чего-то еще. Вы не могли бы открыть машинный отсек и снабдить меня фонариком?

В считаные секунды ван Эффен провел поверхностный, но очень эффективный осмотр машинного отделения. Потом он спросил:

– Господа, вы когда-нибудь пользовались зажимами типа «крокодилов», когда заряжали или использовали свои аккумуляторы? Ну, вы знаете, такие съемные зажимы на пружинках, с зубчиками. Нет? Однако кто-то пользовался ими минувшей ночью. На контактах ясно видны следы. Они соединяли аккумуляторные батареи на ваших двух катерах параллельно или последовательно, это не важно. А двигатели использовали для подзарядки аккумуляторов через трансформатор. Отсюда недостача сорока литров горючего.

– Так вот что эти гангстеры имели в виду под непредвиденными расходами, – догадался Деккер.

– Да, наверное.

Едва де Грааф безропотно опустился на жесткое скрипучее сиденье старого «пежо», как зазвонил радиотелефон. Ван Эффен снял трубку и тут же передал ее де Граафу, который после недолгого разговора убрал телефон в его укромное пристанище.

– Я этого боялся, – устало вздохнул он. – Наш министр хочет, чтобы я полетел с ним на Тексел. Похоже, он тащит туда половину Кабинета.

– Господи боже! Эти пустоголовые клоуны! Чего они надеются добиться, находясь там? Будут болтаться у всех под ногами и мешать работать. Это они отлично умеют делать.

– Я хотел бы напомнить вам, лейтенант ван Эффен, что вы говорите о Кабинете министров нашего королевства! – Если слова полковника и выглядели как упрек, то весьма формальный.

– Совершенно бесполезное сборище некомпетентных личностей. Они умеют только щеки надувать, надеясь, что их имена попадут в газеты и это принесет им еще несколько новых голосов самых отсталых избирателей. Тем не менее я уверен, что путешествие вам понравится.

Де Грааф сердито посмотрел на лейтенанта и сказал:

– Что-то мне подсказывает, что ты бы туда не поехал.

– Вы совершенно правы. К тому же у меня здесь есть дела.

– Ты считаешь, у меня их нет? – мрачно спросил де Грааф.

– Ну, я-то всего лишь полицейский. А вам приходится быть и полицейским, и дипломатом. Я высажу вас возле управления.

– Пообедаешь со мной?

– Я бы с удовольствием, но сегодня я должен обедать в одном заведении, не вполне подходящем для шефа амстердамской полиции. Оно называется «Ла Карача». Ваши жена и дочери его бы не одобрили.

– Деловая встреча?

– Разумеется. Мне нужно поболтать с парочкой друзей из кракеров. Месяц назад вы просили меня установить кое за кем неофициальное наблюдение. Обычно я встречаюсь со своими людьми в «Ла Караче».

– Ах да, кракеры! За последние два месяца я о них не вспоминал. Так как же поживает наша разочарованная молодежь, все эти вечно протестующие студенты, люди-цветы, хиппи и сквотеры?

– А также распространители наркотиков и торговцы оружием? В последнее время они подозрительно притихли. Должен сказать, что я меньше беспокоюсь, когда эти типы размахивают железными прутьями и швыряют кирпичи в полицейских, переворачивают и жгут старые машины, потому что тогда мы точно знаем, где они и чем занимаются. Необычные для них мир и спокойствие меня очень настораживают. Я чувствую, что кракеры что-то готовят.

– Ты не накличешь беду, а, Питер?

– У меня дурное предчувствие, что беда все равно будет. Вчера во второй половине дня, когда поступил первый звонок из FFF, я послал двух своих лучших людей в тот район. Надеялся, что им удастся что-нибудь разнюхать. Был кой-какой шанс. Но сейчас преступность в Амстердаме сосредоточена в районе, где базируются кракеры. Как по-вашему, FFF можно отнести к преступникам?

– Хочешь спросить, одного ли поля эти ягоды? Может быть. Но в FFF, похоже, ребята неглупые. Настолько неглупые, что не станут связываться с кракерами, которых никак не назовешь интеллектуальными титанами преступного мира.

– Кстати, об FFF. Итак, у нас есть длинный парень, у которого, возможно, не все в порядке с глазами и который к тому же может оказаться иностранцем. Да мы практически их накрыли!

– Сарказм тебе не идет. Хорошо, хорошо, все версии надо отработать. Действие лучше, чем бездействие. А что за еда в «Ла Караче»?

– Для этого района на удивление хорошая. Я там несколько раз ел… – Ван Эффен осекся и взглянул на де Граафа. – Вы собираетесь оказать нам честь, пообедав с нами?

– Ну, я подумал, что как шеф полиции…

– Конечно, конечно. Очень рад.

– И никто не будет знать, где я. – Подобная перспектива особенно обрадовала де Граафа. – Этот проклятый радиотелефон может звонить, пока не охрипнет. Я его не услышу.

– Его вообще никто не услышит. Этот проклятый радиотелефон, как вы выражаетесь, придется выключить, как только мы припаркуемся. Вы представляете, как прореагировали бы здешние обитатели, услышав звонки радиотелефона из этой развалюхи?

Они тронулись с места. Через некоторое время де Грааф зажег новую манильскую сигару, а ван Эффен вновь опустил стекло. Полковник сказал:

– Ты, конечно, поинтересовался владельцем «Ла Карачи». Как его зовут?

– Он предпочитает, чтобы его называли просто Джордж. Я знаю его сравнительно неплохо. Среди местных жителей он пользуется большим уважением.

– Он что, душа компании? Творит добро? Занимается благотворительностью? Достойный горожанин, да?

– Ходят слухи, что он является видным членом трех или четырех успешно действующих преступных организаций. Никаких наркотиков или проституции – Джордж это презирает и никогда с этим не связывается. Говорят, что его коньком является грабеж, обычно вооруженный, с насилием или без, в зависимости от того, оказывают ли сопротивление. Сам он может быть очень агрессивным, в чем я лично убедился. Агрессия, конечно, была направлена не на меня. Нужно совсем из ума выжить, чтобы нападать на лейтенанта полиции. А Джордж в своем уме.

– У тебя, Питер, определенно редкий талант подбирать себе друзей, помощников, или как ты там их называешь, – сказал, попыхивая сигарой, де Грааф. Если его что-то и задело, он не подал виду. – А почему эта угроза обществу до сих пор не за решеткой?

– Нельзя арестовать, обвинить, преследовать и осудить человека на основании слухов. Не могу же я подойти к Джорджу с парой наручников и сказать: «Люди тут о тебе всякое рассказывают, так я тебя арестую». Кроме того, мы друзья.

– Но ты же сам сказал, что он бывает очень агрессивным. Ты можешь поймать его на этом.

– Нет. Он имеет право удалить любого посетителя, если тот пьян, пристает к другим, злословит или скандалит. Этим и ограничивается агрессивность Джорджа – выдворением подобного посетителя. Чаще двоих зараз. По закону он имеет на это право. А мы и есть закон.

– Похоже, это интересная личность. Во всяком случае необычная. Двоих зараз, а?

– Подождите, пока не увидите Джорджа.

– И как же ты собираешься меня представить?

– Нет нужды подчеркивать вашу принадлежность к полиции. Просто полковник де Грааф. Будем считать, что это полуофициальный визит.

– Но меня могут узнать.

– Полковник, в городе нет ни одного уважающего себя преступника, который не узнал бы вас за полкилометра. Когда их дети плохо себя ведут, родители размахивают у них перед носом вашим портретом и говорят своим отпрыскам, что если они не исправятся, то придет страшилище и заберет их.

– Очень остроумно! Ты и сам довольно известен. Хотел бы я знать, что говорят о тебе криминальные элементы!

– Нечего и гадать. Они считают, что я слишком ловок для полицейского.

Перед весьма непривлекательным входом в «Ла Карачу» был маленький тупичок, такой узкий, что по нему даже не мог проехать автомобиль. Потрескавшаяся штукатурка у входа и крошечное крылечко с шелушащейся краской создавали неверное представление о том, что ждало вас дальше. Войдя в заведение, вы попадали в бар, чистый и хорошо освещенный, отделанный отполированными сосновыми досками с множеством сучков. В зале стояло с полдюжины столиков, у каждого из которых вместо привычных металлических или пластиковых стульев было по четыре кресла. Вдоль полукруглой стойки бара располагались привинченные к полу высокие табуретки, а за стойкой возвышался сам хозяин. Взглянув на него, вы забывали обо всем остальном.