Кукла по имени «Жизнь»

Глава 1

В начале семидесятых мы попытались усовершенствовать свое искусство торговать. Для начала в отделе мелких объявлений местной газеты появилась рекламка:

В течение нескольких лет мы помещали в газетах подобные объявления, охватив за это время все западные штаты, умудрились проникнуть даже в такую глубинку, как Колорадо.

Подход у нас был если и не сугубо научный, то где-то рядом. Мы разворачивали карты, ползали по ним вдоль и поперек, чтоб ни один городишко не остался без внимания. У нас четыре трейлера с турбоприводом, к ним по одному человеку обслуги. Машины постоянно в разъездах.

Работу нашу вряд ли кто-нибудь признает образцом крутого маркетинга, но, как говорится, чем богаты… Мы, к примеру, помещали объявление в каком-нибудь «Сан-Рафаэльском независимом журнале», и вскоре в наш офис сползалась корреспонденция. Мой партнер, Мори Рок, занимался всей этой кухней: сортировал письма, составлял списки клиентов, а когда у него набиралось приличное количество заявок из какого-нибудь определенного места, скажем, из округа того же Сан-Рафаэля, он отправлял телеграмму водителю одного из трейлеров. Предположим, шофера зовут Фред и он в данный момент крутится где-то возле Мэрии Каунти. Получив депешу, Фред открывает карту, намечает для себя список заказчиков, потом подруливает к телефону и звонит первому потенциальному клиенту.

Между тем Мори высылает авиапочтой ответы каждому, кто откликнулся на нашу рекламку:

Письмо, конечно, могло и не принести желаемых результатов, хотя, при благоприятствии к нам фортуны, способно было загрузить компанию работой. Но за последнее время продажа электроорганов сошла на нет. К примеру, в окрестностях Валлехо мы не так давно продали сорок спинетов — и ни одного органа. Это прискорбное обстоятельство обострило наши отношения с Мори. Ситуация не из приятных, прямо скажем…

В тот день я вернулся в город поздно. Пришлось смотаться в глубинку, в район Санта-Моники, и довольно крепко потрепать себе нервы с парочкой «доброжелателей». Эти деятели наняли судебных исполнителей и попытались засунуть свои не в меру длинные носы в наши дела. Ни черта у них не получилось, поскольку работаем мы легально и без всякой уголовщины.

Надо заметить, что Онтарио — городишко для меня абсолютно чужой. Родом я из Уичито-Фоле, штат Канзас. Еще подростком я перебрался в Денвер, потом судьба занесла меня в Буаз. Что же касается Онтарио, то это обычный городок на границе Айдахо. Стоит вам пересечь длинный железный мост — и вы уже на равнине, среди квадратов перепаханных полей. Матушка провинция! Самое крупное предприятие — фабрика картофельных пирожков, в особенности ее отдел электроники. Зато здесь полным-полно фермеров-япошек, депортированных сюда еще во время Второй мировой. Они потихоньку ковыряются на своих фермах, выращивают лук и прочую овощную дребедень. Однако воздух в Онтарио сухой, прожить можно дешево, а если возникает нужда прикупить что-нибудь эдакое навороченное — отправляйся обратно в Буаз. Я лично стараюсь туда не ездить. Делать там нечего, даже перекусить толком нельзя.

Офис наш расположен в центре, в кирпичном доме, напротив скобяной лавки. Вокруг буйно разрослись ирисы — мы когда-то раздобыли несколько хороших клубней. Яркие цветы особенно радуют глаз, когда подъезжаешь к конторе уставший от однообразия пустынной дороги.

Итак, я припарковал свой пыльный «шевроле» и пересек тротуар, направляясь в офис. Конечно же, первым делом на глаза попалась вывеска: «АССОЦИАЦИЯ САСА».

САСА — сокращенно «Сложные акустические системы америки». Это торговая марка нашей фирмы. Случилось так, что фамильным бизнесом нашей семьи стало производство электроорганов. Мы даже умудрились построить небольшой заводик. И когда судьба свела меня с Мори, тот сразу выдвинул встречное предложение: устроить разъездную торговлю, назвав компанию как-нибудь позаковыристее, вроде — «Лучшие инструменты Фрауенциммера». Фрауенциммер — так по-настоящему величают Мори. Его предки давным-давно прибыли в Америку и крепко пустили здесь корни. Рок — это он сам придумал, для легкости произношения. Лично меня мое имя вполне устраивает: Льюис Роузен, коротко и доходчиво. А Мори решил выпендриться. Как-то я спросил у него, что означает слово «Фрауенциммер». Он немного помялся, а потом объяснил, что это переводится как «женский пол». Тогда мне стало интересно, как он додумался взять себе фамилию Рок.

— Ничего особенного я не выдумывал. Закрыл глаза и наугад ткнул пальцем в словарь. Там было написано: «РОК — судьба…»

— Вот и попал пальцем в небо. Надо было прочитать дальше. Получилось бы — Мори Булыжник.

Дверь в наш офис давно уже пора бы заменить. Но денег вечно не хватает, вот и болтается на петлях старое страшилище, благо что еще сама не падает, держится. Я с отвращением толкнул это убожество и прошел в лифт — допотопную полумеханическую бандуру. Спустя минуту я уже расхаживал по конторе. Народ галдел и выпивал.

— Мы безнадежно отстали, — тут же наехал на меня Мори. — Наша аппаратура страшно устарела.

— Ты не прав, — устало отмахнулся я. — Наоборот, сейчас должна пойти мода на органолы. Интерес к электронике возрастает. Сам понимаешь, без нее Америке ни шагу. Тем более в космических проектах. Не пройдет и десятка лет, как наши спинеты будут гнить на складе. Эта штука покажется всем по-страшнее динозавра.

— Льюис, — проворчал Мори, — ты хоть глянул бы, что делают наши конкуренты. Электроника, конечно, шагает вперед да только без нас. Возьми, к примеру, тональный орган Хаммерштейна. Посмотри на «Эйфорию» Вальтейфеля. А теперь скажи, с какой стати кому-то довольствоваться, подобно тебе, простым наяриванием дешевой музычки?

Мори — с виду здоровяк, однако парень впечатлительный и нервный, типичный гипертироид,[1] руки у него всегда немного трясутся, пищу он глотает быстро, почти не пережевывая, переваривает ее так же молниеносно, и это здорово сказывается на его туловище. Врачи, помнится, назначили ему какие-то пилюли, но особых результатов до сих пор не видно. Волосы у Мори длинные, когда-то были черными и густыми, однако время берет свое, и роскошная шевелюра выглядит теперь более чем скромно. Большие глаза всегда широко распахнуты, а взгляд их такой убитый, будто дела идут из рук вон плохо, с какой стороны ни подступись…

— Ни один хороший инструмент не может устареть, — горячился я.

Но куда там! У Мори была своя навязчивая идея. Что нас погубило — так это всякие ультрасовременные исследования в области психиатрии. Яйцеголовые из разных университетов усердно принялись рассовывать кому ни попадя свои методики и разработки. Взять хотя бы Пенфилда, Джекобсона и Олдса, в особенности их открытия, относящиеся к среднему мозгу: мол, гипоталамус — вместилище эмоций. Нам было глубоко наплевать на все эти изыски. Подумаешь, гипо…по…таламус. Его-то мы как раз и не приняли в расчет, производя и продавая электроорганы. Наша фабрика — фабрика Роузена никогда не использовала для передачи избирательной частоты ток короткого диапазона, стимулирующий очень специфичные клетки среднего мозга, и мы, нет сомнения, провалились с самого начала, не заметив, как просто и как существенно было встроить переключатели контуров в пульт управления восьмьюдесятью восьмью черными и белыми клавишами.

Как и большинство любителей, я нескладно барабанил по клавиатуре тонального органа Хаммерштейна, и даже получал от этого занятия удовольствие. Хотя называть это творчеством было бы глупо. Можно, конечно, преуспеть в новых формах стимуляции мозга и сформировать в своей голове совершенно новые эмоции. Эмоции, которые там иным путем никогда бы не возникли. Теоретически вы можете даже преуспеть, придумав комбинацию, погружающую вас в состояние нирваны, как преуспели на этом поприще обе корпорации — Хаммерштейна и Вальтейфеля! Но это уже не музыка, а, скорее, новая разновидность наркоты, дарующая уход от действительности. Кому это нужно?!

— Да мне это нужно! — Мори прокричал эти слова, окончательно утратив всякую надежду, пошел и нанял инженера-электронщика, уволенного из Федерального космического агентства. Мори, видимо, расчитывал что тот наскоро соорудит для нас новую версию органолы.

Конечно, Боб Банди, может, и гений по части электроники, но опыта по конструированию органол у него не было никакого. На прежнем месте он разрабатывал по заказу правительства контуры для симулакров. Симулакры — синтетические человекоподобные существа, я всю жизнь считал их роботами: время от времени их запускают в космос с мыса Доброй Надежды, используют для освоения Луны.

Причины, по которым Банди выперли из Космического агентства — тайна, покрытая мраком. Правда, он любит пропустить рюмашку, но это не отражается на его работе. Еще он шляется по бабам — так кто из нас без греха? Вероятнее всего, его выкинули за неблагонадежность: нет, он не фашист и не коммуняка. Банди никогда в жизни даже и не догадывался о существовании каких-то там политических идей. Неблагонадежность его заключалась в психических отклонениях: с первого взгляда было понятно, что перед вами — явный шизоид. Он мог, к примеру, исчезнуть вдруг без всякого предупреждения, чтобы маленько побродяжить. Одет он всегда в какое-то грязное тряпье, немыт, нечесан, небрит — в общем, не на что глаз положить. По его физиономии вечно блуждала глупая, бессмысленная ухмьыка. Одним словом, таких, как он, спецы из Бюро психического контроля называют «больными в стадии распада личности». Говорит он невнятно, на вопросы отвечает не сразу или вообще игнорирует их. Но зато Боб на все руки мастер и в работе равных себе не имеет. Вот почему закон Макхестона не коснулся его.

Как бы то ни было, Банди работал на нас уже в течение многих месяцев, однако особых результатов что-то не замечалось. Правда, в основном с ним занимался Мори, пока я колесил по стране.

— Ты цепляешься за бандуры с клавиатурой, — поддел меня Мори, — только потому, что их мастерят твои папаша и брат. Именно поэтому ты не хочешь взглянуть правде в лицо.

— Ты используешь аргументы ad hominum.[2]

Да брось ты свои талмудизмы, — парировал Мори. Видно было, что ребята и правда здорово врезали: пока я мотался по дорогам, крутил баранку тяжеленного трейлера, они тут лакали выдержанный бурбон.

— Ты что же, в кусты отползаешь? Тебя не устраивает наше партнерство? — спросил я. В тот момент оно меня тоже не устраивало, из-за пьяного наезда Мори на мою семью и нашу фабрику.

— Подожди, не кипятись. Я хочу, чтобы до тебя дошло: новости из Валлехо означают одно — наше главное изделие с треском накрылось, — ответил Мори. — Даже несмотря на свои шестьсот тысяч возможных тональностей, пусть их никогда и не слышало человеческое ухо. Ваше семейство просто помешано на убойных шумовых эффектах, которые издает твоя электронная куча дерьма! И у тебя еще хватает наглости называть это музыкальным инструментом! Вы, Роузены, начисто лишены слуха! Даже если ты мне подаришь ваш электронный орган стоимостью в шестнадцать тонн баксов, я и то не поставлю его у себя дома. Лучше уж парочку отбойных молотков туда приволоку!

— Ладно, — взорвался я, — ты, долбаный меломан! У моего органа, кстати, тональностей не шестьсот, а семьсот тысяч!

— Твои усиленные контуры все равно ничего кроме безумного воя не издают. Как бы ты его ни улучшал, там не мелодия, а зоопарк сплошной какой-то!

— Кое-кто все же умудряется сочинять на нем музыку, — возразил я.

— Сочинять?! Это все равно что варить на этой фигне микстуру от плоскостопия! Говорю тебе, Льюис, лучше спали к чертям собачьим ту часть вашей фабрики, где делают эти штуки, или, черт тебя дери, измени ее профиль. Пусть выпускает что-нибудь новенькое, полезное, на что человечество могло бы положиться на протяжении своего мучительного восхождения к вершинам будущего. Ты понял? — Он нетвердо качнулся, тыча в меня длинным пальцем. — Мы уже на небе. Вовсю шпарим к звездам. Нет больше пределов для человека, слышишь?

— Слышу, — отозвался я. — Только позволь тебе напомнить: предполагалось, что именно ты и Боб Банди родите что-нибудь новенькое. Вроде бы девять месяцев прошло, а младенца я что-то не вижу!

— Отчего же, мы тут кое-что сделали, — возразил Мори. — И когда ты ЭТО увидишь, то согласишься, что ОНО смотрит в будущее!

— Ну так давай показывай, что там у тебя за ЭТО!

— Идет. Мы съездим на фабрику — твой папа и брат Честер наверняка там. Иначе будет нечестно: ведь именно им придется ЭТО выпускать.

Боб Банди стоял рядом со стаканом в руке и скалил зубы в своей подлой манере. Наши постоянные склоки наверняка действовали ему на нервы.

Я обратился почему-то к нему:

— Мужики, у меня такое ощущение, что вы собираетесь нас разорить.

— Мы разоримся в любом случае, — проворчал Мори, — если будем возиться с твоей органолой или еще какой-нибудь хреновиной, которую наслесарит твой братец Честер.

Мне нечего было возразить, и с мрачным видом я плеснул себе выпивки.